Перекрёсток

 

Если посмотреть сверху на перекрёсток - то получается крест, правда об этом редко кто задумывается. Так и я, ходил по нему, не о чём не думая. Однако я крупно ошибался, наш перекрёсток был непростым пересечением улиц. Это был какой-то важный нервный центр, с мощной энергетикой, слишком уж много чего происходило вокруг него и прямо на нём. Хотя с виду ничего выдающегося: длинная прямая улица, разделённая другой, прямой, но короткой, застроен наш перекрёсток был весьма оригинально, даже я бы сказал с немалым шиком. Начну по часовой стрелке с правого угла, на котором возвышалась, как вы уже угадали, конечно, фабричка имени страстной революционерки, ппж самого Ильича – Крупской. Эта фабричка занимала добрую четверть описанного места. Прямо напротив неё примыкая к довоенной пятиэтажке, выстроенной в стиле конструктивизма (с немыслимыми фокусами внутри) располагались два старинных особнячка в стиле Аля – Купец.

Купцами в них давно не пахло, они наверно с революции  были основательно загажены бесчисленными обитателями. Но, дома ещё хранили свою могучую стать, ещё стояли, показывали всем свои резные окна, несокрушимые стены, гранитные подвалы. Один дом прямо назывался – ночлежкой, он имел какой-то странный узкий вход, ниже тротуара на целый метр.  Прямо над входом был установлен трехгранный фонарь в виде балкончика, сам вход был до того узкий и потайной, что многие пьяные посетители советского притона, предпочитали попадать в дом, через крайнее подвальное окно. В нашем притоне конопля была всегда, в независимости от урожая! Злачное место знали все, закрыть его не мог ни кто!

Рядом в виде буквы Г – возвышался ещё один старинный особняк, его давно захватила семейка Мельниковых, хотя из семьи уцелело только двое, мать Вовки Мельника всегда держала в  стенах этого дворца множество квартирантов русско-татарской национальности. Мельниковский дом славился своими драками, но драки были какие-то потайные, дрались почему-то только внутри, но регулярно. Покарябанных,  покалеченных складывали в маленький внутренний двор прямо на грязный снег, а если на дворе стояло лето, пострадавшие отдыхали в картошке, чтоб не привлекать внимание нашего участкового Даниловича, который недавно получил младшего лейтенанта, и теперь безумно задирал нос как будто  присланный с самой Москвы. Однако мента боялись не очень.  Борис был не дурак и ходил только по главной улице, цинично презирая закоулки. Возле ночлежки частенько валялись граждане похожие на пьяных, причём довольно хорошо одетые, однако раздевать их было уже не модно, пропадала только мелочь: шапки, бумажники, да и то зимой.               

Прямо за мельниками простиралась огромная, прямая, длинная улица – настоящий проспект по тем временам, с трамваями и редким тогда ещё машинами, это была, пожалуй, одна из главных улиц нашего города. Ну, а далее с двух других сторон виднелись несколько новых пятиэтажек из кирпича и панелей, последний писк советской архитектуры. Хрущёвки появились на божий свет, потому что старые, сталинские бараки уже сгнили, а простой народ надо было куда-то девать. Однако все, осмыслив с данным проектом, коммунисты выдали его за очередную заботу о благе трудящихся. Квартиры в новых домах получились тесные и неудобные, но люди были рады покинуть клоповатые трущобы. Когда мы, оказались в новой двух комнатной квартире, я долго не мог понять, почему в ней так мало места.

Центр города Свердловска представлял тогда довольно жуткое   зрелище, видно партия вела нас как-то мимо светлого будущего, про которое нам прожужжали все уши. От самого вокзала  до парка имени Маяковского стояли старые купеческие дома, доживавшие свой век, на фоне почерневших шедевров приваловских времён, возвышались несколько многоэтажек  довоенной постройки, с дворами застроенными времянками военных лет. Этих времянок было настроено, видимо – не видимо. Маленькие засыпные избушки, построенные из чего попадя. Одна постройка - времянка росла прямо под нашим балконам, часто по утрам я будил соседа Б. Тверитина, ударом в крышу его «дворца» На дворе вовсю трепыхался - 1968 год.

