Июльские грузди 13

Когда мы с Ленкой, намывшись, вернулись, наконец, в дом, Машка уже спала, да и Марья, вроде как, не собиралась уже идти в баню, по поводу чего у неё с Зосимычем произошёл разговор за закрытыми дверями.

Вернувшись из комнаты, где шли переговоры, Марья демонстративно подхватила банное и ушла.

Ленка к тому времени уже спала вместе с Машкой, а Зосимыч заговорщицки подмигнул мне, зазывая на кухню.

- В саду бы посидеть.., - вздохнул он, затворяя дверь. – Да не застудиться бы… Давай, Слава, садись. Марья придёт, слова, конечно, не скажет, но… но без неё, всё же, сподручнее, - и старик уже знакомым мне движением в очередной раз извлёк ниоткуда бутыль «самиздата», затем снова, словно по волшебству, извлёк из холодильника тарелку груздей…

- Гриб, правда, ещё прошлогодний, новый не выспел ещё, но вполне съедобен, - сказал он, как бы оправдываясь. – Особенно на закусь.
И мы расположились за столом.

Беседа наша шла тихо и мирно, как журчание Зосимычевского самогона в стопки, поскольку Ленка с Машкой уже спали, а большая Марья, смирившись со своей судьбой, уже никуда не спеша, мылась в бане…

- Знаешь, Слава, можешь мне верить, а можешь нет, - говорил под первым хмельком Зосимыч, - но ты - моё последнее счастье.

Я удивлённо взглянул на старика.

- Не веришь? – почти обиделся он. – Ну и ладно. Да только так и есть. И счастье, и… - он на секунду замолчал, но эта секунда длилась для нас обоих долго, - и последнее…

Я верил. Верил, потому что давно уже чувствовал, что стал старику вместо погибшего сына, поскольку дочери, пусть и любимые, но, всё равно, были у него по другому счёту. Дочь есть дочь: выросла под батькиным крылом и улетела замуж. Другое дело - парень. Наследник. И наследует он от отца не только имущество. Фамилию наследует, род свой. Умения отцовы… так что, верил я старику, примечая, как он передаёт мне  не только своё охотничье искусство, к которому в нагрузку он с превеликим удовольствием отдал бы и всех своих собак, но и отдаёт себя самого, все свои умения, навыки, но не навязывая в довесок себя. Оттого он и выпил подряд три полных стопки, чего с ним давно уж не случалось, чтобы высказать всё то, что наболело у него в душе, освободиться от боли…

- Счастье моё, Славка, что встретились мы с тобой, - Зосимыч посмотрел мне прямо в глаза. - Счастье, Слава, в том, что доверился ты мне, как отцу родному не доверяются…

Старик говорил, а мне вдруг вспомнились первые наши совместные охоты. Всегда шумные, весёлые, удачные. Ведь нас было много, а в охоте на зайца количество ружей первое дело: быстрее косой выскочит на номер. А потом… потом… почему я раньше не обращал на это внимания? – Зосимыч вдруг стал делать так, чтобы в те дни, когда приезжал я, никого больше из охотников у него не было. Сначала я думал, что это стечение обстоятельств, а потом, когда уже никакими причинами объяснить это стало невозможно, я, помнится, спросил его напрямую. «Не обращай внимания…», - ответил он тогда, и я, дурак, не обратил… Когда же всё это началось? Тогда… да. В те выходные, лет пятнадцать назад, когда вместе с нами третьим был тот, крутой на джипе, из-за него старик, помнится, придерживал собак весь первый день, а потом, избавившись, мы славно поохотились в воскресенье. Вот с того раза всё и началось. То есть я думаю, что началось всё раньше, когда Зосимыч приметил меня и постепенно, незаметно даже для самого себя стал выделять среди остальных гостей. Видимо, тот горе-охотник расставил все точки… Господи, сколько лет я не замечал этого! А Ленка? Ленка почувствовала своим бабьим сердцем сразу. Именно с той двухдневной охоты она и начала меня преследовать...

- Что задумался? – спросил Зосимыч, наполняя мою стопку.

Что я ему мог ответить? Что прозевал это? Проглядел, не заметил? Но старик словно читал мои мысли.

- Тогда это нужно было мне, вот ты и не увидел, - сказал он одобрительно, и, обнеся свою стопку, поставил бутыль под стол. Зосимыч не терпел бутылки на столе, считая это первым признаком алкоголизма.

Я поднял на старика взгляд, и мы смотрели друг в друга до тех пор, пока в коридоре не завозилась пришедшая из бани Марья. Потом она вошла к нам на кухню, и, охватив взглядом стол и нас, уже дружелюбно сказала:

- Хоть бы чаю поставили, поросята.

Я вскочил за чайником, а Зосимыч тихо сказал.

- Прости, Маш. Забыли …

Потом мы все пили чай и говорили обо всём. То есть - ни о чём... Но главное было сказано до этого. А сейчас на меня вдруг навалилась такая усталость, что я едва не уснул прямо за столом. Марья косо посмотрела на мужа, дескать, напоил парнишку, на что он также молча поднял из-под стола бутыль, в которой самогонка плескалась едва ли не под горлышко, и затем спокойно опустил её на место.

- Устал парень, - поставил он свой, более точный диагноз, и я пошёл спать.

Продолжение: http://proza.ru/2016/04/01/346