Он как орёл, поднявшийся с вершины

               8. Ермолов, как орёл, поднявшийся с вершины

      Вспомним незабвенные Пушкинские строки…

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины:
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.

       Вот так, подобно гордому горному орлу парил над Кавказом славный Русский генерал Ермолов… Быть может, в представлении великого поэта в момент создания стихотворения образ уважаемого им Алексея Петровича Ермолова соединялся с образом Кавказа, над которым гордо парил горный орёл.
       Алексей Петрович вспоминал:
       «В самом начале 1816 года был я в Орле у престарелых родителей моих, среди малого моего семейства, вёл жизнь самую спокойную, не хотел разлучиться с нею, намерение имея не возвращаться к корпусу, а потому и просил продолжения отпуска, дабы ехать к минеральным водам на Кавказ. Но вместо того получил приказание прибыть в Петербург.
      Из частных известий знал уже, что я назначаюсь начальником в Грузию. Исчезла мысль о спокойной жизни, ибо всегда желал я чрезвычайно сего назначения, и тогда даже, как по чину не мог иметь на то права.
      По приезде в Петербург, Государь, постоянно мне благотворящий, объяснил мне, что он не решился бы определить меня в Грузию, если бы не были свидетельствующие, что я того желаю, ибо сам он не мог думать, чтобы назначение сие могло согласоваться с моим намерением.
       Объяснением сим Государь истолковал мне, какого он о Грузии мнения. Сего достаточно было, чтобы на месте моем устрашить многих, но я решился поверить себя моему счастию.
       Не с равным удовольствием принял я назначение меня послом в Персию. Меня устрашали дела, по роду своему совершенно мне незнакомые. Я наслышался о хитрости и коварных свойствах персиян, и отчаивался исполнить с успехом поручение Государя.
       Ничто так не оскорбляет самолюбия, как быть обманутым, а я никак не надеялся избежать того.
      Приняв наставления, сделав нужные приготовления к посольству, я выехал в начале августа месяца из Петербурга в Москву, где пробыл несколько дней, ибо государь, будучи там, приказал при себе находиться.
       В Москве заметил я, что несколько странно смотрели на человека, появившегося в звании главноуправляющего Грузиею, и сверх того чрезвычайного и полномочного посла.
       Я сам себе иногда не доверял, что это со мною могло случиться.  В сентябре прибыл я на границу Кавказской губернии.
      Двадцать лет назад проезжал я Кавказскую линию, будучи капитаном артиллерии, в молодых весьма летах и служа под начальством генерал-аншефа графа Зубова, который с корпусом войск действовал против персиян в 1796-м году».
      Ермолов, человек действия, не мог долго находиться в отставке. Он ушёл на отдых, потому что отчасти был обижен на скромные награды за подвиги его в войне, по общему мнению, совсем не скромные. Взять только одну атаку на батарею Раевского, которую захватили французы. Этот ключевой пункт нашей обороны отбил именно Ермолов, не только с непревзойдённой храбростью, но и с непревзойдённым талантом военачальника. Ведь командиру совсем недостаточно уметь красиво подняться первым в атаку. Гораздо более важно провести атаку грамотно и не умереть, а победить.
      В Бородинской битве погибло много генералов, но они шли на смерть, когда этого требовала обстановка, когда иначе противник мог восторжествовать на том или ином участке битвы. Так погиб Багратион, возглавивший контратаку в критический момент и сумевший спасти положение, так погиб Александр Тучков, заставивший личным примером ударить в штыки дрогнувший батальон его бригады. Так погиб Александр Кутайсов, который обнаружил подход крупных сил французов с фланга и понял, что успех Ермолова по возвращению батареи будет временным, если во фланг ударит свежая часть французов. И он предупредил этот удар во фланг ценой собственной жизни.      
       И снова Ермолов шёл на Кавказ, как на батарею Раевского, поскольку Кавказ был пороховой бочкой. На Кавказе он стал решительно и жёстко наводить порядок. Но именно на Кавказе он впервые за всю службу не забыл и о себе, ведь в свои сорок лет он не имел семьи, и что особенно огорчалось его, не имел детей. А детей он любил вообще, ну а как бы мог полюбить своих собственных…
       В романе Генерал Ермолов Олег Михайлов рассказал:
       «В Тифлисе Ермолов имел привычку рано утром, около семи пополуночи, отправляться на прогулку – в старом мундире, полосатых шароварах и с неразлучным с ним бульдогом.
       Однажды при выходе из дома он заметил, что его конвойные казаки выпроваживают двух грузинок в чадрах. Остановив казаков, Ермолов подошел к женщинам и спросил, что им нужно. Одна из просительниц оказалась старухой, другая, которая откинула чадру, – юной, поразительной красоты девушкой.
