Путевые заметки. В Дагестане лоза еще растет...

                ДОРОГА ТУДА

     Мы едем в самый южный регион нашей Российской Федерации – Дагестан. Так уж получилось, что в этой непростой политической обстановке пришлось посетить этот благословенный когда-то край… Вот об этом путешествии и будет рассказ.
     Поезд «Екатеринбург-Баку». Ходит только по нечетным дням. Билеты куплены за месяц. И это замечательно, потому что некоторые пассажиры ютятся на третьих полках. В поезде в основном азербайджанцы, которые едут на родину. Есть и жители Дагестана, которые направляются до Махачкалы. Русских совсем мало –  7 человек. Пожилая учительница с мужем и дочерью, мечтающая покупаться в море и понежиться на теплых пляжах города Дербента, да компания из трех девушек и парня плюс собачка, отправляющихся на какую-то турбазу.
     Поезд грязный, даже удивительно грязный: все время ощущение, что невозможно ни к чему прикоснуться – испачкаешься. Внутренняя рама окна в нашем отсеке держится на честном слове, и поэтому открыть окно нет никакой возможности, иначе рама рухнет на нас. Так и едем. В полной духоте и бездействии. Трое суток. Даже сами азербайджанцы возмущаются такими условиями, говорят, что лучше бы полетели на самолете – но! дорого! А им хочется привезти что-то в свои семьи.
     Проводниками работают исключительно мужчины. Вагон не убирают. Только один раз я видела, как проводник слегка пробежался веником по ковровой дорожке перед самой границей с Баку. Зато баки с мусором, которые наполняются с головокружительной быстротой, проводник не успевает выносить: едят много, пьют еще больше – в основном холодную минералку со льдом, которую продают на каждой станции. Едят все – огурцы, помидоры, копченую курицу, колбасу, лапшу быстрого приготовления и много хлеба, в том числе лаваш, пиццу, их тоже продают на каждой остановке. Непрерывно из вагона-ресторана ходит мужчина с тележкой, в которой холодное пиво, лимонад и все та же минералка. Тележка пустеет мгновенно. Особой популярностью пользуются горячие пирожки, которые тоже разносит мужчина в белом халате (очевидно, он их и готовит). Пара стоит 10 рублей. Берут по 10 штук и больше. Картошки в них почти нет, зато кажется - соль заменяет начинку. Но тесто очень вкусное, и мы с удовольствием несколько раз покупаем их у него. Носят еще какие-то трубочки из теста с мясом внутри, но по такой жаре мясо брать мы не решаемся.
     Из больших станций запомнилась Самара. Вернее, высотное здание вокзала из синего стекла, его видно даже тогда, когда поезд отъезжает на приличное расстояние. И еще Астрахань. Совершенно интернациональный город. Кого здесь только нет! Как и на других станциях нас обступает шумная толпа: набор предлагаемого традиционный. Добавилась, пожалуй, рыба домашнего копчения. Ее возят на тележках, носят в связках, женщины поинтеллигентнее – завернутой в газету. Брать почти не берут – в такой духоте соленого не хочется, да и довезти до места назначения сложно. Но сколько же здесь проживает национальностей! Вот казахи продают сигареты, проходят продавцы русские, азербайджанцы, лезгины,  татары. Только в Астрахани, кстати, так много просят милостыню. Мое внимание привлекает высокий и необыкновенно худой  таджик в чалме, длинном белом одеянии и с маленькой девочкой, которую он ведет за руку. Это мулла, объясняют мне.  Он желает всем счастливого пути на своем языке, и некоторые подают ему деньги. Кто-то трогает меня за плечо: позади стоит необыкновенно красивая, чисто одетая юная цыганка, почти девочка, на руках у нее грудной ребенок. Она желает мне здоровья и просит на молоко ребенку. Просит как-то очень трогательно, я роюсь в кошельке, нахожу монету, подаю. Она идет дальше вдоль состава. Удивительно, но таких цыганок я еще не видела. Кстати, их – с грудными детьми – здесь не так уж и мало. Но они разительно отличаются от цыганок, которых я привыкла видеть у себя дома…
Возвращаемся в вагон, который после свежей вечерней Астрахани кажется парилкой. Больше всего от духоты страдают маленькие дети. На второй день пути они уже не бегают, а только лежат или спят, вялые, осунувшиеся. И все время просят пить... А впереди у многих из них еще несколько суток пути.

