Картошка и любовь

     С Леной мы в одном классе учимся. И в лагере попали в один отряд.  В одну палату заселились и кровати выбрали по соседству.  Красота! Лежи и болтай!     Очень удивительное дело – вот учишься ты с человеком  столько лет, почти всю жизнь, каждый день видишься – Ленка и Ленка! А в лагере оказывается, что вы почти что и не знакомы, хоть ты знаешь все её  четвертные и годовые отметки,  можешь рассказать, на каком уроке  она чувствует себя отвратительно и ждет только, когда звонок прозвенит. Знаешь, какой цветок этому человеку  отдали на лето  с классного подоконника на сохранение.   ……И вдруг  в  сосновом бору, в самом начале лета вы оказываетесь в одном  пионерском отряде, и видишь ты, что человек этот – большая  тайная планета. 
     Лена оказалась  планетой, которая свои тайны открывала ни с того, ни с сего, вдруг и  совершенно безвозмездно!
     Она могла ночью не давать мне спать рассказами  про своё детство, когда жила еще в деревне и сама  выводила и привязывала на выгул козу.  Сама находила нужное местечко, находила кустик или деревце, и вообще, вся эта коза с её проблемами была полностью на её попечении. Закончился такой полуночный  рассказ, прервавший мой сон,  возмущением: «Вот скажи, почему это мне Гертруда заявила: ты ленивая и ничем не интересующаяся девочка!» (Ленка сделала противную физиономию, очень чем-то похожую, кстати, на Гертруду Валерьевну, нашу природовичку).   Я только сказала: «Да ну её, спи!».. А сама еще долго уснуть не могла, вспоминая, что неприятного мне сказала эта Гертруда.  Вообще, мысли Лене приходили в голову все время невпопад и не в тему.  У меня, например, зуб болит, меня к врачу отправляют, я идти не хочу, понятно, а таблетку мне дать отказываются. Лена стоит рядом, смотрит и слушает, заложив руки за спину. И вдруг выпаливает:  "Представляешь, Наташка  тенями голубыми накрасилась, ей папа привез. Вот тебе бы папа в лагерь привез тени?! "
     И начинался рассказ про то, как ей влетело, когда её папа увидел, что она губы покрасила.  Рассказ был не такой короткий, как все могут подумать. Он был подробный, со всеми  папиными криками  и взмахами руками, выводами его про ленино будущее, а потом с выводами Лены про разных пап и про  то, что Наташка вот почему-то ведь не обязательно  же будет вертихвосткой…  «Или будет?»,-спрашивала Лена, заглядывая мне в глаза.  Мне так было смешно всегда, когда Лена меня спрашивала, потому что она  смотрела в это время  на меня, как будто вот, как я сейчас скажу, так оно и будет – просто гарантия! С ней было всегда весело.  Нет, не весело, а просто  не скучно. Большой она была любитель поговорить по  душам.
     Один её рассказ, который  был уж точно большой тайной,  потряс меня до глубины, до самой-самой глубины  этой самой души.
     День был дождливый.  Мероприятия  лагерные были отменены, мы выходили на улицу только  до столовой. В резиновых сапогах все, в кофтах. Похожи мы были на маленьких колхозников.  Мне нравилось!  Все становились деловитее. Да! Это тебе не сандалии-кеды, это – рабочая и серьезная обувь!   Резиновые  сапоги мы доставали из чемоданных комнат в двух случаях – когда шли в лес и когда начинался дождь (не дождик там какой-то, а дождь!).   Вот и в тот день мы проводили время на большой застекленной веранде,  на столах были разложены листы бумаги для рисования, пластилин, карандаши раскиданы, краски ,  кисточки  в стаканчиках торчали. Здорово!  А около распахнутой двери валялись и стояли наши резиновые сапоги… Много!   В проеме двери висели струи дождя,  по козырьку стучала  веселая дробь, кусты акации, мокрые и тяжелые, пытались качать ветками……
     Не знаю, может, кому-то и скучно было в такие дни, мне – нет. Мне очень нравилось, что никто не будет заставлять участвовать в каких-нибудь тем «Весёлых стартах», не нужно будет территорию убирать от наших же фантиков и огрызков. Не нужно будет гербарий собирать и шишки для кружка «Умелые руки».  Мне даже нравилось, что дискотеки не будет… Вообще, интересное дело, из-за дискотеки больше всех переживали мальчишки,  сами никогда не танцевали. Они сидели на лавочках   вокруг пятачка и над всеми смеялись. И ждали белого танца. А когда их приглашали, начинали кривляться, отнекиваться, не очень, чуть-чуть, потом сразу соглашались, а после танца, скривив губу и не проводив девчонку ,  уходили  к приятелям и громко  ржали. Просто ржали! Правда!   Но мы их все равно приглашали.
