Голубые города. Автобиографическая повесть. Гл. 2

Глава ІІ

Хлеб наш насущный

Вот мы и подошли к порогу вступления человека на трудовую ниву. У каждого из нас вхождение в этот храм происходит  по-разному. Кто-то еще с детства изведает, что такое боль в спине от таскания тяжелых ведер, свинцовая тяжесть в руках от работы с лопатой и т.п., а другой,  может, в течение многих лет порядком от этого и не пропотеет. 
Ребята, мои ровесники, работать начинали рано. Во многих из них либо отцы, либо старшие братья были связаны с техникой, будучи механизаторами или водителями. Наверное, самым первым за рычаги трактора сел Крайнюк Борька. Отец начал его брать с собой в поле лет с восьми-девяти. В период жатвы мальчишки прикреплялись в качестве сопровождающих к машинам, доставлявшим зерно на элеваторы Белокуракино и Старобельска, сопровождали транспорт, доставлявший телят на мясокомбинаты Луганска и Лисичанска. Не знаю, по какой причине, вероятно, из-за излишней перестраховки родителей, но мне покататься на машинах как-то не довелось. Пока, считали они, я должен был приносить пользу государству, а одновременно и своей семье, участвуя в прополке ланок. Каждый год всем рабочим, служащим и пенсионерам отделения «нарезалось» по несколько гектаров посевов подсолнечника или кукурузы (часто бывало, и того и другого). Но, помнится, большой проблемой ланка для нас не являлась. Обычно за пять-шесть выходов в поле, максимум  дней за десять, мы ее обрабатывали.
Как самостоятельное лицо я был привлечен к производственной деятельности совхоза однажды летом для покраски металлических крыш животноводческих ферм. Окончил я тогда восьмой класс. Со мной трудились двое ребят одногодков Юры – Жестовский Сергей и Чудик Сашка. Та работа представляла собой аккордный наряд: за покраску крыши на звено начислялась определенная сумма денег, рублей семьдесят. Утром мы приходили на ток, наливали из бидона, находившегося рядом с амбаром заведующего, ведро краски и отправлялись к ферме. Скат крыши был пологий, расстояние от нижнего ее края до земли составляло, что называется, подать рукой, и никакой опасности в том не заключалось. Знаю, в те же месяцы руководство совхоза искало желающих среди взрослого населения для покраски крыши тракторной мастерской. Вот там, да: и высота, и уклон… Там работать полагалось только со страховочным поясом.
Когда мы красили, нас иногда навещала двоюродная сестра Жестовского Сергея, Наташа. Девочка забиралась на разогретую солнцем крышу фермы и наблюдала, как мы работаем. Одета она была в голубенькое ситцевое платьице, на голове имела темные кучерявые волосы. И хотя пребывала она совсем еще в юном возрасте, но ее присутствие придавало унылой, медленно текущей обстановке совсем иные оттенки. Правда, здесь же разили сердце и другие мысли. Через своего отца я знал, что ее отец болен сахарным диабетом и сам себе регулярно колит лекарства. Такой случай среди всех местных жителей был единственным. Спустя какое-то время семья Жестовских отделение покинула, и лишь когда я демобилизовался из армии, то однажды летом встретил нашу тогдашнюю юную принцессу, приехавшую в село погостить. Наташа преобразилась в необычайно красивую, привлекательную даму.
…Долго поработать на покраске крыш нам не пришлось. Не успели мы закончить первую, как звено расформировали. Какая тому была причина, точно не знаю, может, служба охраны труда запретила, может, еще что-то... 
