Бархатная революция

Бархатная революция


    Чех забрал грязные пивные кружки с запахом воблы, отнес за стойку бара и с грохотом швырнул на кафельный пол. Осколки разлетелись звонким веером и докатились до тупоносых офицерских ботинок под столом.
    Мужики угрожающе загомонили, громкая музыка, мясорубкой прокрутив ругань, выплеснула «мать», «покажу».
   Малышев лениво поднялся со стула, подошел к бармену, уперся локтями о стойку, по-бабьи подперев ладонями толстые щеки.
- И как это понимать? – растягивая слова, он в упор смотрел на маленького человека в бордовом фартуке до пят. Чех обреченно вздохнул и сказал, словно нырнул в прорубь:
- Ешьте свою вонючую рыбу у себя дома.
   Он отлично говорил по-русски. Вскоре все население страны забудет этот язык, потому что Горбачев произнесет слово «оккупанты». А директор костелецкой школы, куда переведут Ирину Ивановну на следующий год, пряча глаза, скажет ей:
- Вы очень симпатичный человек, но я вынуждена отказать вам в аренде помещения, иначе потеряю работу.
    Маленький чех отодвинулся от мощной фигуры офицера, краем глаза заметил движение русских за злополучным столом, понял, что кара неизбежна, и выкрикнул тонким, визгливым от страха голосом:
- Убирайтесь с нашей земли домой!
- Домой, с вашей земли, говоришь, – Малышев за шкирку выволок несчастного из-за стойки, двое подхватили бармена под руки и повели на улицу.
    Огромная луна освещала черный лес над ущельем, кривые улицы Либавы, хрустальные стекла игрушечных домиков за низкими заборами, маленький двор в центре городка. На клумбе около пивнушки на коленях стоял чех в окружении мужиков и ел землю. Малышев крепко держал его за загривок, тыча носом в землю, свирепо рычал:
- Подавись своей землей, гад, подавись.

    Таня будет спать до двух часов дня. Никакие силы не заставят ее выползти в пустую кухню; она считает, что чем больше спишь, тем меньше думаешь о еде.
    Ирина Петровна отложила в сторону личные дела учеников, выпила стакан воды, пытаясь заглушить голод, и в очередной раз порадовалась тому, что удалось пристроить десятилетнего сына к солдатской кухне. К адъютанту она больше не пойдет, бесполезно, русские деньги чехи не меняют, а до зарплаты пятнадцать дней. Она не представляла, что можно в этой ситуации придумать, просить в долг было не у кого.
    Вчера неприятность с макаронами случилась, это была последняя пачка из дорожных запасов. Танюша сливала воду, а скользкие трубочки вывалились в грязную раковину. Учительницы испуганно переглянулись, выловили руками несоленое месиво и съели, давясь невеселым смехом.
    Им командир выделил хорошую квартиру со встроенными шкафчиками, с красивыми люстрами и кроватями, которые назывались валендами. На пластиковых окнах жалюзи, за окнами уютный городок, по улицам которого бродят фазаны. Еще принесли три солдатских одеяла, три каменные подушки и постельное белье с синими буквами СА. На кухне нашлась мятая кастрюлька без крышки.
    В Миловицах при распределении по школам им подарили пачку печенья. Это было две недели назад.
    Вечером Таня не выдерживает и идет к снабженцу Ваньке смотреть кино.
    Утром приносит палку колбасы и два батона хлеба. Ирине Петровне стыдно, что она не удержала ее.
- Как мелок человек, – думает она о себе, жуя бутерброд с колбасой. В словаре Ожегова есть слово «ханжа» – лицемер, прикрывающийся добродетельностью и набожностью. С набожностью дело обстояло сложно. Ирина Петровна верила в Мощный Разум, неизвестно где находящийся, но наблюдающий за людским муравейником с любопытством.
- Возможно, сама земля – разумное существо. Стоит только где-то народу проявить агрессию – пожалуйста, получайте наводнение, землетрясение, – размышляла учительница, жуя очередной бутерброд, с горьким сожалением признавая, что с добродетельностью дела обстоят тоже неважно.
– Надо было попросить денег у командира, – запоздало нашла выход Ирина Петровна, прекрасно зная, что к нему опасно обращаться, особист следит за каждым шагом вольнонаемных. За хорошую работу срок контракта можно продлить еще на три года.
    В выходной сын, соорудив из футболки сетку, приносит из леса много опят. Оказывается, здесь они считаются поганками. Женщины варят грибы в щербатой кастрюльке, крошат в бульон остатки колбасы и хлеба, с аппетитом съедают кулинарный шедевр, а после обеда идут гулять по горному городку. Чистые окна отражают высокий лес с мшистыми деревьями, прохладными родниками под горой. Гладкая шоссейная дорога между поселками обманчиво обещает безопасность путнику, но змеи и кабаны могут стать причиной серьезных и не очень серьезных неприятностей.
    На окраине находят маленькую пасеку, огороженную невысоким забором.
- Говорят, что у них штраф за вторжение в частные владения зависит от высоты забора – чем выше забор, тем ниже штраф. Сходим в лес?
- Там змеи, а у нас нет прививок, которые всем чехам делают, – сказала осторожная Ирина Петровна и стала первой подниматься по крутому склону горы, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться невиданной красотой, с наслаждением вдыхая ароматы поздней осени. Вдали за колючей проволокой полигон, где гулять опасно, могут случайно подстрелить. На развилках дорог смешное слово «директриса». В этих местах фашисты когда-то репетировали войну с холодной Россией, а местным жителям платят северные, потому что температура зимой иногда доходит до минус десяти. Женщина улыбнулась, вспомнив Урал с сорокаградусными морозами.
    Таня собирала букет лиловых вислоухих цветов, когда Ирина Петровна заметила легкое движение на пне:
- Змея! – успела она крикнуть. Таня замерла с протянутой рукой, медленно отступила, не сводя глаз с угрожающего клубка, резко развернулась и припустилась вниз с горы, натыкаясь на кочки, с треском пролетая сквозь кустарник. За ней бежала старшая подруга, тяжело сопя и проклиная неудобную обувь.
    Внизу отдышались и стали нервно смеяться, смакуя подробности приключения, разглядывая рваный пакет, где на дне болтались два грибка.
- Хорошо еще, что на кабана не напоролись! Славка рассказал про солдата на карауле. Прикорнул он, а ночью начала раскачиваться будка. Солдат чуть дуба не дал от страха, сидит ни жив, ни мертв, а его раскачивают да раскачивают, дружно сопя. Утром только парнишка понял, что это кабаны бока чесали.

