Приложение I. Архиепископ Иоанн Латвийский

Приложение I.

Архиепископ Иоанн Латвийский.

Память 29 сентября/12 октября (+ 1934 г.)


Среди славных новомучеников XX века некоторые выделяются из общего ряда абсолютной ясностью своего стояния за Христа и Его Церковь. Они не "случайные" мученики, как просто часть всеобщей кампании псевдо-религиозного феномена коммунизма, направленного против Церкви Христовой, они скорее открытые и бесстрашные исповедники Христовы, сама жизнь которых – это смелый вызов современным гонениям, как жизнь святого Антония была вызовом бесам египетской пустыни. Такими в России были митрополит Иосиф Петроградский и другие основатели катакомбной Церкви, а вне России – архиепископ Иоанн – первый из исповедников и мучеников многострадальной Латвийской Православной Церкви.

Архиепископ Иоанн (Янис Поммер) родился в 1876 году в крестьянской семье на хуторе Илзессалас Праулиенской волости Лифляндской губернии (в Латвии). У него не было в роду русских, хотя позднее в нем проявилась великая любовь к России. Его прадедушка одним из первых в этих местах принял Православную веру, за что подвергся жестоким преследованиям. В то время среди крестьян Лифляндии пробуждался большой интерес к Православию благодаря тому, что проповедь его началась на латышском языке. Лютеранские пасторы, по большей части, относились к местным жителям и к их языку с презрением, а латыши, которые когда-то были насильно обращены в католичество немецкими завоевателями, после Реформации так же автоматически стали лютеранами вслед за своими господами. Те, кто перешел в Православие в середине XIX века, считались местными властями (немецкими баронами) бунтовщиками. Местные жители показали свое отношение к "Бунтовщику", насыпав холм и установив восьмиконечный православный крест на месте его захоронения. Позднее и холм, и крест были разрушены местными властями.

В детстве будущий архиепископ помогал родителям на ферме и пастушествовал. Он был серьезным мальчиком, избегающим шумных игр других детей, а подростком любил надолго уединяться в лесу. Его отец так хорошо научил его читать и писать, что, пропустив начальную школу, он поступил сразу в министерскую среднюю школу. С первого же года в школе настолько преуспел в учебе, что учителя настойчиво рекомендовали родителям отдать его или в гимназию, или в подготовительную школу семинарии. По совету местного священника мальчика и послали в эту школу. Сдав экзамен, он поступил в Духовное училище при семинарии в 1887 году, а в 1891-м поступил в Рижскую семинарию. Благодаря своим успехам в учебе и хорошему поведению в течение всего времени обучения был казенным стипендиатом. Летние каникулы всегда проводил дома, помогая родителям в крестьянском труде.

Семинарию закончил в 1897 году, и закончил блестяще. Те беспорядки, которые происходили в русских образовательных учреждениях в то время, помешали ему сразу же продолжить образование. Три года он работал преподавателем среди латышей, показав себя прекрасным педагогом. В 1900 году, превосходно сдав вступительные экзамены, поступил в Киевскую Духовную академию, снова со стипендией. Среди студентов он был популярен и за свои успехи в учебе, и за свои успехи в спорте. Однако для тех, кто хорошо его знал, не стало неожиданным, что в 1903 году молодой студент принял монашеский постриг в Архангело-Михайловском монастыре в Киеве. Его товарищи еще до его пострига называли его монахом за его преданность идее абсолютной трезвости и вообще за строгую воздержанность во всем.

Он закончил курс академии в 1904 году так успешно, что ему предложили на выбор или карьеру ученого, или работу преподавателя. Он выбрал последнее. Работая преподавателем Священного Писания в Черниговской семинарии, он сумел так вдохновить своих учеников, что некоторые из них посвятили свою жизнь изучению Священного Писания и позднее стали профессорами по этому предмету. Семинарское начальство тоже ценило труды молодого наставника, и в 1906 году его выдвинули на должность инспектора Вологодской семинарии. Работая в этой должности, он проявил и административные способности. За короткое время сумел навести такой исключительный порядок, что, несмотря на его молодой возраст, в следующем учебном году ему доверили ответственную должность ректора Литовской Православной семинарии и настоятеля Свято-Троицкого монастыря в Вильне. Ему также дали ответственные поручения в правлении епархии. Его переезд в 1912 году в Минск, куда болеющий архиепископ Минский Михаил пригласил его на должность викарного епископа, все в Вильно восприняли с сожалением. По пути в Минск он участвовал в канонизации святого Иоасафа Белгородского.

