Голубые города. Автобиографическая повесть. Гл. 11

Глава ХI

Смутное время 90-х

Первым неожиданным толчком, вcколыхнувшим до этого, казалось бы, надежный и монолитный организм Советского государства и вылившийся вскоре в огромные несчастия для всех без исключения народов, его населяющих, стали события в Нагорном Карабахе конца 1988 года. И хотя на ту пору вряд ли у кого-то могла возникнуть мысль, что буквально через два-три года СССР будет развален, раздроблен на части, у многих, думаю, не только у автора этих строк, под ложечкой засосало…
Между тем в ПМК-146 события продолжали развиваться своим чередом. Рабочих, как и прежде, доставляли автобусами и «эрками» на различные объекты. Меня из Станично-Луганского района весной 1988 года перебросили сначала под Кабычевку Марковского, потом в село Писки Новопсковского района, а начиная примерно с 1990 года, работал на различных объектах Беловодского и Марковского районов. Еще находясь под Кабычевкой, я обслуживал звено сварщиков, тянувших нить орошения, но затем, с началом общего развала производства и сокращением поступления материалов по поливным системам, трубоукладчик стал больше привлекаться для монтажа и демонтажа железобетона, в том числе для укладки дорожных плит.
Касаясь оплаты труда, еще с первых лет перестройки в ПМК начал применяться аккордный наряд, позволяющий бригаде или звену – не без усилий, естественно, – порой неплохо заработать. При такой системе деньги распределялись среди членов коллектива в соответствии с так называемым коэффициентом трудового участия. Что касается машиниста трубоукладчика, то там, в случае работы со сварщиками коэффициент ставился обычно немногим ниже, чем каждому из них, а при работе с монтажниками – выше. Впервые мне довелось заработать всего за пару недель более двухсот рублей в 1986 году. В памяти это связано с Чернобыльской катастрофой. В те апрельские дни мы изолировали трубу, не то «шестисотку», не то «семисотку», на полях хутора Широкий Станично-Луганского района. Она была уже уложена в траншею, и ходить вдоль нее парням было непросто. Со мной тогда трудились Радченко Николай, Коновченко Алексей и Нелепа Петр. У последнего что-то не сложилось на предыдущей работе, и он поступил к нам рядовым монтажником, хотя образование позволяло занимать ему и более высокие должности. Еще, помню, Нелепа, видя, как я в свободное от работы время почитываю художественную литературу, а это были в основном «толстые» журналы и «Роман-газета», однажды сказал, что читать надо исторические материалы, а все остальное, мол, – ерунда. И вот, разгоралось теплое весеннее утро, начинать работу было еще рано (смола только готовилась), как неожиданно кто-то, прибывший к нам с «большой земли», сообщил, что неподалеку от Киева взорвался ядерный реактор.
Вскоре на ликвидацию последствий аварии стали направлять и представителей нашей организации, больше – водителей. Меня такая участь как-то обошла стороной.
Запомнился еще один аккордный наряд, который включал в себя сваривание в нить трубы большого диаметра и укладку ее в траншею. Случилось это на участке орошения села Кабычевка. За его выполнение и я, и сварщики могли получить по приличной сумме денег, так как руководству ПМК тогда было дано задание форсировать темпы сдачи объекта. Участвовал я в тех работах не один день, все шло нормально, и вдруг подвернулась путевка от профсоюза в санаторий города Свалява, в Закарпатье. Я уехал. А когда возвратился, узнал, что меня в зарплате «кинули» – непонятно по каким причинам за то время работы мне была начислена почасовая оплата. Попытка добиться справедливости результата не принесла. Мастер сослался на решение членов коллектива. Демократия… А сами сварщики мотивировали тем, что отработал я с ними не до конца...
Затем ситуация в стране начала быстро ухудшаться. Сначала, в 1988 году, забастовали шахтеры Кемерово, за ними покинули свои рабочие места угольщики Донецка, потом – Стаханова. В Стаханове долго касками о асфальт у здания горсовета стучали… После 1-го съезда народных депутатов (май-июнь 1989 года) кумиром демократов стал Ельцин, с помощью которого Запад принялся «валить» КПСС и расшатывать государственные устои. Помню, в одном из «толстых» журналов была опубликована статья секретаря ЦК Лигачева, где тот обвинял Ельцина и его компанию в дестабилизации ситуации. Происходили дискуссии и в нашей среде. Вероятно, это случилось на переломе 1990-91 годов. Как-то мы с супругой находились в Лисичанске в гостях у Томы, и за столом возник разговор по поводу отделения Украины от СССР. И Сашка, ее муж, и она сама пытались нас убедить, что Украина – это такая экономически развитая республика, что, отделившись от России, только выиграет. Наших аргументов они не слушали.
