Голубые города. Автобиографическая повесть. Гл. 6

Глава VI

Профтехучеба


Не думал я на этих страницах касаться учебы в профтехучилище, кажется, ничего примечательного в том нет, но, чтобы не оставалось, образно говоря, никаких белых пятен в нашей истории, затронем немного и тот период. Тут вспоминается, как однажды внук мой, Владик, лежа на кровати и наблюдая, как я работаю за компьютером, спросил: «Дедушка, а кто тебе сказал, что ты должен писать, ну, вот эти… истории?» (Я ему как-то признался, что занят темой истории Беловодщины). В другой раз он опять спрашивает: «Дедушка, ты это все для нас пишешь?» Что ж, может, и для них…
Но продолжим наши «истории».
Именно в стенах училища я принял решение с началом службы в армии избавиться от некоторых своих привычек. Но здесь, чтобы прояснить суть вопроса, нам придется еще раз коснуться кое-каких личностных психологических аспектов.
Читатель, вероятно, уже понял, что рос я в несколько замкнутом пространстве. И это несмотря на то, что семья у нас была не маленькая да и жил я в основном по общежитиям. Нет, друзья у меня имелись всегда. Но вот допустить кого-либо в свой внутренний мир полностью, я бы не решился. В одном моем блокноте были записаны такие строки:

Молчи, скрывайся и храни
И чувства и мечты свои,
Лишь жить в самом себе умей,
Ведь целый мир в душе твоей.

Так выразился кто-то из классиков. И вот этот свой внутренний потаенный мир я ревностно лелеял и берег. Я ненавидел всякое насилие, пошлость, сквернословие, не мог терпеть оскорбительных поступков по отношению к девушкам. А еще с детских лет я был большим мечтателем и часто, ложась спать, предавался фантазиям. В моем сознании плыли бесконечные сюжеты различных приключений. То я верхом на коне ниспровергаю каких-то врагов, то выручаю из плена красивую девушку (почему-то это всегда была черноволосая цыганка), и всякое другое. Замкнутость и мечтательность – вот еще две черты характера, которые сопровождали меня в период моей учебы в начальных и средних классах.
Безусловно, с течением времени изменения в психике происходили; некоторые грани притуплялись, стирались, вместо них образовалось два противоположных полюса, к которым должно было и к которым постепенно, но расходилось все то – худшее и лучшее, что заполняло душу. Хотя процесс тот проистекал медленно, сквозь хаос всевозможных нагромождений и большей частью подсознательно. Вот почему немалые надежды возлагались мной на предстоящую службу в армии. Но сначала была учеба в ГПТУ.
…Окончив среднюю школу, я не знал, что мне делать дальше. В техникум поступать я не собирался, так как прекрасно понимал, что скудность приобретенных знаний дорогу туда мне фактически закрывают. Сдавать документы в СПТУ, на тракториста, тоже не очень хотелось, ведь на эту специальность «отсев» произошел еще в восьмом классе, и казалось унизительным поступать в то учебное заведение, которое мои одногодки уже заканчивали. Так летели дни, я ходил на рядовые работы в совхоз, но отец все больше начинал сердиться. Мама тоже, хотя раньше и говорила, что на тракториста я всегда успею, какого-то решения от меня ждала. Наконец в середине лета отец сам предпринял попытку устроить мою судьбу. С этой целью он потащил меня с собой в Рубежное, где в горвоенкомате, имея какое-то высокое воинское звание, работал один наш дальний родственник. Отец решил просить того человека, чтоб он куда-нибудь меня пристроил. Мне же такой вариант совершенно не нравился. Я не представлял, как тот родственник мог меня, не имеющего никакого специального образования, определить, ну, хотя бы в тот же военкомат; да и сам я был категорически против. Но здесь удача оказалась на моей стороне. Когда, прибыв в Рубежное и поднявшись по лестнице к нужной нам квартире, мы позвонили в дверь – там никого не оказалось. Не трудно догадаться, насколько моей душе сразу же полегчало. Так, не солоно хлебавши, и даже не повидав того полковника, как я о нем думал, мы возвратились обратно. Но дома отец сказал: «Все, сынок, собирайся и, ради бога, отправляйся куда хочешь».