На каникулах следующего года, кроме участия в прополке, мне довелось немного потрудиться в качестве помощника печника. Тогда достраивался на отделении очередной четырехквартирный дом. Хочу подчеркнуть, за время моей сознательной жизни в родном селе, вплоть до ухода в армию, там было построено множество различных объектов. Среди них пять или шесть четырехквартирных дома, один двухквартирный, новый клуб под одной крышей с конторой и ФАПом, дом управляющего, а также мастерская, конюшня, три животноводческие фермы, кормоцех, зерносклад. И это на население села, колеблющегося в пределах от ста восьмидесяти до двухсот человек. На стройке моя задача заключалась в замешивании и подаче раствора, подносе кирпича. Работа довольно тяжелая, и я на ней изрядно уставал; да и особого энтузиазма она у меня не вызывала. Во-первых, мастер ни разу не предложил мне взять в руки мастерок и попробовать поучиться его премудростям, делая все один, а во-вторых, работать в замкнутом пространстве, под покровом серого потолка да таких же неоштукатуренных стен совсем не то, что на улице, на свету. В конечном итоге, поняв мое состояние, маме стало сына жалко. Дав отработать полторы-две недели, она заявила руководству отделением, чтоб те искали вместо меня другого человека.
Был еще один такой же краткий, но более примечательный эпизод моего участия в хозяйственной жизни совхоза. Хотя и тогда первый мой рабочий день начался приблизительно так, как начиналась учеба в школе: меня никто никуда не записывал и наряда не давал. Как-то будит меня мама рано утром и спрашивает, не хочу ли я поработать недолго пастухом. Поднялся я, выхожу во двор, гляжу: у порога беседует с мамой Пархоменко Лидия Александровна, а на улице, у колодца, стоит, припутанная уздечкой к тополю, оседланная лошадь. В те годы Пархоменко всей семьей обслуживали группу молодняка крс. Вероятно, глава семейства заболел и ему понадобилась подмена. Чужих людей в свою команду животноводы не допускали; сами трудились добросовестно, привесы имели хорошие, да и деньги зарабатывали немалые – по двести, триста и более рублей. Поэтому Александровна пришла к нам: уважая мою маму, ей захотелось предоставить мне возможность немного заработать. Маме же она сказала, что лошадь спокойная, об этом можно не волноваться, и я, наскоро позавтракав, поскакал на Вишнюватое пасти телят. О тех нескольких днях нахождения в степи осталось интересное воспоминание. Проживал у нас в селе – и я желаю ему здравствовать еще долгие годы – Леонтьев Ваня: старший сын кума нашего отца. Возрастом он от меня лет на семь старше и в те годы числился почтальоном. Хотя, надо сказать, газеты и письма разносила обычно его жена Люба. Сам Иван Михайлович иногда устраивался пасти телят, в посевную шел сеяльщиком, в общем, трудился там, где ему больше всего нравилось. Не знаю, как это ему удалось, но он первым на отделении приобрел новенькие ВАЗ-2101. Впрочем, никакой загадки в том нет. Кроме основного заработка, у каждой семьи в селе имеется дополнительный приварок: немного это от огорода, но главное – от домашнего хозяйства. С огородов люди кормились, случалось, продавали часть продукции горожанам; но если держать, например, корову с теленком, нескольких поросят, птицу, то можно заработать денег и поболее. Для этого надо только не лениться и быть чуточку порасторопней: в уборку или посевную постараться раздобыть дополнительно какое-то количество зерна «на стороне», в остальное время пополнять запасы кормов, «проскакивая» вечерком к силосным ямам, где всегда можно было загрузить люльку мотоцикла силосом, иногда початками кукурузы, свеклой... Большинство рабочих от моего отца были помоложе, сталинских репрессий не застали, поэтому многие так и поступали. Но случались в этом плане моменты и попроще. Чтоб далеко не ходить, приведу пример, касающийся нашего нового соседа Крайнюка Василия Николаевича. Он в обеденный перерыв подъезжал трактором с прицепом со стороны огородов к своей усадьбе, останавливался, включал кормораздатчик и выгружал на землю какое-то количество силоса либо другой зеленый массы; сам отправлялся в дом обедать. Люди, услышав шум трактора, брали мешки и спешили к лафету. Там каждый набирал из кучи столько, сколько ему было нужно, часть корма, разумеется, оставляя хозяину. Ни для кого на отделении, в том числе для начальства, преступлением это не казалось. Но я хочу закончить о тех нескольких днях работы пастухом. Когда мы с моим напарником Пархоменко Сашкой выпустили стадо из загороды и направили на выпас, я оказался свидетелем такой картины: Леонтьев Ваня, будучи пастухом второй группы, гоняет бедных телят по широким склонам пастбища, иногда даже по довольно крутым, на своем тяжелом мотоцикле К-150. При необходимости завернуть он их догонял, включал сигнал и одновременно стучал во всю силу своих громадных кулачищ по люльке мотоцикла – телята от него бежали, как угорелые. Веселый характер был у парня…