Другой раз отправились мотоциклом в Петровское к родителям жены. Вечером сидим, смотрим по телевизору КВН. Вдруг трансляция прерывается, Александра Маслякова «в сторону», и диктор «Новостей» объявляет, что в настоящее время по шоссе от Москвы в направлении прибалтийских республик движется колонна танков (именно так и было сказано).
Обращаясь к местным проблемам, несмотря на то, что средний заработок у работников ПМК к концу 80-х годов даже несколько повысился, однако  в магазинах количество товара начало быстро уменьшаться. Вероятно, первыми с этим столкнулись наши женщины. Однажды в актовом зале предприятия была организована лимитированная продажа обуви. Я в том не участвовал, туда ходила супруга, и она рассказывала, до какой степени там накалялись страсти. Для меня же проблема с дефицитом запомнилась благодаря такому случаю. Наш водитель автобуса Чуркин Валерий (покойный уже), забирая нас с участка, а иногда и по дороге туда начал все чаще заворачивать в хозяйственные магазины. Бригада была небольшая, ребята выпивали мало, поэтому больше интересовались хозяйственными делами. А, надо сказать, на тот момент по сельским магазинам, в отличие от Беловодска, на полках кое-что еще оставалось, и цены были почти бросовые. И вот в селе Новоникольское Меловского района Чуркин заметил приспособление для сбора яблок с деревьев. Состояло оно из пластмассовой, в форме колокола, чаши с прорезями и полутораметровой пластиковой ручки, желтого цвета. Он взял их себе парочку, а я «нагреб» штук десять. Вообще, это был довольно редкий случай, чтобы я что-то покупал, обычно этим у нас занималась жена. А тут мне понравились пластиковые прутья, в отношении которых я решил, что они смогут подойти в качестве небольших багет для моей строящейся дачи. На дачу они, естественно, не попали, потому как ее я не достроил (об этом речь пойдет далее), но в доме нашей дочери Лены, по улице Некрасова, спустя лет пятнадцать после приобретения, шторы на них некоторое время повисели.
Затем было ГКЧП. Вдруг пробудилась надежда, что процесс развала страны будет остановлен. В те августовские дни 1991 года в отпуск из Москвы приезжал Юра. Он тогда уже работал в одном из отделов Черемушкинского райкома партии. Брат в политике, как мне кажется, был прозорлив. О Горбачеве он говорил, что главная его вина состоит в том, что тот бездействует. Давал оценку и другим деятелям. Будучи немного знаком с «рыжим» Чубайсом – будущим вице-премьером при Ельцине, он отзывался о нем крайне отрицательно. Когда грянуло ГКЧП, а за ним последовало запрещение деятельности КПСС, Юра срочно отбыл в Москву. Позже он рассказывал, в райкомовских кабинетах застал все перевернутым вверх дном, по коридору валялись разбросанные кем-то бумаги.
Мне же о «путче» довелось услышать прямо на участке. В те несколько недель работа у нас была довольно необычная. Южнее бывшего хутора Веселый Беловодского района в обширном яру силами ПМК-146 должна была реконструироваться дамба водоема. Под затопление попадала часть деревьев, росших на склонах. Их необходимо было вырубить и с той зоны убрать. Руководство определило, что для таких целей лучше всего подойдет трубоукладчик. Направили меня и группу плотников во главе с одним из мастеров организации Вирченко Игорем. Деревья мы валили топорами, а затем с помощью трубоукладчика я их вытаскивал на ровную площадку. Там у нас еще произошел случай, когда Черепивский Анатолий рубанул себе топором по ноге. Хорошо, что машина находилась рядом и Игорь смог его быстро доставить в больницу. Все обошлось... Но вообще, места там глухие, да и начальство к нам почти не заглядывало. И вот в один из таких дней я решил взять с собой на работу Лену. Исполнилось ей на ту пору семь лет. Лишь недавно получив новый трубоукладчик марки Т-130Т – с кабиной, с вентилятором (правда, в жару он абсолютно не помогал – гнал горячий воздух), я, гордясь этим, хотел продемонстрировать дочери, на какой технике работает ее отец. Еще хотелось окунуть ребенка в мир дикой природы. Запасшись на двоих продуктами и прихватив транзистор, мы погрузились утром в «эрку» и вместе с рабочими выехали на участок. Там я показал дочери трубоукладчик и, устроив ее на уютной полянке, вместе с другими занялся рубкой леса. А когда часов в одиннадцать все расселись на перекур, то по транзистору услышали, что власть в стране перешла в руки ГКЧП. Сообщение было крайне неожиданным, сразу стало ясно, что в верхах творится что-то неладное, и что будет дальше – никто не знал. Но, очевидно, не оказалось среди «заговорщиков» такого человека, который смог бы взять на себя всю ответственность за дальнейшие действия. Через пару дней тот комитет развалился, и его участников, кажется, сразу же арестовали. Тут уж Горбачев и Ельцин действовали заодно. Но это был приговор не только «гекачепистам», но и всей советской системе. К сожалению, далеко не все в полной мере это тогда сознавали. За последние десятилетия у людей выработалось практически безграничное доверие к руководству страны; они верили, что ничего плохого ни по отношению к государству, ни к народу те не допустят. Да он Горбачев и сам, я уверен, поначалу не подозревал, что такая его политика заведет всех нас в болото самого «грязного» капитализма и что все бывшие советские республики барахтаться в нем будут каждая по отдельности.
