Глава семьи

После того как я родился, дедушка нёс меня на руках домой из роддома, зимой, в феврале. Конечно, я этого сам не помню, но одним из моих первых и тоже зимних воспоминаний были большие деревянные сани. Для меня тогда они были огромными – можно было бы посадить ещё одного – двух детей рядом. Дедушка шёл впереди и катил санки по скрипучему снегу, а мне они очень нравились и тем, что их передняя часть – нос – напоминала руль от машины. Санки были деревянными, сплетёнными из крепких веток – таким же образом, как обычно плетут корзины. Моему рождению дедушка очень обрадовался, ведь у нас в семье до этого были только девочки: моя мама Елена и её сестра, моя тётя, Лариса. Тремя годами до моего появления на свет родилась моя двоюродная сестра Маша. Её всегда ставили мне в пример, и было понятно почему – ведь этот «пример» очень часто был у меня перед глазами – существенную часть нашего детства мы провели вместе, особенно летом – в саду. По воспоминаниям бабушки, дедушка радовался рождению внучки, он называл её ласково «Машенция». Утром, чтобы все поспали подольше в саду, он брал её на руки, и они гуляли по садовым линиям. Все встречные садоводы им улыбались и говорили Маше, что она настоящий садовод. Дедушке хотелось, чтобы она пошла учиться к нему, в Политехнический институт, но Маша выбрала журналистику.

С самого раннего детства дедушка видел во мне наследника, того человека, кому бы он мог передать всё, чему научился сам, кто бы продолжил его дело. К сожалению, я понял это довольно поздно, да и направления в своей жизни зачастую выбирал совершенно иные. По моим первым воспоминаниям дедушка был человеком очень сильным, как физически, так и душевно, волевым, упрямым, временами жёстким, его фигура казалась мне настолько огромной, что была способна занять собой половину прихожей и весь дверной проём его комнаты. Наверное, подобным образом его видел и мой кот. После моего рождения мы не стали разменивать и делить квартиру, которую дедушка получил бесплатно как преподаватель университета в новом, построенном в 1973 году, доме, чтобы жить отдельно друг от друга. Помню, иногда в семье вспыхивали ссоры, и мне казалось, что маму непременно надо защищать, что дедушка нас не понимает и давит своим авторитетом. Тогда я бегал по комнатам и громко кричал, размахивая кулаками.

В моём дошкольном и раннем школьном возрасте некоторая отстранённость и непонимание чувствовались наиболее сильно, может быть, сказывалась разница поколений, а может быть, я был ещё слишком мал. Помню, как я, сидя у дедушки на руках, попытался сделать ему комплимент по поводу цвета его глаз, сравнив их с одним из оттенков в акварельной коробке, а он меня не понял, и моя реплика породила обиду. Но всё же очень важным мне кажется именно отсутствие давления друг на друга в вопросах понимания, никто в нашей семье никогда не требовал внимания к себе, не кричал «поймите же меня, наконец!», это пришло со временем, органично, словно само собой, очень мягко и почти незаметно.

Когда я ещё не учился в школе, мама часто уходила на работу – что было для меня особенной трагедией, – а дома за мной следила и смотрела бабушка, ведь дедушка тоже работал. Перед уходом мама включала телевизор, в те часы непременно показывали «Санта-Барбару» или «Возвращение в Эдем», музыкальные темы заставок этих сериалов стали для меня настоящим синонимом грядущей беды и предстоящего расставания. Именно благодаря моей бабушке, Людмиле Михайловне, я не просто как многие нынешние дети бездумно смотрел телевизор, но ознакомился с бо;льшей частью нашей советской кинематографической классики. Это были и «мушкетёры», и фильмы о Великой Отечественной, и комедии. Разумеется, днём мы обязательно ходили гулять в расположенный почти напротив нашего дома детский сад. В садик родители не отдали меня принципиально, поэтому я выходил на прогулки, когда все другие дети – дошкольники уходили на тихий час, я в полном одиночестве мог лазать по деревьям, кататься на качелях и с горки, был предоставлен полной свободе окружающего мира и собственной фантазии.

