Махнём не глядя самолёт на вирус!

               Махнём  не глядя: самолёт на вирус!

       Применение Вооружённых Сил СССР  в послевоенные годы было непредсказуемо, а порой анекдотично. Зимой, в начале 1967 г. в республике Беларусь разразилась эпидемия ящура. Для тех, кто не знает, что это такое, поясню: заболевание, поражающее скот. Смоленщина на то время  являлась  сугубо сельскохозяйственной областью, одни посевы льна занимали более половины её площади, естественно, не занятой болотами, животноводство тоже было в почёте.

         С целью недопущения проникновения злостного вируса на нашу территорию Правительством РСФСР было принято решение о создании на границах, прилегающих областей, военно-санитарных постов. В пределах нашей области наиболее лакомым куском оказался наш зенитно-ракетный полк; а кто бы сомневался; нам, привычным охранять воздушные границы страны, на земле так и вообще, делать нечего. В командировку отправили на две недели.

           Я попал на стык трёх областей: Смоленской, Брянской и Могилёвской. Дорог в другие области  там не было, хотя зимники имели место между отдельными посёлками одного колхоза и той дороги, по которой мы въехали в эту  Тьмутаракань..
      
           Тиля, моего друга, посадили рядышком, в 20 км от меня, примерно в ту же ситуацию, но у него была какая-никакая дорога на Брянщину. Санитарное присутствие на этих постах ограничилось бочкой креозота, выданной каждому в последнем оплоте «цивилизации», Ершичи, по-моему, центральная усадьба совхоза или колхоза, километрах в 40-50 от наших мест базирования.

            Моя команда состояла из четырёх солдат и сержанта. Бригадир, руливший в моей деревне, определил нас на постой в избу с тихими и скромными хозяевами, которым мы сразу, к их радости, сдали весь, выделенный нам на две недели, провиант. Хозяйка обязалась готовить и кормить за участие в приёме пищи.

            Кровати и матрацы бойцы взяли из казармы с собой, я с постельным бельём, захваченным дома, должен был определяться сам. Место я выбрал себе сам, на широкой русской печи. Постелился на, брошенный дедом, тулуп и изготовился ко сну. Чу… какой-то тихий, но настойчивый шорох над головой. Включаю фонарь, по близкому потолку ползут клопы в сопровождении усатой гвардии тараканов. Слетаю с печи, прихватив простыни и предлагаю бойцам махнуться не глядя на место на печи; мне там жарковато.  Сержант соглашается и помогает мне постелиться на его кровати. Наутро «махался» уже сержант, в итоге: там до отъезда спал самый юный и доверчивый. Сделать что-либо радикальное в борьбе с, оголодавшими по свежей крови, насекомыми не представлялось возможным; ограничились установкой ножек кровати в банки, наполненные водой; метод проверенный в пустынях полигонов.

           Патрулирование заключалось в походе на лыжах по семь километров в обе стороны за смену, порядка трёх часов. Затем наступала смена рядовых, дежурили с девяти утра до двадцати одного часа. Сержант подменял одного из бойцов каждый пятый день. Я ежедневно объезжал границу на выделенной мне лошади с санями и полостью в виде постового тулупа, знакомого мне по караульной службе в ЛАТУЗЕ.

           Света в деревне не было, потому вечером всё население собиралось в правлении, при котором был небольшой бензиновый генератор, мужики постарше играли в карты и домино, женщины на экране, размером в простыню, при включенном свете  смотрели  кино, один из пяти фильмов выданных на всю зиму, не упускали возможность поменяться с соседями, но всё равно не густо. Средний возраст отсутствовал, т.к. ушедшие на службу в армию ребята предпочитали уехать на комсомольские стройки возврату в родные края; девушки, получив дальнейшее образование, уезжали работать по распределению и назад уже не возвращались. Десяток-полтора школяров от мала до велика затевали свои игры.
 
            Начинаю прощупывать пути для встречи с Тилем, которого высаживали из доставившего нас «УРАЛа»  первым. Ранним утром, сажусь в выделенный мне транспорт и выезжаю на рекогносцировку. По пути попадаю на деревню этого же колхоза, но другой бригады. Бригадир встречает меня со всем радушием в конторе, предлагает закусить, «чем Бог послал». Послал упомянутый товарищ не густо: сало, лук репчатый, чёрный хлеб местной выпечки и бутылку свекольного самогона, по внешнему виду напоминающий молоко, по крепости настойку «Стрелецкая».

         Отобедали и я поехал дальше, наезжаю на очередную деревеньку, где ситуация повторяется «один в один». В санях я как–то отвлёкся и без привычки к таким «обедам», отключился.

          Просыпаюсь с полным непониманием ситуации: лежу на овчинном тулупе, в шинели, в полуметре от лица дощатое покрытие, в щелях торчит солома, темновато. Выбираюсь туда, где посветлее. Выясняется, что я в конюшне. Лошадь вернулось к родному стойлу самостоятельно, конюх прибрал меня из саней и уложил под настил для сена, чтобы ненароком не попал под копыта.

          Со второй попытки, старательно объезжая деревни, добрался до места назначения, где провёл пару дней  «в целях обмена опытом».

         Однако к исходу второй недели, как это зимой нежданно случается, пошли снеговые бури . Через три дня занесло так, что даже лошадка более трёхсот метров не тянула. Патрулирование   я вообще прекратил. Телефон был только у моего друга-бригадира, споившего меня при первой встрече, потому встал на лыжи, взял с собой наиболее уверенного лыжника из бойцов и тронулся в путь.

           В течение трёх часов дозванивался до полка, там утешили: «Урал, поехавший за Вами со сменой, вернулся, ждите, заберём». Жалобы на отсутствие провианта посчитали никчемными.

            Ещё девять дней нас кормили всей деревней под моё обещание вернуть по возвращении в часть. За нами приехали на гусеничной инженерной машине БАТ, имеющей отвальный нож спереди (типа бульдозерного только шириной четыре метра). В деревне был праздник, т. к. в той же ситуации в прошлом году они прожили в изоляции полтора месяца.

             По возвращении в полк вопрос с возвратом продовольствия селянам с начальником тыла решили и отправили с солидным гандикапом, даже поросёночка, килограмм на пятьдесят, приложили.