Мать-и-мачеха

                Алексей Часов

                МАТЬ-И-МАЧЕХА

     Это был самый обыкновенный заброшенный  дом, каких  немало можно  встретить в русских деревнях. Заброшенность, как правило, - свидетельство поиска  бывшим  хозяином лучшей доли. И, видать, не напрасного, если судить по тому, что он сюда больше  не возвра-щается.
     Переломленная   надвое  крыша,  перекошенные окна  да  и  весь дом, на добрую треть вросший в землю, кричали  о его обреченнос-ти. Жалкое  подобие  тына, развалившегося  местами, окружало  зе-мельный  участок с царящим на нем запустением. Полынь  и крапи-ва, репейник  и  чертополох,  разгулявшиеся  на  завоеванном  здесь приволье, густо заполонили огород, и  три  старые  яблони  по  пояс тонули в высокой сорной траве.
     Небольшой  дворик  сплошь и начисто запрудила мать-и-мачеха, словно со всех дворов  деревни  собравшаяся сюда  и пышным  ков-ром  из  широких  звездчатых листьев  своих  укрывшая  землю. По-следние лучи заходящего солнца прощальными багровыми  отблес-ками ласкали этот зеленый ковер. И с исчезновением их он потерял свою  прежнюю  окраску, приобретя  сероватый,  землистого  цвета оттенок.
     Я не случайно  забрел сюда, в это уединение. Я искал его, склон-ный  по натуре и характеру к временному одиночеству. Не так уж и часто выпадает возможность остаться наедине с собой, чтобы  взве-сить  свои  дела и  поступки. Может  быть  потому  и  продолжается счет ошибок житейских.
     Рабочий  день  кончился,  расставшись  с  нами  до  утра, которое
обещало продолжение покоса и скирдовки, щедро предоставленных нам  июньской  подшефной  деревней. Чувствовалась  усталость  от дня минувшего, но спать не хотелось. Не выходило  из головы  уди-вительное обилие мать-и-мачехи. Откуда ее столько здесь?
     Объяснить это можно было лишь одним: ответной защитной  ре-акцией  на ее уничтожение.Ведь, скажем, если усиленно истреблять волков и оставить их самую малость, то через год-другой количест-
во  их  неизмеримо  возрастет. Здесь  срабатывает  природный  сим-
птом  отчаянного стремления к сохранению рода, передающийся от погибающих  к живым. Согласно  ему  последние  восстанавливают нарушенное в природе равновесие  и даже превышают  его – на вся-кий случай.
     Возможно, то же самое  происходит  и в растительном  мире. Так ли, мать-и-мачеха?
     «Так»,  - послышалось  мне, словно  вздох, отчего  спина  у  меня похолодела.
     Что это? То ли трава  откликнулась  шелестом  широких  листьев своих  от  внезапно  набежавшего  ветерка, то ли шорох  пробираю-щейся  по ней  кошки  или какой  другой  живности? Я  склонялся к первому. Ответ был, хотя и не очень внятный, но ожидаемый мною, верящим  в способность услышать голос трав, доступную далеко не каждому.
     Вновь  послышался  шорох, в котором настолько отчетливо  про-ступил  звук скрипнувшей двери, что я невольно о бернулся к полу-развалившемуся  крыльцу дома с покосившимся  навесом и сломан-ными перилами. Там никого не было.
     Выглянула  луна  из-за темной  густой  кроны  придорожного то-поля, бросив  свет  на дворик. И  вдруг, словно  потревоженный  хо-лодным  лунным светом, травяной ковер шевельнулся и стал свора-чиваться  в серебристый  рулон. Через  мгновение  он  обнажил всю территорию дворика и слился с серым забором.
     Оконное  стекло  тоже  поймало лунный свет, отчего показалось, будто в доме зажгли лампу. Чья-то тень проявилась в окне, из кото-рого  до меня  донесся еле слышный разговор. Любопытства ради я приблизился  к нему и заглянул внутрь. В комнате  были женщины. Одна  –  молодая, другая  –  заметно  старше. По-видимому, дочь  с матерью. Разговор стал слышнее, теперь я отчетливо  различал каж-дое слово.