     (Уже скоро будет та тайна!)
     А пока мы  рисовали, лепили и пришивали оторванные пуговицы на веранде, мальчишки от безделья просто с ума сходили! Они отнимали наши рисунки и начинали их портить, пририсовывали всякие  морды и пушки,  рассыпали пуговки, щекотали нас и раскачивали стулья, носились  по гулкому коридору и выскакивали на веранду с диким воплем, как будто это было весело или  страшно.   И кто-то из девочек сказал:
-- Представляете, мне мама рассказывала, что они учились с мальчишками в разных школах!  Были бы у нас разные отряды!
     И наша воспитательница ,  Вера Васильевна,  засмеялась и сказала:
--Да вы бы заскучали без наших мальчиков!

     Тогда девчонки загалдели-загалдели, что никто бы не скучал, а только бы мы сейчас спокойно сидели, и не нужно бы нам было  каждый вечер песок с веранды подметать, потому что только мальчишки  не снимают обувь на крыльце, всю грязь сюда тащат, а дежурство-то у нас у всех одинаковое!
   Вера Васильевна сказала:
--Ну-ну! , --и стало тихо.
     Потом снова запрыгали мальчишки,  заворчали девчонки.  А Лена  легла руками на стол, на локти  щеку положила, и говорит мне тихонько :
-- Хочешь, скажу тебе кое-что по секрету?, - И, не дожидаясь моего ответа (ну, понятное дело, кто же не хочет по секрету!),она сказала,--Я , знаешь ,почему люблю макароны?
--Макароны? Ну и что? И я люблю, может, макароны!
     Лена голову не донимала, загадочно смотрела на дождик в окне и продолжала  низким голосом
--Нет, ты не так макароны любишь, как я.  Я их больше всего люблю. Вот ты что любишь больше всего?
--Пельмени!
--Вот!, -- тут Лена села гордо и прямо. – Ты пельмени всегда любила?
-- Всегда.
-- А я макароны не любила. До одного прекрасного дня….
     И Лена замолчала. Я знаю, она ждала, когда я спрошу, что это за день такой прекрасный,  но я не спрашивала.  Я просто хотела сама догадаться, что заставило её полюбить макароны вдруг!  Подливка? Томатная паста? Какая-то ерунда! Макароны можно любить только с поджаристой корочкой. 
--Вот спроси меня,  почему я их люблю?, - не дождалась Ленка.
-- Ну, ты же меня не спрашиваешь, почему я люблю пельмени!
-- Ты их просто так любишь, потому что они вкусные.
--Значит, и ты их любишь?
--Нет, я люблю только макароны!,  - и она снова  выжидательно на меня  посмотрела.
--Значит, для тебя они вкусные…,- у меня нитка запуталась, а тут Лена со своими макаронами
-- Нет, не вкусные! Чего в них вкусного?! Ну, сама-то подумай!  Макароны! Ерунда!  А вот я их люблю!
-- Как это, если  НЕвкусные?.- съехидничала я.
-- А-а-а! – загадочно протянул  Лена и снова положила голову на руки. – Вот так! Вот тут-то и тайна! – она помолчала, покосилась на мальчишек и  высокомерно сказала:- Дураки полные!  Нравится мне один, из нашего дома.  Знаешь, кто?
     Я говорю  Лене:
--Ну, ты уж сначала про макароны, потом про этого, из дома!  Давай уж про макароны. Вкусно- не вкусно! 
     Она аж припрыгнула на стуле и обеими руками по столу хлопнула:
-- Так это все вместе! Он же Макаров!
   На нас даже Наташка с накрашенными глазами  прикрикнула: «Не  качайте стол!»
-- И что? – говорю я.- Он макароны любит, что ли?
-- Ты вообще!  Макаров! Понимаешь? Ма-ка-ров!  Ну?!
--Я его не знаю, и ничего я не понимаю, мне что Макаров, что Ма-ка-ров!
--Ну, вот ты ничего не понимаешь… Он мне давно-давно нравится, с первого еще класса. (Ну, это она врет – она тогда за Вадиком из нашего класса по пятам ходила, я помню!)  Я ведь раньше не знала, что он Макаров.  Просто Андрюшка. А потом!   Как узнала, что он Макаров, прихожу домой, а на ужин  ма-ка-ро-ны!!!!!!!! – Лена руки к груди прижала и на шепот перешла: - Понимаешь?- это судьба просто!