                ПОПУТЧИКИ

     Их много, и они все разные. Вот едущий на третьей полке азербайджанец Ильхан: как только освобождается верхняя полка, которую занимает его двоюродный брат, успевший все-таки купить билет, Ильхан мгновенно скатывается со своей верхотуры на нее и спит.
     Поначалу мы боимся их. Нас здесь всего две женщины, а их четверо, да еще приходят из других концов вагона земляки, и они ведут свой мужской разговор. Мы с дочерью жмемся к окошкам. Но вот буквально за несколько минут до посадки появляется паренек в спортивном костюме с билетом на вторую верхнюю полку, которая уже вся заставлена сумками азербайджанцев. Он как-то возбужден. Показывает билет проводнику, но в руки не дает. Я не могу определить – азербайджанец или русский? В вагоне полутемно. Наконец состав трогается и… до свидания, Екатеринбург. Разговор азербайджанских мужчин продолжается, проводник не торопится разносить белье, а паренек сидит рядом с ними и молчит. Я начинаю засыпать, положив голову на сумочку, стоящую на столе. Наконец белье принесено и можно укладываться. Но сидящие на наших и боковых полках мужчины так увлечены своим разговором, что мы решаемся еще потерпеть – все-таки времени только пол-одиннадцатого. И вот в полудреме я случайно бросаю взгляд налево и вижу в руках у паренька что-то зеленое. Присматриваюсь! Господи! Да это же берет пограничника! Парнишка аккуратно расправляет его и затем убирает в сумку. Тут уже я не выдерживаю и тащу попутчика в тамбур, чтобы расспросить, куда едет, сколько осталось служить и т.д. Оказывается, Женя (так зовут паренька) служит в Махачкале, едет из отпуска, опаздывает на несколько суток, так как не было билетов, но справка придет в часть чуть позже, а сейчас он все пытается дозвониться до старшины, чтобы его не теряли. Мы даем ему с дочерью свои телефоны, так как его телефон разрядился, он дозванивается, и оказывается, что на него собираются заводить уголовное дело. Женя кричит в трубку, что уже едет, он вообще очень не хочет на губу, потому что служит добросовестно и мечтает получить хорошую характеристику. И берет он, оказывается, не просто так достал, а чтобы показать, что он солдат. «А то, - говорит Женя, - закинут опять, как в прошлый раз, на третью полку, хотя у меня и место было, но проводники у меня билеты с самого начала отобрали. А теперь видели, я билеты им даже в руки не дал, пока место не занял». Вообще он очень славный этот Женя, двадцатилетний российский солдат, волею судьбы закинутый так далеко от родины. Он в какой-то день вступил в политический спор с одним из азербайджанцев. И хотя земляки азербайджанца всячески поддерживали своего, говоря, что Женя очень молод и жизни не знает, я внимательно слушала все, что говорит этот парнишка, наблюдала, как корректно и с достоинством, не повышая голоса, вел он свою линию. И чувствовала, честное слово, материнскую гордость, что вот ведь – каких-то 20 лет, а как много парень передумал, перечитал, вынес из этой жизни. Не было, знаете ли, за державу обидно! Спасибо, Женя.
     Перед Махачкалой Женя немного нервничал, хотя виду не показывал. Но есть ничего не ел, а только молча курил в тамбуре. Надел форму, берцы.
     - Знаешь, Женя, у царя Давида было кольцо, а на нем надпись…
     - Какая? – вскидывает Женя печальные глаза.
     - Все проходит или все пройдет, точно не помню.
