Несвятой Клаус

{ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ }

Хлебное утро

Леденящий ветер пронизывал пальто и лёгкие куртки людей, стоящих в очереди за хлебом. Они прятали носы в высокие воротники, из которых свисали хвосты разнообразных шарфов, да и те, едва ли были настоящими. Истрепанное полотенце или шейный платок из вискозы, это то, немногое, что осталось непроданным в гардеробе в этот голодный год. Они практически не разговаривали; казалось, если стихнет ветер, то урчание их животов испугает даже птиц, сидящих неподалёку в ожидании хлебных крошек с пустых лотков. Время шло – грузовики с хлебом опаздывали более чем на час. Женщины, которые предусмотрительно встали раньше всех и заняли первые «горячие» места в очереди, начали осознавать всю глупость этой затеи. Причём виновных они искали среди своих соседей и знакомых. 
  - Фрау Вюстлинг, как вам не стыдно, встали не свет ни заря, переполошили весь дом, хлопали дверцами ящиков в прихожей. Зачем прибежали сюда в такую рань? – укоряла старуху молодая девушка, кутаясь в синее пальто, перешитое из французской шинели.
  - Она всегда так, ей и овощи лучшие достаются, а мои детки должны хлебать суп из такой гнили! – бормотала женщина, сидевшая на алюминиевом бидоне внушительных размеров.
  - Ей жить осталось всего ничего, могла бы и уступить место людям помоложе, с детьми. Зубов нет, а продуктов наберет на целый взвод. Наверняка спекуляцией занимается!? - не унималась её молодая «собеседница».
Гомон перерос в жаркий спор, подробностями «дела о жадной бабке» заинтересовались остальные. Внимательно слушая, они вспоминали истории про своих соседей, и наперебой выкладывали их на суд голодной и злой толпы. Немногочисленные мужчины, задымив сигарами, вышли из очереди, и, посмеиваясь в кулак, дабы не разозлить своих жён-спорщиц, глядели по сторонам, жаждая увидеть силуэт долгожданного автомобиля с хлебом насущным.
Восьмидесятидвухлетняя Криста Вюстлинг, розовощёкая старушка, с внешностью графини и осанкой, бросающей вызов сутулой студенческой молодёжи, была отнюдь не слаба на слух и прекрасно слышала, что про неё говорили люди. Оскорблять она никого не собиралась, лишь повернулась лицом к «обидчицам» и, улыбнувшись остатками зубов, сказала:
  - Доброе утро! Рада вас всех видеть! Как вас сегодня много!
Дребезжащий звук упавшего на землю бидона и его «наездницы» заставил разом замолчать всех. Женщины переглянулись, покраснев, опустили глаза и начали рыться в своих сумках, дабы избежать ехидных лиц окружающих. Но, спустя секунды, фразой вроде: «Ну, нет, вы посмотрите на неё, она ещё издеваться вздумала над нами!», толпа с воодушевлением выплеснула новую порцию ядовитой брани  в сторону фрау Вюстлинг.
И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы со стороны Людвигштрассе люди не услышали завывание моторов грузовиков. Четыре «даймлера», скрипя рессорами, выехали на площадь, сделали круг и остановились у лестницы, ведущей к дверям «Булочной Фишера». Несколько солдат, присматривающих издали за этим голодным «балаганом», а иначе его назвать было нельзя, мигом образовали живую цепь, огородив грузчиков от непредсказуемых покупателей. Если серые шинели и стальные шлемы на головах были слабой преградой на пути бюргеров, то прижатые к груди винтовки с примкнутыми штыками заставляли одуматься делать какие-либо глупости в получении, наверняка ещё тёплой, мучной радости.
Дверцы фургонов были распахнуты и, наполненные свежим хлебом, лотки, провожаемые стаей голодных глаз, по цепочке грузчиков устремлялись наверх, в булочную, из дверей которой уже тянулся ароматный запах сдобы. Вероятно поэтому, никто и не заметил фигуру человека, выпрыгнувшего из кузова с туго набитым мешком в руках и преспокойно скрывшегося в толпе. Погрузив свою ношу на велосипед, он скрылся в сырых переулках Франкфурта, так и не узнанный никем.

Далеко не святой Клаус
Проехав несколько кварталов, велосипедист остановился у заброшенного дома. Уцелевший витраж из цветного стекла напоминал прохожим, что раньше это здание являлось церковью св. Марка. В остальном – пожухлые заросли в человеческий рост, заколоченные досками окна и дверь, а главное – надпись белой краской на фронтоне – «Hier starb Christus zweimal» (Здесь Христос умер дважды») отпугивала любопытных прохожих от этого места. Убедившись, что вокруг никого нет, а ближайшие окна закрыты наглухо ставнями, человек расстегнул пальто и взмахом руки сбил с головы кепку, высвободив густые русые волосы.
Клаус, а именно так звали этого молодого парня, имел пугающее прозвище «Еретик», фамилию он свою никогда не называл, да и в этом не было необходимости, так как крутился он среди низов общества: тут были и карманные воры,  и мелкие жулики, и те, которые только готовились  свернуть с пути закона. Одновременно они прощались со своей прошлой жизнью, в которой твою фамилию преследовали многочисленные кредиторы, обманутые женщины, полиция и что более было актуально,  армия со своим призывом. Клаус неспроста получил такое прозвище, но обо всём по порядку.
Иоганн Телльхайм, его отец, мелкий торговец женской обувью из Марбурга, целиком и полностью был занят торговлей, оставив маленького Клауса на воспитание своей сестре Ханне. Она считала необходимым лишь накормить ребёнка и снабдить одеждой. В остальном он был предоставлен улице, где местная детвора с радостью приняла его в своё незатейливое «общество».    Торговля отца шла с переменным успехом; горожанки покупали новые сапоги или туфли не так часто, как их чинили, тем самым сапожники набивали марками свои карманы отцу в убыток. Независимо от того, сколько пар обуви старик Телльхайм продавал за неделю, кошелёк его окончательно пустел в пивной. Ханна довольствовалась лишь горстью монет, которых едва хватало на еду для племянника. Жалость к последнему была обусловлена дружескими отношениями с матерью Клауса.   
Эмили Телльхайм, покойная мать Клауса, в браке была далеко не идеальной супругой. Рождение Клауса ознаменовало очередную брешь в семейном бюджете, и муж был готов обуть в женские туфли всех мужчин и домашних животных Марбурга, если бы это потребовалось. Денег всегда не хватало, семья жила впроголодь, и Эмили решилась на отчаянные меры. Однажды вечером она пришла из города, сильно уставшая и сумкой продуктов, среди которых был сыр и хороший кофе. За ужином муж поинтересовался, оттуда столь неподъемные для их кармана продукты на столе. Жена продолжала подливать ему вино, утверждая, что продала часть украшений родителей. Он ей поверил.
На следующей неделе Эмили принесла мужу новое пальто из хорошей шерсти, удивление мужа она развеяла фразой, что заказала его уже давно, и не было времени его забрать. Иоганн сходил к г-ну Бергеру, единственному в городе портному, который взялся бы за эту работу, и узнал, что тот последний раз делал такое пальто пятнадцать лет назад, сыну на свадьбу, и  шерсть была намного хуже. Теперь Телльхайм попросту перестал верить жене, и решил проверить, где супруга достаёт деньги на подобные покупки. Об этом вскоре пришлось пожалеть.
Когда на Рождество нового, тысяча девятьсот пятого года, Эмили преподнесла супругу в подарок карманные часы, Иоганн уже знал каким «местом» она заработала на этот подарок. Тем же вечером состоялся короткий разговор, после чего супруга собрала вещи и отправилась на вокзал. Лишь через полгода муж получил известие от её родителей, что Эмили скончалась в Берлине от туберкулёза. Распутство их дочери так и осталось для стариков тайной. Телльхайм ещё долго ловил «косые» взгляды мужской части населения Марбурга, найдя утешение на дне стакана. Маленький Клаус остался без материнского тепла, отцу забота о сыне была в тягость. Сестра Ханна, часто гостившая у Телльхаймов, забрала мальчика к себе.
Улица преподнесла юному Клаусу неожиданный и очень щедрый подарок – безграничную свободу. Обладая ей, было дозволено всё: гулять по рынку, и, схватив первый попавшийся овощ, убегать, поднимая пыль, от разъярённого зеленщика; лазить, словно обезьяна, по деревьям, превращая за неделю новые штаны в лохмотья; в компании трубочиста забираться на крышу, кидать оттуда желудями в прохожих, и, если повезёт, в полицейских. Полицию Клаус невзлюбил сразу – это был неисчерпаемый источник подзатыльников, пинков и ненужных проблем в начальной школе Марбурга. Последнюю мальчик посещал исправно, имея страсть лишь к чтению. Односторонний интерес к чтению, а затем уже в главной школе (Hauptschule) к немецкой литературе, закрыл ему дорогу в гимназию. Об университетах можно было и не мечтать. Студенческая жизнь, к тому же, была не по нраву Клаусу, обычно он говорил так: «Надев на дворнягу шёлковый воротник и бант, ты не избавишься от уличных блох».
К пятнадцати годам, Клаус уже был вполне самостоятельным ребёнком. Миску еды он получал на ужин у тёти Ханны, но этого было явно недостаточно для «растущего организма». Тогда же Клаус понял, что «лучшее» место, где можно заработать - улица, а законность заработка – дело второстепенное. Стащить яблоко с рынка или открутить медную дверную ручку слишком просто, да и получить с этого больше, чем стопку пфеннигов, было невозможно. Но идея обогащения пришла в голову Клауса внезапно.
Жители Марбурга были очень религиозны: церковь в воскресение была полна, как спелый колос зёрнами. Послушать проповедь приходили все, от богачей до абсолютных низов. Клаус уже ждал их у выхода.
Итак, звучит голос священника: «Да хранит вас господь. Аминь», и все устремляются к выходу. Богатых окружает беднота, мальчишки просят подаяния. В кружку Клауса падает мелкая монетка, мальчик «вежливо и нескромно» целует руку господину, затем слегка обнимает ручками шею его сердобольной супруги, и исчезает в толпе. В кулаках зажаты награды «за усердия»: серебряный  (реже золотой) нательный крестик с цепочкой либо перстень. Богачи, обнаружив пропажу дорогих вещей, вызывали полицию, трясли за воротник нищих, мимо которых они проходили, но результатов это всё равно не давало. Никто не мог даже подумать плохого о мальчугане, просящего монету, что тот обчищает их таким хитрым образом.

Ганза   
               
Лица, занимающиеся подобным «промыслом», собиралась в старой серебряной шахте, далеко за территорией города. Среди своих, это место называли Ганза.
Двухкилометровый тоннель, с многочисленными отворотами и нишами, продуваемый всеми ветрами, ближе к вечеру загорался сотнями огней керосиновых ламп и свечей. Приходящие сбивались в мелкие группы, выкладывали свои барыши, и начитался торг. Зачастую делёж награбленного перерастал в драку, где в ход шли ножи и попавшие под руку камни; тогда «старшие» собирали всех в охапку и выбрасывали ребят на улицу, где на ночном холоде их боевой пыл мгновенно остывал. Придя обратно «под фонарь», ни вещей, ни барышей уже не было, они забивались в угол и ждали утра.
Заправляли здесь «старшие»: двенадцать уголовников, разыскиваемых полицией и обосновавшихся в Марбурге, где они и обнаружили эту шахту. Оценив возраст и физические возможности местных воришек, они без труда подмяли под себя их «бизнес». Они обосновались в конце шахты, в небольшом закуте, где стояло несколько кроватей, куча пустых ящиков, а высокий потолок освещала 12-тисвечная люстра, украденная неизвестно кем и когда. Единственное занятие, в котором «старшим» здесь не было равных, это ежедневное поглощение дешёвого пива из оловянного ведра «по кругу», и многочасовая игра в «фараона» (фараон, скат, рыло – карточные игры. прим.авт.), где в случае проигрыша наказанием служил удар кулаком в ухо. Вечером же они устраивали своеобразный обход, где собирали причитающуюся им долю от украденных вещей. Никто не считал, сколько точно забирали себе «старшие», но обычно эта сумма не превышала двадцати пяти – тридцати процентов от общей суммы. Кто считал, что это откровенный «грабёж», ему напоминали, что в стенах шахты полно бездонных штреков, и швырнуть жадного вора туда, им ничего не стоит. Вдобавок, обрезы охотничьих ружей в руках уголовников, придавали их поборам «легитимные» черты.
Разумеется, интересовали их не ведро яблок или пара украденных сапог, а золотые марки, которыми обладали братья Хаудах. Упитанные и хитрые, Томас и Уве, держали ломбард в городе, несколько лавок  с овощами и обувную мастерскую, где получали звонкую монету. Но основной «капитал» давала их обменная лавка в Ганзе, где они пополняли запасы продуктов и «сырья». Например, путём несложных манипуляций в мастерской, где с помощью шила, ножниц и кусков кожи, ворованные сапоги или женские туфли, снова отправлялись на прилавок. Одураченные бюргеры в итоге покупали свои же сапоги по два, а то и по три раза за месяц. К продуктам никто и вовсе не присматривался.
«Старшие» не трогали братьев, не зря их называли «Хаудах». Двуствольный кавалерийский пистолет 50-го калибра, именуемый в колониальных армиях мира не иначе, как «хаудах», служил весомым аргументом в разговоре с дерзкими «мытарями» Ганзы. Да и золотую жилу терять «старшим» вовсе  не хотелось. Братья иногда сами радовали уголовников подарками, в виде перстня или серебряной цепочки, последние же расплывались в улыбке от щедрости Хаудахов.
Вот и сейчас, в руках одного из братьев, Томаса, оказался серебряный перстень с хризолитом, который тот вертел под увеличительным стеклом, бормоча себе под нос что-то невнятное. У импровизированного прилавка стоял «хозяин» украшения, барабаня пальцами по щеке, он ждал, когда тот назовёт свою цену. Конечно же, это был Клаус.
 - Думаю, восемь марок будет красная цена твоему перстню, – сказал Томас, доставая кошелёк.
 - Считай, что я этого не слышал. Посмотри ещё раз через своё стекло, но уже внимательней! – ответил Клаус, закрыв, лежащий на прилавке перстень, ладонью.
 - Дерзкий мальчишка! Ты думаешь, я слеп?! Больше восьми марок за него не дам и не мечтай!
С этими словами Томас выложил из кошелька названную сумму. Клаус знал, что жадный скупщик занижает истинную цену вдвое или втрое, и поэтому не собирался сдавать позиции.
 - Двадцать марок и мы разойдёмся как друзья, – широко улыбнувшись, сказал Клаус.
 - Чтооо???? Всё, забудь о сделке! – Томас взревел, смахнув в карман монеты. Отдавать столько, а это было почти половина истинной стоимости украденного украшения, он не собирался.
Клаус пожал плечами, развернулся и зашагал к выходу. У дверей он столкнулся с Карлом, одним из «старших». Тот был изрядно пьян.
 - Привет, Клаус! Что сегодня стянул с богатея? Крест? – с этими словами он протянул руку к карману куртки воришки.
 - Нет. Перстень. Но Томас – жадина, оценил его в восемь марок, когда он стоит не меньше двадцати, - он показал украшение уголовнику.
Карл взял перстень и подошёл к прилавку:
 - Томас! Не стыдно обманывать трудолюбивого ребёнка? Давай сюда двадцать марок, от тебя не убудет.
Скупщик, молча, отсчитал двадцать монет – двенадцать Карл вложил в руку Клаусу, восемь забрал себе.
 - Отличная сделка, все остались довольны. Жаль, что у тебя сегодня только перстень. До встречи, парень! Заходи в гости.
Карл, шатаясь, вышел из лавки. Томас завернул перстень в тряпку и убрал под прилавок. Клаус, ещё раз пересчитав монеты, поклонился толстяку-скупщику, и покинул ломбард. Теперь оставалось поскорее выбраться из шахты, любой доходяга, услышав бряцанье кошелька, мог проломить ему камнем голову. А у Ганзы недостатка в подонках не было.

Дурные вести

Ранним утром Клаус был уже на окраине города. Конечной целью был конный завод Пфефферберга, на территории которого заканчивался Марбург и начинался густой буковый лес. В октябре двенадцатого года здесь начался массовый падеж лошадей голштинской породы, и из восьмисот особей осталось не более ста. Владельцу завода, полковнику Вильгельму фон Пфеффербергу, удалось сбыть оставшихся животных на нужды германской кавалерии, а опустевшие конюшни и сараи обживать никто не стал, боялись, что погубившая их зараза «выветрится» не менее чем через пять лет. Но детвора, которой чужды были всевозможные микробы, превратила это место в место для своих игр.
Клаус «обладал» здесь своим личным убежищем – сараем, в который не решались заходить другие дети. Стойкий запах лошадиного пота и навоза отпугивал их, лишь Телльхайм, привыкший к уличным ароматам ещё с раннего детства, не испытывал здесь дискомфорта.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, где раньше находился корм для лошадей, и о чем свидетельствовали зерна овса и ячменя, забившие щели между досок в полу, Клаус вытащил из-под старых мешков  большую банку из-под сардин. В ней лежали все его сбережения – тридцать две марки и пятнадцать пфеннигов, все, что он украл, скопил или выменял в Ганзе. Откупорив крышку, он добавил в нее из кармана восемь марок. Теперь сумма округлилась – сорок марок в кошельке пятнадцатилетнего мальчишки было редкостью в эти годы, если не говорить об уникальности этого события. Вопрос, куда их можно было потратить? Для покупки булки с корицей или пары яблок хватило бы и одной марки, но юный вор грезил о другой, не менее важной вещи для его растущих потребностей – личным оружием. Самодельный нож или «свинчатку» носил в кармане каждый второй подросток, причем зачастую не для нападения, а потому, что так было модно. Клаус мечтал о пистолете или револьвере; хруст ремней, отблеск кожаной кобуры на поясе военных офицеров и полицейских сводил его с ума, панический страх в глазах любого задиры – вот что хотел видеть он, обладая оружием. Купить его было задачей не из легких, Ганза была напичкана обрезами, ножами, кастетами, но пистолеты там были в диковинку.
  - Клаус, ты здесь? - послышался женский голос у дверей сарая.
Мальчик подошел к окну, прижимая банку к груди. У его «убежища» стояла девушка лет семнадцати, в синем сатиновом платье, белый воротничок сиял на фоне загорелых рук и шеи. Тёмные волосы были сплетены в две короткие косички, перетянутые с концов красными ленточками. На плече висела холщевая школьная сумка. Из нее торчали уголки тетрадей и книг.
  - Тилли, привет! Зачем я тебе нужен? У тебя ко мне дело? – спросил Клаус, пряча банку с деньгами за спину, - очень неподходящий момент ты выбрала.
  - Тебя ищет Спрут. Ты пятый день пропускаешь занятия, у нас скоро экзамены, тебе нужно заниматься уроками, а не по сараям лазить.
  - Не твое дело, скажи – я болею, живот крутит.
  - Не выйдет, школьный врач тебя знает, ты сколько раз его обманывал ложными симптомами. На этот раз тебе влетит.
С этими словами она зашагала к воротам завода.
Тилли Потс была хорошая девушка. Потсы и Телльхаймы жили на одной улице. Аарон Потс, отец девушки, был известным аптекарем в Марбурге, а Иоганн Телльхайм был его школьным товарищем и часто заглядывал к нему за порошками от головной боли – последствием вечерних пивных. Родители Тилли поздно отдали девочку в школу и тем самым, к восемнадцати годам она только оканчивала главную школу. Училась она в классе вместе с Клаусом, а подружились они благодаря Гёте, любовь к которому питали с того момента, как научились читать. Но по другим предметам она также успевала, тогда как маленький Телльхайм забросил все остальное, воспринимая лишь литературу.
Весть, которую она принесла, была далеко не благая. Его искал Спрут, учитель латыни Меир Шпрутсберг, мерзкий, визгливый старик, который любил бить нерадивого ученика по лбу словарем, мешая при этом родную речь и латинскую: «Loquela tua manifestum te facit! (Речь твоя обличает тебя) Все вы бездари! Вы пополните ряды бродяг и воров. Вы ничему не учитесь, рвете штаны на заборах по вечерам. Studendum vero semper et ubique (учится нужно всегда и везде), тупоголовые недоноски! »
Никто не выносил этого учителя, даже директор школы несколько раз подавал на него жалобу, но школьный совет давал отводы этим бумагам, так как других учителей латинского языка в Марбурге не было. Когда прочие ученики смирились с этим и старались учить архаичные тексты, Клаус не сдавался. Он дразнил Спрута, запихивал в обивку его стула ветки шиповника, а однажды склеил страницы «лобного» словаря перед началом урока, чем заставил Шпрутсберга бежать в книжную лавку за новым. Но это было уже давно, а сейчас последний год обучения в школе, которую необходимо закончить, дабы не вызвать сердечный удар у тетки Ханны. Девять уроков Клаус уже пропустил, наказание от Спрута последует незамедлительно. Надо было подготовиться. Спрятав сбережения под ворох соломы, мальчик последовал за одноклассницей. Его тетради всегда были у неё, его образ жизни не допускал ношения вещей, вроде толстых сумок с учебниками, плюс лишний груз мешал его «промыслу» в церкви.

Срывая оковы

Двухэтажное здание школы находилось в центре города. Оно было выложено красным кирпичом, перед входом находились клумбы, на которые регулярно покушались студенты Марбургского университета, срезая цветы для своих возлюбленных.
Изнутри школа была выкрашена в тусклые серые и зеленые цвета, что придавало ей казарменный вид. Учитель живописи Брилль развесил несколько своих картин возле школьной библиотеки, но пейзажи Шварцвальда были каплей в море всеобщего уныния и скуки. «Ничто не должно отвлекать учеников от постижения наук» - такую фразу постоянно повторял директор школы, и голые стены были тому подтверждением.
Прозвенел звонок, и коридоры опустели. Тилли успела вовремя добраться до школы, Клаусу повезло меньше – у распахнутых дверей класса он столкнулся со Спрутом.
  - Ага, кто же это оказал нам любезность?! Телльхайм, бездельник и прогульщик, каких свет не видывал! Наверное, ты хочешь хорошо сдать экзамены, получить аттестат и достойную работу?
  - Что вы, господин Шпрутсберг, лишь скромное жалование школьного учителя латыни и пропахший жареным луком пиджак. Говорят, в книжной лавке привезли новые словари, не желаете обновить ваш? А шиповник то, как цветёт, один запах освежает мысли…
Глаза учителя округлились, нос стал багряно-красным, губы дрожали. Его переполняла злость, но он искал подходящее слово для гневной речи. Набрав воздуху, он выпалил тираду в лицо Клаусу, да  так, что брызги слюней полетели, как из садовой лейки, в разные стороны.
  - Ублюдок, червь, недоносок! Подлая душа, ты поплатишься за свою дерзость. Безродный щенок, как ты только посмел заикнуться о твоих преступлениях против…
  - Вашей задницы? – не выдержал Клаус.
Спрут поперхнулся и на секунду замолк.
Клаус заглянул в класс, ребята смотрели на него по-разному: мальчишки с трудом сдерживали смех, девочки закрыли лица ладонями, в ожидании бури. Тилли стояла возле доски, едва шевеля губами. В них читалось одно слово «Беги!»
Клаус рванул по коридору, учитель, не ожидавший такой прыти, отпрянул к стене. Когда он распахнул двери школы, лучи утреннего солнца приятно пронзили тело мальчика, струйки теплого воздуха скользили по еще не остывшей от бега голове. Он вновь воссоединился с ощущением безграничной свободы и покоя. За тяжело захлопнувшейся дверью остались все тревоги и беды. Теперь он, Клаус Телльхайм, никому не принадлежал.
Вечером он ужинал у тетки, она ещё не знала о случившемся и любезно подкладывала ему в тарелку с цветной капустой ароматные тефтели. После еды, он завернул кусок яблочного струделя в газету, и отправился на конный завод. Там его ждали очевидцы последних школьных событий, они сидели возле его сарая. Слабый огонек костра тускло освещал их лица. Ребят было трое: Георг Бёлль, толстый мальчик в очках, вечно одетый в клетчатый костюмчик, перешитый из чего-то английского, заботливой мамой. Семья его владела той самой книжной лавкой, где Спрут покупал новый словарь. Прекрасно начитанный, образованный не по годам, Георг мечтал об университете, но без денежных вложений эта дорога была для него закрыта. Книги – не мясо птицы или сыр, среди жителей Марбурга было мало тех, кто постоянно и много их покупал. Студенты пользовались городской библиотекой, куда новые книги поступали регулярно, со всей Германии. Зажиточные горожане могли довольствоваться обсуждением одной-двух книг, прочитанных когда-то в молодости. Газеты извещали их о самом главном, поэтому философские трактаты и классическая литература месяцами пылилась на полках магазина. Супруги Бёлль выживали лишь за счет продажи мечтательным девушкам и закоренелым домохозяйкам второсортных романов, пропитанных сентиментальностью и авантюризмом. Георг вздрагивал только от одного вида прилавка, за которым его родители, казалось, провели всю жизнь.
Вторым одноклассником, сидевшим у костра, был Роланд Фик, крепкий парень с тяжелыми кулаками, пустой головой и ужасным немецким. Его семья переехала из Швейцарии, из кантона, название которого мог выговорить только сам Роланд. «Аппенцелль-Ауссерроден» - произносил он гордо, с ударением на «а», после чего у собеседника терялся дар речи и следовал взрыв неконтролируемого смеха. Неизвестно, как и каким образом, семью Роланда занесло именно в Марбург, но обосновались они крепко, в бывшем особняке конезаводчика Пфефферберга, куда переехали все их родственники. Отец Роланда, Сиверус Фик, купил птицеферму, которая находилась далеко за городом. Можно было смело заявить, что каждая вторая курица в супе жителя Марбурга, была приобретена в хозяйстве Фиков. В школе учитель словесности тщетно пытался исправить франко-немецкую речь Роланда, к тому же длинные разговоры были чужды этому парню, когда не хватало слов, он пускал в ход кулаки. Ребята его побаивались и не общались, единственным и, пожалуй, лучшим другом для грубого швейцарца, был Георг Бёлль. Удивительно, но именно этот толстяк пришелся ему по нраву. Умный, вежливый Георг появлялся всегда там, где драка была уже неизбежна. Увлечь Ролло (как только он его называл) в таинственный и загадочный мир книг было задачей невыполнимой, и Георг просто рассказывал ему содержание каждой прочитанной книги. Так мальчики и дружили: один был умный, другой – с кулаками.
Третьим гостем была Тилли Потс. Она достала из сумки двухлитровую бутылку и четыре кружки. Это был компот из ягод, который готовила она сама. Девушка разлила напиток по кружкам, Клаус разделил струдель, прихваченный из дома. Пару минут они, молча, поглощали еду и питье, затем Георг, отряхнув крошки пирога с костюма, рассказал Клаусу, что произошло в школе, после его «побега».
  - Спрут сразу побежал к директору. Тот его вроде как выслушал, покачал головой, и велел вынести вопрос о твоем исключении из школы на ближайшем совете учителей. Но старику этого было мало, он пригрозил вызвать полицию, если директор не соберет совет немедленно.
  - А полиция причем тут? – спросил Клаус, не отрываясь от пирога, - я его пальцем не тронул.
 - Ты не перебивай. Спрут сказал, что ты нанес ему многочисленные оскорбления, а это грозило бы большим штрафом твоим родным, и выговором всей школе, ну вроде как «за падение нравов и морали». Директору проблемы не нужны, он распорядился собрать всех учителей, а классы распустить по домам.
  - Повезло вам. А штраф большой?
  - Пятьсот золотых марок. У твоей тетки был бы сердечный приступ. В общем, сказано-сделано. Совет собрали, тебя исключили из школы «за аморальное поведение». За тебя заступался один Брилль, но слово учителя живописи – пустой звук.
  - Гады! -  прошипел сквозь зубы Клаус, - вот теперь мне домой путь закрыт. Тетке не сегодня-завтра расскажут про меня, она сбегает к отцу, и тогда…даже думать не хочу, что тогда.
Ребята пытались утешить его, но мальчик нырнул в свое убежище. Георг и Роланд ушли, затушив костер. Только одна Тилли осталась, но пронизывающий холодный ветер был сильнее её воли, спустя полчаса девушка убежала домой. Клаус отправился в Ганзу, прихватив с собой банку с деньгами.

Мечта, отнимающая жизни
В полночь мальчик стоял у дверей Ганзы, он постучал трижды, но ему никто не открыл. Он постучал еще несколько раз. Тишина. Через пару минут из-за двери он услышал хриплый голос:
  - Что тебе надо?
Это был голос Карла, одного из «старших».
  - Это я, Клаус. Открывай дверь.
У входа стояло несколько вооруженных людей, среди которых были и братья Хаудах.
  - Ты никого не встретил по дороге, когда шел сюда?
  - Нет. А что, вы кого-то ищете?
  - Сегодня днем сюда сунулись несколько «быков» (служащие уголовной полиции). Пытались выломать дверь, но мы забаррикадировали вход. Кто-то рассказал им о Ганзе. Теперь надо держать ухо востро. Не хватало нам еще полицейских облав. Будь осторожен, парень!
Несмотря на это, этой ночью шахта была заполнена до отказа. Всюду шел торг, в каждом углу лежали охапки награбленных вещей, ящики со спиртным и продуктами. Клаус купил фунт соленого миндаля у глухой торговки, устроился на пустых ящиках и наблюдал за происходящим. К нему подбежал парень, весь в веснушках, и затараторил:
 - Клаус ты? Тебя ищет Лук;. Он ещё в баре. Поторопись. У него срочное дело для тебя. Дай монету!
Получив пять пфеннигов, веснушчатый посыльный убежал.
Баром в Ганзе называли вентиляционную штольню в конце шахты, туда натаскали всевозможной самодельной мебели. Напитки изготавливались чаще кустарно, как например пиво, пунш, яблочное вино. Иногда покупали украденные бутылки коньяка и ямайского рома. Барменом, и одновременно хозяином бара, был Николай Лукомский, русский, когда-то торговавший алкоголем по всей Германии. Когда в России началась революция, он решил вернуться на родину, в надежде извлечь какие-либо выгоды из этого долгожданного события. Решив попробовать свои силы в новой отрасли, Николай вложил все средства в N-ский металлургический завод на Урале. Барыши от выплавки стали были намного меньше, чем от продажи спиртного, и спустя четыре года он окончательно разорился. Продав квартиру в Петербурге, Николай перебрался в Германию, где у него было два винного склада – в Висбадене и Марбурге. Когда он добрался до них, склады были уже оба разграблены. В Марбурге Николай вышел на Ульриха, одного из «старших» в Ганзе. Уголовник предложил ему заняться привычным, для  разорившегося русского, делом – продажей выпивки в шахте. Лукомский, без раздумий, согласился.            
Когда Клаус занял стул у стойки бара, бармен выливал остатки вина в бачок, на котором краской было намалевано «Пунш – 25 пфеннигов». Возле стены штольни на четвереньках стоял бородатый мужчина. Его рвало. За одним из столов сидели, видимо, его друзья, по количеству пустых бутылок было ясно, что они отмечают удачную кражу или важное событие. Рвотные судороги бандита отбили «аппетит» у Клауса к солёным орешкам, которые он то и дело бросал себе в рот.
  - Пива хочешь? – услышал мальчик у себя за спиной.
Он повернул голову, бармен держал оловянную кружку у крана бочонка, вопросительно смотря на юного клиента.
  - Привет, Лук;! Нет, спасибо, мне бы чего-нибудь освежающего, а то от «излияний» того парня мне дурно в животе стало.
  - Держи. Яблочное вино, разбавленное водой. От изжоги – первейшее средство.
Клаус залпом выпил подряд два стакана, и на выдохе спросил:
  - Какое у тебя ко мне дело? Веснушчатый сказал, что это срочное.
Николай, молча, кивнул и указал жестом руки на стол у входа в бар. На нём лежал внушительных размеров чемодан.
  - Иди, глянь. Ты однажды говорил, что давно это хочешь приобрести.
Клацнули замки, крышка отрылась и на минуту Клаус онемел. У него помутнело в голове, юное сердце забилось в бешеном ритме, глаза заблестели, словно водная гладь Рейна под лунным светом. В чемодане лежало оружие. Пистолеты и револьверы, с рукоятками из дерева и резины, одни отливали воронением, другие никелем. Перед глазами мелькали иностранные слова и надписи «Webley Patents», «Colt Military U.S. Army», «Browning Fabric National». Среди них он увидел два знакомого названия «Штейр» и «Манлихер». Эти образцы он не раз видел в руках полицейских и военных. Остальные были ему незнакомы. Придя в себя, он спросил у Луки:
  - Где ты их взял? Их так здесь много, и все разные. И патроны есть?
  - Есть. Полная коробка. Всяких. Приятель у меня работает по всей Европе, привёз мне несколько образцов. Выбери себе любой, какой понравился.
Клаусу нравились все, но голову мучил вопрос – сколько они стоят? Он долго осматривал их, взвешивал на ладони, пытался крутить на указательном пальце. В итоге по душе пришелся заграничный пистолет «Браунинг». Никелевое покрытие, черные резиновые щечки на рукояти, рычажок, при нажатии которого, к ногам падала планка с отверстием для патронов. Маркирован он был тысяча девятьсот десятым годом, значит штука новая, не испорченная временем и ржавчиной.
  - Возьму этот. Сколько он стоит? – поинтересовался Клаус.
  - Во Франции и Бельгии он продается по сорок пять франков за штуку. В переводе на марки, думаю, не больше сорока. Тебе продам за тридцать пять.
  - Тридцать, и десятку за патроны к нему. Идет?
Бармен, при всем своем богатом опыте в торговле, был плох по части сделок. Завышая цены, он всегда оставался в убытке. Рынок алкоголя был консервативен, развивался слабо, а увеличение количества денег в кармане напрямую зависело от потребления народом вина в том или ином месте. Арифметика была проста – крестьяне пили больше пива, чем вина и водки, горожане наоборот, потребляли крепкие напитки. После стаканчика «янтарного» следовало подливать виноградного хмелька, а уж затем переходить на разбавленный спирт. Но чтобы понять эти немудреные законы, Николаю потребовались годы и сотни золотых марок кредитов, дабы наладить свой бизнес. Он умудрялся «напоить» клиентов в течение нескольких минут, прежде чем он вспоминал, что его цель – выкачивание денег по максимуму. Поэтому Лука продавал алкоголь в многочисленные трактиры и рестораны и содержал при этом свои, «хиреющие» день за днем. Если в торговле сталью российского производства он понимал еще меньше, чем в выпивке, то в продаже оружия русский не смыслил ничего.
  - Ну, ладно, бери за тридцать пять с патронами, еще дам тебе оружейное масло и щетку. Пять марок, так и быть, оставь себе. Пунша хочешь?
Спустя час Клаус покинул Ганзу, в надежде застать на конном заводе кого-нибудь из знакомых. Хвастать он любил всегда. В промасленной кожаной сумке через плечо(любезно предоставленной Лукой за «пожалуйста») лежали его новые «друзья»: «браунинг», две обоймы патронов, инструменты для чистки оружия и бутылка разбавленного яблочного вина. Толстощекая Луна освещала дорогу мальчику, который уже начал верить, что мечты сбываются, главное – очень сильно хотеть и при этом располагать денежными средствами.

