Соблазн

       Гришке в начале декабря исполнился год. Первый год пребывания на этой суматошной земле, путаные отношения обитателей которой его пока не волновали. Жизнь Гришка использовал на полную катушку в личных целях. Мысли выражал весьма лаконично отдельными словами, обретавшими в его исполнении индивидуальный шепеляво-милый акцент: «мамя», «бабя», «лыба», «котя»... Скупой словарный запас, не позволявший донести искомое содержание до опознания другими членами сообщества, день ото дня пополнялся шепелявыми собратьями. Обширность речи весьма ограничивала придирками и запретами мать Алина, категорически не разрешая применять общепринятые в детском кругу минислова: «би-би» вместо «машина», «ва-ва» вместо «больно» и другие «обрезочки», без устали повторяя мудрёные названия объекта. Гришка, игнорируя материнскую настойчивость, в затруднительных ситуациях изображал глубокомысленно занятой вид: просто пока не до этого, извини. Если кто и доставал всерьёз просьбой изречь что-либо его детскому уму и языку пока недоступное, он  вздыхал, многозначительно смотрел исподлобья на просящего, произнося «птом» или «чем». «Птом» означало «потом», а «чем» — «зачем». Собеседник хохотал, Гришка тоже. Инцидент был исчерпан. Гришка быстро усвоил, что исчерпывающий взгляд и непоколебимое молчание реализуют его желание быстрее, чем бесконечно повторяемое «дай» или «на».
      
Внешний вид его: пухлые щёчки с ямочками, лукавые раскосые серые глаза, вечно улыбающийся рот, тело пупса в «перевязочках», пепельные волосы с прямой чёлкой и кудрявым затылком, постоянная занятость каким-либо важным делом, взывала у взрослых улыбку и воспоминание о неугомонном Карлсоне. Гришка пребывал в непрерывном броуновском движении, успевая обследовать все уголки любой подвернувшейся квартиры приятелей мамы за короткий период. На улице либо убегал далеко вперёд, либо отставал, застревая на качелях, клумбе, в компании дружелюбной животины, заставляя выгуливающего нервничать и искать, оглашая пространство воплем: «Гриша, Гриша, ты где?» Гришка на минутку подбегал, выслушивал перечень претензии, кивал в знак согласия полукудрявой головой и опять удалялся галопом до очередного вопля. Разве что, переходя оживлённую дорогу, покорно тормозил, позволяя сжать испачканную ладошку на время пересечения перекрёстка. Лазил он в места доступные и не очень, пачкался с ног до головы, но ходить в грязном одеянии не желал категорически, требуя незамедлительного переодевания раза три на дню. Чем вводил в ступор окружающих. Главный протест это вызывало у Гришкиного папаши, вынужденного брать с собой пару сменных штанишек и варежек. Но и он, несмотря на свой внушительный рост метр восемьдесят шесть и вес, значительно превосходящий Гришкин, терялся, не находя достойных доводов против чрезмерной тяги к чистой одежде. 

       Встречать новый 1990 год «Белой лошади» Алина решила не как обычно в кругу родственников, проживающих этажом выше, а с двумя незамужними подругами на квартире одной из них — Ирэн. Подтолкнула к такому решению неприятная ситуация, сложившаяся с роднёй накануне праздника. У двоюродной сестры Маруськи заболел сын Славик. По заведённой родственниками традиции делать уколы каждые четыре часа в его более чем скромных размеров мягкое место, по умолчанию, была обязана тётка Алина. Что неоднократно и проделывала, виду частого недомогания Славика разнообразными хворями. В ответ тот плевался, обзывался и норовил увернуться в самый ответственный момент процедуры вкалывания. Отпрыску было три года и все проявления нетерпимости ему сходили с рук. Но в этот раз Алина не то, чтобы просьбы, но и приказа к исполнению возложенных обязательств не услышала. Сразу прогремел взрыв негодования со стороны родни. Отчитывали, как провинившуюся в тяжком грехе. Видать сообщить ей о предстоящей серии инъекций в детскую попку должен был сам господь, не иначе. Это переполнило и без того кипевшую чашу негодования, ведь от родни не то что «спасибо», доброго слова в свой адрес Алина не слышала. А лечить всех и вся безропотно и своевременно — это вроде как пожизненная месса, обусловленная статусом врача и родственными узами.
      