Еще запомнился момент, когда мы «перешли к рынку». Если изменения в материальном положении людей в начальные годы перестройки происходили постепенно и в некотором роде даже в лучшую сторону – в порядке зарплаты, то скачек в «шоковую терапию» и отпуск государственных цен был произведен мгновенно и, насколько я знаю, не только на территории Украины, но и по другим странам СНГ. В то утро (вероятно, это было 2 декабря 1992 года) мы подъехали автобусом к 17-му магазину за проживающими в том районе рабочими ПМК. Тогда это был один из самых популярных торговых павильонов Беловодска. И вот когда салон наполнился, все заговорили о том, что цены в магазине за одну ночь подскочили в несколько раз. Разумеется, людей это шокировало. Хотя многие полагали, что такое явление ненадолго: кто же, мол, будет покупать по таким ценам масло или молоко; продукты попортятся, и администрация вынуждена будет установить прежние надбавки. Но все мы жестоко ошиблись. С тех пор, сколько живем, цены в относительном эквиваленте только поднимались. Народ покорно дал себя «обуть». Притом в заблуждение были введены не только простые рабочие, но и многие руководители. Однажды кто-то из монтажников спросил у главного инженера, что будет дальше с ПМК: ведь заказов почти нет, материалы не завозятся, зарплата не выдается. Василий Трофимович тогда ответил, что нам, мол, можно не переживать, мы столько настроили, что хватит поддерживать те системы в рабочем состоянии долгие годы. Но все оказалось по-другому… Не так давно я ехал автобусом на Луганск и видел, как примерно в километре от Широкого на поле выкапывались из земли уложенные нами когда-то трубы. Сильней всего поразило, что хотя и делалось это на виду у всего честного народа и, вероятно, с позволения местного руководства, но производилось самым варварским методом. Ни бульдозера, ни «кавалера» чернозема впереди траншеи я не обнаружил. Подтверждением творимого там безобразия стало свидетельствование человека, который спустя несколько дней после мною увиденного вернулся со Станично-Луганского района, где работал по найму в качестве подсобного рабочего по демонтажу бывшей оросительной системы. Шумаков Александр поступил в ПМК-146 одновременно со мной. Трудился мастером по укладке дренажа. Он сообщил, что процесс по извлечению металлических труб запущен по всей территории названного района. Касаясь заработной платы, ему, как монтажнику, выдавали в день по сто рублей (простите, теперь уж – гривен). Я поинтересовался, каким способом те «производственные бригады» снимают с трубопроводной трассы чернозем. Он ответил, что «петушком» («петушок» – это экскаватор на базе колесного трактора, с прицепленной спереди лопатой). После сказанного вопросов к Шумакову у меня больше не возникало. «Петушком» можно скотомогильник для падших животных выкопать, но нормально слой чернозема с «трассы» не снимешь. Даже когда тяжелыми гусеничными тракторами наши ребята его снимали, а затем назад укладывали, то и тогда несколько лет на том месте «кукуруза не росла» – так выразился сам собеседник. Таким образом, из-за сиюминутной выгоды алчными нуворишами уничтожается самый плодородный пласт донбасских земель. А вот недавно передали по радио, что у берегов Крыма затонул иностранный сухогруз, транспортировавший из Украины десять тысяч тонн металлолома. Во как: двадцать с лишним лет грабят страну, а добро все есть и есть… Кстати, еще я спросил у бывшего мастера ПМК, не лопаются ли при демонтаже трубы на стыках. В ответ услышал буквально следующее: «Да ты что?! Там будто вчера все поварено». Он лишь добавил, что иногда отламывается тот шов ободка, который приварен к самой трубе (о причинах того указывалось выше).
