Открытие

Мария проснулась в пять пятнадцать утра с мыслью: «Я – ведьма». Сильно удивилась тому, что прозрела только сегодня, в день своего пятидесятилетнего юбилея.
Накануне утром муж обидел несправедливо, просто от плохого самочувствия и дурного характера.
– Ты же знаешь, нельзя меня обижать, опять неприятности начнутся! – в сердцах воскликнула она. А вечером позвонила одна из его дочерей, сообщила нехорошие вести. Он всю ночь ворочался, под утро уснул тяжелым сном с плохими сновидениями, стонал, кряхтел.
Маша его пожалела, укрыла пуховым одеялом ноги, поставила на тумбочку чай с лимоном, сердечные таблетки.
Уже светало. Муж тихо посапывал рядом, около настольной лампы стоял пустой стакан, лежали облатки от проглоченных таблеток.
Мария посмотрела на часы. Вставать еще рано, желания почитать не появлялось. Она лежала с открытыми глазами, анализируя странные случаи в своей жизни, задаваясь вопросом: почему только сегодня она поняла о себе самое главное, свою необычную сущность.
Когда, интересно, все началось?
На тридцать девятый день от рождения родители ее потеряли. В деревне у бабушки домик крохотный – сени да горница, разделенная большой печью на две части.
Отец в городе в институте учился, приезжал по праздникам, поэтому в то утро спали долго. Бабушка осторожно, стараясь не шуметь, подкинула дрова в топку.
– Ма, дай Маню покормлю, – сказала мама, высовывая голые ступни из-под теплого одеяла.
– Бог с тобой, какую Маню? – бабушка встрепенулась, подбежала к кровати, бесцеремонно подняла одеяло.
Ребенок куда-то пропал.
От шума сонный отец сел на край кровати, бессмысленно тараща глаза. Мама в панике поднимала подушки, заглядывала под кровать, заставленную большими плетеными корзинами, зачем-то открыла отцовский саквояж, обнаружив там грязные носки, пару тетрадок.
– Ма, ты точно не трогала Машку? – дрожащим голосом спросила мама.
– Бог с тобой, доча, я скотину кормила, – бабушка растерянно трясла белье, лежащее на стульях.
Отец очнулся ото сна, испуганно наблюдая за женской суетой, натянул штаны и стал искать ребенка.

Рассказывали, что искали довольно долго, пока бабушка на корточках не залезла под кровать и не вытянула сверток со спящим ребенком из самого дальнего угла, за корзинами для гусят.
– Все, черт подменил ребенка, – как припечатала, изрекла бабушка, выбравшись из-под кровати, и утерла подолом фартука вспотевшее лицо.
С тех пор все и пошло.
В первом классе она порезала пальто однокласснику, который в кинотеатре сидел перед ней. Фильм еще не начался, у Маши в руке бритва для заточки карандашей. Она зажимает ее между пальцами, говорит Федотову:
– Будешь дразниться, пальто порежу.
– Кобра, кобра, – Вовка не чует опасности, – четырехглазая.
    Маша прячет бритву глубоко между пальцами, чтобы всерьез не повредить пальто, проводит понарошку, как ей кажется, по спине Федотова.
– Вот тебе!
Вечером мама штопает чужое клетчатое пальто, Вовкина мамаша пьет чай с отцом, вежливо обсуждая детские шалости. Маша ждет порки. Когда противная соседка уходит, унося злополучное пальто, отец в гневе снимает ремень. Делает шаг к дочери, наступает на резиновую голову тряпичной куклы, падает и ломает ногу.
    Так, разберемся с конечностями. Сколько она их перепортила за свои полвека?
Первому мужу – три раза, второму – один раз.
Петенька был патологическим вруном, врал просто из любви к искусству, чем доводил Машу до синевы. Но в тот раз врал со смыслом.