Решил я сдать документы в Северодонецкое ГПТУ-101. Еще обучаясь в школе, мне довелось слышать, как некоторые ребята моего класса упоминали его в своих разговорах. Среди них была и Манько Валя.
Отыскать в городе училище не составило труда. Подхожу, гляжу – рядом с парадным входом установлен большой щит и на нем перечислены все специальности, которые может предоставить учебное заведение. Начал читать наименования, а их там – как звезд на небе… Притом почти все такие, о которых я раньше никогда не слыхал. Что было делать? Походил, походил возле того стенда – хотя бы было знать, на кого собирались поступать мои друзья, а так... В общем, развернулся и направился к автовокзалу. Лежало у меня в кармане пиджака – формата А-4 – приглашение на учебу в Кременское ГПТУ-91. Наклеила его на двери нашего сельского магазинчика вроде бы Демьян Мария. Возрастом она от меня на несколько лет старше, я с нею знаком почти не был, но кто-то говорил, что это дело ее рук. Каким образом оно попало к нам в дом – сказать не могу; может, отец аккуратно сцарапал и принес, может, еще как-то... На том объявлении специальностей было перечислено значительно меньше, чем на стенде Северодонецкого профтехучилища, а еще в нем подчеркивалось, что училище расположено в курортной зоне. Отправился я смотреть «курортную зону». К тому же, рассуждал, если уж на то пошло, то расстояние от Кременной к Сватово, а следовательно, и к родному селу, километров на тридцать меньше, чем из Северодонецка.
Разыскал то учебное заведение. Ничего необыкновенного, кроме соснового леса, подступающего прямо к городу, да огромного угольного террикона, привалившегося почти к самой дороге, по которой проезжал наш автобус, в ландшафте Кременной я не обнаружил. Но не это было главным: главным становилось то, что назад дороги для меня уже не было.
…Дверь в приемную была приоткрыта. Вошел. За столом сидит секретарша. Ответив на приветствие, женщина поинтересовалась, на кого бы я хотел поступить учиться. Говорю, хочу приобрести профессию сварщика. Подсовывает она мне лист бумаги и предлагает написать заявление. Только взял ручку, как откуда-то появляется молодой парень и задает мне тот же вопрос, что и секретарша. Я вновь отвечаю, что на сварщика. Тогда он говорит: «Зря ты, на сварщика… Ты что – глаза хочешь испортить? Поступай на «киповца». В халатике чистеньком будешь похаживать, что тебе еще надо?» Недолго думая, пишу заявление на «киповца». Так вот и оказался в группе КИП и А (контрольно-измерительные приборы и автоматы). А позже выяснилось, что некоторые мои товарищи тоже поступили на эту специальность. (Позже такую же профессию выбрала и сестра моя Тома, притом забросило ее почему-то в самый Днепропетровск).               