    В школе пять классов выкрасили в ядовито-зеленый цвет. Ирина Петровна выпросила белую краску, перекрасила стены. Стало светло и уютно, пришедшим замполиту и командиру понравилось усердие новых учителей. Директор школы, следуя пословице «Нищему улыбнись – он на заплатку попросит», просит обменять деньги.
- А что вы ели две недели? – изумляется замполит.
   Женщины молчат.
- Председателя женсовета сюда, – орет командир, – немедленно! Люди две недели парты грызли, а она кошек кормит. Молчать! Где Карина?
    Откуда-то появляется перепуганная высокая девица бальзаковского возраста. В школу несут кастрюли, поварешки, картошку. Выдают талоны на офицерский паек.
    Учительницы блаженно улыбаются. Ко всем приятностям добавляется еще хруст крон в карманах, командир сам обменял деньги.
    На складе Карина обиженно ворчит: «Могли бы попросить».
    Ей в голову не приходит, что женщины только сегодня узнали о существовании женсовета. Они тащат в свою норку мешки с продуктами. Сын несет ящик рыбы.
    Хорошо-то как, кто бы знал! Вечером еле передвигаются от обжорства.
    Ирина Петровна садится писать письмо мужу, ждущему вызов: «…привези теплую кофту…».
    Отъезд за границу представлялся ей как будущее обогащение, поэтому она продала все, что смогла, раздала друзьям пластинки (пусть слушают, когда еще вернусь), книги (все равно квартиранты потеряют).
    Только здесь она поняла, за счет чего народ обогащается – везут бинокли и другую технику на продажу. Дочь известного космонавта тайком торговала на рынке сигаретами. Учительница была на высоте, оказалось, что ей не на что покупать тряпки. Затраты на ребенка превысили ожидания, пришлось купить ранец, учебники и прочие школьные принадлежности. В школу его увозили рано, приезжал после пяти никакой. Чем сын занимался в свободное время, Ирина Петровна узнала только по приезде на Родину и ужаснулась, с холодком под сердцем понимая, что могла потерять ребенка. Шалости были невероятные. Дети обычно бесстрашны, потому что не представляют последствий своих поступков. Однажды кто-то из ребят достал две мины, подложил их под сиденья девочек в автобусе. Водитель слышал визг, писк и беготню школьников, но продолжал спокойно ехать по серпантину гор, размышляя о пубертатном периоде у подростков. Об этом случае сын не мог не рассказать, история вылезла наружу моментально и закончилась выдворением проказников вместе с родителями на Родину. В школу пришел особист с предложением поиграть в военную игру «Поиск». Каждого ребенка с двух сторон за руки держали солдаты, так вся школа пошла разоружаться. Нашли даже неразорвавшуюся боеголовку. Но и после «чистки» дети добывали оружие, зачастую меняя опасные игрушки на продукты.
    Ирина Петровна пишет, сидя в кухне у окна, укутавшись в солдатское одеяло. В последние дни резко похолодало. С тоской замерзающего человека она вспомнила свои теплые кофточки и шапочку, продолжила письмо: «Привези сапоги с меховыми отворотами…». Слава Богу, ребенку теплые вещи привезла.
    Сын спит. Горная дорога выматывает, он нехотя выполняет домашнюю работу, ложится рано. Телевизора в доме нет, библиотека в начальной местной школе для семилеток.
    Таня вечерами ходит на прогулку, потом приносит гарнизонные новости.
По городку ходит список офицерских жен с указанием стоимости в кронах. Все знают, чья это работа, но маленький чех куда-то уехал, да о мести не думает никто, злополучный список не ударил только по замполиту, у которого жена в России. Офицеры напиваются, дерутся, скандалят с женами. По местным меркам все наши мужики – алкоголики, в пивнушках сидят чешские пьяницы, выпивают за вечер две кружки пива и маленькую стопочку «Бехеровки». Куда им до наших офицеров! Ирина Петровна с Таней ждут конца войны, занимаясь подготовкой к открытым урокам, скоро приедет комиссия из отдела школ.
    Дописать письмо не удается, чехи отключают свет в гарнизоне, значит, опять продули нашим в хоккее. Таковы местные традиции. Ближе к полуночи раздается звонок в дверь. Ирина Петровна, нашарив фонарик, осторожно пробирается к двери. Таня с порога кричит:
- Петровна, Ленка под землю провалилась!
- Тише, не кричи. Расскажи толком, что случилось.
- Гуляли мы с ней по центру около магазина, за нами солдат увязался, а тут свет отключили. Я ее под руку держала, а она вдруг исчезла куда-то, выскользнула. Я кричу: «Ленка! Ленка!» Она молчит. Прибежал солдат с фонариком, мы ее в открытом канализационном люке нашли. Колено порвала, да так ужасно, зашивали в медпункте. Рана как открытый рот, – Таня долго не может успокоиться, повторяя историю много раз, выкуривая сигарету за сигаретой.
- Таня, не много ли ты куришь?
- Все нормально, Петровна, я в себе лошадь убиваю.

    Странную женщину зовут Ларисой. Ухоженная, развевающая аромат дорогих духов, она приходит ежедневно и говорит, говорит безостановочно, не обращая внимания на хозяев. Таня однажды засекла время монолога – получилось шесть часов, хоть в
книгу рекордов Гиннесса заноси. Женщины в это время занимаются своими делами, словно при включенном радиоприемнике, изредка угощая гостью чаем. Рассказывает Лариса интересно, она многие годы путешествует по гарнизонам с мужем, изредка работая товароведом в магазине, у нее диплом плехановского института. Впечатляет история с лишним ковром в Германии. Обнаружив избыток полученного товара, женщина срочно сообщила на склад об ошибке, немцы вежливо поблагодарили ее и забрали ковер. На этом история закончилась бы, но случилась серьезная кража; собрали всех сотрудников, а потом отпустили тех, кто вне подозрений, в том числе ее.
   За годы работы в гарнизонах Ирина Петровна поняла, что плохо быть офицерской женой, трудно: ни постоянного дома, ни привычных друзей, ни работы по специальности. Все регулярно меняется, оставляя в душе раны и тоску. Эти причины в конце концов приводят или к хроническому алкоголизму, или к полной распущенности, или к неадекватному поведению. Редко кто приспосабливается к бешеному темпу жизни на колесах.