     - Как же ты могла? – говорила старшая из женщин. – Господи, да как же  ты могла такое? Стыд, позор… Принести в подоле. Да у нас в роду такого не было…   Ну, что ты молчишь?
     - Я не знаю, мама, - ответила  молодая, тяжело  поднимаясь  с та-
буретки и держась руками за живот.
     Только сейчас я заметил, что она в положении.
     - Да ты хоть знаешь ли, кто он?
     - Зачем ты так, мама?
     - Я тебя спрашиваю, кто  муж  твой… отец вот этого? – мать  по-казала на дочерний живот.
     Та молчала, понуро опустив голову.
     - Ну, наградила, - кипятилась  мать. – Я ли тебя  не берегла, чуть ли  не за руку водила!.. За что, за что  такое?.. И что соседи скажут? Позор, позор  на всю округу!.. Кому ты нужна теперь, такая?.. В об-щем, ступай!
      Она  решительно  приблизилась   к дочери  и, взяв  ее  за   плечо,
указала на дверь:
      - Ступай! И без мужа не возвращайся. Слышишь! Такого позора я не переживу…
     Свет в окне  погас и стало темно вокруг. Луна исчезла за облака-ми, словно стыдясь подсмотренной ею житейской сцены. Но, будто опомнившись и уверовав в правильность своих действий, снова вы-глянула,  осветив  землю. И словно  от  прикосновения  волшебных лучей  ее  вновь  зажегся  свет  в окошке. Одинокая старая женщина металась по комнате, словно не знала, куда себя деть в этот момент.
     - Что  же  я наделала? – бормотала  она. – Что  наделала? Родную дочь из дома…  Как же быть-то теперь?
     Женщина  остановилась  и ощупью, как  слепая, подошла к табу-ретке, вздохнула и присела на край ее.
     - А может, вернется? – задумчиво  произнесла  она. – Ведь  пого-рячилась  я. Может, поймет. Неужели  не вспомнит  о родной  мате-ри? Сама же ею будет…
     Женщина зарыдала, уронив  лицо  в сухие  сморщенные  ладони. Луна, словно  любопытствуя, что  будет дальше, широко  разметала облака  и, казалось, спустилась  еще ниже  с небесной  выси, отчего вокруг стало еще светлее, как на исходе дня перед сумерками. Из-за забора донесся разговор женщин. Голос одной был уже знаком мне.
Он  принадлежал  хозяйке  дома. Сомнений  не  было, Так как окно было погасшим.
     - Ты что, Марея? – спросил  дребезжащий старушечий голос. Ко-го ждешь?
     - Да вот на волю вышла. Что-то голова разболелась.
     - На тебе лица нет. Ай, занемогла? Настыла, что ль, где?
     - Наверно.
     - А ты травки попей. Завари  и попей. Мне вот тоже  третьеводни занедужилось. А попила  мачимачехи  и все как рукой сняло. Да вот она, мачимачеха, у забора.   
     - Где мачеха? – хрипло  спросила  Марья. – Кто мачеха? На  кого ты?..
     - Да ты что, Марея? Трава такая… мачимачеха называется… Вот эта, видишь?
     - Ну, вижу… трава,  конечно… А ты – мачеха. Ну  ладно, ступай, Степанида. Я уж сама разберусь как-нибудь.
     - Ой, голуба, что-то неладно с тобой, - послышался  удаляющий-ся ответ Степаниды. – А ты все-таки попей травки-то.
     - Ладно, ладно, - пробормотала Марья.
     Сквозь щели в заборе было видно, как женщина подошла к нему и, наклонившись, сорвала широкий лист.
     - Так это ты – мачеха? – глухо спросила  она и, вновь  наклонив-шись, стала рвать траву, отбрасывая ее от забора.
     Окончив дело, повернулась и пошла за дом, наверное, к калитке. Мне  стало  не по себе  от мысли оказаться замеченным ею в ее дво-ре. Возникло желание убежать, перемахнув через  полуповаленный забор. Но тут же его одолело овладевшее всем телом необъяснимое состояние  скованности. И когда  женщина  вывернулась из-за угла, мне уже ничего  не оставалось делать, как создать  видимость, что я ищу  здесь  что-то… возможно, ножик  свой,  заброшенный,  якобы, дружками в этот двор шутки ради.
