Пара штрихов

Павел.

- Пашенька, вставай! – бабушка, как всегда, пришла проверять, поднял ли его будильник.
«А до выходных еще два дня» - думал он с тоской, не понятной взрослым. Думал, собираясь в проклятое место, где жизнь казалась подобием пытки. Учился он плохо. Хотя мог бы и лучше. Но это постоянное отчаяние… с прошлого года его просто трясло от школы. Вернее, от одноклассников. Иногда он мечтал, что, выросши, он их всех побьет… И как они убегут от него врассыпную однажды, и как справедливая кара в виде увесистого пинка все же не минует хотя бы одного из них...
- Эй, лошара!  - прервали его мысли знакомые голоса по пути в школу. – Оглох? Иди сюда!
«О нет. Опять эти твари!» - подумал он, подходя к своим мучителям.
- Курить есть?
- Я не курю.
- Для нас должно быть. Давай деньгами тогда…
В общем, не повезло Пашке в жизни. Чем больше его задирали, тем с большим презрением он начинал относиться к этим людям. А тех это бесило еще больше. По нарастающей. С трудом отсидев положенные уроки, Пашка шел домой. А дома он занимался тем, чем хотелось больше всего – рисовал. Это было его главным увлечением, и самым старым: еще в древние незапамятные времена Пашкиного детства обои и мебель в квартире были посвящены в тайны великого искусства живописи, центром которого, этаким волшебником с палочкой – фломастером был он, Павел Сергеевич, собственной персоной. Со сложным характером, свойственным его возрасту и всем гениям. Чуточку постарев, в школе, на рисовании, ему приходилось намеренно упрощать свои работы, потому что один раз его едва не побили за то, что рисунок был слишком хорош. А дома он старался. Вернее, не так: ему легко давалось любимое дело, так что особо стараться не приходилось.  К тому же, у него был учитель – сосед, дядя Леша. Он во многом помогал Пашке, а тот часто приходил к нему за советами. Дядя Леша был архитектор, и он классно рисовал. Конечно, для Пашки он был абсолютным авторитетом.

Виктор.

- А Витя выйдет?
- Он уроки делает.
- Аа…
И так всегда. Этим родителям все мало – что у Витьки и так почти по всем предметам «пятерки». Им еще надо сделать его прикованным к столу, чтобы у него горб от постоянных занятий вырос.
- Пап, я все сделал.
- Теперь можешь идти гулять.
«Полундра, Витьку выпустили!» - так приветствовали его обычно во дворе. Несмотря на то, что Витька был отличник, он еще умудрялся быть заводилой среди ребят. Да и в школе его многие побаивались. А для Вити самым большим авторитетом был папа. Он был радиоинженером, и научил Витьку паять примерно тогда же, когда и говорить. Часто они обсуждали какую-нибудь будущую Витькину конструкцию. Папа говорил, что в его времена «строили» приемники. Теперь они вместе делали машины с радиоуправлением, которые сами объезжали препятствия. Скучать Витьке было некогда.

Павел.

   «Эх, как бы узнать, нравлюсь ли я ей» - думал Паша, ожидая Олю у подъезда. За те два года, что он учился в другой школе, Паша, конечно, изменился. Но решительности в характере не прибавилось, это он и сам уже понял. Ему трудно было общаться с людьми, простое знакомство было для него совсем не просто. Хорошо хоть, удалось упросить родителей перевестись в нормальную школу, где не было столько бандитов.
- Привет! – сказала подошедшая Оля. – А что ты тут стоишь?
- Да друга жду.
- А, ну давай…
- Оль, слушай…
- Что?
- А… а что нам по английскому задавали, ты не помнишь?
- Сейчас, - сказала она, доставая тетрадь. – Ну вот, эти упражнения, записывай.
Паша часто забывал, что ему задавали по разным предметам, и еще чаще интересовался этим вопросом у Оли…
А рисовать он стал просто замечательно. Мама с бабушкой на него не нарадовались, и уже интересовались поступлением на архитектурный факультет. А Паша был не против – на архитектурный, и ладно.

Виктор.

   Когда Виктор не сдал экзамен по термеху на третьем курсе, это было для него убийственно. Такие удары получать он был не привычен. «Думаю, вам следует пойти и хорошенько подготовиться к пересдаче» -  эти жестокие для Виктора слова ударяли в висок, когда он шел с экзамена, плывя в какой-то прострации. Казалось бы, надо было сделать выводы и учиться дальше. Но это происшествие как-то надломило Виктора. Или он устал. Быть всегда лучшим. Бояться отца. Выяснилось, что жить себе в удовольствие гораздо интереснее. Термех он, конечно, пересдал, но на «тройку». Преподаватели смотрели на Виктора с разочарованием, а он – мысленно отмахивался от всех: «надоело!». На аспирантуру, в которую его готовил отец, он и не замахивался.

