Давно не было дождя

Давно не было дождя. С самого утра отяжелевшие небеса тянуло к земле, воздух тонко пах озоном, и, казалось, солнечный свет растворился в нем, так и не позволив наступить новому дню. После полудня сумерки тихо прорезали всполохи молнии, и лес вздрогнул, задохнулся порывом сильного ветра.  Ударил протяжным раскатом гром, будто охнул в небе кем-то разбуженный колокол. Сергей перекрестился, не заметив не свойственного ему жеста, и закрыл форточку.
 — Сейчас ливанет, — сказал он, все еще глядя в окно, по которому застучали первые капли.
 — А нехай себе льет, — вздохнул Демыч, высокий, плечистый мужик.   — Истосковалась земля-то по влаге, пущай похлебает вдоволь. 
Демыч отхлебнул воды из ковша и вышел из дежурки, впустив в нее шум работающих генераторов. Подстанция, обслуживающая четыре деревни, жила своей жизнью, хотя ее электрическое сердце давно должно было остановиться. Ее строил еще дед Сергея,  с тех пор мир сильно изменился. Однако это забытое Богом местечко все еще существовало в прежнем облике, разве что деревянные избы крепче прежнего держались за землю. 
Серега прилег на топчан, сунув под голову пухлый журнал дежурств, и закрыл глаза. Серое, узкое лицо сразу же постарело лет на десять — видно лишь в глазах и осталась вся его живость. Если бы не совершенно черные волосы и сильные руки, парня можно было принять за старика. Впрочем, Сереге было все равно, как он выглядит, ему вообще все было безразлично, кроме  падающего с небес дождя…
 — Хватит дрыхнуть, подъем! — вернулся Демыч. — Ну и здоров же ты спать, паря, аж завидно. Телефон разрывается, не слышишь?
Демыч поднял трубку телефона и снова бросил ее на рычаг. Где-то на линии обрыв, две деревни обесточены, теперь телефон будет трезвонить беспрерывно.
  — Я с бригадой на Сосновку, а ты тут будь, — Демыч натянул резиновые сапоги, брезентовый плащ и чертыхнулся: — Елки зеленые, пешком топать придется. Митька на мотоцикле в район давеча укатил,  чтоб его, — сунул в карман пачку папирос и вышел.
За окном как будто стало темнее, дождь теперь мелко сеял, обещая вот-вот иссякнуть. Зазвонил телефон.
— Станция? Алло! Кощеевка на проводе, без света мы! Слышите?
 — Мы в курсе. Обрыв на линии, — привычно ответил Сергей.
Такое здесь случается часто. За полгода, что Сергей работает на подстанции, ему не раз приходилось и дежурить в одиночку, и выходить на устранение обрывов. Телефон обычно трезвонит первый час, а потом замолкает — наступает вечер, и люди ложатся спать. А что еще делать в темноте? Жил бы в деревнях народ помоложе, глядишь бы и рождаемость повысилась. А так… Одни старики со старухами, только вместо синего моря  — леса да болота.
Снова звонок:
 — Алле, станция? Скажи, сынок, свет когда дадут?
— Дадут, мать, дадут! К утру.
Сергей включил настольную лампу, заварил чай и открыл недочитанную книжку. Книги отвлекали его от самого себя, помогая забыть то, о чем не хотелось думать. Телефон опять задребезжал.
 — Алле! Погоди, сынок, не расслышала я. Свет-то сегодня дадут? — похоже, какой-то бабке неймется.
— А как же! Не сегодня, так завтра. Без света не остнемся.
— Ни сегодня, ни завтра?! Ой, беда!  Как же быть-то? Нельзя ли электричество нам дать запасное?
— Да не волнуйтесь, будет вам электричество.
На том конце провода что-то защелкало, затрещало, и голос стал слышен четче:
— Спасибо тебе. Хороший ты человек.
— Я-то хороший? Куда уж лучше, — ответил Серега с горечью. — А ты чего, мать, спать не ложишься? Самое время подушку придавить.
— С курями спать только бездельники ложатся. А у меня еще собака некормленная, вот беда-то! — спохватилась бабка.
 — Ну, так иди, корми собаку-то,  — ему стала надоедать глуховатая собеседница.
 Чай совсем остыл, пришлось снова вскипятить чайник. Но не успел Сергей отпить пару глотков, как его снова отвлек телефон.
  — Как без электричества несподручно-то! — услышав знакомый уже голос, Сергей не удивился. — Сейчас новости по телевизору показывают, а он не работает, вот беда!
— Да разве же это беда? Подумаешь, новости. Главное, чтобы все живы-здоровы были, остальное все ерунда.
— Так-то так. Пусть все будут живы-здоровы. Что-то слыхать тебя плохо, говори громче! — повысила голос бабка.
 — Слышишь, мать, тебе там что, поговорить не с кем?
 — Как же не с кем? С тобой вот говорю. Свечку зажгла и говорю.
 — Дети у тебя есть?
— А как же! И дети есть, и внуки, и правнук даже родился в прошлом годе.
 — А чего ж ты одна там, в потьмах-то?
 — Так далеко мои сыночки. Старший на Камчатке проживает, бизнес у него там. Средний уехал в Москву, давно, при Ельцине еще. По телефону с Новым годом поздравляют, деньги шлют… А на кой мне их деньги?
— А младший?
— А младшенького нету давно. Помер он, когда Чернобыль взорвался. Он там спасателем работал. Слыхал про Чернобыль ентот окаянный? Вот беда-то...
— Да уж, мать, это и правда беда. У меня отец там погиб. В первый же день. Я тогда и родился у мамы. Лучше бы не родился. Или бы сразу умер, чем так вот,.. — Сергей не заметил, что озвучил мучившие его мысли.