     Ответ был приготовлен  на всякий случай. Но он  не потребовал-ся. Марья  шла мимо, не замечая меня. Взгляд ее  был  устремлен на землю. Было  в нем что-то  странное: ищущее и в то же время пони-
мающее  бесполезность  поиска. На растерянном  лице чуть заметно подрагивали губы. Марья остановилась.
     - Мачеха… вот  ты  какая,  - негромко  произнесла  она.  – Уже  и здесь  нашла  место. Что же  ты, укором  явилась  сюда? Думаешь, я мачеха для дочери своей? Не верю, слышишь, не верю. Не место те-бе на моем дворе. Убирайся.
     Женщина  стала  быстро  вырывать траву, отбрасывая ее в сторо-ну. Время от времени слышалось  марьино «так». Наконец, она  вы-прямилась   и  повернула  в  мою   сторону   удовлетворенное  лицо. Вдруг  удовлетворение  сменилось удивлением, от которого по спи-не у меня пробежали мурашки. Я подумал, что замечен Марьей. Но она  уже  смотрела  не на меня, а на землю. И я увидел  вновь  окру-жавшую ее, невесть откуда взявшуюся, мать-и-мачеху.
     - Так, - произнесла Марья, постояв  немного в раздумье. И вновь принялась  срывать  траву.  Но, судя  по обилию  ее,  работы  теперь предстояло  значительно  больше. Однако  женщина,  как  коренная крестьянка, которую трудно удивить работой, не сдавалась. Вскоре, чувствуя усталость, она опустилась  на колени, действуя руками так же быстро и неистово.
     Травы, казалось, не уменьшается. Мало того, что она  неожидан-но появлялась на новом месте, но и вырванная как бы снова враста-ла  в землю. Марья  выбивалась из сил, но  не отступала  перед  тра-вой. С лихорадочно  горящими  глазами  на почерневшем, изборож-денном  морщинами  лице, она боролась за свой двор. Какое-то  ди-кое  исступление  владело ею, что казалось, она и сама не понимает что творит. Механически работая руками, она уже  не думала о том, чтобы вытащить траву с корнем. Лишь бы  уничтожить  все эти  не-навистные широкие листья, только бы их, а там уже можно бы и от-дохнуть.
     Но отдыха  не предвиделось. И окончательно  выбившись из сил, Марья  остановилась, выпрямила спину и, тупо глядя на траву, под-нялась с колен, словно  поняв тщетность дальнейших усилий своих. И вдруг  с какой-то  дикой, отчаянной  решимостью  принялась  ме-таться  по двору, пытаясь  втоптать  траву  в землю. Что-то дьяволь-
ское, граничащее  с сумасшествием, сквозило в этой  пляске  обезу-мевшей женщины. Но примятый поначалу участок ковровой зелени буквально  через  мгновение  вновь  выпрямлялся. И казалось, в  це-лом мире не найти силы, способной уничтожить эту траву.
     Запыхавшаяся  Марья остановилась, с судорожным  усилием  пе-реводя  дыхание, и вдруг, схватившись  за голову, с душераздираю-щим  воплем  рухнула  наземь. Он  был  коротким, этот  вопль, обо-рвавшийся  так же неожиданно, как и начался, холодом обдав серд-це и тут же вызвав сомнение: а был ли он?
     Двор   был    пуст,  лишь  мать-и-мачеха  устилала  его  прежним плотным   ковром,  как  бы  развернутым  безумной  женщиной.  За-скрипело  развалившееся крыльцо дома, словно кто-то по нему сту-пал,  и затихло, отдыхая после непомерной тяжести, выдержать  ко-торую  ему потребовалось  немало усилий. А за забором тихий жен-ский голос спросил:
     - Похоронили Марею?
     И другой – дребезжащий старушечий – ответил:
     - Отмаялась, грешная.
     Все   смолкло.  И  я  остался  наедине  с  тишиной,  наполненной бледным  светом  луны, равнодушно  взиравшей  с небес  на старый заброшенный дом.