Папашина плётка

Жила себе на грани 19 и 20-го веков в одной из кубанских станиц девочка. Девочка как девочка. Рыжая, конопатая. Красотой, как говорится, не блистала.  Зато характерец  стоил десяти мальчишечьих. Дралась часто и жестоко. Одногодки – казачата до смерти боялись её и слушались.  Как удав кролика – без желания, но с восторгом. Была в ней некая волчья пассионарность.  Правда, талант лидера, реализованный в среде сверстников, в родной семье не проходил. Ввиду того, что все члены оной отличались ещё более буйным характером, чем девица Аксинья, в просторечии именуемая Сюнькой.

Для наведения порядка в коллективе родственников с непростыми характерами у главы прайда – сюнькиного папаши всегда был под рукой  один незаменимый аргумент. А именно – крепкая и немалых размеров плеть, способная укротить самого дикого жеребца из местного табуна, имеющего нормальный природный инстинкт самосохранения. Чего нельзя было сказать о нашей героине. ПОрота она за свой далеко не сахарный характер родным папашей была неоднократно и нещадно, но к покорности так и не пришла. Ни единой слезинки не было замечено в бешеных зелёных глазах. Ни единый звук не издала невоспитуемая дочь – что там говорить о каких-либо признаках покорности. Прямо как в песне: «Это не ребёнок, это – дьяволёнок»…  Вскоре папеньке надоело воспитывать непокорное чадо, и он забросил это бессмысленное занятие. 

Сюнька росла как бурьян в поле. Бегала, плавала, дралась и скакала верхом не хуже сверстников – мальчишек, которых с раннего детства готовили к нелёгкой казачьей службе. Грамоте, кстати, научилась, окончив церковноприходскую школу. Учёба давалась ей легко, но учитель после окончания курса ученицей Аксиньей вздохнул и перекрестился с видимым облегчением.

При всех недостатках своего характера Сюнька любила природу. Особенно хорошо научилась разбираться в различных травах – целебных и не очень. Из всех трав выделяла она цикуту – красивое кружевное растеньице, весьма похожее на укроп, но смертельно ядовитое. Обучала юную мальфарку старая-престарая знахарка, она же колдунья. Непростой характер имела бабуля, и  ученица оказалась ей под стать. Колдунья ведала множество  лечебных и убойных зелий и старательно передавала знания понятливой девахе. Долгую жизнь прожила старушка и всё сокрушалась, что маловато народу истребила своими препаратами. Аксинья уже составляла собственные рецепты. Особенно хорошо у неё получались отравляющие сборы, одним из которых она и напоила свою благодетельницу. Ничего личного, никакой злобы, всё науки для. Больше ей учиться было не у кого.

Шли годы. Девочка росла, росла – и выросла наконец-то. Барышня из неё вышла целеустремлённая и умеющая добиться своего. Вот только единственная  её горячая мечта  пока оставалась несбыточной. Сюнька страстно желала выйти замуж. Всё равно за кого, любым способом. Много раз пыталась, но все кандидаты успевали спастись бегством. Всё из того же нормального природного инстинкта самосохранения. Очень уж хорошо знали барышню Аксинью окружающие. Надо было что-то делать.

И тут начались различные изменения в мире и стране. Войны, революции и исходящие из них кровавые беспорядки. Вот тут-то и настал звёздный час девицы Сюньки. Первым делом она сбежала из дома, прихватив в виде полезного и приятного сувенира известную плётку своего папаши.