Здесь, наверное, стоит остановиться и назвать некоторые имена. Возможно, кому-то и покажется это несколько странным, принимая во внимание упомянутый выше случай с аккордным нарядом, однако это никак не может помешать мне выразить глубокие чувства уважения к некоторым из беловодчан, с кем мне на протяжении многих лет приходилось трудиться плечом к плечу, в том числе, касаясь сварщиков.
…Когда заходит речь о ПМК-овских сварщиках, я чаще всего вспоминаю Демьяненко Михаила. И не потому, что он варил лучше всех (или меньше других пил, о чем можно и поспорить), а потому, что Михаил всегда имел твердую позицию. Короче говоря, был человек прямой и начальству не кланялся. Даже после того как сначала я, а затем он уволились из ПМК, мы с ним долгие годы поддерживали дружеские отношения. Он мне помог переоборудовать отопление в нашей квартире из централизованного на индивидуальное, варил отопление в магазине, затем в доме по улице Некрасова. А когда занимались квартирой, произошел такой случай. Чтобы отключить от нее централизованное отопление, а расположена она на последнем, четвертом этаже, необходимо было перекрыть в подвале дома подачу тепла от котельной; затем, отрезав отопительные коллектора и закольцевав трубы, пустить воду в нижние квартиры. С началом работ выяснилось, что вентиль, перекрывающий один из стояков, сломан. Необходимо было просить разрешения у руководства «Теплосети» на временное отключение всего дома. Дело было поздней осенью, и пока мы то да се – пали сумерки. Куда ты пойдешь в такую пору, и кто тебе разрешит перекрывать задвижку? Наверное, любой другой сварщик в таком случае сказал бы: решай, мол, вопрос с отключением, а потом позовешь меня. Любой другой, но не Михаил. Он берет ключи, монтировку – работал он тогда сварщиком в той же «Теплосети», – берем фонарик и отправляемся на трубопровод. Там экспериментальным путем, покрутив одну, вторую, шипящие и брызгающие горячей водой задвижки, находим нужную, закрываем ее и возвращаемся в квартиру обрезать трубы. Но здесь нас ожидала еще одна неприятность. Оказалось, что хотя уличная задвижка и держит воду, но в силу своего несовершенства она не может перекрыть ее полностью – с обрезанных стояков вода продолжала потихоньку поступать. Поэтому варить резьбовые муфты к трубам было непросто. Тем не менее мой товарищ работу эту выполнил, и часам к одиннадцати вечера мы, закольцевав подачу воды, задвижку открыли. О том, что дом несколько часов простоял отключенным от отопления, вероятно, никто даже не догадался.          
К сожалению, некоторое время назад, после непродолжительной болезни Демьяненко Михаил умер. Я был у него на похоронах.
А недавно в Нижней Бараниковке не то утонул, не то по другой причине ушел из жизни еще один наш сварщик – Смажко Виктор. Этот – мой одногодок. Поступил он в ПМК лишь немногим позже меня. Каким был в работе Виктор – характеризует такой пример. Однажды выйти на «трассу» в субботу никто из нашего звена, невзирая ни на какие уговоры начальства, не согласился. А трубу мы варили в те месяцы серьезную, кажется, то была «семисотка». Тогда Смашко один: приехал, завел трубоукладчик, запустил сварку, сам стыковал и сам варил трубу.
Итак, в 92-х–93-х годах наступила кульминация. Полагаю, самый жуткий грабеж нашей несчастной «неньки» Украины пришелся именно на тот период. Главное, людям зарплат и пенсий почти не платили, цены на все подскочили, даже свет принялись регулярно отключать – особенно издевались в этом плане над сельскими жителями, – а где-то там, в тени различные махинаторы с быстротой молодого леопарда наращивали свои капиталы. И это под эйфорию ораторов из трибуны Верховной Рады и философские рассуждения Кравчука и иже с ним об обретении Украиной такой «долгожданной независимости».