Женя задумывается, опустив голову, а потом молча кивает головой, что означает – мудрость еврейского царя пришлась сейчас ему «в тему». Служить Жене осталось 9 с половиной месяцев. Это много и мало. Я что-то еще спрашиваю, но Женя уже не с нами, он уже там – в части.
     Махачкала встречает нас жарким южным солнцем, гомоном толпы, погрузкой в соседний вагон каких-то ящиков с продуктами и… отсутствием старшины, который обещал встретить. Мы стоим с Женей и озираемся по сторонам. Наконец Женя решает идти к центральному выходу вокзала, вскидывает сумку на плечо… и тут слезы градом брызгают из глаз, я крепко целую его по-русски – три раза, крещу     – и Женя топает через рельсы. Когда мы уже проехали здание вокзала, один из азербайджанцев, слегка повернувшись ко мне, говорит: «Встретили его. С военным каким-то он в дверях разговаривал…» Я счастливо улыбаюсь и желаю парнишке еще раз всего хорошего.

                ДЕРБЕНТ (ПЛЯЖИ)

     Бывший когда-то курортный город – нынче он поражает безлюдием и заброшенностью своих пляжей, на которых, говорят старожилы, яблоку негде было упасть от туристических баз, палаток и просто отдыхающих дикарями. Самый чистый пляж находится на окраине города – так называемой Косе. Полуразбитая и дребезжащая маршрутка довезет вас с другого конца Дербента сюда за пять рублей. Затем минут пять ходьбы по белой выжженной солнцем дороге - и вы на берегу моря, где в 9 часов утра, как правило, ни души. Обрывки бумаги, пластиковые бутылки, песок вперемешку с ракушками – и до самого горизонта сизоватое у берега и темно-синее вдали каспийское море. Теплое, соленое и, как говорят все те же старожилы, опасное поздней осенью своими подводными течениями…
     Но вот время близится к 10-ти, и на пляж начинают подтягиваться мужчины. Их не больше 5-6-ти человек. Они приезжают на машинах или приходят пешком: сидят, загорают, о чем-то разговаривают, иногда шумно заходят в воду и, недолго поплавав, выходят на берег. Вообще я заметила, здесь никто далеко не заплывает. Может, из-за тех самых подводных течений? Кроме того, дно очень неровное – можно идти метров 50, и все будет мелко, потом яма, где ноги не чувствуют дна, и снова мелко.
     Несколько раз я видела целые семьи, приезжающие из горных селений покупаться, как они говорят сами, в соленой воде. Женщины купаются в свободных широких платьях и платках, девушки – в обычных купальниках. Они шумно радуются воде, подолгу не выходят из моря и проводят на берегу целый день, приезжая на несколько дней. В машине же переодеваются в сухое, а затем садятся на берегу за семейную трапезу.
     Ближе к вечеру на машинах подтягиваются уроженцы Дербента со своими семьями – отдохнуть. Детей становится больше, прибрежная полоса пестреет немыслимых расцветок надувными кругами и матрасами.
Днем часто прибегают ватаги местных мальчишек, они, как правило, катят огромную черную камеру, с шумом забрасывают ее в воду и все дружно, что-то гомоня на своем языке, начинают взбираться на нее, отталкивая друг друга, затем прыгать, кувыркаться в воде, плавать наперегонки - в общем, ничем не отличаясь от наших российских ребятишек.
     На пляжах одиноко стоят кабинки для переодевания, оставшиеся с забытых советских времен. Они еще сохранили голубой цвет с нарисованными желтыми корабликами, но ржавчина медленно подтачивает их, переодеваться в них невозможно, потому что, рассчитанные на большое количество отдыхающих, они находятся на приличном расстоянии от берега, а уходить туда, где нет ни души, кроме мусора и проезжающих по дороге машин, набитых битком мужчинами, что-то кричащими вам на ходу, - небезопасно. Поэтому сохнем на берегу и едем домой в купальниках. Добираться до моря оттуда, где мы живем, в общей сложности час. Говорят еще, что на городском пляже народу чуть-чуть побольше, встречаются и русские, но я, побывав там один раз, особой разницы не заметила. Запустение царит везде.
