Свадьба

   Невеста улыбалась, показывая пятьдесят два белоснежных зуба. Возможно, их было больше, но народ видел только ее белое платье, тугим корсетом прижимающее будущего человека, и совершенно не обращал внимания на самостоятельного малыша двух лет, деловито снующего между гостями. Кто-то почистил банан и дал ребенку. Пожалуй, ему меньше двух лет, гораздо меньше. Мальчик уронил банан на грязный пол дешевой поселковой столовой, наклонился неуклюже, обнажив худенькую спинку, поднял и стал есть.
- Она даже не знает, от кого дитя, – зловеще шептала старуха на ухо одной из гостей. С жалостью поглядывала на родную кровиночку, любимого внучка в свадебном костюме с белой розой на лацкане пиджака.
    Истерика родителей с битьем посуды наткнулась на невиданное упорство сына, заявившего, что сам поднимет детей. Слова с делом не разошлись, он бросил институт и устроился на тяжелую работу в шахту. Неожиданно родители притихли, решив, что помирать - так лучше с музыкой, и затеяли свадьбу с тамадой, белым платьем, караваем. Если такое сотворил их единственный сынок, послушный и ласковый, словно телок, то чего еще от жизни ожидать?
    Людмила Даниловна сидела с правой стороны свадебного стола, со стороны жениха, удивлялась причудам природы, разглядывая невесту, как две капли воды похожую на ее подругу.

