Мои вера, надежда, любовь ч. 1

    Ничего не изменилось в  жизни Веры  с момента переезда семьи на новое место жительства: она все так же часто и подолгу  болела  и все так же дни напролет просиживала в комнате  у окна в полном одиночестве. Разница  была лишь в том, что раньше зимой,  прежде чем увидишь, что там  творится на улице, нужно было долго оттаивать дыханием и пальцами    плотный  морозный узор на стекле. Здесь же  на стеклах среди  зимы скорее  можно было увидеть  струйки дождя - сказывалась близость  Балтики. Семья  Кузнецовых  несколько месяцев назад перебралась  из  небольшого уральского шахтерского городка  в молодой белорусский город, хотя  городом  это  пока  назвать можно было с натяжкой.  Однако  перспектива развития  молодого   предприятия по добыче калийной соли была неоспорима  - залежи  были внушительными и то, что на месте теперешних деревень с прекрасными поэтическими  названиями  Вишневка, Ковалева Лоза, Крутой берег и Песчанка  скоро появится молодой красивый светлый город,  ни у кого сомнений не вызывало. После долгих обсуждений, взвешивания всех «за» и «против» родители  Веры , Петр и Люба, все-таки  решились     пополнить  ряды  строителей  нового  светлого  будущего   своей страны.

         В рабочем поселке, где жили в основном шахтеры-золотодобытчики, их семья занимала  большую  комнату  в деревянном   доме барачного типа. В доме проживало восемь  семей и по вечерам, когда взрослые возвращались с работы, а ребятня со школы,  в узком длинном коридоре было не протолкнуться от снующих туда- сюда ребятишек и хозяек  с кастрюлями и сковородками:  кухня была общей и не очень просторной. Там  хозяйки судачили о своих житейских проблемах и   готовили немудреную еду, там же  кипятили белье в огромных выварках, там же это белье и стирали   в больших   оцинкованных корытах,  сдирая распаренную  кожу на руках на стиральных досках. Запахи кислой капусты и подгоревшей картошки  вперемешку  с  клубами пара от кипящих бачков  с бельем  постоянно  витал над головами жильцов. Однако на такие мелочи  никто никакого внимания не обращал, жили все дружно и  в случае необходимости всегда  помогали друг другу,  чем могли.  Мужики в день получки распивали на кухне свои обязательные  «четвертинки» и  «поллитровки», смолили  цигарки  «козьи ножки» с едкой махоркой   и коротали вечера, вспоминая войну и обсуждая положение дел на  руднике:  стали просачиваться слухи о нерентабельности рудника и возможном его закрытии. Рудник их был старейшим в регионе, со временем глубина горной выработки становилась все больше, а содержание золота в породе все меньше.  Ничего конкретного начальство не говорило, но заработки из месяца в месяц стали снижаться  и  Петр всё чаще  стал  задумываться о хлебе насущном  и завтрашнем дне своих девчонок.

       «Девочек»  своих  Петр  обожал. С Любой он познакомился  в клубе на танцах. Он сразу заприметил   белокурую   миловидную девушку  и влюбился  можно сказать  с первого взгляда.  И сразу же решил – женюсь.    Любе тоже  понравился невысокий крепко сложенный парень с ясными  голубыми глазами  и  чудесным  волнистым чубом  над высоким лбом.  Петр оказался галантным кавалером.  На каждое свидание он приходил с цветами, приглашал в кино и  дарил духи в красивых коробочках, которыми Люба хвасталась подружкам .  Девчата не упускали возможности   «подушиться»  из  красивых флакончиков  и  каждый раз завистливо  говорили ей : « Счастливая ты, Любка!»  Через полгода Петр и Люба  поженились. Иначе, чем «Любовь моя» он жену свою не называл. Люба оказалась совершенно не приспособленной к быту – она не умела готовить, стирать,   планировать бюджет – всем этим дома занималась ее мама. Решение всех бытовых вопросов взял на себя Петр. Он сам закупал продукты, сам готовил обеды и ужины, сам мыл полы.  Стирать белье и мыть окна в комнате он приглашал  пожилую соседку тётю Пашу.  Люба же  всё свободное  время  посвящала чтению книг, уходу за собой и  шитью. Шила она прекрасно. Это умение помогало ей в сложное послевоенное время быть всегда аккуратно и модно одетой.  Выглядела она очень привлекательно. Белокурые волосы всегда были уложены крупными волнами, брови  тонко выщипаны и подведены черным карандашом,  губная помада  эффектно подчеркивала  пухлые губы.  «Ты же понимаешь, что я не могу выглядеть плохо»,- говорила она Петру.  Конечно же он понимал, что работа с читателями  в  библиотеке  требует от жены соответствующего внешнего вида, но немного все-таки ревновал ее.  Он очень хотел детей, сына. Но  родилась дочка, и он решил назвать ее Надей, Надеждой. Надеждой на то, что вторым ребенком у них обязательно  будет  мальчик, сын.  Однако  через два года  родилась снова девочка.  Её  Петр назвал  Верой.  Ему хотелось верить, что вот уж следующим будет обязательно мальчик. Но больше детей у них с Любой  так и не было.
 
