канцелярия потусторонняя
До некоторого времени мне казалось, что работать мы будем до пенсии, а там уже умрем, отойдем в мир иной и будет там спокойствие, ну либо наоборот (смотря куда ты попадешь), пока мне не показали очередной бредовый сон, в котором оказалось, что после смерти я все равно буду работать.
Все началось с того, что я оказалась в больничном кабинете, причем еще и в белом халате. Я выгляжу как врач и чувствую себя врачом. Непонятные люди, ходили туда-сюда, вопили и кричали, не понимали, что происходит и просто были потеряны. Я чувствовала на себе какую-то ответственность за всех этих людей, и это было такое авральное состояние, что я ничего не успевала, и не знала, как правильно все сделать. Мне пришлось встать на стол и громко кричать, чтобы меня все услышали и успокоились: «Делимся на две очереди: у кого девять дней и у кого сорок, остальным всем отойти, кто только что пришел, подходим ко мне!» Я немного выдохнула, и увидела, что рядом со мной еще две девушки-коллеги. Я велю им принять эти две очереди, а сама сижу за столом и жду новеньких, жутко переживая. Ко мне подходят пятеро мальчиков: двое лет так двенадцати-тринадцати, остальным около шести или семи. Они были в серой одежде, похожей на мешок из-под картошки, босиком, страшно грязные, будто пробыли в каких-то траншеях в ужасный дождь. Я спрашиваю их имена, сколько им лет, откуда они к нам попали, но мальчики молчат. Просто молча смотрят на меня: такие светленькие и чумазые, русые мальчишки. Я говорю им, что не могу принять их всех, потому что можно только по одному, да и тем более детей. Вообще детей принимать против правил у нас. На что одна моя коллега говорит, что их только вместе и по-отдельности они никак не могут, и вообще, что сразу к нам так попали. И тут до меня доходит мысль, что их похоронили в одной могиле. Я спрашиваю у них, так ли это. На что они показывают свои руки. Они все в переломах, даже у тех маленьких, у некоторых кости были просто вывернуты и скручены, как будто кто-то хотел завязать их в узел на спине. Лица покрылись синяками, глаза закатились назад и смотрели белками. Внезапно они начали подпрыгивать, дрыгать сломанными руками и петь какую-то очень знакомую мне детскую песню. Мне стало их очень жалко, и я думала про себя, где же интересно их могила, и кто с ними мог так жестоко поступить. Надо передать дело в другой отдел для разбирательства. И почему там за ними никто не смотрит, совсем там обнаглели и обленились мир контролировать. В итоге нам пришлось их пропустить, я говорю той коллеге: «Как они центрифугу-то пройдут, это ведь не для них, они ведь не выдержат этого». На что она просто пожала плечами: « Но ты ведь не оставишь их на промежутке, назад им уж точно пути нет. Придется дальше пропускать».
Центрифуга.
«Центрифугой» мы называли процесс, который разделял тело от души. И тут я вспоминаю, как я сама прошла через эту центрифугу. Довольно неприятный процесс. Это похоже на большой океан, куда мы все попадаем, после того, как регистрируемся на «промежутке». Твое тело попадает в красный океан, который закручивается воронкой с такой сумасшедшей скоростью, что ты не можешь даже просто открыть рот, чтобы кричать от этой странной боли и паники. Красный океан тебя крутит и крутит как в стиральной машине, а потом ты сливаешься через «трубу», которая находится на самом дне этого океана-«центрифуги». Ты превращается в бестелесное существо, похожее на светящийся скелет, но только еще тоньше и изящнее, словно ты соткан из мягкой еле заметной материи. Твое прежнее тело, в котором ты прожил ту прекрасную жизнь на Земле, остается в том красном океане, и оно теперь больше не твое тело, а что-то похожее на каракатицу или осьминога из твоего буквально вывернутого тела. Притом, находясь в бестелесном существовании, ты каким-то образом чувствуешь, где именно «плавает» твой «осьминог».
После того, как я перешла в состояние «бестелесного», первым делом мне захотелось увидеть родных. Стоило только об этом подумать, как я уже оказалось дома, на кухне. Мама как всегда что-то готовила, кухня была залита светом, и как-будто там стоял какой-то туман или дым, но запаха гари не было слышно. А мама меня не замечала. Я спрашиваю у нее почему я умерла и как они поживают, но мама раскатывала тесто и не слышала моих вопросов, я говорю ей, что хочу вернуться домой и очень скучаю. Но она все молча раскатывала тесто…я плачу. Мне грустно и ужасно одиноко, она меня никогда не заметит, и мы никогда больше с ней не сядем за чашечку чая на нашей кухне.
Я проснулась.
Свидетельство о публикации №216040302508