Встречи с вещим Авелем

                5. Встречи с вещим Авелем

       Костромские встречи с вещим Авелем не могли не повлиять на Ермолова, хотя мы и не знаем, насколько был с ним откровенен прорицатель. А ведь Авель пророчествовал и о судьбе Императрицы Екатерины, в любовники которой приписали Алексея Петровича сладострастные исследователи, и о судьбах её сына, сменившего Государыню на Престоле, и её внуков.
       Рассказал ли Авель Ермолову о том, как оказался в ссылке и что предрёк Императору Павлу, который вызвал его к себе во дворец после того как сбылось пророчество, касающееся Государыни. А ведь он и Павлу Петровичу предрёк невесёлое будущее…
       «Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя.
       …Число лет твоих подобно счёту букв на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном дому твоём: «Дому Твоему подобаетъ святыня, Господи, въ долготу днiй…».
       Сохранена старая орфография, поскольку именно по ней ведётся счёт букв.
        Из этого пророчества, если Авель намекнул на него, Ермолов мог сделать вывод, что недолго ему осталось быть в ссылке.
        Но следующее пророчество касалось Императора, который известен нам под именем Александра Первого. Прорицатель сказал о нём:
       «Француз Москву при нём спалит, а он Париж у него заберёт и Благословенным наречётся. Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец Царский, и подвиг Царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божьих…»
        Алексею Петровичу суждено было уже в недалёком будущем не только свидетелем, но и участником много из того, что предрекал Авель. Намекнул ли ему преподобный старец на то, кто сменит на Престоле Александра и о том как начнётся новое царствование? Авель сказал Павлу Петровичу:
       «Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерьянским зачнётся. Сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божья, Россию покрывающая… Лет через сто, примерно, после того, оскудеет Дом Пресвятой Богородицы, в мерзость запустения обратится…»
        Намекнул ли на то, что бунт не достигнет цели? Впрочем, в последующих главах мы ещё вернёмся к тому, как относился Ермолова к будущим декабристам, коих немало было в его корпусе на Кавказе.
       Интересны заметки Н.С. Лескова о характере Алексея Петровича Ермолова, о том, как отразились на нём жизненные неурядицы. Я предпочитаю цитировать знаменитого нашего писателя, «до мозга кости военного», поскольку погоны он носил с детства, поскольку, его очерк давно уже растащили по своим произведениям многие авторы заметок, часто, к сожалению, забывающие про первоисточник.
        Николай Семёнович стоял всё же неизмеримо ближе и повремени, да и по отношению к служению Отечества, чем те, кто писали о Ермолове в позднейшие времена.
        Писатель отметил одну важную особенность – аресты и ссылка развили в Ермолове мнительность и часто заставляли, порой даже совершенно напрасно опасаться новых подобных неприятностей.
        «Вот один интересный случай, который рассказывает г. Дубровин. Один из офицеров Алексея Петровича проиграл 600 рублей казённых денег. Ермолов тотчас же арестовал его, взыскал деньги с выигравших и, уступив просьбам, а главное, «избегая случая сделать человеку несчастие, сам собою испытавши, сколько тягостно переносить оное», согласился скрыть это дело и не доносить начальству о проступке офицера. По частному письму его к начальнику офицер был переведен по неспособности в Кизлярскую гарнизонную роту. Офицер обиделся за то, что его признали неспособным, и решился лучше во всем признаться. Ермолов страшно встревожился; ему мерещились всяческие беды за сокрытие преступления подчиненного, и он не прежде успокоился, как тогда, когда офицер согласился не поднимать этого дела и ехать в Кизлярский гарнизон. «Страшно боюсь я хлопот, – писал он по этому поводу к своему другу, – трёхлетнее несчастье сделало меня робким».
      Вот только несколько замечаний писателя:
      «Начальство не любило Ермолова за независимый, гордый характер, за резкость, с которою он высказывал свои мнения; чем выше было поставлено лицо, с которым приходилось иметь дело Ермолову, тем сношения его с ним были резче, а колкости ядовитее.
      (…)
     Когда Ермолов был еще полковником, то один из генералов сказал: «Хоть бы его скорее произвели в генералы, авось он тогда будет обходительнее и вежливее с нами».
     (…)
      «Но, будучи резок и даже дерзок с высшими, Ермолов был обходителен и вежлив с низшими. Он умел ценить заслуги и до конца дней своих оставался лучшим ходатаем и защитником своих подчинённых. «Ты не худо делаешь, что иногда пишешь ко мне, ибо я о заслугах других всегда кричать умею», – писал он Денису Давыдову, и имел право говорить таким образом. Будучи ещё подполковником и командуя ротою, Ермолов поминутно просит то за фельдфебеля, то за рядового, постоянно предлагал разные меры к улучшению их положения и, сознаваясь сам, что надоедает своими просьбами, все-таки слал письмо за письмом с просьбою то о том, то о другом из своих подчинённых».