     Особый бич пляжей – коровы. Но это не на Косе, а на другом пляже – местного значения. Трава в окрестностях сухая, одни колючки, поэтому коровам есть целый день практически нечего. Они меньше ростом и намного худее наших коров. Медленно бредут они, отыскивая в песке арбузные корки, кусочки хлеба, какие-то растения. Если арбузная корка крупная, корова долго сопит над ней, но съесть не может. Стадо идет очень медленно, исследуя берег предельно тщательно. У самой кромки воды еле перебирает ногами теленок. Ему почти ничего не достается из найденного коровами, и он с любопытством смотрит на мою желтую футболку, лежащую на песке. Волны накатывают на его небольшие копытца, но он настолько увлечен нами, что забывает про все. Мы тоже смотрим на него, пока не слышим за спиной шумное дыхание – пока мы любовались купанием коричневого телка, его «родственница» зажевала-таки мою ярко-желтую футболку. Размахивая полотенцами, мы отгоняем коров громкими криками. Они отходят очень спокойно на не совсем почтительное расстояние и как ни в чем не бывало продолжают свое важное дело. Лишь один теленок, еще, видимо, к этой жизни не привыкший, отскакивает метров на десять и начинает играть с набегающей волной, иногда доставая ее шершавым теплым языком. Теленок он и есть теленок…
 
                БАЗАР

     Помните фильм «Бриллиантовая рука», который снимался в Узбекистане? Улицы Дербента мало чем отличаются от тех мест, где проходили съемки этого фильма. Те же узенькие улицы, старые дома с множеством арок, дворов, тупиков и …горами мусора на обочинах. Особенно много его в районе базара. Кстати, на центральной площади города стоит бронзовый памятник Ленину.
     На тротуаре при подходе к рынку расположились торговцы со своими коробками, ящиками, а то и просто мешками. Продают все: помидоры (3 рубля килограмм), огурцы (от 5 до 12 рублей), персики, груши (от 15 до 40 рублей), баклажаны, капусту, морковь, картошку, лук, инжир, ежевику, кизил и т.д. Это продавцы из ближайших селений. Они сидят на тротуаре до вечера и готовы сбавить вам цену, лишь бы вы купили. Здесь основной доход этих людей, так как средняя зарплата в Дербенте 1,5-2 тысячи рублей. В селениях и того меньше. Но удачно продав овощи со своего огорода, а помидоры созревают здесь дважды – в конце июня и в августе, люди покупают машины, справляют свадьбы, одевают детей к школе. И наоборот, если продать удачно сельхозпродукты не удается – машины продаются. Кстати, персики и многие фрукты, как объяснили мне здесь, везутся из Азербайджана, поэтому и цены на них соответственно высокие – до 40 рублей. Они и формой отличаются от местных персиков – более крупные и сочные. Продажей фруктов часто занимаются перекупщики, которые на тротуаре не сидят, а торгуют только на самом рынке.
     Много молочной продукции собственного изготовления – сыры всевозможных видов, молоко, творог. Но это уже на самом рынке.
     Восточный базар – это особое место. У него свой колорит и даже запах. Вот рыбные ряды – чего здесь только нет. Рыба вяленая, сушеная, копченая, соленая, полусоленая, свежая. В связках, бочках, пластмассовых бачках, просто разложенная на прилавке. Селедка, осетр, чехонь, вобла… Вас зазывают, но выдержать эту смесь запахов, действительно, трудно, и стремишься проскочить рыбный ряд как можно быстрее. Между прочим, продают порубленные куски громадного осетра - на шашлык. Торговцы доверительно советуют: "Только не запивайте шашлык холодной водой - опасно для здоровья!.." В мясных рядах та же картина. Свежайшая баранина, целыми тушами и разделанная, фарш ее стоит от 100 до 110 рублей – как сторгуешься. Кстати, котлеты из свежего бараньего фарша очень вкусные и мало чем отличаются от говяжьих. Говядины на рынке вообще мало. Единственное, чего не видела ни разу, - это свинины. Мусульмане не едят свинину. Но, говорят, за деньги здесь можно купить все. Продавцы в мясных рядах исключительно мужчины.