Вскоре в кубанских степях появился некий разбойничий коллективчик под руководством юной, но сверх всякой разумной меры жестокой девицы, обожающей похлёстывать народец налево и направо жёсткой плетью. «Коллектив», далее по праву называемый бандой, наводил ужас на местных жителей. Если грабили, то дочиста; убивали – так всех и обязательно со сжиганием жилищ  дотла. Надо ли называть имя бандерши? Зачем? Все и так догадались. Сюнька блистала на разбойничьем небосклоне как чёрная звезда из соседней галактики. Поначалу юная казачка приглянулась атаману банды, влезла по-змеиному в наивную бандитскую душу. Освоилась в шайке – и угостила атамана супчиком с цикутой. Ну, не хотела молодица делить ни с кем власть. Нигде, даже в банде. Её звериная натура вырвалась без намордника и не знала укорота ни от кого. Она получила от жизни почти всё: возможность помучить сограждан, бесконтрольно повластвовать над подчинёнными, обогатиться за чужой счёт. Вот только главная мечта нашей героини  никак не сбывалась. Замуж её так никто и не брал.  Даже под угрозой расстрела. А выходить туда надо было срочно. Сюнька не знала, кто был отцом её будущего ребёнка, но всех кандидатов на всякий случай отравила. За нежелание идти под венец и несоответствие сюнькиным требованиям к потенциальному кандидату в мужья.

Беременность – это состояние, которое заканчивается в большинстве случаев одинаково. Пришел и сюнькин срок. Срочно понадобился доктор. Где было искать его в диких степях во время гражданской войны? Правда, именно во время гражданской войны по тем же диким местам, по которым кочевала сюнькина банда, происходил исход белогвардейцев, гонимых красной армией. А в обозе белой армии было достаточно убегающих от красной армии интеллигентов. Среди них и нашелся доктор. Точнее, двое – муж и жена по фамилии Неведовы.  Евпраксия Неведова вообще была из первых женщин – врачей, окончивших университет за границей.  Характер супруги имели спокойный и как специалисты ценились. Политикой не занимались. Зачем решили эвакуироваться из родного Петрограда – неясно. Наверняка из известного стадного чувства: все побежали – и я побежал…

Сюнькино родоразрешение произошло вполне себе успешно благодаря крепкому здоровью и сильной нервной системе. Реабилитация длилась недолго под присмотром двух квалифицированных врачей.  Пациентка уже вставала, но тут расхворалась Евпраксия - тиф.  Аксинья подозрительно легко согласилась ухаживать за больной. Правда, ухаживание длилось не более двух дней. Неожиданно женщине стало совсем худо и присоединились нехарактерные для основного заболевания симптомы: расширились зрачки, отказали ноги, появились судороги. Затем остановка дыхания, и – смерть.  Одна из первых женщин России, дворянская дочь Евпраксия Неведова навеки осталась в безымянной могиле в кубанских степях.  Горе супруга было безмерно, для него потерянным оказалось всё: любимая жена, жильё в Петрограде, Родина ..

Не знал доктор Неведов, что неприятности его только начинаются. Не зря травила Сюнька Евпраксию, не зря. Положила она свой недобрый взгляд на высокого широкоплечего доктора. Именно о таком мужчине, пусть и старше её возрастом,  мечтала всю свою жизнь молодая дикарка. И заполучила-таки своё. Доктор не смог отбиться. Да и деваться ему было некуда. Существование в банде рафинированного интеллигента никак не устраивало, но что было делать? Правда, ситуация рассосалась сама. Красная армия перешла в устойчивое наступление, и Аксинья приняла решение о срочной эвакуации своей свежесляпанной семьи. Тёмной ночью Неведов был разбужен, одет и погружен  в повозку. Поверх золотого запаса сюнькиной банды. Надо ли говорить, что никто происходящему не противился – после поедания сваренного Сюнькой борща…

Вскоре в небольшом югороссийском городке  появилась семья: муж и жена, оба врачи – профессия для того времени дефицитная и довольно хлебная, с маленьким сынишкой. Купили  добротный дом на главном проспекте города и поселились в нём на ПМЖ. Доктор Неведов, как профессиональный гинеколог и кожвенеролог, пользовался спросом. Аксинья, ныне Евпраксия Неведова, прикарманившая документы своей жертвы, тоже вроде бы числилась врачом.  При  том состоянии  медицины и почти полном отсутствии врачей и она пригодилась, хоть далее зелёнки и касторки её знания не шли. Конечно же, супруг кое в чём её поднатаскал. Не так уж много схем лечения болезней тогда существовало, да и методы исследования недалеко ушли от таковых во времена  Лаэннека.  Дело не в том. Новоявленная Евпраксия просто не хотела познавать ничего из медицинских наук. Она добилась в жизни всего, чего хотела. 