     И мне стало стыдно ужасно. Человек мне про судьбу, про любовь, а у меня никакой романтики, сижу тут, зубами нитки откусываю, никакой эстетики!  И пельмени!  Их вообще никуда не пристроишь. Ни в классе, ни во дворе никакого Пельменина или Пельмешкина  у нас нет.  И вообще….. Какая я не интересная!
     Лена мне говорит:
-- Ты чего? Ты плакать, что ли?
И тут я почувствовала сразу, что у меня рот повис и  брови наверх улетели. Помотала головой, что, нет, мол, не плакать я собралась. Отодвигаю коробку с пуговками и говорю:
--Слушай, ничего себе! Прямо в этот день?!
     Мы с ней переглянулись, вздохнули, и больше ничего не делали до самого ужина. Сидели и слушали дождик.

     А по дороге в столовую я думала,  что же это я так давно уже ни в кого не влюблялась? И даже  никаких знаков мне судьба не посылала. …Вот сейчас придем мы на ужин, посмотрим, чьи там фамилии в тарелках окажутся!  Ну, например, есть у нас в классе Уткин.  Утка может быть?  - Нет.  Она невкусная совсем,  в лагере её не готовят.  Курица? У нас нет никакого Курочкина.  Все фамилии несъедобные. Морковкин?- нет у нас такого .  Запеканкин?  Творожников?  Киселев?!  Точно!  Я и кисель люблю! Только нет и Киселева никакого ни во дворе, ни в классе, ни в отряде.
     На ужин оказалось пюре с салатом из свеклы.
     Лена многозначительно сказала: «Эх, жалко, не макароны…»,- и таинственно на меня посмотрела, ведь за столом только я  понимала, почему жалко…
     Перед отбоем  мы еще немного поговорили про любовь.
--Даже не знаю,- говорила я,- мне всегда какие-то  нравились с обычными фамилиями. Уедешь – и ничего о них не напоминает. Пока сама не вспомнишь. Хорошо тебе – макароны!
-- Ну и что! Не обязательно ведь съедобное.
-  Правда? А ведь и правда!  Ну, например, что?, - и я стала оглядываться по сторонам.
     Вокруг были столы, стулья, все те же краски, сапоги, карандаши, акация, окна, дождик, крыльцо… Ничего подходящего.  Конечно, любовь – это ведь не поваренная  книга.  Но так приятно было бы что-то съесть, превозмогая неприязнь, только  от большой любви к имени Любимого Человека!  Это ведь уже настоящий подвиг и самоотречение!
-- Ты мне скажи, кто тебе нравился?- решила Лена мне помочь.
--Ну, кто? – я стала вспоминать.—Нравился Мне Юра Сысоев. Соска, что ли?
- Нет, не подходит,-говорит Лена.—Еще  вспоминай.
-- Ощерин.
Ленка  даже хмыкнула: «Совсем глупо! Зубастая фамилия!»
---Рагузов Саша, -продолжала я, вспоминая маленького черноглазого мальчика, спокойного-спокойного, с которым мы в санатории танцевали в одной паре.   Я дальше приготовилась вспоминать…
--Слушай, а ты любишь арбуз? – вдруг спросила Лена.
-- Конечно!
--Ну вот!!!   Чего же мы?!  Арбуз – это же  прямо Рагузов! Скажи?!
--Ну-у-у…  наверное….
Лена встала и пошла за пастой и щеткой. Надо было идти умываться к умывальнику. Под дождик. Над умывальником крыша,  но все равно это такая романтика – стоять на улице в любую погоду перед сном и после сна, утром. Пахнет мокрыми  сосновыми иголками.  И вот идем мы к умывальнику, и Лена мне говорит:
-- Ты теперь всегда, когда арбуз  будешь есть, будешь вспоминать Рагузова. Вот и всё!  И будешь ты арбуз любить уже не просто так…
     Около умывальника кусты волчьей ягоды. Прикол!  А если кто-то влюбился в  Волкова?   А кто-то  -- в какого-нибудь Жирнова?
     Тут  навстречу  нам выпрыгивает из-под умывального навеса  Васильев Сережка, выпрыгивает, поскальзывается  лихо на мокрой глине и падает прямо нам под ноги, вскакивает, а глаза – синющие!
     И я говорю Ленке:
-- Когда еще я  буду есть арбуз?!   Слушай, пойдем завтра за васильками? – и думаю, а ведь это просто судьба, что за нашим корпусом, прямо за нашими окнами – ржаное поле и в нем – полно-полно васильков!