Вечером, когда на улице темнело, и включались фонари, приходил дедушка, который всегда приносил в своей сетке продукты. Если это была рыба, дедушка всегда говорил: «Знаешь, как она клевала?» Это было для меня очень удивительно и почти фантастично – ведь что такое рыбалка я не знал и с трудом догадывался. Иногда дедушка приносил карамель, больше всего я любил конфеты «Взлётная» с летящим самолётом на фантике. Когда в сетке оказывался свежий хрустящий батон хлеба, я старался незаметно выкрасть его и унести подальше, а потом, спрятавшись в постельном белье, с особым удовольствием хрустел необычайно вкусной «попкой» батона. Всё, конечно же, съесть я не мог, поэтому довольно быстро возвращал обгрызенный хлеб на место. Родители возмущались:

– Кто же это его так свински погрыз?

– Наверное, мыши, – невозмутимо отвечал я.

– Зачем так есть, ведь можно же аккуратно отрезать!

Но я-то знал, что если и отрезать – будет совсем не так вкусно. А дедушка всегда добавлял:

– Надо есть с жидкостью! Обязательно с жидкостью!

Мудрость и важность этой мысли я понял, опять же, сравнительно поздно.
Ещё одним из самых ярких воспоминаний детства стала зимняя история с мандаринами, которая потом даже переросла в отдельный рассказ.

Этот случай произошёл под Новый год. Для многих Новогод – это неизменно запах мандаринов и хвойных иголок. Самая яркая, тёплая, вкусная ассоциация-ощущение, при этом не такая обыденно-банальная как салат оливье (который, однако, каждая семья умудряется приготовить по-разному, пусть даже и с одинаковыми составляющими). Зелёный и оранжевый цвет вместе с белым снегом за окном – эталон зимней радости.

Сколько я себя помню, у нас никогда не было ни мандаринов, ни апельсинов на Новый год. Когда в Москве кто-то мог уже позволить себе купить зимой киви, для нас ни о каких мандаринах речи и быть не могло. Хотя, несомненно, были новогодние подарки, была радость праздника, Дед Мороз приходил, оставляя под ёлкой игрушки и книги с дарственной надписью. Помимо мандаринов не было ещё, пожалуй, ежегодного обращения президента – мы его просто не смотрели, часто ложась спать пораньше (чтобы, конечно же, поскорее проснуться утром!), но об этом, я уверен, никто из нас не жалел и не жалеет до сих пор.

В отличие от идеального мужчины-героя мультфильма (ну, прямо как я в молодости), который принёс ёлку ближе к весне, нам повезло со своим небольшим чудом немного раньше, в феврале. За окном были по-прежнему полные снега сугробы, и вечер был настоящий, зимний.

Помимо многочисленных политических событий, происходивших в то время в нашей стране бессмысленно, беспощадно и в большом количестве, я помню многое из интерьеров комнат, одежды и вещей. Так запомнилось мне дедушкино большое и тяжёлое (и, наверное, тёплое) зимнее пальто. В кармане этого пальто удивительным образом жила, оставшаяся от советских времён, сетка. Дедушка часто приносил в ней свежий хлеб. И иногда карамельки.

Но в этот раз нас ждал сюрприз. Это были мандарины.

В раннем детстве я толком и не знал, какие они бывают, не говоря уже о том, чтобы отличать мандарины от апельсинов. Иногда оранжевые фрукты встречались на столах, когда мы были в гостях, но общались мы с ними крайне редко. Многие фрукты были знакомы мне только по ярким картинкам из книг, так одним из моих первых натюрмортов был рисунок груши и банана. Что такое груша, я смутно помнил, поэтому именно она, груша, и заняла всю основную часть листа, переливаясь всеми цветами радуги, в которых преобладал, разумеется, сочный тёплый жёлтый. А вот каких размеров банан – я не знал, поэтому и нарисовал его совсем маленьким, худым, длинным и изогнутым, лимонного цвета. Поэтому появление мандаринов и было очень неожиданным. Но главное – их было необычайно много.