В том же 1912 году епископ Иоанн был переведен в Одессу викарием архиепископа Херсонесского Димитрия, очень тогда уже престарелого. В новом, 1913 году, ему дали ответственное поручение привести в надлежащее состояние вновь открытую Приазовскую епархию. Его взаимоотношении с местным населением там были настолько хорошими, что эта епархия стала единственной в России, в которой жалованье ему и священникам платили жители. За четыре года своей работы во главе этой епархии (до 1917 года), включающей так называемый угольный район, энергичный пастырь посетил все ее уголки. Были случаи, когда епископа призывали рассудить конфликты между рабочими и управляющими. Рабочие считали его защитником своих интересов, а управляющие подчинялись его решениям, не споря. Когда в связи с войной волны беженцев из Галиции и Чехословакии хлынули на "тихий Дон", в лице епископа Иоанна они нашли человека, который очень заботился об их нуждах. При его участии были организованы многие школы и сиротские приюты для беженцев. Сотни благодарных галичан и чехов, включая интеллигенцию, стали православными.

Революция застала епископа Иоанна на этом посту. Он был опасен для вождей революции, и кампания против него началась немедленно. Открыто и тайно агенты следовали за ним повсюду. Между тем в массах людей, всецело преданных своему епископу, сформировалось отношение, которое было неприемлемо для местных революционных властей. Добровольцы из рабочих и солдат организовали круглосуточную охрану епископа. По пути на службы и обратно он шел в сопровождении множества людей, готовых защищать его от врагов. Местные власти решили найти выход из этой ситуации, организовав перевод любимого народом архипастыря в Тверскую епархию. Но после последней службы в кафедральном соборе люди силой вернули своего епископа в его резиденцию и окружили его охраной, чтобы помешать его депортировать. В таких условиях властям пришлось униженно просить епископа на какое-то время уехать из города в Москву. Однако вместе с ним в Москву поехала делегация, включающая священников, мирян, солдат и казаков, с намерением протестовать там против действий местных властей. В Москве делегация получила благоприятный ответ и от мирских, и от духовых властей. Но большевицкий переворот и гражданская война сделали возвращение епископа Иоанна в Приазовье невозможным, и его назначили на место архиепископа Пензенского.

В Пензе, куда он прибыл весной 1918 года, верующие сразу же организовали охрану архипастыря и от мирских властей, и от церковных модернистов. Сформировали охрану и добровольцев. Местная ЧК немедленно провела обыск и допрос архиепископа, но оснований для ареста не нашли. Тогда агенты ЧК решили отметить празднование Пасхи в 1918 году убийством архиепископа Иоанна.

Вечером на Пасху в резиденции Владыки в Преображенском монастыре появились вооруженные до зубов два агента ЧК, бывшие офицер Рудаков и рабочий Дубовкин, и стали требовать, чтобы их пропустили к архиепископу. Охрана подняла тревогу, чтобы предупредить людей, и Дубовкин бежал, но Рудаков сломал дверь кельи и несколько раз выстрелил, к счастью, мимо. Архиепископу удалось разоружить его. Собравшиеся к этому времени люди чуть не убили преступника на месте, и от верной смерти его спасло только энергичное заступничество Владыки. И тут случилось чудо. Рудаков, который только что совершил покушение на жизнь архиерея, бросился к нему на шею с пасхальным приветствием: "Христос Воскресе!" Естественно, власти отрицали свое участие в этом деле, несмотря на то, что у Рудакова был письменный приказ убить. Несчастный был арестован и вскоре умер в тюрьме. Пасхальная неделя в Пензе и во всей обширной епархии превратилась в неслыханную демонстрацию любви и преданности верующих своему пастырю. Власти, оценив ситуацию, на время затаились, воздерживаясь от каких-либо явных шагов. Верующие, включая даже либеральные круги местной интеллигенции, еще теснее сплотилось вокруг архипастыря. Видный местный юрист, В.А. Бессонов, консультант архиепископа, возглавил верующих, стал иподиаконом Владыки. Церковная жизнь во всей епархии оживилась и окрепла.