Наш перекрёсток был построен на века, мнится мне, что аура города закладывалась ещё первыми поселенцами, срубившими дикую тайгу.Недаром болтала древняя бабка  Загумёниха, будто на месте ночлежки стоял низкопробный кабак, с комнатами для утех. Прошло сорок лет, на месте ночлежки опять стоит вертеп - казино по названью «Миллион». Правда и его пытается закрыть современная власть. 

Наш угол был самым бойким, значительным на большом пространстве, все дела вертелись вокруг этого важного места. Вся местная шпана собиралась именно здесь, все дела обсуждались именно тут,  никому на ум не приходило, что - либо решать в другом месте. Вот и  я летел сейчас туда решать срочную проблему, в лице одного авторитета по кличке Дема. Этот хрен, весьма меня достал своими выпадами. Выход оставался один, завалить этого лося,  чтоб вернуть себе уважение наших чуваков. Дема, хотя и был не из наших, прописался у нас давно и даже имел авторитет, однако паренёк он был нагловатый, а подвигов его никто у нас не видел. Его авторитет висел как-то в воздухе, на одних его словах. Мы не знали, были ли он  крутым, или просто бумажным солдатом.

Этот Дема увёл у меня отличную подругу, да хрен бы с ней, так он после всего начал надо мной  при людно издеваться. Посопев пору недель в заборную щель и получив кучу оскорблений, я приготовил ему сюрприз в виде крепкой берёзовой доски примерно десять на сто двадцать сантиметров. С утречка вместо зарядки, я установил её за телефонной будкой, которая базировалась у нас на углу, с трудом дождался вечера…         

Часам к восьми уже собралось прилично чуваков: братья Токаревы, братья Морозовы, мой будущий шурин Сараев и Вовка Рагозин, живший на самом углу в первом этаже дома. Скоро подтянулся мой друг Толик Медведев вместе с Летаром - (здоровой немецкой овчаркой) Которая ещё себя покажет в этом повествовании. В те достославные времена русских было ещё много, и если чуваки из одного дома выбегали на улицу драться, из второго бежать на подмогу, было не надо. 

Не прошло и получаса как снизу показался жилистый Дёма, поруку с моей бывшей подругой. Небрежная улыбка украшала его  лошадиное лицо. Братва навострила уши, смолк никчёмный, небрежный трёп, взоры устремились на меня, чувствуя развязку. Скоро парочка поравнялась с нами и припарковалась к углу. Сделав рожу, ещё наглей Дёма, небрежно помахивая перчаткой, обратился ко мне: рыжею трахнуть не хочешь?.

Пацаны дружно заржали, но веселье продолжалось не долго, так как я сделал быстрый ход конём и ударил козырным тузом прямо в Дёмину голову. В следующий миг, оттолкнув рыжею Ленку в сторону, я посчитал ему рёбра своим берёзовым аргументом, причём с такой злостью, что Медведь с будущим шурином с трудом оттащили меня в сторону. Народ на углу быстро окружил поверженного рысака, никто ему не сочувствовал, только моя бывшая подруга - рыжая Ленка, пыталась привести в чувство своего фраера. Минут через пять он кое- как уселся на жопу, нелепо крутя окровавленной головой, из носа хлестал розовый поток.  Ну, заходи ещё, зло выдавил я из себя, до судорог сжимая кулаки. Впрочем, бывшая подруга не бросила нового друга, а скрипя шпильками по тротуару, повела шатающегося Дёму, вниз в сторону дворца пионеров.

Наши чуваки смотрели на меня с уважением, все понимали, так должен вести себя каждый, они были довольны моим трюком. А на перекрёсток как-то невзначай опустился вечер, зажигая редкие жёлтые  фонари, которые нагоняли непонятную тоску. На вечернем небе, откуда не возьмись, появились низкие спиральные тучи, создавая ещё большею темноту. 