    В воскресенье после получки решили съездить в Оломоуц, но прособирались и опоздали на автобус.
- Ничего страшного, поедем на электричке, до станции всего километра три, прогуляемся в кои-то веки, – уговаривает Таня Ирину Петровну, которой самой очень хочется поехать. Одеваются теплее и идут. Олежек вприпрыжку бежит впереди, постоянно дергая мать за рукав.
- Ты купишь итальянское мороженое? А в «Приоре» такой пистолет есть! Ты купишь, мама?
- Погоди, не тарахти как пулемет, сначала надо добраться, а там посмотрим.
    Вскоре начинает накрапывать дождь.
- Интересно, сколько еще идти? Мы, наверное, уже километра три прошли, а станции все нет.
- Скоро, главное, не суетиться, – в Таниных светлых волосах искрятся мелкие дождевые капли, шапку она не взяла.
- Прикройся капюшоном, простынешь, – говорит ей Ирина Петровна, плотнее заматывая шарфом шею сына.
- Как же у них красиво! Дух захватывает! – восторгается Таня.
- Да, красиво. Леса просто сказочные, у нас на Урале не бывает таких высоких деревьев. Ты обратила внимание, они постоянно мелкий кустарник между деревьями срезают, поэтому здесь прозрачность. Лесников у них пруд пруди.
- Да, у них ружья кирпичом не чистят, все с умом сделано, все для людей. А вы обратили внимание на колючую проволоку? Говорят, что там ракетная часть. Ой, смотрите, косули!
    За деревьями стояли четыре косули, повернув головы в сторону людей. Они смотрели грустными карими глазами и не собирались убегать.
    Дождь усиливается, настроение портится. Редкие встречные машины с включенными фарами проносятся мимо на большой скорости, хотя дорога идет в гору.
- Километров шесть прошли, не меньше, – тихо говорит Ирина Петровна.
- Не возвращаться же, мы почти дошли, – отвечает Таня неуверенно, прислушиваясь к шуму щедрого дождя в лесу, никаких звуков со станции не доносится. Она еще не знает, что это середина пути, что до станции они пройдут всего двенадцать километров, вымокнув до нитки, неся на своих плечах отяжелевшие куртки. Молчаливые и злые ввалятся в маленький теплый зал ожидания, где встретят такого же мокрого и злого, как они, Иво Ситта, офицера чешской армии. Сердобольная служащая станции напоит их горячим кофе, вещи два часа будут сохнуть на батареях, а Иво полюбит Таню.
    В Оломоуц в тот день они в конце концов попали, Ирина Петровна почти все деньги потратила на покупки измученному ребенку, порадовав и пистолетом, и мороженым, и еще кучей приятных мелочей. Потрясение получили в колбасном отделе супермаркета – насчитали сорок видов колбасы.
- Даже у нас в Москве столько колбасы не встретишь, – грустно сказала Таня и добавила свою любимую фразу, – у них ружья кирпичом не чистят.
    Сын, забыв об усталости, показывал город:
- Здесь учился Гитлер, а там продают настоящие пистолеты.
    Глаза разбегались от обилия красоты на один квадратный метр.
- Их любит Бог, а нас нет, – изрекла Таня, – мы, видимо, большие грешники.
- Как мне помнится, Бог тем, кого любит, посылает испытания, – возразила Ирина Петровна.
    Поздно ночью добрались до дома.
    У Тани пунктик по поводу дырочек, ей кажется, что любая вещь, ею купленная, будет с дырочкой. Рассмотрели первые покупки – носовые платочки и трусики. Танюша находит то, что искала, рассказывает, что такие странности стали происходить после кошмара с любимым эстонцем. Парень с верхнего этажа, по которому она вздыхала с восьмого класса, однажды пригласил ее в гости и с толпой друзей изнасиловал.
    Вещи Ирины Петровны в порядке.
    Она вновь садится за письмо мужу: «Привези…» Когда же он получит вызов?

    В школе холодно. К этой неприятности прибавилась еще одна – кочегар, молоденький солдат, не только не умеет топить печь углем, но еще и ворует. Таня проводит эксперимент, оставляя на столе сладости, которые моментально исчезают. Парнишку жалко, учительницы по мере сил подкармливают бедолагу, но когда у Олежки пропадают дедушкины командирские часы, Ирина Петровна разоблачает вороватого кочегара, после чего часы появляются на столе. Солдату не хочется идти в часть. Он жарит хлеб на машинном масле, по которому с писком бегают мыши, ночует около топки, где однажды умудряется угореть. К счастью, его спасли и прислали другого кочегара.
    В середине октября приезжает комиссия в школу. Таня молится, чтобы ее шестилетний первоклашка не наложил в штаны во время урока. С мальчиком эта неприятность случалась не раз. Таня ругалась, снимая пахучие штанишки с ребенка, требовала памперсы у родителей. Мама тихо плакала, подсовывая коробку конфет учительнице, обещая отвезти ребенка на прием к врачу. На этом страсти утихали до следующего раза.
    Урок у Танюши получился, чему Ирина Петровна очень обрадовалась, правда, в конце урока подозрительный душок пополз по классу, но в это время прозвенел звонок.
    После анализа уроков и чаепития проводили гостей до гостиницы, где для начальника отдела школ и его коллеги выделили всего один номер. Ирине Петровне было неудобно перед высокими гостями, она стала настойчиво приглашать молодую женщину к себе, пока Таня больно не ткнула ее в бок; тогда директор школы залилась мучительной краской, попрощавшись с начальством, выскочила на улицу. Таня шипела, округлив глаза: «Вы что, Петровна, совсем балда?»

    Ходят разговоры о выводе войск. Муж не успел приехать в эту чудесную страну, жаль. Ирина Петровна пока мало что видела, но уже успела почувствовать доброжелательное обаяние Моравии.
    В воскресенье возили всех желающих в Оломоуц на концерт органной музыки. В костеле с золотыми ангелочками выступал голландец Пиит Кей. Музыка Баха поднимала зачарованные души до сводчатого потолка с такими же золотыми ангелами, уносила выше в смутную синь неба. Позже у Ларисы по телевизору мельком увидели свои удивленные лица.
    Словоохотливая хозяйка угощала рассказами о Германии, где она прожила шесть лет:
- Моими соседями были немцы. Подъезд – чище многих наших квартир, цветы кругом, на стене часы, указывающие день дежурства. В свою очередь я решила показать, что мы не лыком шиты. Перемыла все, целый день драила, а вечером меня оштрафовали и попросили всю работу переделать. Оказалось, что я тряпки перепутала, используя для мытья окон те, которые предназначались для перил.
- Мы к Карене зашли в подъезд – чистота аптечная, у соседей вся обувь в коридоре выстроена рядами, у нас бы давно унесли, – вступила в беседу Ирина Петровна.
- У тети Карены двадцать кошек, – не утерпел Олежек, влез в разговор взрослых.
- Меньше, она подбирает всех бездомных – наши бросают, когда уезжают. Хочет прививки всем сделать и увезти в Союз, – Лариса машинально погладила пушистую думку, словно кошку.
- У нее не все дома, наверное, – сказала Таня, притащившая вчера в дом щенка черного пуделя.
- Да нет, нормальная баба, только одинокая.
- Как можно остаться одинокой в таком малиннике? – удивилась Ирина Петровна, которая уже на себе ловила внимательные взгляды мужчин. Если бы не желание продлить контракт…
    Позже вспоминали школу с ее смешными мелочами.
   У меня Малышев-младший учится в первом классе, – говорит Таня, – матерится, как сапожник. Я ему запретила произносить эти слова. А ребенок спрашивает: «Какие слова?» Я разрулила осторожно, он руками разводит и так удивленно говорит: «Как же так? Слово есть, а говорить нельзя?»
- Мы мать вызвали, так она школу со всеми потрохами туда послала, напоследок добавив: «Придет время – я сыну любой диплом куплю».

    Подружились с хозяйкой соседнего особняка. Стефа пригласила учительниц в свое двухэтажное гнездо, показала лубочные картины русского солдата, подаренные ей.
- Ваш Горбачев дурак, сказал, что вы оккупанты, теперь будут перемены. Плохие перемены. Для народа любые перемены – плохие, – говорила она, угощая женщин необыкновенно вкусным ликером собственного приготовления.
- Как вы такую вкуснятину готовите? – спросила Таня, смакуя тягучую сладкую жидкость темного цвета.
- Собираю черную бузину в лесу, беру кофе, ром…
    Дальнейшее гости слушали вполуха, такой ром в Союзе днем с огнем не сыщешь.
- Правда, что вы в России живете в землянках? – в свою очередь спросила Стефа. Ирина Петровна стала рассказывать про Урал, о котором хозяйка впервые услышала, о своей квартире у леса, об университете. Пожилая чешка слушала с недоверием.