И вот мне почти семнадцать лет и я курсант профтехучилища. К тому времени некоторые сдвиги в восприятии мира и в отношении к «человечеству» – о чем говорилось выше – в моем сознании, несомненно, произошли. Хотя понадобились еще годы, пока та «болезнь», как я полагаю, не исчезла полностью. Уже в Кременной при знакомстве со своими будущими однокурсниками я почувствовал в своей душе то ли восторг какой-то, то ли еще что-то… Первыми, с кем мне довелось повстречаться, оказалась группа ребят из Красного Лимана. Двое из них, Наумов Анатолий и Ворона Владимир, были давними друзьями – учились в одном классе. Последний выглядел постарше, был среднего роста, худощавый, с немного землистым лицом. Анатолий наоборот: ростом был немного пониже, и хотя был таким же темноволосым и черноглазым, но лицо имел светлое и казался более доброжелательным. С третьим их одногодком, Александром, я в дальнейшем почти не сталкивался, так как жил он в другой комнате. Четвертым был парень, недавно отслуживший в армии, по имени Николай. Он был невысокого роста, плотного телосложения и, как для меня, характер имел довольно шустрый. Еще одного товарища, с кем мне довелось какое-то время находиться в одной комнате, звали Козак Михаил. Прибыл он из Западной Украины; и хотя в некоторых случаях и проявлял вспыльчивость, но в общем характер имел покладистый. Интересным был момент нашего знакомства. Когда все собрались, кто-то из друзей-краснолиманцев предложил: давайте, мол, кого, как звали у себя в школе, тот пусть так здесь и представляется. Себя ребята окрестили – один – Гося, второй – Сюха. Гося – это Ворона, Сюха – Наумов. Я представился под тем именем, которое мне было дано еще в Маньковской школе… Такому повороту событий был даже рад, а то, думал, прицепят какую-нибудь новую «кликуху», попробуй – отдери потом…
Первый месяц учебы мы находились вне Кременной; со второго дня нас отправили в подшефное учебному заведению село Райгородка Сватовского района. Трудились там на уборке овощей и на току. По вечерам гуляли у клуба. Иногда ребята выпивали. Помню, один парень нашей группы, а групп было несколько, показывал на спор, за бутылку «бормотухи», как он «из горла», без рук опрокидывает бутылку вина. Что ж, встречались среди недавних школьников уже и такие...
Старшим мастером нашей группы был «вечный» холостяк и весь рыжий, как осенний лист, Евгений Иванович (фамилию не помню). Выглядел он выше среднего роста, стройным, подтянутым и характер имел – добродушный и жизнерадостный. Когда по окончании учебы для нескольких групп училища в одном из ресторанов Рубежного был организован выпускной вечер, то «Рыжий», так мы его называли, перетанцевал, наверное, со всеми присутствующими на банкете девчонками да еще сумел затащить в круг и меня. А по истечение пяти-шести лет, тоже на «киповца», но уже в Рубежном, обучался еще один парнишка моего села – Супрун Витя. В ту зиму я, демобилизовавшись из армии, работал в совхозе, и по вечерам мы иногда собирались в клубе поиграть в бильярд либо карты. Витек, приезжая по выходным дням, старался быть моим напарником. Однажды в разговоре он обмолвился, что старшим мастером его группы является тот самый «Рыжий». Позже мой землячок ему сообщил, что он родом из того же села, что был я. Евгений Иванович его заверил, что меня помнит. Сам он так и оставался холостяком, хотя разменял на ту пору, пожалуй, пятый десяток.
О том, как проходили занятия в ГПТУ и особенно, какие я там почерпнул «глубокие» знания, мне рассказывать нечего. Мало почерпнул… Научиться чему-нибудь я еще могу при помощи практики, но теория – не для меня... Лучше расскажу, как на новом месте складывались отношения с товарищами. Больше всего припал мне по душе один из двух друзей-краснолиманцев – Наумов Анатолий, Сюха, значит. Еще при знакомстве он с «понтом дела» всем объявил, что его отец занимает должность директора городской киносети. С Анатолием мы жили в одной комнате, затем вместе проходили практику. Он был человек довольно общительный и, не придавая особого значения некоторым моим странностям, меня вроде бы даже уважал. Еще один парень, который с нами «водился» и проживал в общежитии, был Кравцов Владимир – «очкарик» из Рубежного. Помню, как мы вчетвером – два друга из Красного Лимана, Кравцов и я по вечерам, в теплую осеннюю пору прохаживались по нешироким уличкам Кременной. Автомобильное движение на некоторых из них было запрещено, и мы, выстроившись в шеренгу, шагали прямо по центру улицы (как нам там еще физиономии не понабивали). Позже нам с Кравцовым довелось побывать в Жданове (Мариуполь теперь), в отделе кадров металлургического комбината. Случилось это в те дни, когда с окончанием учебы было произведено распределение на обязательную двухгодичную практику. Кто из нас, куда хотел бы поехать – не спрашивали. Наши с Кравцовым документы были отправлены на то предприятие. Но дело в том, что этот проныра «Рыжий», немало осведомленный о наших чаяниях, то есть о том, чтобы поскорей попасть в армию, ведь мы и так уж к тому времени «переросли», доставил нам из Кременского райвоенкомата повестки на воинскую комиссию (мы ему за это еще магарыч ставили). Хотя сейчас я подозреваю, что «Рыжий» к тем делам особого отношения не имел, военкомат мог действовать по своему плану. Но как бы там ни было, «бронь» с нас снималась. Тогда же нам с Кравцовым кто-то подсказал, что на основании имеющихся у нас повесток в отделе кадров завода обязаны будут вернуть наши документы. Сели мы на поезд, прибыли в тот город, разыскали заводоуправление и вытребовали свои дипломы об окончании училища. После этого я убыл в Белокуракинский район, где, став на учет в райвоенкомат и официально устроившись на работу в совхоз «Родина», ожидал призыва на службу. В разгаре была посевная, и меня определили сеяльщиком. А ровно через две недели прямо в поле мне была вручена повестка в армию. На ней стояла дата: 9 мая 1976 года.