Встреча с псами

Конный завод был убежищем не только для маленького Телльхайма и его приятелей, здесь, время от времени, прятались от полиции всевозможные асоциальные элементы, среди которых были бездомные, беглые преступники, дезертиры и прочий «заезжий цирк», как их нарекла местная детвора. Эта окраина Марбурга притягивала, словно магнит, своим приемлемым ночлегом и относительной безопасностью. Полиция и простые жители появлялись на этой  большой  территории достаточно редко, и детям приходилось делить «свою» обжитую недвижимость с проходимцами. Иногда, следствием этих контактов служил труп такого заезжего «гостя», выброшенный за ворота завода, и вот тогда сюда прибывали «быки». Тогда циркачи бросали любую поклажу, награбленное добро или немудреный «домашний» скарб,  и разбегались во все стороны, под пронзительный свист и хохот местных мальчишек. «Быки» переворачивали все верх дном и тогда все в радиусе пяти километров вымирало. Не найдя нужного для протокола преступника, полиция возвращалась в город с пустыми руками и полными карманами. «Конфискация» была излюбленным словом у всех полицейских и простейшим способом обогащения. По иронии судьбы, все дважды «награбленное» оседало в ломбарде братьев Хаудах, ожидая превращения в звонкую монету.
Но эта ночь в корне отличалась от предшествующих. Труп у ворот завода не лежал, но у входа караулили трое мужчин, в синих жакетах «ищеек» и с мощными фонарями, освещающими всю местность вокруг. Они вполголоса, но живо о чем-то беседовали. Надрывный и лающий кашель одного из них дал представление Клаусу о том, что за личности перед ним находятся.
В городе было не так много полицейских, которых ненавидели абсолютно все жители. Причин было достаточно: если в городе происходило ограбление, эти типы прибывали первыми. Потерпевших увозили в участок для составления протокола, а после их визита, хозяин оставался среди пустых стен – сыщики не брезговали ни настенными часами, ни ковриком в прихожей. Если «ограбление ограбленного» происходило в течение нескольких часов, то следствие по этому делу могло затянуться на годы. Таких полицейских было трое: сержант Хеймо Зюндер, и двое его верных «псов» Ральф и Отто. Эти парни были братьями, настолько бестолковыми и недалекими, что Хеймо ничего не стоило использовать их в своих целях. Они выполняли всю «грязную» работу: подгоняли грузовик, выносили вещи из квартиры, сбывали награбленное в ломбарды окрестных городов. Предприимчивый сержант забирал все вырученные деньги, отсыпая горсть монет братьям на выпивку и распутных девиц. Жалобы от населения если и поступали, то в очень незначительном количестве. Люди боялись потерять хоть какую-то защиту от бандитов. Поэтому и терпели это «трио». Поскольку мысли и приказы сержанта доходили до братьев очень туго, то ему приходилось разговаривать с ними, постоянно переходя на крик. Хеймо сорвал голос, а табак довершил дело – полицейский громко кашлял, когда из сиплой глотки вырывались любые звуки. Это был своеобразный опознавательный знак: когда трио было поблизости, все их узнавали.
Но что они забыли в столь поздний час на конном заводе? Клаус затаился в кустах, прижав сумку с оружием к груди. Бежать не было смысла – братья догнали бы мальчика без труда, быстрыми ногами их природа не обделила. Но если его найдут здесь, с оружием – ему конец. Бесшумно вытащив «браунинг», Клаус навел пистолет на сержанта Зюндера. Это было логично, увидев мертвого главаря – братья разбегутся в страхе. Мальчик прислушался.
  - Сержант, что мы тут делаем? Мы ведь вчера ночью уже дежурили? Пора по домам, – сказал Отто, - тут холодно.
  - Не, лучше в «Бергхоф», выпьем по кружке, - добавил Ральф.
  - Ага, и баб там полно! – выкрикнули братья уже хором.
Сержант приблизился к ним вплотную и схватил парней за воротники:
  - Идиоты! Вам бы только набраться и бабу за окорок ухватить! Повторяю для особо тупых, сюда должна прийти бригада Бичковского. Сегодня обчистили земельный банк в Кёльбе. Подчерк этих ребят, это вам я точно говорю.
  - Кёльбе? Это в восьмидесяти километрах от Марбурга. Они может сюда не пойдут, может они прямиком в Нойштадт направятся.
  - И угодить в руки префекта Блюменгофа? Они себе не враги, у Карла целая армия полицейских, и два грузовика с пулеметами, таких, каких во всем Гессене не сыщешь. Не будьте глупы, они направятся в Марбург. У них тут точно есть, где спрятаться.
  - Но нас всего трое. Что мы сможем? Кстати, сколько они взяли из банка?
  - Двадцать пять тысяч золотых марок. Убили троих охранников. Я поднял на ноги всю полицию в городе. У птицефермы Пфефферберга тридцать пять человек, у Ланского моста (река Лан – река, протекающая через Марбург прим.авт.) ещё шестнадцать. Я даже запросил из Нойштадта «буссинг» с пулеметом, он будет через час здесь. Им не уйти.
  - Тогда что мы делаем здесь? – спросил Ральф, высвободившись из цепких рук своего командира.
  - Если мои расчеты верны, они проедут здесь. Тут дорога делает крюк. А у фермы их встретят, как надо.
  - А чем они вооружены?
  - Скверными словами, вонью изо рта, плевками… Оружием, идиот! Чем могут быть вооружены бандиты? Обрезами, револьверами, там увидим. Всё, заткнулись оба. Смотрите на дорогу внимательно.
Клаус слышал все до последнего слова. Банда Бичковского – известные на всю Германию отморозки и грабители. Их главарь – Эрнст Бичковский, немец, с польскими корнями, долгое время промышлял скупкой драгоценностей в Марбурге и жил в Ганзе. Его ребята – уголовники, дезертиры, карманники и прочие изгои общества, присоединялись к нему в процессе его «бизнеса». Сколотив команду из шестнадцати человек и оставив половину заработанных денег «старшим» в Ганзе, Бичковский покинул город, а затем и землю Гессен. Газеты писали, что его банда объявлялась как минимум четыре раза, разоряя банки во Франкфурте-на-Майне, Марбахе, Трире и Клагенфурте. «Рейд» через Германию принес, по слухам, немного: где-то восемь-девять тысяч золотых марок, которые они потратили с быстротой молнии, и затем исчезли вновь, на полгода. И вот, они объявились в Кёльбе, обчистив ещё один банк. На членов банды мальчику было плевать, он их не знал, и дел с ними не имел, но Эрнст – дело другое. До того времени, когда жадные Хаудахи стали монополистами в деле «сбыта-покупки» краденого, Клаус продавал драгоценности Бичковскому, он сознательно завышал цены, что бы у юного вора был стимул к увеличению краж, да и конкуренция с Хаудахами давала знать.
Эрнст был не плохим человеком, но очень азартным. Насилия он не любил, поэтому за все время «рейда по банкам» сдерживал своих ребят, что бы те не трогали малочисленную охрану хранилищ финансов Германии. Слова сержанта Зюндера мальчик не воспринял, и в убийство троих охранников не поверил. Если это и произошло, значит, на то были причины. Надо было предупредить «старших» в Ганзе, они должны были помочь – Эрнст и им помогал неоднократно. Но как улизнуть от братьев и Хеймо? От малейшего шума эти верзилы разрядят обоймы своих револьверов в ближайшие кусты. А там сидит Клаус.
Долго думать не пришлось. Спустя десять минут мертвенно-фиолетовое небо над городом закрыли тучи и хлынул сильный ливень. Его шума было достаточно, что бы отползти назад и устремится обратно в Ганзу.

Дорога, усыпанная свинцом

«Старшие» не спали. Куча пустых бутылок из-под вина служила в эту ночь мишенью – Иоганн и Карл, по очереди, расстреливали их из охотничьего ружья. Остальные коротали время в «скат». Появление Клауса на пороге было для них большой неожиданностью – гости в их закут заглядывали редко, опасаясь резкого характера уголовников. Но Клаус шел к ним не для того, чтобы испытать судьбу.
Карл внимательно выслушал рассказ мальчика, затем попросил подождать его пять минут у входа, пока они посовещаются. Клаус не слышал, о чем они говорили, для него ценнее было время, которое уходило очень быстро. Спустя четверть часа, «старшие» вышли из закута, все двенадцать человек. Каждый нёс оружие, обрез или охотничье ружье, пояса топорщились от ножей и коробок с патронами. Карл держал на плече карабин, на ремне, застегнутого на груди, висела кобура с иностранным пистолетом (видимо, приобретенным у Луки).
  - Клаус, спасибо за информацию. Эрнста надо выручать, он свой, а своих людей не бросают в беде. Но нас всего дюжина бойцов…
Клаус вытащил из сумки «браунинг» и демонстративно взвёл курок. Его глаза говорили: «Я с вами». Карл улыбнулся и кивнул головой в его сторону. Аксель, самый молодой бандит, по прозвищу «Гиена» (его он получил за умение рассказывать анекдоты, над которыми смеялся только он, при этом визжа и закатывая глаза) подался вперёд и сказал:
  - Малец сказал, что их…сколько? Сорок?
  - Пятьдесят четыре и плюс экипаж грузовика, - поправил мальчик.
  - Полсотни «быков» вооружённых нарезными стволами, про обитый железом «утюг» вообще говорить нечего. У этой тарахтелки пулемет в башне! И что двенадцать человек с обрезами тут сделают? Нас передавят, как тараканов, - Аксель развернулся и отошел к стене шахты.
  - Гиена прав!
  - Это самоубийство!
  - У нас ничего не выгорит, - послышалось из толпы «старших». Карл прекрасно это понимал, но был не из трусливого десятка. Он молчал пару минут, затем приказал:
  - Клаус! Аксель! Локи! Ступайте к Волчьей впадине, там встретите наших друзей. Предупредите их, расскажите всё как есть. Птицеферму и мост стороной обходите. Мы будем собирать людей в Ганзе. Всех, у кого есть оружие и желание нашпиговать свинцом полицейских. Встретимся с вами у старой мельницы. Ясно?!
У Клауса перехватило дыхание. Гиена и Локи (третий про «старшинству»  в банде, мошенник, славился тем, что продавал зажиточным бюргерам несуществующую землю в окрестностях небольших городов) стояли как вкопанные. Карл, решил набрать из «населения» Ганзы армию, способную выступить против полиции? Глупый поступок, воры и проститутки никогда не пойдут подставлять свои головы под пули ради головорезов Бичковского. Даже за тысячу марок. Мёртвым деньги не нужны.
Спорить с главарем бандиты не стали, и приказ был расценен однозначно. Раз решил, значит так и будет. В конце концов, надо было кому-нибудь разворошить это сонное гнездо с осами.
Волчья впадина была на расстоянии трех километров от птицефермы, дорога была усеяна острыми камнями, «зубами», от которых транспорт и повозки приходили в негодность. Но объехать её, по пути из Кёльбе в Марбург, было нельзя. По обе стороны был лес и топь, настолько глубокая и опасная, что проглотила бы и поезд. Разводить костер было опасно, да и проблемно – ливень лишил сухих дров, Гиена взял из шахты фонарь и часы. Локи только выпивку. Клаус взглянул на циферблат – стрелки показывали 3 часа 5 минут. Ночь окутала темнотой все вокруг, дорогу освещала луна, которую время от времени скрывали рваные тучи. Земля, напившись влаги, отдавала лишнее. Легкий туман покрывал зеленый покров, лишь каменное ущелье было мертво. Здесь царил холод. Ветер сбивал со стен ущелья мелкие камешки, которые, скатываясь, неприятно били в спину.
  - Да где же они, железка уже, наверное, прибыла?! Тогда плохи наши дела. Может они проехали до нас? – Гиена нервно одергивал захмелевшего Локи.
  - Нет, тогда уже была бы слышна стрельба! Тише, кажется, едут! – Клаус указал пальцем на дорогу.
Впадина наполнилась рёвом моторов, которые сливались воедино со звуками старых рессор. Фары пытались нащупать ровную дорогу, но «зубы» продолжали кусать стертую резину на ободах. Каждый камень грозил поломкой.
Легковой автомобиль «адлер» (Adler) и грузовик «даймлер» (Daimler), крытый брезентом остановились, не проехав и двух десятков метров. От мотора «адлера» валил пар. Радиатор требовал воды. Водитель и сидящий на переднем сиденье пассажир, вышли из машины. В руках каждый держал флягу. Локи выбежал из-за камня с фонарём и закричал:
  - Командир Эрнст! Это вы? Я Локи! Из Ганзы! Мы вас…
Договорить он не успел. Водитель вытащил револьвер и выстрелил в его сторону. Ночная мгла была на стороне пьяного бандита. Пуля разбила только фонарь, изрезав Локи осколками. Клаус вышел из-за укрытия с поднятыми руками. Теперь все решали секунды и здравый рассудок вооруженных людей, которые высыпали из грузовика и столпились на дороге. В руках были точно не палки.
  - Кто вы, мать вашу?! Спускайтесь сюда и чтобы без глупостей! – раздался властный голос. Это был Эрнст Бичковский. Его голос Клаус узнал сразу.
Мальчик пнул ногой Акселя, тот лежал за камнем, накрывшись курткой. Тот медленно встал, обхватив ладонями затылок. Локи стирал рукавом кровь с разрезанной щеки.
Спустившись на дорогу, мальчик подошел к Эрнсту. Фары автомобиля осветили лица обоих.
  - Здравствуйте! – тихо сказал он.
  - Привет, парень! Ты кто и что вам надо от нас? Вы знаете, кто мы? – мужчина взглянул в глаза мальчика. Страха он не увидел. Лишь знакомые черты лица.
  - Да. Вы – Эрнст Бичковский. А эти люди, ваши ребята из банды. Вы из Кёльбе. Ограбили банк и направляетесь в Марбург.
Лицо бандита побледнело. Брови медленно поползли к переносице. Он схватил Клауса за воротник куртки.
  - Да кто вы, черт вас возьми, такие! Откуда вам это известно? Я тебя в клочья порву.
Локи и Гиена подбежали к мальчику, вырвав его из рук Бичковского. Гиена заорал:
  - Тупой осёл! Мы из Ганзы, ты не расслышал?! Вас встречаем. Нам Карл приказал! Этот парень вам жизни спасает, свиньи! Давай, малец, расскажи им всё как есть!
Рассказ Клауса, сопровождавшийся резкими ругательствами со стороны «старших», наконец прояснил ситуацию. Бандиты Бичковского опустили оружие. Эрнст опустился на землю.
  - Как же мы так наследили? Из-за трех трупов весь город поднимать? А если бы мы вас изрешетили сейчас, - Эрнст зажал прядь волос в кулак, - что тогда?
  - Ничего. Вас бы убили, а деньги забрали «быки».
  - Какие ещё деньги? – Эрнст поднял глаза на мальчика.
  - Двадцать пять тысяч золотых марок. Из земельного банка Кёльбе.
Бичковский и его ребята разразились оглушительным хохотом, который рикошетил эхом по Волчьей впадине. Аксель и Локи удивленно переглянулись.
  - Что здесь смешного? – спросил Клаус.
Эрнст смахнул слезы, проступившие от продолжительного смеха, и ответил:
  - Да не было там никаких двадцати пяти тысяч! Куча закладных на землю и недвижимость в вашей дыре, двести марок в сейфе да перепуганный банкир. Больше ничего.
  - А трупы?
  - Трое местных шпиков у входа, которые пытались нас остановить. С одним револьвером на всех. Ха!
Теперь мальчику все стало ясно! Зюндер со своими ребятами решили заполучить закладные на землю и недвижимое имущество в Марбурге, чтобы выколачивать с их помощью деньги из горожан и крестьян, причем легально. В виде инспекторов и приставов. И земельный банк ничего не сможет сделать и понесёт убытки. Нет документов – нет денег. А за эту землю банк выплатил жителям Марбурга не один миллион марок! И чтобы не остаться на улице, им придется платить этим жадным псам и их сержанту!
Мальчик прояснил ситуацию. Обогатить полицию не хотелось, она и без закладных бесчинствовала в Марбурге. Ганза жила на относительном достатке жителей старого университетского городка, и если их поголовное разорение было на руку Зюндеру и его верзилам, но уж точно не шло в плюс заработка воров, мошенников, нечестных на руку торговцев  и ростовщиков. Да и поквитаться с полицией хотелось многим.
Автомобили оставили в Волчьей впадине. Они были прекрасной мишенью для полиции. Решили разбиться на две группы: одна атакует «быков», засевших у моста. К тому же, к мосту через Лан, вела дорога из Нойштадта, а оттуда должен прибыть «десерт», в виде «буссинга» с пулеметом. Его и должна сдерживать первая группа до прибытия подкрепления. Динамитные шашки, оставшиеся от взрыва сейфа в банке, если не обрушат, то наверняка испортят мост и остановят пулеметчика. Их будет четырнадцать человек, возглавит Бичковский.   
Вторая группа, среди которых были Клаус и «старшие», всего шесть человек, соединятся с отрядом Карла у ветряной мельницы, что в пятистах метрах от птицефермы. Они должны будут уничтожить основные силы полиции. Но им, правда, было неизвестно, сколько человек набрал Карл в Ганзе. Это и беспокоило Эрнста. Класть людей под огонь пулемета, зная, что им никто не поможет, не особенно хотелось.
К мельнице группа Клауса добралась за сорок минут. У сбитых стогов сена никого не было. Неужели Карл передумал? В это верилось с трудом. У входа в мельницу им кто-то свистнул. Величайшая глупость! В пятистах метрах видны строения птицефермы, а там вооруженные до зубов «быки»!
Клаус со «старшими» поползли к мельнице. Там их встретил Иоганн.
  - Вы что-то долго? Случилось чего? – невозмутимо спросил он.
Локи отвесил ему подзатыльник
  - Болван! Ты бы еще на барабане сыграл, чтобы нас подозвать! Тут полиции тьма, а ты свистишь. Дать бы тебе в свистульку пару раз, чтобы думал, прежде чем сделать, - бандит угрожающе поднял кулаки над головой.
  - Не горячись, Локи! Все в порядке. Нас тут не меньше в овраге сидит.
Это уже был голос Карла. Мы отползли в овраг, за мельницей, где прятались «основные силы». У Клауса отвисла челюсть. Их было много, слишком много. Шестьдесят, может быть семьдесят человек, и это без «старших», которые сидели поодаль. Здесь были «коллеги по промыслу» Клауса: карманники, жулики, воры разных «специализаций» и возрастов; десяток проституток из публичного дома фрау Дречлер, что находился на Леопольдштрассе, на окраине города. Девушки были одеты не «по-рабочему», на каждой было пальто или куртка и штаны. Братья Хаудах, испуганно озираясь, сидели недалеко от «старших»: вокруг было много тех, кто был должен братьям, а в бою всадить пулю в спину своему кредитору – дело секундное. Разберись потом, кто это был.
Было несколько «механиков», тех ребят, кто переделывал краденые вещи в абсолютно новые изделия, не ограничиваясь лишь покраской и полировкой. Многие из них работали не только в Ганзе, но и в легальных «хандверках» Марбурга. Их легко было отличить, они и здесь сидели в промасленных передниках или в нарукавниках.
Отдельной группой, изгоями, здесь были беглые преступники, осужденные за тяжелые проступки, убийства или насилие над женщинами. Их было всего восемь, все, кто отсиживались в Ганзе уже не один год. Народ обходил уголовников стороной, воры и проститутки не заводили с ними даже разговора. Общение наладили с ними только карточные шулера, «бегунки» (посыльные в Ганзе прим.авт.) да местные бродяги. Так те и жили, никого не трогая, и пропадая целыми днями в баре, от безделья. Основным их заработком было изготовление и продажа ножей и изготовление татуировок. Эти две вещи делали они отменно.
Группой людей, которые в корне отличались от всех остальных «низов» общества Ганзы, были дезертиры. Седовласые старики и крепкие мужчины, которые оставили невыносимую службу в армии кайзера, в лохмотьях казенного обмундирования, смотрелись более пристойно. Гордостью служило их оружие, это были всегда начищенные до блеска винтовки «маузер» с ножевидными штыками. Подсумки с патронами нелепо топорщились на ремнях, и это придавало им еще более глупый вид. Где они искали себе средства к существованию, было неизвестно даже «старшим». Но любителей, послушать их истории о том, как солдаты кайзера трепали «красноштанных» (солдаты французской армии прим.авт.) у Седана и датчан у Дюббеля, было всегда в достатке. Видимо, за эти россказни, и угощали дезертиров едой и выпивкой. А последние, с большей охотой заменили казенные солдатские пайки и вражеские пули, на свободу и относительную безопасность, пусть даже и в старой серебряной шахте. В отряде Карла их собралось не менее двадцати. Это была, в каком-то роде, ударная и самая боеспособная группа отряда.
Клаус объяснил «старшим» задумку Бичковского. Идея «двойного удара» им понравилась, они передали информацию по отряду. Старший из дезертиров, Йохан Бертинг, одноглазый семидесятидвухлетний старик, предложил часть его бойцов оставить в мельнице. Каменные стены и многочисленные ниши послужат укрытием для опытных стрелков, а они точными выстрелами уничтожали бы «быков» наверняка. Карл, без раздумий, согласился и на эту идею. Стратегов в его отряде было не так много. А дальнобойного оружия еще меньше. Кстати, об оружии.
Вооружены бойцы в отряде Карла были из рук вон плохо. Все, чем можно было тягаться с полицией, было на руках у дезертиров. Это винтовки. Некоторые имели револьвер или пистолет, но они были редкостью. Обрезы охотничьих ружей – штука грозная, но когда полицию и бандитов разделяло открытое поле в полкилометра, у последних не было, ни малейших шансов достать своей дробью противника. Пара «браунингов» у девушек и пять револьверов у «механиков» завершали общую картину. Убийцы были вообще вооружены ножами и кастетами. Боеприпасы никто не считал, но вряд ли простой карманник мог похвастать ящиком патронов для дробового ружья или пистолета – обоймой, или в лучшем случае, горстью зарядов. Клаус предупредил «старших», что сигналом к атаке послужит подрыв моста через реку Лан.      
  - А что мы за эту авантюру получим? Денег от Эрнста? Или другого чего? – выступил Иоганн с вопросом, который, возможно, мучил большинство присутствующих здесь людей.
  - Денег у Эрнста, как мне сообщили, нет. Жалкие двести марок. Но все то, что вы найдете на телах убитых вами полицейских, будет ваше. Личные вещи: часы там или бумажник, оружие, одежду, обувь – всё забирайте! Это ваше. Ещё вопросы?
Отряд удовлетворенно забурчал. Им этого было достаточно.
  - Тогда все будьте наготове. Стрелки, найдите себе место на мельнице. Не шумите.
Когда стрелки часов показывали четыре утра, воздух содрогнулся от оглушительного взрыва. «Началось», - пронеслось над оврагом.
Отряд побежал через поле мелкими цепочками, во главе каждой бежал один из «старших». Выстрелы с мельницы оповестили о том, что отряд Карла заметили. Пули срезали сухую траву, впиваясь в жирную землю. В этот сезон она отдала крестьянам всю свою силу, урожай кормовых культур был на редкость богат в этот год. Теперь же земля впитывала густую кровь людей, которые бежали, словно стадо на бойню. Клаус и Карл явно недооценили местность и силы полиции.
Первая цепь атакующих была сметена точным огнём, не пробежав и двухсот шагов. Клаус видел, как кровь фонтаном брызнула из шеи «старшего», Вильгельма. Он упал, держась за горло. Вторая цепь была почти перебита, двое бандитов залегли за разбитой сеялкой и оттуда били из охотничьих ружей по птицеферме. Во главе третьей группы бежал Карл, а рядом Клаус. Они остановились и открыли огонь по окнам одного из сараев с сеном, где стрельба шла наиболее ожесточенная. Из окон выпадали тела убитых «быков» - пули опытных стрелков, дезертиров, настигали их, и это придавало уверенности остальным. С большими потерями отряд Карла добрался до птицефермы, у изгороди было полно убитых в синих мундирах. Часть полицейских укрылась внутри здания, уничтожая любого, кто осмеливался приблизиться к дверям. У фронтона лежали несколько связок соломы, и это навело на мысль «выкурить» дымом противника.
Когда удалось поджечь солому, полицейские уже понимали, что с ними хотят сделать бандиты. Они начали выпрыгивать из окон, где их ждала очередная порция свинца. Один из «быков» распахнул двери фермы, откуда валил густой едкий дым с запахом горелых перьев, и это было главной ошибкой. Растолкав стрелков, туда устремились те самые убийцы, держа наготове самодельные ножи и тесаки, каждый величиною с локоть. Началась настоящая резня. Крики и стоны раненых было невозможно слушать, настолько они были сильны. Бандиты не щадили никого.
Клаус с остальными устремились к сараю с сеном, где находились последние защитники фермы. Одна из девушек «фрау Дречлер» подбежала к дверям, выкрикивая нечто похожее на фразу «Сдавайтесь, ублюдки!», но закончить её она не успела. Три револьверных выстрела через дверной проем пришлись ей в голову. Клаус оттащил ее в сторону за волосы, изуродованная голова проститутки оставляла на земле багровую полосу. От увиденного, несколько бандитов не выдержали, и бросились бить по дверям прикладами ружей. Они уже ничего не кричали, не было смысла. Уцелевших защитников ждал бесславный конец. Спустя несколько минут выстрелы смолкли. Иссякли запасы патронов, как у полицейских, так и в отряде Карла. Двери сарая, по- прежнему, не открывали. Слова девушки повторил Карл. Затем Клаус. Ставни верхнего окна раскрылись – оттуда, на землю, стали выбрасывать карабины и револьверы. Затем, подняв руки, «быки» вышли из своего укрытия.
Их было много, шестнадцать человек, разного возраста и звания. Офицеры толкали перед собой молодых ребят, приказывали не делать глупостей. Такое количество «пленных» озадачило бандитов. Карл подозвал Клауса и ещё нескольких человек:
  - Все понимают, что у нас проблема?
Бандиты переглянулись.
  - Горла им перерезать и в сарай, пусть горят, - высказался молодой «механик»
  - Они нам не дадут жизни, если мы их оставим в живых. Будут искать, перероют весь Марбург в поисках нашей Ганзы, - согласился с ним один из воров.
Карл взглянул на Клауса, который поднял глаза на небо, усыпанное крупными звездами.
  - Что ты думаешь, парень?  - спросил «старший», положив руку на плечо мальчику.
  - Отличная ночь сегодня, Карл. А небо какое чистое!
Карл скорчил гримасу. Он его не понимал. Но переспросил.
  - Что нам с пленными делать, как ты считаешь?
Клаус прекрасно слышал его и в первый раз. Он знал, что последним спросят его. Он предвидел такую развязку. И он понимал, что у него спрашивают неспроста, ведь именно мальчик расшевелил «сонное гнездо с осами», и заканчивать это дело предстоит ему. Клаус отвел глаза в сторону дороги, ведущую в город, и негромко сказал:
  - Мёртвые они мне нравятся больше.
Бандиты стояли, как вкопанные. Пятнадцатилетний вор распорядился судьбой пленных полицейских, будто он желал этого больше всего. Без слёз и дрожи в голосе, и не ушел от ответа, а просто – вынес приговор всем.
Карл ничего не ответил ему по двум причинам: во-первых, он отвечал перед этими людьми за сохранность и безопасность Ганзы, во-вторых – он дал обещание Эрнсту помочь, и от своих слов не отказывался, надо было спешить к мосту. Пленные были бы лишним грузом. Оказавшись на свободе, они нашли бы их всех.
Оставалось выяснить, кто выступит палачом. Расстрелять шестнадцать человек – дело не для слабонервных жуликов, убийцам доверить можно, но они учинят бойню, а не казнь. На что те были способны, Клаус убедился еще во время штурма птицефермы. Тут мальчику пришла в голову мысль – не убивать самим, а дать им погибнуть от пуль таких же полицейских. Он дернул за рукав «старшего»:
  - Карл, их надо связать и заткнуть рты. И переодеть в нашу одежду.
Бандиты раскрыли рты. Каждое решение юного вора приводило их в шок.
  - З-зачем? П-продать хочешь на невольничьем рынке? – заикаясь, спросил один из дезертиров.
  - Да, парень, объясни. Минуту назад ты их хотел всех перебить?!
Карл искал в глазах мальчика огни сомнения, страха. Испугался?! Но они были пусты и холодны. Вор не был трусом. Он был умен.
  - У моста нас ждет грузовик. Подходы к мосту – это сплошь скошенное поле, не говоря уже о дороге. Пулемет перебьет большую часть твоих людей, Карл, пока мы доберемся до того места, где сидит Бичковский со своими ребятами. Если мы свяжем пленных и переоденем…
  - …они станут живым щитом, и полиция расстреляет их сама. Я тебя понял. Отлично, Клаус!
  - Все всё слышали? За работу, живо! – скомандовал Локи.
С покойников сняли одежду, на ферме собрали все веревки и тряпки. Пленных привязали к канату, что бы те не рванули врассыпную при виде пулемета в грузовике.
Бандиты собрали кое-какие боеприпасы с фермы, вооружились трофейными карабинами. За плечами у каждого висел сверток с награбленным у «быков» имуществом: часами, рубашками, деньгами, обувью и другим. Для каждого промысел свой.
………………………………………………………………………………………
Банда Бичковского за это время подорвала мост, перегородив дорогу грузовику, и залегла у разрушенной стены дома, который в середине прошлого века служил таможенным постом. Пулемет дробил кирпич в их укрытии, поэтому грабители лежали у самой земли, боясь  поднять головы. Попытка бросить динамитную шашку под колеса «буссинга» уже стоила жизни двоих парней.
Когда пулеметчик увидел цепь бегущих по дороге людей, он развернул башню в их сторону. Очередь срезала двоих, остальные как-то странно повалились на землю. Но затем они встали и рванули к мосту с большей силой, волоча за собой тела убитых. Полицейский поливал их свинцом до тех пор, пока последний «нападавший» не застыл на дороге. До моста оставалось менее двадцати метров.
Карл, в это время, со своим отрядом присоединился к группе Эрнста. Стена уже не могла всех укрыть собой, следовательно, необходимо было атаковать. Над головами прозвучали раскаты грома, хлынул сильный ливень. Видимость при этом снизилась до расстояния вытянутой руки, но отступать было поздно. Бандиты группами спускались к реке, это было самое «безопасное» место, где пулемет не смог бы их достать. Над головами проносились красные змейки выстрелов, полицейские на том берегу били по плывущим из винтовок и револьверов. «Буссинг» начал движение назад, и в эти секунды несколько грабителей с зажженным динамитом бросились навстречу стальному зверю. Первый взрыв оторвал колесо машине, второй испортил щиток с пулеметом. Но раненому зверю не вырвали зубы. Очереди срезали храбрецов, пытавшихся перепрыгнуть обрушенную переправу. Те, кто добрался до берега, вступили в бой с полицейскими, но силы были не равны. Из обрезов вылетали снопы искр, отсыревшие патроны вмиг потеряли свою смертельную начинку. Оставшись без боеприпасов, бандиты бежали на вытянутые дула винтовок, и погибали один за другим.
Клаус видел, как Карл бросился с револьвером сразу на троих полицейских, и исчез под ударами прикладов. В десяти метрах от него умирал Локи, его «правая рука», пуля пробила легкое, задыхаясь, он в судорогах царапал себе грудь. Гиена больше не смеялся, воды Лана то выбрасывали его тело на берег, то вновь забирали в свои объятья. Клаус отполз под мост, там лежала рыжеволосая девушка. В руке она сжимала самодельный нож. Когда мальчик пытался ее перевернуть, она взмахнула острием.
   - Не получите, гады… - прохрипела она, и вновь потеряла сознание. Клаус почувствовал, как его правую грудь, словно обожгло огнём. Он расстегнул куртку, от шеи до соска кожа была вспорота. Мальчик снял с девушки шейный платок и туго перетянул рану. Теперь нужно добраться до конного завода. Там есть убежище, где можно пересидеть до утра. Опершись на карабин, он с трудом поднялся. Девица вновь застонала.
  - Мальчик, помоги мне! – чуть слышно прошептала она.
Клаус долго не думал, он обхватил девушку за талию, та обеими руками обхватила его грудь. Мальчик стиснул зубы, боль в груди была нестерпимой.
  - Осторожней, прошу. Я тоже ранен.
Когда они поднимались по берегу реки, выстрелы и крики уже стихали. Одиночные хлопки револьверов значили одно - полиция добивала раненых на берегу. Все задуманное обернулось трагедией. Возможно, это был конец Ганзы. Далеко, не геройский.
Рассвет медленно поднимался над городом.

Излечение ревностью

Город мирно спал. Ставни на окнах были наглухо закрыты, вдоль улиц, качаясь из стороны в сторону, двигались дворники. Шурша неспешно метлами, они выполняли свою немудреную работу.
Легкая прохлада вскоре сменилась нестерпимым жаром, превращая сырость ночного ливня в пар. Стало душно, и первыми просыпался торговый люд – с корзинами овощей, фруктов, утвари и прочих незатейливых товаров они мелкими группами двигались на рынок. Печные трубы выпускали первые клочья серого дыма, горожане, открывая окна, выпускали на улицу всевозможную смесь запахов прошлого дня. Обжаренного кофе и хрустящей выпечки кухонь, измятых простыней и одеял, пропитанных недорогим парфюмом, спален,  и трубочным табаком рабочих кабинетов. В церкви святого Петра звонарь ударил в колокол, окончательно рассеяв последние следы сна, витавшие в воздухе.    
Мальчик проснулся именно от этого звука. Когда он попытался подняться с охапки соломы, на которой он спал, его тело напомнило ему о полученной ране. Боль, словно электрическим разрядом, прошла по всему телу и парализовала ступни ног. Клаус крикнул и упал на колени. Позади себя он услышал прерывистое дыхание, которое сменилось стоном. Он повернул голову и увидел лежащую рядом девушку. Он тронул её за плечо.
  - Эй, ты как там, жива? Ты ранена? – спросил он.
Она повернулась к нему лицом.
  - Боль…Моя голова…Глоток воды, - чуть слышно прошептала она.
Девушка, несмотря на бледный цвет лица, была необычайно красива. Огненно-рыжие волосы змеиным клубком лежали на полу, испачканные пряди переплелись с речной травой. Брови, словно кистью художника, были подведены над пышными ресницами. Пухлые, алые губы были искусаны, в уголке рта запеклась кровь. Девушке было больно, видимо эту ночь она плохо спала, страдая от нестерпимой боли. Клаус накрыл ее своей курткой и, шатаясь, побрел к лестнице, ведущей вниз. Бочка с дождевой водой, стоявшая у входа в его «убежище» была полна, лишь покрыта маслянистой пленкой. Он зачерпнул в ведро воды и вернулся к раненой. Зачерпнув воду ладонями, Клаус поднес их к ее рту. Та, как только первые капли упали на пересохшие губы, сделала несколько глотков.
  - Еще воды,…пожалуйста, - просила девушка.
Напившись, она легла на спину. Клаус попытался осмотреть раны на ее теле. Девушка отстранила его руки.
  - Я лишь хочу помочь, - прошептал мальчик.
Девушка расстегнула куртку. Темный запекшийся шрам начинался от правой груди и уходил в плечо. Клаус понимал, что рана серьёзная и промыть ее дождевой водой будет недостаточно и болезненно. Нужен был врач, знающий как правильно обработать рану и наложить повязку. Но взрослых на помощь не позовешь. Они немедленно вызовут полицию, тогда им обоим несдобровать. Возраст для «быков» не имеет значения, особенно после того что они устроили на мосту. Ранение у девушки огнестрельное, полицейские сразу все поймут.
Тилли! Как он только сразу не догадался! Отец девушки – аптекарь, и возможно научил свою дочь премудростям врачебного дела. Если даже это не так, у Потсов всегда можно поживиться медикаментами. Подруга должна была ему помочь. Другой надежды не было, и Клаус устремился к дому Тилли.   
Девушка сидела во дворе дома на скамье с двумя подругами из класса. Они жадно слушали рассказ сына рыбака Хуммера о происшествии на реке. Мальчик возбужденно рассказывал, сопровождая речь жестами и местами переходя на крик. Он не видел Клауса, который стоял у ограды и все слышал. Тилли заметила мальчика и вышла на улицу.
  - Боже, Клаус! Что произошло? Я ничего не понимаю, что сейчас Мартин рассказывает! Какие трупы в сетях рыбаков, что за стрельба на мосту ночью? Ты можешь мне все объяснить?
Она увидела, что мальчик прижимает руку к груди, а на рукаве было бурое пятно крови.
  - Боже, ты был там?! Ты ранен? – она вскрикнула.
Клаус схватил ее за руку:
  - Ты должна мне помочь! Мне нужны лекарства, - сказал он. Тилли побежала к дому. Ее друзья даже не заметили, как она убегала с туго набитым саквояжем в руках.
Когда они зашли на территорию завода, Клаус вдруг резко развернулся и посмотрел ей в глаза:
  - Тилли, помощь нужна не только мне, а еще одному человеку. Он ранен, возможно, серьезнее, чем я. Ничего не спрашивай, позже я все тебе расскажу. Договорились?
Та кивнула.
Когда они подняли крышку люка в потолке, ведущий на второй этаж, два небольших камня просвистели у них над головой.
  - Спокойно, это я! Со мной друг. Я принес тебе лекарства! – закричал Клаус.
Ребята подбежали к раненой.
  -Кто это женщина? Это она тебя так? – Тилли гневно посмотрела на друга.
  - Да. Нет… Тилли, чёрт, я же сказал, я все расскажу тебе после. Помоги ей, у нее рана серьезная.
Девочка достала из саквояжа несколько пузырьков и два скрученных бинта.
  - Принеси чистой воды, - сказала она, - я пока сниму с нее одежду.
Клаус вернулся через несколько минут с полным тазом.
  - Вот, - он поставил таз рядом с Тилли, - только холодная очень, я на колонке набирал. Теплая есть только в бочке у сарая, но в ней масляные пятна и какая-то живность резвится. Думаю, не стоит рисковать.
  - А чем вы занимались минувшую ночь, это разве не риск?! – Тилли, не разворачивая, намочила один бинт и стала протирать кожу вокруг раны, стараясь не задеть запекшуюся кровь. Раненая стиснула зубы, видимо, даже легкие прикосновения женских рук казались ей мёртвой хваткой кузнеца.
  - Терпи, иначе следующий человек, который будет тебя осматривать, будет гробовщик для снятия мерки, ясно?!
Тилли намочила кусок ваты в одном из пузырьков с темно-коричневой жидкостью, и, прихватив его маленькими щипцами, принялась мазать вокруг раны. Девушка попыталась перехватить её руку, но Клаус перехватил эту попытку.
  - Ещё немного осталось, лежи, глупая! – нервно сказала девочка, - Клаус разворачивай второй бинт. Она откупорила другой пузырек и промочила им большой кусок ваты. Затем Тилли аккуратно приложила его к ране и вместе с Клаусом они наложили раненой повязку.
  - В чем ты вымочила вату? – поинтересовался мальчик.
Девочка протерла инструмент и уложила все склянки в саквояж.
  - Отвар коры ивы, - негромко ответила она, - препятствует нагноению раны и ускорит заживление. Если ты не проводил целые сутки в компании своих уголовников, а сидел бы за партой на уроках, знал бы столько же, сколько и я.
  - Помешало «бы», ладно, не сердись. Никто не ожидал, что так вот получится, да и меня зацепит к тому же…
Внезапно Тилли хлопнула себя по лбу.               
  - Ах, я дура пустоголовая! Про твою рану совсем забыла! Снимай рубаху немедленно!
Спустя четверть часа, с оказанием медицинской помощи было покончено. Раненая девушка уснула, Клаус достал из тайника бутылку разбавленного яблочного вина и две кружки.
Они выпили, затем Тилли достала из саквояжа тыквенных семечек и стала слушать рассказ о той страшной ночи, перечеркнувшей прошлую жизнь ее друга.
  - Значит, никого не осталось. Они все погибли на реке? – спросила девочка.
  - Не знаю. Я видел гибель многих. Уцелеть там было чудом. Мне повезло, и я знал, куда идти прятаться. Если часть банды Бичковского или «старших» уцелела, то они либо в тюрьме, либо зализывают раны в Ганзе. Нужно туда сходить.
  - Ты тронулся?! – закричала Тилли, - я бинтовала не для того, что бы полицейские вновь изрешетили тебя в вашей «берлоге»! Они теперь будут искать любого, кто хоть как-то связан с этой бойней. А ты собрался идти в их западню. Нет, не отпущу! Я сама тебя лучше пристрелю. И то мне спокойней будет…
Она закрыла ладонями лицо, всхлипывая. Её худенькие плечи вздрагивали в ритм биения сердца.
   - Родная, ну извини, я не хотел тебя обидеть или расстроить. Сидеть здесь бессмысленно, Зюндер со своими «псами» начнёт шерстить все заброшенные строения в городе и обнаружит меня. Нас. У тебя будут большие проблемы.
   - А у тебя и этой уличной девки – по дырке во лбу, - с этими словами девочка достала носовой платок и громко высморкалась.
   - Как ты догада…а, уже не важно. У меня есть чем ответить этим зверям. Мальчик достал из соломы «браунинг» и показал подруге. Та, с широко открытыми глазами, кончиком указательного пальца дотронулась до его рукояти и резко одёрнула руку.
   - По дырке во лбу…из этой вот штуковины! – она отвернулась к стене, глубоко втянув воздух носом. Получился хлюпающий звук, как от башмака, выдернутого из болотной тины.
Они оба рассмеялись.
    - Ладно, хватит мокрое царство тут устраивать. Доски сарая и без того сырые. Решено, останусь здесь, пока что-либо не изменится. Но в случае малейшей опасности, я уйду в Ганзу вместе с этой, как там ее имя?! А, после сама скажет. Договорились? – мальчик увидел просвет в глазах подружки.
    - Хорошо, - чуть слышно ответила Тилли.      

