Тишина

   (Основанно на реальных событиях)
  Автобус с табличкой «Второй Московский крематорий» остановился и высадил последних пассажиров. Самых стойких, ехавших до конца. Остановка «Николо-Архангельское кладбище». Люди безрадостно выползли из автобуса, не провожая его глазами. Преимущественно здесь старики. В земле сырой – по-всякому бывает…
     В любую погоду, в любой день недели, коль соскучивалась и становилось невмоготу,  Анна Петровна выбиралась проведать сыновей. Ее ангелочков: Пашеньку и Алексея. Мужа она схоронила еще раньше. Из живых в ее квартире – она да собачонка. Ни внуков, ни правнуков Анне Петровне не видать. Не слушать ей их звонких голосков, не видеть их слез, не баловать и не печь пироги.
     Медленно ковыляя, она делала остановки, дабы отдышаться. Здоровье уже не то, ноги подводят, суставы болят на погоду…
     Поправила Анна Петровна шальку, закуталась потеплее: снег нынче, холодно. Будни – и народу тут мало. Тихо. В прошлый раз военного хоронили, залп был. Напугал он ее. Торжественно так провожали генерала. С оркестром, солдатиками. А ее сыночков хоронить пришли она и сотрудники похоронной компании.
     В ларьке Анна Петровна отстояла маленькую очередь, купила гвоздички и поковыляла к могилкам больными, со временем приземлившими ее ногами. Дорогу она знала хорошо, с закрытыми глазами б добралась. Несмотря на путаные тропинки и редкие указатели огромного старого кладбища.
     Шла Анна Петровна долго, медленно, печально. Вороны то и дело поглядывали на нее и вроде понимали, узнавали. По пути она заглядывала в лица на плитах, читала имена, смотрела на даты. Разве ж так можно: семнадцать, два, двадцать один, сорок четыре?.. А ей скоро восемьдесят. А Пашеньке и Лешеньке навсегда тридцать. Молодые, красивые, умные…
     Скрипнула калитка оградки, и Анна Петровна присела на малюсенькую лавочку перед плитами с памятными надписями: «Любим, помним, скорбим». Весной Анна Петровна покрасит забор, поставит рюмку водки и кусок хлеба оставит, чтобы местные бомжи помянули Пашеньку и Лешеньку. 
     Гвоздички легли у изголовья сыновей, Анна Петровна обронила слезу. Такие они молоденькие, им бы жить и жить!
     - Что ж вы так?.. - пролепетала она. – Что ж вы?..   
     Тяжелое время выпало на золотые, молодые их годы. Девяностые. Чтоб они провалились! Ах, Пашенька, ах, Алешенька, хоть бы о матери подумали! Дело вместе начали, деньгами обзавелись, а там пошло-поехало: алкоголь, наркотики, проститутки, шальные махинации, рэкет, ложь, соперничество... Разругались в пух и прах братья родные – не поделили бизнес – и пошла меж ними вражда. Козни друг другу строили, от зла спасенья ни матери, ни им не было. Видела она все: на ее глазах сыновья грызлись, скотинились. Она чувствовала... чувствовала, что бедой обернется вражда...
     Как мало стоила тогда человеческая жизнь. За грош покупали ее. Как ругались Пашенька и Леша, как они в ход кулаки пускали, угрожали друг дружке. А теперь они лежат себе тихонько, молчат. Голосов их не слышно, угроз. Матери тоже доставалось: они, сыновья-то, почувствовали власть и запах больших и легких денег, почуяли безнаказанность, вот и творили беспредел. Кровью руки обагрили, а потом и братскую пролили. Ни один, ни второй уступать не хотели. Каждый свою долю хотел вернуть, считал, что он дело поднял и заслужил все. Теперь… примирила их земля холодная. Спокойные они, безмятежные. Ушло в никуда их состояние, разлетелись друзья, как не было. Кроме матери и навестить некому.
     Посидела Анна Петровна, озябла. На будущей неделе она придет, если ноги не подведут, и она сможет доковылять. Она отправилась в часовенку заказать панихиду, по пути заглядывая в лица на плитах, читая имена, смотря на даты…