В. И. Чапаев у моей карьерной лестницы

                В. И. Чапаев у моей карьерной лестницы.

      Сказать, что фильм «Чапаев» был любимым фильмом моего детства, значит не сказать ничего. В наивном детском доверии я несчитанное число раз посмотрел этот фильм в кинотеатре «Радуга» на Полтавской улице в надежде увидеть как любимый герой плывёт дальше  и выходит на берег.

        По субботам проводились еженедельные регламентные работы, после которых проводился контроль функционирования, иными словами, проверка техники на боеготовность.

         Не проходит одна из проверок, виновными могут быть две системы: моя и моего задушевного приятеля Гриши Кацнельсона. Быстро проверяюсь и убеждаюсь, что виноват Григорий, зная, что он делает тоже самое, помалкиваю, предлагая ему высказаться по ГГС (громкоговорящая связь) самостоятельно. Гриша молчит, занятый поиском и устранением возникшей неприятности.

           Командир батареи капитан Владимир Осетров, выказывая нетерпение, начинает наезд на меня, как хозяина самой капризной в батарее системы. Я вяло отбрёхиваюсь, поскольку Гри молчит, понимаю; он занят делом и не меньше других рвётся в Общагу.  Комбат заводится и начинает обвинять меня в безграмотности, поскольку я в сети, а Гриша отмалчивается (занят человек, некогда).

            Не выдерживаю «наездов» и посылаю его на …, предложив там же изучать матчасть, т.к. и от него можно было определиться в вине Григория.
 
             Далее я получил трое суток ареста и, к великой радости моего давнего недруга, замполита майора Кудакаева (герой нескольких рассказов в разделе «Политтруженики»), персональное дело коммуниста Тимофеева. Решение было скоротечным и ожидаемым; меня исключили, должен признать, небольшим, но большинством из рядов КПСС. В уже упомянутом разделе есть рассказ «В ряды КПСС из кабинета, шагом марш!!!», потому ситуация для меня была не сильно огорчительной, но….  Я чётко осознавал, что при факте исключения из партии по какому бы вздорному поводу придётся поставить крест на дальнейшей службе и поступлению в Академию. Пришлось биться за место под солнцем, т.е. за возвращение в общепринятые ряды.

              Парткомиссия полка, возглавляемая ещё одним «задушевным другом» замполитом полка подполковником Котовым (так же отмечен в указанной рубрике воспоминаний), со слезами счастья на глазах, теперь уже единогласно, отлучила меня от возможности настоящего участия в строительстве светлого будущего для  оставшейся части советского народа.

            Последовательно пишу заявление в парткомиссию МВО (Московский Военный Округ). Приходит вызов на парткомиссию, Котов вызывает меня в кабинет и задаёт вопрос, что я собираюсь докладывать на заседании вышестоящей комиссии. Неподкупно глядя ему в глаза, пользуюсь фразой героя, горячо любимого Михаила  Зощенко, сборник рассказов которого приобрёл на книжной толкучке в Ленинграде, на те времена автор ещё был под запретом: «ВСЁ!!!». Подполковник багровеет лицом, но хорошо знакомый, как с моим свободолюбивым нравом, так и с хорошо подвешенным языком, ещё бы три года баталий с неукротимым борцом «за свободу попугаев», находит в себе силы обратиться с просьбой; «Тимофеев, отвечайте чётко на поставленные вопросы, парткомиссия округа,- серьёзная организация, не отвлекайте их своей болтовнёй.»

            В «предбаннике» человек пятнадцать, от майора до генералов, я, с ещё пахнувшей «обмытием», звёздочкой, повысившей мой статус до появления самоуважения на выбранной воинской стезе. Большинство провинившихся выходило из кабинета в удручённом состоянии.

              Захожу на заседание парткомиссии последним, за большим столом пять генералов разных рангов и шесть полковников. Настроенный на неравный бой, с глазами, горящими верой в справедливость (на то время этой веры во мне было через край, аж, до наивности), являюсь на растерзание  членам парткомиссии. Поскольку формулировка исключения была весьма расплывчатой: «за грубость и неуважение при обращение к старшему по воинскому званию», возникли вопросы, а, скорее всего возможность отдохнуть и расслабиться после четырёх часов работы.

            Самым заинтересованным был генерал-майор артиллерии, который был единственным, задававшим мне вопросы: «В чём выразилось «неуважение»?» Я отвечаю, что обвинил командира батареи в недостаточном знании техники подразделения, которым он командует. Генерал: «А грубость?» Сознательно упуская, что посыл был по ГГС, а, следовательно, стал достоянием всего личного состава батареи, включая солдат срочной службы, докладываю, что применил нецензурное слово при обращении к нему. – «Какое?» Мнусь и поясняю окольными словообразованиями, самым  доходчивым оказался подсчёт числа букв в слове. Члены комиссии определённо резвятся: «А в каком контексте?». Привожу фразу полностью, упуская слово. – «Не пойдёт, повторите полностью и с интонациями!».  Я, отбросив смущение, а , главное, всей душой желая вырваться из этого кабинета, громко (оказалось было слышно и в «ожидалке», при выходе один из майоров потрепал меня по плечу и сказал: «Дембель тебе обеспечен, это ж надо: послать такую солидную компанию на…») и на пределе эмоций выложил всю фразу без купюр. Отсмеявшись, члены комиссии единогласно объявили мне «выговор», минимальное партийное взыскание.

               Получая выписку из протокола заседания, в части меня касающейся, задал вопрос полковнику: «Кто  такой этот генерал-майор артиллерист (мой коллега по петлицам)?»   Он:  «Гордись, тебя отодрал сын Чапаева, Александр Васильевич!»

               Любовь к легендарному отцу без борьбы перешла к его сыну.