На более длительный срок я был принят на работу в совхоз в качестве сезонного рабочего по окончании десятого класса в 1974 году. Прибыл я на наряд на семь часов утра. Слышу, зачитывает бригадир Минчук Николай Николаевич меня и Гармаша Михаила Иосифовича, бывшего бухгалтера отделения (а еще раньше – фронтовика, о котором рассказывали, что он даже расписался на рейхстаге), грузить удобрение. Находилось оно за несколько километров от села в поле на тракторном прицепе. Его необходимо было засыпать в мешки и транспортировать в другое место. И вот здесь я получил урок, так сказать, взрослой жизни. Будучи от своего напарника значительно моложе и считая себя обязанным делать более тяжелую работу, я предложил ему держать мешок, а сам, взяв лопату, принялся насыпать удобрение. Наполнил один, второй, третий мешок, как вдруг он меня останавливает и говорит: «Стоп, так дальше не пойдет. Делаем все по очереди: ты насыпаешь, допустим, один мешок – я насыпаю один, ты переносишь один – я переношу один, каждый из нас должен выполнить работы поровну». Это оказалось для меня новым. Участвуя в каком-либо мероприятии вместе с ребятами, все мы, как правило, трудились каждый в меру своих сил. Правда, припоминается мне здесь один случай и обратного толка… Произошло это, когда я только демобилизовался из армии. Летом решили мы соорудить волейбольное поле. Договорившись с кладовщиком о сосновых столбиках для натяжения сетки и материале для лавочек, все это доставили к месту строительства (оно было определено восточней нового клуба). И вот, когда надо было приступать конкретно к делу, один парень, не буду называть фамилию, бросив инструмент и завалившись на траву, заявил: «Я работать не хочу, и столбики закапывать я не буду». (Но в волейбол играть буду). Вот так… 
Еще, помню, занарядили меня однажды с кем-то из опытных рабочих ехать на 2-е отделение за свиньей для кухни. Свинью надо было на ферме поймать, погрузить в машину, доставить на участок, а затем рядом со столовой заколоть и разделать. Но как же мне было тоскливо в то утро от их наряда и как я завидовал ребятам, моим одногодкам, трудившимся уже на тракторах. Однако делать было нечего, необходимо было садиться в машину и отправляться за этой проклятой свиньей. У себя дома я за коровой и теленком ухаживал: клал им корм, поил, подчищал навоз и пр. Но у свиней у нас чистил отец. А здесь меня ожидало фактически голыми руками лезть прямо в жижу. Короче говоря, пропах я там до ужаса… Лишь примерно к двенадцати часам дня мы свинью наконец-то закололи, обожгли и разошлись по домам обедать. Но какой там для меня был обед: сколько рук не мой – бесполезно... Дома находилась мама. Она предложила помазать их постным маслом. Я внял ее совету, и это немного помогло. А еще она сказала, что когда мы тушку разделаем и я начну носить мясо, запах из рук исчезнет. Так оно и случилось… А по окончании работ я притащил домой еще и пару солидных кусков мяса и сала.
Далее мы частично отойдем от хронологических рамок повествования и, как бы шагнув на несколько лет вперед, коснемся некоторых эпизодов участия автора этих строк в производственной деятельности 3-го отделения, относящихся к после армейскому периоду.               
По демобилизации из армии, спустя несколько недель, я был принят в штат рабочих совхоза «Родина». В таком повороте моей судьбы главную роль сыграл механик отделения Крайнюк Николай Федорович. Хороший был специалист и человек хороший. Главное, что хочется о нем сказать: какая бы поломка у тракториста не произошла, он никогда не ругался. И вот пока я решал, куда мне податься, Николай Федорович предложил на период жатвы поработать в совхозе в качестве помощника комбайнера – заработать родителям немного зерна. Я согласился. Впервые предоставлялась возможность испытать себя в серьезном деле.