Когда спускают цепных псов

Марбург задрожал от газетных новостей. Заголовки утренних газет истошно кричали: «Ночной город спасают полицейские», «Нам объявили войну бандиты», «Река сожрала нарушителей покоя», и множество других лозунгов и умело сбитых журналистами статей будоражили умы горожан. Полного ответа никто дать не мог, скупая информация поступала из уст очевидцев, полицейских и рыбаков. В больницу газетчиков не пускали, хирурги, из окрестных городов Кёльбе, Веттера и Раушенберга, резали и зашивали полицейских до полудня, им было не до журналистов, а прибывший для поддержания порядка полицейский батальон из Кирххайна,  вооруженный до зубов, выставил оцепление у лечебницы. Город был наводнён конными патрулями, искали любых причастных к этому делу. Говорунов, что делились свежими новостями, притом в собственной интерпретации, не жалели, вытягивая вдоль спины змеиными плетьми.
Клаус был прав, заброшенные здания и постройки сразу становились объектами облав и зачисток. Как правило, полицейские выбивали двери очередного строения и разряжали несколько обойм из револьверов в пустоту, прежде чем зайти внутрь самим. Жертвами таких «проверок» становились местные бродяги и бездомные собаки. Выносом тел убитых вовсе никто не занимался. Занятия в учебных заведениях были прекращены, не начавшись, пивные, магазины и парикмахерские опустели. «Силовое» решение проблемы, правда, пока что плодов не приносило.
Клаус проснулся от лая собак, доносившегося с окраины завода. Он огляделся, рыжеволосая девица мирно сопела рядом, на примятой соломе. Тилли и её чудесного саквояжа рядом не было. Мальчик потрогал свои бинты, боль ушла, были немного скованы его движения от тугой повязки, но вполне терпимо. Вор откупорил наполовину опустошенную бутылку яблочного вина и двумя глотками осушил её. К донышку был прилеплен тетрадный лист, исписанный аккуратным почерком.
Он жадно впился глазами в строки.
Клаус, доброго дня!
Ты быстро заснул, и я ушла в город узнать последние новости о вашей бойне, и мне нужно вернуть саквояж отцу. Он уже наверняка волнуется, вдруг в нём необходимые бланки рецептов. Скоро принесу еды, и чистой одежды для твоей «рыжей». Постараюсь проведать твою тётку, разумеется, говорить с ней не буду. Жди, я скоро.
                Твоя Тилли
Это уж точно, разговора с тёткой ещё не хватало. Женщину и без того удар хватит, когда она поймет, что её любимого племянника, выгнали из школы без шансов на возвращение. Еще отец не посвящен в эту новость. Это сразу сократит количество целых костей в теле Клауса. 
Стоп! А если подруга приведет сюда эту болотную жабу Хеймо с его костоломами?! Это уже намного страшнее кулаков стареющего продавца женской обуви. Хорошо, а что его здесь на заводе до сих пор держит? 
Точнее кто?! Рыжая! Точно. Сколько можно спать, пора отсюда убираться. Штольня Ганзы, конечно, не гостиница, но там намного безопаснее, чем в этом сарае. Но Клаус дал подруге слово, что уйдет отсюда лишь в случае крайней опасности.
   - Зато это не мешает мне подготовиться, чтобы скорее удрать отсюда, - в полный голос произнёс мальчик и принялся тормошить за плечо рыжеволосую, - эй, девушка, просыпайтесь! Отель закрывается, время влажной уборки!
«Рыжая» открыла один глаз, затем второй, косо взглянула на мальчика, и, буркнув себе под нос явно неприличное ругательство, утопила голову в волнах ткани, оставив лишь клубки спутанных волос.
    - Эй, луковица, это моя куртка! Вставай, нам пора уходить отсюда, да поскорей. Клаус стянул  с неё «одеяло» и откинул в сторону. Та, жмурясь от солнечных лучей, пощупала вокруг себя, и, не обнаружив нагретого «укрытия», рывком оторвала половину тела от пола.
Она кисло взглянула на Клауса.
    - Ты кто такой? – спросила девушка.
Клаус всплеснул руками.
    - Значит, вопросы «где я» и «почему у меня забинтована грудь» тебя волнуют в меньшей степени?! Поразительно!
Она обвела взглядом помещение, ощупала туго перевязанную грудь, и вновь уставилась на мальчика. 
    - Нет, волнуют. Просто я просыпалась и в более мрачных местах. Но кто ты, мне интересно больше. Итак,…
    - Итак, меня зовут Клаус. Я тебя вытащил раненую из-под моста, ты порезала меня, нас подлатала моя подруга, сейчас мы в сарае, и нам пора уходить в Ганзу. На большее нет времени. Ясно?
Девушка почесала клубок рыжих змей на голове и, судя по выражению ее лица, осталась, весьма им недовольна.
     - Так у тебя есть подруга? – выдавила она с какой-то странной хрипотой в горле.
    - Ты безнадёжна в своем любопытстве. Впрочем, меня это несколько не волнует. Собирайся!
Клаус свернул куртку, и начал рыться в тайнике.
Девушка неспешно поднялась с пола, шатаясь, проследовала в другой конец чердачного помещения.
    - Куда собралась, можно тебя спросить? – Клаус наблюдал за ее действиями.
    - Я пить хочу.
    - А я диплом местного университета. Воды нет, подожди, скоро придёт моя подруга, вы вероятно друг другу не понравитесь, но она принесет питье и еду.
Рыжеволосая вернулась в исходное положение.
Она извлекла из внутреннего кармана своей куртки небольшой деревянный гребень и принялась приводить свои волосы в нормальный вид.
     - А где остальные девушки? Где фрау Дречлер? – она на секунду прекратила свое занятие.
    - Заслушивают список своих грехов у святого Петра при входе на небеса. А ваша фрау, скорее всего, подсчитывает убытки и направляет  хищный взор на новых претенденток в свой «дом утех». Понимаешь?
    - А ты не глуп, - она продолжила манипуляции с гребнем, - и достаточно мил.
У Клауса екнуло в груди.
    - Я притворюсь глупым юнцом и сделаю вид, что не слышал этих зазывных речей.
Девица захохотала так, что соломенная пыль с пола фонтаном взмыла к потолку.
     - Ха, не переживай, мой мальчик, я в здравом уме и не покушаюсь на невинность мальчиков из школы. К тому же я дорого тебе обойдусь, мои клиенты постоянны…
      - Теперь ты не совсем целая, так что придётся расценки снизить. Могу предложить пять марок компенсации от себя лично…
 … - А от себя могу предложить бутылью молока по голове обоим и небольшую корзинку сарказма! – загрохотало позади.
К ним поднялась Тилли. В руках она несла корзину с продуктами и пару газет, еженедельную «Марбургстагеблатт» и «Моргенцайтунг». Она поставила еду перед ними.
    - Ешьте, пока не остыло. Здесь тефтели и картофельные оладьи. На дне найдете бутылку молока. Я пока прочту вам утренние новости.
Клаус, успев набить рот тефтелями, вдруг хлопнул себя по коленке, и проговорил:
    - Тиффи, это дефушка фотела с тофой пожнафомица. Как фебя там? – тефтели едва не выпадали у него изо рта.
Рыжая подняла глаза:
    - Катрина. Очень приятно.
Тилли сморщилась, словно откусив лимонного пирога.
    - С трудом верю. Я про имя.
   - Софласен, - мальчик явно занял сторону той, что принесла еду.
Рыжеволосая, глядя на убывающие оладьи, решила не навязывать свою правду во время еды.
   - Агна, - она вцепилась зубами в уцелевшую тефтель, - и это настоящее имя...
Клаус поперхнулся. А у Создателя есть чувство юмора! Наречь эту девушку древним германским именем, означающее «целомудренная, святая женщина»; вероятно родители рыжеволосой пророчили своему чаду судьбу английской королевы Елизаветы. Велик был бы их ужас, узнав, что нареченная «целомудренной», она станет проституткой. Да, пусть, и с постоянной клиентурой. 
Пока освежающее холодное молоко заполняло желудки перебинтованной парочки, Тилли читала вслух статьи газет. Информации было много, но она противоречила во многом истинной картине событий.
По словам, журналистов из «Марбургстагеблатт» нападению подверглась лишь птицеферма Пфефферберга, где было убито десять полицейских и три десятка бандитов. На мосту пулеметным огнем был уничтожен остальной уголовный элемент. Всего пятьдесят пять человек. Множество полицейских получили ранения, но они получают хирургическую помощь лучших врачей Гессена.
    - Бред, Тилли, всё неправда. Нас было не меньше восьмидесяти. И это без людей Бичковского. Согласен, б;льшая часть погибла у птицефермы, но остальные добрались до моста.
    - Ты же не знаешь, сколько погибло у моста. Тут упоминают про пулемёт, знаешь, какая это страшная вещь.
   - Не понаслышке. Испытал, знаешь ли.
Клаус хотел было рассказать Тилли о тех шестнадцати полицейских, связанных канатом и отправленных на тот самый пулемёт, но вовремя придержал язык. Этого, чувствительной девочке, знать было необязательно.
    - И всё же убитых «быков» было больше. Я уверен.
Агна посмотрела на Клауса, мальчик явно недоговаривал. Но спорить не стала.
    - Я с трудом помню перестрелку у птицефермы. Помню, как погибла одна из девочек, Герти, ей трижды выстрелили в голову. Затем помню, как переплывали Лан, молодого «ищейку» с карабином. Дальше резкая боль…и дальше,…вы, ребята.
У Тилли покраснели глаза, казалось, вот-вот, она заплачет снова. Но девочка держалась. Она взяла другую газету в руки и принялась громко читать:
…Сегодня в полдень в город прибыл полицейский батальон из Кирххайна для проведения зачисток неиспользуемых зданий в городе. Возможно, в них могут прятаться от наказания выжившие члены преступной банды, атаковавшей ночной Марбург. Как заявил командир…
Стоп! Как батальон?! Каких заброшенных зданий? Да мы же в одном из них!
Клаус вскочил и лихорадочно начал собирать вещи, лежащие на полу.
    - Пора убираться отсюда! Скоро здесь будет не одна сотня синемундирных, и поверьте мне, Тилли и Агна, бойня на ферме покажется вам дракой в школьном саду.
Девушки переглянулись.
     - И что ты предлагаешь? Отстреливаться из своей рогатки?!
Клаус повесил через плечо сумку с вещами из тайника, за пояс засунул пистолет. Он был готов.
     - Если придется – да! Но из-за нормального укрытия, вроде каменных стен Ганзы, а не из гнилого сарая конного завода. Вы со мной?! Или как?
Тилли встала с пола, отряхнув полы платья от крошек и пыли.
     - Однозначно нет! Я в шахту не полезу, чего мне боятся полицейских?
Агна встала с колен и также отряхнула штаны и куртку.
     - А мне с ними видеться лишний раз неохота. Да ещё со свежей раной через всю грудь. Пошли, Клаус!
Не успели они сделать пару шагов, как внизу послышались голоса людей. Они вошли в их убежище. Ребята замерли. Голоса были всё отчетливей, это были мужчины. И Клаус уже знал, кто именно.
Хеймо Зюндер со своими «цепными псами», тупоголовыми Ральфом и Отто, разговаривали вполголоса.
   - Так, вы точно, олухи, всё забрали из грузовиков? Если вы что-нибудь оставили, я вас на мелкие ремни располосую.
   - Всё, командир, точно. Мы с Отто все грузовики бандитов обшарили, там только эти мешки и были.
  - Нужно все документы пересчитать, сверить на какую сумму мы разжились сегодня.
Троица зашуршала мешками, высыпая содержимое на пол.
  - Отто, проверь чердак, может там найдется что-нибудь подходящее для мелких бланков. Корзина или лоток. Шевелись!
Сердце Клауса застучало в бешеном ритме. Медлить было нельзя. Мальчик вытащил из-за пояса «браунинг». Его глаза встретились с взглядами девушек. Они были пепельные, лица побледнели, у Тилли вот-вот начнется истерика. Вор щелчком снял оружие с предохранителя и направил дуло на крышку входного люка.
Лестница заскрипела, Отто осторожно поднимался по обветшалой конструкции. Спустя секунды крышка поднялась, и глаза двух мужчин встретились.
Глаза Отто вращались, словно колеса паровоза, изменяя цвет, от серого до кроваво-красного; взор Клауса был устремлен как будто сквозь этого «законника». Рот полицейского перекосило, но не успел тот издать крик о помощи, мальчик нажал на спусковой крючок. Стальное тело в его руке дернулось, выпуская смерть наружу. Пуля со свистом просверлила горло «цепного пса». Тот, словно мешок зерна, с грохотом провалился вниз. Внизу раздались крики, затем щелчки взведённых револьверов.
    - К стене!!! – крикнул Клаус, схватив девушек за плечи. Троица рухнула возле стены.
Пули, словно рой диких пчёл жалили доски в полу, и с визгом ломали свои жала о многочисленные перекрытия потолка. Клаус считал выстрелы: …три, четыре, пять, шесть…восемь, девять,…двенадцать. Внезапно всё стихло. Слышна была перебранка.
     - Ральф, сволочь, перезаряди и мой револьвер, быстро! Я сейчас им устрою, твари!
Испуганный голос Ральфа прозвучал даром небес.
     - Командир, господин Зюндер, сержант… я не взял запасных патронов. Простите меня!
     - Идиот! Тупоголовый баран! Я убью тебя, мерзкий червь!
Дальше следовали лишь брань и глухие звуки ударов. Клаус вскочил, вот оно, спасение! Расплата близка! В кошачьем прыжке он достиг лестницы, и рванул вниз. На полу сарая сержант, остервенело, награждал ударами  Ральфа, лучшего момента было не найти.
     - За Ганзу! За Марбург! – крикнул им Клаус и нажал на спуск ещё шесть раз. Тела «цепных псов» распластались на полу. Лестница позади мальчика заскрипела, девушки спустились вниз и, держась за руки, направились к распахнутым воротам, стараясь не смотреть на тела полицейских.
Телльхайм собрал рассыпанные документы в мешки, закинул их за плечи, затем вытащил из сумки запасной магазин и перезарядил пистолет. Теперь ОНИ были связаны узами смерти. Но один из них был не готов принять это.               
Девушки ждали его у ворот конного завода. Они, молча, подошли к Клаусу, и обняли мальчика. Теперь им всем придется с этим жить, теперь они должны держаться друг друга.
Ребята вышли из ворот и направились лесной дорогой, через Волчью впадину. Их целью была Ганза.

Прощайте, и до скорой встречи

Волчья впадина была пустынна. Вдоль дороги, поваленные набок, догорали два автомобиля. Зюндер и его свора обчистили технику, и, чтобы она не оставлять следов кражи, подожгли её. Было странно, почему полиция Кирххайна не заметила дыма. Вероятно, она прибыли по другой дороге, ведущей через лесной массив.
Возле ворот шахты стояли двое вооруженных мужчин. Это были парни Бертинга, дезертиры, они вполголоса разговаривали, но суть их разговора Клаус уловил. Они решали, что им делать дальше, когда в Ганзе прежний порядок вещей канул в прошлое, когда нет главных, и нет завтрашнего дня.
   - Что теперь? Нас двое, Макс и Вольф в шахте подстреленные, Йохан помрёт, не пройдет и часа. Мы тут уже никому не нужны. Выбираться из города, вот что я думаю! – повысил голос один из дезертиров.
   - Он думает, – передразнил его второй, - а я будто не понимаю. Вот только куда нам идти, ищейки перекрыли все дороги из города. Знаешь, сколько их понаехало в Марбург? Двести-триста?? Я не считал, но слышал от ребят, что много.
Клаус вышел из-за камней, за которыми он с девушками прятался.
   - Их целый батальон, это почти пятьсот стволов, - крикнул им мальчик.
Они направили на него винтовки, вор вытащил из сумки своё оружие и поднял высоко над головой.
   - Не стреляйте, я Клаус. Я был с вами сегодня ночью.
Они опустили жала штыков, и подошли к нему.
   - Клаус, дружище, а мы думали, ты к праотцам отправился?! Гляди, Гуго, живучий парнишка оказался. Ты с кем пришёл? Эй, там, вылезайте оттуда!
Девочки вышли из-за укрытия.
   - Моя подруга, Тилли, и новая знакомая, одна из «тружениц» дома фрау Дречлер. Тоже уцелела у моста. Мы войдем в Ганзу?
Парни отошли в сторону, пропуская ребят к воротам.
    - Шварц, открывай ворота, к нам гости! – крикнули они, и двери шахты со скрипом распахнулись.
Тоннель, некогда забитый до отказу бродягами, ворами и прочим уголовным элементом, был пуст. Лишь из некоторых ниш в стенах были слышны голоса людей. Ребята свернули в лавку братьев Хаудахов и постучали в дверь. Из приоткрытого дверного проема высунулось дуло двуствольного пистолета.
    - Чего надо, рвань? – загремел голос одного из братьев. Это был Уве.
Клаус ладонью отвел угрозу от своего лица.
    - Рвань ты на бродяге увидишь! Открывай, тефтель, разговор к тебе есть. Это я, Клаус, убери хлопушку от моего носа.
Уве открыл дверь и ребята зашли в лавку. Томас высунул голову из-под прилавка.
    - Золото? Серебро? – он оживился и полез в карман за кошельком.
    - Нет, Томас, сегодня без побрякушек. Рассказывай, что тут происходит. Кто, сколько, и за сколько, - сказал Клаус и сел возле прилавка.
Уве закрыл дверь и поставил рядом с девушками два стула. Те кивнули ему в знак благодарности.            
    - Кругом хаос. «Старшие» своим рейдом сократили численность наших поставщиков на девяносто процентов. Лучших карманников полиция нашпиговала свинцом в эту проклятую ночь. Хуже всего то, что Ганза обезглавлена. Вильгельм, Гиена и Локи убиты, Карл, по всей видимости, тоже, с ними еще шестеро. Ребята говорят, что видели их тела на берегу и возле птицефермы. Их берлогу разворовали, люстру помнишь? И ту стащили. Беглые уголовники устроили тут драку с ножами из-за вещей убитых полицейских, пытались даже нас обчистить. Ничего, пару зарядов Уве для них приберег. Пусть еще раз попробуют сунуться, мы любому вышибем мозги. Дезертиров на входе видел? Их двое осталось, еще трое раненых харкают кровью в одной из штолен. Девочки из дома фрау Дречлер ушли сразу туда, не знаю, сколько их уцелело. Плохи наши дела, парень, совсем плохи… - закончил Томас.
Клаус встал, повернулся к двери, и спросил:
    - Ты говоришь, что убитых «старших» десять. Где ещё двое?
Уве достал бутылку вина, налил себе половину стакана, выпил, и на выдохе ответил:
    - В баре Луки. Мертвых поминают. Весь день пьют.
Ребята направились к бармену. Братья закрыли за ними дверь на несколько замков.
В баре было людно. Шесть столов из восьми были заняты, «герои» прошедшей ночи пропивали всё, что сняли с покойников. Прыщавый парнишка метался по штольне с подносом кружек, словно крыса в трюме тонущего корабля. Лука переворачивал бочонки с вином, выбивая со дна последние капли дурмана. Увидев Клауса, он улыбнулся, и подозвал к себе.
   - Клаус, проныра, да ты живой! Дай я тебе пожму руку, вы такое устроили, я на месяц вперед окупил свой товар. Скоро в ход пойдёт мой фирменный пунш. Тебе чего налить? О, да ты с подружками?! Кто твои спутницы?
   - Мне ничего не надо. Тилли, ты выпить чего желаешь?
Девушка попросила бармена стакан воды. Тот пожал плечами, но воды принес.
   - А вас, фройляйн, интересует что-либо крепче? Могу предложить бутылку граппы, берег для холодных вечеров в этой норе, очень крепкая, «ризерве», продирает до самой…
   - Наливай уже, - Агна взяла стакан со стойки и указательным пальцем показала свою порцию. Бармен, вытаращив глаза, налил две-трети стакана. Рыжая двумя глотками осушила напиток, и жестом попросила сигарету.
Клаус уже сидел за столом «старших», это были Андреас и Иоганн, не лучшая часть их банды. Андреас был труслив, Иоганн до безумия скуп. Даже когда первый бандит ткнулся носом в стол и захрапел, второй перелил содержимое его кружки в свою.
    - Иоганн, что дальше собираетесь с Андреасом делать? Кто теперь будет всем здесь заправлять? – спросил его молодой вор.
     - У нас есть кое-какие средства, скорее всего, уедем из города. Андреас говорит, в Шёнштадте у него есть приятель, поживем некоторое время у него, пока всё утихнет.
     - А в это время «быки» перевернут весь город и перебьют всех в Ганзе?! Не сегодня-завтра они доберутся до шахты. Половина города знает о существовании этого места, только молчит. Пока, - мальчик поднялся из-за стола, - вы должны придумать, как защитить этих людей от властей!
Посетители бара стали оборачиваться, услышав гневные ноты в голосе юнца, и наблюдали за происходящим.
     - Мне плевать, что будет с этой шахтой! Ясно тебе?! И всем здесь плевать! Ты считаешь его своим домом, мальчишка, ну и ступай, защищай его. Тебя сметут первым ружейным залпом, как нашего Вильгельма. Здесь больше нет для нас жизни! Все меня слышали? – он повернулся к бандитам в зале, - вас всех здесь перебьют, завтра они повесят Карла и Эрнста, а затем придут за вами, слышите?!
Карл?! Эрнст?! Живые? Клаус схватил Иоганна за руку:
     - Повтори, что ты сказал? Завтра повесят Карла и Эрнста? Они что, живы? Где они?
Андреас поднял голову
    - В городском полицейском участке. Завтра их отвезут в Ганновер, где они предстанут перед судом. Затем их повесят.
Клаус побледнел и сжал кулаки.
    - И вы так легко об этом говорите?! Они же ваши собратья, товарищи по общему делу, и вы их бросите погибать в петле?
«Старшие» переглянулись. Они явно не ожидали от мальчика такой реакции.
    - А что ты нам предлагаешь? Вперед, на штурм полицейского участка? Ребята, кто пойдёт штурмовать контору ищеек?
В баре послышался смех. Люди были пьяны и озлоблены, новые авантюры их «вожаков» им были безразличны.
Клаус почувствовал, как грудь стало колоть, на висках выступил холодный пот. Он сел возле стойки, Тилли обняла его, она понимала его.
Лука пододвинул кружку к мальчику.
    - Выпей, парень. Этим зверям,  правда плевать на судьбу Карла и Эрнста, они заботятся теперь о своей шкуре. Как и большинство здесь присутствующих. Не стоит их слушать, ты вряд ли что исправишь. 
Клаус отодвинул предложенный напиток.
    - От них помощи ждать нечего. Сделаю всё сам. Девушки, вы здесь оставайтесь. Я наведаюсь в город, нужно узнать кое-что.
Тилли вытаращила на него глаза и схватила за руку.
    -  Ты оставишь меня здесь? С этими…бандитами?!
Об этом мальчик не подумал. Оставлять подругу с этими пьяными уголовниками было опасно, если Агна вращается в их обществе постоянно, то школьница запаникует здесь спустя минуту.
    - Ты права, идём со мной.
Они вышли из Ганзы и направились в город. Клаусу было необходимо узнать от Карла и Эрнста всю информацию об их конвоировании на суд. Только так было возможно спасти их от петли. План крутился в голове вора, но нужно связать все его нити в один узел.
Город будто вымер. Рынок был закрыт, окна магазинов, парикмахерских и трактиров наглухо закрыты. Лишь дворники и прачки иногда появлялись на перекрёстках, и также быстро исчезали.
Вокруг полицейского участка было выставлено несколько караулов, у решеток окон камер с заключенными разговаривали лишь двое полицейских. В какой именно камере сидели бандиты, мальчик не знал, и чтобы проверить это, требовалось отвлечь «быков».
Рядом с полицейским участком находилась книжная лавка, которой владели родители школьного товарища Клауса, Георга. Идея появилась сразу.
    - Тилли, постучись в лавку и спроси Георга. Он должен быть там, занятий в школе сегодня нет. Скажи ему, что тебе нужно несколько книг, лучше приключенческих романов или детективов, новых. Возьми штук пять-шесть и принеси сюда.
    - А заплатить чем?
Клаус вытащил из кармана пять марок, которые остались у него после покупки пистолета, и отдал девочке.
    - Этого хватит, чтобы купить у господина Бёлля всю книжную полку с подставкой. Иди.
Через десять минут девочка вернулась со школьной сумкой, туго набитой книгами.
    - Хватило и двух марок. Здесь восемь лучших книг магазина. Они были удивлены моей покупкой, в такое время. Что дальше?
Клаус рукой указал на ищеек, стоящих у окон.
    - Видишь этих двух полицейских? Тебе нужно показать им весь свой арсенал красноречия, предложив приобрести за любые деньги книги, что у тебя лежат в мешке, при этом заставить их покинуть свой пост. Уведи их метров на двадцать, за угол участка. Расскажи про авторов этих книжек, краткую историю, что угодно, лишь бы они отвлеклись минут на десять-пятнадцать. Справишься?
    - Я попробую. Но вряд ли они заинтересуются книгами. Вот Агна бы справилась лучше.
    - Проститутка среди бела дня? Ещё и раненая?! Получит дубинкой по голове, и к Карлу и Эрнсту прибавится соседей по камере. Дерзай!
Он приблизился к девушке и расстегнул на  ее груди две верхней пуговицы. Она правильно поняла его действия и направилась к «покупателям».
Мальчик дождался, когда полицейские окружили девушку, разглядывая не столько книги, столько верхнюю часть платья, и тихо подошел к окнам. Подпрыгнув, он ухватился руками за решётку. Раненую грудь будто ударило разрядом молнии, но он терпел.
В первой камере было пусто. Вторая и третья была заселена бродягами, схваченными в подвалах заброшенных зданий. В четвертой сидели двое цыган, промышлявшие до недавнего времени карманными кражами на вокзале, и лишь в пятой глаза Клауса и бандитов встретились.
Карл был сильно избит, лицо покрывали множественные синяки и кровоподтеки, у Эрнста левый глаз был перевязан шейным платком.
    - День добрый, парни! Помните меня? Я Клаус, из Ганзы.
Они прыжком очутились у окна. У обоих на лицах появилась улыбка.
    - Клаус, дружище, рады тебя видеть! Ты как, цел, как там Ганза, что с остальными  ребятами?!
Клаус помотал головой.
    - Цел, всё в порядке. Сейчас не до этого. Рассказывайте все что знаете, куда и когда вас повезут на суд. У вас есть меньше пяти минут.
Эрнст приблизился вплотную к решётке.
    - Следователь сказал, что завтра нас отвезут под конвоем на вокзал. Поезд возьмут местный. Полиция поедет с нами, сколько их будет, я не знаю. Охранники говорили, что в полдень состав прибудет из Анцефара. Это всё, что нам известно.
    - Не густо. Ещё кто-нибудь из твоих ребят выжил? Где они?
    - Допрашивали ещё семерых, где их держат, я не знаю. Что ты собираешься делать?
    - Постарайтесь не делать глупостей, и я вас вытащу. Карл, у Андреаса и Иоганна в Кёльбе есть знакомые, это правда? Это ваши люди?
    - Да, братья Крюгеры, истопники на железнодорожной станции. Они помогут тебе, если узнают, что мы в беде.
Клаус спрыгнул на землю. Тилли направлялась в его сторону. Полицейские шли за ней, держа в руках по книге. Когда ребята уходили от полицейского участка, мальчик услышал голос Эрнста из окна:
     - У Волчьего хвоста грузовик. Воспользуйся им, парень.
Волчий хвост? Это же совсем недалеко от въезда в ущелье, значит, у банды Бичковского было три автомобиля, а не два, что разграбили и сожгли ныне покойные Хеймо Зюндер и его свора. Необходимо было срочно найти этот сарай на колесах.
Информации, которые дали бандиты Клаусу, было явно недостаточно. Итак,  в полдень состав прибудет из Анцефара, их погрузят и повезут под конвоем в Ганновер. В голове крутились вопросы - что за состав, сколько вагонов, в каких из них будет сидеть охрана, да и сколько полицейских залезет в этот поезд всего?
Он повернулся к подруге, отдал ей мешок с книгами и сказал:
    - Тилли, ступай домой. Твои родители уже наверняка волнуются, ты пропала на целый день. На сегодня с тебя приключений хватит.
    - Куда ты собираешься идти?
Клаус обвел глазами силуэт полицейского участка, который отдалялся от них с каждым шагом, и негромко ответил:
    - Схожу на вокзал. Возможно, узнаю, что-нибудь там.
Тилли направилась вдоль улицы, сделав дюжину шагов, затем, обернувшись,  крикнула ему:
    - Завтра я приду на вокзал. Ты можешь на меня рассчитывать!
Другого ответа Клаус от нее не ждал.

Вокзал Марбурга вызывал у приезжих двоякое ощущение, одновременно как отвращения, так и восхищения. Выполненное в умеренных тонах ушедшего века, здание вокзала казалось громадиной и реликтом, внутри же простому человеку становилось дурно от тесных коридоров, мрачных стен, на которых мраморная крошка, словно омертвевшая кожа, меняла свой рисунок изо дня в день, осыпаясь, и будто старинные песочные часы, минуты её жизни заканчивались. Шаги по мегалитам подлинного зольнхофенского мрамора сопровождались звуками, напоминающие потрескивание обугленных досок сгоревшего особняка, в них жизнь уже угасла, но твердость свою они сохранили. Колонны при входе и потолки были именно той чувственной деталью, которые заставляли сердца горожан биться сильнее, их резные капители и нетускнеющие краски росписей одного из лучших учеников дрезденского живописца Антона Графа, некогда живущего в Марбурге. В остальном вокзал был прост, и неприветлив, что заставляло находиться пассажиров в нем ровно столько времени, сколько было необходимо, и не минутой более.      
Напротив билетных касс находилось помещение, куда пассажиры сдавали багаж, в ожидании поезда. Чемоданы и мешки складывались в подобие пирамид, этим занимался крикливый, наполовину глухой старик-еврей Леон Шмуэль, старожил вокзального персонала. В такой «нелегкой» работе помощь оказывал его внуки, Натан и Оскар. Ребята были ленивые, своевольные, но к двадцати двум годам осознавшие, что чемодан пассажира, есть нечто Клондайка, и суливший заработок не меньший, чем получали трудолюбивые бюргеры. Братья доставляли поклажу непосредственно в вагон, и пока один задерживал пассажира у проводника, ловко изъяв билет либо путевую квитанцию из кармана, то другой в это время в свойственной ему манере «чистил» чемодан незадачливого путника. Как только он покидал вагон с сумкой через плечо, то его брат возвращал документ в карман пассажира. Закон в их деле был прост – не брать «свыше положенного», за подкладку. А именно украшения, пузырьки с духами, наличные деньги «на экстренный случай», и прочие мелочи. Нательное, а тем более женское бельё, обувь, документы, сувениры, сигары, алкоголь оставались нетронутыми; пассажир, убедившись в их целости, закрывал чемодан, убирал его на полку, и, считая, что хуже почти «потерянного» билета за этот день ничего случиться не может, спокойно ехал в конечный пункт своего следования, и уже там, в «потайном» кармане чемодана, путника ждал небольшой сюрприз.               
За сутки, через их руки проходило около десятка чемоданов и сумок, а украденное имущество они сбывали в Ганзе, правда, через доверенное лицо скупщиков Хаудах. Сами в шахте братья не появлялись, считая толкотню на рынке среди грязных бродяг, делом, унижающее их достоинство профессионалов. Если же обитатели Ганзы хоть раз бы услышали их разговоры и манеру общения, то, несомненно, оказали себе большую услугу, сбросив обоих в ближайшую штольню. Так или иначе, их добро продавалось и у Луки, в виде духов и розовой воды, и у Хаудах, в виде украшений. Последние, лучшие товары чемоданных воров, носили на руках, причем в буквальном смысле. Перстни и кольца братьев Шмуэль были самыми дорогими и ценными из ассортимента скупщиков. Хранить их в ящике стола было довольно безрассудно. Старик Леон, разумеется, не знал основной род занятий своих внуков, и одаривал их лишь бранью, когда те подолгу спали в багажной кладовой.
Клаус разыскал их за столиком вокзального кафе, поглощающих третью кружку кофе на двоих. Натан поглощал взглядом пирожные, выставленные на прилавке, Оскар довольствовался пышным задом молодой уборщицы Эльзы.
   - Парни, добрый день, как поживаете? – приветствовал их мальчик.
Они повернулись к нему.
   - Привет, Клаус, какими судьбами в наш вокзальный рай? Мышонка взяли за кражу обручального кольца на свадьбе?
Они скалили пожелтевшие зубы. Мальчик хмыкнул ради приличия в ответ.
   - Вы знаете что-либо про ночную стрельбу? Город стоит на ушах
Натан приложил руку к щеке, якобы выражая удивление:
   - Я тебя умоляю, конечно, мы знаем все про ночную пальбу, кто, если не мы.
   - И конечно вы в курсе, что завтра уцелевших бандитов повезут в Ганновер на суд?
   - А ты что, за доставку ничего не знаешь? Эти сыщики развернули тут целый палаточный лагерь в ожидании поезда. Они так и тормозят наш и без того тяжелый заработок.
   - О, простите, ваш заработок страдает, но что вы будете делать, когда в Ганзе хозяевами станут ветер и кучи отработанной породы, пропитанной мочой и человеческим безразличием?!
    - Ты очень умный и храбрый мальчик, но какой нам с братом с этого интерес? Чемоданы были и будут, а люди путешествуют всегда.
    - Да поймите же, вас не треплют полиция и здешнее начальство, пока старые порядки и ленивые управители не потеряют под собой стул. На их смену придут другие, с твердой рукой и ясной головой, которые найдут время потрясти за воротник даже таких балбесов, как вы!
    - О, боже, маленький сердобольный Клаус, я тебя знаю, ты не отступишь. Но пойми и ты нас, мы маленькие люди, мы вынуждены добывать себе пропитание бесчестным способом, и хотим, что бы и наша помощь тоже имела финансовый интерес.
    - Вы ведете себя как безголовые ростовщики, набивающие карманы за счет трудящихся. Позорна даже мысль о собственной выгоде, причем я даже не рассказал вам о сути дела, - Клаус чувствовал, что еще чуть-чуть и сквозь его губы поступит пенная слюна.
   - Оскар, и ты это видел? И ты это слышал? И после этого говорят, что дети дарят радость через уста. Столько скверных слов не говорил даже покойный дедушка Пэсах, но его можно понять, он погорел на карточных играх.
   - Выслушайте меня, мне нужна от вас лишь информация, и всё.
Натан улыбнулся, перегнувшись через столик, и ответил ему:
   - Приличный мальчик должен знать, что ни одно важное дело не обсуждается на пустой желудок. Что ты скажешь за те ароматные пирожные, выставленные на прилавке?
   - Они не кошерные, Натан, далеки от совершенства «Кофейни Шошани».
   - Мальчик мой, это будет удар ножом прямо в сердце, но так и быть, я сделаю вид, что не слышал твоих грустных слов.
Клаус подошел к прилавку и обратился к продавцу:
   - Сколько стоят ваши пирожные, вон те, на подставке?
   - Пять пфеннигов за порцию. Вам посчитать вместе с кофе?
Мальчик почесал затылок
   - Думаю, не подавятся крошками. Нет, мне всю подставку. Сколько?
Продавец удивленно пожал плечами, но выложил все пирожные на одну тарелку.
    - Пятьдесят пфеннигов, маленький обжора. На здоровье!
Вор отсчитал нужную сумму от денег, оставшихся от покупки книг, и вернулся со сладостями за столик к братьям Шмуэль.      
   -Угощайтесь, на здоровье, приятного аппетита, добрые люди, - сказал он, и поставил тарелку в центр стола.
   - Убери эти скабрезные нотки из своего голоса, и ты услышишь нужную информацию, - сказал Натан. Но сперва, мы с братом отведаем эти кулинарные творения.
Братья ели, не спеша, долго прожевывая каждый кусок, пирожные были явно суховаты, но мальчика это не тревожило. Запив остатками кофе последний кусок, Натан вытер рот и достал записную книжку.
   - Слушай внимательно, мой маленький друг, я тебе дам один полезный адрес, по котором у ты все узнаешь более подробно, - он извлек карандаш из кармана, и принялся выводить на пустом листе каракули.
   - Какой адрес?! И это всё, что вы можете мне сказать??? Вы давились этими крошками, чтобы наградить меня адресом? – Клаус чувствовал, что еще секунды, и он взорвется, словно пороховая бочка.
   - Что ты такое говоришь, маленький воришка, клянусь бармицвой моего брата Оскара, это очень важный человек, он за многое знает и поможет тебе. На этом кланяемся и уходим нести тяжелую поклажу, что уготовил нам отец. Братья встали из-за стола, развернулись и вышли из вокзального кафе, прихватив пачку салфеток с одного из столиков.
   - Сброд еврейский, - кинул братьям вслед продавец за стойкой кафе.
Мальчик кивнул головой, согласившись.
На листе, вырванного небрежно из блокнота Натана, было нацарапан адрес: «Вендельгассе 2, стучать дважды. Скажешь от Натана». Клаус скомкал бумажку, и убрал в карман.
Улицу, которая была написана на блокнотном листе, находилась на окраине города, крошечный домик, с табличкой «Вендельгассе 2» зарос диким виноградом и плющом, белый забор потускнел и покосился от времени, а ставни ворот зеленели медью, создавая впечатление самое удручающее. Мальчик подошел к двери, постучал два раза. Тишина. Он постучал еще дважды. Шагов за дверью не было слышно. Вор обошел дом, зашел на веранду, выходившую в сад. Постучал в окно и в дверь. Внезапно за спиной он услышал щелчок, сомнений не было, это было ружье. И нацелено оно было ему в затылок.
    - Чего здесь забыл, щенок! Воровать пришел!? В мой дом!! – грубый голос за спиной становился все угрожающее.
   - Спокойней, парень, не делай глупостей. Я Клаус, пришел от Натана.
Холодный ствол больно упирался в спину. Хозяин дома, был явно недоволен услышанным.
   - Передай этому жиду и его полоумному братцу, что в их услугах я более не нуждаюсь. Мы в расчёте, ясно тебе, и я пристрелю каждого, кто приблизится к моему дому.
   - Хорошо, без проблем, парень. Я против тебя ничего не имею.  Я с мирными намереньями, Натан дал твой адрес.
   - Бросай свою игрушку на землю, она тебе штаны оттягивает. Я про револьвер, который у тебя за поясом.
Клаус вытащил «браунинг» из-за пояса, поднял над головой, и  нажал на рычажок у рукояти – обойма с патронами упала в траву. 
   - Повернись, ко мне лицом, без резких движений.
Мальчик сделал осторожный поворот, стараясь не запнуться на ровном месте. Перед ним стоял высокий мужчина, в куртке железнодорожного рабочего, в фуражке, с треснутым пополам козырьком. В руках он держал одноствольное ружье, такое древнее, что король Карл V возможно из такого стрелял себе на ужин перепелов.       
   - Убери этого реликта от моей груди, и мы поговорим. Боюсь, он выстрелит без твоего желания, - мальчик отвел указательным пальцем дуло ружья от своего подбородка.
   - Чего тебе надо, юноша, ты пришел от семейки Шмуэль, а это значит, добра от тебя не жди. Железнодорожник повесил ружье на ремень через плечо и поднялся на веранду дома.
   - Меня зовут Клаус, и мне нужна ваша помощь, если Натан ничего, конечно, не перепутал. Что вы можете рассказать о завтрашней отправке арестантов из полицейского участка?
Мужчина ушел в дом, но через пару минут вышел оттуда с бутылкой пива.
    - Меня зовут Антон Вебер, и у тебя пять минут, малыш, пока пиво в этой бутылке не закончится. Я тебя слушаю.
Клаус рассказал все неспешно, и закончил, когда пива оставалось у железнодорожника на пару здоровых глотков.
    - Антон, мне нужно знать, когда выходит состав, на котором повезут Карла и Эрнста, и сколько с ними будет охраны.
Антон выбросил бутылку под высохший куст смородины, открыл входную дверь, и повернулся к мальчику:
    - Заходи в дом, возможно у меня есть полезная информация для тебя, правда заплатить за нее стоить будет для тебя дорого.
Клаус хлопнул себя по карманам и вошел в дом.