Дедушка рассказал, что на рынке из-за сугробов и льда грузовик с ящиками, полными мандаринов, или не вписался в поворот, или перевернулся, но в любом случае оранжевые гости с юга высыпались на белый снег. Поэтому мандарины распродавались как можно дешевле и вскоре оказались у нас. Представив себе картину, как оранжевые круглые плоды лежат на хрустящем снегу, я не верил своим глазам – мы могли очищать и есть их снова и снова, а мандаринов всё равно было много, и они не кончались, свежие, морозные, яркие. Таких, наверное, никогда теперь и не встретишь на полках магазинов.

Теперь весь кухонный стол был заполнен ими, а в отдельное корытце мы складывали снимаемую мягкую кожуру. За окном разрасталась февральская метель, а дома было тепло и вкусно от мандаринов и радостного настроения. Оранжевые друзья необычным образом сплотили нас всех, собрали за столом, хотя тот и был заполнен цитрусовым беспорядком.

Потом из большинства мандаринов бабушка сделала варенье, и я долго расстраивался. Что и говорить, я до сих пор скучаю по тем февральским морозным мандаринам. Особенно когда за окном метель, и кто-то должен прийти. Рассыпавшиеся по снегу мандарины было бы очень красиво нарисовать. Такая вот картина маслом.

Какое-то время мы с дедушкой, а иногда и с бабушкой ходили вместе на рынок за продуктами. Рынок был оптовый, цены, соответственно, порой существенно отличались от розничных, хотя и не во всех контейнерах продавцы соглашались продавать обычному покупателю. Дорога до рынка была трудной, с неприятными подъёмами и скользким льдом, зимой, поздней осенью и ранней весной преследовал холодный пронизывающий ветер. Многие продавцы дедушку хорошо знали, узнавали, подолгу беседовали. Я хорошо помню дяденьку, торговавшего мясом, продавщицу из молочного отдела. Еды всегда покупали много, две больших тяжеленных сумки, впрок. Чувство бережливости и подсознательного страха потратить лишнюю копейку, когда можно сэкономить, в наших людях, я уверен, воспитало наше правительство, «младореформаторы», не вечно молодой, но очевидно вечно пьяный Борис Николаевич вместе со своими подельниками, да Егор Гайдар и Борис Немцов, по которым теперь их многочисленные товарищи продолжают лить крокодиловы слёзы и петь хвалебные панегирики. Другое, особенное отношение к еде у дедушки было, я думаю, ещё от военного времени. Дедушка, перед тем как доесть что-либо до конца на своей тарелке, всегда предлагал сделать это кому-то из нас. И дело здесь не в какой-то джентльменской вежливости и культурности. Эта деталь поведения наглядно и ярко демонстрировала все ужасы голода, бедности и несчастий нашей страны, что выпали на долю всех, переживших годы войны и десятилетия восстановления.

В нашей семье дедушка всё моё детство и юность был добытчиком – покупал и приносил еду, ходил на почту за газетами и журналами, платил за коммунальные услуги. Разумеется, этих бытовых мелочей я не замечал, они присутствовали в жизни как данность. Когда дедушке стало уже трудно так часто и далеко ходить на улицу, мы оценили всю светлую безоблачность нашего прошлого, и как много он делал в простом хозяйственном быту. Казалось бы, простые, незаметные, каждодневные дела, но из которых складывается не только жизнь человека, но и его характер, его отношение к этой самой жизни. Иногда мне кажется, что дедушке было гораздо проще сделать что-то хорошее, чем долго и витиевато говорить об этом, признаваться и описывать свои тёплые чувства. Гораздо проще и естественнее для него было прийти тебе на помощь в трудную минуту, не раздумывая. Наверное, именно поэтому в детстве меня в отличие от других детей редко обнимали – целовали и называли всякими уменьшительно-ласкательными прозвищами, но при этом я не чувствовал недостатка внимания и любви к себе со стороны родителей. Вся невысказанная глубина чувств была в делах, поступках, нашем отношении друг к другу.