Маленький сын  рос нервным и болезненным ребёнком. И очень послушным. Особое послушание членов семьи было следствием жёстких мамочкиных дисциплинарных мер. А знаменитая папашина плётка заняла почётное место на стене гостиной. Как напоминание о соблюдении дисциплины.  Так и жили. Сюнька считала свою жизнь вполне счастливой. Что думали о своей жизни члены семьи, нью  Евпраксию не интересовало. Вскоре в стране началась индустриализация, и маленький югороссийский городок  превратился в крупный промышленный город, куда на работу съехались люди со всего Союза. Чем больше разных людей, тем легче затеряться молодой бандитке. Жила она себе на главном проспекте большого промышленного города, и совесть за содеянное её отнюдь не мучила. Звёзд с неба не хватала, в начальство не лезла – достало ума, хоть и очень хотелось.  С соседями не связывалась, и с ней никто особенно общаться  не хотел – не далее «здрасьте – до свидания». Людское сердце не обманешь. Люди что-то чувствовали. И жило себе странноватое семейство на главном проспекте солидного города металлургов  под прибитой над  дверью бронзовой табличкой с выгравированной надписью «Докторъ Неведовъ», вывезенной  семьёй  врачей из родного города Петрограда. Сын вырос, выучился на инженера; родители его продолжали работать и потихоньку старились. Время было мирным, жизнь – налаженной.

И тут грянула война. Сын служил на Кавказе. А старики остались в оккупации.
По недоброй фашистской традиции захватчики первым делом в занятых городах уничтожали врачей. Но наших героев миновала чаша сия. Дедушка Неведов подрабатывал абортами и лечением прочих последствий проф. вредностей у отдельных несознательных особей. Бабушка сидела дома. На работу не ходила, да и не звал её туда никто. Но тревожные слухи по городу ширились…

Среди ночи раздался стук в окно. Евпраксия быстро накинула платок и выглянула.
- Кто там полуношничает?
- Кто надо, тот и полуношничает. Открывайте быстро! Господин офицер не должен ждать.

В дверь ввалился Карлуша – полицай из местных жителей немецкого происхождения. Следом за ним вполз молодой одутловатый немецкий офицеришка, тревожно и несколько брезгливо огляделся.
- Партизан нема?
- Помилуй боже, Карл Иванович, откуда? Мы люди послушные властям, как можно!
- Гут.  Зови хозяина.

Дедушка Неведов с опаской вышел к непрошенным гостям, коротко поклонился:
- Слушаю вас, господа.
Офицеришка что-то пролаял по-немецки, обернулся к Карлуше, взглядом приказывая перевести.
- Не надо, господин офицер. Я понимаю.
- Гут, гут, - закивал головой немец, - вы доктор?
Неведов согласно кивнул, - вам нужна помощь?
- Я, я!

- Прыщи господина офицера одолели, спаса нет, - не выдержал полицай, - ничего не помогает, что только ни делали. 
- Сейчас посмотрим больного, я выпишу рецепт…
- Найн, - крутнул головой фриц, - я привёз своё лекарство.
- Позвольте узнать, какое? – полюбопытствовал удивлённый доктор.

В коридоре послышалась возня и жалобный не то писк, не то плач. В распахнутую дверь впихнули маленького мальчика. Что-то знакомое угадывалось в облике малыша. Неведовы пригляделись и узнали Моню, сына сапожника Зеликмана с соседней улицы. Помнится, до войны ребёнок учился  играть на скрипке, и у него-таки уже неплохо получалось. А сейчас вместо милого воспитанного мальчика с газельими глазками перед ними стоял измученный маленький человечек с полными ужаса огромными глазами на сильно исхудавшем лице. Ходили недобрые слухи, что всё семейство старика сапожника ещё в первые дни оккупации было расстреляно и закопано в огромных противотанковых рвах на окраине, как и множество других евреев города и соседних областей. Оказалось, что несколько детей уцелело.

- Кровь перелить. Мне. Шнель!
- Бог с вами, господин офицер, как можно! Убить ребёнка?
- Бог в кирхе. Здоровье дороже, - фриц уже начинал нервничать, а старик Неведов, быть может, впервые в жизни решил проявить несогласие с тем, кто сильнее.