     Петр любил делать подарки своим «девочкам».  Придя с работы, он  доставал из больших  карманов пальто  то конфеты, то  коробочку с цветными карандашами, а то и вовсе маленьких целлулоидных  куколок-голышей.  Увидев  у него в руках подарки, девчонки бросались к отцу со всех ног  и, весело смеясь,  щебетали  тоненькими голосами «мне! мне! мне!» Начиналась веселая кутерьма с  обнимашками, поцелуями   и дележом принесенных даров.  Для своей  Любаши Петр ухитрялся где-то доставать  красивое кружевное белье, тонкие капроновые чулки со швом и с пяткой «паутинка», а после получки обязательно водил ее в «Промторг», где Любаша могла выбрать себе новые туфли, шляпку  или отрез на платье. Все складывалось в их семье замечательно. Омрачало лишь  то, что младшая дочка  Верочка очень часто болела. Она родилась  очень маленькой и ослабленной. Роды оказались преждевременными и у  девочки в первые две недели  жизни были проблемы с дыханием. Врачи практически не оставляли никакой надежды, но девчушка  каким-то чудом ухватила  ускользающую  ниточку жизни и уже не выпустила  её из своих крохотных пальчиков.  Верочка  росла  бойкой и смышленой девочкой, только очень часто простужалась. По этой причине ходить в детский сад она не могла. До четырех лет Любаша сидела с ней дома, но потом все-таки  решила выйти на работу  - неподалеку   школьной библиотеке потребовался  библиотекарь, и грех было упускать такую возможность.  Оставив на столе под салфеткой молоко и хлеб, Люба уходила на работу. Присмотреть за спящей дочкой она просила соседок по бараку – обычное дело  в те времена. Вера просыпалась, завтракала хлебом с молоком и садилась у окна наблюдать за происходящим во дворе. Там ребятня играла в салочки, соревновалась в меткости, стреляя из рогаток по пустым консервным  банкам на заборе,  дразнила  маленькую худую  дворовую собаку, названную кем-то величественным  киношным именем  Джульбарс. Дети,  завидя в окне   светлую как одуванчик головку  Верочки, призывно махали ей руками, приглашая во двор, на что она многозначительно показывала рукой на замотанное  белой  шерстяной косынкой  горло  и решительно   мотала головой , что означало – никак не могу, болею я. В обеденный перерыв прибегала  с работы  Любаша  и  они вместе  ели   разогретый   на электроплитке  суп. Потом  Люба   измеряла Вере  температуру, давала порошки и таблетки и снова возвращалась на работу.  И так изо дня в день, из месяца в месяц. Лечили  Веру всеми доступными способами, но и лекарства, и народные средства  помогали  не надолго. Оставалось одно радикальное средство – сменить климат…

     Поезд на станцию  Калий прибывал рано утром. За сплошной завесой дождя  из окон вагона невозможно было  подробно рассмотреть окружающую картину. В кривых дорожках от стекающих капель    мелькала буксующая в грязи тяжелая техника   и   люди в мокрых телогрейках и тяжелых от налипшей грязи сапогах.  Настроение у Любы испортилось сразу: « Напрасно мы сорвались с места. Не будет Верочке лучше в такой сырости».  Их встречал однополчанин  и фронтовой друг  Петра с непривычным  для слуха именем Иосиф.  Он был неуклюжим, долговязым и улыбчивым. Как только Петр спрыгнул со ступеньки вагона, Иосиф сграбастал его своими длинными руками и стал  тискать  в крепких  объятиях, похлопывать по плечам  и приговаривать раскатистым басом, который совсем не вязался с его долговязой фигурой : «О це ж добренько ! О це ж мы зараз ! Мы ж  теперь ого-го  как !»  Люба с девочками  с интересом  наблюдали за всем этим из тамбура вагона и никак не могли взять в толк , чего это  с  их приездом теперь будет на новом месте «добренько» и «ого-го как».  Прямо возле соседних вагонов молодые парни и девчата, приехавшие на стройку по комсомольским путевкам, устроили  митинг. Звуки маршей  из репродуктора, взрывы смеха, песни  под гитару – все это превратило  унылое дождливое утро в яркий незабываемый праздник  для тех, кто приехал строить новую счастливую жизнь! Но в глазах Любы стояли слезы и в ее скованных движениях читался вопрос : « Что же мы наделали?». Навьючив на себя узлы и чемоданы и, прихватив пожалуй самый ценный  груз – швейную машинку «Зингер» в фанерном чехле ,Петр с Иосифом направились к грузовой машине, поджидавшей прибывшее семейство на дороге за станционным зданием. « Дядя Осиф, а где мы будем спать? В машине, да ?»- вдруг заговорила Верочка. Все засмеялись  и напряжение, возникшее при встрече, куда-то разом улетучилось.  Любу с дочками усадили в кабину,  мужчины устроились на узлах и чемоданах в кузове, укрывшись от моросящего дождя большим куском брезента. Машина долго не хотела заводиться: под капотом что-то скрежетало и «хрюкало».  В конце концов, выдав из выхлопной трубы облачко едкого сизого дыма,  мотор заработал  и грузовик    неожиданно   резво покатился  по разбитой и раскисшей от дождя дороге.  Кругом все было в движении – проносились, хлюпая грязью, грузовики со стройматериалами, работали грейдеры и бульдозеры.   Вдалеке уже виднелся остов первого шестнадцатиквартирного  двухэтажного жилого дома для семейных.  А пока рабочие размещались в общежитиях или снимали жилье в частных домах  близлежащей  деревни.  Бань и магазинов  пока тоже  еще не было.