Прошло пара недель, всё было тихо, Дему никто не видел, наверно я стряс ему мозги, впрочем, шпана заявила твёрдо – передайте пусть на угол больше не суётся. В молодости всё проходит как сигаретный  дым, вот и меня угрызения совести не мучили, я спал спокойно. Мы снова торчали на своём месте, горланили песни под гитару, трескали вино - стенолаз и были довольны своей жизнью, не думая о будущем, хотя оно уже наступало нам на пятки. Заболдев, мы распевали хором: «Сегодня у нас беда, сегодня у нас среда и денег совсем ерунда».      

В этом месте нашей песни объявился, кто вы думали, ну конечно наш любимый участковый, как всегда к вечеру в стельку  пьяный. Данилович был законченным алкашом, выгнанным с ГПЗ-6, где он надрывался вкалывая мастером, с год назад его подобрала местная милиция, наградила старшинским званием и пристроила к нам участковым, теперь ему вдруг как-то резво дали младшего лейтенанта. Проку из этого было мало, Борька продолжал пить и духариться, подрывая  нулевой авторитет родной милиции, но в органах не оставляли надежды сделать из него человека.

Сейчас он уставил на нас синие глаза, пропитые до невероятной прозрачности, невинные как душа младенца. Обведя нас своим взором и не найдя ничего криминального, Борька прицепился к медведевской овчарке-то есть к Летару. Сам Медведев в это время горячо доказывал Вовке Рогозину, что его сестра беременна не от него, и он лично не имеет к этому никакого отношения. За этим важным разговором Толик как-то не заметил, что Устимович вплотную занялся его овчаркой, Летару это внимание явно не понравилось, и он молча схватил мента за правую руку.

Занятый важным разговором с Рагозиным Толик дёрнул пса за поводок, тот обозлился не на шутку, начал жевать ментовскую руку. Тут всё и завертелось в нехорошую сторону, разобравшись, Медведев попытался разжать псу пасть, но тот не думал упускать  свою добычу, только вилял хвостом, дело принимало серьёзный, почти катастрофический оборот.  Народ по-разному отнесся к этой катавасии, одни обрадовано подзадоривали пса, другие давали советы Толику, как спасти милицию, третьи нагло смеялись, на бедного Толика свалилось ещё одно крупное несчастье, как будто судьбе было мало рагозинской сестры.

Однако дурочкам всегда везёт, раздался скрип тормозов,  все увидели большую милицейскую машину с красным крестом без полумесяца из городского вытрезвителя, вскоре почти вся компания  ехала в сторону райотдела. Спасся один Рагозин, так как был одет в домашний татарский халат на голое тело, плюс бабкины шлёпанцы. Когда мы, выгружались возле родного отделения, пёс неожиданно выплюнул окровавленную руку мента, тот перестал стонать и сразу затеял драку с Медведем.

Мы с трудом их разняли, окружающая нас милиция не вмешивалась. Минут так через двадцать мы все предстали перед дежурным следователем дядей Мишей, с трудом расположившись в его небольшом кабинете. Компания была живописная и сразу заполнила маленький кабинет почти до потолка. Михаил Алексеевич  начал допрос: что, как, и почему, хотя ему было и так всё ясно. (Мы, же в один голос несли, что участковый - совсем косой). Составив протокол, дежурный отправил нас по домам, пообещав разобраться с Даниловичем. На наш славный город давно опустились черничные сумерки, мы голодной рысью весело трусили по улице Горького домой, впереди возвышался Толик с Летаром, редкие прохожие обходили нас стороной.

Где ты шляешься? -  сурово вопросила мать, когда я проскоблился в нашу хрущёвку. Да, ладно спи, не стал возникать я.

