Звуки дома

"Само по себе сердечное пожелание не является злым. Но вещи, пусть даже и не греховные, пленяя частичку моего сердца, уменьшают мою любовь ко Христу. Если я желаю получить что-то полезное, например, книгу, и это полезное пленяет частичку моего сердца, то такое пожелание недобро. Почему книга должна пленять часть моего сердца? Что лучше - хотеть книгу или вожделевать Христа"?

Старец Паисий Святогорец


Бой часов начинался со второго этажа – его начинали старинные настенные часы. Часы были немецкие – это ещё дед Иван привёз после войны и всегда называл их «трофейные». Такое уважительное величание часов придавало значения в глазах родственников и сами они, вмонтированные в тёмный деревянный футляр, сантиметров пятьдесят длинной, имели благородный вид с утонченным циферблатом с римскими цифрами на нём.
Динь-бом! динь-бом – начинали они свой заведенный цикл; ему вторили часы первого этажа: сначала в них срабатывал лёгкий щелчок завода, потом слышался непрерываемый шум боевого взвода: т-с-с… а сам бой начинался как бы со вздоха: и-ха-бом – динь, и-ха-бом – динь…
В него включался звонкий бой часов, стоящих на низком с кривыми ножками комоде арабской работы: динь-дили-бом; динь-дили-бом. Что хозяйки хранили в этом комоде? Он никогда не замечал, чтобы дверцы при нём открывали, впрочем, наверное, два полных сервиза, купленных в комиссионном магазине: один чешский сине-золотой, а другой итальянский с жеманными сценами солнечного быта.

Когда он был дома и отдыхал в задумчивости в глубоком удобном кресле, то всецело подчинял свой слух этому перезвону-перебою. Завершался трезвон долгим угасающим лёгким гулом висевшей рядом с комодом на стене гитары с небольшим изящным корпусом. По изяществу и утонченности линий гитара напоминала женские формы; по краям корпус был инкрустирован перламутром, также и вокруг резонаторного отверстия шла инкрустация из разных пород дерева и перламутра, а на головке грифа был привязан розовый шелковый бант – это ещё Дуська привязала много-много лет назад, а так – будто вчера. Вот в этом, как бы дамском корпусе, угасающий звук держался дольше всего.
Ему не нравилось, если кто-нибудь из домочадцев продолжал говорить в момент этого созвучия вещей, и он нарочито прикрывал глаза, как бы говоря:
-Тише, помолчи.
И особенно финал с замиранием отзвука в этом музыкально-ритмичном звучании был таинственно значимым, и его нужно было провожать до самого упора, пока ухо могло улавливать тающий звук.

Вообще – дом был наполнен какой-то сдержанной гаммой отголосков, которые его хозяйский слух тонко различал в мягкой тишине двухэтажки. Вот, например. разве кто-нибудь из обитателей дома слышал, как вдруг вздохнут стены жилища и разойдётся этот вздох по всему дому, причем вздох этот был всегда разным: то он звучал нотками сожаления о их с Дусей  давнишнем разводе – «Эх, Дуська, Дуська…» То вздох выражал чуткую скоротечность бытия: «Говорил как-то Вовка, что надо бы дом освятить, да всё руки не доходили, а теперь…»
Вот вчера, к примеру, ему послышалось во вздохе дома какое-то сожаление о прошедшей крепости – ну, надо же, ведь совсем недавно дом был нов и крепок, и еще не наполнен вещами. Правда и тогда в минуты затишья от суеты он слышал вздох, но относил это к тому, что дом даёт усадку, однако вздохи, начатые с самого построения дома, продолжаются и по сей день. Теперь вещей в нём много: на втором этаже после смерти матери он устроил себе кабинет, сломав перегородку спаленки – сделал большую полукруглую арку. Эта арка соединяла две комнаты и кабинет смотрелся солидно. Помнится, когда приехал брат, и он ему показывал этот кабинет после реконструкции, то братниному восхищению не было конца:
-Ох, Евгений!.. Вот это да! Ого, сколько ты книг приобрёл!
-Приобрёл то приобрёл, а читать некогда. Думал, на старость лет сяду в кабинете и почитаю какой-нибудь роман, да всё некогда. Я и машинку печатную купил – мемуары свои писать вот, видишь.
 
На кабинетном столе (Пруссия) стояла новенькая печатная машинка под высокой настольной лампой а-ля кремлевский кабинет Ленина.
-Да, Евгений, здесь явно не хватает на стене твоего портрета вот в этом архалуке с трубкой в руках – а, ты же уже не куришь!
-Не курю, а трубка есть! Купил в комиссионке, думаю, а чего бы не купить такую вещь.
Он открыл ящик стола и достал из него красивую коробочку, а из неё курительную трубку. Демонстративно вложил себе в рот и, парадируя кавказский акцент, произнёс:
-Ну, что же, товарищи,- все собрались?

Да, давно это было, а будто вчера.
Сколько сил вложил он в этот дом!.. теперь даже трудно представить себе, что каждый гвоздик вбит его руками.
И много ещё красивых, но совсем ненужных вещей мог бы сейчас продемонстрировать Евгений, но:
-И брат есть! и сыновья есть! хоть бы один мудак приехал! – как-то в сердцах воскликнул он, сидя один за столом в столовой.
-Зинка, а ну – накрывай на стол, да неси из подвала бу-утылочку коньячку, будем с тобой веселиться!

Да, много чем изобиловал его дом и только он сам никак не вписывался в этот мир вещей, хотя всячески стремился к этому, ведь не сегодня-завтра он умрёт, а вещи ещё будут жить в этом доме, которому он отдал столько сил.

Апрель 2016 год.
 г.Алчевск