    Их привел муж, когда заселились в новый дом.
- Давай пригласим соседей в гости, познакомимся.
- Каких соседей? – спросила Люся, – женщину в красном платье, которая гуляет по двору с детской коляской?
   Ее удивило это платье – слишком короткое, но красивое, какое-то ресторанное.
- Да. Ее Наташа зовут, а муж у нее инженер на «Автоприборе», нормальный мужик.
    Решили пригласить, затеяв нечаянную дружбу длиной в жизнь, подогреваемую перекрестным интересом двух супружеских пар.
    Вечерами играли в лото. Иван втихаря выбирал бочонки, а потом кричал:
- Быстрее собирайтесь, в лото сегодня играем.
    Его ловили на мошенничестве, женщины обиженно уходили на кухню, где за мытьем посуды дружно ругали Люсиного мужа, быстро забывали обиды и вновь садились за игру – теперь в «Эрудит». Миша играл честно, иронично посмеиваясь над плутоватым другом, выдумывающим невероятные слова. Иван божился, что есть такое слово, что недавно оно ему встречалось в журнале «Знание – сила».
   Женщины не верили, лезли в справочники, неожиданно для себя и, пожалуй, для Вани обнаруживая это слово. В следующий раз, ленясь вступать в перепалку с отчаянным спорщиком, они пропускали какое-нибудь нелепое слово, снисходительно смеясь.
    Игры брали с собой в парк. Постелив на траву под деревьями одеяло, раскладывали принесенную снедь и коробку с «Рулеткой». Дети сначала лежали в колясочках: один – под голубым кружевным покрывалом, другой – под розовым. Через год топали маленькими ножками, натыкаясь на неуклюжие деревья, неизвестно с какой целью торчащие повсюду, позже сидели в том же парке на санках, укутанные в тридцать три одежки так, что из неповоротливых кулей торчали только глаза, а шарфики покрывались инеем. Старый парк тоже стоял в инее, как сон, придуманный художником; игольчатые кружева, покрывающие ветки деревьев, рассыпались от легкого прикосновения.
    По очереди бегали на лыжах по маленькому кругу, изредка ныряя в кафе выпить горячего кофе.
    В лесу было еще наряднее. Воскресный автобус отходил в семь утра со станции недалеко от дома. Сонных ребятишек заталкивали в цигейковые шубки до пят, в одинаковые красные валенки, в пуховые платки. Потом пристраивали досыпать на свободных местах в грузном желтом автобусе, переполненном веселыми молодыми людьми в пестрых шапочках. Турбаза располагалась в столовой летнего пионерского лагеря, где пахло чаем с душицей и мятой, разгоряченными молодыми телами, снегом. Длинная лыжная трасса проходила по прозрачному лесу, то спускаясь с холма, то поднимаясь; большое розовое солнце лежало на вершине горы, уютно примостившись на голых ветвях берез и дубов.
    Миша кататься не умел, он умел ходить, отталкиваясь лыжной палкой, почему-то при этом двигаясь назад; пройти круг по парку он еще мог, но осилить холмистую лыжную тропу ему было не по силам. Они с Люсей скатывались на санках с горы, прижимая к груди своих детей, дружно тянули в горку драгоценный груз. Дети росли спокойными и удобными в обращении, не создавая родителям серьезных проблем. Люсе казалось, что они понимают друг друга без слов – Женя и Женя, мальчик и девочка.
    Наташа с Ваней нарезали круги, разгоряченные подъезжали к горке, где говорили близким незначительные слова, которые обозначали любовь: «Спасибо, что даете нам возможность кататься, чудная погода, не застудите малышей, мы еще пару кругов до обеда успеем пробежать, как красиво!».
    «Как красиво!» Это был стержень дружбы, основной мотив хорошей песни.
    Взаимный интерес мужчин и женщин не отягощался предательством, ходили по параллелям, не соприкасаясь.
    Однажды, только однажды сплоховал Миша.
    В саду не было электричества, поздно ночью в компании делать было совсем нечего, не спать же; оставалось только пить, чем и занялись все с молодой энергией, изрядно преуспев в этом нехитром деле. На следующий день не болела голова только у Люси, не умевшей пить. Обычно она прикладывала губы к напитку, изредка проглатывая, судорожно морщилась, с гримасой отвращения отставляла рюмку.
    Утром Наталья обнималась с яблоней, издавая утробные звуки; из большой комнаты слышались не менее мощные звуки Ваниного храпа. Люся готовила молочную кашу для детей, которые вскоре должны были проснуться. Миша лежал на кухонном диванчике синим трупом:
- Людочка, давай порвем наши цепи и поменяемся парами.
- Как это? – не поняла женщина.
- Я на тебе женюсь, а Наталья за Ваньку замуж выйдет.
- Зачем?
- Как зачем? Неужели я тебя не волную?
- Не волнуешь.
- Как не волную? – мужчина был обескуражен, – совсем не волную? Ты внимательно посмотри, я довольно хорош.
- Хорош, не спорю, только ты меня не волнуешь, – сказала Люда, открыв дверь, чтобы отнести горячую кашу на летний стол в саду. На крыльце сидела мрачная Наталья, услышанное не улучшило и без того поганое настроение.
- Гад! Поменяться захотел, паразит, – она вяло ругалась, придерживая руками стеклянную голову, завернутую в мокрое полотенце. Ей казалось, что неосторожным движением можно расколоть вдребезги этот драгоценный сосуд, и голова со звоном разлетится на мелкие колючие осколки.
- Не бери в голову, ей без того досталось, выпей лучше чая, – с этими словами Люда пошла наливать чай.

    Дети росли, умиляли неожиданными открытиями, которые потом долго смаковались взрослыми. Мальчик говорил «путица» вместо «пуговица», говорил: «Изреши, мамочка, погулять». Ему «изрешали», он приходил с прогулки по двору гордый, обменяв новое ружье на горсть камней. Дети ставили белому пушистому медведю банки и градусник, целовали его, кутали в пеленки и сажали на четырехколесный «краткор». Однажды Люся прочитала ребятишкам книгу «Сорока-белобока» и спросила, тыча пальцем в сороку:
- Кто это?
- Мудала, – пропищала девочка.
Кто!? – опешила учительница.
- Мудала, ты же сама сказала: «Этому дала, этому дала».
    По выходным мужчины с детьми уходили на охоту за бизонами. Повзрослев, сын признался, что очень не любил ходить за бизонами. Папы ставили санки с детьми друг против друга, заходили в пивбар и пропадали надолго, потом везли домой ребятишек мимо парка и кричали:
- Бизон пробежал, бизон! Вы видели? Скорее доставайте ружье! Ах, как жаль, убежал.
    Дети во все глаза высматривали бизона, но так ни разу не увидели.
    Им было около четырех лет, когда они, взявшись за руки, подошли к родителям, и сын спросил:
- Мама, папа, а где вы жить будете, когда мы поженимся?

