Чужой

Женька показал себя на первом же моем уроке. Тема сочинения была что ни на есть обычная – «Моя семья». Вначале, как водится, обсуждение: пятиклашки, перебивая друг друга, рассказывали, как надо любить мам, пап, бабушек, дедушек и даже (!) старших и особенно младших братьев и сестер.
Вдруг, деловито подняв руку, встал маленький белобрысенький аккуратный мальчик и отчетливо, и громко произнес фразу, от которой мои правильно воспитанные десятилетние подопечные просто замерли: «А я считаю, что не все семьи хорошие и счастливые. Вот мой отец сам вырос без отца и поэтому он и меня воспитывать не умеет…». Женька явно приготовился развить свою мысль и привести ещё ряд аргументов. Но я не вынесла ужаса в глазах учеников и поспешила посадить его, промямлив в адаптировано-детском варианте что-то о том, что каждая семья несчастна по-своему.

С тех пор Женька стал предметом любопытства одноклассников и моего удивления. А ещё он стал моей постоянной «головной болью». Он очень любил читать разные энциклопедии, научно-популярные и даже научные книги и щедро делился накопленными познаниями не только с учениками, но и с учителями, порой попутно критикуя их за, как ему казалось, поверхностное изложение школьного материала. Особенно доставалось и так немного робкой учительнице биологии.

А ещё Женька был весьма самостоятелен в выборе необходимых ему учебных предметов, и никакой учебный план и учебная программа ему были не указ. Поэтому каждый раз в конце четверти я с просящим видом и открытым школьным журналом стояла возле каморки физрука на входе в спортзал. В журнале на странице «физкультура» напротив Женькиной фамилии красовался ряд четко написанных букв «н». Обычно я так стояла минуты три, молча и почти обречено, и сердце доброго Василь Петровича не выдерживало… «И что ты так до окончания школы этим обормотом будешь шастать ко мне с журналом?! …Да черт с ним!» – говорил физрук и всё же рисовал где-то там в свободных клетках «тройки», обеспечивая тем самым Женьке итоговую оценку.

Я была ответственной молодой учительницей и с целью лучшего педагогического контакта посещала семьи учеников. Почему-то таким моим визитам радовались бабушки: «Ой, Владимировна, ой, проходите… Замерзли поди! Да не разувайтесь… Ирка (Светка, Петька, Дениска…) подай быстро Татьяне Владимировне тапочки! Ага, Владимировна, сейчас вот только чай свежий заварю, я с утра пирогов напекла…». Такое чаще случалось в семьях песчанских старожилов, которые хорошо знали моих бабушку и дедушку. В семьях военных (в этой части то ли пригорода, то ли окраины города много военных гарнизонов) были сдержаннее, хотя, узнав, что я из семьи военного и выяснив, по каким военным округам я «попутешествовала» со своими родителями, родители моих пятиклашек становились более разговорчивыми.

Женькин папа (тот самый, который, по его словам, «не умел воспитывать») был военным. Приехали они с юга России. Мальчик любил рассказывать о доме бабушки в деревне, о разной живности в её доме и во дворе, попутно объясняя какие-нибудь биологические вопросы… У него был младший брат Сашка. Мама их запомнилась мне милой, спокойной, с тихим, как будто извиняющимся, голосом. Мы пили с ней на маленькой кухоньке квартиры-хрущевки чай, говорили о способностях и интересах Женьки, его возможном будущем… Когда я уходила, непоседливый Сашка продемонстрировал, как ловко он может карабкаться вверх, опираясь ногами на стены узкого коридора (он-то физкультуру признавал).

Напоследок мама моего необычного ученика тихо, чтобы не услышали мальчики, сказала мне: «Вы знаете, я очень люблю Женю, но иногда мне кажется, что он… не мой… , не наш».

Через год отца Женьки перевели служить в другой город…