…Шел 1978 год. Назначили меня к Концуру Виктору Трофимовичу – старшему сыну нашего соседа Трофима Васильевича. Проводы в поле проходили торжественно, приезжал кто-то из руководителей предприятия, был проведен митинг. Комбайны и трактора с прицепами уходили в степь прямо от конторы отделения. Затем наступили будни. Водить комбайн я научился быстро. Но когда Трофимович посадил меня за штурвал непосредственно во время жатвы – случился конфуз. Убирали мы пшеницу прямым обмолотом. Я управлял, а он стоял у меня за спиной и наблюдал. Наш агрегат назывался СК-6 II «Колос»; он был уже не новый, гидравлика «держала» плохо, и мотовило постепенно опускалось, отчего стебли пшеницы вскоре начали наматываться на его правую сторону. Я же в этот момент был поглощен, наверное, самым трудным для начинающего комбайнера делом – старался двигаться по загонке прямо, не виляя, захватывая жаткой как можно шире и в то же время не оставляя «огріхів». Поэтому на то, что происходит с мотовилом, не обратил внимания. А так как его привод находился слева, то правая сторона начала тормозить, и всю эту конструкцию за какую-то минуту скрутило: «полетели» деревянные лучины. Но как же мне было тогда нехорошо… Я и сейчас смог бы в точности указать то место, где это произошло. Разумеется, Трофимович в сердцах на меня покричал, да только и он был виноват: находился рядом и ничего не предпринял. Но кто же признает свою ошибку?.. Хотя, в общем, мужик он был – что надо (земля ему пухом, в живых его уже нет).
Второй раз было еще хуже. Я уже мало-мальски подучился, дела у нас в тот день шли неплохо (хотя комбайн наш ломался очень часто), и Трофимович решил смотаться с очередной машиной на весовую – свериться, сколько мы намолотили. Расстояние от поля к отделению составляло километров пять. Он уехал. «Добив» бункер, я посигналил водителю другой машины и, когда тот подъехал, предложил разгружаться на ходу. Разумеется, это было непросто, несмотря на то, что убирали мы сваленное в валки. Во-первых, при движении комбайна следует держать синхронную скорость с автомобилем; в то же время нельзя смещаться ни влево, ни вправо, иначе либо зерно посыплется мимо кузова, либо правый борт машины повредит выгрузной шнек агрегата (или ты борт машины). Кроме того, необходимо, как всегда, следить за жаткой и подборщиком, смотреть, чтоб валок приходился прямо по центру, чтобы его подбирало дочиста, чтобы жатка «башмаками» не толкала впереди себя землю. Еще необходимо внимательно вслушиваться в работу всех механизмов, не допуская чрезмерных перегрузок, которые в лучшем случае могут привести к очередной остановке комбайна и трате времени и сил на очистку барабанов и других узлов, а в худшем – к серьезной поломке. Следующее условие – своевременное открытие клапана копнителя для сбрасывания соломы. Здесь машинист не должен упускать из виду приближающегося ряда стогов, с тем чтобы на одной линии с ними нажать педаль открытия клапана. В силу перечисленных выше причин никто из комбайнеров выгружаться на ходу не рисковал. Мне же, как и Трофимовичу, в тот день захотелось побить рекорд. Включив выгрузной шнек и продолжая обмолот, я на какое-то время забыл о копнителе. Не знаю, сколько стогов пропустил – один или два, но когда кинулся – было уже поздно. Бока копнителя раздуло, и шестерни соломонабивателя вышли между собой из зацепления. Пришлось останавливаться. Солому выбросить было не проблема, но поломанный комбайн нам с Трофимовичем, в поте лица своего, пришлось ремонтировать несколько часов.