В декабре 1992 года умер наш отец. Как-то накануне, еще в теплое время, я на своей даче производил кладку опоры четвертого угла будущей крыши домика, прямоугольного столба. Вдруг приезжает на мотоцикле из Лисичанска Паша и говорит, мол, отцу стало плохо, его положили в Белокуракинскую больницу. Бросаю я работу, завожу свой мотоцикл, и мы с супругой следом за Пашей мчим на Белокуракино. Там повстречали отца на улице – как раз в этот момент его навестили родственники из Алексеевки: жена и сын умершего в конце 50-х годов единственного брата отца Павла. Увидев это, – от сердца немного отлегло... А в конце ноября мама прислала письмо, что с отцом снова беда... В больницу ложиться он уже не хотел. Я оформил в ПМК краткосрочный отпуск и отправился в Маньковку. Отца днем и ночью мучил непрекращающийся кашель, он задыхался от нехватки воздуха. На отделении работали приезжие газосварщики – резали оборудование животноводческих ферм; они располагали баллоном с кислородом, и я, прихватив кислородную подушку, шел к мужикам просить кислород. Но это помогало мало…
Пробыл я дома ровно неделю. В понедельник рано утром необходимо было отправляться пешком на автобусную остановку в Плахо-Петровку. Собравшись, подошел к отцу. Он сидел в зале на диване. Не в силах подняться, глядя прямо в глаза, отец пожал на прощанье мою руку. Глаза у него были, как и во всех нас, детей, карие, а вокруг образовалось много морщин. Еще он посоветовал, чтобы я захватил с собой спички и бумагу на случай встречи с волком, ведь идти мне предстояло почти всю дорогу в сумерках. Я покинул усадьбу. Не верю я ни в какие приметы, но в тот день произошел нехороший случай. На протяжении всего пути мне в ногу в одном ботинке постоянно давил какой-то непонятный камушек. Я несколько раз останавливался, пытался от него избавиться, но, когда начинал движение, – он опять давил. Ботинки, кстати, были новые, недавно купленные. Так до самой остановки тот мнимый камушек меня и раздражал. В Беловодск в общежитие попал часам к двенадцати дня. Только супруга насыпала кушать, как с первого этажа окликнули к телефону. Спустился. Дежурная сообщила, что сейчас мне передадут телеграмму…
На похороны отца приехали все дети. В тот год в ноябре–декабре несколько недель подряд погода стояла тихая, безветренная. Мы одной шеренгой, с непокрытыми головами, шли за машиной, на которой был установлен гроб с телом отца. Мама сидела рядом…
Плакал я по отцу долго. Зимние вечера сходят медленно. А мы тогда уже получили секцию на третьем этаже. И вот жена с детьми укладываются спать, а я, перейдя в большую комнату, беру книгу и читаю. Телевизора в те несколько месяцев у нас не было. Старый, взятый у родителей (после того как они приобрели новый), сгорел, а на другой денег собрать еще не успели. Да он нам, впрочем, был и не нужен. Юра как-то из Москвы приехал, зашел в комнату, покрутил головой и спрашивает: «А где у вас телевизор?» Что телевизора нет – ему было в диковинку. Хотя сами мы прекрасно без него обходились: летом, в светлое время, нас поглощала работа, а вечерами находилось занятие с детьми. Зимой супруге тоже было не до развлечений, а мне хватало книг, газет, журналов. В тот год я читал мемуары А.Герцена. Иногда на глаза накатывались слезы, и я плакал по отцу…
К этому времени, как уже говорилось, ситуация в Украине ухудшилась. Предприятия,  не имея наличных денег, рассчитывались с работниками, чем могли. Как-то супруге выдали в санстанции в счет задолженности по зарплате около десяти коробок леденцов, производимых Беловодским заводом продтоваров, килограммов по пять-семь каждая. Не представляя, что с ними делать, мы сложили их стопками под кроватью. Потом я как-то проговорился об этом Паше, и он неожиданно доставил из Лисичанска самогонный аппарат. Ознакомившись с технологией производства, стал я по ночам гнать в общежитии, в одной из двух наших комнат, самогон. Вдобавок к этому Паша раза два привозил в мешках «паленую» водку, которую у них «бодяжили» с помощью спирта цыгане. Не буду утверждать насчет водки, но самогон из конфет получался, по общему мнению, стоящий. Поэтому вскоре дорогу к двери нашей секции знали не только холостяки ПМК, проживающие на первом этаже общежития, но и барыги прилегающих улиц. Появились кое-какие деньги, естественно, была заведена и первая тетрадь должников.
Травили мы народ алкоголем около года. (Сейчас я поражаюсь, как к нам ни разу за то время не пожаловала милиция; еще поражаюсь, как могла молчать моя совесть).