Последние приготовления

В доме у железнодорожника было темно, и Клаус подошел к окну с намерением открыть ставни, чтобы впустить немного дневного света. Антон искоса посмотрел на мальчика, положил ружье на лавку, и сел за стол.
     - Зачем тебе знать, когда уходит состав с заключенными? Я никогда не видел тебя рядом с бандитами из Ганзы. Они должны тебе денег, или еще что?
Клаус отрицательно покачал головой
    - Неужели ты собрался в одиночку освободить этих доходяг? Они не стоят и выеденного яйца с моего вчерашнего завтрака. Брось, парень, эту опасную затею, иначе полиция нашпигует тебя свинцом вместе с ними, или чего хуже, вздернет на виселице в Ганновере на заднем дворе тюрьмы.
    - Не могу, - ответил Клаус, - слишком много произошло за все это время, и моя судьба, как ни странно, прочно переплелась с этими парнями. Я их освобожу, и возвратят Ганзе былое величие.
Антон разразился громким смехом. Казалось, гвозди из досок стола вот-вот выпрыгнут от дрожи, издаваемого его телом.
    - Малыш, ты болен, вот что я тебе скажу. Бог тебе судья, решай сам. Мне безразлична их судьба, как и твоя. Сколько ты заплатишь за нужные слова?
    - Сколько потребуешь, и ни пфеннигом больше, но если ты солжешь, я тебя пристрелю в твоей конуре.
Антон нахмурился. Возможно, не стоило с угрозы начинать разговор с железнодорожником, Клаус об этом подумал, правда, уже после сказанного.
   - Ты либо псих, либо очень дерзкий щенок. И то и другое мне не симпатично. Твоя информация будет стоить десять марок, и без долговых расписок, и прочей чепухи. Иначе тебе будет худо. Причем прямо сейчас. Антон поднялся из-за стола, и направился к лавке, где лежало охотничье ружье. Клаус взвел курок «браунинга» и направил в спину мужчины.
   - Брось железку, парень. Она не заряжена, а обойма к ней валяется в траве у моего дома. Не пытайся меня напугать.
С этими словами Антон повернулся к оружию Клауса грудью.
    - Ты прав. Обоймы в пистолете нет, но патрон в дуле остался. Я не ношу разряженное оружие с собой. На случай встречи с тебе подобными. Денег с собой нет, так что придется поверить мне на слово, что я их верну. Все до последней монеты.
Антон минуту стоял молча. Затем медленно подошел к камину, и открыл шкатулку, стоящую на нем.
Когда он вернулся к столу, в руках у него было несколько листков бумаги, одна миндально-серого цвета, другие обычные белые, с печатным текстом.
    - Что бы попасть на состав, идущий до Ганновера, тебе нужно быть рабочим на станции, например истопником. Держи пропуск, он выписан на некого Вильгельма Радлоу, одному Богу известно, кто это такой, я нашел его в рабочей куртке, которую мне выдали. Возраст там не указан, должность «истопник подвижного состава». Тебе нужно только уметь бросать уголь в печь, и крутить вентиль с паром и газом. Больше ничего. Расписание поездов на завтра, здесь указаны все товарные поезда, идущие через Марбург, смотри, путь номер шесть пуст, значит, его выделили для другого поезда. Возможно, это твой состав. Проверь. Форменная куртка и штаны висят на гвозде при входе. Потом вернешь.
Клаус покрутил пропуск в руках, затем убрал его в карман.
    - Антон, а если на том составе уже будет истопник? Как тогда я попаду на него?
    - Это уже твои проблемы. Можешь его связать и бросить в топку. Больше мне сказать нечего. Убирайся прочь и помни о своих словах «до последней монеты».
……………………………………………………………………………………….
Клаус вышел из дома железнодорожника, подобрав у крыльца обойму с патронами. «Плохо дело, если начать стрелять на станции, полиция поднимет тревогу и пристрелят бандитов в вагоне, чтобы их не освободили. Но связать взрослого рабочего мне не под силу, значит, нужно будет действовать хитростью. Впрочем, как и всегда», - с этими мыслями вор достиг Ганзы менее чем за час, где у входа ждала его Агна.
   - Ты где пропадал, полиция рыщет по округе, пытаясь отловить всех бродяг и попрошаек этого города.
   - Был на вокзале. Нужно было узнать про поезд, конвоирующий Карла и Эрнста на суд в Ганновер.
   - Боже, ты собрался их освободить?! Ты безумец! Лучше убежать из этого города, и забыть про все произошедшее.
Клаус махнул рукой в ответ.
   - Почему ты не на Леопольдштрассе? Решила больше не продавать свое грешное тело? Мальчик с укоризной посмотрел на девушку.
Агна улыбнулась.
   -  Нет. Это не так просто, все бросить и уйти. Фрау Дречлер хорошо с нами обходится. Сегодня я не пойду работать, в борделе полно мерзавцев в синих мундирах, они не заплатят и половины стоимости.
Клауса осенило. Верно! Где еще можно узнать подробнее о завтрашнем дне, как не из уст пьяного полицейского, в объятиях уличной девицы.
Вор схватил девушку за руку.
    - Агна! Ты должна сходить в бордель. Мне нужна информация о поезде из Анцефара, который повезет Карла и Эрнста. Попробуй узнать у ищейки все, что сможешь. Ты справишься, правда, это будет уплата твоего долга за спасение из-под Ланского моста.
    - Да лучше сразу пристрели меня, чем проси лечь под полицейского, эти звери ухлопали не один десяток моих подруг, во время облав и той ночи. Не проси, не пойду, - девушка заплакала, и отвернулась в сторону.
Часа уговоров стоило уговорить рыжеволосую идти в бордель. В итоге она сдалась, и ушла, сказав, что вернется в Ганзу, когда начнет светать.

Рассвет над городом был раньше, чем обычно. В пробоину в штольне ворвался ослепительный луч солнца. Медленно, наполняя словно кувшин водой, тепло поднималось вверх, пробираясь в каждую клетку материи куртки мальчика. Тонкую кожу между пальцев рук нагревало, но Клаус не просыпался, и лишь когда ребром ладони он прикоснулся к оружию, нагретого прямым солнечным лучом, тысячи иголочек пронзили ладонь мальчика и обожгли ее, из-за чего вор вскрикнул, и проснулся.
Девушка лежала в метре от него, накрывшись покрывалом каштанового цвета, или, возможно, это была скатерть, принесенная каким-нибудь чудаком в бар Луки. Клаус толкнул Агну в плечо, она не просыпалась, затем он взял пистолет за рукоятку и горячим металлом прикоснулся к обнаженной щиколотке девушки. Агна дернулась, и поднялась с земли, уставившись на мальчика.
    - Ты чего? – спросила она.
Клаус осмотрел ее лицо, правый глаз украшал свежий синяк, в форме вишни, раздавленной ботинком, покрасневшие глаза с масляными соринками в уголках, и распухшие губы, со следами помады и обкусанной кожей по краям. Видимо, ей много пришлось выпить спиртного, прежде чем поднять платье перед «синим мундиром».
     - Рассказывай, что ты узнала. Вижу, что в глаз ты получила не просто так.
Клаус накинул на девушку свою куртку, хотя в штольне становилось и без того тепло и душно.
     - Больше я на такое не соглашусь ни за что! Худшего клиента у меня не было, толстый ищейка заехал мне в глаз, всего лишь из-за того, что я попросила половину денег вперед. Сволочь синемундирная, заплатил три марки из всей суммы, я ему еще за это позволила себя…
    - Ближе к делу, - перебил ее Клаус.
Агна посмотрела на мальчика. Затем, закутавшись в покрывало, извлекла коробку сигарет из своей сумки.
   - Слушай внимательно, мой мальчик, дело, на которое ты собрался, будет стоить тебе жизни, - закурив одну из сигарет, девушка посмотрела в глаза Клауса.
   - Если бы мне за каждую подобную фразу давали марку, я бы за три последних дня стал богачом. Говори, что ты узнала!
   -Поезд отправится с шестого пути. Этот «синемундирный» вместе со своим напарником будут находиться в машинном отделении. В поезде будет четыре вагона, один будет занят охраной полностью, один отведен под арестованных, на нем будут решетки в окнах, содержимое остальных двух мне неизвестно.
   - Какой с охраной? – перебил Агну мальчик.
   - Понятия не имею. За подобное любопытство мне свернули бы шею, без лишних расспросов. Узнай сам, я на вокзал в любом случае не пойду. Поезд отправляется завтра в семь утра. В Ганновере состав будут ждать местные «быки», я в этом уверена. Сколько полицейских будет на поезде, я не знаю.
   - Ясно. По крайней мере, я знаю время отправления поезда. Если в семь часов он отправится от Марбургского вокзала, то мимо Волчьего хвоста он будут проезжать около семи часов тридцати минут. Грузовик нужно держать поблизости, заправленным и с водителем. Нужно побеседовать с Андреасом и Иоганном. Спасибо тебе, Агна!
Девушка кивнула в ответ, и легла отдыхать.
Клаус спустился в штольню бара Луки. Бармен протирал стаканы, наблюдая за столами, за которыми дремали посетители, выпившие как обычно весь дневной запас алкоголя Луки.
    - Доброе утро, Клаус! – поприветствовал вошедшего в бар юного вора.
    - Оно вряд ли доброе, господин бармен! Сколько выручил за ночь?
Бармен выдвинул ящик с ночной выручкой, и его лицо засияло, словно начищенное медное блюдо.
   - Как в былые времена, мой друг! Пить меньше не стали, но вот клиентов убавилось. Кого ищешь здесь?
   - Андреаса и Иоганна. Они были у тебя?
Бармен рукой указал на дальний стол, за которым уткнувшись лицами в доски, храпело трое уголовников.
Клаус подошел к столу, одного из бандитов он узнал, это был Андреас, двое других были ему незнакомы.
   - Андреас! Вставай, утро наступило! Лука, налей кружку воды, да похолоднее. Время умываться!
Лука взял ковш и подошел к медному бачку, стоявшему в углу.
    - Сейчас кое-кто получит в зубы за такие эксперименты, - бандит поднял голову от стола, и уставился на Клауса, - чего надо, мелочь?
    - Работа для тебя есть, ты автомобилем управлять можешь?
Бандит ухмыльнулся.
    - Если только во сне. Или после трех стаканов пунша господина Лукомского. Бармен, без обид, но это на редкость дрянной напиток.
Бармен, прижав правую руку к груди, учтиво поклонился в его сторону
    - Клиент всегда прав. Больше не налью.
Клаус покачал головой.
    - И правильно сделаешь. Все мозги пропили. И остатки своего ничтожного достоинства.
Андреас вытащил из-за пояса нож и направил лезвие в сторону Клауса
    - Смотри, щенок, я выпотрошу тебя быстрее, чем ты думаешь. Закрой свой поганый рот, и убирайся вон отсюда.
Клаус сделал два шага назад от стола, и вытащил «браунинг».
    - Почти испугал, Андреас, но я просверлю в твоей тупой голове пару дырок напоследок.
    - Уберите железки, в моем заведении не будет мертвых не от вина, разбирайтесь друг с другом в другом месте, - крикнул из-за стойки Лука.
Андреас убрал нож. Мальчик спрятал пистолет  за пояс.
    - Итак, мне нужен человек, который сможет управлять грузовиком, - повторил Клаус.
    - Для чего?  - Андреас опрокинул в рот содержимое стакана, оставшегося с ночной попойки в баре.
    - На грузовике он должен будет отвезти в Кёльбе, Карла и остальных арестованных полицией.
Андреас выкатил глаза.
    - ТЫ! Собрался их ОСВОБОДИТЬ? Как???
    - Это моя забота, если тебе не безразлична судьба твоих товарищей, ты мне поможешь. Или скажи, кто может мне помочь?
Андреас обвел глазами бар.
   - Я не вижу здесь Иоганна. Он управляет автомобилем лучше, чем я. Я могу найти его. Что нам нужно делать?
Клаус рассказал бандиту свой план. Андреас внимательно слушал, но постоянно произносил: «Это будет сложно», и качал отрицательно головой.
   - Будь вместе с Иоганном у Волчьего хвоста завтра в 7 часов 30 минут. Грузовик стоит там. Сходите в городскую аптеку, возьмите несколько бутылок с бензином, скорее всего он не заправлен.
   - А если ты не появишься в семь тридцать в ущелье? Что тогда?
Клаус посмотрел на Андреаса.
   - До завтра. Не опоздайте.
Клаус направился к дому Тилли Потс. Ему хотелось рассказать все ей. Возможно, завтра он уже не сможет этого сделать. Возможно, завтра его уже не будет в живых.
Девочка сидела во дворе своего дома и читала книгу. Она обрадовалась, увидев Клауса, крепко его обняв. Мальчик рассказал ей обо всем, о Натане, о грузовике, о поезде, где ему придется быть истопником. Тилли слушала его и плакала, она понимала, что завтра ее друга могут убить, пыталась его отговорить, но Клаус должен был сдержать обещание. Ребята сидели на лавке, пока в домах не стали закрывать ставни, и городские служащие начали зажигать фонари на улицах.
    - Я буду завтра на вокзале, - сказала Тилли.
    - Не стоит, это очень опасно, полицейские видели тебя у участка, они могут заподозрить неладное. Помолись за меня.
    - Обязательно, Клаус. Будь осторожен.
Девочка прикоснулась горячей ладонью к щеке мальчика, и нежно поцеловала его в губы.

Стеффенсон, подбрось угля в топку

В шесть утра вокзал был пуст. Состав с углем из Дилленбурга замер на первом пути, ожидая разгрузки. Несколько рабочих, вооруженных лопатами, курили радом с паровозом. Двое проводников пили кофе на перроне, ожидая пассажирский состав, который, по всей видимости, опаздывал, т.к. они постоянно переводили взгляд со стакана кофе на часы в башне вокзала. Шестой путь был пуст. Состава не было. Клаус предположил, что паровоз находится в депо на обслуживании и заправке. Мальчик переоделся в туалете здания вокзала, посмотрел на себя в зеркало. Железнодорожная куртка Антона была велика, фуражку пришлось сдвинуть на затылок, иначе козырек закрывал глаза полностью. Рукава куртки пришлось подвернуть. Пропуск лежал в кармане, пистолет убран за пояс. Главное, чтобы полицейские не устроили досмотр рабочих состава, иначе Клаус получит пулю не успев открыть топку паровоза.
Когда в половине седьмого паровоз с шестью вагонами вышел из здания депо, мальчик облегченно вздохнул. Он подошел к кабине, где сидел машинист.
    - Доброе утро, господин машинист! Этот состав отправляется в Ганновер?
Машинист спустился по ступенькам и окинул взглядом мальчика.
   - Ну да, а ты кто?
Клаус достал пропуск и показал машинисту.
   - Вильгельм Радлоу, я истопник подвижного состава. Буду обслуживать этот поезд до Ганновера.
Машинист изучил содержимое пропуска, и нахмурил брови.
   - Первый раз слышу про такого рабочего, мой состав обслуживает Отто Раш, истопник с пассажирского «Висбаден-Кассель», мне об этом сообщил начальник депо еще вчера. Тебя я знать не знаю. Убирайся.
   - Не шуми. Отто заболел. Его заменяю я. Я работаю на этой станции. Так что, истопником буду я на этом составе.
   - Если через десять минут Отто не прибудет, залезай в кабину. А пока не суйся по ноги, малыш!
Клаус побежал в депо, где у кабинета начальника станции на щите были закреплены кармашки с пропусками. Пропуск на имя Отто мальчик нашел сразу. Значит, истопник еще не пришел. В окне он увидел, что на вокзал прибыл грузовик с дюжиной полицейских. Арестованных с ними не было. «В последний момент прибудут!», - подумал Клаус, - «нужно перехватить истопника»
Отто зашел в депо без четверти семь. Не найдя в кармашке своего пропуска, он лихорадочно стал перебирать все подряд, Клаус увидел это и окликнул его.
   - Отто Раш? Истопник с пассажирского? -  спросил вор.
Мужчина посмотрел на мальчика.
   - Да, а ты кто?
   - Меня зовут Вильгельм. Твой пропуск на топливном складе, перепутали рабочие. С моим пропуском произошло то же самое. Пойдем, я тебе покажу, у кого его забрать.
   - Бред какой-то. Никогда мой пропуск не путали. На нем мое имя и фамилия написаны. Пойдем, быстрее. Скоро мой состав отходит.
Топливный склад находился за зданием депо, в конторе никого не было. На столе раздатчика лежало несколько пачек бумаг.
   - Отто, садись за стол, ищи свой пропуск в этих бумагах. Только скорее давай.
Истопник принялся быстро перебирать бумаги на столе, ища заветную серую бумажку. Клаус взял с подоконника бронзовую чернильницу и встал за спиной Отто. Размахнувшись ею, мальчик ударил рабочего по затылку. Тот грузно свалился со стула на пол. На столе лежал ключ от входной двери, мальчик выбежал на улицу, захлопнув дверь. Повернув ключ в замке, Клаус ударил по нему рукоятью пистолета. Раздался щелчок, и обломанный ключ остался в замке. «Это задержит его на несколько минут», - подумал он и побежал к шестому пути.
Машинист бегал вдоль состава, ища глазами истопника. Увидев Клауса, он закричал что-то нечленораздельное, напичканное ругательствами. Клаус залез в кабину, открыл топку и принялся бросать из ящика уголь в топку, жар обжигал лицо мальчика, но Клаус терпел. Машинист наградил его за усердие двумя подзатыльниками. Наконец, давление в котлах пришло в норму, и Клаус, обессиленный с почерневшим лицом, опустился на пол кабины.
   - Через пять минут отправляемся, юный Стеффенсон. Собери рассыпанные куски угля с пола и сходи, проверь вагоны.
Клаус скинул лопатой уголь с пола, и выпрыгнул из кабины.
В первом вагоне было полно полицейских, они сидели на лавках, держа в руках карабины. Второй вагон был с зарешеченными окнами, дверь вагона была открыта. Вход охраняли двое вооруженных полицейских. Третий вагон был точной копией второго. Четвертый представлял собой платформу, на которую рабочие под присмотром полицейских закрепляли «даймлер» с пулемётом. Кабина автомобиля была обита листовым железом. «На случай побега укрепились, сволочи!» - подумал Клаус. Пятый вагон был для экипажа автомобиля и офицеров, поскольку это был переделанный вагон-ресторан. Двое «быков» с плетеными погонами и офицерскими кокардами уже сидели за столом, и пили кофе. Шестой вагон был пуст. Его назначение было непонятно для мальчика. Возможно, ожидались пассажиры по пути следования состава.
За десять минут до отправления состава к вокзалу подъехали два грузовика, из первого выпрыгнули несколько полицейских с револьверами, которые подбежали к кузову второго автомобиля.
    - Вылезайте по одному! – крикнул один из «синемундирых» - только без глупостей!
Из кузова автомобиля по одному стали выпрыгивать арестованные бандиты. Клаус увидел  Карла, который спустился первым, он смотрел по сторонам, ища знакомые лица. Разумеется, Клаус не мог махнуть ему рукой, или подать какой-либо знак - это ставило под угрозу всю «операцию». Мальчик подошел к третьему вагону, делая вид, что проверяет колеса состава. Охранники выстроились двумя цепями у входа в вагон. Арестанты столпились у входа, ожидая действий полицейских. Карл провел взглядом вдоль состава и тогда его глаза увидели знакомую фигуру мальчика, в мешковатой куртке железнодорожника, копавшегося у колес. «Клаус!» - вспыхнуло в его голове – «точно, он пришел, значит его план в силе»!
     - Запихивайте этих висельников в вагоны, время отправляется, - закричал офицер из числа конвоирующих полицейских. Двери вагона были распахнуты.
     - Один, два, три, четыре…, - краем глаза Клаус считал общее число бандитов, поднимающихся по ступеням в вагон, - двенадцать человек, «старших» из них двое: Карл и Ролло, остальные – Эрнст Бичковский и его свора!» «Значит, действовать нужно сразу» - подумал мальчик, - «всего полчаса до Волчьего хвоста, где будут ждать Иоганн и Андреас. Но как выманить «быков» из второго вагона?»
      - Вильгельм, сучий сын!! Ты где?  Давление в котлах падает!  - внезапно нарушил его мысли машинист, высунувшись из кабины паровоза.
      - Иду уже, - Клаус побежал к началу состава, полицейские уже садились в вагоны.
Открыв топку, вор стал закидывать в нее уголь, лопату за лопатой, пока машинист ногой не закрыл заслонку.
      - Хватит! Отправляемся! Выгляни, все сели в поезд?
Только мальчик хотел высунуть голову в окошко, как в кабину залез полицейский с револьвером в руках.
      - Поехали! – сказал он, посмотрев на оторопевшего машиниста.
Клаус повергнулся к «быку» лицом и, сжав кулаки, крикнул, сквозь шум паровоза:
     - Здесь вам нельзя находиться! Вы мешаете работе машиниста!
Ищейка видимо не ожидал такой прыти от подростка, с почерневшим от копоти печи, лицом, и сделал шаг назад, к стене тендера с углем.
     - А мне плевать, чего здесь нельзя, мне начальство сказало быть в кабине, с машинистом, и я буду здесь, ясно, сопля?
     - Ладно, не спорь, парень. Просто не мешайте нашей работе, - сказал машинист. Стойте у тендера.
Полицейский повернулся к окошку, подальше от механизмов и рычагов, и засунул себе в рот сигару.
Второй свисток и состав отошел от вокзала. Спустя пять минут, поезд набрал уже порядочную скорость, которой позавидовал любой ганноверский мерин. Машинист крутил колеса и маховики и наблюдал за показателями циферблатов, полицейский курил и смотрел в окно. Клаус внимательно наблюдал за действиями машиниста, изучая основные рычаги управления. Поняв, как снизить ход, ускориться и применить торможение на паровозе, мальчик решил переходить к действиям. За окном простирались поля, засеянные трудолюбивыми крестьянами люпином и овсом, вдалеке была видна голубая змейка-река Лан, ставшая местом сражения полицейских и бандитов из Ганзы.
Клаус взял в руки лопату, открыл топку, и подбросил в нее две лопаты угля. Кобура револьвера у полицейского была расстегнута, и рукоятка лишь накрыта ремешком. Это был шанс. Мальчик поставил лопату у окна, полицейский не заметил этого, затем вор извлек из-за пояса свой заряженный «браунинг» и, направив его в сторону машиниста, рывком выхватил револьвер из кобуры «синемундирного».
Полицейский сделал движение в сторону, и повернулся лицом к мальчику. Ему в лицо смотрело дуло собственного револьвера.
    - Малец, тты чего? – заикаясь вращал глазами «бык».
Машинист повернул голову, и увидел вороненое тело «браунинга», направленного ему в спину. Он тут же отпрянул в угол, к газовому маховику.
    - Вильгельм, чего ты надумал? Не шути с этим! – крикнул Клаусу машинист.
Вор, жестом руки, указал машинисту, что бы тот отошел к окну, где стоял полицейский. Подняв руки, машинист, прижавшись к стене, скользнул в угол тендера.
     - Сейчас будет железнодорожный мост через реку, вы по очереди выпрыгните из кабины в воду, иначе я сделаю из вас решето, ясно?
Незадачливая компания вытаращила на мальчика глаза, полицейский завопил:
    - Ты сошел с ума?!! Мы разобьемся вдребезги! Я не прыгну!
Машинист ответил из угла:
    - Кто будет управлять составом? Не ты, ли?
Клаус взвел курки на обоих пистолетах:
    - Это моя забота, выбирайте – либо дырка во лбу, либо мокрые штаны.
Машинист и ищейка переглянулись, особого выбора не было. Мальчик не шутил, это было видно по его глазам.
Машинист шагнул к выходу и спросил у полицейского
    - Смотри, когда будет мост,  я не хочу прыгнуть мимо воды.
Шли минуты ожидания. Полицейский сделал шаг к двери, и распахнул дверь.
    - Пора. Тебе конец, сопляк, когда поезд приедет в Ганновер. Ты это понимаешь?
Клаус вытянул обе руки с оружием в его сторону
    - Кто тебе сказал, что он приедет в Ганновер, идиот?
В дверном проеме зарябили перекрытия моста, и машинист без слов прыгнул вниз. Полицейский крутил головой по сторонам, ища удобного момента, но Клаус решил прибавить ему храбрости, и что было сил, ударил «быка» ногой в спину. Тот мгновенно исчез в перекрытиях. Клаус высунул голову и увидел внизу два взлетевших фонтана воды
    - Добрались до места,  - сказал мальчик, сняв оружие с боевого взвода.
До Волчьего хвоста оставались не более пятнадцати минут хода. Клаус думал, как выманить полицейских из первого вагона. Две обоймы недостаточно для боя, да и стрелять вор толком не умел. Нужна была хитрость, и идея пришла внезапно. На полу тендера с углем лежал матерчатый рукав для засыпания угля из топливного хранилища, длины и диаметра рукава хватит, чтобы один его конец накинуть на паровозную трубу, а другой спустить в вентиляционный люк вагона, где сидит дюжина полицейских. Если, задыхаясь в дыму, они побегут не к дверям, а в соседний вагон к арестантам, то дело плохо. Но другого плана у Клауса не было, и он решил рискнуть.
Выбравшись на крышу состава, мальчик, кашляя и слезясь от едкого угольного дыма, с трудом накинул раструб рукава на паровозную трубу, дым повалил в сторону состава. Перебравшись с тендера на вагон, где сидела охрана, вор не смог затащить коптивший рукав к люку, и ногой вбил его в раскрытое окно. Оставались секунды ожидания, и он подполз к двери, ведущей в соседний вагон. К радости Клауса, на двери была металлическая задвижка, выбить которую смог бы очень сильный человек. Из вагона раздались пронзительные крики, и глухие удары ружейных прикладов, ручка двери задергалась, но не поддавалась напору спасающихся полицейских. Через мгновение входная дверь вагона распахнулась, и ищейки стали прыгать на ходу из задымленного вагона. Клаус перемахнул на второй вагон, и распахнул переходную дверь. Спиной к нему стоял полицейский, медлить было нельзя, мальчик достал оба пистолета, взвел курки и нажал на спусковые крючки.
В вагоне арестанты и охранники не ожидали такого дерзкого вторжения. Когда охранник у входа рухнул как скошенная трава, выронив карабин, трое других лихорадочно стали … заряжать свое оружие, извлекая обоймы из подсумков! Тупые «быки», они сопровождали арестантов с разряженными карабинами, считая, что наручники на руках последних сделают за них всю работу. Это был момент триумфа, шестеро арестантов набросились на конвоиров, как тигры на свою добычу. Стальные цепи наручников обвили шеи полицейских, и спустя секунды их пальцы разжали бесполезное оружие. Клаус снял с пояса сержанта-полицейского ключи от наручников, и бросил арестантам.
     - Вы люди Бичковского?! Где Карл и Эрнст? В соседнем вагоне?
Арестанты, снимая свои оковы, обезумев от радости, закивали головами, с трудом попадая ключами в замочные щели.
Когда Клаус подбежал к следующей двери, за ним устремились трое арестантов, на ходу заряжая захваченные карабины.
Дверь в третий вагон вылетела от ударов ботинок, придавив охранника. Клаус навзничь упал на нее, успев крикнуть сидящим на лавках прикованным бандитам: «Ложись! Залп!»
Над головой грохнул залп ружей, конвоиры падали как подкошенные, Клаус увидел, как один из ищеек, успев дослать патрон в ствол, направил его в сторону лежавших арестантов. Клаус разрядил в его синюю шинель весь барабан полицейского револьвера.
Спустя пару минут, тринадцать человек уже ползли в головную часть состава. Из первого вагона валил густой дым, охраны не было. Когда последний бандит спрыгнул в тендер с углем, Клаус нажал на тормозной рычаг. Впереди был уже виден хребет холмов, где простиралась Волчья впадина. Тормоза паровоза взвыли, выбивая снопы искр из-под колес, и состав начал снижать скорость.
    - Дожидаться полной остановки не будем, иначе они смогут выкатить грузовик с пулеметом с платформы, будем прыгать на ходу! – крикнул Клаус.
    - Куда дальше? – спросил Карл, помогая мальчику крутить маховик парового котла, сбрасывая давление.
    - К Волчьему хвосту, там нас ждет заправленный грузовик, если конечно Иоганн и Андреас сдержат свое слово, и будут вовремя.
    - Не переживай, малыш, если они опоздают хоть на секунду, я выбью им обоим зубы прикладом, - успокоил мальчика «старший» Ролло.
 
Двадцать восемь крепких рук

Поезд останавливался. Первыми прыгал Эрнст со своими людьми, затем Клаус, последний был Карл, который напоследок испортил рычаг тормоза. Железнодорожный состав, словно глотнув свежего воздуха, вновь начал набирать скорость. Из окон офицерского вагона раздались выстрелы, офицеры и экипаж броневика стреляли по беглецам, спускающимся по каменистой насыпи. Бандиты, никогда не терпевшие, когда им безнаказанно стреляют в спину, повернулись к поезду и дали прицельный залп из карабинов по офицерскому вагону. Звон разбитого стекла, и крики раненых вернули им улыбки на лица. Конвоиры прекратили бесполезную стрельбу.
Когда стрелка часов показывала тридцать минут восьмого, бандиты бежали, обгоняя друг друга и запинаясь о «зубы» Волчьей впадины. Наконец они достигли ее окраины, самой узкой части, но грузовика там не было.
    - Кинули тебя твои друзья, не приехали, - заключил Эрнст, - придется в Ганзу возвращаться пешком.
    - Ага, а на входе в город нас уже ждут местные «синемундирные», я туда ни ногой! – перебил его Ролло.
Клаус смотрел по сторонам, будто в ущелье реально было спрятать целый грузовик. Карл стоял в стороне, думая, что ему предпринять, куда идти.
Вдруг сверху, с больших базальтовых валунов посыпались мелкие камешки, и бандиты услышали голос:
   - Парни, мы здесь, наверху. Поднимайтесь к нам, тут безопасно!
Это был Андреас. Он встретил их с обрезом охотничьего ружья в одной руке, и бутылкой вина из бара Луки – в другой.
    - Идиоты, вам было сказано быть у хвоста в семь тридцать ровно. Где грузовик?
    - Карл, а мы тут с шести сидим, Иоганн в машине спит. А я вот вас дожидаюсь.
Бандиты побежали вдоль хребта, за которым начинался густые заросли ивняка. Там стоял их грузовик. Серый от пыли «даймлер» имел массивный кузов, где всем должно было хватить места.      
     - Заводи мотор, Иоганн! Поехали! – крикнул Ролло.
Грузовик рванул с места, скрепя рессорами. Шины, казалось, разорвет об острые камни, но автомобиль терпел все мучения, выбираясь из ущелья на ровную дорогу.
     - Сколько у нас патронов? – спросил Карл.
Бандиты стали щелкать затворами и ощупывать свои карманы. Клаус вытащил обойму своего «браунинга», пересчитал патроны, и вставил магазин обратно.
     - У меня пять, - ответил мальчик.
     - У меня восемь, и три в стволе, - отозвался из дальней части кузова Ролло.
 Эрнст и его люди насчитали пятнадцать зарядов. Карл был без оружия.
     - Слишком мало. В Ганзу возвращаться нельзя. Всех перебьют.
Клаус опешил. Как нельзя?!
     - Карл, а куда теперь? Нам надо в Ганзу, там ребята, Лука, Хаудахи, без нас им конец, их всех перебьют, когда обнаружат. У меня там друзья! Как мы можем их бросить?!
Карл улыбнулся.
     - Да какие там ребята. Воры, скупщики, и карманники. Неважные друзья. То, что мы провернули на ферме, это было здорово. Растрясли кости, так сказать. Но мы не можем воевать против полиции. Мы – не армия, мы обычные уголовники, по которым плачет виселица. Я никогда не лягу костьми за сброд, обитающий в штольнях заброшенной шахты. И они тоже, я в этом уверен. Я выручил Эрнста, т.к. я был его должником, и не более. Мы разбежимся кто куда, и забудем друг о друге. Марбург без нас будет дышать полной грудью, горожане перестанут бояться выходить на улицу.
     - Но былое величие…
Карл взял Клауса за руку.
     - Мальчик мой, да не было никогда величия в Ганзе. Знаешь, мне в тюрьме один парень из Ростока рассказывал, что был такой остров в Карибском море, Тортуга, где укрывались от властей пираты и морские разбойники. Я не знаю, правда это или вымысел, но Ганза и была своеобразной Тортугой города Марбург, где все мы и скрывались от полиции, продавали краденое, пили, и веселились. Ни о какой славе этого места не может быть и речи, так ведь, ребята?
Карл повернулся к остальным. Все закивали в ответ.
    - Клаус, пойми, твой поступок бесценен. Мы все в неоплатном долгу перед тобой. Наши пути еще не раз пересекутся, и мы вернем тебе все сполна. Клянусь своей жизнью, которую ты мне вернул. Но в Ганзу я не вернусь. Воры уйдут из шахты, но не прекратят воровать. Проститутки продолжат продавать любовь за деньги. Лука не бросит поить людей своим пуншем, другого он не умеет. Ганза – это не оплот нашей свободы, это образ нашей никчемной жизни, которую при случае мы продаем подороже. Запомни это, малец, и не вешай нос.
Клаус чувствовал, что еще мгновение и у него из глаз покатятся слезы, капли сожаления и безысходности. Но он не посмеет показать их этим бандитам, не им, не сейчас. Они уже решили все сами.
    - Куда вы теперь двинетесь? – спросил он.
Клаус посмотрел на Эрнста.
   - В Кельбе. Там есть знакомые, братья Крюгеры, помнишь, я тебе говорил про них?
Клаус кивнул.
   - Остановите грузовик. У нас с вами разные дороги.
Бандиты переглянулись.
   - Ты уверен, Клаус? Обещаю, мы не бросим тебя в чужом городе.
Мальчик мотнул головой.
   - Я родился и вырос в Марбурге. Я не брошу своих друзей. Своих родных.
   - Но в городе слишком опасно оставаться. Тебя могут схватить.
Клаус в ответ улыбнулся.
  - Когда я стрелял в Хеймо Зюндера, мне было страшно. Когда бежал с вами через фермерское поле на дула полицейских винтовок, я был в ужасе. И когда выбрасывал из поезда полицейского, меня всего трясло. По-моему, я уже преодолел все ступени чувства опасности, и выберусь из любой переделки. Так что, остановите грузовик, я вернусь в город.
    - Иоганн! Андреас! Тормозите! Клаус выходит.
Мальчик попрощался с каждым из бандитов, Карл крепко обнял его, пожелал скорой встречи, и вручил ему кожаный сверток на прощанье.
    - Это аванс к нашему долгу, парень! Будь здоров, и береги себя! Прощай!
Грузовик запылил дальше по дороге. Бандиты махали ему, Карл поднял вверх руки, и сжал их в кулаках. Остальные повторили его движение. Вскоре грузовик исчез в облаке пыли.
Клаус развязал сверток и увидел деньги. Тридцать марок лежали у него на ладонях. Через секунду на блестящие монеты жемчугом посыпались слезы мальчика.



