Брехня

...После страшной сечи мы четвертый день уходили от погони. Конь подо мной превращался в каменную глыбу, а сам себя я чувствовал мешком с травой. Днем нас жгло солнце, по ночам сопровождали сухие грозы. Мы были маленький отряд уцелевших, а вся большая великокняжеская рать полегла у Северского Донца.
Вечером пятого дня достигли узкого лезвия речки Окаянной.На крутом меловом берегу её высилась, уходя невидимым завершением в тучи, непонятное узорное сооружение из витого железа, на манер башни. Неведомые великаны в незнаемые века наставили таких вышек по всему поднебесью, а теперь они рушились, позабытые хозяевами. Где-то в немыслимой высоте, между прутьями сооружения, метался  ветер,заполняя  округу ровным гулом.
   Тяжело поспрыгивали с коней, попадали у их копыт. Умные кони стояли, не шелохнувшись. Они знали, что после дальней скачки сразу пить воду нельзя.
Мы спали, как убитые, в самых нелепых позах. Стороннему узкому глазу, хищно блеснувшему в кустарнике, мы показались мёртвыми. Лишь братья Косьма и Демьян спали стоя, подперев друг друга могучими плечами.
Они считались нашим дозором.
Я спал и не спал. Я пребывал в мире невиданных грез. Впрочем, совершенно осязаемых. Этот морок не приносил отдохновения, а лишь изматывал и без того малые силы.
Первым пришел в себя полудесятник Охабень. Бурча, он пошел собирать хворост для костра. Понемногу оживали кони, и скоро гридень Бобёр повел их к воде. Мы понимали, что лучше бы не задерживаться, но скакать дальше без отдыха уже не могли ни кони, ни люди.
Будить братьев Косьму и Демьяна мы не стали.
Мы не могли понять причину своего поражения. Против нашей киевской рати дружины черниговцев были втрое меньше. Да ещё с нами был епископ Переялавский Афанасий с георгиевским крестом-мощевиком. С нами был Бог против болгарских раскольников черниговского князя-изгоя Олега Святославича. Мы думали взять Чернигов, а тут впору удержать бы Киев . От семи тысяч ратников большого воеводы Сожа у великого князя Изяслава остались только мы - дюжина измотанных боем и погоней всадников.
Охабень раздул огонь, и скоро пламя над хворостом стало столбом. Дым уходил к себряной луне, теряясь в ночном полумраке.
Кулеш забулькал и закипел. Охабень снял его с костра,и мои соратники уселись вокруг. Достав из-за голенищ вишнёвые ложки, принялись хлебать, дуя на варево свёрнутыми в трубочку губами.
Я сидел, не шевелясь. Охабень глянул на меня и спросил участливо?
-Да ты не захворал ли, Калуга?
Я ответил, что нет. Я сказал, что меня очень смутил сон, что я только что видел. Или осязал.
-Я был там! - заявил я во весь голос, хлопнув себя по лбу, словно сделал открытие.
-Да где? - переспросили Охабень и Афанасий.
И я рассказал. Соратники слушали, оставив ложки, забыв про кулеш. Очнулись братья Косьма и Демьян. Они слушали, так и стоя пирамидкой.
Я рассказал. Я сказал, что как будто побывал в веке, что сами тамошние люди называют Двадцать первым. Что люди там ездят на железных телегах без лошадей, а общаются за тысчи верст, не видя друг друга. Я рассказал, что был в городах, составленных из нагроможденных один на другие домов. А в тех домах есть зеркалА, и на зеркалах тех ходют живые люди и поют срамные песни.
Брат Косьма томно потянулся и врастяжку сказал :
-Брехня-я-я-я...
Я сказал, что в том веке по небу летают железные птицы и никто не верит в Бога, хоть повсюду много церквей. Что воюют там, не видя друг друга, а стреляют огненными бочками даже и через границы.
Преосвященный Афанасий перекретил меня прямо от костра и объявил для всех моих товарищей:
-Наваждение. Тут молитва нужна с глыбоким постом, как при изгнании бесов.
А Охабень спросил:
-Коли тамошние жители всё постигли - ты бы у них спросил: куды нам теперь податься? В Киеве нас могут казнить за измену, в Чернигове - за упорный бой.
Я ответил:
-Приснилось мне, что там у них есть невиданная штука - Интернет называется. Всё знает, что у него ни спроси. Вот я ему рассказал про нашу битву, и он её нашел в летописях, что в те времена называют историей. Так вот там написано, что через три дня приключится битва великая между Киевом и Черниговом тут неподалеку, на Нежатиной Ниве. И что сложит в ней голову сам великий князь Изяслав Ярославич.А победы ничьей не будет. Откуда победа, если - брат на брата?
-Лихо! - сказал Охабень. - А с нами что будет, твой Тырнет не сказал?
-А нас, -ответил я,сам не веря сну, - к утру половцы повяжут.
-А убежать нельзя?, - теперь спосил Афанасий.
-Не знаю, - ответил я Афанасию. - Что написано - то написано.Это как у Понтия Пилата - Quod scripsi scripsi.
Все уныло притихли. И только второй брат, Демьян, шевельнулся, колыхнув спящего у плеча Косьму, и тоже протянул, позевывая:
-Брехня-я-я-я.
И все решили, что - брехня. И опять заснули богатырским сном.
Утром нас посекли половцы.