Но это мы забежали далеко наперед.
Не все так гладко, касаясь моего характера, проистекало и в стенах училища. И хотя там я почувствовал себя значительно уверенней, но различные нюансы продолжали еще преследовать. Приведу такой пример. Проживало нас в комнате в первые месяцы пять человек. Николай – тот, который после армии, вскоре начал встречаться с одной из девушек нашей группы. Стоит добавить, кроме местной молодежи, в ГПТУ обучалось немало приезжих – только в нашей группе было пять или шесть девушек из города Россошь Воронежской области. С одной из них он и встречался. В остальных моих товарищей серьезных знакомств с представительницами прекрасного пола среди студенток училища да, вероятно, и за его пределами еще не было. Николай же со своей подругой, получив распределение, вместе затем уехали в город Тольятти. И вот как-то вечером он собирается на свидание. А у нас в комнате в качестве стульев находилось несколько стандартных табуреток, выкрашенных в желто-коричневый цвет. И он, прежде чем уйти, ставил поочередно ноги на табуретку и так чистил свои туфли или ботинки. От этого там постоянно оставались следы обувного крема, который нам затем приходилось удалять. Увидев, что наш кавалер очередной раз таким способом начищает обувь, я его в этом упрекнул. Однако он на мое замечание не отреагировал. И тогда я бросил ему в лицо: «Козел». Сказано это было частично со злостью, частично по привычке, частично по глупости. Мы, одногодки, такое выражение употребляли между собой нередко. Для нас оно практически ничем не отличалось от других подобных «синонимов». Но Николай-то был уже «дембель», у него имелись «понятия»… Короче говоря, разворачивается он – и дает мне «под дых». Как говорится, жаловаться было не на кого… Но здесь высвечивается и другой интересный аспект. Если я посмел перечить старшему от меня по возрасту парню, то, очевидно, какой-то сдвиг в моем характере на ту пору уже произошел.
Еще один случай. Как-то ребята моей комнаты, заперев дверь изнутри, решили ее не открывать, пока я громко не заругаюсь. Честное слово, я на ту пору не позволял себе не то что вслух, но даже в уме произнести хотя бы одно ругательное слово. Но и упрямства у меня было не меньше, чем у каждого из тех, кто такое придумал. Толкнув раз, второй дверь, я спустился по лестнице вниз и отправился коротать время во двор средней школы, расположенной рядом с общежитием; там в уютных местах были расставлены скамеечки и можно было посидеть. Случилось это вечером, и хотя все детали того дня мною уже позабыты, ночевал я тогда в своей комнате.
Касаясь последнего примера, не трудно догадаться, что, не обладай я некоторыми «странностями» своего характера, подобного конфликта могло бы не произойти, что в свою очередь вынуждало меня к принятию какого-то решения. В итоге все закончилось тем, что с первых дней службы в армии я начал ругаться. И получилось… Еще как...