    Пришел Иво с большим грибом.
- Его надо разрезать поперек, поджарить, перевернуть и залить яйцами, – объяснил он, – будет очень вкусно.
- Нет, Иво, мы не будем жарить, очень гриб на поганку похож. Хочешь, нальем тебе борща?
- Борща? Что такое борща?
    После четвертой тарелки борща, приправленного четвертью бутылки русской водки, блаженно улыбаясь, Иво решил на Тане жениться. В прекрасном настроении он начал приставать к женщинам с наивными шутками:
- На чем вы сидите?
- На стульях.
- Нет. На чем вы сидите? – Иво хотелось услышать конкретное слово, но женщины только смеялись.

    У Тани появились доброжелатели. Место Ваньки-Колбасы занял женатый Слава. Это его щенок проживал в Таниной комнате, а хозяин уехал в отпуск. Щенок лизал голые пятки женщин, носился по всей квартире; на поворотах его заносило, и он скользил по линолеуму на пятой точке, смешно повизгивая.
- Для чего тебе эта морока, Танюша? – расстраивалась Ирина Петровна. – Он никогда не женится на тебе, лучше посмотри на Иво. Будешь жить в хорошем доме в прекрасной стране, он же серьезно предлагает жениться. Симпатичный, с высшим образованием, работа у него хорошая.
- Не люблю я его.
- Не нравится  Иво, обрати внимание на Володю, он на тебя насмотреться не может. Офицер, холостяк, одессит, с ним не соскучишься, денег куры не клюют.
- Потому что кур нет. Кстати, о курах: куры-то он вам строит.
- Не строит, а строил. Он не дурак и не слепой, чтобы печеное яблоко от наливного не отличить. Зря ерепенишься, он шесть лет за границей, а кроме мамы, у него никого нет.
- Отстань, Петровна, я беременна.
- Господи! Что теперь будет? – учительница с ужасом вспомнила о скором приезде Таниного отца.

    Разбился офицер. Был сбит машиной на той проклятой дороге на станцию, когда на рассвете возвращался с рыбалки на велосипеде. Мальчик из Таниного класса принес в школу что-то в грязном кулачке:
- Смотрите, что я нашел на месте аварии! – ребенок разжал ладошку, округлив и без того огромные глаза. – Это папины зубы.

    Письмо от мужа пришло накануне Нового года.
«Если не сумеешь вызвать меня, выпишу тебя из квартиры, имею право – ты больше шести месяцев не живешь в ней, и подам на развод», – писал он.
   Ирина Петровна плакала, уткнувшись носом в твердую подушку.
    Таня говорила:
- Плюньте вы на него, оглянитесь вокруг, тут такого дерьма пруд пруди, получше найдете.
    Ирина Петровна еще горше заливалась слезами, обидно было уезжать, а другого выхода быть не могло, никого из СССР не вызывали, наоборот, отправляли домой.

    Предновогодняя суета задвинула на задний план неприятности; бегали по магазинам в поисках подарков, накупили невероятное количество вкусностей.
- Как проведешь Новый год, так тебе и надо, – вспомнила Таня анекдот, вываливая на стол икру, балыки, большие стеклянные шары со сказочными узорами. В гарнизон на вечер ей не хотелось идти, а Ирина Петровна не пошла из солидарности. Тихо посидели за богатым столом, пожелав друг другу такой стол на все новогодние праздники. После двенадцати вышли на улицу смотреть салют. Пес увязался за ними, внося веселье в праздничную толпу полупьяных русских, ночь только начиналась.
    Пудель заметно вырос, занял в душе Ирины Петровны свой уголок. Женщина удивлялась сообразительности этого существа. Стоило вымыть полы, пес бухался на живот у порога комнаты и печально наблюдал за женщиной, не делая попыток приблизиться. Но стоило пригласить в комнату, он бежала со всех ног и обязательно залетал под валенду.

    Во время зимних каникул Ирину Петровну вызвали в отдел школ. Она прихватила письмо мужа, оставила Олега на попечение Тани и поехала на станцию вниз по горному серпантину, огороженному с двух сторон лесом: справа – до неба, слева – с вершинами деревьев на уровне дороги. Сумеречное утро еще не протерло глаза, туман стелился по шоссе, кое-где распадаясь на клочки. Ирина Петровна сквозь дрему услышала нарастающий мерный звук.
- Что это? – спросила она водителя гарнизонного автобуса.
- Учения у чехов.
    Гул нарастал, вскоре из-за поворота дороги показался танк с направленным на них дулом. Водитель прижался к кювету и остановил машину. Пассажиры автобуса напряженно молчали. Танки шли ровно, тяжело покачиваясь. Любопытство вскоре переросло в тревогу, затем в страх. Танки все шли и шли навстречу. Женщина стала считать их.
    «Если выстрелят? Что будет? Ничего не будет, даже закапывать нечего будет, – думала учительница, взглянув на пассажиров, которых, видимо, мучили похожие мысли, все сидели прямо, разглядывая танки. – Зачем убивать? Виноват ли человек, что убивает, выдумывая разнообразные предлоги и оправдания? Скорее всего, большинство не в состоянии противостоять программе уничтожения себе подобных, заложенной в генах, иначе Земля не осилила бы такую нагрузку, как постоянное увеличение человечества».
    После тридцатого танка водитель осторожно выехал на трассу.
    Поезд из трех вагонов шел в Миловицы, мерно стуча колесами. Учительница сидела возле окна, разглядывая аккуратные станции; кое-где попадались вывески со словом «Позор!» на чешском языке, Ирина Петровна по разговорнику изучала язык, знала, что на вывесках слово «Внимание!». Мелькали поля, припорошенные снегом, из которого ежом торчала прошлогодняя трава, встречались зайцы, сидящие мордочками друг к другу кружочком и жующие траву.
    Живности в этих краях тьма-тьмущая. По осени чехи устраивают праздник ловли зайцев. Все жители городка, офицеры с семьями, служащие гарнизона выстраиваются в длинный ряд на поле, взявшись за руки. По команде ряд со свистом и улюлюканьем начинает двигаться вперед, выгоняя несчастных зайцев из укрытий. Они с писком выскакивают из травы, судорожно мечутся из стороны в сторону, отыскивая путь к спасению; некоторым удается проскользнуть в рваные щели гогочущей толпы, остальные мчатся к противоположной стороне поля, где их поджидают ловчие с огромной сетью.
    Детям говорят, что зайцев на самолете отправляют в другие страны. Очень хочется в это поверить, но Ирина Петровна уже не раз примеряла разноцветные недорогие шубки из меха этих зверьков.
    Праздник заканчивается возле длинных столов, на которых стоит бесплатное угощение: «Кока кола», пиво в бочонках с сифоном, печенье, рядом – пластиковые стаканы, тарелки, вилки и салфетки. У дымящихся больших котлов с зайчатиной выстраивается веселая очередь. Все в неограниченных количествах, ешь – не хочу. Праздник.