Утром я долго и тщательно гладил единственные фирменные брюки, после взялся за рубашку. В голове носились мрачные мысли: скоро в армию, остался  месяц. Шеф на работе зажал еврей разряд, наверно хочет отправить служить учеником, чтоб я ему не испортил после службы чистопородный еврейский коллектив, ну до чего продуманная нация - решил я. Как  же выудить с него разряд с тоской думал я, водя утюгом. И если другие ненавидели евреев, то я начинал их уважать, за способность и сплочённость. Покончив с гардеробом и выглянув в окно на всякий случай, стал не спеша одеваться, слава богу, предки были на работе. Скоро я уже летел в сторону дирекции, твёрдо решив без разряда фотографа в армию не уходить. По дороге купил коробку конфет для секретарши директора, завернув её довольно удачно в форме книги, деньги у меня были, т. к. я недавно нашёл пятьдесят рублей у своего подъезда.

Через три часа я уже выходил, от директора в приподнятом, радужном настроение, с разрядом в кармане. Геллер подсластил мне пилюлю, но  места в ателье не дал. Директор, не моргнув глазом, предложил взять разряд и валить в сов. Армию, немного подумав, я согласился и теперь, хрустя новыми червонцами в кармане, весело вышагивал по Плотине, несколько не думая о будущем.               

По случаю хорошей погоды и ранней весны на Плотине было довольно гуляшей публике, всё сплошь молодежь. Глядя на аппетитных молодых девиц, молча свернул на знакомую улочку, стал подниматься на Вознесенскую горку мимо исторического особняка, где бешеные революционеры подло перебили царскую семью, теперь на ипатьевском доме висела скромная табличка «Союзпечать». А на другой стороне улицы возвышалась закрытая Вознесенская церковь, за ней уж, родная улица.                Я твёрдо решил промотать всю наличность, тем более счёт в смысле армии для меня пошёл на недели, на календаре приближался май. 

Весна 1968 года была на редкость дружной, в конце апреля появились первые листки на деревьях. Все чуваки были озабочены встречей первого мая, не потому, что любили работать, а потому что любили бухнуть. Вот и я быстренько присоединился к Мельниковский компании, не раздумывая. Вовка Мельников уже договорился  с матерью, которая была старше его всего на шестнадцать лет. Получив добро на банкет, мы развили бурную деятельность по заготовке вина и закуски, в магазинах было что взять, полки, витрины ломились прямо от сказочного изобилия, эх разве знали мы, что через год страна погрузится в пучину дефицита на долгие годы.

Поэтому, взяв сумки побольше, мы с нашим казначеем Б.Тверитиным и его подругой Аллой дружно отправились по магазинам. Взяли то, взяли всё. Кое-как дотащили баулы до Мельниковых, и пока Борис вдумчиво считал потраченные средства, мы, сидя на лавочке с его подругой вели неспешный разговор. Вова, а не пригласить ли нам на праздник сестёр Загумёновых - вопросила хитрая Алла, у них вроде кризис. На, что я ответил: волоки, я сейчас богатый и, достав бабки за двоих, передал их Тверитину. Этих сестрёнок лет под тридцать я знал уже хорошо, чувихи были безотказные, но всем подряд не давали, они уже догуливали свою молодость, не успев вовремя выскочить замуж. Притом у них был сексуальный вывих, или традиция, разве поймёшь, короче они залазили в постель только вдвоём, разлепить ночью их было не возможно. Я же бывал у них, уже не раз.
 
Наконец-то свершилось, настал великий день Первомая, заранее договорились, кто придёт на праздник пьяный, путь идёт допивать, где подали. Мы с Борей и Аллой как главные организаторы уже находились на месте, то есть в Мельниковском внутреннем дворе, где стоял огромный самодельный стол на двадцать персон. Дворик был не большой, но очень уютный в нем даже росли две большие сирени, да картошка – летом. Но, для картофеля было, как вы понимаете ещё не время, по - этому мы заняли без смущения всю его площадь. Дворик образовывался тремя стенами домов и глухим забором из досок, за ним весело брякали трамваи. Вдоль стола Вовка М. сколотил из ворованных на заводе досок отличные сиденья, а в место спинок, предполагалось использовать простенки между окнами. На столе стояло море болгарского вина; варна, бисер, томянка по цене два рубля тридцать копеек, копчёная курица, болгарское лечо, болгарские голубцы, так как мы принципиально отказались от горячих блюд. Среди вина сиротливо выглядывали бутылки томатного сока Танагра, в те времена вообще  было много болгарских продуктов. Мы с Борей прохаживались вокруг стола, гордо любуясь своим творением, огромные часы на стене дома показывали одиннадцать часов, вот- вот появятся гости.