А Анатолия я любил. Он никогда не позволял себе как-то меня «подкалывать». Хотя в большой компании да ситуации, похожей на обрисованную выше, в силу различных причин не мог открыто занимать мою сторону. Но, может, это и к лучшему…
Вместе с Анатолием нам выпало проходить и производственную практику. Тогда нас, троих парней и одну девушку, направили в Рубежное на ТЭЦ-2 в лабораторию КИП. ТЭЦ обеспечивала электроэнергией и теплом широко известный химический комбинат «Краситель» и коммунальную сеть города. Рубежанские ребята показались мне эрудированными, дружелюбными, порядочными (хотя и ругались). Помню, присутствовал среди них молодой рабочий по фамилии Блудов. Весельчак был, а сам черный, как цыган. Однажды он рассказывал, как накануне смотрел по телевизору трансляцию песенного фестиваля, проходившего в Болгарии, где с песней «Арлекино» выступала молодая певица из СССР Алла Пугачева. С каким темпераментом Блудов показывал всей лаборатории, как Пугачева покорила публику, – этого не передать… Он пел: «А-рле-кино, А-рле-кино, / Надо быть смешным для всех…» и в такт музыки, эффектно крутя задом и приседая, демонстрировал танцевальные движения, подобно Пугачевой. Рабочие хохотали, а мы, четверо практикантов, сразу же влюбились в песню «Арлекино» и ее исполнительницу. (Имеется в виду победа Пугачевой на международном конкурсе «Золотой Орфей» 8 июля 1975 года).
В лаборатории наша четверка на протяжении десяти дней изучала правила техники безопасности. После обеда нас отпускали домой. А по сдаче мастеру экзамена и получения допуска к работе нас стали приставлять в помощь к рабочим, отправляющимся в котельно-турбинный цех станции для замены вышедших из строя задвижек, манометров, термопар и прочих механизмов и приборов. Обязанности в лаборатории распределялись таким образом, что мужчины трудились на более тяжелых работах, а несколько женщин дежурили посменно на центральном пульте ТЕЦ, контролируя работу и меняя бумажные ленты самопишущих приборов. Туда, кстати, и была определена девушка, проходившая вместе с нами практику. А мы, трое парней, получив из рук мастера новые рукавицы и прослушав краткий инструктаж, отправлялись вместе с рабочими к трубопроводам, густой сетью опутывающих станцию. Иногда, выполнив задание и имея в запасе какое-то количество времени, поднимались по внутренней лестнице на крышу ТЭЦ – с высоты здания далеко просматривалась территория вокруг и часть города. На двор пожаловала весна, дул теплый ветер, и на крыше можно было поиграть в карты. То место нам показали сами рабочие. Мастер был хороший, и так как наряд обычно выполнялся, он делал вид, что не подозревает о наших посещениях наивысшей точки станции. Находясь на крыше, мы нередко наблюдали, как ровно в десять часов утра к площадке четырехэтажного административного здания, в стенах которого размещалась наша лаборатория, – с такой высоты оно представлялось небольшой продолговатой коробочкой –  подъезжала машина с будкой; водитель сигналил, и к нему со всех концов, с ящиками и без них, словно маленькие букашки, стекались люди – получать молоко. Молоко выдавалось бесплатно по бутылке на брата. В общем, работать в лаборатории мне нравилось, и я по демобилизации из армии уже подумывал туда возвратиться. Но все сложилось иначе…
На втором году учебы мне довелось сблизиться еще с одним парнем – Водолазским Александром. Родом он был из той же Райгородки Сватовского района, где мы трудились предыдущей осенью на уборке овощей. В Кременной обучался на сварщика, поступив после восьмого класса, то есть от меня был года на два младше. Родителей не имел, по крайней мере, я о них ничего не знал; проживал вдвоем с бабушкой в селе в маленькой хатке. Братьев и сестер тоже, кажется, у него не было. Мы с ним весной, когда студентов в общежитии оставалось мало, на протяжении нескольких недель вдвоем обитали в одной комнате. В свободное время общались, слушали по радио музыкальные передачи, иногда, шутя, толкались. (В память о тех днях у меня на всю жизнь остался вывихнутым сустав на мизинце правой руки). Из музыки того периода запомнилась песня с такими словами:

Вы точки тире телеграфные
Ищите на стройках меня,
Сегодня не личное главное,
А сводки рабочего дня...