    Однажды ураган обозначил их особенность – так они решили позже, рассматривая историю со всех сторон, с запоздалым испугом заглядывая в ее холодные глаза.
    На озере не купались, было довольно прохладно, волны шумно колотили кулачками из съежившихся старых листьев по крутому берегу, перевернутые лодки скрипуче жаловались на ветер, усиливающийся с каждой минутой.
    С трудом разожгли костер из сухого хвороста, сварили уху. Миша пел под гитару: «Девочка плачет – шарик улетел…», Ваня громко рычал: «Ой мороз, мороз…», женщины мыли посуду, оттирая песком копченые бока котелка, дети с визгом бегали по причалу до тех пор, пока совсем не стемнело. При свете фонарика устроились в палатке на ночлег: ребятишки в центре, мужчины – ближе к краю. Ночью ветер озверел, издавая трубные звуки, по палатке колотил сумасшедший дождь.
- Конец котенку, – шепнула Наталья, укрывая своей шерстяной кофтой дочь.
- Мокро, – Ваня снял футболку и укрыл ею жену, лежащую тоже без кофты. Мужчины в одних плавках плотнее прижимались к теплым женам, стараясь отодвинуться от мокрого края палатки.
- Господи! Что за погода! – Люда обнимала малышей, прижатых друг к другу, как шпроты в банке, от них шел пар.
    Казалось, что совсем не спали, но пасмурное утро принесло тишину, чем и разбудило измученных людей.
    Со скрипом вылезли из палатки в серое утро и обомлели: все вокруг напоминало фантастический фильм о жизни после смерти. Кругом лежал снег, на выкорчеванных деревьях с зелеными листьями, на унесенных в озеро лодках, на обломках ларька, невесть кем построенного на берегу и одиноко скучающего без товара и хозяина, на воротах пионерского лагеря, лежащих на земле, беспомощно раскидав калитки, как руки. Мужчины в одних мокрых трусах удивленно взирали на единственный уцелевший предмет в округе – их палатку.

    Свадьба шла своим ходом. Из белозубой невесты во все стороны торчали колючки, как из только что сорванных в саду роз, усеянных утренней росой.
    Как в длинной послеполуденной тени узнаешь дерево, так в бесшабашной новобрачной, с удалью танцующей на своей свадьбе, Людмила узнавала свою подругу Наталью.

   Впервые собрались у Шубичевых. Люда приготовила коктейли, вычитав рецепты в книге «Праздничный стол». Больше ничего про первый вечер она вспомнить не смогла, кроме разве того, что с ними была еще одна пара.
    В субботу в том же составе встретились у Натальи. Она приготовила тефтели из медвежатины, присланной Мишиными родителями, и поставила на стол нарядную миску с сахаром, залитым чистым спиртом. Все осторожно пробовали большими столовыми ложками сахар, удивленно охали, наливали привычную водку в фужеры для шампанского, поставленные на нарядный стол вместо пока еще не купленных рюмок.
    К ночи ближе все упились в зюзю, в стельку, до потери равновесия и части разума. И тогда Наталья сказала:
- Вы знаете, с кем пьете? Я проституткой в гостинице работала.
- Да, – широко улыбнулся Миша, утром посмотрел на нее: жалко стало, красивая баба зря пропадает, чистый воробышек. У меня командировка закончилась, я ее к родителям увез и женился.
- Опля! – подумала Людмила, – теперь кое-что встает на места, попадает в свои лузы. Но сладкий спирт, запитый горячим чаем с тортом, возмущался в своей обители и норовил посмотреть на других гостей, поэтому свои мысли Люда додумает позже:
 - Вот почему сын министра живет в этом маленьком городке с осенним названием, его просто в ссылку сослали с глаз долой.
    Позже она узнает о своей прозорливости, заодно откроется завеса над хипповской Мишиной юностью с приводами в милицию за спекуляцию дисками с записями запрещенного рока и джаза.