Первым явился мой друг еврей Мешалкин, почему-то в гордом одиночестве, не смотря на смазливость с девчонками дружить, он ещё не научился. Саня вообще-то был в доску русский по натуре, удивительно как он умудрился, появился на божий свет в благополучной еврейской семье. Саня был прост, вороват и ленив, хотя имел большие способности, плюс папу управлявшего стройтрестом и маму профессора русского языка. Я всю жизнь удивлялся, как мог вырасти, такой  охламон у евреев и пришёл через многие годы к выводу - это был протест природы на генном уровне.  Я усадил Саню рядом с Олей, сам расположился между сёстрами и был весьма доволен собой. Коля Малый уже распевал под гитару очередной городской романс, время, от времени предано глядя на свою беременную жену Ольгу. 

Веселье обволокло, захватило и потащило под звон стаканов в заманчивый мир грёз и обманов. Цыганистый Коля отставил гитару в сторону  встал, держа стакан в руке: за милых дам, за милых дам. Оля и Лёля так стиснули меня своими жаркими телами, что мне приходилось нелегко. Шуршащий крепдешин, запах духов дурманил мне голову не хуже вина, но я сделал усилие и отдался холодным закускам. Как водиться, все быстро закосели, так как мелкой посуды мы не признавали. Однако я держался, пил с умом, ибо знал, опытные сёстры, быстро найдут мне замену.               

Саня Мешалкин что-то рассказывал сидящей слева от него незнакомой мне девице, та загадочно улыбалась про себя. В этот миг раздался душераздирающий крик подруги хозяина: Трамвай ! Трамвай!! Мы с сёстрами дружно повернули головы в сторону перекрёстка, и в самом деле, уложив на землю древний заборчик в наш дворик, весело въезжал старый трёх вагонный трамвай, молодая вагоновожатая, стиснув зубы, бешено крутила ручной тормоз, но в звонок не звонила. Мы сидевшие с правой стороны стола успели только стиснуть зубы, пугаться уже не было времени, трамвайная гадина ударила в торец первомайского стола, стол встал на дыбы: закуска выпивка забарабанила по нашим невинным головам.

Трамвай №8 действуя как таран, продолжил своё движение, народ спасался, как мог: Вовка Мельников схватив подругу в охапку, шустро запрыгнул в окно своей квартиры, выскочил на улицу, с ней на руках, сбив при этом двух пьяных прохожих. Вздыбившийся стол закрыл как занавес окна мельниковской квартиры, не потерявшие самообладание, прижались к стенам домов, кто-то просто свалился на землю, усыпанную битым стеклом и закуской. Трамвайчик тихо печально звякнул, застыл на месте, с улицы уже глядели любопытные прохожие с улыбками идиотов. Пьяный Мешалкин запустил пустой бутылкой в кабинку вагоновожатой: куда едешь дура ! Несчастная девчонка молча сидела, уткнувшись лбом в стекло, из её разбитого носа сочилась кровь, сообразив, наконец, что водитель не виноват, Мешалкин полез в кабину успокаивать девочку, наверно думает познакомиться, решил я.

Наш перекрёсток и силы неба, опять вмешались, спасли  нас, никто серьёзно не пострадал, жаль, только было, испорченного праздника. Однако события развивались дальше, вскоре появилась милиция и какое-то трамвайное начальство. Все, разводили руками, ругали древние рельсы, из-за которых трамвайные побеги случались часто, впрочем, нам было от этого не легче. Многим из нас дали повестки,  никто туда не пошел, но дело это наверно пылится ещё в трамвайном тресте. Мы с сестрёнками не стали ждать последнего акта трамвайной драмы, тихо удалились в сторону гастронома, слава богу, сёстры жили прямо над ним, скоро мы  в втроем весело распивали очередную бутылку у них на кухне, вспоминая недавнее приключение и своё спасение. Возьми трамвай на метр, вправо, нас могло сильно искалечить.  Не буду описывать все перипетии этой ночи, я вышел из них с честью, несколько сомнительно обогащённый в плане сексуального опыта.   
    