Примерно в феврале 1993 года позвонил из Москвы Юра и сообщил, что он собирается покупать другой автомобиль, а «Жигули» ему необходимо срочно куда-то «сплавить». Спустя короткое время он пригнал машину к нам в Беловодск, и мы оформили на меня доверенность.
Сначала ВАЗ-2102 некоторое время находилось в гараже моего кума – Ольшанского Владимира Петровича. Теперь почти каждый выходной я ходил туда заниматься ремонтами. Но там было так тесно и темно, что особой пользы это не приносило. И все же весной 1993 года я на тех «Жигулях», с российскими номерами, впервые выехал на беловодскую трассу. Тогда казалось, большего счастья, чем иметь машину – нет, и что другой – ни хуже, ни лучше – у нас больше никогда не будет. Хотя позже выяснилось, что и в первом и во втором случаях я глубоко заблуждался. Но об этом, если удастся, мы поговорим позже.
Выше был упомянут Владимир Ольшанский. Остановлюсь ненадолго на отношениях с его семьей.
Поселились будущие наши кумовья в общежитии ПМК-146 почти сразу после нас. Владимир Петрович доводится младшим братом Ольшанскому Александру Петровичу, о котором я упоминал ранее. Сначала глава семейства устроился на работу в Беловодское ДРСУ, а его супруга – в райфинотдел. С тех времен запомнилось мне два случая, когда Светлана Андреевна крепко меня выручила. Оба они связаны с рождением нашей младшей дочери. Даша родилась спустя несколько дней после 8-го марта. А цветы на Беловодском рынке на ту пору продавались только по праздникам. И вот подошло время выписывать жену из роддома, а я не знал, где купить букет. Явился со своей бедой к Светлане Андреевне прямо на работу. Она при мне обзвонила своих знакомых, и мы получили исчерпывающие сведения, кто в поселке занимается цветами и у кого они могли еще сохраниться.
Тогда же Светлана Андреевна помогла супруге приобрести осенние фирменные сапоги. Как сейчас помню: черного цвета, с длинными голенищами, вверху – поперечная неширокая замшевая вставка.
С Владимиров Петровичем мы зимними вечерами иногда играли в шахматы. Из трех партий он, как правило, две у меня выигрывал. Немногим позже Петрович перевелся в ПМК-146, где стал трудиться в качестве мастера. Вскоре крепко сдружился с нашими бульдозеристами и скреперистами, особенно с последними, так как те обычно действовали одной бригадой, а бульдозеристы были разбросаны по разным участкам. Как мне кажется, у большинства из тех ребят отношение к Владимиру Петровичу было искренним, даже, не побоюсь этого слова, братским. Однажды я из-за этого даже как-то расстроился – показалось, что кум обделил меня в зарплате. Работали мы тогда в Станично-Луганском районе на Ольховских дачах. Из техники там участвовало несколько скреперов и я со своим трубоукладчиком. Мастером участка был Ольшанский. Разумеется, по трудности работа скрепериста не идет ни в какое сравнение с работой машиниста трубоукладчика. И ладно уж ребята на скреперах, их механизмам применение там могло найтись, но что среди дачных домиков мог делать я, да еще надеясь на хорошую зарплату; а, поди ты, помню, что на кума тогда обиделся. Да, иногда наши эмоции разуму неподвластны…
Нашим кумом Владимир Петрович стал с рождением Даши: он ее крестил в Беловодской церкви. А спустя короткое время после рождения Даши Светлана Андреевна родила Татьяну. Дети вместе росли, вместе учились в гимназии, вместе поступили в Харьковскую юридическую академию. Практически все их проблемы наши жены решали сообща.
Далее остановлюсь на некоторых аспектах, касающихся Даши. Когда пришло время отдавать ее в первый класс, вдруг выяснилось, что у нее серьезная проблема со зрением. Медики отговорили пускать дочь в тот год в школу, и мы с женой повезли ее в город Каменск на консультацию к знакомому тогда уже некоторым беловодчанам глазному врачу Вовнянко. Каменск – Российская Федерация, поэтому к себе в отделение доктор дочь положить не мог. Он в кабинете обследовал ее глаза и определил, что операцию делать рано, хотя некоторые процедуры провести было необходимо. Найдя квартиру, я поселил туда жену и ребенка, а сам убыл домой. Они дней на десять оставались получать в городской больнице лечение. А через год мы вновь навестили Вовнянко. На этот раз с Дашей задержался я. Никаких документов у нас не спрашивали, и сколько мы заплатили доктору, я не помню. Кажется, оба раза доставляли по небольшой сумке продуктов. Доктор приписал дочери носить очки либо линзы. Жили мы с ней на той же квартире, что и они с матерью год назад. Как-то хозяйка, обращаясь к нам, сказала, что такого папы (такого внимательного к дочери, надо полагать), она еще не встречала. Разумеется, это было преувеличением, но она так сказала...