                { ЧАСТЬ ВТОРАЯ }

Ночные гости «Берлебурга»

На улице Вецлара уже зажигали фонари, когда хозяин трактира «Берлебург» стареющий Йозеф Штосс спускался в погреб, дабы убедится, что на завтра у него достаточно продуктов и вина, а постояльцы будут сыты, и, несомненно, щедры, оплачивая свое проживание.
Фонарь в погребе уже горел. На закупоренной бочке с соленой рыбой сидела его супруга, Марта Штосс, которая пересчитывала продукты, по-хозяйски расставленные на полках, и свисающие с крюков в потолке.
    - Марта,  чем порадуешь своего обожаемого старика? – обратился к ней супруг.
Марта, не поворачивая головы, подняла вверх указательный палец, показывая мужу, что не закончила подсчет.
Ждать Йозефу пришлось недолго, спустя минуту Марта слезла со своего «трона», и обратилась к супругу:
      - Господин Штосс, в следующий раз, если кто-то из постояльцев сыграет на вашей скрипке, не стоит на радости дарить ему в дорогу головку сыра и копченый окорок! У нас не монастырь!
     - Милая Марта, господин Эберт ехал играть в Берлин для больших господ, он учился…
    - Да пусть его учителем был сам Генрик Венявский, это не значит, что наши запасы должны истощатся из-за твоей бредовой любви к музыке. Продукты должны исчезать в желудках наших гостей и превращаться в звенящие марки, а не быть наградой для всяких проходимцев с юга.
Йозеф не стал спорить с супругой, Марта была скупа и малообразованна. В деревушке на севере Вецлара, из которой привез ее будущий супруг, не было недостатка в пьяницах, но музыкальным инструментом мог похвастать лишь священник в церкви. Что же, Марта любила деньги, Йозеф – скрипичную музыку. Супруги не ставили целью заниматься образованием друг друга.
     - Хорошо, милая Марта, в следующий раз не буду поступать так безответственно. И каковы наши запасы?
     - Восемь головок сыра, два шеффеля кваса, пять свиных окороков, и два короба колбасок. Вина всего шесть бутылок, пива – один бочонок, и тот не полон.
Старик Штосс почесал голову. На завтрак постояльцы потребуют яичницу со свининой, а яиц нет. Вина хватит на полдня, а винодельня в двух днях пути от Вецлара.
     - Обожаемая супруга, не могла бы ты сходить к своей сестре, утром гости захотят жареной яичницы, а у нас они закончились. Да и хлеб нужно забрать из пекарни. Господин Везер больше не присылает к нам своего мальчика из булочной.
Марта отрицательно замотала головой.
     - Да ты спятил, старый осёл! Моя тетка до сих пор не получила не пфеннига из нашего с тобой трехмесячного долга. Шестьдесят марок мы ей должны, ты не забыл?! Эта старая сова накинется на меня уже с порога, и начнет трясти карманы. Нет уж, иди сам, и хлеб забери. Все равно дома ничего не делаешь, только струны тянешь на солнце, и окрестных кошек ублажаешь своей дудкой!
    - Скрипкой, дорогая Марта, скрипкой…
    - Да не важно, бесовская штуковина, одним словом! Ничего ведь делать не хочет, тунеядец! Мыть полы - я, готовить еду – я, за продуктами идти – тоже я! Хорошо устроился, гляжу!!!
Марта Штосс положила в корзину головку сыра и бутылку красного вина, после чего вылезла из погреба, гордо подняв голову, показывая супругу, что рассержена на него.
Йозеф достал из кармана куртки трубку, и принялся туго набивать ее табаком. Подкурив от свечи в фонаре, он обратил свой взгляд на полки с  продуктами, представляя, что на одной из них в одночасье появятся куриные яйца и хлеб.
Сверху прогремел голос жены:
    - Не смей дымить в погребе, там соломы полно! Пожара нам еще не хватало!
Старик плевком потушил трубку.
    - Ведьма! – вырвалось у него.
К счастью, фрау Штосс уже гремела сковородами и кастрюлями на кухне, и не слышала оскорбления в свой адрес, которое она, несомненно, не оставила безнаказанным.
В дверь трактира постучали.
   - Марта, открой дверь, я в погребе!!  - крикнул старик, но его голос пропал в звоне посуды, исходившего с кухни.
Йозеф вылез из погреба и закрыл крышку на щеколду прежде, чем в дверь забарабанили с двойной силой.
   - Иду, иду, как можно быть такими нетерпеливыми! – старик начинал злиться, он очень не любил поздних посетителей, с ними всегда были одни проблемы. Либо посуду побьют, либо драку устроят. Хорошие люди ночами в трактиры не стучатся, считал господин Штосс.
Йозеф снял засов с двери, и, повернув расшатанный замок, распахнул дверь.
На пороге стояли трое мужчин, они были одеты в длинные плащи, на голове каждого была фуражка, серо-стального цвета.
    - Добрый вечер, мы хотели бы остановиться в этом трактире до утра, поужинать и переночевать. У вас есть места? – спросил один из них.
Йозеф повернулся к гостям спиной, так как услышал сзади шаги. К дверям подошла его супруга.
    - Чего желают господа, Йозеф?
    - Поужинать и переночевать у нас.
Марта осмотрела гостей сверху вниз, затем вытерла мокрые руки о передник.
     - Ночь в «Берлебурге» обойдется каждому из вас в восемь марок, если конечно господа не пожелают спать в одной тесной комнате. Ужин, сколько съедите и выпьете.
Мужчины переглянулись. Самый рослый из них вышел вперед, на свет фонаря, висевшего у входной двери.
     - Мы заинтересованы в плотном ужине, спальные удобства для нас не важны.
    - Проходите, добро пожаловать в «Берлебург»! – сказала громким голосом госпожа Штосс, оттеснив старика-супруга от дверей, – накормим по первому классу, не хуже чем в «Последней инстанции».
    - Сомневаюсь, - обиженно пробормотал Йозеф, прижатый крупным задом жены к стене. Пинок от Марты последовал незамедлительно.
    - Заткнись и полезай в погреб за продуктами и вином, старый болван!! – прошипела Марта, указав на люк в полу.
Гости устроились за угловым столом, куда с трудом проникал свет от свечных ламп трактира.
     - Господа желают жареного мяса, сыру, может быть хорошего пива с колбасками? – спросила хозяйка, высунувшись из дверей кухни.
Мужчины одобрительно закивали головами.
     - Принесите вино и сыр, пока мы ожидаем вашего жаркого.
Спустя минуту Йозеф разложил на их столе две тарелки с сыром, и поставил три бутылки вина, предварительно откупорив их.
    - Угощайтесь, господа! Откуда держите путь в столь позднее время?
Двое мужчин, стягивающие с себя промокшие плащи, посмотрели на третьего. Тот перевел взгляд на старика.
   - Мы из Зигерланда, угледобытчики. Осваиваем новые шахты, нанимаем на работу горняков.
   - Далеко за работниками поехали, здесь кругом деревни, и города, живущие за их счет. За работниками надо ехать южнее, во Франкфурт, или Кёльн. Там полно праздношатающихся и безработных.
     - Нам виднее, старик, раз заехали далеко, значит надо.
Йозеф понял, что на конфликт с постояльцами идти не стоит, и ушел на кухню, к жене. Мужчины разлили вино по кружкам, выпили, и принялись за сыр. Вероятно, они были сильно голодны, так как, не пережевывая, проглатывали, принесенную хозяином еду.
Господин Штосс зашел к супруге на кухню. Марта жарила на сковороде внушительных размеров кусок свиного окорока.
     - Марта, мне не нравятся эти ночные гости. Сказали, что они работают на угольных шахтах, что далеко на западе отсюда, и что приехали нанимать новых работников.
     - И что? – жена проткнула вилкой мясо, из которого начал сочится светло-розовый сок, – не готово еще, сырое…
    - Как что? Кругом мелкие города и деревни: Вецлар, Марбург, Хомберг, там и людей-то живых не так много, я уже не говорю про рабочих. Они кроме выращивания овса и капусты ничего не умеют. Почему они не отправились на север, или дальше не юг?? Мне это не нравится!
    - Бредни все это! Наговариваешь на хороших людей, просто не там ищут. Тебе какая разница, поедят да спать лягут. Лишь бы денег заплатили хорошо, я себе новое платье куплю в городе.
Господин Штосс покачал головой, спорить с женой было бесполезно.
    - Пойду, посмотрю, как там они.
    - Не приставай к гостям с расспросами!!  - крикнула ему в спину Марта.
Старик сел в кресло, стоящее у двери, и посмотрел на часы. Стрелки показывали половину первого ночи. Йозеф почувствовал, что его веки стали закрываться, сон наступал решительно на стареющее тело. Дремоту сбил стук в дверь, раздавшийся с большей силой, чем в последний раз.
Марта показалась в дверях кухни с тарелками, на которых восседали нарезанные куски жаркого, украшенные зеленью.
    - Открывай двери, чего спишь?! – сказала Марта.
Старик нехотя поднялся с кресла, и подошел к двери. Открывать ее сразу он не решился.
    - Кто на пороге, чего вам нужно? – спросил он через дверь.
    - Я и мой товарищ держим путь на север, хотим остановиться у вас, и поужинать. С улицы доносится такой прекрасный аромат жареного мяса, угостите и нас, мы заплатим вам хорошо.
Йозеф повернулся к супруге:
    - Вроде не бродяги, Марта, вежливые, но на улице глубокая ночь. Хороших людей уже не встретишь.
Тяжелой походкой хозяйка подошла к дверям, отпихнула в сторону старика Штосса, и сняла с дверей задвижку.
    - Проходите, господа, добро пожаловать в «Берлебург»! Если желаете жареного мяса и вина, придется обождать. Я обслуживаю господ, которые зашли раньше Вас. Выбирайте стол. Развалина, живо зажги лампы в помещении, есть надо при свете! – крикнула в конце Марта.
Последнее было адресовано бедному господину Штоссу, который не знал, куда себя спрятать от сварливой старухи-жены. В трактир зашли двое молодых мужчин, одетых не по погоде. На одном из них мешком висел пиджак, явно доставшийся ему от родственника времен Наполеона Третьего, на втором была рубашка и ушитые брюки от костюма. Сюртук, больше смахивающий на форменное обмундирование студента университета, был сложен пополам и покоился в рюкзаке.
Йозеф достал спички и стал зажигать лампы в помещении трактира, искоса поглядывая на прибывших гостей. Последняя лампа висела над столиком, за которым устроились новые посетители трактира.
    - Куда держите путь, молодые люди, или вы решили попытать счастье устроить жизнь в нашем тихом Вецларе?
Парень, в рубашке и брюках, прервал беседу с товарищем, и поднял глаза на старика:
    - О, нет, господин…
    - Штосс! Меня зовут Йозеф Штосс, а мою ненаглядную супругу – Марта. Мы владеем этим трактиром.
    - Я с приятелем следуем из Марбурга во Франкфурт. Я обучаюсь на летнем семестре в Марбургском университете. Я пишу научную работу по философии, и нам, студентам, предоставили две недели для выбора темы. У меня есть родственники во Франкфурте, думаю, у них буду гостить эти дни.
    - Замечательно, всегда любил людей мысли и науки. У них нет времени на глупости, и они не останавливаются, если даже снизойдет слава им на плечи. А твой молчаливый товарищ, тоже студент?
    - О нет, господин Штосс, он родом из Марбурга, а во Франкфурте хочет найти достойный заработок. Правда, дружище?
Сидящий рядом, молча, кивнул, не поднимая глаз на старика.
    - Меня зовут Борис, приятно поужинать в таком приятном месте.
Господин Штосс был польщен словами гостя, забыв узнать имя второго молодого человека.
    -  У вас странный акцент, мм…, не могу понять, Карпаты, Сибирь, Польша?
   - Боюсь Вас разочаровать, господин Штосс, город, откуда я приехал в Германию, малоизвестен ушам немецкого общества.
   - И все же, господин Борис, позвольте полюбопытствовать.
Гость достал сигарету, и, размягчив ее в руках, ответил хозяину:
   - Москва. Может быть, слышали?
Йозеф Штосс в мгновение побледнел, его губы задрожали, а веки стали дергаться. Цвет лица старика изменился с мертвенно-бледного до темно-вишневого. Он спрыгнул со стула, выронив спички и сверток со свечами, и побежал на кухню к жене, которая колдовала над порцией жареной свинины.
   - Марта, Марта, великое чудо!!! – кричал он, - нас посетил гость из Москвы, из столицы Российской империи, ты можешь в это поверить??
Марта Штосс была женщиной с каменной вежливостью.
   - И что в этом такого? У него что, три руки и две головы? Да пусть хоть из Африки, лишь бы заплатил хорошо.
Хозяйка выглянула из кухни, посмотрела на гостей, и крикнула им:
    - Жаркое почти готово, господа из России!
Затем Марта вновь взялась за сковороду.
Господин Штосс понял, что даже визит кайзера Его Величества Вильгельма Второго вряд ли удивит его супругу. Возможно, она даже тщательней вымоет тарелку Его Величества, но не более. Старик поспешил вернуться к гостям.
Русский студент рассказал хозяину, что без ума от музыки, но абсолютно не имеет слуха. Что не может выбрать окончательно между философией и музыкой, поэзией и философией. Ему интересны все стороны искусства, но выбор для него сложен всегда, что он стремится дойти до самой сути, в работе, в поисках философского пути. Йозеф поделился своими интересами в  скрипичной музыке.
Беседу прервала госпожа Штосс, которая принесла мясо и вино, после чего гости жадно набросились на еду.
Угледобытчики, ужинающие за угловым столиком, зашумели. Один из них  стал рассказывать истории, и его уличили в неправдоподобности.
     - Хозяин, принеси еще вина и сыра, мои ребята еще не наелись! Да по-живее, старик!
    - Господин…? Он посмотрел на русского студента.
    - Меня зовут Борис. Борис Пастерович.
    - Господин Пастерович, я скоро вернусь к нашей беседе, только обслужу грубоватую компанию за тем столом, хорошо?
Молчаливый спутник вдруг поднял глаза от тарелки с мясом и спросил:
    - Старик, а что это за ребята? Откуда они приехали?
Йозеф на секунду удивился внезапным вопросом второго гостя, но ответил:
    - Сказали, что ищут наемных работников на угольные шахты Зигерланда. Я им сказал, что тут кругом крестьяне и мелкие бюргеры, за рабочими им надо ехать южнее, но главный у них ответил, что им виднее. Странные типы.
   - Действительно. Спасибо.
Йозеф Штосс спустился в погреб за продуктами. Молодой человек последовал на улицу, вслед за двумя «угледобытчиками», которые вышли из трактира освежиться.
Конечно, молодым человеком, следующим во Франкфурт, вместе со студентом из Марбургского университета, был ни кто иной, как Клаус Телльхайм. Преследуемый полицией, он бежал на юг, во Франкфурт, город который набит деньгами, красивой жизнью, и уголовниками, готовых поднять на ноже любого, громко звенящего кошельком в ночном переулке, бюргера. Ему рассказывали про этот город уголовники в Ганзе, которые мечтали вернуться обратно, но боялись попасть в руки ищеек из полиции по дороге. После событий в Марбурге, Клаусу терять было нечего. На пулю от «синемундирных» он заработал с достатком за свою выходку, бегство могло продлить ему ненадолго жизнь. Рисковать Клаус всегда умел. О своем намерении сбежать во Франкфурт юноша рассказал только одному человеку, которому он мог полностью доверять  - Тилли Потс. Ей же он передал двадцать пять марок, для того чтобы она отдала Антону Веберу десять из них, а остальное передала тётке Ханне, в знак благодарности за кусок хлеба в ее доме. Тилли обещала ему, что выполнит все, что он ей поручил, и они обязательно встретятся. На память Клаус извлек из магазина «браунинга» один патрон и отдал его Тилли. «Носи его всегда с собой!» - сказал маленький вор.
Из Марбурга Клаус сбежал той же ночью. С собой взял лишь немного хлеба, флягу с водой, и пистолет, снаряженный обоймой патронов. Больше ничего у Клауса не было.
На железнодорожной станции города Дилленбург он встретил русского студента, который угостил его завтраком. Разговорившись с ним, Клаус узнал, что Борис Пастерович учится на факультете философии в родном городе, в университете, путь в который всегда был закрыт для него. Борис поинтересовался, куда намерен ехать Клаус. Оказалось, что обоим юношам по пути, возраст не имел значения для обоих. Борису было двадцать два года, Клаусу шел шестнадцатый год. В конце концов, вор понимал, что его спутник безобидный человек, и проблем в пути с ним не будет. Пастерович, в свою очередь, живо расспрашивал мальчика о его родном городе, о соседних городах Кёльбе, Раушенберге и Гладенбахе, и делил с ним поровну свои завтраки, обеды и ужины. Прошлое Клауса его мало интересовало.
Клаус вышел на улицу, и сел на лавку, стоящую рядом с трактиром. «Угледобытчики» стояли в шести метрах от него, и жадно затягивались сигаретным дымом. До Клауса доносились обрывки их разговора.
   - … Достало уже бродить по этим захудалым деревням. Надо сказать Бергману, чтобы он прекращал эту пустую трату нашего времени.
   - Ты же прекрасно знаешь, Альберт, что он тебе ответит. Не он был инициатором этих  поисков, кто-то «сверху» из начальства.
   - Да знаю я, не глупее тебя. Все равно надо идти в Марбург сразу, обходя эти городишки. Бергман не успокоится, пока не найдет этого мелкого ублюдка, который выбросил из поезда его тощего братца…
Клауса словно молнией ударило. Ноги прилипли к лавке, а ногти на руках стали скрести краску досок. Он не мог шелохнуться, язык не ворочался.
«Господь всемогущий, это же ищейки!!! Они разыскивают меня! Значит, я выбросил из поезда брата их старшего начальника! И я сижу рядом с ними, а если у них есть мое описание? Меня пристрелят прямо на заднем дворе этого трактира! Надо бежать, и быстрее! А как же Борис, его могут схватить и допрашивать из-за меня. Нет, это не выход! Надо успокоиться…»
Вор с трудом поднялся со скамьи, и направился обратно в трактир. Ищейки зашли вслед за ним, и закрыли дверь на задвижку.
Борис сидел за столом вместе с хозяином трактира и что-то ему рассказывал. Мальчик сел рядом с ними.
    - Клаус, с тобой все в порядке? У тебя бледный вид, ты не заболел?! Господин Штосс, принесите моему товарищу горячего кофе, он верно простыл, мы в дороге попали под сильный дождь.
    - Марта, свари кофе! Гости хотят испить горячего, - крикнул Йозеф в сторону кухни, - ну рассказывайте дальше, прошу Вас.
   … - Да вот, мужчина зашел в ресторан, который славился своими закусками по всей Швейцарии. От друзей он слышал, что шеф-повар готовит прекрасно грибные блюда, только они редко пользуются спросом. Он пытается сделать заказ, но ему отвечают, что не понимают, о чем он просит. Разные диалекты, вероятно. Он на пальцах объясняет, что ему требуется, показывает шляпку, ствол, траву в которой он растет. Официант внимательно на него смотрит, делает записи в блокноте и уходит. В течение часа гость чувствует запах жареных грибов и картофеля с кухни. Затем этот официант приносит два подноса, один закрыт круглой крышкой, другой большой салфеткой. Поднос с крышкой ставит на соседний столик другому посетителю, а второй ставит перед ним. Сосед открывает крышку, вдыхает аромат блюда, и, спустя секунды, поднимает на вилке жареный гриб. Наш герой срывает салфетку со своего подноса, а на нем лежит…зонт!!!   
    - Бесподобно!!! Ахахах… Просто уморительно! Слушай, это замечательный анекдот, господин Пастерович, давно я не слышал подобных историй, благодарю, - старик, вытирал глаза, влажные от смеха.
Клаус изобразил улыбку, хотя голова его была занята другими мыслями, о которых даже шутить не хотелось.
Внезапно сзади его и Бориса хлопнули по плечу. Это был один из «угледобытчиков».
   - Друзья!! Прошу присоединится к нашей компании, сыграем в карты, выпьем вина. Не отказывайте, сон никак не может заменить душевного общения.
Борис поднялся со стула, и повернулся в его сторону:
   - Почему нет, я с удовольствием приближу сон хорошей игрой. Ты со мной, дружище Клаус?
Мальчик кивнул и последовал за соседний стол. Ноги его подкашивались, а губы дрожали, но виду того, что он испытывает страх, он не подавал.
   - Давайте, знакомится, меня зовут Франц Бергман, это мои товарищи: Альберт, Макс и Виик.
   - Меня зовут Борис Пастерович, это мой товарищ – Клаус…
   - Потс, - невольно вырвалось у мальчика. Клаус Потс, очень приятно познакомится.
   - Мы играем в «скат», вам знакома эта игра?
   - Разумеется, - ответил Борис. Какая у вас колода? Немецкая или французская?
   - Мы же в Германии, следовательно, немецкая. Отлично, сыграем так: вы вдвоем против меня, - сказал Бергман. Победитель получает бутылку вина из запасов господина Штосса.
  - Договорились.
Игра началась. Клаусу достались десять карт с плохими мастями и достоинствами. Была лишь одна крупная, туз желудей, но он старался не отставать от Бориса. «Ищейки» молча курили и крутили в руках стаканы, в ожидании бесплатной выпивки. Поначалу Бергману везло, Клаус чувствовал, что у «синемундирного» на руках уже почти половина очков из всей колоды. Раунд торговли остался за Борисом. Следующий раунд за Клаусом. Последний раунд торговли принес Борису половину очков колоды, и победа была достигнута. Недовольный Бергман поставил на стол проигранную бутылку вина, и настаивал на реванше. Борис охотно согласился. Теперь играли двое «ищеек» против Бориса. Клаус внимательно наблюдал за Бергманом. Тот нервничал, видя, что его напарники проигрывают, затем встал из-за стола. Внезапно Клаус заметил, что из-под плаща Бергмана топорщится рукоять револьвера. Вор машинально схватился за свою сумку, висевшую на плече, в ней лежал заряженный «браунинг». Опустив руку в сумку, Клаус ждал выходки от начальника «синемундирных».
    - Ваши масти куплены, я вновь набрал очки, - сказал Пастерович. Ребята, боюсь, вам придется поставить на стол еще одну бутылку «мозельского». Мой выигрыш!
Сразу после этих слов Бергман выхватил револьвер и направил его дуло в лицо Бориса.
    - Дохлую собаку ты получишь, а не бутылку, русская падаль! Ясно тебе?!! А ну, живо, исчезли из трактира! Деньги на стол и бегом!
Пастерович выкатил глаза. Его плечи дрожали.
    - Да ты что, Франц, это же игра! Мне не нужно ваше вино, давайте мы просто уйдем за свой столик.
Один из ищеек схватил Бориса за плечо и столкнул на пол. Двое других ударили его ногами.
    - Ты плохо слышишь, свинья?! Бегом из трактира, иначе хуже будет! – рычали «синемундирные».
Это был сигнал для Клауса. Не снимая сумку с плеча, он поднял ее на уровне груди и направил в сторону Бергмана. Взвод курка никто не услышал. Глухой хлопок раздался в трактире. Бергман схватился за горло, из которого вместе с хрипом, вырвалась алая струя крови. Ищейки не сразу сообразили, в чем дело. Для них уже было поздно. Клаус достал «браунинг» из сукна, и в упор расстрелял наглых ищеек. Борис закрыл руками голову и забился под стол. Старик Штосс выбежал из кухни, крича во все горло. Вор развернулся и пальнул вверх над его головой. Хозяин рухнул на пол, сверху на него посыпался дождь стекла из разбитой лампы. Скоба пистолета отскочила назад. Патронов больше не было. Клаус вырвал из скрюченных пальцев Бергмана револьвер, и побежал к дверям. Сзади раздался душераздирающий вопль Марты Штосс. «Убийца, нечисть!» - визжала она, и бросилась к лежащему на полу супругу.
Клаус уже не соображал, он бежал по ночной дороге, вода из луж разлеталась под его ногами, словно снопы искр металла под ударами кузнечного молота. Толстощекая луна то нагло выглядывала из-за облаков, указывая ему путь, то трусливо пряталась в черных кляксах.   
Клаус не знал, в какую сторону ему бежать. Сознание к нему вернулось, когда он споткнулся и упал на холм из мелких камней. Подняв глаза, он увидел, что лежит на железнодорожной насыпи. Это было спасением, он всматривался в непроглядную тьму, жаждая увидеть свет фонарей паровоза.
Произошедшее шокировало его больше, чем то, что произошло с ним в Марбурге. «Как это могло случиться? Почему полицейский так поступил? Целился в человека, который выиграл у него в карты две бутылки вина. Две проклятые бутылки вина, и всё!! Что это, гордость, надменность? Боже, какая чудовищная ошибка, скольких я убил?! Двоих, троих… Что, если я зацепил того бедного старика? Его жена кричала мне: «Убийца!» Почему? Я убил ее мужа. Бедный Борис, что он подумает? С кем он делил кусок хлеба всю дорогу? С человеком, который, не моргнув глазом, нашпиговал пулями обидчиков. Мы могли просто покинуть трактир. Нечисть, я действительно нечисть…»
Юноша долго лежал на острых камнях, боль пронзала его виски, заставляя  сжимать рукоять револьвера еще крепче, пока не позволила услышать гул стальных путей. Чёрный паровоз медленно двигался, волоча за собой больше десятка вагонов. Клубы горького дыма рвались наружу из его труб, застилая дорогу впереди. Клаус приготовился к прыжку. Струями пара из-под колес мальчика откинуло назад, но он разглядел сквозь сажу, налипшую на веки и ресницы, вагон, дверь которого была распахнута. Совершив прыжок, словно дикий зверь, юноша влетел в полупустой вагон, держа оружие у своей груди. Две дюжины мешков лежали в углу вагона, приглашая его укрыться в них. Вытащив несколько из-под общей кучи, он забрался в образовавшуюся нишу и закрыл мешком вход. Убедившись, что воздух попадает в его укрытие, Клаус закрыл глаза.
Сон, который снился юноше, трудно было назвать сном. Отдельные картины из жизни, фрагменты детства, лица близких людей – они мелькали с невероятной быстротой. Им на смену пришли лица людей, погибших от его рук, они окружили его, смотрели ему в глаза. Как бы он не поворачивал голову, везде он встречал их взгляды. Пустые, осуждающие, наполненные ненавистью. Мальчик понимал, что это всего лишь сон, поэтому закрыл лицо ладонями, дабы не видеть оборванные жизни тех, кого он презирал.

Призраки ушедшего столетия

Металлический звон в ушах, словно пощечина, разбудил Клауса. По колесам вагона, в котором он спал, настойчиво стучали костыльными молотками, отчего в голове становилось дурно, словно на виски давили с обеих сторон. Затем с улицы он услышал разговоры.
     - Ну, что? Проверил? Как вагон, можно под кирпич пускать?
     - А что ему будет? Он порожний шел с Ганновера. Думаю можно, трещин в колесах нет. Давай отцепляй, и на маркировку отгоним!
Юноша сообразил, что вагон, в котором он мирно спит, отцепят и нашпигуют кирпичом, разумеется, избавившись от мешков, то есть, от его спального убежища. Попасть в  руки железнодорожников желания не было, они сразу потащили бы его в полицейский участок. А это заведомый конец.
Клаус выполз из-под мешков, держа заряженный револьвер наготове. Пустой «браунинг» покоился в простреленной сумке, которую мальчик забрал из трактира с собой.
      - Мартин, посмотри, если в вагоне есть лишнее, выбрасывай на пути. На маркировочной никто лишнюю работу за нас делать не будет, и его не пропустят.
Клаус присел на колени, прижавшись спиной к стенке вагона. Через секунду в вагон вскарабкался молодой парень, лет восемнадцати, в закопченной форменной одежде и фуражке. Грязные пряди волос торчали из-под козырька, закрывая глаза. Услышав щелчок взведенного курка, незнакомец повернулся в сторону разбуженного вора.
    - Тише, не шуми, - вполголоса произнес мальчик, - не делай глупостей, если не хочешь запачкать свою форму кровью. Револьвер настоящий и заряжен, поверь мне.
    - Я и не сомневаюсь, парень, что твоя пушка не деревянная. Только учти, что там, на путях трое моих друзей, которые много чего видели в жизни, в том числе и оружия, направленного в них. Чего тебе надо?
Подобную реакцию путевого обходчика Клаус не ожидал. Но ситуацию надо было разрешать.
     - Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Понятно?
Незнакомец кивнул.
     - Что это за город?
Каменное лицо железнодорожника искривилось в ухмылке.
     - Да ты видно шутишь? Ты серьезно?
Клаус извлек из сумки «браунинг» и взвел курок на нем. Незнакомец сделал шаг назад.
     - Видно нет. Я понял. Это железнодорожная станция Бад-Хомбург, север Франкфурта.
     - Это город? Тут много «синемундирных»?
     - Полиции тут немного. Военных полно. Знаешь ли, здесь летняя резиденция нашего любимого кайзера. Попасть под копыта меднопузого кирасира здесь проще, чем под полицейскую дубинку.
     - Ясно. Как попасть в город, во Франкфурт?
     - На поезде. На лошадях. Как угодно. Можешь пешком дойти. Тебе зачем? Хотя это не мое дело. Слушай, парень, я тебе зла не желаю, дай мне делать свою работу.
Клаус понимал, что без помощи местного жителя ему не добраться до города. Спрашивать на улицах дорогу опасно, есть шанс, что нарвешься на ищейку.
Вариантов не было.
    - Как твое имя?
Незнакомец уже схватился за мешок и пытался закинуть его себе на плечи.
    - Мартин, но друзья называют меня Клод.
    - Почему? У тебя родители французы?
Парень расхохотался.
    - Нет, моя первая работа – прачка во французском борделе Нанси. Длинная история.
    - Слушай, Клод мне нужно попасть в город. Сопроводишь меня туда, я тебе заплачу.
Клод, держа мешок на плече, снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
    - Сколько?
Клаус не знал, сколько зарабатывают рабочие на станции, поэтому назвал минимальную сумму за свою безопасность, которою он мог достать или украсть.
    - Пять марок. Идет?
Клод сбросил мешок на пол.
    - Недельное жалование?! Хм, недурно. Договорились, а деньги то у тебя есть?
Мальчик кивнул и похлопал револьвером по пустой сумке.
Путевой обходчик спрыгнул с вагона и повернулся к Клаусу.
    - Пошли со мной. Убери оружие в сумку. Посидишь, пока не закончится мой рабочий день, на угольном складе. Затем я приду за тобой.
Они перешли через железнодорожные пути и спустились с насыпи. Вдоль полотна находилось с десяток деревянных сараев, больших и малых. В последнем двери были открыты. Несколько пирамид кускового угля высилось в центре склада. Клод отвел Клауса в дальний угол, где лежали сколоченные фанерные щиты, поверх которых была расстелен матрас, вероятно сшитый из мешков, и набитый соломой.
      - Можешь сидеть до вечера здесь. Тут безопасно. Я иногда сплю на этом складе, когда отлыниваю от работы. Главное, не выходи на улицу, иначе истопники тебя увидят и поднимут шум. Понял? Я вернусь за тобой.
      - Приведешь с собой полицию – я тебя найду, и ты проглотишь пулю. Ясно?
Клод одобрительно кивнул.
Укладываясь на жесткий матрас, Клаус услышал голос обходчика в дверях: «Боже, какой кровожадный мальчишка!»
Мальчик спал весь день, лишь изредка открывая глаза, наблюдая, как солнце меняет свое положение на небе. Клод вернулся, когда уже стемнело. В руках он нес куртку и штаны железнодорожного рабочего.
    - Просыпайся, нам пора выходить. Грузовой состав с углем отходит через четверть часа. Переоденься, так будет незаметнее. Рабочие на вокзале Бад-Хомбург сами не знают, сколько их здесь работает. Ты не голоден?
    - Съел бы лошадь.
Клод улыбнулся и достал из кармана куртки сверток.
    - Лошадь не достал, но пару кусков хлеба с колбасой осталось с обеда. Ешь и в путь.
Клаус расправился с угощением за несколько секунд. Смахнув крошки с бумаги в рот, он переоделся. Старую одежду Клод убрал под матрас.
Состав с углем ехал быстро. В вагонах было около десяти рабочих, и трое путевых обходчиков. На мальчика никто не обратил внимания, даже не заговорил с ним. Через час состав прибыл на вокзал Франкфурта. Рабочие сошли с поезда, и разбрелись по вокзалу.
Клод и Клаус вышли на оживленную улицу. Горожан было много, они словно муравьи шли цепочками в разных направлениях, причем персоны были разномастные: одни были одеты в дорогие, строгие костюмы, другие – в куртки и кепки, женщины с корзинами продуктов спешили домой. Улица была заполнена повозками, омнибусами и конками. Люди, вытесненные из салона, держались за одежду друг друга, стоя на подножке. Для глаз мальчика происходящее было диковинным, чуждым, подобного движения никогда не было в его родном Марбурге, но здесь, это выглядело обыденным.
     - Вечернее помешательство, - сказал он, наблюдая как «штурмуют» омнибус горожане, - неужели все куда-то спешат?
Клод повернулся к мальчику.
     - Ты не видел Шлоссштрассе в праздники, или в выходные. Сегодня еще спокойно.
Они подошли к магазину «Обувь и перчатки Бергерса», где на остановке было меньше всего народа.
     - Сядем в омнибус до Пальмового сада. Там я отведу тебя к знакомым ребятам, они объяснят тебе все как следует.
Клаус оттолкнул железнодорожника от себя.
     - Я не сопливый юнец, чтобы мне мораль читали. Я и без твоих друзей справлюсь.
Клод схватил руками мальчик за воротник куртки. Молодая пара на скамье посмотрела в их сторону, явно ожидая драки.
     - Я не сомневаюсь, что у тебя голова на плечах, а не на заднице!!! Только ты, малыш, можешь наделать глупостей в этом городе, и насолить моим хорошим друзьям. Давай без фокусов, поговоришь с ними, и вали куда вздумаешь, ясно!?
     - Договорились.
Омнибус приехал наполовину пустой, что было странно. Клод усадил юношу на скамью, а сам расплатился с возницей. Всю дорогу мальчик смотрел в окно, пытаясь запомнить обратный путь к вокзалу, но это было невозможно. Транспорт петлял по улицам, в глазах мелькали вывески магазинов и названия улиц «Рыбная лавка Хольцерберга», Дитмарштрассе 21, «Ножи Фиггерта», Блоссштрассе 4, «Булочная Фишера» и прочие. Казалось, им не было конца, весь город был в огнях вывесок, окон домов, газовых фонарей. Город вызвал страх перед чужаками, говорил им - мол, если ты не свой, я тебя проглочу, и ты не найдешь дороги домой.
     - Пальмовый сад, - прорычал хриплым голосом возница, - далее Фельбергштрассе. 
Протиснувшись между пассажирами, чудом не переломав ребра, Клаус и Клод покинули омнибус.
Перед мальчиком вырос каменный забор, тянувшийся вдоль всей улицы, и заканчивающийся воротами, высотой более трех метров с аркой, из резного камня. Столбы перед воротами оседлали бронзовые львы, проходя мимо них, Клаусу показалось, что звери повернули головы в его сторону и скалят зубы.
    - Ты куда меня привел? – испуганно спросил вор, - это что, кладбище?
Клод снял навесной замок с ворот и впустил мальчика вовнутрь.
    - Не пугайся, здесь находился дом известного во Франкфурте промышленника Карла Шварцера, он построил у себя ботанический сад с растениями, привезенными из колоний, пальмы, кактусы и тому подобное, ну слышал наверняка.
Клаус отрицательно покачал головой.
     - Не важно, в общем, когда он разорился, сад зарос травой, а растения погибли. Кайзер запретил его сносить, оставил как достопримечательность города. Здесь получить ножом в спину проще простого. Бродяг полно, мелочь всякая уголовная, и людей режут, направо и налево. Смотри в оба, парень!
Они прошли мимо полуразваленного здания, дома, в котором жил промышленник, и остановились у конюшни.
     - Здесь, - вполголоса произнес железнодорожник, - только тихо, не шуми.
Клаус замер. Рука невольно потянулась в сумку, к револьверу, но заметив строгий взгляд своего проводника, вор убрал руку в карман.
Клод постучал в ворота.
     - Кто там?
     - Это Клод, из Бад-Хомбурга, со мной мой приятель.
     - Чего хотел?
     - Ты хочешь, чтобы я орал на весь сад? Давай пускай. Я по делу.
Справа от ворот открылась дверь, из нее вышел человек с фонарем.
     - Давай заходи, только разговаривай тише. Хозяева смотрят представление.
Клаус дернул своего проводника за рукав.
     - Какое к черту представление?! Ты куда меня притащил?
Железнодорожник приставил указательный палец к губам, затем взял мальчика за руку.
      - Говорю тебе, тише! Скоро я тебя представлю своим друзьям. А пока не делай резких движений и ничего у меня не спрашивай. Если понял, кивни.
Клаус мотнул головой. Обстановка пугала его все больше и больше.
Человек с фонарем провел их через покосившиеся стойла, и указал пальцем на винтовую лестницу, идущую вниз.
Клод привел мальчика в помещение, где раньше был винный погреба. Теперь же вдоль стен, где стояли стеллажи, находились лавки. В центре погреба была круглая сцена, за которой стояла ширма с красного цвета занавесом. Под потолком висела свечная люстра, которая коптила больше, чем давала света. Перед передним рядом стояли столы, заставленные всевозможными блюдами и бутылками с вином.
Публика пестрила своими одеждами, мужчины сидели в строгих костюмах с галстуками, зеленой и красной военной форме, расшитой галунами и шнурами, серых куртках и плоских шляпах, фуражках, женщины были одеты в яркие платья, с бантами, в чулках крупной клетки, и причудливых шляпках. У Клауса сложилось впечатление, что дамская половина была представлена исключительно проститутками, а мужская часть – персонажами бульвара дю Тампль. Мужчины жадно курили, кашляя и давясь своим дымом, а женщины опустошали бутылки с вином.
На сцене стояли две женщины, их тела были перевязаны простынями, с красной полоской по краю, и двое мужчин. Один был замотан в подобие римской тоги, правда, обутый в тяжелые военные башмаки, другой наряжен в картонные доспехи, крашенные золотой краской, и красную юбку на бедрах. В руках он держал шлем с гребнем, опять же красного цвета.
Не успел Клаус сесть на подставленный Клодом стул, как мужчина в доспехах начал говорить:
 - Да будет так. Прощай, мой гордый дух!
     Пускай во мне живет душонка шлюхи!
     Пусть голос мой, который покрывал
     Раскаты барабанов, станет дудкой
     Пискливой, как фальцет скопца, и слабой,
     Как пенье няньки над младенцем сонным!
     Пусть у меня шевелится во рту
     Язык бродяги нищего и пусть
     Мои броней прикрытые колени,
     Которые лишь в стременах сгибались,
    Согнутся, как у попрошайки! Нет!
    Не в силах лгать я пред самим собою,
    Не дам я телу подлость совершить,
    Чтоб душу к ней не приучать!