     Особо хочу сказать о винограде. Он здесь всех видов и расцветок – от иссиня-фиолетового, бордово-малинового до изжелта-зеленого и изумрудного. Вкус потрясающий. Особенно нам понравился сорт «мускат». Виноград довольно дорогой по местным меркам – 30-35 рублей. Но его очень много. Над прилавками роятся мухи, пчелы, осы. Продавцы щедро дают пробовать от любой грозди, у каждого продавца есть пакет, в который он аккуратно пересыпает товар со словами «Кушайте на здоровье!».
     Ряды со всевозможными восточными приправами: капуста желтая, малиновая, морковь. Глаза разбегаются, а слюна нервно сглатывается, потому что ничто не сравнится с восточной кухней по количеству приправ. Тем не менее мы не знатоки, поэтому ограничиваемся знакомыми нам базиликом и петрушкой. Я заметила, что зелень здесь дорогая – для сравнения, килограмм отборного репчатого лука стоит 12 рублей и ровно столько же стоит пучок петрушки или небольшой пучок зеленого лука. Говорят, местные жители не употребляют в пищу зеленый лук…
     На выходе с рынка нам предлагают купить или продать доллары по курсу, на что мы разводим руками, мол, чего нет того нет, и, лавируя, пытаемся пройти к маршруткам. Удивительно другое, купюры достоинством в 50, 100, 500 и 1000 рублей в приличном состоянии, десятирублевки же настолько ветхие и старые, что их страшно брать в руки. Говорят, местный банк их даже не обменивает. Деньги достоинством меньше рубля вообще не в ходу.
     В принципе «дорого» (то есть так же, как у нас) стоят только привозные товары: пиво и квас в пластиковых бутылках, масло растительное и сливочное (из Белоруссии). Килограмм такого масла стоит от 60 до 75 рублей, но масло удивительно вкусное. Трудно найти хорошую вареную колбасу. В магазинах ее нет. На рынке «Молочная» московского производства стоит 130 рублей килограмм. Хранится в холодильниках. Местные сосиски и колбасы выше цены 50 рублей не поднимаются, но и вкус у них соответствующий. Очень вкусная минеральная вода местного разлива «Рычал-Су». Мы пьем ее литрами – жара.
     И чуть не забыла – практически на каждом углу вам предлагают «очень хороший» коньяк. Недорого. Заметив на наших лицах малейший интерес, тут же осведомляются, сколько мы будем брать. Но, как говорилсь все в том же фильме «Бриллиантовая рука»,  «руссише туристо – облико морале!» Шутка.

                ДЕРБЕНТ

     Это российская земля, хотя в Дагестане проживает более 38 национальностей. Прежде всего это, конечно, лезгины. Среди них много голубоглазых, русоволосых. Кроме того, аварцы, табасаранцы, даргинцы, камыки и т.д. Живут здесь и азербайджанцы, русские, евреи, татары. Говорят на лезгинском, русском, табасаранском… Причем табасаранцы не понимают лезгинского и наоборот. Нам сложно разобраться во всех этих особенностях национальной специфики. Но скажу одно – национальные традиции проявляются очень сильно прежде всего в отношении к женщине.
     На улицах Дербента вы не встретите курящую женщину. Никогда. Второе – я ни разу не увидела ни одной детской коляски. Детей носят только на руках. Вот типичная картинка: идет семейство – отец, девочка лет пяти, мать с маленьким ребенком на руках. Женщина стройная, в длинной юбке, модной блузочке, красивые туфли на шпильках, несет на руках малыша. Всю дорогу, а шли они метров 500, отец даже не предложил взять ребенка на руки. Как объяснили мне все те же старожилы, женщина в Дагестане, если выходит замуж, сидит дома, а с ребенком гуляет во дворе, где ее никто не видит. Муж ездит за продуктами сам, жена достаточно редко выходит из дому, и только с разрешения мужа.