Хочу добавить еще об одном случае с Дашей. Как-то они вместе с Леной отправились отдыхать в санаторий города Евпатория. Помогла раздобыть путевки Светлана Андреевна. К тому времени общежитие мы уже покинули и поселились в доме на улице Некрасова. И вот наши девочки где-то там отдыхают, все идет хорошо, как вдруг однажды под вечер являются Ольшанские и докладывают: им позвонили из санатория – Даша сломала плечевую кость. (У нас телефона не было, поэтому в администрации был оставлен номер Ольшанских). Разумеется, такая новость нас шокировала; да и сами кумовья прибыли вдвоем только потому, что им было трудно об этом говорить. Супруга собирается, я отвожу ее на Луганск, и она оттуда, поездом, отправляется в Крым. Загодя мы договорились, что по прибытии на место, встретившись с дочерью, она мне позвонит. И вот ожидаю я день, второй, третий – звонка нет. Что можно было подумать?.. И хотя мобильной связи тогда еще не было, но, кажется, чего стоит позвонить из городского переговорного пункта?.. Меня все больше охватывает беспокойство. А Ольшанским, когда впервые звонили из санатория, сообщили, что Дашу положили в городскую больницу. Вечером третьего дня иду я на переговорный пункт и прошу оператора соединить меня со справочной службой города… Ессентуки. Ессентуки – это Россия, Северный Кавказ. Как я уже писал, в середине 80-х годов мне довелось побывать на лечении в городе Железноводск Ставропольского края. А он расположен рядом с Ессентуками, мы с женой даже ездили туда на экскурсию. С тех пор то название, очевидно, и закрепилось в моей памяти. Итак, узнав через горсправку номер телефона травматологического отделения городской больницы, я его набираю и прошу дежурную медсестру сообщить о моей дочери. Та отвечает, насколько ей известно, девочки с такой фамилией у них нет. Объясняю ситуацию и прошу позвать к телефону дежурного врача. Разумеется, от него я услышал то же самое. Затем по моей настоятельной просьбе они выясняют, не значится ли такая пациентка по остальным отделениям. Однако ни Даши, ни ее мамы нигде нет. Спрашиваю, нет ли в городе другой больницы. Отвечают – нет.
…Когда я, закончив разговор, рассчитывался за переговоры, то был несколько удивлен, почему так много с меня сняли денег, полагал, что должно быть меньше. Но – делать нечего, оплатив счет, вышел на улицу. Над поселком властвовала глубокая непроглядная ночь… На следующий день звонка опять нет. Как быть?.. Иду вечером к Ольшанским. И там, рассказывая, как я накануне пытался по телефону разыскать жену и дочь, упомянул Ессентуки. И только когда кум меня поправил, сказав, что это вовсе не Ессентуки, а Евпатория, тогда все стало по своим местам. Кажется, из квартиры Ольшанских мы и позвонили в городскую больницу Евпатории. Супруга сообщила, что она все это время неотлучно находилась рядом с Дашей, поэтому искать переговорный пункт ей было некогда. Разместили их в одной палате. Даша лежала со сломанной рукой «на вытяжке». В таком положении ей предстояло пробыть еще около десяти дней. Такие были дела… Но получилось, что пролежала она так более трех недель. Затем моя двоюродная сестра Зоя, находившаяся тогда еще в Крыму, препроводила их с помощью такси на вокзал, и на следующий день они были в Луганске. Я своей машиной встречал их с поезда. Там еще раз был поражен. Во-первых, на Даше был слишком уж огромный гипс, а во-вторых, она совершенно не могла стоять на ногах, до такой степени за время ограниченного движения ослаб ее организм. Поэтому от пирона до самой машины я нес дочь на руках. Лишь постепенно, в течение нескольких недель она окрепла и стала нормально ходить. Правда, «колесо» после этого больше не крутила...
Добавлю еще немного об Ольшанских.