Когда в мае 1918 года чехословацкий полк, направляясь с Дона в Сибирь, проезжал через Пензу, большевики внезапно без всякой причины открыли артиллерийский огонь по Преображенскому монастырю. Место, где жил архиепископ, оказалось в центре огня. Позднее власти объяснили этот инцидент недоразумением, но местные жители расценили это как покушение на жизнь своего пастыря, и протестовали. 7 сентября 1918 года местная ЧК снова провела длительный обыск в келье и кабинете архиепископа. Хотя ничего подозрительного найдено не было, агенты ЧК увезли Владыку в тюрьму для очной ставки с одним из заключенных. Из-за этого архиепископ опоздал на всенощную службу Рождества Богородицы. Когда верующие узнали, что Владыку забрали туда, "откуда не возвращаются", и в тот день, когда проводились казни, пришедшие на службу решили, что архиепископа расстреляли вместе с другими осужденными. Когда Владыка поздно ночью вернулся в собор, то увидел, что вместо всенощной служат панихиду по нему.

Для следующей провокации власти использовали местного представителя "Живой Церкви" В. Путяту-Груэнштейна, который 14 сентября появился у Петро-Павловской церкви со своими людьми, когда архиепископ Иоанн проводил службу. Пришедшие попытались войти в церковь, но люди им не дали. Из-за беспорядков вокруг церкви ЧК арестовала архиепископа как оного из подозреваемых. Его продержали в тюрьме целый месяц, несмотря на его явную невиновность. Изо дня в день чекистов осаждали делегации верующих, требующих освобождения архиепископа. За него молились во всей епархии. Все это вынудило ЧК прекратить дело против Владыки. 14 октября в полночь заключенных начали одного за другим вызывать для оглашения и подписания приговора. Была суббота, день, в который обычно совершались казни. Вызванные выходили и не возвращались. Их сразу отдавали в руки палачей. В длинном списке приговоренных архиепископ Иоанн был самым последним. Это была изощренная пытка: он должен был пережить то, что переживают приговоренные к смерти. Примерно в час ночи ему, наконец, сообщили, что он свободен.

28 июля 1919 года архиепископа вызвали военные, его проверили и, объявив о пригодности к военной службе, дали назначение в тыловой полк. Отсрочку от службы удалось получить только благодаря заступничеству верующих. Когда в конце 1919 года белые стали с юга приближаться к Пензе, власти спешно арестовали самых видных представителей Церкви. 11 ноября агенты ЧК провели еще один обыск в келье архиепископа, на этот раз особенно тщательный. Хотя ничего не нашли, Владыку снова арестовали. ЧК объявила, что была раскрыта контрреволюционная организация, члены которой были немедленно казнены. Среди них был Бессонов, помощник Владыки. В ответ на категорический протест архиепископа его послали в Москву, где должны были проверить его дело. Оно разбиралось самим председателем отдела секретных операций ЧК печально знаменитым Лацисом (земляком архиепископа, погибшим впоследствии в так хорошо знакомых ему подвалах). На этот раз Владыка провел в тюрьме три месяца. Никаких обвинительных материалов на него собрать или сфабриковать не удалось, и 11 марта 1920 года его освободили.

23 февраля 1920 года архиепископ Иоанн был избрал Собором Латвийской Православной Церкви архиепископом Рижским и всей Латвии. Латвия, бывшая до революции частью Российской Империи, жестоко пострадала от последствий Первой Мировой войны и разорения в России. Уже в 1919 году (14 января) архиепископ Платон Ревельский погиб мученической смертью от рук большевиков в соседней Эстонии. Хотя угроза коммунизма примерно на два десятка лет отступила от стран Прибалтики, на Православную веру правительство во вновь получившей независимость Латвии смотрело как на нечто, отжившее свое время и уже ненужное. Соборная церковь в Риге, которая при немецкой оккупации была превращена в лютеранскую кирху и которая потом была дважды повреждена в военных действиях, была возвращена православным, но, поскольку это было напоминанием о русском правлении, стояла опечатанная. Резиденция епископа и Свято-Алексеевский монастырь были отданы католикам, а другое церковное имущество конфисковано правительством для мирских нужд. Православные христиане не только в Риге, но во всех городах и местечках Латвии оказались в ужасных условиях – без пастыря, совершенно бесправные, гонимые. Предпринимались систематические попытки искоренить Православную веру. В этих условиях православные латыши не могли сделать ничего лучше, чем выбрать своим архипастырем архиепископа Иоанна, который был не только самым видным деятелем Православной Церкви латышского происхождения в то время, но и человеком большого мужества и решительных действий.