Но время работало против меня, утром глядя в чужой потолок, я с тоской подсчитывал дни до армии, получилось всего семнадцать, а сделать нужно ещё много. Сёстры мирно спали сном праведниц, выставив свои прелести, невинность так и пёрла из них, ну прямо святая Руфь и святая Магдалена, только веночков не хватало. Полюбовавшись на них, я стал одеваться, напевая: эй моряк, ты слишком долго плавал! Скоро я оказался на просторной кухне, где их соседка пенсионерка тётя Вера, молча давилась чаем, хотя  была не дурочка выпить. Я вспомнил, что вина у нас много, мигом вернулся в комнату за бутылкой Варны. Сёстры продолжали спать, весенний ветерок задувал в открытое окно, играл розовой в полоску шторой, на улице царила после праздничная тишина. Мы выпили с тётей  по стакану, поговорили не о чём, нам обоим стало легче, в это время одна из сестёр выпала на кухню обняла меня за плечи, зашептала в ухо: а нисходить ли нам в «Ромашку» Вольдемар?  Хорошо - ответил я, только схожу домой, чтобы предки не дёргались.

Скоро я уже открывал дверь нашей хрущёвки, слава богу, предков дома не было. Я прошёл в свою комнату, сразу завалился спать, с трудом раздевшись, праздники и сёстры здорово ослабили меня. Во сне мне чудился странный образ, что-то бесформенное, белое: бормотавшее странные сладкие слова, которые манили в какую-то даль или замкнутое пространство, из которого не было выхода. Я упирался всеми частями своего тела, однако странная сила продолжала уносить меня в неизвестность. Видать кошмар продолжался долго, но всё же он завершился, я резко глотнул воздух, вынырнул из небытия. Долго лежал с открытыми глазами, рассматривая потолок, сознание с трудом переварило этот странный сон. Наконец-то появилась одна мысль: хрен вам сестрёнки, а не «Ромашка». Не спеша отправился в ванну чистить зубы, на ходу раздумывая, где сейчас находиться Валя Сабенина с вокзала.               

Через час, созвонившись с Валей, я уже  шлёпал в сторону вокзала, внимательно разглядывая встречные кампании, война со Ждановским орлами была в разгаре, а получить в голову мне не хотелось.

Валя была красивой и нарядной девочкой, в ней было много женственности, случайно встретив её у своих вокзальных друзей во дворе, я долго не мог оторвать глаз, такие принцессы мне нравились. Неожиданно и она вдруг обратила на меня внимание, завязался романчик. Стройная натуральная блондинка позволяла мне почти всё, часто залезая в самую глушь вокзального сквера мы целовались до совместных судорог, до экстаза, я  распахнув кофту на её груди упивался ароматом её тела.               

Вскоре я достиг, как говорят писатели - места наших встреч. Это была затрапезная лавочка в углу вокзального сквера, хотя вокзал кипел и клокотал, но его смрад и накипь почти не доходили сюда. Она уже ждала меня, небрежно восседая на нашей лавочке, стройная, фигуристая, отлично одетая она казалась мне цветком, выпавшим из рая, прямо в вокзальную пыль. Увидев меня, она замахала рукой, двое делового вида мужичков, сверкнув лагерным золотом, нехотя поплыли дальше по дорожке сквера. Привет! Вольдемар – обронила она. Через минуту мы,  обнявшись, двигались в сторону улицы Я.Свердлова. Чуваки с Яшки с тоской  и чёрной завистью смотрели мне в след, откровенно   любуясь Валькиными ногами, они паслись на своём углу, как бычки на лугу. Однако, зная силу Луначарских, от реплик воздерживались. Часы на Бану показывали шесть часов вечера, мы не спеша дошли до остановки, уселись в полупустой трамвай и мирно покатили к Оперному Театру. В театр мы, конечно, не собирались, об этом  даже не думали, другие реалии манили нас. Прямо напротив театра располагалось отличное кафе, с отличным названием «Театральное», вскоре мы дружно сидели в оном заведении, я гордо пил минеральную воду «Боржом», а Валентина ликёр с мудреным названием «Бенедиктин», нам было хорошо.

