Зрячие

В коридоре пахнет духотой, спиртом, то и дело по ноздрям полощет удушающий парфюм, скручиваясь в единый вихрь невыносимой вони. Вдоль стен расставлены длинные скамьи, заполненные в основном детьми с мамами или бабушками. Периодически приходит Кто-то новый с одним и тем же вопросом: «кто последний?» и либо уходит, увидев толщу тех, кто перед ним, либо – чаще – остается и вливается в нас. Этот Кто-то читает, или разглядывает плакаты о вреде курения, о клещевом энцефалите или СПИДе; или проваливается в телефон, или просто ждет, внемля редким покашливаниям и чиханиям, сотрясаемый за руку ребенком с залепленным глазом, лепет которого постепенно переходит в крик – по мере глухоты родителя.
 
Со временем число вновь прибывающих уменьшается, а потом они и вовсе перестают появляться, и очередь начинает постепенно редеть.

Дверь кабинета распахивается, к нам возвращается старичок и тихо садится на скамью, положив на колени руки – занимает свое же, еще не успевшее остыть, место. От суки я украдкой его рассматриваю, но не особо стараюсь и вправду ЗАМЕТИТЬ. Он маленький, даже мокасины только-только достают до пола. И глядит на все вокруг, как ребенок – светло и по-доброму, с интересом, даже заворожено.

– Ну, кто там следующий, чё сидишь?! – рявкает кто-то рядом.

– Она вызовет, вызовет! – добродушно говорит старичок, и сидит себе дальше, чуть ли не болтая ногами, и оттого вынуждая нас сомневаться в его душевном здоровье. На нем старая легкая куртка, коротковатые брюки. В залысинах отражается лампа. И лицо – не столько выбритое, а будто на нем вовсе ничего не растет.

– Ну чё-ё та-ам… – ноет все тот же сосед.

– Да вызовет, вызовет! – все так же отвечает старичок под сопровождение моего раздраженного выдоха.

Дверь снова распахивается, выходит врач – женщина под шестьдесят.

– Знаете, вы очень эффектны! – вдруг выпаляет старичок. – Очень красивы! У вас очень необычные черты лица, они прекрасны! – тут он замечает ее недоумевающий взгляд и вроде как понимает возникшую неловкость. – Прошу прощения… просто я пишу портреты… я могу написать вас и подарить вам…
 
– Спасибо. – холодно перебивает его врач. – Так… В общем… Как вам сказать, короче говоря – ваша катаракта оказалась совсем запущенной.

– Катаракта?

– Да-да, у вас катаракта. И давняя.
 
Он немного подумал, все продолжая улыбаться, но уже как-то иначе, а потом спросил:

– Сколько мне осталось? Когда я ослепну?

– Может, месяц, может, больше, не знаю. Приходите, назначу профилактику. Следующий.

Старичок посмотрел на нас не верящим, но в то же время все понимающим взглядом.

– Спасибо. – сказал он, надев толстенные очки, и по-старчески шаркая, ушел.

Я слышу свою фамилию и вхожу в кабинет, подгоняемый все тем же нетерпеливым голосом.