После повторной просьбы Латвийской Православной Церкви патриарх Тихон 14 апреля 1921 года благословил архиепископа Иоанна поехать в Латвию, но 23 мая он отменил свое решение по требованию верующих и духовенства Пензы. Только 19 июля 1921 года "в виду настойчивых требований Латвийской Церкви" Патриарх дал окончательное согласие на отъезд архиепископа Иоанна, наградив его благодарственной грамотой за самоотверженный и плодотворный труд на благо Церкви. Перед отъездом архиепископа Иоанна патриарх Тихон в согласии с указом Священного Синода и Высшего Церковного Совета удостоил архиепископа Иоанна самой широкой канонической автономией в управлении Латвийской Православной Церковью. Этот акт доверия был полностью оправдан дальнейшей деятельностью архиепископа Иоанна, который до своей мученической смерти следовал по стопам Патриарха.

24 июля 1921 года православные священники и верующие с крестами и хоругвями из всех православных храмов торжественно встретили архиепископа Иоанна на вокзале и сопроводили его в собор. Пока Владыка проводил свою первую службу здесь (где православный иерарх не служил с 1917 года), местные православные руководители ломали голову, где он будет жить, поскольку епископская резиденция была только что отобрана правительством. По окончании службы, благословив людей, архиепископ Иоанн, к изумлению всех присутствовавших, пошел в подвал собора и сказал: "Я буду жить здесь". Этим он свидетельствовал о гонении на Латвийскую Православную Церковь. В последовавшей кампании латвийского правительства и прессы за снесение собора тот факт, что сам архиепископ Иоанн жил там, помешал реализации этого проекта.

Прибытие архиепископа Иоанна было началом новой эры в жизни Латвийской Православной Церкви. Его первое обращение к правительству Латвии получило холодный ответ: "Законы Латвии не признают ни Православной Церкви, ни ее органов и организаций и не обязывают латвийское правительство защищать Православную Церковь". Однако вскоре архиепископу Иоанну удалось добиться опубликования закона, касающегося Православной Церкви в Латвии, который регулировал отношения между Церковью и государством и обеспечивал Церкви некоторые права, в частности получение от правительства значительных денежных сумм. Был положен конец бессмысленному уничтожению святынь Православия, например, часовни на главном вокзале Риги. Начали укрепляться и строиться православные приходы и восстанавливаться церкви, разрушенные во время войны. С самого начала архиепископ Иоанн был главой всех православных христиан в Латвии – и русских, и латышей; и только благодаря его непререкаемому авторитету, уму, опыту и такту удалось избежать того ужасного разделения между русскими и местными жителями, которое возникло в других государствах на Балтийском побережье. Этот латыш по рождению с русской душой был, так сказать, мостиком между двумя народами, и каждый народ считал его своим.

Начиная с 1925 года, архиепископ Иоанн стал представителем русских жителей Латвии в сейме. Его деятельность приняла огромный размах: он открыл православную семинарию, церквям была возвращена собственность, и, наконец, ему удалось добиться возвращения из Советского Союза церковных святынь и собственности на большие суммы. Православные латыши, которые до приезда архиепископа Иоанна, по больше части, скрывали свою веру "страха ради иудейского", теперь смело выступили за своим бесстрашным вождем. Латвийская Церковь переживала лучшие годы своего краткого существования. Через несколько лет, согласно официальной статистике, православное население выросло на 20%; были построены и освящены тринадцать новых церквей и еще четыре строились, а другие планировались к постройке, когда архиепископ Иоанн был жестоко убит.

Ситуация в Латвийской Православной Церкви в первые годы после Первой Мировой войны и гражданской войны в России была, конечно, трудной, но несравнимо труднее было положение православных верующих в России. Архиепископ Иоанн успешно боролся против своих местных врагов – латвийских коммунистов, но не забывал и про своих главных врагов, врагов всего русского народа – большевиков.

И поэтому против архиепископа Иоанна была начата целая кампания лжи и клеветы. Кампания систематическая, хорошо спланированная; когда разоблачали одну ложь, немедленно изобреталась другая. Были даже привлечены истеричные женщины, которые свидетельствовали в суде о своих тайных "свиданиях" с архиепископом, но их ложь всегда разоблачалась. Увы! Мы, православные христиане в Латвии, должны стыдиться того, что недостаточно защищали нашего Владыку. Немного было тех, кто боролся с кампанией лжи и клеветы. И, с другой стороны, практически не было русских семей в Латвии, которым Владыка не приходил бы на помощь тем или иным способом. Он помогал также и многим не православным людям. Воистину, он был отцом своей паствы.