– В командировку еду, вечером буду, – сказал он Маше, уехав с сотрудниками на пьянку в День нефтяника в лесную гостиницу. Она о коварстве мужа узнала где-то в обед от вахтера, позвонив на работу, и шибко опечалилась. Петенька в это время подвернул ногу на коряге у реки, получив закрытый перелом.
Через год история повторилась с точностью до часа.
Она выдавала бегунок хвостатому студенту, когда в кабинет вошла сотрудница.
– Почему с мужем не поехала на пикник?
– На какой пикник? Он в командировке.
– Ха, в командировке. Они утром у моего дома в автобус садились всем табором, сегодня же День нефтяника.
– Ах, паразит! Ах, паразит! – у Маши слов для возмущения оказалось только два.
Вечером привезли хромого мужа, который покаянно поведал, как, танцуя с коллегой Ольгой Трофимовной, угодил в какую-то яму на поляне. И вот результат – перелом лодыжки.
Третий раз он повредил ногу в Чишмах, при пересадке с поезда на поезд.
Они возвращались с Украины, всю дорогу напевая: «Я купил себе путевку за девяносто пять рублей, лучше бы я купил веревку и повесился на ней…»
Лукавили, конечно. Путешествие было замечательным: мавзолей Пирогова, Софийский собор, Лавра, магазины. Везли восемь тюков мануфактуры себе и родным. От избытка хорошего настроения Петенька завязал легкий роман с молодухой с дитем, а в Чишмах вызвался посадить их на электричку. Маша злилась, сидя на чемоданах, ожидая задержавшегося мужа, который подозрительно долго провожал эту Олю.
Конечно, результат прежний. Электричка тронулась неожиданно, дверь закрылась, Петенька повис с внешней стороны вагона с зажатой дверью ногой. Слава Богу, что совсем не убился, когда наконец-то вытянул ногу и упал на перрон. Обошлось без перелома, но размер конечности увеличился в два раза.
Она подводила мужа до скамейки на перроне, оставив пятилетнего сына охранять чемоданы, потом по одному тюку волокла вещи. Как до дома добирались – особый рассказ.
За двадцать один год супружества они так надоели друг другу, что развод обмывали торжественно в кругу друзей, пили шампанское и кричали: «За свободу!»
Когда он увозил свои вещи – опять незадача.
– Выйди из зала на минутку, – говорит Петенька, загрузив свои мешки и коробки в грузовик, стоящий во дворе.
– Зачем? Мне и на диване неплохо. Тебе что-то из моих тряпок приглянулось? Может, юбка зеленая? Не стесняйся, бери при мне.
– Как хочешь, – сказал экс супруг, приподнял полупустой книжный шкаф и вытащил толстую пачку купюр с портретами иностранного президента.
– Ах, паразит! – воскликнула Маша, развеселившись. – Маме хотя бы долг верни!
– Ты же хочешь развода, а не я, вот сама и крутись, – с этими словами Петенька забрал деньги, пряча глаза, и был таков.
Маша упала на диван и расхохоталась, повторяя: «Ах, паразит!» – удивляясь своей глупости. Давно подозревала, что муж втихаря копит деньги, но поверить в такое ей в голову не приходило.
После этой истории на мужика посыпались беды, одна другой хуже. Машка диву давалась, почему на Петьку свалились небеса. Умерли родители с любимой теткой, мышиная лихорадка три месяца держала мужика в плену, а когда на голове вырос рог величиной с куриное яйцо, мужик не выдержал, нашел ее за день до операции:
– Отпусти ты меня ради Бога, – взмолился Петенька, – не могу больше.
Маша решила ему подыграть, уверенная, что она тут ни при чем, что это очередная блажь нашла на него.
– Хорошо, – сдерживая улыбку, сказала она, – будешь сыну помогать, отпущу.
Он привез сыну мешок картошки и лег в больницу. Удивительно, что у него не только наладилась жизнь, а очень хорошо все пошло: наследство свалилось неожиданное, женщину хорошую встретил, даже в лотерею умудрился машину выиграть.