— Грех говорить такое, что ты. Человек зря на свет не родится,  — вздохнула бабка. — Некоторые только живут понапрасну, по земле ходют, а следов не оставляют.
 — Это кто ж такие? Вампиры что ли? — засмеялся Сергей.
Бабка, похоже, опять не расслышала:
 — Они, они и есть, бездельники. Людям не служат, Богу не молятся. А ты не такой!
— Почем тебе знать? Не молюсь я твоему Богу. И людям не нужен,—  Серега прижал трубку плечом и чиркнул спичкой. Курить здесь нельзя, потому, затянувшись разок, он затушил сигарету и спрятал ее под жестянку. — Не жилец я.  Мы с матерью с Украины  уехали вскоре после той аварии, но мне, видать, хватило радиации. В армию не взяли. Женился, а детей нет. Жена ушла. Лейкемия у меня. Знаешь, что это такое?
— Хвороба, что ли, какая?
— Хвороба. Умирают от нее. Так что, мать, умру я скоро. Такая вот беда.
— Не умрешь, сынок, что ты. Добрые люди до-о-олго живут, — протянул голос сквозь шершавый треск старого телефона.
 — Да что ты заладила, добрые, добрые! Почем тебе знать? Сволочь я последняя, — Сергей положил трубку.
И чего это он разболтался с этой бабкой? Не в его правилах обсуждать с кем-либо свои проблемы. Что твое, то твое, другому — ни взять, ни понять. А душу изливать — удел слабаков и кисейных барышень.
Сергей открыл форточку и жадно вдохнул влажный воздух. Он даже  матери не сказал про настоящий диагноз. Просто уехал и все. Мол, на родину потянуло, к истокам.  Он и в самом деле после лечения в клинике приехал в деревню к бабушке, устроился  электриком на подстанцию. Только и здесь ему невыносимо тесно, одиноко и страшно.
Звонок телефона заставил его вздрогнуть.
— Алле! Связь перебилась, прости сынок, — опять она. — Слышно мне тебя плохо, громче говори!  А ты приезжай ко мне, слышишь? Я тебя травками вылечу. Будешь до ста лет жить. И с внуком познакомлю! А то он все один, тоскует.
— Так у тебя внук живет?
 — Погоди-ка, я сейчас. Тазик подставлю, крыша на веранде течет!
Бабка положила трубку рядом с телефоном, загремела тазиком, и скоро вновь трубка затрещала, и послышался ее голос:
 — Как дождь, так и течет крыша, вот беда-то!
 — А что же тебе внук крышу-то не починит? Мал еще или безрукий?
 — Да некогда ему, работает... Пока дитенком был, приезжал-то нечасто. Раза два всего. А вырос и перебрался на совсем, радость мне на старости! Только работа у него важная больно. Где это видано неделями работать, а? Или скучно ему со старухой, так он в районе остается? Две недели уж как не был, беда такая. Может, подружка у него там, а? Как думаешь?
 — Может, и подружка…
— Он-то мне ничего не рассказыват, неразговорчивый он у меня. А и когда нам разговоры вести, коли он приедет на денек и бежит на работу. От себя убежать хочет… А у меня душа-то болит, чувствую, парень мается. Кажись, тазик уж полнехонек. Ой, свечка-то догорела совсем, беда какая! Электричество скоро ли дадут?
 — Скоро, думаю, через часок. Ладно, мать, я к тебе приеду, починю крышу.  Завтра смену сдам и приеду. А ты спать ложись, поздно уже.
Сергей положил трубку, достал из кармана пузырек с лекарством, вытряхнул на ладонь пару капсул и запил их остатками чая.

Прошел месяц. За это время происшествий больше не случалось, не считая того, что у Демыча родилась четвертая дочка. На радостях (или по другой причине) папаша запил, а Сереге пришлось прикрывать впечатлительного напарника, работая без выходных. Телефонный разговор с бедовой бабкой забылся, оставив лишь едва заметный след в сознании. Так забывается тревожный сон — наступающий день заполняет мир, и наваждение исчезает.
Получив зарплату, Серега поехал в деревню. Усталость давила камнем. Автобус заглох, не дотянув километров шесть, пришлось топать пешком. Небо затянули тучи, предвещая затяжной дождь. Бабы Нюры дома не оказалось — проржавевшую щеколду держала в петле гладкая щепка. Навстречу выбежал Бим, радостно виляя хвостом.  «Вот и хорошо, —  подумал Серега, потрепав за ухом лохматого пса. — Помыться и спать».
Однако заснуть не удалось. Он успел только переодеться в чистое, как вернулась хозяйка дома:
 — Серожуля, сына приехал! — расцеловала «сыну» и смахнула слезу.   — А я за молоком ходила, к Дуське. Козье ведь ты не любишь? А корову мне держать не по силам.
Баба Нюра как знала, что сегодня приедет внук. Знала она это и вчера, и позавчера… А потому на столе скоро появились пироги с брусникой, запахло грибными щами да паренками из тыквы и репы — «Серожуля паренки любит, как папка…»
 — Ты кушай, сынок, кушай. Ишь ты, хмара какая  идет! Грозе быть. Пойду-ка я, цыплят от греха закрою…
Через минуту в небе громыхнуло, и хлынул дождь. Баба Нюра появилась на веранде с оцинкованным тазом — с потолка закапало.
— Прохудилась крыша-то,  — посетовала старушка. Давеча обещался один добрый человек приехать, починить кровлю… Да ведь не спросил, где мы живем-то, заболтала я его, беда такая…
Серега поднял крынку с молоком и тут же судорожно сглотнул горький комок, сжавший горло — вдруг он увидел старый подсвечник, заплаканный недавно расстаявшей свечой...