       Беспочвенные уговоры бабушки Нюры остаться дочери с внуком дома не увенчались успехом. Бабушка привыкла праздновать с родной сестрой Викулей — ударной силой родственной семейки. Викуля, младше её ровно на десять лет, хоть самолично и не участвовала в ссоре, но своим обиженным видом и угрюмым молчанием явно демонстрировала поддержку дочери, встав единым фронтом защиты сомнительной правоты. С дочкой Викули, Марусей, бабушка общалась постольку поскольку. Характер у Маруськи был строптивый, как у необъезженной кобылки: то у неё хорошее настроение, то через минуту отвратительное — не угадаешь. А под горячую руку попадаться и ближайшие сородичи не жаждали. Обходили стороной. Держала б при себе своё эго, всем бы легче было, так нет, норовила его извержения на подвернувшемся испробовать. Зато для подруг милей, внимательней и добрей человечка было не сыскать. «Уси-пуси» лились в телефонную трубку часа по два — заслушаешься, обзавидуешься, как им с ней повезло!
      
«Смешно! — думала Алина. — Лечишь их, лечишь, благодарности фиг, а претензий выше крыши! Как в сложившейся ситуации заставить себя за один стол с ними сесть? Никак!» Причём дежавю совместных встреч Нового года порядком надоело: наготовишь блюд на общий стол, только проводишь мать до квартиры — стол уже голый, нет ничего. Маруська сидит чай пьёт. Славик, Викуля — в кроватке, муж — в отключке часов с двадцати трёх, так как грядущий год традиционно начал встречать загодя: дня за два с друзьями. Час ночи, а у Маруськи чистота и порядок: на столе чайник и вазочка с конфетами. Праздник закончен. И когда только успела всё убрать, спрятать, посуду перемыть? Утром первого — один ответ: «Ничего нет — всё вчера съели!» Кто съел? Когда успел? Тётке кусочка от собственного салатика не даст, а ведь вчерась никто и притронуться к нему не успел.
      
Приказ об обязательном проведении ночной инъекции передали через родную бабушку.  Ультиматумом. Алина, огорошив мать решением, чувствовала себя виноватой, оставляя один на один с родней. Наслушается жалоб на собственную дочь. Гришку у родственников привлекало только наличие троюродного брата. Но болезнь Славика оправдывала разлуку. Братья виделись чаще, чем Алина с сестрой, так что ещё успеют наиграться.
      
       Отец Гришки повлиять на решение Алины не мог, выбрав статус независимого «воскресного» папаши. Он воскресал в субботу или воскресенье. Забирал Гришку: гулял, играл, дарил игрушку и исчезал до следующего пришествия. Предпочёл свободу семье, работу домашним хлопотам. Заявившись днём тридцать первого, уложился в час: поздравил всех с наступающим, раздал подарки в золотистой упаковке, распил с женским составом привнесённое французское шампанское, вкусил бабушкиного рыбного пирога и растворился в пространстве. Гришка, пользуясь моментом отсутствия компании на кухне, распечатал свой приз. Это был огромный красно-жёлто-зелёный пластмассовый самосвал. Усевшись попой в кузов, Гришка, отталкиваясь ногами, урча и буксуя на поворотах, разъезжал по квартире. Он мечтал о большой конфете «Гулливер», испробованной у бабы Викули, но какая конфета может заменить мужчине машину? Мама с бабушкой, шутливо выпрашивая у Гришки самосвал, покататься, услышав «неть», противно ржали. 
      
       Родители подруги Ирэн уехали с друзьями в загородный дом, а младший брат ушёл к одноклассникам. Квартира с просторной залой томилась в предвкушении праздничного застолья.
      