    В Миловицах ее устроили на ночь в пустой элитной гостинице с многочисленной военной охраной у входа. На вопрос, какую комнату ей занять, солдат ответил:
- Какая приглянется, в ближайшее время гостей из Москвы не ждут.
    Учительница бродила по роскошным апартаментам, разглядывая светильники, мебель, портьеры; поговорить было не с кем, солдат закрыл гостиницу до утра и ушел на пост.
    Не спалось, в душу закрадывался липкий страх, хотя бояться казалось просто смешно. На завтра ее записали на прием к генералу, человеку-легенде. Что ее ожидало?
    Она села за стол и стала писать письма.
    Прошедший день был нелегким. Ирина Петровна положила на стол начальнику отдела школ заявление с просьбой отправить ее на Родину и письмо мужа.
- Почему я должен отказываться от хороших учителей, а оставлять блатных? Вы года полтора еще можете поработать, – сказал он, – я попытаюсь помочь.
    Она вдруг увидела, что седой интеллигентный Иван Юрьевич похож на ее отца, надежда затеплилась в душе, в приподнятом настроении учительница пошла прослушивать курсы Караковского Владимира Абрамовича. Это было днем, а вечером она в маленьком кафе сьела кнедлики со шпикачками, выпила кофе с изумительными птифурами, побродила по городку. Позже Иван Юрьевич привез ее сюда.
Женщина оставила письма на столике, медленно обошла ярко освещенные комнаты, выглянула в окно, но ничего не разглядела. Выключила свет, снова стала смотреть в окно, пока глаза не привыкли. В сливовой ночи белые мохнатые деревья молча наблюдали за звездами, девственно чистая аллея при свете фонарей переливалась холодными колючими искрами.
Сейчас в пустом раю роскошного отеля она вдруг осознала всю суетность жизни. Женщина поймала за хвост крамольную мысль, промелькнувшую в голове быстрой птицей  – она больше не хотела видеть мужа. Ужаснулась от этой мысли. А как же сын?

   Бледная Таня лежала на валенде, отвернувшись к стенке. Ирина Петровна поправила сползшее одеяло, сожалея о том, что непоправимое уже случилось. На цыпочках подошла к окну, раздвинула жалюзи. Пасмурное утро вползало серой мышью в комнату, воровато оглядываясь на спящий городок.
    «Пусть еще полчасика поспит, успеем», – подумала она, направляясь в кухню готовить завтрак. Два дня назад Таня сказала: «Я свои проблемы решила», – легла, зябко кутаясь в синее солдатское одеяло, притворилась спящей. Через стенку слышалось тихое поскуливание, словно там был обиженный черный пудель. Но Слава давно забрал пса и больше не появлялся на горизонте.
    Ночью Ирина Петровна не выдержала, зашла к Тане, обняла ее и стала баюкать, как неразумного ребенка, упавшего с качелей, а теперь рыдающего от боли.
- Почему? Почему мне всегда не везет? – сквозь слезы спрашивала молодая женщина. А что тут ответишь?
    После завтрака поехали в Брно.
    Город встретил чистыми улицами без единой снежинки и огромной нарядной елкой на центральной площади. С любопытством разглядывали кариатиды, поддерживающие балкон трехэтажного дома, витрины с хрусталем и сувенирами, старые узкие улочки, лучом расходящиеся от площади, редких прохожих без головных уборов.
    Навстречу шли пятеро, одетые странно; скорее всего, это тоже были туристы. Трое красивых мужчин в широких шароварах, в расстегнутых полушубках, накинутых на широкие плечи, длинноволосые и смеющиеся, шли с дамами в чернобурковых шубах до пят, в изящных лаковых туфельках. Они прошли мимо, развеивая восхитительные ароматы богемы, не заметив двух женщин и мальчика, с восторгом взирающих на них.
- Артисты, – сказала Таня.
    Заходить в магазины не спешили, зная манеру чешских продавцов услужливо подлетать к вошедшему покупателю со словами: «Декуе». Тщательно выбирали предстоящую покупку на уличной витрине, где обычно выставлялся весь ассортимент товара, а в магазинах оставалось подобрать цвет и размер.
    Глаза не могли насытиться увиденным. Каждый выходной организовывались экскурсии в замки, музеи, в Татры на лыжные катания. Случайно выпавший свободный день женщины использовали для поездки в город, где почти не бывают русские, не стоят солдатские казармы. За покупками обычно ездили по проторенным дорогам в ближайшие поселки, где за бесценок покупали старомодную обувь, еще не вошедшую в моду в СССР, бракованные вазы, где брак прятался в еле заметной кривизне, джинсы и футболки на распродажах.
    Мечтали о хрустальной люстре, долго с любовью выбирая в каждой витрине, но она стоила больше одной зарплаты. В Оломоуце на витрине стояла машина стоимостью в четыре зарплаты, но накопить не удавалось даже на приличные куртки, а чемоданы уже распирало от мелочей. Перед безделушками женские сердца не могли устоять. Мечтали также о гранатовых сережках.
    На вокзале два пожилых чеха угостили орехами замерзших путешественников в толстых куртках на рыбьем меху. Несмотря ни на что, местное население весьма доброжелательно относилось к чужакам, с охотой брали женщин в жены, заводили дружбу, каждый раз удивляясь несхожести культур и обычаев. Позже в Костельце командирские утренние пятиминутки будут начинаться с читки писем от мужчин, желающих жениться на русской женщине.
- Кто еще хочет пойти в манжелки? – спрашивал командир, но весь медперсонал госпиталя молчал, словно в рот воды набрал, а после собрания кто-нибудь ловил командира в укромном уголке. Более двадцати женщин осталось в том городке.