Итак, с Петенькой все ясно.
А как обстоят дела с Феденькой?
Любила его Маша без памяти. Горнолыжник, яхтсмен, гений – математик, а как танцует – мечта. Год живут как в песне, только в паспорте штампа нет, что женщину сильно огорчает.
Накануне отпуска Федор предлагает Маше отправиться на Чембулак, обещая купить лыжи и другие необходимые вещи:
– Я научу кататься. Как в будущем вместе отдыхать, если ты горы не полюбишь?
Она со всем согласилась, но выпросила недельную поездку на Урал к матушке, скучала очень.
Вскоре он позвонил.
– Я путевку взял в Альпы, с дочерью едем.
Маша упала и растворилась в слезах, предположив крах, полный крах отношений.
И отказалась приезжать к нему.
Они встретились только через три месяца в московском поезде, проходящем через ее родной город. За это время Маша стала настоящей ведьмой. Все три месяца она рыдала на плече у верной подруги.
Провожал брат. Маша волокла часть отцовской библиотеки, у вагона высилась гора коробок. Федор встретил без улыбки, рукой указав, куда нести вещи. Стоял командором каменным, держась за поручни у входа.
Маша с братом загрузили вещи, расцеловались на прощанье, поезд тронулся. В купе заглянул Федор:
– Я в соседнем вагоне, сейчас вещи перенесу, договорился с проводниками, – сказал и пропал на час.
Когда она окончательно решила на следующей станции сойти, в купе вошел Федор, волоча лыжи, сумку и костыли. Только тогда Маша увидела его толстую негнущуюся ногу в спортивном трико.
И кинулась на шею любимому, который, охнув, осел на полку и закричал:
– Осторожнее, я в гипсе, вторую ногу сломаешь!
Только муж до сих пор не подозревает, что первую ногу тоже она сломала. Вычислила позже. Он на лыжне кувыркнулся на четвертый день отдыха в тот самый момент, когда Маня, обливаясь слезами и сморкаясь, выводила стишки: «Я расстелюсь лыжнею для тебя…»
Свадьбу, конечно, сыграли, даже ряженые были.
И колечко было с бриллиантом, которому женщина обрадовалась даже больше, чем вожделенному штампу в паспорте.
После этого случая Маша почесала темечко, стала к себе приглядываться и прислушиваться.
Цветы вяли от ее похвалы, младенцы плакали. Она перестала смотреть в глаза маленьким, помня мамин совет:
– Намотай на спичку свой волосок, сожги, дай понюхать тому, кого сглазила.
Никогда ей не приходилось мстить за обиды. Она просто ждала и дожидалась. Всегда дожидалась. Обидчик получал сполна, а Маша благодарила Бога.
– Ну даешь же ты, – подумала она о себе, лежа под теплым одеялом, – сама мстила всем.
Вспомнила бабушку Катю, говорившую ей:
– Машенька, ты первенец, поэтому можешь лечить людей, только веры в тебе нет.
И дядю-гипнотизера вспомнила, который видел человека насквозь. И часы, которые встали в момент смерти отца. И вторые часы, мамины, до сих пор в родительском доме стоят, указывая печальный миг. И вещие сны вспомнила.
Отец, работавший когда-то инструктором горкома по атеизму, говорил дочери:
– В средние века тебя бы на костре сожгли.
Знал, значит, о дочери больше, чем она сама.
Он уже заместителем мэра работал, как сейчас говорят, когда пробил его час.
За неделю до этого он жене говорит:
– Если верить вашим бабским сказкам, то я на днях помру. Мать с отцом на телеге приехали за мной, увезли и ворота закрыли.
Мама насторожилась, не приняв отцовской бравады, пустила в дело тяжелую артиллерию, заставила его срочно взять отпуск и путевку в Юрмалу.
Но не успел он уехать на отдых, сердце остановилось.