       Алина, наготовив тройку салатов, наполнила вазочки и для мамы (не с пустыми же руками ей идти в гости к родственничкам!). Мама занималась кулинарией ввиду обострившегося артрита мало. Наварила вкусно пахнущего чесночком холодца из трёх видов мяса и испекла рыбный пирог — своё фирменное блюдо: нежно-бежевый в резных листьях подрумяненного теста по краю. Холодец, разлитый по фарфоровым блюдам, украшали вырезанные из варёной морковки хризантемы и листья свежей петрушки, красовавшейся всю зиму в горшке на окошке. Повторить шедевры бабушки в точности не удавалось никому: ни родным, ни друзьям. Чего только стоила её фаршированная щука или буженина в тесте! А фаршированные куриные шейки? Блюдо холодца вместе с салатами решено было взять к родне, а пирог оставить дома. Исчезнет безвозвратно в чёрной дыре Маруськиных тайников. Захотят испробовать — сами придут на чай.

       Уложенные в контейнеры салаты, испечённый накануне торт «Рыжик» перекочевав в полосатую болоньевую сумку, были водружены перед Гришкой на санки. В пункт назначения к подруге Ирэн отправились засветло. Вторая подруга Регина обещалась появиться с обеда: помогать на кухне с приготовлением горячего. Девчонки загодя прикупили вскладчину здоровенную курицу, которую следовало замариновать, зафаршировать и сунуть в печь. Путь к Ирэн был неблизкий: почти шесть кварталов. Пешим ходом минут двадцать-двадцать пять.

       Вышли около пяти вечера. На улице было приятно тепло, как обычно в снегопад. Лёгкий мороз только и напоминал о себе нетающим белоснежным саваном зимы. Смеркалось. С бездонного серого купола неба, медленно кружась, падали крупные хлопья снега, одевая голые ветви спящих деревьев в белоснежные рукава, нависающие зыбкими сугробами, покорные ветру. Снежное нашествие пушистым ковром скрывало подкопчённую простынь земли предыдущего снегопада. Полозья санок, утопая в мягкой перине, оставляли после себя  две блестящих дорожки. Беспрерывно падающие белые лепешки, скапливаясь на чёрной цигейковой шубке и шапке Гришки, превращали его время от времени в движущийся сугроб. Алина, резко лавируя санками на поворотах, в очередной раз стряхивала его, приводя сына в неописуемый восторг. Сугроб, покрываясь трещинками, осыпался. Гришка, довольно улыбаясь, ловил ртом белых мух и украдкой от матери слизывал их с рукавичек языком. Снег напоминал Гришке мороженое, случайно отведанное у тёти Маруси. Снег был не сладким, но так же быстро таял во рту, напоминая лакомство. Гришка, с интересом наблюдая предновогоднюю суету мельтешащего народа, обвешанного разномастными сумками и сетками, из которых непременно выглядывали оранжевые бока апельсинов, мандаринов, цветастые кульки с конфетами, золотистые горлышки шампанского, без устали вертел головой во все стороны. Озабоченные румяные лица, проплывающие где-то высоко ярко-розовыми пятнами на размазанных белоснежной кисеёй силуэтах, безрезультатно пытались ускориться, увязая то и дело в толстом скрипучем ковре.
      
Поклажа, периодически выскальзывая из Гришкиных рук, сваливалась с санок. Из неё на удивление мальца ничего не выпадало. Салаты в контейнерах надёжно сдерживали крышки, торт — алюминиевая форма. Сумка, стянутая сверху собственными ручками, напоминала Ванька-встаньку. Роль «встаньки» исправно выполняла Алина. При очередном падении сумки, она, шутливо угрожая ей кулаком в рукавице с вывязанной алой шерстяной ниткой жар-птицей, водворяла «Ваньку» на прежнее место перед смеющимся Гришкой. Пока добрались, стемнело. Свет тротуарных фонарей, пробиваясь сквозь снежный занавес расплывающимися желтками глазуньи, высвечивали черничное небо, усыпанное слетающимися на трапезу разжиревшей мошкарой. Они пока не догадывались о скором пришествии помпезно шумливых земных соседей — ракет и салютов.
      