Мужчины в Дагестане, заметила, любят хорошо одеваться. Магазинов женской одежды я почти не видела, зато магазины мужской одежды – на каждом углу. Тем не менее много хорошо и со вкусом одетых женщин. Но это город, в селениях, думаю, картина совсем другая – там всю тяжелую работу по дому выполняет женщина. Я видела этих женщин – в темных одеяниях, повязанных платками, с натруженными руками и печальными глазами, – едущих по каким-то делам в город. От них исходит едва уловимый и необыкновенно приятный запах высушенных солнцем горных трав.
     Вообще женщины в Дагестане очень женственные. Я видела только пару раз дам в брюках. Все женщины, как правило, с роскошными длинными или средней длины волосами, чаще всего распущенными. С короткими стрижками почти нет. Особое внимание женщины уделяют ногам – ухоженные ногти, красивые, с обязательными украшениями туфли или сабо, иногда перстни на больших пальцах ног, про кольца на руках и серьги в ушах я не говорю – это обязательный атрибут женщины Дагестана. Небольшие уютные, отделанные по последнему слову дизайна ювелирные магазинчики на каждом шагу. Большую часть на витринах занимает турецкое золото, но есть и потрясающие по красоте отделки дагестанские браслеты из серебра...
   Еду в маршрутке. Окна открыты настежь. Входит очередная пассажирка. Аромат пряных восточных духов тут же заполняет пространство, гармонично сплетаясь с тёплым живительным воздухом и морской свежестью…

                «ИНОСТРАНЦЫ»

     За шесть суток пути (туда и обратно) мне пришлось пообщаться с большим количеством азербайджанцев. Едущие на родину из России живут и работают, по их словам, или на Севере, или на Урале, или в Казахстане. Все они имеют большие семьи у себя дома, которым регулярно высылают деньги. С собой везут немного. И в этом свой расчёт: после Самары по вагону постоянно проходят омоновцы, милиция, требуя предъявить все имеющиеся документы. Придираются ко всему, спрашивают справки на право проживания в России и т.д. Наверное, это правильно, но сами азербайджанцы говорят, что даже если документы в порядке, то все равно найдут, к чему придраться. Причем, по словам моих попутчиков, не так лютуют российские пограничники, как их соотечественники, когда поезд пересекает границу. Не буду скрывать, что моим спутникам приходилось платить на российской территории определённую мзду. Правда, платили не все. Вот черноволосый, смуглый, похожий на цыгана Амин сказал, что у него денег нет, и его полтора часа водили по всему составу. Вернувшись, он тут же купил себе часы на ту сотню, которую у него не смогли выманить проверяющие. По-мальчишески неугомонный, Амин не был в Азербайджане несколько лет - сейчас едет выдавать старшую дочь замуж. Кстати, у Амина есть «серьезное» нарушение – нет российского гражданства, хотя он постоянно проживает в России.  «Я служил в Сургуте, - с грустью рассказывает мне Амин, - сейчас живу в Ямало-Ненецком национальном округе. Езжу туда и обратно уже 20 лет. В России не могу получить гражданства, так как нет справки из Азербайджана, что я не сумасшедший.  Мне много раз давали такую справку в Азербайджане, где на бланке написано по-фарси, что я не псих. Она не катит. Поэтому я все время продлеваю гостевую визу. Но, правда, сколько я в своем городе живу - столько тамошняя милиция там не живет: начальники меняются постоянно…»
     - Но неужели у вас на родине совсем нет никакой работы? – спрашиваю я, поражаясь человеческому долготерпению.