    После каникул пригласили на концерт ребят и учителей местной школы. Дети танцевали веселых утят, пели звонкими голосами «Орленок, орленок…», декламировали стихи. В школе пять начальных классов, в трех из них работают жены офицеров, имеющие смутное представление о педагогической деятельности, но концерт получился славный. Позже сидели за сдвинутыми партами и удивляли гостей салатами «оливье», пирогами с грибами и другой разнообразной снедью, любовно приготовленной русскими женщинами.
    Последовало ответное приглашение.
    Вскоре с третьим классом пошли в гости. Директор, молодой чех в джинсах, показывал мастерские, методические кабинеты с наглядными пособиями, пригласил всех в зал для собраний. Опять Ирина Петровна удивлялась, с грустью вспоминая любимую Танину фразу «у них ружья кирпичом не чистят». Малыши сидели на первом ряду молча, послушно выполняя команды старшеклассников, которые вели собрание. Администрация школы в течение всего мероприятия рта не открывала.
    Вносили и выносили знамя дети в белых перчатках, обсуждали какие-то свои проблемы, награждали и порицали – все спокойно, интеллигентно, словно взрослые люди. Наши ребята ёрзали во втором ряду, не понимая половины происходящего, шепотом переговаривались, расстраивая учительниц, которым хотелось представить русских в лучшем виде.
    После собрания детей отпустили по домам, а взрослых пригласили в кабинет, где на столах стояли «Кока кола» и печенье.
- Сколько детей обучается в вашей школе? – спросила Ирина Петровна за столом, вспоминая просторные мастерские, ухоженное трехэтажное здание, в котором они сейчас сидели в учительской.
- Девяносто четыре, – ответил директор.
- Как!? – не сдержалась заведующая. – У нас в Уфе в двух таких зданиях обучается две с половиной тысячи учащихся!
- Это невозможно! – в свою очередь поразился директор, – это не школа, а фабрика, невозможно воспитать детей!
    Он сказал «воспитать», но не «научить». Ирина Петровна успела уже выяснить, что уровень образования в стране низкий, но профессиональные навыки у детей гораздо выше, чем у советского ребенка, все дети после школы выходят со специальностью на руках.
    На обратном пути Таня со смехом рассказала о знакомых:
- Пригласили их чехи к двум часам, наши, естественно, опоздали минут на тридцать. Приходят в гости с тортом, а хозяева у крыльца стоят: «Мы вас не дождались и уже пообедали». Наши домой пошли несолоно хлебавши, свой торт водочкой запили.
- Наши люди повсюду опаздывают. Я как-то ночью села в пустой автобус – думала, что долго ждать придется, а водитель в две минуты пятого по расписанию тронулся. У них аптечный порядок во всем. На сколько лет, интересно, мы опаздываем?
    Если бы в тот момент Ирине Петровне сказали, что в течение ближайших лет исчезнет Советский Союз, вместо которого возникнет аморфное нечто под аббревиатурой СНГ, опутанное войной, долгами; многие неожиданно для себя станут иностранцами; люди, потеряв годами накопленные сбережения, вновь перейдут на подножный корм со своих шести соток, а по показателям образованности страна займет тринадцатое место, она просто не поверила бы.
- Они другие. Чистые, холодные.
- Другие, – согласилась Таня. – Ценности у них, интересно, тоже другие? Про нас они говорят, что на лишнюю крону спешим новое платье купить, а не молоко ребенку.
- Может, правы, молоко дома можно попить. Ценят они своих по числу машин и домов.
- Один черт, все равно ценится тугой кошелек, а не искра разума.
- И лица чистые, словно моложе нас они, –
вздохнув, сказала Ирина Петровна. – Я в автобусе встретила мужика: лицо испитое, на худых ногах короткие штаны болтаются. Решила, что у них тоже такие личности водятся, а мужик на русском языке спрашивает: «Подскажите, как до Либавы добраться».
    За разговорами не заметили, как дошли до магазина, где встретился солдат:
- У ворот какой-то мужчина поджидает Ирину Петровну.
- Какой?
- Высокий, с рюкзаком.
    Кто бы это мог быть? Если родитель, то почему с рюкзаком. Женщины направились к воротам, издали увидели статного мужчину. Наврал солдат, не с рюкзаком, а с кучей рюкзаков.
- Петя, – изумилась Ирина Петровна, – не может быть!
   Муж стоял с замполитом, широко улыбаясь.
- Господи! Как ты сюда попал? Почему не сообщил? Как из Оломоуца без денег добрался?
- Вы тут принимайте гостя, а я пошел, – сказал замполит и направился в часть, бросив на ходу, – завтра к командиру к десяти.
- Меня солдаты на попутке привезли, а телеграмму я отправил. Ты ее не получила, выходит.
- Что это за тюки? – озиралась по сторонам еще не пришедшая в себя учительница.
- Вещи. Ты сама в каждом письме писала «привези».
- Ты весь дом привез, что ли? – изумилась Ирина Петровна, начиная понимать, что муж не стал долго думать о взаимозаменяемости вещей.
- Весь не весь, читал твои письма, вычеркивал по списку и складывал в чемоданы. А целоваться мы уже не будем?

    Петр быстро адаптировался в новой среде. Лариса просвещала его насчет спиртного: что следует пробовать, что нет, она почти поселилась в учительской квартире, где по вечерам потекла другая жизнь с застольями, смехом, новыми знакомыми. Соседка возобновила бесконечные рассказы о Германии для благодарного слушателя:
- Вишню несколько раз просеивают, а водку делают из лучших ягод.
- Брось врать, из гнилых ягод делают, – не верил Петр.
- Честное слово! Я сама была на заводе, – жарко возражала Лариса. – А как они колбасу готовят – это поэма! Нас заставили душ принять, выдали бахилы и стерильные халаты, только потом пропустили на экскурсию.
- У меня брат в колбасный цех ходил однажды, говорил, что крысы с писком в мясорубку попадают, – врал Петр или страшилку рассказывал – поди разберись.
- Кошмар! В рот больше не возьму нашу! – зарекалась Лариса.

    На городской площади около склада в очереди за пайками стоят офицерские жены и Ирина Петровна с Таней. Перед грузовиком с солдатами останавливается пьяный чех и говорит: «Едь на мне». Он пьян в стельку, такое в городке впервые, русские женщины с опаской наблюдают за пожилым мужчиной, который раскачивается, периодически прикладывается к открытой бутылке, размахивает этой же бутылкой и без конца говорит: «Едь на мне, едь на мне, едь на мне…»
    Солдаты в растерянности ходят вокруг грузовика, кто-то курит, пристроившись на бордюре, кучка мальчишек в военной форме испуганным шепотом переговариваются, минут через сорок из части поступает распоряжение оставить машину в центре и вернуться всем пешком. Вслед солдатам чех кричит: «Я двадцать лет ждал этот день, курва».
    Все понимают, что случилось что-то очень серьезное, молча расходятся по домам.

    Петр, приехавший кочегаром, устроился в хозчасть. Его манера не соблюдать субординацию не встретила отпора в части, он по-приятельски хлопал командира по плечу, таскался по пивнушкам с Малышевым, говорил замполиту «ты». Его невероятный талант всюду выигрывать и здесь сработал – в лотерею выиграл машину «Шкода».
- Не спеши обмывать, надо сначала получить, – остужала жена.
    Чехи машину иностранным гражданам не дали, потому что лотерея существовала только для соотечественников, а продавалась всем без разбору.
    Жульничество чехов мужа удивило, но не особо расстроило, просто он начал обмывать в пивнушках потерю машины. Петр нравился женщинам, в результате чего у Ирины Петровны, как грибы после дождя, росло количество приятельниц, невзначай заглядывающих на вечернее чаепитие к «училкам». Но женщина чувствовала, что после последнего Петиного письма что-то важное ушло из ее сердца, она наблюдала за мужем словно со стороны, ее не восхищало больше чрезмерное жизнелюбие мужчины, не волновала его красивая природа, она окончательно разобралась в своих чувствах после истории с вызовом.
   Соседка Стефа оформила вызов для Ирининых родителей и сказала ей, что отдала письмо Петру:
- Усатый такой, высокий.
- Нет у него усов, – расстроилась учительница, поди отыщи этот вызов, неизвестно кому отдала его чешка.
    Дома она первым делом увидела усы у мужа.
- Когда ты их отрастил? – спросила она.
- Здорово! Я такой приехал, а ты даже не заметила, – обиделся он, а Ирина поняла, что больше не любит этого человека.