В последние годы архиепископ Иоанн много страдал от так называемого "русского христианского движения". Он сам очень любил детей и молодежь, был рад видеть представителей молодежи, и нередко его навещали группы молодых людей и даже целые классы (в Риге в то время было больше десятка русских начальных школ и несколько гимназий). Сперва Владыка с большой симпатией относился ко вновь сформированному движению, но со временем, когда прояснилась суть этой организации, он перестал иметь с ней дело. Его репутации среди "либеральных" религиозных групп не помогли его дружеские отношения с Синодом русских епископов за границей, входить в состав которого он не мог по политическим причинам. В 1931 году, в десятую годовщину трудов архиепископа Иоанна в Риге, митрополит Антоний, первоиерарх Русской Зарубежной Церкви, назвал его "мужественным защитником Православия".

Политические враги архиепископа Иоанна не постеснялись даже послать хулиганов напасть на него однажды, когда он возвращался вечером в свою летнюю загородную резиденцию. Как обычно, он шел домой несколько километров от конечной остановки трамвая. Предполагалось, что наемники его безжалостно изобьют, но вместо того, недооценив физическую силу своей жертвы, они сами получили от него трепку. Схватив обоих, архиепископ стукнул их лбами друг о дружку так, что у тех искры из глаз посыпались. А потом повел их к себе домой, сердечно поговорил с ними, и это так на них повлияло, что они во всем покаялись и стали его друзьями.

В жизни архиепископа Иоанна были некоторые обстоятельства, которые до поры до времени казались загадочными. Клеветники долго его упрекали за то, что он жил один, без келейника. "Он боится свидетелей", – говорили они, повторяя клевету, которую про архиепископа распространяли. Но когда его прямо спросили об этом, Владыка ответил, что ему лучше жить одному: к нему приходят разные люди, и он никого не хочет подвергать опасности. Значение этих слов стало ясно только после его мученической смерти.

И действительно, люди к нему приходили самые разные – и известные зарубежные прелаты, и простые бедные люди, и какие-то оборванные подозрительные личности. У него до конца были какие-то тайные связи с Россией, и он получал оттуда информацию по собственным каналам. Как бы жестко не пытался коммунистический режим отгородить Россию от всего мира, все равно люди ездили туда и обратно, и архиепископ Иоанн был как какой-то пропускной пункт. Но он умел хранить молчание, и едва ли кто-нибудь подробно знал об этой стороне его жизни.

Другой стороной его жизни была вдохновенная, беспрестанная и совершенно открытая борьба против атеистического режима в России. Неважно, где он говорил (как член сейма, перед русскими организациями или, чаще всего, с церковного амвона), повсюду его мощный и смелый голос звучал бесстрашно, убедительно и громко, как набат. Он был вдохновенным проповедником; когда говорил о большевиках, то говорил просто, коротко, не тратя много слов. Многие упрекали его и за это, как вообще за политическую деятельность. В самом деле, это стандартное советское обвинение новомучеников в том, что исповедование истины – это "политическая активность". Я думаю, что он предпочел бы уединенную жизнь в какой-нибудь тихой монастырской келье за духовными трудами, но времена были такие. Все, кто когда-нибудь видели архиепископа в саду его летнего домика, рядом с ульями или мастерящим скамейку, знали, что он любил такие занятия. Пример смелого выражения архиепископом Иоанном истины хорошо виден в его проповеди в Рижском соборе в Великую Пятницу 10 апреля 1931 года. Он не мог отделять Голгофу Спасителя нашего Христа от голгофы современной Православной Церкви. Стоя перед плащаницей Христа, паства иерарха не "бежит от реальности", а внимает, как понимать ужасную реальность этих дней и как побеждать (Отрывки. Полный русский текст в "Православной Руси", 1953 г., № 5).