- Позвольте, я всё сделаю сама, - медовым голоском произнесла старуха Неведова, одновременно коротко ударяя супруга локтем в солнечное сплетение, - я хорошо умею делать эту процедуру. Лучше, чем он!
- Тётенька  Пашенька, - залился слезами вышедший из ступора ребёнок, - не надо, я жить хочу!
- Молчи, оглоед! – огрызнулась Евпраксия. Она тоже хотела жить, даже слишком.

Переливание закончилось успешно для фашиста, чего не скажешь о его несчастной жертве. Правда, немецкий бог, тот, что в кирхе, не смог вынести такого злодейства. Свежеисцелённого фрица шлёпнули партизаны через неделю после описанных событий.

Уже после войны маленький внук бабули Неведовой тоже учился пиликать на скрипке. Правда, таких успехов, как погибший Монечка, он не делал, да и не интересовала его классическая музыка. Насколько мучили старушку угрызения совести и раскаяние в содеянном – неизвестно. Нервы у экс-Сюньки, как сказано выше, были крепкие. Никто ничего не заметил.  Жизнь продолжалась, но НКВД не дремало. В отличие от злобных гоблинов, излишне часто показываемых великими деятелями отечественной кинофикции, настоящие сотрудники контрразведки СМЕРШ своё дело знали и делали его очень качественно.

Бабуля Неведова физически ощущала, как сжимается круг. Соседей вызывали на допрос. Их с мужем тоже вызывали и спрашивали о разных происшествиях из времён оккупации. Пока только спрашивали, а завтра ночью ту-ту за окном – и вот он, чёрный воронок. В то время люди с нечистой совестью всегда ждали подобного визита среди ночи. Такова жизнь. За сомнительные удовольствия надобно платить серьёзной ценой. И «Евпраксия» уже в который раз сварила своё фирменное зелье из времён бурной молодости.

Старик Неведов понял всё, когда стали отказывать ноги. Но поскольку одновременно отказал и язык, то достойно попрощаться со своей недоброй половинкой он так и не смог. Ушел доктор Неведов – ушли и сюнькины проблемы. Легче лёгкого свалить все свои грехи военного времени на новопреставленного. А о грехах более далёких времён никто даже не догадывался.

И продолжала себе спокойно жить в большом собственном доме на главном проспекте крупного промышленного города Новороссии старушка. Врачебная карьера накрылась медным тазом довольно скоро, поскольку пациенты наотрез отказывались идти на приём к совершенно некомпетентному доктору. Пенсии и оставшихся от разбойных времён материальных ценностей на жизнь хватало. Сын с семьёй ютились в одной комнате особнячка, а остальные четыре занимала маменька. В одной из них на стене вальяжно висела знаменитая папашина плётка…

- Паша, ты бы уступила молодым парочку комнат, - советовала Евпраксии соседка Полина, - шо они у тебя в одной каморке втроём живут, да ещё и со взрослым сыном?
- Нечего их баловать, нехай так живут, - привычно надменно ответствовала бабка Неведова, - хватит того, что я внуку подарок на свадьбу готовлю.

- Что ж за подарок такой? – не смогла сдержать любопытства Полина.
- Выращиваю ему миртовый куст…
- Как раз именно то, что ему больше всего нужно, - подумала Полина, но благоразумно промолчала.

Прошли годы. В конце шестидесятых добротный дом бабули Неведовой по плану был снесён, на его месте построена центральная городская библиотека.  Семьи сына и внука получили квартиры в отдалённых районах города. Призрак папашиной плётки уже давно не витает над семьёй. Внук сменил занятия классической музыкой на пение в церковном хоре.

На городском кладбище и по сию пору находится забытая могила с полустёртой надписью «Евпраксия Неведова». И ни одна живая душа уже давно не помнит о настоящей Евпраксии. И никто не знает, где в кубанских степях похоронена в безымянной и сровнявшейся с землёй могиле одна из первых русских женщин-врачей, дворянская дочь Евпраксия Неведова.   
02.04.16 г.