По мере того, как я рос и принимал всё большее участие в жизни семьи, дедушка, хотя его проблемы со здоровьем и давали о себе знать, никогда не уходил на второй план, не терял авторитета, всегда был в курсе всего, что происходило, более того, я сам с радостью посвящал его во все подробности своих текущих дел. Да и каким удовольствием было делать что-то по дому или саду, намеренно отводя ему роль руководителя и главного цензора. Говорят, что чем слабее становится физически человек, тем он всё больше озлобляется, на себя, на людей и мир вокруг, ведь плохое самочувствие давит. Наверное, это действительно так, но совершенно не про моего дедушку. С годами он не становился раздражительным, забывчивым или капризным, как обычно бывает с людьми пожилого возраста. Некоторые совсем теряют память и уже перестают узнавать своих близких. Но Михаил Петрович всегда оставался и живёт в моей памяти как глава нашей семьи, всегда спокойный, рассудительный, мягкий и добрый, иногда в чём-то стеснительный и упрямый, делавший что-либо не стремительно и быстро, но в своём темпе, неторопливо, рассудительно, всё решительно обдумав. Мэрилин Монро приписывают цитату о том, что «становясь старше, каждый человек становится всё больше похожим на настоящего самого себя». Пожалуй, эта мысль лучше всего здесь подойдёт.

Особой традицией стали наши разговоры с дедушкой вечерами обо всём. Мы обсуждали наши дальнейшие планы, политику, судьбу нашей страны, её историю. Дедушка любил читать газету «Советская Россия» и очень часто давал мне на прочтение какую-нибудь статью, а потом мы вместе бурно и подробно её обсуждали. Какими бы ни были наши споры, они никогда не переходили на выяснение отношений или крик, тёплая атмосфера взаимного интереса всегда оставалась с нами. В последние годы я намеренно просил дедушку побольше рассказывать о себе, а сам записывал эти рассказы на диктофон, готовясь впоследствии подготовить материалы по истории своей семьи. Надеюсь, эта работа однажды будет завершена, её я считаю одной из самых важных своих целей на будущее.

Когда описывают большую патриархальную семью, в которой живут вместе представители разных поколений, обычно пишут о том, что старший её представитель – глава семьи, непременно деспотичен, сочетает в себе черты самодура, эдакого царька-божка, который по своим соображениям и себе на утеху может творить всё, что угодно. Либо же такой представитель старшего поколения угрюм, немногословен, редко идёт на контакт и чрезмерно суров. Но мой дедушка Михаил Петрович никогда таким не был. Долгое время я, выросший без отцовского внимания и примера перед глазами, не понимал, какую, в сущности, должен выполнять функцию в семье отец. Мне казалось непонятным, что этот совершенно чужой человек делает в семьях друзей, почему ему позволяют лежать на диване с бутылками спиртного или целыми днями играть в компьютер, не вставая. Что он такого делает, кроме как приносит с работы деньги в семью, в чём его ценность и важность для коллектива. Спустя долгое время,  осознав невосполнимость потери, я понял, что мой дедушка заменил в моей жизни отца, послужив примером поведения, умения принимать решения, отношения к другим людям, к себе, к жизни в целом.

Кто-то скажет, что человека можно узнать по тем делам в его жизни, которыми он занимался, которые её составляли. Что ж, отчасти это именно так. Однако не стоит забывать и о том, что о человеке можно также судить и по людям, которые находились рядом и вместе с ним. И об этом мне бы хотелось рассказать далее.