И далее, в припеве:

…Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес Советский Союз.
 
И вот когда я, находясь уже в Маньковке, получил повестку в армию, предо мной встал вопрос, с кем можно обойти усадьбы и пригласить своих земляков на проводы. Правда, поначалу я еще пытался убедить родителей, что никакого гулянья не нужно. Считал, раз я серьезным авторитетом среди односельчан не пользуюсь, то с какой стати народ должен себя утруждать, присутствуя на моих проводах. Однако они с этим не согласились. Проводы были назначены на вечер 8-го мая. И тогда я решил пригласить к себе «в дружки» Сашку. В предпраздничные дни он должен был находиться либо в Кременной, либо в Райгородке. Сообщить ему о своем намерении я мог только одним способом: встретиться лично и в случае согласия доставить на отделение. Заправляю я наш «Восход-2М» и поутру 7-го мая отправляюсь сначала в Сашкино село, а когда его там не обнаруживается, держу путь на Кременную. Читатель должен согласиться, что такое путешествие на плохеньком мотоцикле да еще накануне проводов в армию выглядело довольно рискованным. Только от 3-го отделения к Сватово расстояние около сорока километров, а сколько еще предстояло проехать... К тому же это у меня был фактически первый выезд на трассу – раньше я ее мог наблюдать исключительно из окна рейсового автобуса. К счастью, все окончилось благополучно. Разыскал я Сашку, доставил к себе, и утром следующего дня мы обошли жителей. На моей родине в те годы существовала такая традиция: на проводы в армию приглашать всех. Еще, помню, мой товарищ, слегка стесняясь, обратился ко мне с просьбой занять немного денег, чтобы бросить на тарелочку, когда начнут дарить солдату «на дорожку». С собой у него не было ни копейки. Призывнику в те годы у нас в селе одиночные приглашенные дарили по три – пять рублей. Здесь мне вспоминается один нелицеприятный случай. Уже когда я демобилизовался из армии, Лапта Сергей позвал меня к себе на свадьбу. Свадьба была небольшая, ее отмечали в узком кругу родственников и ближних знакомых прямо в их доме. К тому же и сам дом, государственный, даже по тем меркам был небольшой. И что я начудил: явился на свадьбу с пятью рублями. До этого меня ни на одну свадьбу, ни разу не приглашали. Да их, впрочем, и свадеб-то за те несколько месяцев, которые я провел дома после армии, ни одной сыграно не было. На гулянье из холостяков присутствовал я один. Но какой же меня охватил ужас, когда начали дарить молодым и я понял, как сейчас опозорюсь! Никто из родственников и семейных пар менее полсотни рублей на тарелочку не бросал. А у меня в кармане лежала эта злосчастная банкнота… Единственно, чем я смог позже хоть как-то приглушить свои переживания – на следующий день на продолжение веселья не явиться. Так что мой дружек Водолазский, будучи в данном случае от меня помоложе, оказался предусмотрительней.
А с проводами в армию получилось даже лучше, чем я предполагал. Шалаш для основной массы народа отец со своими друзьями соорудили прямо во дворе, а за углом дома, в палисаднике, был размещен стол для молодежи. На праздник отовсюду прибыло много родственников, сошлись односельчане, присутствовали парни и девчонки, не находившиеся на тот момент на учебе либо на службе в армии. Люди, подымая бокал, желали будущему солдату счастливо отслужить и вернуться домой, а выпив и закусив, громко беседовали, пели под баян песни, танцевали… Молодежи, как я полагаю, тоже скучать не приходилось. У них был установлен магнитофон, и откуда звучала современная музыка. Там же, под яблоней, ребята и танцевали.
Последнее домашнее напутствие дал призывнику, отозвав немного в сторону, мой двоюродный брат Левченко Петр из села Алексеевка Белокуракинского района (старше меня лет на пять). Выразился он примерно так: «С этого момента все, что с тобой было раньше, – забудь. Иначе будешь тосковать, и от этого будет только хуже. Вот вернешься, тогда и продолжишь эту жизнь. А сейчас необходимо всего себя посвятить армии».