       При виде её Ермолов почувствовал, как вся кровь бросилась в лицо. Совладав с собой, он принял из рук старухи бумагу и объявил:
       – Прошение беру и сделаю всё, что могу. Но приказываю в другой раз не попадаться мне на глаза. Иначе вышлю из города!
       Мало что поняв из услышанного, обе грузинки, перебивая друг друга, быстро и гортанно заговорили. Ермолов позвал своего секретаря Устимовича, которому вручил бумагу со словами:
       – Вот прошение. Не знаю, от кого оно! Прошу тебя дать по нему полнейшее удовлетворение и затем объявить просительнице, чтобы она избегала со мной встречи…
       Вернувшись с прогулки, Ермолов всё ещё чувствовал себя во власти неожиданно вспыхнувшего чувства. Сперва он хотел узнать фамилию просительницы, но потом раздумал, опасаясь быть серьёзно увлечённым.
      Он не разрешал себе поступиться воинской службой и долгом даже ради возможного личного счастья. Единственное, что мог позволить себе этот удивительный человек, было заключение не связывающего его христианскими пожизненными обязательствами кебинного брака.
      У мусульман жены разделялись на кебинных, которым по шариату назначалась при бракосочетании известная денежная сумма, очень часто с разными вещами и недвижимым имуществом, и временных, пользовавшихся только деньгами, оговорёнными при заключении брачного условия. Кебинная жена имела перед временной ещё те преимущества, что после смерти мужа, если он умер бездетным, она получала из его наследства четверть, а если оставались дети – восьмую часть. Дети от кебинных и от временных жён считались одинаково законными.
       Не решаясь на церковный брак, Ермолов поступил в строгом соответствии с обычаями, господствовавшими среди мусульманского населения.
       3 ноября 1819 года, после разгрома Ахмед-хана Аварского у Балтугая, Ермолов прибыв в дружественную Тарку. Здесь ему понравилась молодая татарка Сюйда, дочь Абдуллы, с которой он заключил кебин и которую оставил беременной, поручив перед выездом в Тифлис на попечение жены шамхала тарковского – Пирджан-хакумы.
       Сюйда родила сына Бахтиара, получившего при крещении имя Виктора, и два года спустя приехала в Тифлис со служанкой и таркинским жителем Султан-Алием. Малолетнего Виктора Ермолов отправил в Россию, чтобы впоследствии отдать его в кадетский корпус. Сюйда, не пожелавшая остаться без сына в Тифлисе, по прошествии года с почестью и подарками воротилась в Тарку и впоследствии вышла замуж за Султан-Алия, от которого имела троих детей.
       Другую кебинную жену Ермолов взял во время экспедиции в Акушу, в селении Кака-шуре. Приехав туда в сопровождении шамхала акушинского, он увидел дочь какашуринского узденя Ака, по имени Тотай, девушку редкой красоты. Тотай была представлена Ермолову и произвела на него глубокое впечатление. Тогда же он изъявил готовность взять её в Тифлис при возвращении из похода. Но едва он выступил в Акушу, как девушка была выдана замуж за своего односельчанина Искандера, чтобы воспрепятствовать Ермолову увезти её в Грузию.
       Однако горцы ещё не были знакомы с решительным характером главнокомандующего.
      Возвращаясь из Акуши, Ермолов отправил сына шамхала Альбору в Кака-шуру с поручением во что бы то ни стало привезти Тотай. Опасное предприятие завершилось полным успехом. В момент похищения девушки её отец находился на кафыр-кумыкских мельницах, где молол пшеницу. Вернувшись домой и узнав о происшедшем, он, не слезая с лошади, помчался вслед за русским отрядом и настиг его в селении ШамхалЯнги-Юрте. Ему указали дом, в котором находилась его дочь. Ака отправился туда, но переводчик Ермолова Мирза-Джан Мадатов не допустил его к Тотай, объявив, что она ни в коем случае не может быть ему возвращена, причём вручил ему перстень, серьги и шубу дочери.
      При заключении кебинного брака с Тотай Ермолов дал ей слово, что прижитых от неё сыновей оставит себе, а дочерей предоставит ей.
       Тотай жила с Ермоловым в Тифлисе около семи лет и родила ему сыновей Аллах-Яра (Севера), Омара (Клавдия) и ещё одного, скончавшегося в самом нежном возрасте, а также дочь Сапиат, или Софью-ханум. Ее часто навещали отец Ака и брат Джан-Киши. Сыновей Севера и Клавдия Ермолов отдал в кадетский корпус, а дочь оставил жене. Когда он был отозван с Кавказа, Тотай отказалась от предложения принять православие и уехать с ним в Россию. Она возвратилась с дочерью на родину и вышла замуж за жителя аула Гили, от которого имела ещё двоих детей. Ермолов назначил ей ежегодное содержание – триста рублей, а дочери – пятьсот.