Мальчик от неожиданности открыл рот. Подобного он никогда не слышал. Он не сомневался, что это произведение какого-то великого писателя, но услышать его на импровизированной сцене винного погреба в центре Франкфурта – стало для него шоком. Клаус, забыв о предупреждении своего приятеля, ткнул пальцем Клода в бок.
     - Слушай, а это что за произведение? Мы в школе что-то похожее изучали, только не помню что именно.
Клод приложил ладонь ко рту мальчика.
     - Тише ты, я же сказал, без лишних вопросов! Потом все расскажу. Не знаю, я книг не читал. Просто слушай, скоро должно закончиться.
«Скоро» оказалось на деле еще полтора часа подобного чтения на сцене, несколько мужчин с деревянными мечами отлупили друг друга, что вызвало у слушателей смех и свист, а в конце рослый парень, которому шепотом из-за ширмы постоянно подсказывали текст, не без помощи своих товарищей воткнул деревянный кинжал в доспехи «парня в красной юбке», как окрестил его Клаус, и прокричал последние слова:
      - Греми сильней, печальный барабан!
        Склонитесь до земли, стальные копья!
       Хоть он и отнял в наших городах
       Мужей и сыновей у многих женщин,
       Чьи щеки до сих пор от слез влажны,
        Почтить мы память славную должны.
        Берите труп!
Выбежавшие из-за ширмы мужчины, замотанные в тряпки, оттащили «тело» со сцены, после чего публика встала со своих мест и громко захлопала в ладоши. Клаус был настолько возбужден, что забрался на стул, и громко засвистел, стараясь выразить свою благодарность подобным образом. Актеры вышли на сцену, поклонились, и затем принялись откупоривать бутылки с вином, любезно поднесенные уже изрядно пьяными женщинами. Спустя десять минут в погребе осталось несколько человек, мужчин, которые сели за один стол, один из них достал колоду карт.
      - Ну что, парни, сыграем партию в «скат» и по домам? Макс, с тобой играть не буду, ты мне еще десять марок с прошлого раза не отдал.
Клод и Клаус подошли к столу. Мужчины повернулись к ним, один из них встал из-за стола.
      - Француз, какой судьбой тебя забросило к нам? Ты больше месяца не появлялся у нас в погребке?! Неужели нашел работу и зарабатываешь больше нашего брата, а? Или пришел наш театр посмотреть?
Клод опустил глаза вниз, сделав виноватое лицо, после чего обратился к присутствующим:
       - Нет, друзья, я работаю, как и прежде на станции в Бад-Хомбурге, платят мало, но я не жаловаться пришел, и не за деньгами. К нам в город пожаловали гости. Представься, парень.
Клод подтолкнул мальчика к столу.
        - Здравствуйте, меня зовут Клаус, я из Ганзы.
Лицо одного из мужчин потемнело.
        - Не шути про Ганзу, ты не знаешь, что это такое.
Мальчик был удивлен таким ответом. Тем не менее, он продолжил:
      - Я родом из Марбурга. Жил в Ганзе, после последних событий сбежал, освободив ребят Эрнста Бичковского и несколько «старших». Решил, что в вашем городе будет безопаснее. Полиция ищет меня.
Мужчины некоторое время молчали, затем один из них повернулся к тому, что перемешивал колоду карт.
      - Матиас, это же тот псих из Вецлара!? Помнишь, я рассказывал, что нескольких «быков» ухлопали в придорожном трактире. Ведь это был он.
Матиас встал из-за стола, и протянул руку Клаусу:
      - Приветствую тебя во Франкфурте, парень. Спасибо, что отправил на тот свет троицу из сыскной полиции. Она не давала жизни не один год. Чего ты хочешь?
Клод сел за стол, и обратился к Матиасу:
       - Объясни ему, как тут все обстоит, и кто чем занимается. Я его привел к вам, чтобы он не стал неожиданной проблемой. Наворочать много может, а разгребать вам.
        - Ясно, я понял. Как там тебя, Клаус? Слушай меня Клаус, и слушай очень внимательно. Район, в котором ты находишься, называется Дорнбуш, здесь заправляю я, зовут меня Матиас Шонунг, но все называют меня Рат, у меня в подчинении несколько десятков человек. В Дорнбуше, я и мои ребята, держим продуктовые лавки и пивные залы, они платят нам, а мы в свою очередь не пускаем на их территорию чужаков. Здесь относительно спокойно, иногда бывают стычки с полицией и венграми из северного Нидер-Эшбаха, но в целом работать можно.
Матиас положил карты на стол, и указал жестом на мужчину, сидящего с края стола.
        - Это Принц, он заправляет южным районом города Нидеррад, его ребята контролируют все грузы, поступающие в город. Железнодорожный вокзал, на который ты прибыл, принадлежит его конторе. Все приезжие обычно проходят через него, но тебя сразу привели к нам. Нидеррад безопасен, ты можешь открыть там свою лавку или мастерскую, Принц не берет больше десяти процентов с торгашей.
      - Двадцати процентов, - отозвался Принц, - от десяти процентов они жиреют и становятся дерзкими. Но зато их никто не трогает, парень, можешь быть спокоен.
Один из мужчин, сидящих за столом, достал из кармана клетчатого пиджака табакерку и с жадностью окунул в нее свой нос. Раздался звук, подобный тому, что издает дымоход камина, из которого выдули осенние листья и сажу.
      - Парня, любящего нюхательный табак, зовут Телфорд. Он англичанин, из какого-то там Бредшира, он и сам не помнит. Он промышляет в Зоссенхайме, что на юго-западе. Ты можешь найти его в Старом городе, он проворачивает свои дела через банкиров и ростовщиков, ему всегда нужны люди, которые умеют выбивать монеты с должников. Если у тебя крепкие кулаки и пусто в голове – тебе прямая дорога к нему. Но тебе придется иметь дело с его дуболомами, любителями чая и «пятнистого Дика», немцы с ним ладят плохо.
Телфорд приподнял клетчатую кепку, высвободив прядь рыжих волос, и слегка кивнул в сторону Клауса, приветствуя гостя.
       - Красавец в синем мундире, у которого на лице из-за бакенбард и усов видны только глаза, лейтенант роты охраны имперских резиденций, его шальных кирасиров ты наверняка видел в Бад-Хомбурге, - продолжал Матиас.
       - Видел, когда на поезде ехали. Как его зовут? – спросил мальчик.
       -  Его фамилия Кёниг, Франц Кёниг, если у тебя будут проблемы с военными во Франкфурте, можешь обратиться к нему, и он, возможно, сможет тебе помочь. Его ты найдешь… Франц, где ты сейчас отдыхаешь, в «Альтерусе» или в «Марии»?
Лейтенант налил себе бокал вина, его губы едва шевелились за густой «растительностью» на лице.
       - В «Альтерусе», из «Марии» меня выгнали, хозяин запретил мне даже появляться в его паршивом кабаке.
Матиас улыбнулся
       - Что случилось? Ты и ему не вернул карточный долг?
Усы стареющего драгуна вздрогнули, после чего он направил свой хищный взгляд на Клауса.
        - По мордам дал одному такому сопляку, пытался меня смешать с конским дерьмом, мол, я отсиживался в пивной, когда другие рубили Мак-Магона  под Седаном! Меня!? Боевого офицера?!
За столом раздался смех. Матиас смеялся громче всех, держась за живот.
        - Франц, дружище, да ты дальше тренировочного лагеря никогда не ходил! Ха-ха, ты даже на лошади ездишь, падая через каждые два квартала! Не смеши нас, воин!
Клаус невольно улыбнулся, «ветеран» заметил это, и отвернулся от стола.
Матиас представил мальчику парня, сидевшего рядом с ним.
       - Знакомься, Клаус, этого молодого человека зовут Нойманн. Он обосновался на востоке города, район Борнхайм, недалеко от бывшей усадьбы Ротшильдов. Все карманники в той округе ходят под ним, там есть, где поживится, рядом полно магазинов и Центральный рынок, на который бюргеры приходят на выходных с туго набитыми карманами. Но если тебя поймают, Нойманн тебя не защитит от «синемундирных», у них каждый сам за себя. Территория принадлежит ему, так что придется отдавать часть прибыли.   
Матиас достал сигарету и закурил, попутно откупорив бутылку пива. Мальчик понял, что знакомство закончено, и старший этого «зоопарка» ждет, к кому он примкнет. Он повернул голову, и встретился взглядом с Клодом.
      - Определяйся парень, теперь тебе все известно. Я могу идти?
Последние слова были адресованы Матиасу.
    - Да, вали в свой Бад-Хомбург, все помещение провонял паровозной топкой, за парня не беспокойся.
Клод ушел, не получив обещанных денег от Клауса. Мальчик остался один.   
Он оглядел присутствующих, затем сел на свободный стул.
   - Рат, а что на севере города? Ты так и не сказал мне.
Лейтенант Кёниг закашлялся, остальные отвернулись от стола.
Рат отхлебнул пива, и посмотрел на мальчика.
   - Для тебя ничего, юноша. Там заправляют венгры и выродки, задолжавшие каждому из присутствующих здесь немалые деньги. Если ты оказался там, в Дорнбуше для тебя двери закрыты навсегда.
     - И в Зоссенхайме, - отозвался Телфорд.
     - В Нидерраде тебе всадят нож в затылок, - поддержал его Принц.
Остальные одобрительно кивнули головами.
Мальчик понял, что этот район враждебен, и доставляет кучу неприятностей заправилам центра Франкфурта и его окрестностей. Возможно даже, здесь идет война.
    - Рат, у вас идет война с «северянами»? – вор решил подтвердить свои догадки.
    - Идёт, малец, но необъявленная. Здесь, знаешь ли, не особо постреляешь. Полиция и гарнизон сотрет в порошок наглецов, нарушивших спокойствие города.
    - А что ценного на севере города? – не унимался Клаус.
Рат встал из-за стола, подошел к сцене, на которой выступали местные актеры, затем резко повернулся к мальчику.
    - Оружейные лавки, десятки банков, больших и малых, транспорт, и ювелирные магазины. Представь, какие дела там можно проворачивать? Но ты про это забудь, малыш, такие как ты долго там не живут, их чистят в переулке, а тело сбрасывают в Майн. Венгры не признают чужаков.
    - Ясно, Рат, больше вопросов у меня нет. Где можно отдохнуть у вас. Я жутко хочу спать. И есть.
Матиас на секунду задумался, но его размышления прервал Принц.
    - Я отправляюсь на Кайзерштрассе, в гостиницу «Мадам Этикет», пусть малец переночует там. А дальше пусть думает сам.
Матиас кивнул в ответ.
………………………………………………………………………………………
Спустя полчаса фиакр, на котором ехали Принц с мальчиком, гремел по каменным улицам района Нидеррад, яркие фонари ослепляли пассажиров, отчего пришлось задернуть занавески на окнах и ехать в полутьме. Возница был изрядно пьян, и экипаж дергался из стороны в сторону, под ругательства пеших бюргеров.
     - Держи правее, собака!!!
     - Сволочь, нализался! Куда людей давишь?!
     - Под копыта смотри, куда полиция смотрит?! Давно дубинкой по ребрам не получал?!!
В моменты, когда фонарный свет проникал в фиакр, освещая Принца и мальчика, последний внимательно осмотрел нового знакомого.
Принц был похож на завсегдатая ресторанов и бильярдных клубов, его холеное лицо тщательно выбрито, от волос шел приятный аромат духов, словно от фруктовой лавки, Принц был одет в темно-синие брюки, и рубашку с вышивкой, поверх которой была одета жилетка, с серебристыми пуговицами-застежками. Непромокаемый плащ был свернут, и лежал у него на коленях. Клаус искал место на его одежде, где могло поместиться оружие, но все детали его наряда были настолько тщательно подогнаны, что в нем невозможно было бы спрятать карманные часы, а тем более тяжелый револьвер.
     - Принц, можно задать вопрос? – обратился к нему мальчик.
     - Попробуй.
Клаус понимал, что ему понадобятся деньги, а из вещей, которые можно было бы продать, у вора в наличии был револьвер, отобранный в Вецларе у полицейского. «Браунинг» Клаус не продал бы никогда. Это была память о Ганзе, Тилли, и о баре Луки, где любил проводить время юноша.
     - Принц, мне нужны деньги. Ты можешь мне кое в чём помочь?
Принц высокомерно оглядел мальчика.
     - Можешь не думать сегодня о деньгах, ужин и ночь в гостинице с меня. Я сказал Рату, что позабочусь о тебе. По крайней мере, на сегодняшний вечер. А дальше, как пойдет.
Клаус отрицательно замотал головой.
     - Нет, Принц, ты не понял, у меня есть кое-что на продажу.
Мальчик извлек из сумки револьвер и протянул его на ладони бандиту.
Принц взял оружие, открыл барабан и высыпал патроны в кулак. Осмотрев ствол на свет, и пощелкав курком, он возвратил револьвер и патроны владельцу.   
      - Хороший ствол, малыш, бельгийский. Правда, ствол короткий, но калибр мощный. Я с оружием не хожу, но одному из моих ребят он пригодится. Сколько ты за него хочешь?
Клаус не знал, сколько стоил полицейский револьвер с таинственной гравировкой «Lepage» на рамке. Мальчик подумал, что это фамилия владельца, и ходить с ним будет опасно. Поэтому цену завышать не было смысла.
      - Двадцать марок будет достаточно.
На лице бандита появилась ухмылка.
      - Пятнадцать, парень. И дюжину патронов к той штуке, что топорщится у тебя из сумки. Или ты думал, я не замечу?
Клаус убрал сумку за спину, а разряженный револьвер спрятал в кармане куртки, что принадлежала железнодорожнику.
     - Идет. Но деньги мне нужны будут сегодня.
Принц одобрительно кивнул головой.
Фиакр сильно качнуло влево, и мальчик отдернул занавеску.
Экипаж въехал на улицу, которая была менее освещена, чем предыдущие, но вывески увеселительных заведений и жилых домов подсвечивали фонари, с вставленными в них красными стеклами.
    - Улица Кайзерштрассе, обитель праздного люда Франкфурта, желающих напиться и предаться плотским утехам с лучшими блудницами города, гостиницы «Дофин» и «Мадам Этикет» - лучшие бордели Нидеррада, правда за удовольствия придется выложить немалую сумму. В ресторане «Император» подают лучшее мозельское вино, а пивной зал «Карлсхофброй» всегда славился своим темным пивом и яблочным сидром. Кстати, и цены там невысокие. По-моему, Кайзерштрассе - лучшее место для отдыха на сегодня. Но здесь держи ухо востро и руку на кармане с кошельком, бродяги с близлежащего Главного вокзала любят подкараулить изрядно выпивших горожан, и обчистить их до последней монеты. У вас в Ганзе были веселые заведения?
Клаус кивнул головой.
    - Были, бордель фрау Дречлер на Леопольдштрассе, там все гуляки Марбурга собирались. Она, говорили, использовала девушек на полную, снижая цены так, чтобы даже часа свободного времени у тех не было. Мне одна знакомая девушка рассказывала.
Принц был удивлен познаниями юноши.
     - Да ты, я вижу, любитель был посещать ее заведение?! Не молод ли ты для подобных дел, а? Или у тебя подружка была из числа «тружениц» вашей фрау?
Клауса эта фраза бандита сильно разозлила.
     - Моя подружка – хорошая девушка! И я не посещал бордель, меня не тянуло! Зато я с этими, как ты говоришь, труженицами, перестрелял не один десяток «быков», ясно?!
Принц взял юношу за плечо.
    - Угомонись, парень, я не хотел злить тебя. Вижу, ты серьёзный малец, а про вашу стрельбу у фермы и на мосту наслышан весь Франкфурт, вы поступили как герои, защищая Ганзу и друзей. Кстати, мы приехали.
Фиакр остановился. Клаус и бандит вышли на улицу. Возница кашлянул в кулак, напоминая о необходимости платы за дорогу, и после того, как в его ладонь полетели две монеты, экипаж, скрепя рессорами, продолжил свой путь.
Вывеска «Мадам Этикет» подсвечивалась двумя уличными фонарями, возле массивных дверей гостиницы, окрашенных в кроваво-красный цвет, на стуле дремал швейцар, держа в руках опустевшую бутылку вина. Храп сотрясал дверные петли, и одновременно отпугивал проходившие мимо компании людей.    
   - Проснись, пьянь!!! – рявкнул ему на ухо Принц, но тот даже не пошевелился.
   - Говорил хозяйке, чтобы уволила этого пропойцу, но она утверждает, что он друг ее семьи. Вот какой с него прок?!
Они зашли в гостиницу. У гостевой стойки стояло несколько человек, они что-то живо обсуждали с человеком, одетым не менее ярко, чем Принц. Видимо, это был управляющий. Увидев бандита, он выскользнул из толпы говорунов и подбежал к дверям.
    - Вечер добрый, господин Принц, Вам ключи от вашего номера или удостоите чести наш ресторан. Сегодня там выступает фрау Вайсманн, прекрасный голос. Рекомендую.
Принц жестом показал, что не нуждается в женском пении сегодня.
     - Краузе, моему другу выдай ключ от свободного номера на одну ночь, и мы пойдем к хозяйке наверх. Распорядись, чтобы к ней принесли вина, хорошей еды, и компанию для души. Да, и Фрица ко мне позови.
Получив ключ от комнаты под номером «пятнадцать», Принц и Клаус поднялись на второй этаж гостиницы. Пройдя до конца коридора, они остановились у двери с номером «тридцать три». Бандит дважды постучал кулаком.       
     - Пошли вон, - услышали они за дверью, - я сегодня никого не хочу видеть!
Принц поглядел на мальчика.
     - Очередной спутник умасливает хозяйку, поэтому она так и взведена. Ничего, малец, я знаю волшебное слово.
Принц подмигнул Клаусу и, сделав два шага назад, со страшной силой ударил в дверь ногой. Петли жалобно звякнули и из них вылетели шплинты. Клаус и Принц протиснулись в образовавшийся проём.
На кресле, в пышном красном платье с расшитым бисером воротником «берта», сидела крупная женщина, ее внешние данные указывали на то, что возраст дамы перевалил за шестой десяток, но торчащие мужские туфли из-под платья говорили о развратности старухи. Красавицей она не была, но золотые кольца и перстни подчеркивали достаток последней.
      - Фрау Золингер, как неприлично!! Я привел к Вам молодого гостя, а вы, простите, непотребствами занимаетесь. Вы позволите?
Принц сел за стол, полный тарелок с остатками еды, и рядом поставил стул для мальчика.
Клаус, не произнося ни слова, сел и уставился на обглоданную куриную ногу, лежащую перед ним на блюде. Ком подступил к горлу, и мальчик тяжело сглотнул слюну.
Тем временем старуха пришла в себя от неожиданного вторжения в ее апартаменты. Она вскочила с кресла, отпихнув ногой кавалера, выпавшего из-под складок платья, и «накинулась» на Принца.
       - Недоносок!! Да как ты смеешь вторгаться ко мне подобным образом, да еще притащить с собой уличную рвань! Ты кем себя возомнил? Хозяином моей гостиницы? Я к тебе обращаюсь, Принц!
Её ноздри раздувались, лицо побагровело, старуха, вероятно, сгорала от стыда и невероятной злобы на незваных гостей.
Принц встал из-за стола, хлопнул правой рукой себе по бедру, и из рукава его рубашки вылетело тонкое жало мизерикорда, который он приставил к горлу фрау Золингер:
     -.Слушай меня, старая черепаха, здесь в Нидерраде все принадлежит мне, каждый кирпич и грязь на улице. Ты уже забыла, кто прикрывает твое заведение и французских друзей, кто охраняет твоих девок от ножей пьяных бродяг? 
     - Плохо с памятью, - проскрипела чуть слышно хозяйка.
     - Могу вылечить. Кровопусканием.
Фрау Золингер села обратно в кресло, а ее любовник, почуяв недобрые намерения бандита, пополз на четвереньках к двери.
     - Стой! – крикнула она ему, - забери свои объедки со стола и скажи управляющему, чтобы принес ужин ко мне.
Принц ухмыльнулся и убрал оружие в «тайник» в рукаве. Клаус понял, кто в этом заведении настоящий хозяин. Хотя и в Ганзе, «старшие» устраивали порядки подобным образом. Меняются люди, но методы остаются прежними.
Спустя несколько минут пришли два официанта: первый поднос был с ужином для старухи, на втором - топорщила ноги жареная курица.
     - Ешь, давай, - сказал Принц мальчику, указав пальцем на жаркое, - шампанское будешь?
Он поднял с пола ведерко с бутылкой шампанского. Пестрая наклейка «Аугуст Езер Шпэтлезе» ничего мальчику не говорила, в баре Луки подобного вина он не видел. Поэтому отрицательно покачал головой.
     - А нет ли яблочного пунша? С водой пополам? – спросил юноша.
Официант, вероятно впервые услышав подобную просьбу, почесал голову и уставился на Принца.
     - Чего смотришь?? Не расслышал?  Принеси мальцу бутылку сельтерской воды - курицу запить, шевелись!
Официанты ушли, а Клаус принялся разжевывать хорошо прожаренную куриную кожу. Фрау Золингер, расположившись в кресле, поглощала овощной суп из глиняной супницы, искоса поглядывая на него и на Принца, могучими глотками опустошавшего шампанское.
Бутылка сельтерской воды опустела быстро, урчание в животе мальчика прекратилось, и Клаус почувствовал, что его веки, словно наполненные свинцом, тянут вниз. Зевнув, он поджал ноги и закрыл глаза.

Мелкая блоха больней кусает

Проснулся Клаус уже не в кресле, а в кровати, простыня и одеяло были пропитаны ароматами женских духов, от которых становилось дурно. На стуле, рядом с кроватью, были аккуратно сложены новые брюки, обрезанная мужская  сорочка, и куртка. В кепи, лежащем поверх одежды, лежал его «браунинг», картонная коробка с патронами, и пятнадцать марок мелкой монетой. Убедившись, что ничего не пропало из вещей, юноша откинулся на подушку, в надежде вырвать у нового дня еще несколько минут сна. В дверь постучали.
    - Кто там? - спросил Клаус, протянув руку к пистолету.
Ему никто не ответил. Но стук раздался вновь.
    - Что вам нужно? – крикнул мальчик, и направил ствол своего «защитника» в сторону двери.
 Неожиданно, словно чувствуя дальнейшее развитие событий, голос за дверью отчетливо ответил:
   - Господин Принц распорядился принести Вам завтрак и просил передать, что Вас будут ждать в мастерской Шушнинга, что на Гутлойтштрассе. Простите, если разбудили.
Незнакомец за дверью удалился, тяжело шагая по коридору.
«Интересно, если мне оставили одежду, оружие и деньги, значит, я им нужен для какого-то дела. Думаю, мне стоит посетить эту мастерскую, на пятнадцать марок долго в чужом городе не протянешь. Эх, Тилли, как бы я хотел увидеть тебя на улицах Франкфурта»
В коридоре, у порога, стоял поднос с хлебом, куском жареного мяса и бутылкой сельтерской воды. Спешно позавтракав, мальчик оделся, и спустился в холл гостиницы. Возле гостевой стойки стоял все тот же управляющий. Увидев мальчика, он подозвал мужчину, сидящего в кресле у входа. Тучный детина, подошел к Клаусу и протянул руку, величиной с лопату, которой кидают уголь истопники.
      - Я - Фриц, тебя зовут Клаус, да?
Тот кивнул в ответ.
      - Принц сказал сопроводить тебя в мастерскую, он даст тебе работу.
Клаус осторожно пожал три пальца в знак знакомства, так как больше обхватить он своей ладонью не мог.
Они вышли на улицу и остановили фиакр.
      - Мастерская Шушнинга, Гутлойтштрассе.
Ехали молча, мальчик не решался задавать своему проводнику вопросы, связанные с его будущей работой. В Ганзе, за лишнее слово язык могли отрезать и в водоотливную штольню скинуть. Неизвестно, какие здесь нравы и обычаи у местных жуликов.
      - Мастерская, приехали. Десять пфеннигов, - прервал мысли мальчика голос возницы.
Фриц посмотрел на Клауса, тот извлек из кармана несколько мелких монет и протянул вознице, который, не пересчитывая, убрал плату в карман плаща.

Мастерская некого Шушнинга представляла собой двухэтажный дом с перестроенным первым этажом и пристройкой в виде навеса. Во дворе дома доживали свой срок разбитые фиакры, кареты, омнибусы. Словно скелеты, они таращили разбитые глазницы – фары и фонари из земли, обнажив остовы своих тел, с ободранной обшивкой и лохмотьями крыш. Колеса были сложены в причудливые пирамиды вдоль забора, между спицами торчала проросшая трава, а самую высокую конструкцию облюбовал для себя аист, поскольку подобные гнезда юноша видел в Марбурге, на заброшенном конном заводе Пфефферберга. Под навесом стояли две серые клячи, они жевали дранку, свисавшую  с крыши. Видимо, они были списаны вместе  с той рухлядью, которую всю жизнь таскали за собой по улицам, она же умирала вместе с ними на этом дворе мастерской.
   - Клаус! Приветствую тебя, проходи во двор, я давно тебя уже жду.
Круглолицый парень, в  замасленной куртке и почерневшей рабочей кепке, стоял у ворот мастерской, открывая щеколды.
Фриц достал сигару, неспешно закурил, и слегка подтолкнул мальчика к воротам.
Клаус вошел во двор, и сел на деревянную скамью пассажирского дилижанса, торчавшую из земли.
Парень, вытер тряпкой запачканные руки, и извлек из кармана куртки сложенный пополам листок бумаги.
  - Ты слышал когда-нибудь о пулемете Хайрема Максима?
Клаус кивнул.
  - Последний раз видел в полицейском броневике на Ланском мосту, скорострельность пугающая.
  - Именно, цена на него переваливает за шестьсот золотых марок, в армии кайзера он с восьмого года, но среди наших ребят – это драгоценный камень за гранью возможного. Сегодня утром от человека Принца в северном Нидер-Эшбахе поступила информация, что мадьярские свиньи заполучили три экземпляра этого оружия, и сегодня вечером привезут его в «Оружейный магазин Бломберга», что на Прагерштрассе.
  - Прагерштрассе – это территория «северных», - уточнил Фриц, присев рядом на скамью, отчего та пискнула сгнившими досками под его весом.
  - Да, именно, это их земля. Поэтому действовать надо предельно осторожно. Пулеметы привезут в восемь вечера в магазин, хозяин держит охрану, человек пять-шесть, до утра их уже перевезут глубже в центр. Если им это удастся, они нашпигуют пулями всех в Кальбахе, а затем в Дорнбуше. Рат нам это не простит.
  - Он не в курсе??  - удивился Клаус.
Фриц закашлялся.
  - Видишь ли, юноша,  - продолжил парень, - Принц – «темная лошадка», он проворачивает крупные дела здесь, в Нидерраде, но загнал под сапог и ростовщика Телфорда, и «короля» карманников Нойманна. Он слишком близок к тому, чтобы подвинуть нашего Матиаса, и занять его место. Тогда весь Франкфурт будет принадлежать нам. Рат не хочет войны с венграми, и проблемы с полицией ему ни к чему. Он платит и тем, и другим, оберегая свои кварталы. Но наш Принц плевал на эти устои. Он хочет всё!
   - И мы выбрали его сторону,  - буркнул Фриц, - теперь твоя очередь.
Клаус быстро сообразил, что попал во Франкфурт образца тысяча девятьсот двенадцатого года, во время «передела» города на сферы влияния. Бандиты и жулики были недовольны правлением Матиаса «Рата», и стремились скинуть его, причем любым способом. Крови не хотел никто. Но и платить «северным» и «синемундирным» никто не собирался.
  - Почему именно меня выбрали на столь ответственное и авантюрное мероприятие?  Вы могли собрать дуболомов Телфорда и разнести всю оружейную лавку в щепки.
Парень почесал затылок и посмотрел на Фрица.
   - Честно говоря, они туповаты. И наследят так, что Рат все поймет. Здесь главное решить все быстро и без лишнего шума. Твоя вылазка со «старшими» Ганзы наделала много шума на юге, но ход был верный и четко проработан. С твоими мозгами, мы сделаем все грамотно и…
   - Сколько я получу за эту работу?
Механик и Фриц переглянулись. Деловая и решительная нотка из уст мальчика заставила их опешить.
   - Пятьдесят марок за каждый пулемет. И тридцать за работу. Идет?
Клаус прикинул: сто восемьдесят марок - приличная сумма, захочет ли Принц с ней расстаться? Но выбора не было. Рассказать Рату затею его «коллеги» он не мог, тот, во-первых - не поверил бы ни единому слову беглого карманника, а во-вторых – люди Принца нарезали бы брючных ремней из его кожи, сразу же после разговора с главарем.
   - Хорошо, согласен. Сколько людей будет со мной?
Фриц встал со скамьи и взял листок из рук механика:
   - Я дам тебе четверых крепких парней, проверенных в деле не раз. Из оружия, у них будут револьверы и ножи. Объяснишь им весь свой план, они быстро сообразят. Транспорт тебе дадут.
   - Надеюсь не этих двух умирающих кляч под навесом? – усмехнулся мальчик.
Парень улыбнулся и отрицательно качнул головой.
   - Нет, это для отвода глаз. Как и все на этом дворе. У тебя будет грузовой «Адлер» и мой водитель. Смотри, не подставь его под пули.
   - Если мы пошумим на Прагерштрассе, туда сбежится вся окрестная полиция.
   - Нет, - ответил Фриц, - эта бумага – приглашение на свадьбу дочери Иштвана Радека, главаря мадьярских ублюдков, они будут праздновать в отеле «Маркграф» на востоке Нидер-Эшбаха. Мы подкинули полиции информацию, что на торжество наведаются люди Рата с «подарком». Теперь они стянут всех «быков» к этому отелю дежурить. По этой бумаге тебя пропустят на территорию «северных». Собирайся и будь готов выехать через три часа. Путь не близкий.

Клаус извлек магазин из пистолета и стал набивать его патронами. Пистолет также следовало почистить. Механик принес ему несколько лоскутов тряпья и банку ружейного масла. Фриц ушел со двора, прихватив с собой приглашение.
«Интересно, как мы сможем незаметно подобраться к оружейному магазину? – подумал мальчик, - пулеметы привезут в восемь вечера, уже зажгут фонари, но место оживленное, будет много ненужных глаз и ушей. А если нас обнаружат? Они запрутся в магазине и устроят пальбу на весь квартал. Местные вызовут полицию, не раздумываясь, и тогда всему конец. Зайти, как посетители? В восемь вечера?? Бред! Лавка будет закрыта, а если упрашивать хозяина, он заподозрит неладное. И снова нас раскусят. Можно приехать заранее и встать на другой стороне улицы. Но незнакомый грузовик посреди улицы чужого района? Нет, часа не пройдет, как к нам подойдут местные торговцы и засыплют расспросами. Стоп! А откуда поставляется оружие в эту лавку?»
  - Слушай, как тебя там, а откуда везут товары в эту оружейную лавку?
Механик пожал плечами
  - Понятия не имею. Со всей империи, полагаю. Я не сильно разбираюсь в этом. Спроси у старика Вурма, он всю жизнь егерем проработал. Наверняка понимает в ружьях больше, чем мы. Он через дорогу, в часовой лавке.
Клаус поспешил за советом к часовщику.
Лавка часовых дел мастера была слабо освещена. Рваные занавески на окнах пропускали вовнутрь лучи солнечного света, которые отражались от стен и висящих на них настенных часов. Они тикали наперебой, показывали одинаковое время, были причудливых форм и конструкций. Напольные часы, словно исполины, возвышались над полом, угрожающе топорщили массивные усы-стрелки, не имея возможности крикнуть нежданному гостю или посетителю: «Ухуууууууууу!», так как во рту у каждого лица-циферблата торчал медный ключ. За прилавком сидел сухонький старик, седые пряди спадали на лоб и на лупу, надвинутую на глаз причудливым плетеным ремешком. От старика пахло кислым хлебом и луком, несмотря на лоток с банками для часовых масел, который должен был перебивать этот запах, но явно не справлялся со своей задачей.
  - Добрый день, господин Вурм! – поздоровался мальчик.
Старик поднял голову и посмотрел на юношу.
  - Чего надобно?– скрипучим голосом спросил часовщик.
Клаус понимал, что рассказывать старому сморчку всю историю опасно и глупо, поэтому спросил в «лоб»:
  - Господин Вурм, люди говорят, вы были егерем всю жизнь, и у вас есть охотничьи ружья…
Старик отложил отвертку в сторону и поднял на лоб глазную лупу.
  - А тебе какое дело до моих ружей? – он явно насторожился от внезапного вопроса чужака «не по профессии».
Клаус продолжил:
  - Мне лично - никакого. Но хочу у Вас спросить, какие фирмы охотничьего оружия известны в городе и откуда их привозят?
Старик прищурил глаз, подобного вопроса ему никто не задавал раньше. Клаус чувствую, что разговор с мастером не клеится, решил пойти простым путем. Он подошел к прилавку и выложил из кармана на стол три марки крупной монетой.
Щедрый жест мальчика старик оценил. Он убрал деньги под прилавок, и подозвал гостя ближе.
  - Юноша, я владею этой лавкой уже десять лет. Я начал служить в егерях Его Вел…
Клаус прервал старика.
  - Господин часовщик, далеко начали. Я не Вашу биографию пишу, и рассказы про кабаньи тропы и жирных перепелов на ужин бургомистра меня мало волнуют. Расскажите про ружья, и всё.
Старик недовольно крякнул, но просьбу мальчика удовлетворил.
  - Во Франкфурте ружейные лавки забиты оружием из Тюрингии, сделанного оружейниками города Зуль. Марки «зауэр» и «меркель» наиболее популярны у местных охотников. Но я владею оружием редкой и дорогой марки «Зимсон» братьев Леба и Мозеса. Её в здешних лавках днем с огнем не сыщешь. Могу показать, если интересно.
  - Да, если Вас не затруднит, - попросил Клаус.
Старик ушел в подсобное помещение часовой лавки и вернулся, держа в руках сверток. Развернув ткань на прилавке, мальчик увидел охотничье ружье, с резными курками и выточенным из древесины вишневого цвета, прикладом. Промасленная бумага, которой был, обёрнут ствол ружья, содержала несколько штампов. На них был изображен кузнец, стоящий у наковальни, вокруг него был двойной ромб и подпись «Зимсон. Зуль». Идея пришла мальчику сразу.
  - Господин Вурм, не могли бы Вы одолжить мне кусочек промасленной бумаги с штампом этой марки. Я дам Вам еще одну марку за него.
Старик был удивлен очередным странным запросом юноши, но не противился. Аккуратно отрезав ножницами квадрат от обертки со штампом, он протянул его мальчику.
  - Бери конечно, денег за него не надо, только зачем он тебе??
Клаус улыбнулся в ответ:
   - В память о нашем душевном разговоре, конечно же!
Убрав бумажку в карман куртки, вор поспешил из часовой лавки мастера, даже не заметив, что вслед ему часовщик покрутил у своего седого виска указательным пальцем.
    
Механик из мастерской Шушнинга времени зря не терял. Во дворе отливал крашеный охрой грузовик «Адлер», в моторе которого гремел ключами механик и еще один человек, по-видимому – водитель автомобиля.
  - Ну, что, Клаус, узнал у старика нужные сведения?  - спросил механик, увидев мальчика во дворе.
  - Узнал, и мне пришла в голову хорошая идея для нашего мероприятия. Слушай,  у тебя есть черная краска и тонкая кисть в хозяйстве?
Механик ушёл в дом, и спустя несколько минут вернулся с ведерком краски и слегка потрепанной малярной кистью.
   - Сгодится? – спросил он.
Клаус одобрительно кивнул, и посмотрел на водителя.
   - Ты не против, если я кое-что нарисую на кузове твоего грузовика?
Тот дал понять, что ему без разницы, кто и что намалюет на его автомобиле. Сорок минут старания с высунутым языком и прищуренным левым глазом, и мальчик завершил свое «творение». На обоих бортах грузового автомобиля был изображен тот самый штамп, с оберточной бумаги старого егеря. Механик и водитель аплодировали юному «художнику».
Клаус рассказал им всю затею с рисунками.
  - Если оружейник в лавке – не последний делец в этом городе, то вид грузовика с клеймом ружейной фирмы, редкой и ценной во Франкфурте, приведет его в восторг и заинтересует. А если водитель, и я, как сопровождающий, сообщат ему, что заблудились, и товар может пропасть, у хозяина зачешутся руки и он захочет скупить редкие ружья по заниженной цене. Разумеется, на улице он разгружать ящики с оружием не станет, много чужих глаз и языков конкурентов, поэтому он запустит нас к себе на склад. Его люди, конечно же, уже будут там, ожидать пулеметы на разгрузку, и хозяин прикажет им выгрузить дефицитные стволы из нашего грузовичка. Только в кузове будут пустые ящики и парни Фрица с револьверами. Его охрана будет без оружия, зачем грузчикам пистолеты или обрезы? Двери открываются, они кончают эту компанию, и лавка наша. Дальше - ждём пулеметы. Дело сделано!
   - Браво, Клаус, мальчик мой, просто браво!!! Принц не ошибся в тебе, ты действительно величайший ум среди бандитов и воров. Расскажи это Фрицу и его парням, как только они прибудут. Краска должна высохнуть быстро. А я еще раз клапана этого монстра проверю.