…Той же осенью мне предложили остаться в совхозе. Зиму я отучился в Белокуракино на тракториста, а весной принял новый «Колос». И довольный был, и переживал: а вдруг не смогу… А когда еще учился, произошел такой случай. Прибыл я в субботу вечерним автобусом в Плахо-Петровку. Ночь. Зима. Домой – девять километров по степи. Решил для начала позвонить в клуб отделения и если там кто-то окажется, через него предупредить родителей, что буду двигаться пешком. Не помню точно, откуда звонил, кажется, из магазина села, слышу, поднимает трубку мой бывший одноклассник Концур Василек (я ранее не упомянул, его также уже нет в живых). Попросив об услуге, двинулся в путь. Иду по дороге, снега – в колено, проходит некоторое время, смотрю: прямо по полю – подальше от дорожных наметов – навстречу мне мчит колесный трактор Т-150. Подруливает, останавливается, открывается дверка – за рулем Василек. «Садись, – говорит, – подвезу». Добрались мы благополучно, Василек погнал ставить трактор, а я отправился домой. Вдруг на следующее утро – вызывают в контору. Прихожу, там ожидают: управляющий отделением Дубейко Владимир Иванович (он был назначен на эту должность сразу после Мирошника и проработал на ней почти столько, сколько и тот, – восемнадцать лет), бригадир-полевод Минчук Николай Николаевич, мой товарищ Василек и хозяин упомянутого выше трактора Крайнюк Виктор Иванович (одного из двух числящихся тогда на участке таких тракторов). Управляющий тут же набрасывается на меня: «Как ты смел предложить Васильку взять совхозный трактор?!» Затем, поняв, что я в том как бы и не виновен, Дубейко перенес весь свой гнев на бедного Василька. А хозяин трактора, тот чуть ли не плакал: он же его берег, он же его лелеял, а этот сморчок… Наконец, немного успокоившись, Виктор Иванович у Василька спрашивает: «Как же ты рискнул сесть за руль Т-150? Ты ведь только рядом со мной несколько раз находился, а сам никогда не управлял. А если б я воду вчера слил, ты понимаешь, что бы могло случиться с двигателем?» (До этого он ставил трактор на улице и воду сливал, а в тот день, как чувствуя беду, загнал его в помещение фермы и воду не слил).
Кажется, Васильку за тот проступок никакого наказания не последовало. Но его поведение поразило тогда и меня. Тем не менее примерно через год что-то похожее приключилось и со мной. Тогда меня на один месяц, в зиму, назначили подменять конюха. И вот на старый Новый год Скиданов Сергей, Супрун Николай, Трокай Сергей, другие ребята подговаривают меня запрячь в сани пару лошадей и рано утром рвануть «посыпать» в Маньковку Сватовского района. До этого «номер с лошадьми» у нас один раз прошел: на «вечерьку» мы под гармошку, с песнями катали девчат на санях по дорогам отделения. С поездкой в Маньковку сначала тоже, казалось, все получилось, как нельзя лучше. Многие тамошние жители «третьян» знали, каждый из нас – кто раньше, кто позже – посещал их школу, так что некоторые из моих товарищей «напосыпались» в то утро, что называется, на славу. Правда, на следующий день Дубейко из конюхов меня разжаловал, прямо на наряде приказав положить на стол его кабинета ключи от конюшни. Спасибо и на том…
Если не ошибаюсь, в тот же год меня направили в месячную командировку на завод ХТЗ. Применялась тогда по стране такая практика: в промышленности кадров недоставало, а в селах в зимний период наблюдался их некоторый избыток. Там мне довелось трудиться в прессовом цехе. Особой квалификации это не требовало, поэтому цех полнился временными рабочими из разных регионов Украины. Харьковчан было немного и большую их часть составляли женщины. Специфика работы на прессе такова: кладешь заготовку в выемку на станине, смазываешь ее маслом, а затем обеими руками нажимаешь две крупные пластмассовые кнопки, расположенные на корпусе агрегата на некотором расстоянии друг от друга. Пресс опускается и выдавливает в заготовке то ли несколько отверстий, то ли придает ей нужную форму. (Две кнопки необходимы, чтобы при опускании рабочего механизма исключить возможность подправить деталь рукой). Ни серьезного умственного напряжения, ни больших физических усилий такая работа не требовала. Зарплата рабочего зависела от количества пропущенных через пресс деталей. Основной учет велся по показаниям счетчика, датчик которого был установлен где-то на прессе, а данные поступали на центральный пульт, расположенный в стеклянном помещении прямо посреди цеха. Самой тяжелой считалась работа на большом прессе, выдавливающем из листа железа половинку топливного бака для трактора Т-150. Во-первых, тот лист довольно тяжелый, а во-вторых, заготовка иногда застревала в выемке рабочего механизма. По этой причине частенько случался брак. И хотя, как уже говорилось, учет велся по счетчику, думаю, чрезмерно этим никто не злоупотреблял. Разумеется, можно было прогнать агрегат несколько раз и вхолостую, но в любой момент мастер или контролер могли подойти и проверить количество пропущенных через пресс деталей. Заработная плата рабочего составляла от ста восьмидесяти рублей и выше.       