     Отвечают мне все хором. Вот один из ответов: «Едут ведь на заработки в основном из сельскохозяйственных районов. Когда распался Союз в 1991 году – у нас отключили на три месяца электричество, газ. Я всю жизнь продавал лимоны, кормил семью. Лимон что маленький ребенок – требует постоянного ухода, растет в теплице. Но зато и дает урожай круглый год, в отличие от мандаринов, апельсинов. И если температура ниже нуля, нужен подогрев… В 1990 году я потерял все» (Официально Советский Союз распался в 1991 году, но мои попутчики упорно называли 1990 год. – прим. Автора.) Остальные кивают головами. «У нас же была война. На людей устраивали облавы: хочешь не хочешь воевать – заталкивали в машины и увозили. Мне удалось убежать», - импульсивно добавляет Ильхан. Кстати, уже в Дагестане я столкнулась с другой национальной бедой, которая переживается не менее остро. Местные жители не могут спокойно смотреть на молодые виноградники, которые тянутся на многие сотни метров. «Разве это виноградники? Разве из них будет доброе вино? – сокрушаются они. – Все старые виноградники вырубили под корень, когда в стране был объявлен «сухой» закон. Теперь сколько еще ждать, пока вырастет настоящая лоза?..» (Через десять лет в Абхазии я слышала точно такие же слова стариков, которые относились к лозе как к божьему творению… - прим. Автора.)
     Они привычны ко всему, тертые, битые, не могущие найти  у себя на родине работы, азербайджанцы. Они чем-то похожи на больших детей. Когда по вагону проносят различные товары (а их проносят постоянно – игрушки, парфюмерию, сувениры, постельное белье, одежду, часы и т.д.), они шумно приветствуют торговцев, пересматривают-перещупывают весь товар, с огромным удовольствием торгуются и, выторговав рублей 50, покупают в подарок какую-нибудь безделушку. Особенно их восхитила зажигалка в виде пистолета, которую они почему-то не купили. Перенюхав все флаконы с одеколоном у торговки, они взяли парочку и обрызгали всех сидящих с ними, нас в том числе. Аромат стоял до конца поездки.
     Удивительно теплое отношение друг к другу. Вот один азербайджанец, выпив в начале пути стакан спирта (у него посадили сына), два дня лежал не вставая – обезножел. Надо было видеть, как трогательно заботились о нем остальные: под руки водили в туалет, поили с ложечки холодной минералкой, кормили, хотя он не был им даже знакомым. К вечеру второго дня он отошел и, уже сидя у нас, рассказывал всей компании на своём языке, что ему пришлось пережить. Все слушали внимательно, не перебивая, сочувственно покачивая головами.
     Очень любят детей. Причем не делят на своих и чужих. Около мужчин все время крутился Рамазан, место которого было в другом конце вагона. Сначала я даже подумала, что один из мужчин его отец – так обнимал его мальчишка, дергал за усы, а тот играл с ним. Но потом убедилась, что десятилетнего крепыша с хитрыми карими глазками любят и привечают абсолютно все мужчины в поезде. Ему покупали горячие пирожки, звучно хлопали по спине, разыгрывали, по очереди держали на коленях… А Рамазан «в благодарность» блокировал работу туалета на несколько часов. Только когда выстроилась огромная очередь, догадались позвать проводника – оказалось, Рамазан наблюдал в открытое окно туалета (остальные окна в вагоне не открывались!) проплывающий пейзаж. Мне же он по секрету сказал, что видел вертолеты, поэтому закроется в туалете еще не раз. После этого я, подходя к запертому туалету, дергала ручку и кричала в цель: «Рамазанчик, пусти, это я!»  Один раз на мой зов вышел пожилой азербайджанец и очень странно посмотрел на меня.
     Не скрывали попутчики от меня, что в России у некоторых есть другие семьи с общими, прижитыми уже на чужбине, детьми. Причем семьи знают друг про друга.
     - Собираетесь когда-нибудь на родину возвращаться? – спрашиваю я Амина.
     - Когда старый буду, вернусь… Русскую жену с собой возьму. У нас есть русские кладбища. Вот так мусульманское кладбище стоит (показывает пальцами на столе), а вот так – русское. Между ними оградка. Я скажу: «Похороните нас рядом, а оградку уберите…»
                (Продолжение следует.)
                2005 год