Павел.

   «Какое сегодня число?» - мучительно вспоминал Павел. «Мне же зачет пересдавать… Ох, не надо было столько пить вчера с этими варварами – сокурсниками. Коньяк пивом запивать – это же изуверство». «Нет» - подумал он, - «Что-то мне нехорошо, в институт сегодня не пойду», и лег спать, допив остатки вчерашнего вечера. Долго спать не пришлось. В дверь звонили. «Ну и звоните, не открою». Потом стали стучать. Кажется, ногами. Проклиная весь свет, Павел поднялся, и потащил себя в коридор.
- Пашка, открывай! – за дверью была вчерашняя компания в обновленном составе – Мы тебе пива принесли.
- Мне сегодня зачет сдавать, - возразил Павел.
- А какой смысл идти, когда ты вчера не готовился?
Задумчиво бросив взгляд на стену, где висели его лучшие работы, и на другую, где располагались различные дипломы в рамках, Павел вздохнул и согласился с железными доводами.

Виктор.

   Звонил телефон. Виктор спросонок долго не мог сориентироваться, где звенит – в голове или извне. Наконец, взяв трубку и проснувшись, он услышал голос Пескарева, частного сыщика:
- Виктор Иванович? Здравствуйте. Есть информация по вашему делу.
- Ну так говорите уже, - сонным голосом пробурчал Виктор.
- Она встречалась с ним.
- Да? – помолчав, спросил Виктор.
- Да – подтвердил Пескарев. – Есть фотографии, снятые нашей «наружкой».
- Так, – сказал Виктор, – спасибо.
- Виктор Иванович, а… Но в ответ Пескареву уже звучал сигнал отбоя из телефона.
Ну а чего ты сам ожидал, - думал Виктор, - я же ни дня не любил ее, ни дня. Кажется, я вообще никого не любил в этой жизни. Ведь это родители нас поженили после института, да еще бы: у нее папа – директор предприятия, на котором и я уже – главный инженер. Во карьера!  Все правильно, все рассчитано правильно, дорогие  родители! Спасибо, что выгодно поженили сына!
Он встал, выругался на попавшегося под ноги кота, залез в бар, достал дорогущий коллекционный коньяк – подарок сослуживцев – и открутил пробку. «Случайно или предопределенно?» - пьяно думал он после, сидя за столом и опершись головой на руку.  Кажется, и сам не понимая, о чем.

Павел.

- Павел Сергеевич, а у меня уже готово!
- Ну-ка, давай посмотрим. Ага, а что это небо такого цвета?
- Это потому что вечер.
- А, вечер. Ну хорошо. Пятерка тебе, иди, садись.
Закончив со своими балбесами, Павел Сергеевич, как всегда, шел домой, и принимал там приличную порцию алкоголя. С тех пор, как его выгнали из института и он пошел работать в школу учителем рисования, прошло уже немало лет. Зарплата в школе, конечно, не ах, да еще на алименты Ольге много уходило. Так что приходилось подрабатывать где только возможно. Хотя много ему и не надо было – лишь бы на выпивку хватало, но это секрет. Секрет, скорее, от себя, потому что все остальные – соседи, коллеги-учителя, да и дети, - уже давно все поняли. Рисовать уже не хотелось. Как-то он взял кисть в руки, но ничего путного написать уже не смог. Оставалось одно…

Оба.

   И была одна ночь, когда что-то будто толкнуло, выкинуло из сна. И был толчок, рывок своего рода, и не было понимания какое-то время, что это – явь или быль, день ли, или ночь, и который час, и вообще, зачем оно все?
 - Черт возьми, ради чего я живу? Что это? И кто этот человек в зеркале? Неужели я? Я, талант, надежда учителей. Хотя, талант–то я растратил попусту. Но мне же просто всегда хотелось быть лучше, свободнее, раскрепощеннее. Как я стал ЭТИМ? Неужели внутренняя свобода и распущенность – одно и то же? Мне же так хотелось быть свободным. От одноклассников, учителей, начальников. От стереотипов, рамок. Как же так?
И, неужели, чтобы понять это, надо было заплатить собой, своей неудавшейся жизнью? Ведь по-настоящему я был свободен только в творчестве, в созидании. Но этого казалось мало…

   Они стояли перед зеркалом в разных квартирах, в разных городах, среди ночи, оба немолодые, потрепанные жизнью. И на глазах их были слезы.