В этом месте хотелось бы ненадолго отвлечься от намеченной темы. Не буду уверять, но вполне возможно, на рубеже 70-х – 80-х годов прошлого столетия в прессовом цехе Харьковского тракторного завода имени Орджоникидзе эксплуатировались станки, установленные с момента его пуска в 1931 году. Но как же могут переплетаться события! Ведь я мог прикасаться к кнопкам тех агрегатов, которые когда-то, в количестве более двадцати тысяч штук, были закуплены Советским Союзом за рубежом и о которых упоминал Серго Орджоникидзе на ХVІІ съезде ВКП(б) в 1934 году. А сколько всего людей за это время прошло через завод. Сколько необходимых государству тракторов и другой техники было произведено руками рабочих за весь период. Кстати, в свое время мой брат Юра, обучаясь в тракторостроительном техникуме, проходил практику на ХТЗ. Но здесь хотелось бы добавить и другое. Неужели кто-то может утверждать, что предприятия, построенные в СССР во времена индустриализации, никакой пользы нам не принесли? А ведь считают так… Недавно услышал я по радио следующий фрагмент. В радиобеседе с женщиной, председателем национального комитета по защите окружающей среды, при разговоре об определении степени загрязнения атмосферы промышленными предприятиями Украины, других стран мира, один из радиослушателей, очевидно, немолодой уж мужчина, задает вопрос гостье передачи. Буквально он выдал следующее: «Коли вже ви притягнете комуністів до відповідальності?! Це їхній злочинний режим набудував підприємств, які засмічують середовище!» Обескураженная чиновница вначале было пыталась отстраниться от навязываемого ей упрека тем, что она, мол, не знает, как это сделать, но затем все же решилась напомнить, что большинство предприятий на Украине были построены еще в 30-е годы прошлого столетия.      
…С новым комбайном «Колос» на меня возлагалась и большая ответственность. На ту пору на 3-м отделении числилось три «Колоса» и две «Нивы». (На СК-6 «Колос», кроме меня, работали Виктор Трофимович и Стешенко Женя, на СК-5 «Нива» – Ващенко Василий и Понявин Александр; был еще комбайн у Евсюкова Владимира, но тот косил только на свал). Спасибо Виктору Трофимовичу и Жене. Они мне помогали. Но и подзадоривали: «Давай, дерзай! Ты в этом году должен Героя опередить». Комбайнер 1-го отделения совхоза «Родина» Филоненко Григорий Павлович зарекомендовал себя грамотным и трудолюбивым механизатором. К тому моменту он был уже награжден двумя орденами Ленина и имел звание Героя Социалистического Труда. Работал на комбайне «Колос», который от моего был несколько старее. 
…Я любил свою работу. Мне кажется, все комбайнеры – народ неравнодушный. Я любил запах свежескошенной стерни; любил звонкий шум зерна, сыплющегося в бункер; любил с разворота врезаться жаткой в колышущееся море пшеницы, подгребать лопастями мотовила ее колосья, а затем внимательно вслушиваться в ритм работы двигателя и барабанов, принимающих нагрузку; любил, дойдя до края загонки и отключив на ходу механизмы, остановиться чуть в стороне от машины, доставившей обед; подойти, поздороваться с молоденькой кухаркой и, хлебнув из шланга свежей водички и умыв лицо, заговорить с кем-нибудь из комбайнеров о том, за сколько минут набивается бункер или не испортит ли жатву погода. Но победить Филоненко мне, думаю, было не под силу. Пусть бы и предоставили в мое распоряжение два автомобиля для отвоза зерна, пусть бы кучу запчастей возила следом за моим комбайном «летучка», да только к этому нужны еще и опыт, и знание, и многое другое. Это все почти в точности тогда и подтвердилось.