Она смотрела на меня пристальным взором, думая о чём-то своём, понять её я не мог, странная она была девчонка. Претензий впрочем, я от неё не слышал, видно ей просто нравились такие не обязывающие встречи. Через два столика от нас сидел Саня Мешалкин со вчерашней девицей, судя по их виду, голубки уже по-трахались. Саня небрежно помахал мне рукой, на вид ему было лет тридцать, чёрная бородка делала его похожим на музыканта из филармонии, женщины от таких без ума – подумал я. Пройдёт тринадцать лет, Сашка приедет ко мне жалкий,  растерянный, без денег и документов, его погубят вино и безволие.   

Из театрального выпали где-то часов в восемь, медленно   двинулись в сторону вокзала по улице уральского классика Мамина-Сибиряка. Было приятно идти по улице с симпатичной подружкой, вдыхая запретный аромат весны, многие… оглядывались нам вслед. Так не быстро  добрались до вокзала, наша скамейка была занята двумя пьяными мужиками, я посмотрел на них, заявил: одна минута на сборы. Один бес прицелился мне портвейном в голову, но пока размахивался, сам улетел за скамейку, второй выхватил небольшой ножик, уставился на меня свинячьими глазками. «Ну, ты это зря мужик» - заявил я, отделяя от скамейки заранее оторванный на всякий пожарный брус 50-50. Этим дрючком я легко загнал противников в угол к стенке, первый получил по тыкве хозяин ножа, второй метнулся в сторону вокзала, откуда неожиданно донеслось: поезд Свердловск - Симферополь отправляется от первой платформы. «Не опоздайте на поезд товарищи»- прокричал я им вслед.

Валентина рассмеялась и заявила - пошли отсюда. Скоро, мы уже стояли возле  нового дома, здесь жили одни начальники.  Валька поцеловала меня в щёку, поправила рубашку с бабочкой. Я скоро позвоню, прошептала она, ещё роз чмокнула, и упорхнула в подъезд, обдав меня на прощанье ароматом дорогих духов. Крепкая подруга на выпивку, рассуждал я, топая на свою остановку, грамм триста ликёра и не в глазу, остальной ликёр уволок рачительный Мешалкин.

Залезая в свой трамвай, я не стал проходить, а пристроился на подножке, у старых чехов дверь держалась легко, так и катил с горы вниз к своему дому, не о чём не думая. На протезном заводе неожиданно  за сигналил наш пацан Фикса, я выпал из трамвая, уселся сзади его на «ЯВУ- 350», мы помчались в горку, навстречу своей судьбе, хотя враги подкрадывались сзади. Через десять секунд Сергей - Фикса уже тормозил на нашем углу, до моего дома оставалось метров сто, но судьба не лужа, её не объедешь. И в эту секунду мы получили страшный удар в заднее колесо мотоцикла, я взлетел над нашим перекрёстком метров на шесть, успел увидеть свет в окнах мешалкинской квартиры и маленькие двери на тот свет, раскрытые настежь. Внизу стояли на углу наши орлы, скоро земля вернула меня в своё лоно, я шумно приземлился на четыре конечности, порвав брюки на коленях и ободрав ладони до мяса.

