Чрезвычайное присшествие

   Входная дверь открылась и громко хлопнула. Серые тени в комнате стали понемногу сгущаться, темнеть и вырастать из-за тяжелых спин увесистой мебели.

   Сначала, полные тишины и мрака, зашуршали шкаф и кривоногий комод. Затем, застрявшее в глубоких щелях, послышалось движение со стороны подоконника и водоотопительной батареи.

   Первым на исходной позиции в глубоком шве с неожиданной для давней швеи затяжкой был вездесущий Пострел, всегда голодный и беспокойный. Топчась на месте, и топотом своим производя звуки глухой, далекой барабанной дроби, он тревожно озирался по сторонам. То вдруг останавливался и прислушивался, замирая, словно точка в конце дописанного предложения. Затем опять начинал суетливо топтаться на месте.
   - Что же это такое? Туды твои зубы! Что ж это делается-то?
  Минуты неимоверно растягивались и это придавало его озабоченности особую остроту.
   - Как это понимать-то? Ведь был же! Был! А теперь - нету. Как есть, нету!

   Он, то делал несколько шагов вперед, порываясь двинуться к невидимой цели, то, будто сомневаясь в ее наличии, останавливался, прислушиваясь, и снова начинал беспокойно выстукивать свою неровную барабанную синкопу.

   - Ну, заладил: нету, нету! Сам чую, не ложился еще! - Дуга, как всегда неслышно, словно растительная поросль, вырос из-за спины, грузно и впечатлительно наполненный силой своего мощного тела и здоровой зрелостью  почтенных лет. - Сам чую, а ты воешь, воешь, аки Шавка соседская! Слышал, кстати, что заела она Штопу во дни хлорокоста? А ведь говорил я ему: не кровью единой, но терпением живы бываем. Рискнул, да не сдюжил. Эх, какой индивид был! Годами не спал! Не то, что некоторые...

   Дуга, нахмурившись, замолчал. Пострелу стало грустно. Ему захотелось сказать что-то успокаивающее, но, роясь в лоскутках своих разрозненных мыслей, он никак не мог найти ни одной достойной, потому что громче всего говорил в нем голод.

   - Как же быть-то, дядя Дуга? Ведь был же! Может ноги поджал?
   - Да нет, - все еще не выкарабкавшись из глубины своих мыслей, задумчиво и отрешенно произнес Дуга.
   - Пардон, извиняюсь, не понял я: так - да, или - нет?
   - Экий ты непонятливый! Говорю же тебе: да, нет его на постели! Холодно оттуда, то бишь - тепло из-под одеяла нейдет. Не дышит, значит.
   - Умер, что ли? - Пострел застыл и выкатил глаза.
   - Типун тебе на язык! Эко быстро вы, молодежь, выводы делаете! Говори, да не заговаривайся! Все голодны, а тут еще ты, аки Шавка...

   Пострелу стало стыдно.
   - А я то - чего, я - ничего. Ничего я не утверждал. - Ему стало вдруг обидно за свой стыд. - Но ведь был же, был!
   - Помолчи-ка. - Дуга прислушался, глубоко присев. - Кажись идет кто-то.

   Через несколько минут послышался отдаленный звук шагов. Пострел приподнялся и, вытянувшись, стал внимательно вглядываться вдаль.
   - Никак Губа с братьями, - перейдя на шепот сказал он.

   Скоро, действительно, появился грубый и авторитетный Губа. За ним подтянулось еще семеро. Все молча стали полукругом. Губа вышел вперед.
   - Итак, объявляю всем! - Произнес он торжественно хриплым голосом. - Донор - на люстре! Ногами пола не касается! Какие будут мысли?

   Дуга все понял первым... Тихонько, маленьким шажками пятясь назад, он незаметно отделился от собравшихся и, скрывшись за складкой белья, прибавил шаг. Затем побежал.

   Через двадцать минут он уже был дома под подоконником.
   - Собирайся, Скула, живо! Перебираемся! - Запыхавшись, выкрикнул он жене и жадно припал к крупной водяной капле.
   - Что случилось, Дуганька?
   - Говорю же: живо! По дороге расскажу.