В том году урожай на полях 3-го отделения был выращен неплохой, да и погода сильно не препятствовала; так что сбор ранних зерновых мы закончили в срок. Поочередно все комбайны, годами старше моего, вышли из строя; но их уж никто и не ремонтировал: и руководство, и сами комбайнеры полагали, что созревающее просо, а это ни много ни мало более ста гектаров, я уберу один (бывшее поле № 9). Помощника, назначаемого на период уборки ранних зерновых, к тому времени от меня уже отозвали. Но какое же там было чудесное просо! В валки его почему-то не скосили, и убирать необходимо было прямым обмолотом. Я приступил к работе.
…В ту ночь, не помню почему, мой комбайн ночевал в поле. Утром меня к нему доставил на бензовозе 2-го отделения Шавернев Владимир. Заправляю я бак, завожу мотор, трогаю рычаги, и вдруг обнаруживается – не работает гидравлика. Начинаю искать причину. Замерил уровень масла, проверил наличие давления от насоса – все в норме. Промыл один клапан, второй – никаких изменений. Мне начал уж помогать и водитель бензовоза. Поочередно проверяем другие узлы. Однако гидравлика не работает: жатка и мотовило поднимаются медленно, поворот руля вызывает как бы встречное сопротивление. Уехал бензозаправщик, вместо него прибыл на «техуходе» механик отделения Крайнюк Николай Федорович. Провозились мы с ним почти до вечера, но обнаружить причину, по которой отказала гидравлика, так и не смогли. С большим трудом я перегнал комбайн на отделение и поставил на ток. На следующее утро руководство совхоза затребовало из «Райсельхозтехники» диагностику. Приехали двое парней на «летучке». Начали проверять давление по всей системе. Два раза менял я масляный насос, разбирал и менял клапана, поставил новый, доставленный из райцентра, гидроусилитель руля, цилиндр рулевого управления поменял, – ничто не помогало. Так и остался мой комбайн поломанным. Убрать оставшееся просо прислали кого-то из центрального отделения. А осенью мы погнали технику на ремонт в район. Руль у меня поворачивался с большим трудом, и, проезжая по центральной улице Белокуракино, мы его крутили в четыре руки с Николаем Федоровичем. И даже в «Сельхозтехнике», после ремонта всех основных узлов, – гидравлика оставалась в прежнем состоянии. Я был в отчаянии… И вот однажды подходят к комбайну два человека из состава инженерно-технического персонала, и один другому рассказывает о моей беде. Выслушав, тот, другой, подзывает меня и говорит: «А ну, парень, поменяй-ка местами вот эти два шланга». И показывает на шланги, подходящие к клапану, расположенному прямо за двигателем. Я в течение двух минут меняю местами концы шланг, завожу мотор – гидравлика работает как часы. Кто, когда, я ли, водитель ли бензовоза или кто-то другой перепутали концы шланг – я не знаю. Некоторые механизаторы позже предполагали, что, так как комбайн ночевал в поле, это было сделано умышленно. Ничего по этому поводу сказать не могу. Думаю, во всем виноват я сам.
Не помню точно, в тот ли год, или в другой, но призовое место по совхозу я занял – вместе с поздними зерновыми культурами намолотил почти тысячу тонн зерна. На торжественном собрании в честь Дня сельского труженика, проходившем в клубе центрального отделения, среди победителей соцсоревнования зачитывали и мою фамилию, вручили премию. Но мне всегда было стыдно за тот случай.
Уже значительно позже, проживая в Беловодске и работая в ПМК-146, я два года подряд брал бесплатный отпуск и отправлялся в свое село на уборку. Мне предоставляли «ничейную» «Ниву», я ее ремонтировал, «подваривал» и косил на свал. Благодарен за такое ко мне отношение, покойному уже, бывшему управляющему отделения Дубейко Владимиру Ивановичу.