       Гришка по расчётам взрослых дам, надышавшись свежего воздуха и откушав, часам к десяти, наверняка, должен был заснуть. Что он исправно проделывал ежедневно дома. На телеэкране шутил и пел «Голубой огонёк». Ирэн с Региной заканчивали накрывать невысокий прямоугольный журнальный столик, стоящий меж двух обитых клетчатой тканью кресел с деревянными ручками и диваном, внося индивидуальный шарм в украшение блюд: истыкав поверхности перьями репчатого лука и удобрив рубленной мороженой зеленью вкруг торчащей в центре обязательной ложки. Алина, перекинув салаты в вазочки, хлопотала над финальным преображением несколько всхлобученного перевозкой торта, доводя до готовности шоколадную глазурь и безжалостно измельчая скалкой грецкие орехи. Стол заполнили угощеньями до отказа.
      
Гришка, предоставленный сам себе, немедля приступил к обследованию огромной, под самый потолок, настоящей ели. Хвойный аромат, наполнив комнату, щекотал нервы новогодним настроением. Подмигивающие разноцветными огоньками гирлянды, блескучие игрушки, серебристый дождик, золотая мишура манили к себе неудержимо. Гора мандарин в широкой вазе соблазняли одним запахом. Вот только конфет нигде не было видно. Ёлка, раскинув лапы, устроилась в углу зала у окна, задёрнутого шторами в бамбуковых зарослях. Средь разномастных стеклянных игрушек кого только не было: и рыбки, и снеговики, и птички, и зайчики, и даже баба Яга. Разнокалиберные шарики и сосульки ассортиментом и количеством явно доминировали. Под ёлкой на куске ваты притулились к стволу Дед Мороз со Снегурочкой. Больше всего Гришке приглянулась избушка на курьих ножках и большие круглые часы со стрелками. Но дотянуться до них не удавалось. В зоне досягаемости игрушки снять, тоже не получилось. Угрожающе трясущийся палец Ирэн с острым длинным перламутровым ногтём пред самым носом отбил разыгравшийся азарт к охоте. Потупив взор, Гришка смирился с запретом.

       Дома мама вместо ёлки повесила под хрустальной люстрой венок из сосновых веток с игрушками. Обычные круглые шары она превратила в головы зверей: волка, зайца, медведя, лисицы и белки, прилепив им самодельные носы, усы и уши. Их не то, чтобы достать было невозможно, но и любоваться приходилось, задрав голову. «Вот подрасту, тогда посмотрим, куда вы от меня ёлку спрячете!» — думал Гришка, в очередной раз, украшая миниатюрную ёлочку размером с детский валенок пластмассовыми шариками.

       Теперь, время от времени Гришка бегал на кухню к матери, тащил за подол платья к ёлке и, указывая на какую-либо игрушку, требовал немедля её, если не дать, то хоть озвучить. Через час, ощутив, наконец, не на шутку разгулявшийся голод в животе, переключил своё внимание на изобилие яств на низком столике в лёгком доступе его восьмидесяти сантиметрового роста. Поочерёдно хватая с блюд то кусочек сыра, то колбасы, устроил себе трапезу. Алина, не успевая отнимать кругляши жирной колбасы у пухлого кулачка, распрощалась с надеждой покормить сына толчёной картошкой с куриной котлетой или занять вездесущие ручонки безвредным яблоком. Гришка, протестуя, убегал в дальнюю комнату, прятался под кровать, выжидая маминого ухода. Там, оставленный без присмотра Региной пакет с крекером, безропотно делился содержимым с настойчивым мальцом. Спать, по всей видимости, Гришка не собирался. Попытки уложить его насильно одержали фиаско. Подруги недовольно ворчали: «Почему он не слушается? Дети же должны спать в это время? Уложи его немедленно!» «Должен, но, видимо, не хочет», — разводила руками Алина. Детей у них своих пока не было, поэтому понять Гришку или Алину, им было пока не дано. «Мне, что его к кровати привязать?» — поставила она окончательную точку в бесполезном диалоге. Те в ответ молча засопели, выражая, видимо, готовность немедля привести в исполнение заманчивое предложение.