Все какие-либо значительные события, праздники и пр. мы, как правило, отмечали вместе. Перечислить такое сложно. И даже несмотря на то, что характер, ну, скажем, у Светланы Андреевны порой может и проявить себя (думаю, многие беловодчане, сталкивающиеся с нею в бытность ее заместителем начальника районной налоговой инспекции, не могут со мной не согласиться), тем не менее отношения с этой семьей у нас складывались ровно, без каких либо серьезных недоразумений. Случалось, и кума обращалась ко мне или супруге за помощью. Пусть не обидится за это кум, но не могу не вспомнить такой случай. Однажды весной около одиннадцати часов вечера звонит к нам Светлана Андреевна и просит помочь разыскать ее мужа. Дело в том, что Владимир Петрович, окончив к тому времени заочно второй по счету институт, был назначен управляющим Беловодского филиала банка «Оваль». В тот день после работы они с друзьями зашли куда-то «посидеть». На улице давно стемнело, а Петрович домой не возвращался. И ладно уж он сам, говорила кума, но при нем находились ключи от банка. Светлана Андреевна просила меня завести машину и отправиться с нею на поиски мужа. Минут за пятнадцать я подъехал к их дому, и мы принялись объезжать поселок. Однако бары все были уже закрыты, улицы – безлюдны, спрашивать было не у кого. Помню, моя спутница звонила с мобильного телефона – они уже появились – к одному из владельцев бара: интересовалась, не известно ли ему что-либо о ее муже. Ответ был отрицательным. Затем мы отправились в район общежития ПМК-146 и там в частном секторе (кажется, та улица называется Колхозной) долго стучали в ворота и светили фарами в дом одного человека, охранника банка «Оваль». Наконец калитка отворилась, вышел тот парень, но объяснить толком он ничего не смог. Потерпев неудачу, решили на всякий случай осмотреть запоры на дверях банка: действительно ли там все в порядке. Проехали туда и, определив, что все в норме, собрались, было, уже отъезжать. Как вдруг в медленно проезжающей по центральной улице поселка машине Светлана Андреевна узнает автомобиль, принадлежащий одному из руководящих работников другого Беловодского банка. Вероятно, ей кто-то еще раньше сообщил, что этого товарища видели вместе с ее мужем. Кума просит меня следовать за ним. Водитель, заметив, что его преследуют, быстро сворачивает возле здания старого нарсуда влево, поднимается к почте, затем с улицы Ленина поворачивает в сторону церкви, и на том подъеме я его теряю из виду. Моя спутница предлагает вернуться назад и подождать возле его дома. Здесь стоит добавить, Светлана Андреевна за время проживания в Беловодске узнала массу людей, о каждом из них могла сообщить уйму различных сведений, и удивляться тому, что и в тот раз ей было известно, где проживает человек, за которым мы организовали погоню, не приходится. Когда «беглец» через какое-то время подъехал к своей усадьбе – мы были на месте. Может, и шарахнуло его слегка испугом от того, что попался – ведь находился-то за рулем в не тверезом виде, но, выйдя из машины и увидев Светлану Андреевну, страхи его должны были развеяться. Переговорив, получили несколько расплывчатое свидетельствование, что Владимира Петровича необходимо искать в районе Семикозовки. Двинулись в том направлении. На улице – глубокая ночь, нигде ни единого прохожего, я веду машину и в душе уже не верю, что нам удастся разыскать нынче кума. Но, вероятно, у Светланы Андреевны присутствовало в те минуты какое-то особое чутье. Отъехали мы не менее пяти километров от центра Беловодска, когда смотрим – а ночь была лунная, видно хорошо, – прямо посредине дороги навстречу идет человек. Сближаемся – он. Заметно, что немного подвыпивши, а так вроде все в порядке. После громкого выяснения отношений вдруг обнаруживается, что ключей от банка у кума нет. Сам он тоже не представляет, куда они могли запропаститься. Со всего было заметно, что Петрович только начинал приходить в себя. В то же время он на чем свет стоит ругал тех, с кем накануне выпивал и кто непонятно каким образом завез его на Семикозовку. Погрузившись в машину, вновь направляемся к человеку, который пытался от нас скрыться. Удивительно, но нам удалось, среди ночи, достучаться к обитателям того дома. Когда хозяин вышел, сообща принялись искать в салоне его машины пропавшие ключи. Однако их нигде не было. Светлана Андреевна еще больше разразилась гневом на бедного Петровича. В таком крайне возбужденном состоянии я и отвез кумовьев домой. Препроводив к двери квартиры, на прощанье христом-богом просил не затевать между собой драку. На том моя миссия и закончилась. А ключи от банка нашлись на следующий день и, кажется, в той же машине, где мы их и искали. Кум по телефону сообщил, что они куда-то там провалились...