"Об Иосифе Аримафейском говорят, что он был учеником Христовым, но тайным, "страха ради иудейского". В этом отношении он для нас не пример. Прятать свою веру из страха не достойно уважения. Если вы действительно боитесь Бога, вы не станете бояться никого больше. Стойте за Христа, и Он будет стоять за вас. Равнодушие нужно из себя изгонять и из других изгонять. Страх перед людьми – это сорняки на духовном поле, которые надо вырывать с корнем. Иосиф Аримафейский следовал за Христом поодаль, тайно. О, если бы это только послужило предостережением для всех тех, кто в наше время тоже опасается верить во Христа открыто. Отвергните дурные советы мира и плоти! Вперед, к истине, праведности и Господу! Но, может быть, кто-то скажет, что время, когда жил и действовал Иосиф, отличается от нашего времени. О, современники, друзья мои, или вы действительно не видите, или же из страха притворяетесь, что не видите, что наша нынешняя реальность и словом, и делом далеко превзошла всю ту меру злодеяний, которые заставили Иосифа прекратить скрываться и открыто явить веру во Христа. Все, кто следит за современной прессой и выступлениями с трибун, знают, что современное издевательство над Христом далеко превзошло и по злобности, и по грубости все издевательства, которыми современники осыпали Христа на Его пути к Голгофе и на Голгофе. Сам Христос и учение Его, и все труды Его, и все Его деяния вообще подверглись грубейшему и постыднейшему издевательству. Если бы современные враги Христа могли получить Его Тело, распятое на Голгофе, то снова бы подвергли Его изощреннейшим пыткам, замучили бы Его до смерти. Но Тело им недоступно, и поэтому враги Христа изощряются в пытках и распятии Тела Христова, которое есть на земле и называется Церковью Христовой. Вспомните, что вы видели, слышали и читали о мучении Тела Христова – Церкви большевиками, и, даже не имея полной информации, вы поймете, что демон Голгофы – дитя в сравнении с советским демоном.

Да, наше время не похоже на время Иосифа Аримафейского. Оно несравненно более злобное и жестокое, чем то время. Если Иосифу злодеяния Голгофы придало сил, чтобы от тайной веры перейти к открытой, то наше время следует рассматривать как призывающее нас к открытой вере, соединенной с ясно выраженным протестом против того, чтобы вести на Голгофу не только Бога, но и человека. В устье реки Темзы в одно из мест, которое выступает вперед и отличает опасную мель, повесили колокол, который своим звоном во время штормов предупреждает моряков о смертельной опасности. Чем сильнее шторм, тем сильнее звонит колокол. В наше время штормов и тьмы, когда мель большевизма распространилась по всему лицу земли как обдуманная ловушка, каждая душа должна взять на себя роль этого колокола, который предупреждает и спасает. Глубоко ошибаются те, кто считает эту опасность носящей локальный характер. И даже опасность чисто локального характера не может быть безразличной для христианина, но настоящая опасность большевизма, о которой мы говорим, имеет своей глубокой целью стать всеобщей. Поэтому тревожному набату в настоящее время следует звучать по всей земле, чтобы всех повсюду предупреждать.

Никаких уступок врагу! Дайте ему метр, и он захватит километр, дайте ему палец, и он отхватит всю руку.

Когда мы вошли в Церковь Христову чрез врата святого крещения, от нас требовалось исповедание веры в Бога в соответствии с учением Святой Церкви. Но нас еще трижды спрашивали: Отрекаешься ли от сатаны и всех его деяний, и всех его ангелов, и всей его службы, и всей его гордости?" И мы трижды отвечали: "Отрекаюсь". Когда в дальнейшей жизни доходит до исповедования веры, эта часть исповеди обычно забывается. Это плохо во все времена, но во время решительного боя между Царством Божиим и царством сатаны такая забывчивость непростительна.

В слабой человеческой душе рождается искушение, что можно верить в Бога и в то же время сохранять нейтральную позицию, своего рода лояльность по отношению к царству сатаны. Так создается род двойного гражданства. Но на всех нас лежит двойная ответственность: с одной стороны, разжигать в себе и других действенную любовь к Царству Божию, а с другой стороны, разжигать в себе не менее действенную ненависть к царству диавола.

Господь Один и Тот же и вчера, и сегодня, и вечно. Хотя сейчас на чадах нового Израиля, Святой Руси, лежит нечестие безбожия, где-то на русских равнинах или в сибирских лесах, или в какой-то из стран изгнания и диаспоры великого Богоносного народа уже готовится благодатная почва, на которой вырастет избранник Божий для освобождения и возрождения Богоносного народа. Руководителей больше нет, пастыри в стесненных условиях. Глаз человеческий не видит, откуда придет освобождение, но Господь Всеведущий знает это. Господь, Ему Одному ведомыми путями, в нужное время воспитает нужных людей. В этом мы можем и должны быть уверены".

