Крюшон

         
                Это и есть
                то самое-самое
                к чему в иные моменты жизни
                мы прикасаемся ненароком
                не замечая всей прелести этой случайности
                чтобы потом через много печалей и лет
                открыть для себя как последнюю тайну
                что это и было
                главным
                (Карен Джангиров)



Воскресное утро началось с того,  что Кира разбила кувшин с напитком.  По комнате пополз запах лимона.  Сразу вспомнился Коктебель…

Коктебель  —  это зов души.  Кто здесь побывал один раз,  будет стремиться сюда ещё и ещё,  —  говорил Слава.

Она сидела на полу,  собирала осколки,  вспоминала ту поездку,  ревела и думала о том,  что вот скоро Новый год.  А она снова одна,  и придётся идти к Лёльке,  а там всё одно и то же,  и ей,  как всегда,  опять не попадётся запечённый в новогоднем пироге сюрприз,  а значит и желание её не исполнится.

О, Коктебель! Вместилище разлуки.
Вспорхнула птица счастья, закрывая
Своим крылом былые дни и встречи,
Пронзительную радость узнаванья. *

Слава не выглядел спортивным парнем,  однако в горах вёл себя уверенно,  и с ним было надёжно и легко. Каждое утро,  пока Кира ещё спала,  он ходил на рынок за ягодами и фруктами,  и они объедались ими,  в жару ничего другого и не хотелось.  А ещё Слава классно готовил крюшон со льдом.  Дивный,  освежающий напиток,  чаще всего лимонный. 
—  Лимон пахнет тобой,  —  шептал он ей на ушко.  —  А ты знаешь,  как переводится  с французского  «крюшон»?  Кувшинчик.  Забавно,  да? Ты только вслушайся,  как нелепо звучит:  на столе стоял кувшин с кувшинчиком.  Или:  а не налить ли вам кувшинчику?  Как же мы,  порой,  бездумно вводим в наш обиход иностранные слова…

Когда он впервые принёс фрукты,  Кира полезла в сумочку за деньгами,  так как за всё привыкла платить сама.  Но Слава,  сделав протестующий жест,  сказал:  «Представь,  что я принёс тебе цветы».  И так во всём —  ненавязчиво,  но твёрдо он стоял на своём.  И что удивительно,  ей,  такой независимой,  хотелось ему подчиняться.

—  А давай мы будем называть Коктебель КираСлавлем?  Спросит нас кто-нибудь:  А где вы отдыхали этим летом?  А мы и ответим:  —  в КираСлавле.  И пусть ищут на карте,  где это.
—  А давай!

Они совсем не знали и не хотели ничего знать друг о друге.  Два чистых листа.  Только глаза в глаза.  А ещё их объединяла любовь к Максимилиану Волошину.  Они оба получали наслаждение,  любуясь его акварелями,  читая его стихи,  слушая рассказы об этой неординарной,  мистической личности…

—  Мы не могли не встретиться.  Иначе,  как бы мы узнали,  какое же это счастье  —  просто  сидеть вдвоём на склоне Карадага,  смотреть вдаль,  на неясный,  размытый морем горизонт,  думать о вечном и молчать,  —  сказал Слава при расставании.

Они, хоть и обменялись телефонами и адресами,  но ни звонить,  ни писать друг другу не обещали.


***

—  Привет,  моя хорошая!  —  раздался в телефоне родной голос. Слава говорил так,  будто они расстались лишь вчера. — А давай на Новый год съездим в наш КираСлавль.
—  А давай! Тем более,  у меня есть повод. Только там я смогу найти то,  что мне сейчас нужно.  Помнишь старинный кувшин с росписью,  что я купила в Коктебеле?  Сегодня утром я его разбила.  И так ревела над осколками,  прямо,  как маленькая,  со всхлипами.  Просто я совсем забыла,  что посуда бьётся к счастью…

________
* Отрывок  из стихотворения «Коктебель» Л. Захарченко
иллюстрация  —  акварель М. Волошина "Карадаг в облаках"