      Впоследствии император Александр II повелел признавать сыновей Ермолова, получивших хорошее образование, потомственными дворянами и его законными детьми. Все они пошли по стопам отца, – окончив артиллерийское училище, были произведены в офицеры и безупречно служили в русской армии.
     В своей полукочевой, полуоседлой жизни Ермолов был на положении воина, живущего в штаб-квартире, куда он возвращался из дальних походов, продолжавшихся, случалось, и несколько месяцев. Такой штаб-квартирой стали для командира Отдельного Кавказского корпуса Грузия и её столица Тифлис. Однако какой хаос, произвол и беспорядок царили на многострадальной грузинской земле!
       Были забыты древние законы, в полный упадок пришли торговля, хозяйство, образование. После волны кровавых нашествий жизнь человеческая, кажется, ничего не стоила: убийства в борьбе за власть, лишение жизни крестьянина или ремесленника стали обычным делом. Уродливые и изуверские крайности, царившие в соседней Персии, на саблях завоевателей перешли и в Грузию».
      Будучи холостым, и проводя таким образом годы в одиночестве, Ермолов лучше других понимал солдат, которые служили в ту пору не каких-то там два-три года, а ныне и всего год, а двадцать пять лет. Между тем, Природа требовала того, что необходимо и мужчине и женщине. Как он решал вопросы в других походах, остаётся тайной, а вот на Кавказе он воспользовался существовавшим в ту пору обычаем заводил неоднократно так называемых кебинных жён.
      Так что Ермолов думал не только себе. Олег Михайлов рассказал:
       «Учреждая полковые штаб-квартиры, Ермолов решил образовать при них роты женатых солдат, которые бы укрепляли и улучшали полковое хозяйство.
      Трудно перечислить все блага, приобретённые этим нововведением для кавказского воина. Выступая в поход, он оставлял за собой почти родной угол, находившийся под присмотром внимательного женского глаза и крепкой защитой хорошо вооруженного товарища. Кончался поход, и он возвращался опять в тот же уголок, домой, где у него завязывались крепкие нравственные связи. А в то же время на случай войны имелись готовые опорные пункты, охраняемые этими ротами, которые оставались постоянными гарнизонами полковых штаб-квартир, и защищали их воины, как родной дом и родную семью.
        Солдатские жены, приноровляясь к суровым условиям, были не только хозяйками и матерями, но и разделяли с мужьями их воинские заботы.
Объезжая штаб-квартиры, Ермолов упоминает, что видел солдатских жён, «которые хорошо стреляли в цель»…
       Память о создании женатых рот долго жила в благодарных солдатских сердцах. Вот что записано было со слов одной старой солдатки:
      «Пообстроивши полковые штаб-квартиры, пообзавелись солдатики разными необходимыми атрибутами оседлой жизни, а всё чего-то им недоставало. Скучен и молчалив был народ и оживлялся только во время вражеских нашествий; мало того, госпитали и лазареты были переполнены больными…
       Думало, думало начальство – как бы пособить горю? Музыка на плацу по три раза в день играла, качелей везде понастроили – нет, не берет! Ходят солдатики скучные, понасупились, есть не едят, пить не пьют, поисхудали страх как. На счастье, нашёлся один генерал – Ермолов, большой знаток людей. Он и разгадал, чего недостает для солдатушек, и отписал по начальству, что при долговременной, мол, службе на Кавказе, в глуши, в горах да лесах, им необходимы жены. Начальство пособрало по России несколько тысяч вдов с детьми да молодых девушек (между последними всякие были) и отправило их морем из Астрахани на Кавказ, а часть переслало и сухим путем на Ставрополь. Так знаете, какую встречу устроили им? Только что подошли к берегу, где теперь Петровское, как артиллерия из пушек палить стала – в честь бабы, значит, – а солдатики шапки подбрасывали да «ура!» кричали. А замуж выходили по жребию, кому какая достанется. Тут уж приказание начальства да божья планида всем делом заправляли. А чтобы иная попалась другому, да не по сердцу – так нет, что ты! Они, прости господи, на козах бы переженились, а тут милостивое начальство им настоящих жен даёт…»
      Так закладывалась, благодаря Ермолову, семейная, оседлая жизнь закавказских и линейных полков, до значительной степени смягчавшая великое зло среди них – тоску по родине. Сам мало заботившийся о личном счастье, не позволявший себе делить службу с любовью и семьей, Ермолов проявлял неусыпное внимание к русскому солдату.
      Его собственная интимная жизнь оставалась бедной и представляла собой как бы вынужденную уступку природе и её требованиям».