Как, наверное, немногие из других нерусских людей, архиепископ Иоанн глубоко чувствовал трагедию России и видел значение православной России для всего мира.

Большевики не убивают людей за пределами своей страны без причины; это, в конце концов, рискованное дело. Они уничтожают только тех людей, которые для них опасны. Убийство архиепископа Иоанна было лучшей оценкой его деятельности по другую сторону железного занавеса. Исторические события, последовавшие за его убийством, – война, оккупация Латвии и ее насильственное присоединение после мошеннических выборов – ясно показывают, кому было необходимо и почему было необходимо устранить Владыку.

Общепринятая версия смерти архиепископа, которую лично для меня подтвердил брат покойного Антон Поммер, такова. Архиепископу позвонил Собинов, знаменитый русский певец, который проезжал через Ригу (большевики время от времени выпускали его за границу). Он был старым другом архиепископа. Договорились, что вечером он приедет к Владыке. Владыка открыт ему дверь и – впустил убийц! Сам Собинов умер при загадочных обстоятельствах в то же самое время.

Примерно в два часа ночи к дому архиепископа приехали пожарные, которых вызвали соседи. В его жилище был полный разгром: ящики шкафов выброшены наружу, мебель перевернута, в письменном столе все перерыто. Архиепископа, по-видимому, оглушили на первом этаже в холле, на створке двери втащили на чердак, где у него была мастерская, там привязали к столярному верстаку, облили керосином и подожгли. При вскрытии в легких обнаружили дым, значит, в это время он был еще жив. Есть свидетельство, что его пытали. В холле топились обе печки, в них были сожжены какие-то бумаги. Известно, что у него были какие-то документы, доказывающие изменническую деятельность латвийских коммунистов.

Это преступление никогда не было раскрыто, по крайней мере, официально. Возможно, это было единственное нераскрытое преступление такого рода за весь период существования независимой Латвии. Каждый ребенок в Латвии знал, что были истинные вдохновители этого убийства – след вел в советское посольство, но официальных обвинений не было. Пресса об этом не писала; тень, которую могучий и вероломный сосед бросал на маленькую страну с двумя миллионами жителей, были слишком зловещей. Но вся страна знала правду. Преступление совершилось в ночь с четверга на пятницу 12 октября 1934 года. Архиепископ был в полном расцвете своих жизненных сил, ему еще не было шестидесяти лет, и он был самой выдающейся фигурой в церковной жизни стран Балтии.

Я помню тот скорбный день, когда в школе стало известно, что архиепископа больше нет. Мы сошли с трамвая и прошли те самые несколько километров, которые часто проходил сам покойный. Мы стояли на панихиде в скромной деревянной церкви рядом с обгоревшим домом и смотрели на маленький холщовый сверток, в котором было все, что осталось от сильного архиепископа.

Я смутно помню похороны и погребение. Это был траурный день, на улицах было больше ста тысяч человек – примерно четвертая часть всего населения города шла за гробом. В соборе от места епископа до алтаря стояли два ряда священников, по пятьдесят человек с каждой стороны. От собора до Покровского кладбища расстояние в несколько километров, и всю дорогу заполнила плотная толпа. В этом было что-то наподобие демонстрации, вызов избежавшим наказание убийцам. Вскоре над могилой воздвигли маленькую часовню – миниатюрную копию колокольни собора. В прежнем жилище архиепископа в подвале собора устроили уголок его памяти с верстаком, на котором его сожгли. В стену собора замуровали сосуд с несколькими каплями его крови, сделав надпись на мраморной табличке. Здесь каждый четверг (день его убийства) совершались заупокойные службы.

Кафедральный собор в Риге сейчас превращен в планетарий, но часовня на кладбище цела, и верующие все еще проводят там заупокойные службы в день мученичества архиепископа – 12 октября и в его именины – 24 июня.

До тех пор, пока эти святые места находятся под властью богоненавистников, нам остается только молиться, чтобы закончилось время наших испытаний и чтобы Церковь, очищенная кровью ее мучеников, могла снова обновиться и достойно их почитать.


Людмила Келер.

Автор – сестра последнего иподиакона архиепископа.