В знак памяти и уважения к людям, с которыми мне довелось плечом к плечу пусть не долго, но поработать на 3-м отделении совхоза «Родина», хочу добавить следующее: трое наших механизатора за свой усердный труд были удостоены орденов Трудового Красного Знамени. Это – Крайнюк Иван Федорович, Концур Виктор Трофимович и Ващенко Василий Зосимович. Первый из них позже был еще награжден и орденом Ленина. Все эти люди многие годы трудились на тракторах и комбайнах. В живых их уже никого нет. Еще один тракторист, Ляхов Алесей Петрович, был удостоен ордена «Знак Почета».
Наш отец умер в 1992 году. Прожил немногим более семидесяти двух лет. Добил его все-таки хронический бронхит, приобретенный в плену и лагерях. Мама покинула этот мир спустя пятнадцать с половиной лет после ухода отца. Похоронены они на местном кладбище. Каждый год, на Пасху, я со своей семьей стараюсь навестить их могилки. Встречаюсь с односельчанами. Время, а больше политическое изменение строя изменили до неузнаваемости и облик села. Многие дома стоят опустевшими, часть из них наполовину разрушены. Вся территория этих усадьб, иногда вплоть до середины улицы, заросла бурьяном и молодой порослью деревьев. Совхоза давно нет. Дом Дубейко и здание нового клуба стоят заколоченные. В клубе даже окна, обращенные к улице, заложены кирпичом, а с его торца вмонтированы огромные металлические ворота для въезда техники. Оба эти сооружения кем-то были приспособлены под хранение зерна. Магазин работает лишь пару часов в сутки; животноводство все уничтожено, ферм нет, а то, что от них осталось, возвышается скелетами железобетонных арок без крыш, с разобранными до самого фундамента стенами. Мастерской и синдиката – и следов не найти (это сколько же только оттуда было вывезено техники и металлолома?!). Несколько фермеров поделили между собой последние оставшиеся от совхоза сооружения, а также переданные им в аренду земельные паи людей.
Но, наверное, самое страшное среди всей этой разрухи – катастрофические изменения условий жизни и психологии людей. Не хочу вникать в проблемы фермеров, добавлю лишь пару слов о тех моих односельчанах, которые оказались отброшены далеко за обочину жизни. Как-то весной, заглянув на отцовское подворье, я обратил внимание, что сын нашего бывшего соседа Крайнюка Василия Николаевича – того самого, который подвозил когда-то людям силос (земля ему пухом, в живых его уже нет), рубит в своем саду дрова. Спрашиваю: «Колька, ты зачем дрова рубишь, у вас что – газа нет?» А магистральная труба проходит рядом с усадьбой. «Нет, –  говорит, – газа, денег на подключение нет». А на кладбище подходит ко мне Лиля, дочь Василия Николаевича (тоже уже покойная). Поинтересовался я и у молодой женщины, как она поживает. А у нее муж и двое детей. Подошли они вдвоем и супруг отвечает: «Да как тебе сказать, работы нет, но живем нормально. В прошлом году Степан (имя изменено. – В.Л.) предложил собрать оставшуюся на его полях кукурузу; заплатил хорошо, по восемьдесят гривен на каждого; нормально живем». Это было так, году в 2005. Пусть читатель прикинет, чего стоили на ту пору восемьдесят гривен, и на сколько их могло хватить семье из четырех человек. Не от того ли молодая мама этого семейства так рано ушла из жизни? И еще вопрос: какое детство может быть у детей из таких вот семей и что их ожидает в будущем?
В заключение добавлю, родителями покойного Крайнюка Василия Николаевича, а также дедушкой и бабушкой Николая и покойной его сестры Лили являются бывший механик участка Крайнюк Николай Федорович и его супруга Мария Сидоровна. Дай им бог хорошего на то здоровья.
Такова на мою родину пала темная пелена. Все рушится. Человеческая жизнь ничего не стоит. Власть в государстве держится на пустых обещаниях и обмане. Народ спивается и вымирает. И только дедушки и бабушки – эти «межзвездные космические капсулы советской эпохи» – продолжают ходить по грешной земле. Они уверены, что жизнь свою прожили правильно. Интересно, поймут ли их когда-нибудь внуки и правнуки?..