     Иосиф заранее снял  половину небольшого деревенского дома у  пожилой женщины  Стефании. Жила она одиноко, вся родня у нее сгинула в войну. Из хозяйства у нее были  кот. пес, три курицы и коза Зойка. Встретила она своих постояльцев у калитки   приветливой улыбкой, сказала, чтобы называли ее бабой  Стефой и, приобняв  девочек за плечи,  повела  в дом. Плату за проживание баба Стефа  определила чисто  символическую, как она определила  ее  - на керосин,  но попросила Петра помогать ей по хозяйству – в своем доме для мужчины работа всегда найдется. На том и порешили.  Утром следующего дня солнце сияло  ярко, молодая листва на деревьях сверкала изумрудной чистотой, а воздух был напоен благоуханием цветущей липы, растущей под окнами дома. От вчерашней  дождливой  унылости в природе  не осталось и следа.

        Однако первый день на новом месте преподнес  первый сюрприз –  заболела  Верочка. То ли сказалась долгая дорога и волнения,  то ли вчерашний дождь и сырость так повлияли на нее, но к утру поднялась температура, начался сильный кашель и радужные  надежды на смену климата  разом померкли.  Но надо было начинать обустраиваться  и Петр отправился  решать вопрос трудоустройства на шахту. К шахтерскому труду  ему было не привыкать. Но  и тут не обошлось без сюрпризов.  На  медосмотре врачи   обнаружили у него  повышенное давление и   комиссия дала заключение  - «к работе в забое не пригоден». Оформили его  на строительство обогатительной фабрики.  Как бы там ни было, а жизнь на новом месте постепенно стала налаживаться.  Люба повесила на окна полотняные занавески с красивым рисунком «ришилье», собственноручно вышитые ею на швейной машинке, накрыла дощатый стол красивой ажурной скатертью, разложила на комоде и этажерке  вязаные крючком белоснежные салфеточки. От этих нехитрых манипуляций   доселе темная и унылая комната, будто умывшись утренней росой, встрепенулась и  ожила.  Петр с первых же дней  занимался приведением  подворья  бабы Стефы в порядок. Окинув   двор опытным  хозяйским взглядом, он  понял, что скучать ему не придется. Девочки тоже очень быстро нашли себе друзей среди деревенской детворы и таких же как они , приехавших с разных концов страны. Схватив краюху хлеба,  Надюшка убегала  с ребятами на луг, на речку или на опушку леса за земляникой.   Верочка  же неохотно принимала участие в ребячьих играх и при малейшем удобном случае убегала к отцу. Она с удовольствием подавала ему гвозди, придерживала прибиваемую доску, терпеливо  сидела в сторонке в ожидании очередной просьбы поднести карандаш для разметки  или  же кружку холодной воды, разгоряченному работой мастеру. Иногда отец разрешал ей забить гвоздь. Просияв от свалившегося на нее счастья, Вера, с  усилием поднимая тяжелый молоток и поддерживая гвоздь своими маленькими розовыми  пальчиками, усердно молотила  по вихляющемуся гвоздю, стараясь попасть по его шляпке. Иногда удар приходился по пальцу. Зажав потерпевший палец в кулак и, пританцовывая от боли, Вера через минуту-другую снова принималась за работу, не проронив ни слезинки.  Потом они садились с отцом  в тенёчке под  липой и  она с удовольствием слушала  его рассказы о фронте, о работе в шахте. Иногда они пели.  Особенно нравилась ей песня про погибшего на поле боя  в грохочущем танке молодого красивого командира, по которому будут горевать  и невеста и мать. В носу начинало щипать, слезы наворачивались на глаза, но она все равно подпевала отцу, тоненько и очень правильно выводя мелодию. « Какая ты у меня добрая и ласковая»,- говорил ей отец, нежно поглаживая дочку по золотистым волосам.  Верочка в свою очередь , обнимая отца за крепкую загорелую шею, шептала ему на ухо: «Я тебя очень-очень люблю и когда вырасту большая, я на тебе поженюся.»