    Начался вывод войск. Замполит суетится сверх меры, закрывая при разговоре ладонями то нос, то рот, этим выдавая свою лживость.
- Мы цистерну бензина зарыли в лесу, потому что увозить дороже обойдется, – непонятно с какой целью лгал он Ирине Петровне, потирая нос. Его прислали на место Гусинского недавно, ему невдомек, что директор школы не в курсе гарнизонных дел.
    Все всё продают за бесценок. Каждый день уходят в Союз эшелоны с боевой техникой. Боеприпасы решено было уничтожить на большом пустыре за Либавой. Пьяному офицеру лень возиться с каждой машиной. Он приказывает вывалить содержимое нескольких машин в кучу и подорвать.
    Во время взрыва Ирина Петровна проверяла школьные тетради, уютно укутавшись в солдатское одеяло. Несколько секунд в голове стоял колокольный гул, она тряхнула головой, подбежала к окну, но ничего не поняла, в панике выбежала на улицу. Люди горохом высыпали на городскую площадь, вертели головами, пытаясь понять причину. В центре городка треснул одноэтажный дом с красной черепичной крышей, местные жители попрятались по подвалам и требовали проверки воздуха на радиоактивность.
    Из Москвы по «Времени» коротко сообщили о взрыве. Бутылка водки, выпитая офицером, обошлась стране миллионным штрафом.

    Поступило распоряжение сжечь содержимое школы. Ирина Петровна раздала библиотеку ученикам, наглядные пособия упаковала в банановые коробки, кухонную посуду подарила уборщице Стефе. Ее переводили далеко к границе с Германией в летную часть, Таню – в сторону Братиславы, муж до конца оставался на Либаве. Сына пока решили оставить с отцом.

    Калейдоскоп впечатлений от переездов разноцветными осколками застревал в памяти женщины, выбираясь наружу по прошествии лет обрывочными воспоминаниями.
    Запомнился ребенок, плачущий по ночам: «Ирина Петровна…».
Мать приходила к учительнице и жаловалась.
- Помогите, она в вас влюблена, что делать, не можем же мы ее подарить.
    Учительница с таким явлением столкнулась впервые, не могла ничего придумать, как только еще внимательней быть к этой девочке.
    На прощанье мать с типичным лицом финки сказала смуглой черноглазой Ирине:
- Когда я впервые увидела вас, пожалела, подумав: «Надо же, какие страшненькие на свете люди бывают». А вы, оказывается, очень милый человек.
    Ирина Петровна сильно удивилась, но вспомнив анекдот, расхохоталась и рассказала родительнице:
- Поднимаются в лифте два японца, а с ними едут Кикабидзе и Мкртчян. Один японец другому шепчет: «Как, интересно, русские друг друга различают?»

    В конце лета в общежитии появилась Таня. Они обнимались, как родные, радуясь встрече и удивляясь такому невероятному совпадению.
    В комнате с ними поселилась Света, молодая рослая девушка, и казашка Вера. Начали пропадать вещи. Таня жаловалась, что кто-то пользуется ее косметикой. Однажды разразился скандал, Вера кричала, что у нее из-под подушки стащили часть зарплаты. Ирина Петровна поразилась нахальству этой женщины, которая требовала вернуть деньги; воровать было просто некому: Таня в школе, Света занималась у окна за столом, а Ирина читала книгу, отвернувшись к стене. Чтобы погасить ненужный скандал, она швырнула нахалке свои деньги, та взяла и перебралась в другую комнату.
    Позже, когда Ирина работала под Прагой, пришло письмо от Тани, в котором она сообщала, что Света попалась на крупной краже и выдворена с позором домой.
    В этой войсковой части постоянно происходили неприятности. Солдаты сбегали в горы, впадая в истерику. В школе происходили скандалы с выдворением очередной воровки на Родину. Одна из воровок, учительница английского языка, собиралась утопиться, если в трудовой книжке напишут истинную причину ее отъезда.
В этой же части была забастовка офицерских жен. Они уселись поперек взлетной полосы с детьми и вещами, не давая подняться самолетам для отправления в СССР. Эвакуационная суета нервировала даже самых уравновешенных людей, что уж говорить о бедных женах военных, которым предлагалось разъехаться до лучших времен по родственникам и знакомым на Родине, а мужей собирались перевести в казармы в Прибалтике.
    Прилетел космонавт Севастьянов вместе с войсковым начальством – все уговаривали, стыдили женщин, говорили о том, с каким трудом Горбачевым достигнута договоренность с другими государствами об открытии воздушного коридора, но жены упорно требовали отправить их хоть на край света, но с мужьями.
    Собрали в клубе всех вольнонаемных женщин, которые не сидели на летном поле, и отругали на чем свет стоит, брызгая слюной и перемежая красивые выражения непечатными. Женщины недоумевали: они-то при чем, потом дружно пошли на летное поле посмотреть, что там творится, и присоединились к бастующим.
    Каким-то образом уговорили женщин освободить поле, толком ничего хорошего не пообещав.
- Не приведи Господи быть женой офицера, – думала Ирина Петровна, наблюдая за человеческой суетой.
    Приятные моменты, конечно, были. Жизнь текла своим чередом.

    Войсковая часть находилась за высоким забором. Между серыми казармами, блочными домами ветер гонял мусор, поднимал маленькие пыльные смерчи. Однажды Ирина увидела, как из ворот выполз чешский грузовик, оставляя ошметки грязи на асфальте. Водитель остановил машину, вынул из кабины совочек с метелочкой и собрал грязь в полиэтиленовый пакет, который положил в свою машину. Ирина Петровна вспомнила слова профессора Преображенского о разрухе, которая получится, если начать «мочиться мимо унитаза». Местное население даже собак выгуливает, прихватив с собой совочек, щетку и мешок. Разруха им явно не грозит.
    За воротами в двух шагах от трассы – лебединое озеро, где степенные жирные птицы спокойно плавают в чистой воде. Таких озер по стране тьма, в каждом местечке есть хоть крохотный, но свой водоем с длинношеими птицами, для которых любовно построены нарядные домики на берегу.
    За озером начинается лес, через который проходит асфальтированная дорога, уже не удивляющая учительниц.
- Петровна, ты по этой дороге далеко ходила, – спрашивает неугомонная Таня.
- До озера, а дальше – нет.
- Посмотрим? Может, грибы есть, – подруга уже направилась в сторону леса, разглядывая незнакомые деревья.
    За первым поворотом открылся волшебный вид: игрушечная деревня, утопающая в азалиях.
- Европейским сказочникам не приходилось особо мозги напрягать, – они просто срисовывали свою сказку из жизни, – сделала вывод Таня.
- Да. Но прежде они эту сказку построили.
    Позже они не раз ходили в эту деревню любоваться красотой. Как хорошо было бы жить в таком местечке! – вздыхали женщины. Ирина Петровна через много лет создаст около своего дома такой же рай, но это будет маленький островок среди каменных развалин и разрухи чужой страны, куда забросит ее судьба.
    Приятными были покупки, им наконец удалось купить восхитительные люстры из чешского хрусталя, Танюша приобрела гранатовые сережки. Однажды Ирина потерялась в чужом городе, куда без разрешения командира отправилась с коллегами. Все боялись необузданного гнева командира, поэтому не стали ждать ее. Учительница на тонких шпильках с огромным сервизом в коробке топала четыре километра пешком, ненавидя злосчастную посуду, из-за которой задержалась в большом универмаге, потом по счастливой случайности поймала попутку. Если бы она знала, что при разводе этот сервиз заберет Петенька, Ирина оставила бы его на обочине дороги.