Спустя полтора часа они были в пути, Фриц прислал людей толковых, парни быстро все поняли и сидели в кузове тихо, не издавая звуков даже, когда автомобиль подбрасывало на дорожных ухабах и камнях. Маленькое окошко из кабины в кузов давало возможность держать парней в курсе происходящего.   
В начале седьмого, автомобиль въехал в район Нидер-Эшбах. На развилке, ведущей в деревню Борнхоль, водитель остановился у аптеки, где заправил бензином «Адлер», полицейский патруль поинтересовался, куда они направляются, после чего Клаус пояснил «синемундирным», что они следуют на склад Бломберга, а их конечная цель-отель «Маркграф» и показал приглашение на свадьбу сына Иштвана Радека. «Быки» откозыряли, и пожелали им приятного пути.
Карманные часы водителя показывали половину седьмого, когда скрипя рессорами, «адлер» въехал на Прагерштрассе. Улица была плохо освещена, много фонарей было разбито, лишь окна в жилых домах отбрасывали свет на серую тушу грузовика. «Оружейная лавка Бломберга» находилась в середине улицы, водитель остановил машину напротив входа в лавку, на противоположной стороне Прагерштрассе, следуя указаниям мальчика. Выключив фары, водитель и Клаус, предупредив парней в кузове, вылезли из кабины и направились к магазину. Хозяин вместе с двумя рослыми мужчинами закрывали ставни на окнах и вешали замки. Увидев двух незнакомцев, направляющихся к его заведению, он окликнул еще двоих своих охранников, которые курили возле магазинного склада.
   - Здравствуйте, господин Бломберг, мы вероятно заплутали, далеко ли до Вецлара? (первое, что пришло в голову юноше – город, где в трактире он расправился с троицей полицейских ищеек)
Бломберг громко рассмеялся.
   - Еще как далеко, Вецлар на севере, несколько сотен километров отсюда! Вы находитесь во Франкфурте, район Нидер-Эшбах. Передай своему хозяину, чтобы он выдрал тебя как следует, за твое полное незнание маршрута.
   - Я передам отцу Ваши слова. Уверен, он задаст мне трёпку. Теперь груз пропадет, боюсь, что разорю своего старика, - ответил мальчик и потер кулаком глаза, будто готовясь зарыдать.
Бломберг поинтересовался, что за ценный груз везет он в Вецлар.
    - Охотничьи ружья из города Зуль, - чуть слышно ответил мальчик.
Глаза оружейного торговца блеснули и округлились.
   - Зуль??? Интересно, а какой марки? У тебя есть накладные бумаги на груз?
Клаус извлек из кармана промасленный кусочек бумаги со штампом, тот самый, с которого рисовал на грузовике.
Бломберг, едва разглядев штамп, чуть ли не подпрыгнул на месте, зазвенев замочными ключами.
    - Мальчик мой, это же «Зимсон»! Сам Господь Бог послал тебя ко мне с твоим драгоценным грузом. Я куплю все твои ружья по очень хорошей цене, не сомневайся. Скорее выгружай их у магазина, я осмотрю твоих «красавцев» и тот час же расплачусь с тобой.
     - Нет, нет, что Вы, господин Бломберг, я не могу продать их Вам! Человек отца в Вецларе ожидает их, я не могу привезти ему пустые ящики. Заказчики будут в бешенстве.
Бломберг по-отечески взял Клауса за плечи.
     - Мальчик мой, заказчики не дождутся в срок эти стволы и купят их в другом месте. Отец твой останется без гроша и испортит свою репутацию. Я дам тебе не только хорошие деньги за эти ружья, но и письменные рекомендации от «Оружейного союза торговцев Франкфурта и Майнца». Наверное, и не слышал про такой?
Клаус прикинулся болваном и пожал плечами.
    - Уверяю тебя, мальчик, твой отец станет еще известнее в кругах охотников и знатоков оружия.
Клаус почесал переносицу, и спустя минуту, дал положительный ответ.
    - Но учтите, господин Бломберг, я не намерен разгружать ящики посреди улицы, мне лишние глаза, ни к чему.
Торговец затряс копной волос на голове.
    - Конечно, никаких вопросов! Мои ребята за минуту разгрузят твой товар у склада и…
    - А Вы проследите, чтобы они ничего не уронили и не испортили!  - Клаус хищно посмотрел на Бломберга.
Ворота складского двора распахнулись перед «адлером» и «троянский конь» въехал на территорию Бломберга. Как и предполагал юноша, охрана торговца, засучив рукава, в одних рубахах и брюках, подошла к дверям, Бломберг стоял впереди них, потирая руки от такого «подарка» судьбы. Клаус вылез из кабины с ключами от дверного замка. Охранники и Бломберг сделали шаг назад от дверей, пропуская юношу.
Сняв замок с дверей, мальчик с силой распахнул их, прижавшись к борту грузовика. Но улица Прагерштрассе почти осталась безмолвной. Лишь гусиные перья полетели из дверного проема, сопровождая рой свинцовых пчел. Мальчик внес в операцию одно маленькое, но эффектное дополнение. Раздал бойцам с револьверами… диванные подушки для ног из учреждения «мадам Этикет». Выстрелы револьверов, заглушаемые этой простой хитростью, напоминали удар палкой по пыльному ковру. Тем не менее, пули летели точно, поражая охрану Бломберга в грудь и голову. Раненый в плечо Бломберг рухнул на землю, и пополз к двери своей лавки, из его раскрытого рта вырывалось что-то нечленораздельное, булькающее, черная полоса тянулась по земле вслед, оставляя алчному торговцу считанные минуты жизни. Клаус взял простреленную подушку у одного из парней Фрица, молча, догнал Бломберга, и, приставив к затылку умирающего свое «новшество», дважды нажал на спуск «браунинга». Торговец дернул головой, и затих.
Трупы Бломберга и его охранников, по указанию мальчика, бойцы отнесли на склад. «Адлер» загнали на задний двор лавки, погасив фары. Водитель остался в кабине.
Парни Фрица стояли возле прилавка, перезаряжая револьверы и разглядывая охотничьи ружья и головы диких животных, развешанных по стенам заведения покойного Бломберга. Клаус залез на прилавок, и смотрел на напольные часы. Стрелки циферблата показывали начало восьмого.
  - Парни, вы не знаете, пулеметы привезут на одной машине, или на нескольких? – обратился он к своим «подопечным»
Те, посмотрев друг на друга, пожали плечами.
 - Ясно, Фриц предоставляет максимум информации, дело-то плёвое! – с нотами сарказма произнес Клаус. Парни только моргали в ответ. Они не поняли его замечания.
Когда часы били половину восьмого, «помощники» Клауса сидели у окон, наблюдая улицу сквозь щели в ставнях. Мальчик сидел у входа, снаружи. Улица дышала вечерней тишиной недолго. Грузовик с ярко горящими фарами двигался с восточной стороны улицы, к оружейной лавке. Это был армейский «даймлер» с длинным фанерным кузовом, в кабине были видны фигуры двоих людей. Один из помощников вышел на улицу и вместе с Клаусом направился навстречу гостям. Грузовик остановился возле лавки, водитель остался в кабине, а его сопровождающий вылез и подошел к Клаусу.
    - Парень, ты от Бломберга? Где он? Он мне должен кое-что передать, я ему груз доставил.
«Хорошо», - ответил мальчик и махнул в сторону лавки.
В тот же момент, его помощник распахнул кабину «даймлера» и со всей силы всадил нож в шею водителя. Сопровождающий повернулся на звук открывшейся двери автомобиля, но сразу получил пулю в позвоночник из пистолета Клауса. Негромкий хлопок, видимо, не нарушил сон местных жителей, поскольку ни одно в одном окне не загорелся свет. Выбежавшие бойцы из лавки, оттащили тела на склад, где добили «гостей».
Водитель «адлера», брезгливо сплюнув в сторону, залез в залитую кровью кабину чуждой ему техники, и спустя минуту, «даймлер» стоял уже на складском дворе.
К безумной радости юноши, в кузове находились все три ящика с уложенными в них пулеметами. Разрезав промасленную бумагу, бандиты стали осматривать диковинную военную технику. Стволы пулеметов напоминали печные трубы, с выступающими дульными срезами, на которые были наварены что-то наподобие круглого щитка. Механизм был закрыт в продолговатые короба, с вырезом по патронную ленту, и двумя рукоятками, внешне схожие с дверными ручками. Массивные стальные опоры в виде салазок были сложены отдельно и покрыты толстым слоем оружейной смазки. В деревянных коробках, словно клубок змей, были свернуты ленты с патронами, калибра полицейских карабинов. Ленты же источали гнилостный запах мешковины, влага попала вовнутрь, и она делала свой всеразрушающий труд.
  - Нам повезло, ребята,  - сказал водитель, взвешивая на ладонях свернутую пулеметную ленту.
  - С этим, хоть Имперский Банк Франкфурта захватывай и грабь! – ответил один из парней Фрица, - «быки» отродясь такой штуки не видели, разбегутся от первого залпа.
Клаус молчал, он бегло просматривал книжку, которая была вложена в каждый ящик, с описанием конструкции и правил использования.
Водитель подошел  к нему, и положил руку на плечо.
  - Парень, что за мысли кипят в твоей беспокойной голове? Нам пора ехать назад, в Нидеррад. Мы должны вернуться до рассвета, так сказал Принц.
Мальчик убрал руку водителя.
  - Я не Принц, и он мне не начальник. Скажите мне, ребята, все мы делаем одно дело, так?
Парни Фрица закивали головами. Водитель тоже согласился.
  - Наше общее дело, отобрать это оружие у наших врагов «северян»-венгров, так ведь?
  - Все верно, Клаус, но к чему ты клонишь?  - водитель прищурил глаза, он не понимал своего «начальника».
  - К тому, что общая цель – уничтожить врагов нашего главаря, Рата, если не ошибаюсь, и очистить Нидер-Эшбах от мадьярских свиней и беглых должников. А сделать это можно только ударив единожды, и истребив всех сразу, в одном месте!
  - Где? – почти хором рявкнули его «помощники».
Клаус вытащил из кармана приглашение на свадьбу и положил на ствол пулемета.
  - В одном месте, всех сразу! – ответил он.
Казалось, снаружи должен был грянуть гром, и небо разрезать молнией. Но вместо грозы, в лавке воцарилась гробовая тишина. Все опустили глаза и смотрели в пол. Они поняли, к чему вел разговор мальчик, они знали, что произойдет, если это грозное оружие попадет в руки Принца, и какая судьба ждет их главаря – Рата. Не раздумываясь, бандиты своими руками расчистят путь к власти для хитрого Принца, уничтожив не «северных» паразитов на теле Франкфурта, а людей Рата, то есть коренных жителей их родного города. А люди Фрица для Принца – расходный материал, он избавится от них в любой момент.
Водитель протянул руку Клаусу.
   - Я с тобой, юноша, сделаем то, что должны были сделать давно. Вы, парни, со мной?
Бандиты Фрица вышли вперед, протягивая руки мальчику. Решено, назад пути уже не будет.
   - Какой у нас план? – спросил один из них.
План?? Мальчик прекрасно понимал, что из-за свадьбы дочери главаря «северных», к отелю «Маркграф» стянута вся окрестная полиция, вооруженная до зубов. К тому же, отвлекающая информация о том, что люди Матиаса прибудут, как незваные гости, и это добавит стволов вокруг отеля. Сейчас нужно действовать по взрослому - в лобовую, как со «старшими» из Ганзы не получится, значит опять хитрость.
    - Клаус, а если также сделать? – прервал его размышления один из парней Фрица.
Мальчик кивнул головой, он готов был выслушать бандита, не одному же ему природа подарила извилины в голове нужной длины.
    - Что на свадьбе подают в последнюю очередь? – обратился парень к окружающим.
  - Торт!!! – хором ответили ему водитель и Клаус.
  - Вот именно, если мы скажем «синемундирным» что везем сект, они потребуют дюжину бутылок, если мясо – утащат целый окорок, но когда мальчик-повар заикнется о торте, - запустить свою поганую лапу в столь ценное лакомство не рискнет даже начальник полиции Франкфурта. Это должно сработать.
Юноша был  в восторге: прекрасная идея, а главное - они останутся незамеченными до самого конца свадьбы.
Спустя двадцать минут парни Фрица уже устанавливали пулеметы на стальные салазки, привинчивая болты и прицельные механизмы, следуя четким указаниям мальчика. Клаус внимательно прочел инструкцию к оружию, и не хотел, чтобы оно дало осечку в самый неподходящий момент.
   - Каждый пусть возьмет по канистре воды, эти стальные мерзавцы без воды перегреваются, будьте готовы залить воду в эти кожухи,  – мальчик отвинтил пробки и показал, куда заливать воду, - и тщательно набивайте ленты патронами, удалите ненужную смазку тряпками.
Через час в кузов «адлера» загрузили пулеметы, в ноги поставили канистры с шлангами, и каждый из парней дослал патрон в патронник оружия. Четвертый был наготове менять ленты.
    - Тесно, обзор из кузова очень узкий, - пожаловался мальчику один из парней.
Водитель его успокоил.
    - Я буду крутить руль в нужную сторону, кузов вместе с вами будет перемещаться то левее, то правее. Идет?
Парни кивнули.
    - Клаус, а что делать с ищейками, они же сбегутся на эту бойню?
Мальчик повернулся к парням в кузове:
    - Оставьте пару лент на наш отход. Удирать будем быстро: машину бросим на Прагерштрассе, домой вернемся на армейском «даймлере», форму с убитых сняли?
 Пулеметчики выкатили глаза.
   - Ладно, после. Водитель - твоя роль не менее важна, от тебя зависит, вернемся ли мы домой живыми или в мешках!
   - За это не беспокойся. Доедем с ветерком. Меня, кстати, Эрихом звать.
Клаус захлопнул двери кузова.
   - Гробовщику расскажешь. Поехали.
«Адлер», прибавив около 200 килограммов груза, ехал медленно, подвеска треском напоминала водителю, что любая неосторожность на дороге, и она проявит свою капризность.
Полиции на улицах Нидер-Эшбаха не было. Фонари тускло освещали дорогу, веки Клауса слипались, дремота нагрянула внезапно. Водитель не стал будить мальчика, кругом было тихо. Указатели на фонарных столбах указывали путь, и спустя полчаса «адлер», визгнув тормозами, остановился.
   - Приехали, - сказал водитель и тронул Клауса за плечо.
Юноша открыл глаза. Роскошное трёхэтажное здание ослепляло множеством огней, в окнах горел свет, с внутреннего двора были слышны переливы музыкальных инструментов и громкие голоса. Свадьба была в самом разгаре – несомненно. Вдоль забора, словно часовые шагали «синемундирные», только у входных ворот их было не меньше дюжины. У нескольких за плечами висел карабин, на ремнях остальных отливала лаком кобура револьвера или был повязан сабельный темляк.
   - Подготовились «ищейки», как попадем вовнутрь? – водитель посмотрел на Клауса.
Мальчик показал рукой, что следует заехать с заднего двора.
Полиция спокойно отнеслась к странному автомобилю, выехавшему неизвестно откуда, лишь один из «быков» сложенными крест-накрест руками показал водителю, что проезд в отель закрыт.
На заднем дворе у ворот дымили сигарами двое полицейских. Увидев приближающийся автомобиль, один выбежал ему навстречу и жестом правой руки потребовал остановиться. Водитель плавно затормозил.
   - Куда направляетесь, не видите, отель закрыт на праздничное мероприятие, - пробормотал молодой «ищейка», засунув свой нос окно водителя.
   - Мы не пустыми руками, господин полицмейстер, у нас приглашение на данное торжество.
Клаус протянул приглашение на свадьбу, выданное механиком и Фрицем.
   - Хм, посмотрим, вообще-то все гости прибыли, - ответил полицейский и внимательно стал читать бумагу. Его напарник подошел к машине и поднес фонарь к бумаге.
Прошло менее минуты, после чего «ищейки» вернули приглашение.
   - Что за груз везёте в кузове? – спросил тот, что держал в руках фонарь, и при этом похлопал ладонью по кузову.
Клаус вылез из окна и крикнул что есть мочи:
    - Мерзавцы, вы что, не понимаете, что если мы не успеем доставить свадебный торт господину Радеку в срок, он вам отрежет уши и носы, а мою пекарню спалит дотла!!!
«Быки» отпрянули назад, такого дерзкого ответа они явно не ожидали. По их лицам было видно, что они осознали всю важность груза, и схватившись за носы, рванули к воротам.
После перебранки со звоном ключей, ворота распахнулись, и водитель завел двигатель.
Проезжая мимо оторопевших «ищеек» Клаус приложил руку к своему кепи  -в ответ, испуганные «блюстители закона» вытянулись струной по стойке «смирно».
Проехав к складу, Клаус выскочил из кабины и выглянул во внутренний двор. 

За время существования Ганзы, Клаус не видел такого количества людей, собравшихся в одном месте. Мужчины были вооружены бокалами с пенным сектом и сигарами, девушки и престарелые дамы одеты в пышные платья, причудливые шляпки едва прикрывали диковинные прически. Часть гостей уплетала закуски за столом огромных размеров, остальные танцевали поодаль, два десятка музыкантов заставляли их кружиться в вальсе (это единственный танец, который знал Клаус, однажды Тилли пыталась научить воришку некоторым движениям, но мальчик не поддался).    
В центре стола сидел сам Иштван Радек, держа дочь за руку. Ее супруг, молодой человек разговаривал с друзьями. На молодожёнах были традиционные мадьярские наряды, молодой супруг был облачен в широкую белую рубаху с огромными кружевными рукавами, накидку травяного цвета отороченную овечьей шерстью, и причудливую шляпу с перьями. Дочь Радека утопала в разноцветных переливах платья, с трудом удерживая голову прямо, под цветочным венком, невероятных размеров.
Охрана Радека была немногочисленна, но держалась за спиной своего начальника. Клаус насчитал десяток бандитов, одетых в рабочие куртки и серые брюки. Расстегнутые и оттопыренные полы курток свидетельствовали о том, что охрана была при оружии.
Медлить было нельзя, «ищейки» впустившие грузовик, могли сообщить о прибытии «торта», который уже мог находиться на кухне отеля. Клаус застегнул куртку, верхнюю пуговицу рубашки и вышел к празднующим бандитам и их гостям.
   - Приветствую всех на этом замечательном празднике, - громко воскликнул юноша.
Оркестр смолк. Танцующие пары остановились и посмотрели на незнакомца. Иштван Радек и его дочь встали из-за стола.
   - Вашему вниманию будет представлен подарок от щедрых горожан Франкфурта, прекрасный свадебный торт для господина Радека и его дочери, ручной работы пекарни… «Клаус и сын» нашего славного города. Торт настолько велик и безупречен, что пришлось везти его через весь город на грузовике!
Иштван улыбнулся. Среди гостей послышался негромкий смех.   
  - …И что бы запечатлеть этот момент я с разрешения господина Радека и его прекрасной дочери попрошу родственников и близких друзей молодой пары собраться поближе, за одним столом.
Иштван кивнул, его охрана помогла расставить стулья поближе к «хозяину» и часть гостей стали рассаживаться на «почетном ложе». Клаус быстрыми шагами устремился к грузовику, ждавшего его команды за складом.
  - Поехали! – крикнул он водителю, и запрыгнул на подножку, вцепившись в дверь. Водитель крутанул стартер, и выехал во внутренний двор. Клаус кулаком трижды стукнул в стенку кузова. Раздались характерные щелчки затворов. Крутанув руль, двери кузова оказались напротив стола с гостями в нескольких метрах.
  - Итак, - крикнул Клаус, - гости и родственники готовы к подарку? Похлопаем дружно!
Как только общий гомон слился с хлопками ладоней, юноша рванул двери «адлера» и прыгнул в сторону.
Словно брызги слюны бешеной собаки рванула навстречу гостям дьявольская сталь. Бешеное рычание пулеметов оглушило мальчика, и он откатился от колес грузовика. Приоткрыв один глаз, он увидел только перекошенное лицо Иштвана, схватившегося за грудь молодого мужа, и всплеск рук гостей в белоснежных перчатках.
Пулемёты били точно, пули прошивали опрокинутые столы  и стулья, старуха Смерть срезала своей косой жизни, словно спелые колосья. Звуки протяжных и коротких очередей сливались воедино, не давая передышки огнедышащим монстрам, заряжающий пулеметы парень делал свою работу исправно. Когда в центре стола не осталось никого, водитель, словно видя это, повернул кузов в правую сторону двора, где задыхаясь от давки, гости пытались укрыться в беседках и за перевернутыми летними столиками. Клаус уже не мог остановить парней Фрица, они истребляли всех, кто попадал на мушку их пулеметов. Закрыв ладонями уши, Клаус уткнул лицо в траву. Он просто ждал конца.
Пулеметы замолчали. Внутренний двор превратился в чертоги мясника. Кровь окрасила траву в багряные тона, тела убитых черными каплями были разбросаны по всей территории, покойники застыли в самых страшных позах, умирающие крючьями пальцев рвали землю и одежду, извиваясь в агонии. Медлить было нельзя, но Клаус не мог поднять голову, словно неведомая сила удерживала его у земли.
Водитель выскочил из грузовика, подхватил юношу одной рукой, а другой захлопнул двери грузовика.
Ворота заднего двора рухнули под напором машины, рвущейся на свободу. Обезумевшие от происходящего полицейские дрожащими руками расстегивали кобуры, но револьверы падали из их рук, лишь единицы, сделали пару залпов в кузов уезжавшего грузовика из карабинов, но были скошены колючими пулеметными очередями сквозь деревянные двери. «Адлер» рычал, извергая хрипы двигателя и протяжные вопли рессор по каменным улицам Нидер-Эшбаха.
Клаус не понимал, что происходит. Он был в бреду. Его мысли кружились в карусели безумия и страха. ОН сотворил все это. ОН разорвал историю города. Он не знал, в кого превратился. Перед глазами пролетали лица Тилли, Роланда, Георга, отца, Луки, Эрнста, «старших», но не было его лица. Оно было стерто из его мыслей, похоронено в шахте Ганзы, в тесном «Берлебурге», и растоптано в этом городе.
   - Да будет так… Прощай, мой гордый дух! – едва слышно произнес Клаус.
Водитель потрепал волосы ладонью.
   - Всё хорошо, мой мальчик. Уже почти дома, почти дома…


                { ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ}

Исповедь «Еретика»

Церковь святого Марка была заколочена досками после пожара. Настоятель успел вынести некоторую утварь из алтарной части, но огонь поглотил все остальное. Прихожане мало чем могли помочь, денег никогда не было и во время служб. Нищета и голод соседствовали с этим зданием, поэтому бродяги и крысы стали постоянными обитателями дома Господа. Надпись «Здесь Христос умер дважды» отпугивала даже полицию во время рейдов по подобным местам.
У заколоченной двери мирно дремала кошка. Когда молодой человек сбросил мешок с мучной «добычей» на ступени, она вскочила от шума и бросилась в заросли.   
Сняв  с головы кепку, юноша провел по густым русым волосам пальцами, словно гребенкой, и дважды постучал в дверь.
    - Кто там? – услышал он хриплый голос, - сейчас кирпичом по голове двину!
Парень улыбнулся и громко ответил:
    - Я – твой завтрак, и возможно последний.
Дверь с треском распахнулась, освободив обломанные концы гвоздей, и юноша протиснулся с «добычей» вовнутрь.
Его окружили двое мужчин, один выхватил мешок из рук, другой пожал руку.
     - Клаус, ты больше так не пугай, заходи со двора, в Кальбахе облавы и днем и ночью, а ты нагло в дверь стучишь. А если бы мы тебя ножом пощупали?  - сказал один из них, отламывая от свежей буханки горбушку.
     - Тогда получили бы пулю промеж лопаток, - рассмеялся юноша.
Он взял кружку с дымящейся жидкостью из рук второго и сел на обугленную лавку.
     - Сегодня хлеб опять с опозданием привезли, еще и солдаты охраняли булочную, старик Фишер совсем из ума выжил, охраняя свои буханки.
      -  Скоро он у ворот пулемет поставит, - ответил его товарищ, заколачивая дверь.
Клаус отхлебнул горячую жидкость, по вкусу напоминающую второсортный кофе, и откинулся на спинке скамьи. «Возможно, и пулемёт», - подумал он.
Уже не мальчик, но всё еще вор, Клаус продолжал жить во Франкфурте, назло врагам и полиции. А врагов за это время набралось немало. Когда обезумевшего мальчика бандиты привезли к Матиасу и рассказали, что произошло на свадьбе Радека, он не поверил. Лишь утром, когда полиция и императорская гвардия заполонила улицы Франкфурта, Матиас осознал все произошедшее. Продажные полицейские, позабыв про все договоренности и «платы», хватали всех подряд, главарей и их приспешников, районы города захлестнула волна насилия и расстрелов, рука кайзера не щадила бандитов. Районы города остались без вожаков – Нойманна схватили на Центральном рынке Борнхайма, попытка выхватить револьвер у офицера закончилась неудачно – кирасиры изрубили его палашами на глазах лавочников. Одним из тех, кто занес оружие над головой «короля карманников» был лейтенант Франц Кёниг, да, именно он, должник и спившийся кавалерист, который был должен не одну сотню марок и Рату, и Нойманну. Спустя неделю, он исчез из города, опасаясь мести людей из окружения главаря Борнхайма. Англичанина Телфорда схватили дома, когда он уплетал утреннюю порцию пудинга,  рыжий ростовщик даже не встал со стула, когда полицейские выбивали двери его дома. Благодаря его связям и внушительной сумме, «пожертвованной» шефу полиции, «рыжий» поданный Туманного Альбиона по приговору Высшего имперского суда угодил на 3 года в Моабитскую тюрьму Берлина, где, находясь в одиночной камере, сошел с ума. В начале 1915 года, он, и несколько других заключенных, подданных Британии, были расстреляны конвоирами на единственной, за весь срок заключения, прогулке. По слухам, он пытался делать себе пудинг даже из штукатурки.
Что касается Принца, то его замысел был раскрыт Матиасом, и бандит, годами, державший Нидеррад в страхе, бежал на север. Люди Рата обнаружили его в порту Ростока, когда тот пытался пробраться «зайцем» на торговый корабль. Моряки, поднимая якорь, обнаружили его тело, привязанное веревкой к якорной цепи.
О судьбе «северных», оставшись без главаря, известно немногое, они были рассеяны по всему Бад-Хомбургу, где их без особых усилий отлавливали ищейки и солдаты.
Единственными, кто уцелел в этом хаосе, был Матиас Шонунг и Клаус Телльхайм. Пулемёты, украденные у мадьяр, были утоплены в Майне, поскольку попытка продать их, была равноценна самоубийству. Пальмовый сад отныне был небезопасным местом, и бандиты перебрались в Кальбах, в руины сгоревшей церкви святого Марка.
Потушила, зажженное Клаусом, пламя облав и убийств во Франкфурте, начавшаяся война в Европе. В этой бойню была вовлечена вся Европа, Российская империя, Африка и Америка. Заботами полиции стали не бандиты и уголовники, а дезертиры и шпионы, которыми Германская империя была наводнена.
В январе тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда Западный фронт трещал по швам, а пятнадцатилетние мальчишки были не в силах таскать солдатский ранец и тысячами гибли на французской и бельгийской земле, в церкви святого Марка к бандитам присоединился дезертир, рядовой сто двенадцатого Гессенского пехотного полка Мартин Ламмер, тот самый «француз Клод», который помог Клаусу попасть во Франкфурт. Все молодые железнодорожные рабочие были призваны в германскую армию, и Клод не стал исключением. Хлебнув летом тысяча девятьсот семнадцатого года горчичного газа, и чудом выжив в антисанитарии госпиталей, Мартин твердо решил, что в окопы он уже не вернется. Как он сумел добраться до дома, он сам не помнил. Польза от него была – Клод, пробирался по ночам на вокзал, и узнавал у знакомых железнодорожников, чем можно поживится в том, или ином составе. Дальше – в дело вступал Клаус и его умелые руки. Рат, по сути, был бесполезен, но он оставался «хозяином» районов Дорнбуш-Кальбах, и его авторитет здесь был непоколебим. Да и Клаусу с Клодом спокойнее было находиться рядом с ним.
Отломив кусок хлеба, юноша сел у заколоченного окна, уплетая свой завтрак. Зубы рвали пресную мякоть, вкус был омерзителен, одному Богу было известно, из чего он был изготовлен. Пшеничная мука была в дефиците, и хлеб пекли, добавляя овес и ржаную муку, перемешивая с шелухой и прочими отрубями. Единственное, что спасало этот кулинарный уродец, это свежесть и тепло. Спустя сутки, хлебные куски превращались в камни, сродни тех, что покрывали улицы и мостовые.
  - Клод, ты был сегодня на вокзале?  - обратился Клаус к железнодорожнику, проглотив последний кусок мучного.
Француз кивнул.
  - Состав прибывает сегодня в половину двенадцатого. Охрана  - восемь человек.
Матиас оживился. Вкус хлеба мог перебить только вкус добычи и нового дела.
   - Отличные новости, Клод, ты узнал, что в составе будет? Продукты, оружие?
   - Узнал. Раненые. Много раненых.
Рат со всей силой ударил ногой по скамье, на которой сидел Клод.
   - Собака! Зачем мне твои раненые, тебя отправили узнать, когда прибудет состав с каким-либо имуществом, а не с калеками и сумасшедшими!
Клаус вскочил и схватил бандита за руку.
   - Успокойся, Рат, не кричи на него. Он прав, в этот город кроме фронтовых поездов мало что прибывает. У нас заканчиваются запасы, патронов не осталось почти, нужно искать другие способы поживиться в этом городе. Или уезжать в другой.
Матиас замотал головой. Бросить свой город он не собирался. Пусть в Кальбахе не осталось почти никого, кто платил бандиту, но бегство он не рассматривал. Попытки убедить его заканчивались безрезультатно.
  - Я уже сказал, я никуда отсюда никуда не уйду. Это мой район, моя территория.
Клод махнул рукой.
  - Здесь у тебя остались в подчинении одни крысы да ветер, ты здесь сдохнешь или тебя выловят синемундирные.
 - Мне плевать, я свое слово сказал. Я вас не держу.
Они сидели в тишине несколько минут. Предложить было нечего. Клаус вытащил «браунинг», пересчитал патроны. Шесть штук. На небольшую авантюру хватит. У Рата револьвер-это еще шесть. Бежать из города рискованно, военные патрули бродят по окраинам, они всадят пулю в затылок каждому, кого поймают без документов.
  - Железнодорожная касса! – воскликнул Клод.
Матиас и Клаус повернулись к нему.
  - Что ты имеешь в виду? – спросил юноша, - она пустует, если в город не приходит грузовых составов.
  - Не совсем. Если грузы не приходят, там находится жалование служащих вокзала и начальника. В конце месяца там может скопиться двести или триста марок. Неплохо для одного раза.
  - А кто её охраняет? – уточнил Матиас, - если полиция, то дело гиблое, нас перестреляют, не успеем мы дойти до комнаты с сейфом.
  - Нет, - покачал головой железнодорожник, - сейф бережет секретарь, у него ключ от него. Дело нескольких минут, главное уйти, пока они не подняли шум. Сегодня будет большая разгрузка раненых с Западного фронта, все служащие будут участвовать в ней. Это лучшее время.
Бандиты переглянулись. Решение было принято.
…………………………………………………………………………………….
Состав прибыл без опоздания. Двери вагонов распахнулись, фельдшеры начали выгружать тяжелораненых солдат, укладывая их на носилки и унося в здание вокзала. Клаус, уже не впервые наблюдал за перевозкой и разгрузкой раненых. Он лишний раз убедился в давно уже известной истине: раненый солдат склонен считать, что дело, в котором он ранен, - проиграно, и, кроме того, раненый обычно очень преувеличивает потери. Юноша общался  с обезумевшими солдатами, которые, глотая гнойный воздух заскорузлых бинтов, и облизывая запекшуюся кровь с губ, вопили, что в траншеях тысячу солдат накрывает одним снарядом, из сотни новичков к концу дня остается пятеро. Поэтому, помимо тяжелого впечатления от вида раненых, особенно тяжелораненых, разговор с ними производил на Клауса пессимистическое действие. Ему неоднократно приходилось видеть, когда офицеры отгоняли молодежь от эшелонов с ранеными, дабы не допускать пораженческих контактов и разговоров с ними. Клод рассказывал, что солдат обычно кормили отлично на всем пути следования, и отвратительно уже по прибытию. В пути, на станциях, к поезду приходили местные «солдатские общины» или просто отдельные люди, обычно горожане, с корзинами продуктов, овощами или жареной птицей, хлебом. Француз был свидетелем подобных трогательных сцен, когда люди, голодая, отдавали то немногое из припасов, раненым солдатам. А поглотительные способности их были совершенно безграничны. Доктора, вспоминал Клод, взывали к осторожности, но санитары всячески старались накормить своих больных.
Вокзал Франкфурта был переоборудован в перевязочный лазарет, потому что все ближайшие больницы уже были переполнены. Однажды начальнику одного из санитарных поездов пришла в голову блестящая мысль. Известно, что одеяла раненых были настолько покрыты вшами, что даже меняли цвет. Он распорядился выложить их вдоль рельс, и паровоз, медленно проходя мимо них, обдавал их парами через особую трубу. Сильная струя перегретого пара буквально сметала кучи вшей! С тех пор, подобный способ применялся повсеместно. Этот состав не стал исключением. Как только один из фельдшеров стал собирать одеяла,  Матиас и Клаус подхватили носилки с безногим капралом. Пропитанные кровью бинты вызывали тошноту у юноши, он смог выдохнуть, только отвернув голову в сторону. Сопровождал их Клод, на нем была  полевая шинель, погоны он отпорол, чтобы не было лишних вопросов. Двое молодых солдат, охранявших здание, не остановили их, они даже придержали двери, когда троица проносили раненого вовнутрь.
Вокзал изменился. Скамейки в зале ожидания были свалены в одну кучу вдоль стены. Койки с солдатами стояли настолько близко друг к другу, что пройти между ними с носилками удалось только боком, удерживая безногого капрала на вытянутых руках.
  - Куда его ставить? – спросил Клод у одного из фельдшеров, делающего перевязку.
  - Если после ампутации, тогда наверх, на второй этаж, там ему сделают укол.
Клод кивнул головой на лестницу, ведущую  на второй этаж.
  - Там кассы и кабинет начальника вокзала, - сказал он шёпотом бандитам, - оставим этого калеку доктору, и сразу в секретарскую.
Второй этаж был забит до отказа. На полу, в бреду ворочались исколотые морфином тяжелораненые, из дверей буфета, с прибитой табличкой «Операционная», доносились крики и звуки лязгающего металла инструментов хирурга, словно с адской кухни. Матиас опустил носилки у дверей. Клаус прикрыл нос рукавом, тяжелый запах крови операционной было невозможно выносить.
  - Быстрее, иначе меня стошнит, - крикнул он Французу.
Они прошли до конца коридора. У дверей кабинета секретаря на стуле сидел солдат, держа на коленях винтовку. Матиас потянулся к револьверу, нужно было действовать быстро, лишний шум и конец всему задуманному. Он подбежал к охраннику и рукояткой оружия ударил со всей силой ему в грудь. Тот повалился на пол. Клаус успел подхватить его винтовку, и прикладом ударил в дверь. Она не поддалась. Тогда Клод, держа солдата за воротник шинели, словно тараном, навалился на дверь снова.
Дверные петли со звоном слетели, и троица ввалилась в помещение. Секретарь не успел ничего понять, лишь привстал со стула и потянулся рукой к ящику стола. Матиас дважды выстрелил ему в грудь, старика отбросило к стене. Спустя секунды в дверном проеме появился начальник станции. Он истошно закричал, увидев лежащего в крови секретаря. Пуля из «браунинга» Клауса пригвоздила его к дверному косяку, он упал на бок и застонал.
Клод вытащил из кармана секретаря ключ от сейфа, стоящего за его спиной. Повернув его в замочной скважине, дернул ручку дверцы. Полки были пусты. Не единой бумаги, не монетки. Рат вцепился в железнодорожника, награждая его ударами по голове и плечам.
  - Прекрати, нам нужно убираться отсюда! – крикнул Клаус, но не успел он схватить Матиаса за рукав куртки, как глухой удар по голове настиг самого юношу. Веки, словно черный занавес, опустились, и из горла вылетели кровавые сгустки. Клаус рухнул на пол.
……………………………………………………………………………………….
Открыв глаза, он увидел струйку тусклого света, пробивавшуюся сквозь отверстие в стене. Он поднял голову, глаза привыкали к окружавшей его темноте, очертания помещения, где он находился, постепенно прорисовывались. Комната, каменные стены, маленькое окошко у потолка. Сомнений не было, он был узником. Тяжелые шаги за стеной и звон ключей дополнили картину – полицейский участок!
Клаус потрогал затылок, пальцы вонзились в липкую массу. Волосы слиплись, превратившись в сплошную корку. Мучительно болела голова, ноги отказывались двигаться. С трудом, перебирая локтями, юноша отполз к стене.
Когда луч света фонаря проник в помещение камеры, у двери он услышал шаги. Царапнув металл, ключ повернулся в замке. Яркий свет ударил в глаза.
   - Вставай, недоносок, хватит спать! С тобой хотят поговорить, - раздался хриплый голос в дверном проёме.
Клаус не знал, откуда взялись силы в его конечностях, но он поднялся, и, держась за стену, вышел на голос.
Коридор был узкий, через каждые два-три метра находились двери камер с увесистыми замками на петлях. «Может, Матиас и Клод в одной из них?» - подумал вор, но конвоир толкал его в спину, не давая останавливаться, ни у одной из дверей.
Полицейский завел его в кабинет, где за столом сидел молодой мужчина, в синем мундире с погонами лейтенанта.
   - Разрешите, господин лейтенант? Я привел его, - обратился конвоир к «синемундирнику».
   - Благодарю, сержант, вы свободны, - ответил тот.
Клаус сел на стул напротив полицейского. Лейтенант пододвинул стакан с чаем к краю стола.
   - Прошу, промочите горло. Разговор будет длинным.
Клаус отхлебнул горячей жидкости, богато заправленной сахаром.
Полицейский извлек из стола лист бумаги.
   - Я – лейтенант Похл;, следователь Двенадцатого полицейского участка Нидеррад, я веду Ваше дело. Будем знакомы. Ваши имя и фамилия?
   - Клаус Телльхайм.
Следователь записал на листе бумаги его фамилию и имя.
   - Полных лет столько?
Клаус хотел было солгать, но смысла уже не было в этом.
   - Двадцать два года.
   - Хорошо, так и запишем.      
Когда лейтенант спросил, где Клаус родился, конечно же юноша соврал. Чтобы ему не грозило, но Ганза и «Берлебург» остались в прошлом.
     - Родился в Франкфурте, на Леопольдштрассе. Родителей не помню, рос без них.
   - Хорошо, так и запишу – бродяжничал. Вы понимаете, ЧТО мы расследуем в отношении Вас и ваших друзей?
   - Догадываюсь.
Похл; раскрыл синюю папку, лежащую на его столе, и зачитал строки.
    - …В разбойном нападении на денежное хранилище железнодорожного вокзала, убийстве штатс-секретаря господина Фихлера, и причинении тяжких увечий начальнику станции господину Баккермайеру, незаконном ношении оружия и его применению в отношении указанных выше лиц, в укрывательстве дезертира германской армии рядового сто двенадцатого Гессенского пехотного полка Мартина Ламмера…
    - Можете не продолжать, - прервал его Клаус, - скажите сразу, когда меня повесят?
Следователь округлил глаза, юноша ничего не отрицал. Напротив, он знал, что ему грозит и хотел завершить всё следствие  сразу.
   - После предварительного расследования, вас повесят по приговору Высшего имперского суда, но мне необходимо уточнить некоторые детали…
   - Господин следователь, всё и так ясно, зачем расспросы?
Лейтенант поднял указательный палец вверх:
   - Таков порядок, прошу меня в дальнейшем меня не перебивать!
В течении двух последующих часов Клаус рассказал Похл; всю историю, утаив некоторые детали, которые могли привязать его к недавним событиям в Нидер-Эшбахе. Следователь все подробно записывал, изредка задавая вопросы, но в целом он показался Клаусу неплохим малым, несмотря на его форму и должность. Затем полицейский сверил его рассказ с записями Шонунга и Ламмера, и закрыл папку. Дело было завершено.
   - Рассмотрение Вашего  дела Высшим имперским судом будет на следующей неделе, Вас и Матиаса Шонунга. Рядовой Ламмер будет осужден Военным трибуналом за дезертирство, этого достаточно для высшей меры наказания. До этого момента вас обоих переведут в тюрьму Кёнигштайн. Сержант! Уведите!