    Это было очень давно, оставалось только удивляться изощренной памяти, которая неожиданно для хозяина выуживала из реки времени забытые факты.

    Наступало новое лето с походами на гору, дальнее озеро, с чаепитиями под яблоней в родительских садах. Приходила новая зима с лыжами, Дедом Морозом и Снегурочкой. Дети, взявшись за руки, ходили в детский сад во дворе дома, где Ваня с Мишей построили горку, а Люся с Натальей нарисовали веселых утят на беседке. Потом ребята вместе сидели за первой партой в Люсином классе и стали называть ее Людмилой Даниловной. На выпускном балу Женечка была в белом атласном платье с розой на тонкой талии, в этом же платье она была на своей свадьбе в сентябре. Евгению пришлось купить новый костюм, вступительные экзамены в университет не остановили его рост.
   
 Время вносило свои коррективы, Людмила с Ваней в одночасье вдруг разбежались после свадьбы детей. Иван женился снова, приведя в дом домовитую скромную женщину, с обожанием заглядывающую в его до сих пор красивое актерское лицо. Людмилу забросило в чужую жаркую страну к новой многочисленной родне, к новому мужу с интеллектом Билла Гейтса, но без его миллионов. За тридевять земель подрастала куколка – внучка, одновременно похожая на всех четверых и в то же время – только на себя. Одно лишь оставалось неизменным – песня Миши и Натальи, случайно сложенная из осколков и красиво допетая до конца.

    На тридцатилетие свадьбы друзей собрались вчетвером, так сложилось. Наталья внесла в комнату противень с курником, разрезала на части, положила всем в тарелки.
- Спасибо, милая, – сказал Миша и поцеловал жену в запястье.
Люда поймала взгляд бывшего мужа, говоривший: «У нас с тобой тоже все могло так сложиться».
    Да, могло. Только она виновата, что не сложилось, это она сломя голову ринулась на край света в поисках приключений, потому что вдруг стало скучно. Сейчас, вдали от близких людей, она поняла, что такое настоящая скука, когда не с кем просто поговорить за чаем. Страсти давно увяли, как цветы-однодневки, для новой родни Люда осталась посторонним человеком, муж любил только своих детей и внуков. После одиннадцати лет супружества они стали совсем чужими. Пресловутый стакан воды, который будет некому подать в старости, дамокловым мечом висел над женщиной; поэтому она боялась уезжать от него, хотя вряд ли будет этот стакан. Когда она болела, муж просто сказал:
- Чего маешься, вскипяти чай да выпей.
 
    Друзья говорили о прошлом, вспоминая смешное и значительное, о внучке, на которую был направлен вектор любви всех четверых. Наталья мимоходом ерошила волосы мужа, он обнимал ее за плечи и тепло улыбался.
    Позже отыскали старую игрушку с недостающими фишками, чудом уцелевшую на антресолях той же квартиры, где когда-то ели ложками сахар, залитый спиртом, но игра почему-то не заладилась. Снова пили водку, но она, видимо, состарилась, никто не пьянел, хотя очень хотелось утонуть в алкогольном блаженстве, чтобы не замечать морщин на лицах друзей, тревожную седину в волосах – безжалостные отметины времени - чтобы убить тоску в сердце.
    Миша снова хвастался медалью чемпиона города по лыжному марафону, это, похоже, была его самая трудная победа в жизни.

   Свадьба летела на крыльях любви и спотыкалась о колючки ненависти, через которые приходилось пробираться, раздирая в клочья уцелевшую часть души, расцарапывая ее в кровь, но ослепительное белое платье и бесшабашная улыбка маскировали все. Жених, как наседка, прячущая под крылом цыплят, прятал свою любимую от недобрых взглядов, поворачивая ее к себе. Тогда она видела только его глаза, обещающие:
- Все будет хорошо, все хорошо.

    Людмила Даниловна слушала нервное дыхание свадьбы и думала:
- Какая красивая песня может еще сложиться у молодых!