    Из этой части уходили суетливо, бросая огромные ценности: дома, построенные на наши деньги, трехэтажное здание школы, которое, естественно, никто не собирался покупать. За причиненный ущерб в августе шестьдесят восьмого Чехословакия получила возмещение в стократном размере, но это никому не могло принести радости. На Вацлавской площади горели поминальные свечи по ушедшим из-за политических амбиций глав пяти государств, эти свечи не затушить всем золотом мира. Возможно, Ирина Петровна не права, думая, что эти свечи не затушить. Пройдет два поколения, и боль постепенно утихнет, как после Великой Отечественной войны, когда именно русские солдаты спасли Чехию от фашистов, хотевших превратить страну в протекторат Богемии и Моравии.

    Костелец над Черным Лесом утопал в старых заброшенных садах с большими сочными грушами.
- Вы их, случайно, не солить собрались? – смеясь, спрашивал начальник госпиталя у Ирины Петровны, тащившей вместе с сыном два громадных мешка груш.
    Он не знал, что учительница впервые ела такие сладкие плоды, они с сыном целыми днями наслаждались вкуснятиной. Груши росли повсюду, санитарки и врачи – основные жители новой войсковой части, куда перевели Ирину Петровну вместе с семьей, лишь изредка варили из них варенье.
    После бархатной революции в Праге, которая прошла в сидячей забастовке на площади, несколько дней никто не путешествовал.
    Днем у ворот госпиталя собиралась толпа чешской молодежи с плакатами «Иван – долой! Иван – домой!». Вяло выкрикивали эти слова, потом шли к своим друзьям в часть, свернув плакаты, и вместе отправлялись в пивную. Революция протекала, как медленная река, неумелой рукой повернутая в незнакомое русло. На Вацлавской площади на боку лежал расписанный словами русский танк. Мало кто понимал, что там написано, на всякий случай сторонились и танка, и маленького пятачка под памятником, где горели свечи возле портретов в черных рамах. Молча проходили мимо, направляясь на пестрые улицы Праги, на Карлов мост. Шли к часам, чтобы увидеть человечков в окне, движущихся по кругу через каждый час. Молодость не может долго горевать. Толпа иностранцев жевала вкусные шпикачки, весело разглядывала шпагоглотателя, на глазах у зевак заталкивающего в рот острое длинное лезвие, любовалась работой умельцев, вырезающих узоры на хрустале. Всё как всегда, только на пятачке горели свечи возле портретов в черной раме.
    Ирина Петровна ежедневно ездила в Прагу. В школе у нее было всего семь учеников разных возрастов, занятия заканчивались в одиннадцать пятнадцать.
    Год, подаренный Иваном Юрьевичем, был самым лучшим подарком в ее жизни. Если бы он не помог вызвать Петра, ее давно отправили бы домой.
    До Праги на автобусе она доезжала всего за двадцать минут, научившись ориентироваться во времени и чужом пространстве. Город восхищал красотой узких улиц, сказочными домами, музеями, магазинами. Ирина Петровна гуляла по улицам, заходя во все открытые двери. Как-то попала в музей трамваев, в другой раз – в музей хрусталя, однажды – в музей Кафки. По выходным возила сына в зоопарк, где с ребячьим восторгом гуляла вдоль вольеров с разнообразными животными. Розовые фламинго превращали озеро в утренний рай, жирафы высовывали длинные шеи из самолетных ангаров, с интересом наблюдая за толпой, которая с не меньшим любопытством наблюдала за ними.
- Мама, такой лисичка не бывает, – говорил сын.
- Но она же перед твоим носом, – отвечала Ирина Петровна, с удивлением разглядывая крохотную лисицу с огромными ушами.
    Петр выдавал зарплату – мечта, а не работа, но экскурсии в замки не пропускал. В Конопиште, в охотничьем замке убитого в Сараево Фердинанда, разбились на две группы: мужчины пошли в библиотеку и оружейные палаты, женщины – в жилые комнаты. Позже делились впечатлениями, потому что за день все не успели обойти. Из Кутна Горы вышли подавленные увиденным. В нескольких склепах, злым гением превращенных в произведение искусства, даже гербы и люстры были собраны из человеческих костей.
    Бродили по родным улицам вымышленного бравого солдата Швейка, в Пльзене пили пиво на заводе. До отъезда на Родину оставалось немного времени, хотелось больше увидеть, накопить как можно больше энергии красоты, чтобы ее хватило на долгие годы унылого существования среди красивой природы, красивых людей, живущих в бедности и лжи.
    Два года праздника с небольшими неприятностями, недоразумениями, проведенные в стране, где народу меньше, чем в Москве, оставили в душе покой и удивление.
- Неужели так можно жить всю жизнь: зарабатывая на вкусную еду, строя удобные дома, хорошо отдыхая? – думала учительница, в очередной раз раскачиваясь в уютном автобусе. – Чехи сами построили свое благополучие и требуют от нас на чужой каравай рот не разевать. Правильное требование. Если бы деньги, затраченные на войну, перебросить в школы, больницы, карманы жителей ее, Ирины Петровны, Родины, можно было бы тоже жить достойно, не заглядывая в рот соседу. Кто виноват? Что делать? Даже названия книг в России дурацкие и жизнь дурацкая. Что даст огромная империя обыкновенному муравью-труженику, она увидит позже, по приезде лишившись всех накоплений в банке, лишившись надежд на расширение крохотной квартиры, лишившись возможности бесплатно лечиться и лишившись достойной пенсии. Подачка, которая будет именоваться этим словом, будет равняться двухмесячной квартплате.

    Ирина Петровна ехала домой. В купе, заваленном тюками и коробками, спать можно было только калачиком. Она еще не знала, что ее ждет впереди отнюдь не бархатная революция, когда свои будут убивать своих, руша Белый дом танками; что барахло благополучно унесут воры; что Таня в одиночестве будет восторгаться хомячками, больше не встретив любовь, а Ирина Петровна уйдет от мужа.
   Сейчас она сидела возле окна, за которым проплывали кривые развалюхи Родины с пьяными полуголодными жителями, и думала:
- Возможно, нас любит Бог, поэтому посылает испытания, но мы не любим себя, не пытаемся преодолеть эти трудности. Умный и злой народ устал от постоянного обмана и впал в спячку, привыкнув к спячке, превратив ее в обыкновенную лень.
   Варвары мы, варвары.