       Стрелки приближались к двенадцати. Неоднократные попытки уложить Гришку и засесть за стол пораньше, проводить старый год, сожрали драгоценный час. На столе томилось предусмотрительно охлаждённое шампанское. Ирэн, достав из серванта шоколадку с вишнёвой помадкой, разломив её на кусочки, положила рядом с шампанским. Суета, усилившаяся приближением Нового года и обострившимся голодом, сосредоточила подруг на бокалах с шипящим напитком. На неустанно мельтешащего Гришку уже никто не обращал внимания. Откуда Гришка знал о сущности шоколада неизвестно. Мать с ним его намеренно не знакомила, ограничивая до предела в меню сладкое. Причиной служил диатез, поселившийся в Гришке с младенчества, растрескав пухлые щёчки и то и дело подливая нездоровый румянец. Нарушители Гришкиной диеты -  бабушка и родня, тайком сующие сахар или конфетку, на упрёки Алины отмалчивались. 
      
       В момент, когда девчонки, привстав с бокалами, собирались «чоком» встретить девяностый, ловким прыжком шаловливого кота, приглядевшим цель, Гришка в долю секунды выхватил кусочек шоколадки, сунул его в рот и нырнул под стол. Там он позволил себе насладиться праздником по-настоящему. Какой праздник без конфет? Тем более Новый год. Что тут поднялось! Подруги, едва ли сделав по глотку, принялись верещать, требуя отнять у Гришки самовольно предоставленное себе угощение. Алина в растерянности смотрела то на экранные часы Кремлёвской башни, отмеряющие последние счастливые секунды, отведённые загадыванию тайного желания, то на подруг. «Вы мне предлагаете пальцем что ли выковыривать у него шоколадку из-за щеки?» — удивлённо спросила она. Те закивали головами, напоминая лошадей, не переставая требовать: «У него же диатез! Ты мать! Отбери! Немедленно!» «Вот и лошадки прискакали! — думала Алина, глядя на подруг. —  Как Маруську напоминают. Неужто новый год будет таким несообразительно строптивым? Своих нарожайте и выковыривайте!» Молча, допив шампанское, занялась закусками.

       Гришка, рассосав свою дозу новогоднего счастья, усевшись матери на колени, моментально заснул. Он не слышал разгоревшегося из-за него сыр-бора и предназначавшихся его «непростительному» поступку упрёков. Стрелки отмеряли минуты нового года встреченного как-то не по-дружески. Все молчали. Праздник не сложился. В час ночи Алина сбегала поставить укол Славику, к удивлению не застав дома сестры с зятем. Они, оказывается, праздновали тоже не дома! Слава Богу, мама с сестрой встречала без оппонентов.
      
       Часов в пять утра, так толком и не поспав, отправилась с Гришкой в обратный путь по ночному городу. Ирэн молча сопровождала до самого дома. Снегопад закончился. Дороги, тротуары свежевыстиранные, холодные, хранящие пустые патроны разродившихся петард, обрывки разноцветного серпантина, блестящей мишуры и испустивших "дух" шариков. Дома, притихшие после месячной погони за праздником. Необъяснимой тоской об ушедшем, страхом грядущего —  ежегодное состояние наступившего утра первого января. Спящего Гришку подруги поочерёдно несли на руках. В санках восседала сумка с подарком для Гришки от Ирэн и Регины — кулёк конфет с мандаринами и набор конструктора. «А орали нельзя! —  улыбалась про себя Алина. — Сама съем!» Она-то точно не даст ни одной конфеты, пока властвует диатез. Разве что иногда кусочек?

       Как встретишь новый год…, так и проведёшь. Может это надуманная притча, но в следующем году они с Ирэн расстанутся сначала на два года, а потом навсегда.
      
А Гришкин прыжок за шоколадкой, наверняка, останется в памяти навсегда милым, забавным, неизменно вызывая улыбку. Ну, нельзя! Но если сильно хочется, то чуть-чуть можно? Первый новый год в год жизни удался. Жаль, сам Гришка его не помнит. И сфотографировать никто не успел. Кто б знал! Да разве это предугадаешь?

10 ноября 2015 г. опуб-но в 2015 г.