Однако это было только начало светопреставления, бодро вскочив, я, стал разыскивать взглядом ЯВУ, её нигде не было, чудеса - промелькнуло в голове. В сей миг, в поле моего зрения прорезался трактор «Беларусь», который был уже мерах в тридцати на другой стороне улицы, ни «ЯВЫ», ни Серёги я не видел. Но везло в этот вечер, оказалось не только мне, через пару секунд я увидел, как он ужом вылезает между громадных колёс Белоруса, ловко увернувшись от стального ковша, который болтался сзади. Трактор продолжал рваться, вперёд шуруя одной стороной по газону и акациям, наконец-то выпал и мотоцикл, на прощанье его переехало огромное заднее колесо. Мы оба в крови и грязи шустро рванули за ним, но это было напрасно, трактор на бешеной скорости уходил в сторону «ИСЕТИ», вдруг сзади раздался клаксон, мы повернули головы и увидели авто-бочку «Живая рыба» с развороченным боком.

Быстро втиснулись на ходу в кабину, рванули за трактором, началось как в фильме: погоня, погоня, погоня в горячей крови! Шофёр молча глянул на наши пострадавшие тела, видок был у нас жуткий. Вскоре мы уже прочно сели врагам на хвост, бешеный трактор рвался вперёд, ни чего не замечая, он даже не остановился, сбив нас, и продолжал уходить вперёд, в кабине трактора болтались два тела одетые в светлые майки. На перекрёстке возле «Малахита» нашу странную кавалькаду заметили милиционеры нашего геройского вытрезвителя с улицы Первомайской, от этого погоня стала ещё интересней, лидером оставался по-прежнему трактор - камикадзе, за ним отчаянно сигналя, мчалось авто бочка «Живая рыба» далее гудела милиция.

Но в тракторе сидели не дураки, в центр они не поехали, резко повернув на улицу Первомайскую. Погоня возобновилась с новыми силами, трактор свернул на пустынную улицу Восточную, у нас появилась возможность остановить его, взяв в клеши. Но камикадзе не сдавались, два раза выскакивая из наших клещей, наконец, мы их остановили, чуть не угробив проклятый трактор встречным лесовозом. «Белорус» печально зачихал, стал как вкопанный у обочины, мы с Фиксом, несмотря на травмы, вмиг добежали до кабинки, вскоре извлекли с помощью монтировки, два пьяных тела.

Началась расправа, долго они летали по асфальту, если бы менты нас не оттащили,  мне пришлось идти в тюрьму, а не в армию. Начались ментовские трали-вали, мы с Серёгой уже валились с ног, ему досталось богато, он потерял много крови. Только в два часа ночи я заявился домой весь в крови и грязи, Мать долго охала надо мной, но, убедившись, что кости целые, успокоилась, весь мой прикид был изорван в клочья, хорошо деньги уцелели. Утром приехал с поездки отец, выслушал мой рассказ, молча, качая головой, потом залез в шкаф, вытащил 50 рублей, протянул мне, несмотря на материнские протесты: оденься сынок, заявил он.               

Вечером я кое-как добрался до Серёги, ему тоже было не сладко, несмотря на травмы, мы пошли в гараж смотреть остатки «ЯВЫ» От чуда чешской техники остался один металлолом, короче скорбные останки. Попивая портвейн № 104, мы пришли к выводу, что я родился в сорочке, а Серёга в двух. Удар бульдозерной лопаты пришёлся ниже сиденья всего на сантиметр, это спасло меня от разрубания. Серёге повезло ещё больше, после удара трактор тащил его с мотоциклом метров сорок своей лопатой,  как он умудрился проскочить под ней и бульдозером большая загадка. Мы молча выпили ещё портвейна, закурили. Сергей закрыл бренные мотоостатки брезентом, как будто опустил занавес в конце трагедии, затем мы пожали друг другу руки и расстались навсегда.               

Три дня я отлеживался, зализывая раны, разговаривал по-телефону, копил силу, даже оправдался перед сёстрами, свалив всё на аварию. И вот однажды, вечером, когда я курил на балконе, зазвонил телефон, я подошел,  взял трубку, звонила Сабенина: «Приходи завтра с утра, повеселимся, родители уехали в Сочи» 

                КОНЕЦ.

                13 марта 2009г. Левкин В.А.