    Позвонили его брату с печальной вестью. Тот в соседнем городе работал прокурором, тоже был атеистом. Трудно поверить, но Маша рядом с матерью стояла и все слышала, когда дядя воскликнул:
– Ах, все-таки увезли!
Потом подробно рассказал, что сон видел накануне, как родители на телеге приехали и просили кого-нибудь из сыновей к ним присоединиться, потому что скучно одним.
Мария – образованная женщина, проработавшая в институте двадцать пять лет, веселая и доброжелательная, оказывается потомственной ведьмой?
Тут что-то не так.
Она вспомнила волну телепередач про НЛО, полтергейст и прочие интересные явления. Вспомнила ролики в интернете про квантовую физику и бессознательное.
– Видимо, грядет какое-то важное открытие в физике природы. Оно уже на носу у человечества, просто мы его не видим, мучаемся, не верим. Петр Первый тоже не поверил бы в сотовый телефон или в «Боинг», – решила Маша. – Мир по спирали поднимается. Иначе как объяснить сказки о ведьмах, о говорящих зеркалах, о коврах-самолетах? Все уже было, вывод очевиден – скоро молодильные яблоки должны появиться.
Нельзя сказать, что открытие удивило ее. Факты – вещь упрямая, всем это известно. Надо ситуацию проанализировать и приспособиться к ней, какой бы странной она ни казалась. И идти дальше.
Если все мои предположения верны, я должна уметь летать, – подумала она с ленцой, разомлев в теплой постели. Полежала некоторое время в дремотном состоянии, потом откинула одеяло, села на край кровати, ногой отыскала меховые тапочки. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, спустилась в нижнюю кухню, держась за перила, вышла через гараж во двор с высоким забором и подняла голову к небу. За елями из-за соседнего двора поднимался розовый день.
– Надо метлу, наверное, взять, – подумала Мария меланхолично. В гараже отыскала грязный облезлый веник, забраковала его, нашла метлу из караганника, которая ей тоже не по душе пришлась. Сняла с вешалки новую китайскую швабру с поролоновым низом, ручкой для автоматического выжимания.
Выйдя за дверь, перекинула одну ногу через швабру, зажав древко между ног, держась двумя руками за ручку.
Переваливаясь уточкой, засеменила по двору, потом оторвалась от земли сантиметров на двадцать, раскачиваясь из стороны в сторону, аккуратно развернулась около калитки и медленно полетела в сторону сада, ничуть не удивившись случившемуся.
– Дура старая, сколько времени потеряла, – с недоумением подумала Маша, выравнивая полет, осторожно тормозя у поленницы дров. Потом поднялась на полтора метра и заглянула в соседний двор. Лохматая собака Грета посмотрела на соседку снизу вверх, положила на лапы голову и прикрыла веками глаза.
Эка невидаль, она всегда за забором чуяла эту тетку. Маша перелетела к противоположной стороне забора, стараясь не задеть оголенные ветви яблони в весеннем саду, высунула нос через двухметровый забор, увидела неопрятный соседний сад с бельем на веревке.
Подниматься выше не стала, уже на работу народ собирался. Хороша она будет в желтой пижаме с лягушатами на штанах, да на швабре.
– Ночью полетаю, – подумала она, как о чем-то будничном, вернулась к входу в гараж, прислонила швабру к стене дома, уселась на скамейку. Рядом пристроилась хронически беременная кошка Муся, стала смотреть на Машу огромными пронзительно голубыми глазами.
– А я вот полетала, – сказала она кошке. Помолчав, спросила:
– Когда котят-то ждать, подруга?
– Не знаю, как получится. Что-то давление пошаливает, – пожаловалась та, почесав за ухом.
Маша оторопела от неожиданности.
– Ты рыбу дай, что смотришь? Есть хочу, – невежливо пробурчала кошка и направилась в гараж, к своей миске, подняв трубой полосатый хвост.
– Вот это да! Подарочек ко дню рождения, – изумилась Маша и пошла за рыбой.