Гостеприимство «королей»

Кёнигштайн – район на западе Франкфурта, ещё во времена Тридцатилетней войны, когда в городе, из-за притока беженцев, бушевала бубонная чума, здесь, в каменных особняках, напоминавших замки королей, прятались знатные лорды со своими семьями. Каждый дом был крепостью, голодные, заразные горожане не раз штурмовали эти исполины из гранита и известняка, но стены стояли прочно, оберегая хозяев.
Франкфуртский парламент, заседавший в церкви святого Павла, в одном из указов, распорядился всех врагов «мартовской революции» держать именно в Кенигштайне, где дома-крепости служили веками для любых нужд.
К началу тысяча девятьсот восемнадцатого года в Кенигштайне располагалась главная тюрьма для приговоренных к смертной казни.
Здание тюрьмы было построено, словно глыба айсберга. Не слишком высокие каменные стены, узкий двор и башни охраны, скрывали под собой многометровые казематы с лабиринтом переходов и туннелей. Узник, попавший в застенки Кенигштайна, даже получив возможность выбраться из камеры, не смог бы отыскать коридор, ведущий к выходу во двор, и был бы схвачен охраной, за долгие годы выучившей все потайные уголки этого сооружения.
Клауса привезли в Кёнигштайн рано утром. Двое охранников вели его в камеру, предварительно завязав глаза. Но юноша считал повороты и шаги, штольни и штреки серебряной шахты в Ганзе научили его ориентироваться в подземных лабиринтах, бандиты запоминали свой путь именно так, поскольку свет не всегда попадал с поверхности вовнутрь, а лампы и костры перемещались постоянно, подальше от мест, где были возможны обвалы.
   - Четыреста пятьдесят шесть…направо, четыреста пятьде… - шептал Клаус, прокладывая себе дорогу.
   - Что ты там бормочешь, собака? – рявкнул на него охранник, державший цепь от наручников, - молитва тебе не поможет, тут священников не бывает. Да и сидеть тебе всего неделю, а затем галстук на шею!
   - Пришли, - негромко сказал второй охранник,  - камера триста шестнадцать.
Зазвенел ключ в двери, камера открылась, и в этот момент юноша, получив сапогом под мягкую часть тела, влетел в каменное помещение.
   - Добро пожаловать в убежище «королей»! – услышал он за спиной. 
Клаус лежал на полу около часа, закрыв глаза. Затем он встал, руками потрогал стены, нашел кровать, сколоченную из наструганных досок и стол, на котором стояла миска с остатками воска. Воздух попадал в камеру из нишей в потолке, небрежно вырубленных в породе.
Затылок сильно жгло, боль не утихала, и Клаус решил применить единственное лекарственное средство от всех болезней – сон. Накрывшись шинелью, выданной конвоирами, он заснул.
Разбудил его голос охранника, гремящего связкой ключей у его двери.
   - Подъем, псина, ночь для тебя закончилась, его Высочество, кайзер, проявляет заботу к вашим гнилым душам, предлагая миску баланды. Время набить брюхо!
Юноша вышел из камеры, дверь охранник оставил открытой. По узкому коридору они прошли до конца, затем повернули налево и зашли небольшое помещение, размерами не более класса, в котором учился Клаус раньше. Вдоль помещения стояли крепко сколоченные столы, за которыми сидели такие же узники, в почерневших робах и шинелях. На столе стояли жестяные миски, в которых тускло горели восковые свечи. В свете были видны только лица узников и глиняные чашки, из которых они руками выскребали остатки еды.       
   - Садись, сейчас тебе принесут твою чашку. Советую, не знакомится с узниками, они далеко не все в своем уме!
Клаус сел за стол, напротив него сидел сухонький старичок, лет шестидесяти. Он жадно обсасывал пальцы, на которых прилипла каша. В миске его было пусто.
Охранник поставил миску с завтраком перед юношей.
  - Ешь! Другого не будет, -  сказал он и ушел в угол комнаты, где стоял бачок с едой и двое других охранников.
Клаус вытер руку о полы шинели, и зачерпнул каши из глиняной чашки. Немного обожгло пальцы, но голод был сильнее. На вкус она напоминала овсяную, но из прогорклой крупы и минимумом соли. Съев половину порции, Клаус поднял глаза на старика. Он смотрел на него, точнее на его миску. «Прожорливый старикан», - подумал про себя юноша, - «видимо ему тут тяжко приходится». Клаус поднес свою чашку к его глиняному черепку и вылил часть своей порции. Старик округлил глаза. Он не ожидал подобного поступка. Не сводя глаз с юноши, узник съел «подарок» незнакомца.
  - Как тебя зовут? – услышал Клаус в свою сторону.
Вор посмотрел на охранников, они были увлечены разговорами между собой и их, по-видимому, мало волновало происходящее за столом.
   - Клаус. Меня зовут Клаус, – едва слышно ответил юноша.
   - Ты смертник? Я тебя раньше не видел.
   - Да. На следующей неделе казнь. Что это за место?
Старик почесал свою бороденку, местами седую и с подпалинами.
    - «Убежище королей», тюрьма Кёнигштайн. Мерзкое место, где даже крысы брезгуют жить, а вши мерзнут в наших арестантских шинелях. Тебя за что сюда бросили?
   - Кассу дорожную ограбил, двух служащих на тот свет отправил.
   - Ясно. Не интересно.
Клаус сложил руки на груди. Старик явно сидел здесь не первый год.
     - А ты, вижу, ешь эту баланду дольше меня? Нравится?
     - Меня зовут Аркадий. Я родом из Российской империи. Служил у одного коммерсанта управляющим, пока не загремел сюда. Уже шестнадцать лет сижу. Плесенью покрываюсь. Кроме этой баланды ничего и не видел. На свет выводили в девятьсот четвертом, кажется, или пятом. Уже и не помню.
     - Я одного русского знал. Пастерович фамилия. Не слышал? Борисом звать. Мы вместе до Вецлара шли. Он родом из Москвы. Был там когда-нибудь?
Старик отрицательно замотал головой.
     - Нет, я из северных земель. Олонецкая губерния, вряд ли ты был там.
     - А как ты сюда попал?
Охранники поставили на стол бачок с кипятком, дурно пахнущий травой, а узники наполнили чашки, и, обжигаясь, стали хлебать утренний «чай». Старик и юноша наполнили свою посуду до краев.
     - Я в девятьсот первом году работал на чугуноплавильном заводе, старшим мастером. Коммерсант, который владел этим заводом, часто брал меня с собой, сюда, в Франкфурт и Кассель, мы продавали чугун и сырец на местные заводы. Сидели мы с товарищем в одном трактире, отмечая удачную сделку. Он был переводчиком у начальника. А дочка трактирщика, весь вечер строила нам глазки, всячески подливала вина в стакан, и ждала, когда мы уже окосеем и упадем. Наверное, кошелек умыкнуть собиралась.
     - Кошелек? Может просто ты ей понравился?  - Клаус не удержался, чтобы не спросить.
     - Не знаю. Теперь уже не узнать. В общем, поднялись мы в комнату с ним, а эта стервоза и туда бутылку несет. Мы ей говорим, «давай выпьем, как у нас в империи принято, за царя-императора, за его здоровье», и стакан целый наливаю. Она отказывалась, но стакан я влил в ее алые губы. Она порозовела, протягивает пустой, мол, ещё наливай. Я ей второй лью. Она - залпом. Бутылка уже кончается, а на окне стоит штоф, литра на три, ну и я из него полный стакан и плеснул. Она как хватит его, так и рухнула с кровати. Товарищ мой побледнел, хватает штоф, и тут я чувствую запах керосина, причём лампового. Я в  ужасе. Девка лежит на полу, не дышит. Мы ее под кровать затолкали. Думаем, что дальше. Товарищ предложил вызвать жандармов ваших, но что им сказать? Они заявят, что я отравил дочь хозяина трактира. И тогда – тюрьма. Не успел я переубедить товарища, он мне пустой бутылкой по голове «бац», и я рухнул рядом с этой чертовой куклой. Когда очнулся, следователь мне через переводчика уже объяснил суть вопроса. Коммерсанта с переводчиком как ветром сдуло. Меня сюда и бросили.
     - На шестнадцать лет? – изумленно спросил юноша. 
     - Меня когда наверх вывели, подышать, я сразу через стену полез. О чём думал, не знаю. Пальнули пару раз над головой, я и остановился. Старые кости в ногах, уже не убежишь. Мне за попытку побега годков и добавили, твари жандармские.
     -Да, Аркадий, интересная история.
 Старик допил из чашки свой «чай»
     - Ага, я бы сказал – поучительная. От баб всё беды, чертово семя. Чтобы ей на том свете вместо водички керосину лили с достатком!
Охранники подняли пустые бачки и крикнули:
     - По камерам, мрази, пиршество окончено. Узники, скрестив ладони за спиной, по одному стали выходить из-за столов в коридор.
     - Слышишь, парень, тебе свеча нужна? Я их из воску ляпаю, и ниток шинели.
Клаус качнул головой.
     - Только спичек всего шесть штук в коробке. Может, и отсырели уже. Мне охранник их отдал, три коробка с верхом.
Старик протянул юноше две самодельной свечки и спичечный коробок.
     - Экономь, хоть какой огонёк перед петлей! – добавил Аркадий, и поплелся в сторону своей камеры. Охранник подтолкнул Клауса в спину.
     - Друзей ищешь? Не выйдет. Тут смертники не задерживаются. На следующей неделе тебя веревочкой опутают. На помосте и друзей встретишь. Здесь смерти ждет даже двоюродный дядя его Высочества, так вот.
     - А откуда здесь родственник кайзера?
Охранник дернул рыжими усами.
     - От сырости.
Дверь камеры за юношей  захлопнулась.

Особая милость      
   
Дни шли однообразно. Мало отличалась и еда на единственной трапезе узников. Аркадий рассказывал Клаусу о своей стране озер и болот, о вековых соснах и лесах, полных дичи и рогатого зверя. О каменных исполинах, словно мантией, покрытых мхом и лишайником. Таинственное «Тулмозерье» впечатлило бандита, он в своих снах гулял по его скалистым холмам, пил чистую воду из хрустальных озер и лакомился «алой ягодой» с болот, оглядываясь только для того, чтобы не быть утопленным болотным сказочным лешим. Оранжево-красные закаты приятно слепили его, когда он возвращался из своих дальних походов за диким зверем. И для того, чтобы представить свечение засыпающего солнца северной страны, он зажигал свечу. На несколько минут, на сотни секунд, но ради чувства, что он жив. И тогда к нему приходила во снах Тилли, она целовала его в щёку, когда он лежал на ковре из душистых лесных цветов и изумрудного мха.
    - Подъем, смертник, последняя трапеза, - загрохотал голос в каменных стенах одиночной камеры.
За столом узники сидели также, не сдвинувшись ни на сантиметр в сторону. Аркадий подмигнул Клаусу, и тот сел напротив, пододвинув чашку с кашей.
    - Сегодня, его Высочество, император Вильгельм, в честь своего дня рождения, дарит вашим грешным душам немного хлеба из пекарен Франкфурта, ешьте его и вспоминайте, мрази, добрым словом нашего великого кайзера.
Хлеб был настоящим подарком, и даже его кислый запах казался узникам дорогим ароматом духов. Каждому досталось по ломтю величиной с ладонь, ещё крепкие зубы рвали кислую мякоть в гробовой тишине. Корочку с остатками мякиша Клаус отдал Аркадию.
  - Спасибо тебе, старик, что украсил своими историями мои последние дни. Я замолвлю за тебя словечко перед Творцом.
   - Лучше приложись калёным прутом по спине этой распутной девицы, когда её встретишь там. Скажи ей, что Аркадий скоро с ней встретится и отдаст должок!
Клаус улыбнулся.
  - Хорошо, старик, сделаю всё, что в моих силах.
Разговор юноши прервал охранник, вбежавший в помещение их «трапезной». Он отдал бумагу коридорным, и те, прочитав, переглянулись.
  - Узники, слушать меня внимательно! Все, кому от двадцати до сорока лет отроду, немедленно заканчивать завтрак и выйти в коридор.
Клаус уставился на старика. Тот пожал плечами. Раньше подобного не случалось.
Клаус вышел в коридор. У стены стояло около двадцати человек. Он встал в один ряд вместе с ними.
Группу заключенных конвоиры повели по коридорам и казематам, минуя один переход за другим. Клаус считал шаги, сердце билось все сильнее. «Это дорога наверх», - шепотом говорили узники друг другу.
Дневной свет ослепил их, когда заключенные вышли во двор. Прикрывая глаза ладонями, они толпились в центре двора тюрьмы, наступая друг другу на ноги и негромко ругаясь. Клаус пробыл в застенках неделю, и глаза быстро вернули его в реальность, а лёгкие наполнились свежим воздухом, избавившись от сырости, запаха нечистот и плесневелых испарений.      
Двор все заполнялся узниками, их лица были серого цвета, лохматые бороды и клочья волос торчали из-под немногочисленных головных уборов.
Перед ними вышел офицер, в стальном шлеме и серой шинели. Он оглядел узников и крикнул:
    - Узники Кёнигштайна, сегодня для вас особенный день! Его Высочество, кайзер Вильгельм, предлагает вам, собакам, особую милость. Наши победоносные армии начинают свое шествие к Парижу, но многие верные сыны отечества лежат в сырой земле, и Западному фронту не хватает храбрых воинов. И хотя ваши жизни не стоят и одного германского солдата, наш любимый кайзер предлагает вам вступить в ряды его славного войска. Это ваш шанс искупить вину за преступную жизнь, которая привела вас сюда, и закончить её, как подобает каждому подданному нашей великой империи. Те, кто выбирает смерть на виселице или в казематах Кёнигштайна, приказываю вернуться обратно. Остальные, пусть выходят из ворот. Времени на раздумье у вас нет!
Офицер направился к воротам тюрьмы, несколько солдат с винтовками шли за ним.
Толпа узников пришла в движение, несколько десятков человек направились к охранникам, открывшим двери казематов. Они не решились закончить свою жизнь под вражескими пулями. Все остальные – направились к воротам. По обеим сторонам этой серой колонны шли охранники с карабинами.
У ворот тюрьмы стояли грузовики. Солдаты, охранявшие своего офицера, открыли кузова, и узники, помогая друг другу, заполняли автомашины. Клаус насчитал около трехсот человек, которые решились служить императору. Погрузка завершилась спустя полчаса. Затем колонна, минуя город, выехала в сторону Бад-Хомбурга. Колонну замыкали два бронеавтомобиля с пулеметами.
На железнодорожный вокзал колонна прибыла поздно ночью. Холод продирал сквозь шинели, у многих узников не было обуви, Клаус прятал уши в воротник шинели, что явно не спасало от ветра. На вокзале стоял состав, но заключенных загнали в здание вокзала. Там началась выдача снаряжения. В центре зала ожидания было свалено две кучи: одна – шинели, явно из госпиталей, с пятнами крови и запахом карболовой кислоты, полевые шапки без козырька, достаточно потрепанного вида, и сапоги, избитые тысячами пройденных километров. Узники получили возможность выбрать себе одежду, старые лохмотья сбрасывались в другую кучу, которая соседствовала с вещевой. Затем офицеры, пинками и криками выгоняли заключенных из зала, на выходе вручая каждому стальной шлем, ранец и ремень, с пустыми кожаными подсумками.
Клаус, получив, запачканный грязью шлем, увидел, что на нём отсутствует ремешок и протянул его выдававшему солдату. Тот, схватив винтовку, ударил прикладом юношу в грудь.
  - Ах ты, собака, ещё выбирать вздумал. Бегом в вагон, пока я тебя не шлепнул.
Он передернул затвор и направил ствол Клаусу в лицо. Следующий за юношей заключенный, схватил из стопки касок свою, дернул бандита за рукав.
 - Очнись, парень, пуля не лучше виселицы, бежим в вагон! – крикнул он, видя как тот, от удара жадно глотает воздух грудью.
Состав заполнялся медленно. Грузовики с заключенными прибывали на вокзал Бад-Хомбурга постоянно. Обезумевшие узники залезали в вагоны, напирая друг на друга. Дышать становилось невозможно, были слышны крики придавленных людей, звон упавшего снаряжения и хрипы раненых в давке. Офицеры и солдаты, увидев переполненные вагоны, подбегали к ним и с грохотом закрывали двери. Ад продолжался несколько часов. Наконец, переполненный состав тронулся с вокзала. Клаусу удалось подобраться к маленькому окну в стене вагона, он видел, как на привокзальной площади разгорался костёр из лохмотьев заключенных, с каждой секундой становясь всё ярче и ярче.
Клаус повернулся к узнику, что схватил его за рукав и спас от гибели.
  - Спасибо тебе, я думал, что он мне грудину сломал. Как тебя зовут?
Заросшее лицо, с грязными всклокоченными волосами, подняло глаза на юношу. Клаус узнал этот взгляд, но он не мог поверить.
  - Ну, вот и встретились, парень. Я уже думал, что никогда не увидимся с тобой. Судьба нас вновь свела.
С этими словами юноша угодил в объятия своего товарища, имя которого он хранил на устах  -  Рат.
Креси-Сюр-Сер         
     - Чёрт тебя дери, парень, если не перестанешь спать на посту, я скажу лейтенанту и тебе несдобровать!
Клаус открыл глаза, перед ним стоял капрал из его взвода, и он явно был в гневе. Вор вскочил, прижав винтовку к груди, и вытянулся в гитарную струну.
    -  Господин капрал, прошу прощения, я вторые сутки на дежурстве, сон валит с ног.
    -  Мерзавец, мне твои объяснения не нужны. Приведите себя в порядок, рядовой, и стоять смирно на посту.
Капрал сплюнул под ноги, поправил ножны на ремне, и, выпуская пар изо рта, словно паровоз, исчез в траншее.
Клаус поправил подсумки на поясе, сел на выступ траншеи, предварительно очистив его от рыхлого снега, и сел в прежнюю позу, поглядывая по сторонам. Наказание от лейтенанта он не хотел, тот любит наградить провинившегося солдата лопатой, да так, что потом кровавые мозоли на руках неделю не сойдут.
Рядовой сто восьмого «особого» пехотного Гессенского полка Клаус Тельхайм уже почти два месяца служил империи, которую с таким рвением грабил в прежние времена. Приставка «особый» означало далеко не почесть для подразделения, это был полк собранный из отбросов: уголовники, дезертиры, каторжники, и солдаты, чьи способности оставляли желать лучшего, - все они были набраны по указу кайзера, в честь его праздника, и, конечно же, для самого пекла Западного фронта. А самый жар стоял на реке Сомма, во Франции, где каждый километр был пристрелен, каждый окоп был во вражеском прицеле. Полк стоял недалеко от руин разрушенного города Креси-Сюр-Сер, или просто Креси, как называли его местные жители, немногие из которых продолжали в нем жить, несмотря на бомбардировки. Фронт здесь затих уже давно, артиллеристы неделями лежали на штабелях зарядных ящиков, смешивая сон с игрой в скат, или просто слоняясь по траншеям без дела. Все были в ожидании большого наступления, поскольку боеприпасы продолжали подвозить, а полевые кухни дымили своей похлебкой, сытно набивая желудки солдат.
Рат служил в саперном взводе, его оружием был большой деревянный молот, и моток колючей проволоки для установки заграждений. Ему нравилось такое положение дел, опутав участок «колючкой» за пару-тройку часов вместо шести, он вместе с товарищами играл в карты, проигрывая табак и сахар, выданные за обедом. Солдатом из его взвода был Роланд Фик, тот самый швейцарский парень с тяжелыми кулаками и ужасным немецким, одноклассник Клауса, которые навещал его на конном заводе Марбурга, вместе с толстяком Георгом и умницей Тилли. Роланд после школы работал у своего отца, и все заработанные деньги спускал на кутежи и пьянство. Его стальные кулаки сыграли с ним злую шутку: в одной из драк он приложился к обидчику так, что тот испустил дух. К несчастью Ролло, владельцем бездыханного тела оказался сын крупного банкира Марбурга, и даже связи отца, Северуса Фика, были беспомощны. Роланд угодил за решетку на десять лет и указ кайзера для него стал спасением из застенков Марбургской тюрьмы.
……………………………………………………………………………………….
Спустя два часа юношу сменили на посту. Сон отбило как рукой при сигнале к ужину. Получив на кухне полный котелок фасоли и копченой колбасы, он направился к Рату, с которым было приятнее уплетать еду, чем с угрюмыми уголовниками из взвода Клауса.
   - Рат, Ролло, привет! Судя по запаху из котелка, сегодня в фасоль положили настоящего сала, а не тёртого воска. Да и  колбаса не кислая, с чего бы интендантская служба так резко подобрела к нам?
Ролло уплетал фасоль, явно не желая разговаривать, а Рат, не спешил набить живот и неспешно курил сигару, поглядывая на прожорливого командира.
   - Не думаю, Клаус, что просто так нас кормят «от пуза». Не сегодня-завтра наступление, моторы грузовиков рычат круглые сутки. Снаряды возят всех калибров, мне артиллеристы рассказывали.
Клаус сел рядом с Ратом, открывая свой котелок и протягивая другу ложку.
   - Откуда у тебя хорошие сигары? Опять выиграл в карты? Смотри, поймает тебя лейтенант, отправит в «каменный мешок».
Рат покачал головой.
   - Руки отдохнут, и выспаться смогу. Для меня только в радость.             
Бандит и здесь знал, какие преимущества можно получить для себя. Неделе на гауптвахте – это неделя отдыха. А вши и крысы -  ничто, по сравнению с залетным английским снарядом 60-ти фунтового орудия или отравляющего газа.   
  - Послезавтра у тебя день рождения, Рат? Можно набрать картофеля с огородов у Креси, и напечь оладьев. Как считаешь, цветная капуста да картофель – самое лучшее блюдо, после этой мерзкой похлебки?
  - Самое лучшее – это жареный поросенок с гречневой кашей и красным вином Монтраше из Бургундии…
Роланд швырнул миску в стенку траншеи. Фасоль полетела во все стороны, включая воротник Клауса.
  - Черт вас возьми, гурманы проклятые!!! Когда перемалываете эти помои, не надо говорить вслух о нормальной еде! Это подло и гадко с вашей стороны. Боже, как болят мои кишки!
Клаус и Рат переглянулись.
   - Яблочный струдель, - сказал мальчик.
   - С изюмом, однозначно!  - Рат улыбнулся во весь рот.
Ролло сплюнул в сторону, и принялся потрошить сигарету. Его обед был испорчен.
Спустя час с фасолью и кофе было покончено. Кофейная гуща тлела в костре, согревая солдат и дразня своим ароматом. Карточные игры были у юноши не в почести, да и азарт был чужд для него, поэтому послеобеденный сон был большим подарком этого дня.
Вечером начались занятия в роте. Лейтенант Лееринг два часа гонял уголовников вдоль траншей в полной амуниции, Клаусу отдавили обе ноги в этой суматохе. Затем с использованием штурмовых лестниц рота взбиралась на песчаный вал позади предместьев Креси. Саперный взвод Рата издали наблюдал за этими учениями, неспешно стуча молотками.
Затем стрелки второго пулемётного взвода начали соревноваться в меткости из своих «восьмерок», тяжелые и неповоротливые «максимы» остались на позициях, пулеметчики брали ручной вариант с сошками. Изрешетив не один десяток фанерных щитов и плетеных корзин, конфискованных у местного французского населения, они перевели огонь на заборы огородов. Лейтенант положил конец этой клоунаде, услышав крики француженок из окон домов. Лихой свинец вышибал не только гнилые доски, но и стекла в окнах домов за заборами.
Апофеозом учебного боя стала тренировка с противогазами. В траншее, перекрытой досками и связками ивовых прутьев, был устроен костер из рваных автомобильных шин и промасленного тряпья. Уголовники по очереди проползали через задымленный рукав траншеи, на выходе они срывали с себя противогазы и выплевывали весь обед. Клауса рвало дважды, его противогаз оказался испорченным – в самой траншее он хлебнул едкого дыма, сорвал с себя маску и со слезящимися глазами с трудом выбрался наружу. Увидев лужу с содержимым кишечников своих однополчан, его вырвало повторно. Причем в ту же лужу.
Спустя четыре часа мучений лейтенант Лееринг дал «отбой» учениям. Он был полностью удовлетворен своей затеей. С трудом волоча винтовку, в грязной шинели, измазанной глиной и рвотными массами, Клаус еле дошел до своей траншеи. Там его ждали Ролло и Рат. У Роланда Фика в руках был медный таз и чайник с горячей водой, у Рата – изорванное полотенце.
   - Да, мальчик мой, ваш лейтенант – редкостная скотина, по сравнению с ним, наш капитан Хумбауэр изнеженный козленок. Но твои мучения не прошли даром для нашей компании.
Обливаясь из таза, словно под душем, мальчик удивленно посмотрел на Рата.
   - Что ты имеешь в виду? У тебя появилась пища для анекдотов?
Вор решил не тратить мыльный кипяток понапрасну и сразу после умывания принялся отстирывать свою шинель. Роланд ушел на кухню за еще одним чайником кипятка.
  - Дело в том, что пулемёты лейтенанта снесли заборы огородов, и теперь картофель и цветная капуста уже не проблема для нас. Возможно, мы даже обнаружим жирного гуся или аппетитную свинку у перепуганных французских хозяек!
   - Если нас поймает патруль, нам несдобровать. Ты это понимаешь?
Рат махнул рукой. Ему всё нипочем.
   - Скоро начнем выбивать дурь из Фоша и его «синепузых», он не станет сажать в тюрьму пушечное мясо для наступления.
Роланд уже вернулся с горячей водой и слышал, о чем говорил Рат.
   - Ты прав, не станет, он поставит тебя и парня к стене и пустит пулю каждому между глаз. За ваше мародерство!
Рат покачал плечами.
  - Решай, парень, хороший шанс набить желудки перед наступлением. Там твоя рота протянет не больше часа. А затем – на небеса. И при этом – с пустыми желудками. Великий грех!
Ролло засмеялся во весь голос.
     - Ахаах!!! Грех!?? Великий?!! Ахаха, Клаус таскал еще ребенком нательные кресты у прихожан в церкви, а ты вообще убивал налево и направо людей во Франкфурте! А они ещё про грех пустых желудков говорят! – с этими словами Роланд поставил чайник на землю и направился в расположение своего взвода.
Рат посмотрел на юношу. Клаус кивнул головой. И правда, хуже уже вряд ли будет.

В полночь они стояли у изрешеченного забора французского дома, с обвалившейся крышей. В окнах свет уже не горел. В огороде было пусто, припорошенная снегом сухая картофельная ботва вряд ли хранила под собой лакомые клубни. Дверь погреба, выходившая на улицу, была закрыта на навесной замок. Рат стоял у входной двери дома, прижав ухо к замочной скважине.
    - Вроде спят все. Ничего не слышно. Давай, действуй! – шепотом сказал он Клаусу. Тот снял с плеча винтовку и со всей силы ударил прикладом по дужке замка. Стальной мерзавец не поддался. Вор посмотрел на Рата. Тот показал большим пальцем вверх. «Всё в порядке, продолжай!» - понял смысл этого жеста юноша.   
Второй удар оказался мощнее и замок, крякнув, сдался, откинув дужку в сторону.
В погребе было темно, Рат зажег спичку.
Ящики с картофелем стояли вдоль стены, на полу была выложена пирамидка из кочанов капусты. На крючьях с потолка свисала дюжина свиных окороков.
В мешок, прихваченный из траншеи, полетели клубни картофеля и мороженые окорока. Всё мясо не уместилось, поэтому было решено вернуться за продуктами позже. Убедившись в отсутствии патрулей, парочка с мешком добычи, пригнувшись к земле, побежала к позициям саперного взвода. У заготовленного костра сидел Роланд, подбрасывая обломки досок с зарядных ящиков в огонь.
  - Поздравляю с успешной кражей, мародеры!  - поприветствовал он их, - я заготовил прутки для мяса и тёрку для клубней картошки.
Спустя час, мясо, натертое солью, шипело на углях, картофель был почищен и ждал своей участи.
К троице присоединились двое пулеметчиков из маршевой роты, они стояли в дозоре и учуяли запах жареной свинины. Дождавшись смены, они примчались на запах, прихватив с собой две бутылки тирольского «троллингера». Весьма удачное подспорье для мяса и оладьев!
Мясо, заедаемое картофельными оладьями, словно кирпичи сыпалось в желудки солдат, привыкших к капусте и фасолевой похлебке. Вино разбавило плотные мясные волокна, и желудки наконец-то успокоились.
Рат протянул кружку с вином Клаусу. Тот, выпив уже две, изрядно захмелел, раньше крепче разбавленного вина он ничего не пил.
   - Давай, мальчик мой, выпьем за мое здоровье и возвращение в родной Франкфурт к следующему Рождеству!
Клаус взял кружку.
  - Может лучше остаться в Париже? – ответил он.
Один из пулемётчиков, Вернер Хольцбаум, запустил в огонь обглоданную кость. Сноп искр вылетел в сторону Роланда.
  - Аккуратнее, собака, иначе я тебя в этот костер кину!  - огрызнулся швейцарец.
Рат присел рядом с юношей.
  - Дорогой мой, сомневаюсь, что мы подойдем ближе пятидесяти километров к этому городу и почувствуем своими носами аромат французского парфюма. Но я смотрю, ты не очень жаждешь оказаться со мной во Франкфурте снова.
  - Я бы предпочел вернуться в Марбург, к Тилли.
Клаус почувствовал, как у него дрожит голос при произношении её имени.
Роланд треснул прутком по руке Хольцбаума, тянувшегося за последней оладьей. Тот взвизгнул, но спорить не стал.
 - Дружище, Тилли Потс  - умная девушка, она уже наверняка давно замужем за нашим толстяком Георгом. Он хоть и книжный червь, как и его безумная семейка, но спокойный, а у нее неплохое приданое аптекаря. А ты кто?
   - Бандит, - ответил Рат за Клауса.
 Вор почесал вшивую голову под каской. Действительно, с чего бы вдруг она стала его ждать. Он натворил таких дел в родном городе, исчез в неизвестном направлении, а теперь ждет, что Тилли распахнет своё сердце перед ним? Бред!
    - Вы чего здесь прохлаждаетесь? Про светомаскировку не слышали? Или давно выгребные ямы не чистили?! – загремел голос над головами.
Человек, прервавший ночную трапезу, был капитан Хумбауэр, командир саперной роты. Запах жареного мяса и картофельных оладьев разбудил его, и он решил выяснить, кто решил подразнить его желудок ночью.
    - Вы где мяса раздобыли? Опять связались с этими жуликами из роты Лееринга? Роланд, я тебе вроде понятным языком сказал, чтобы ты не пускал в расположение нашей роты этих уголовников! Значит, ты меня опять не понял. Ясно, …
Роланд вытянулся в струну. Рат нехотя поднял свое тело с земли.
   - Господин капитан! Мои друзья решили сделать мне подарок на день рождения, угостив вкусным ужином. Не побрезгуйте скромными припасами и угоститесь жареной заблудившейся свинкой.      
Брови капитана приподнялись.
    - Заплутавшей свинкой, говоришь? Сейчас испробуем.
Клаус протянул ему пруток с нанизанными кусками окорока. Пулемётчики наполнили котелок «троллингером».
Съев предложенные яства, капитан раздобрел. Он отправил Хольцбаума в свой блиндаж за бочонком рислинга. Кислое тирольское вино командир роты пить не стал.
   - Ну и когда у тебя день рождение?  - спросил он Рата.
Рат закатил глаза, словно пытаясь вспомнить. Клаус его опередил.
   - Двадцать второго марта, господин капитан! – выпалили вор.
Капитан ухмыльнулся.
   - Кто же празднует заранее. Или у вас мяса хватит на оба дня? Сегодня только двадцать первое.
   - Времени и свинины полно, вот только оладьи кончились, - заметил Роланд.
Разговор про приготовление жаркого из хрюшки длился еще час. Затем рыжеволосый связной из штаба дивизии привёз срочный пакет.
Капитан внимательно его прочел, и его лицо стало мрачней ночного неба.
   - Роланд, поднимай свой взвод. Вы, трое, - он обратился к Клаусу и пулемётчикам, убирайтесь к себе в расположение! Быстро!
 Солдаты переглянулись.
     - Что случилось, господин капитан?
     - Наступление, крупное, по всему фронту. Через два часа. На рассвете.
Хмель и сытость вылетела, словно ветер из трубы. Этого никто не ожидал.
     - Улыбнулась нам твоя свинка, - пробурчал Роланд, пристегивая ремень с патронными подсумками.
Рату и Клаусу нечем было парировать его фразу. Война снова началась.

Весеннее наступление дяди Михаэля

Двадцать первого марта тысяча девятьсот восемнадцатого года, ранним морозным утром, когда англичане и французы только начали готовить завтрак и варить кофе, германская артиллерия открыла ураганный огонь по английским позициям на всём участке наступления, от Лилля до Вердена тонны снарядов сотрясали французскую землю.  Артиллерийская подготовка длилась пять часов. Обстрелу подверглись штабы, командные пункты, позиции противника. Англичане понесли особенно тяжёлые потери, связь в войсках была нарушена. Затем под прикрытием огневого вала в атаку перешла немецкая пехота. Ответные действия англичан из-за неожиданности наступления не принесли должного результата. Они разворачивали свои мортиры и минометы в сторону наступающего противника, но осколки и газовые облака накрывали уже пустые позиции. Весь германский фронт пришел  в движение, и останавливаться не собирался. Английские и французские пулеметы косили цепи наступающей германской пехоты, потери были велики, но генерал Людендорф не считался с потерями в войсках и гнал постоянно прибывающее пополнение в атаку на позиции противника.
В воздухе господствовала немецкая авиация. «Фоккеры» устраивали смертельные карусели над позициями союзных войск, бомбардировщики сбрасывали на противника всё, что было заготовлено для наступления – бомбы, гранаты и железные стрелы. По данным воздушной разведки германское командование получило точные данные о ходе боёв и о темпах наступления своих войск. К середине дня в бой вступила штурмовая авиация немцев, которая взаимодействовала с пехотой, и обстреливала оборонительные позиции англичан. Пулеметчики, месяцами простреливающие каждый метр «нейтральной полосы», оказались плохими средством борьбы с аэропланами. Потери росли с каждым часом.
В итоге первого дня боёв две немецкие армии продавили оборону любителей «пятнистого Дика» почти на четыре километра, а восемнадцатая армия вклинилась во вражескую оборону, устилая трупами своих солдат километры британских позиций. Германские войска штурмовыми отрядами продирались через колючую проволоку и уничтожали огневые точки врага, но потери в живой силе полностью было невозможно восполнить.
Второй день наступления был более успешным. Передовые части восемнадцатой армии прорвали оборону в районе реки Сомма и переправились на другой берег. Укрепления были построены в считанные часы, огневые точки восстановлены, и германские силы начали сдерживать контратаки противника, дожидаясь подхода основных сил.
Гессенский полк, где служили Рат и Клаус, переправились через реку в числе первых. Рат со своим взводом принялись сразу опутывать занятые позиции колючей проволокой. В траншеях, которые были ближе всего к британцам, были установлены «рогатки», гнусное оружие, способное разорвать упавшего на него пехотинца на куски, но столь необходимое на данный момент. Англичане простреливали каждый метр захваченной территории, поэтому численность обороняющегося полка сокращалась с каждым часом.
Лееринг требовал подкрепления: уголовники не рвались захватить пулеметы противника любой ценой, чаще их приходилось пинками выгонять из траншей под рой свинцовых пчел, которых с каждым часом становилось больше.
Клаус сидел в траншее вместе с Ратом. Бандиту осколок распорол правое плечо, и санитар бинтовал рану, пытаясь остановить кровь.
    - Понежнее, дьявол! Мне еще стрелять этой рукой и гранаты швырять, а ты меня бинтуешь, как в лечебнице.
    - Говори, говори, пока еще можешь. Я на тебя, собака вшивая, драгоценные бинты трачу, а ты ворчишь, как князь! Скажи спасибо, что не твоей рубашкой перемотал…
Рат вскочил, сняв штык с винтовки. Санитар, почуяв недоброе, попятился назад и скрылся в траншее.
    - Нет, ну ты видел, парень! Они считают нас отбросами, на которых даже бинтов жалко! Мерзавец Лееринг всем растрепал, что мы уголовный сброд и с нами нечего возиться.
Клаус кивнул в ответ.
В траншею спрыгнул Ролло с двумя солдатами. В руках у них был ящик.
    - Парни, я вам гранат приволок. Скоро британцы пойдут в контратаку, они хотят сбросить нас в Сомму. Разбирай, всё что нашел. Патроны берегите, снабжение еще на том берегу.
Канонада над головой стихла. Вскоре они услышали свистки английских офицеров. Атака началась.
Заклокотали немецкие пулеметы, кося цепи наступающих англичан.
    - Клаус, гранаты!!! – заорал Рат.
Вор откинул крышку ящика и, схватив охапку «картофелечисток», подбежал к бандиту.
Гранаты полетели одна за другой, поднимая вверх комья земли и снопы искр. Две дюжины «томми» залегли в двух десятках метров от их траншеи. Гранаты осыпали их осколками. Один из солдат, с которым прибежал Роланд, попытался выстрелить по лежащим, но сразу получил пулю в скулу. Корчась от боли, он отполз к стенке траншеи.
   - Последняя!!! – крикнул Рат, швыряя гранату в британцев, - готовь штыки и лопаты. Сейчас к нам прыгнут!
Лишь пятеро добежало до их укрытия. Первый же «томми», прыгнувший в траншею, напоролся на выставленный штык Клауса. Приклад винтовки под весом солдата жалобно пискнул, но выдержал груз. Роланд огромными ручищами схватил саперную лопату и со всей силы рубанул рябого англичанина по ключице. Тот взвыл, и рухнул на землю. Рат столкнулся с британским офицером: перехватив его руку с револьвером, он ладонью двинул ему в подбородок. Тот пытался наклонить оружие в ногу бандита, но на помощь пришел всё тот же Ролло – он взмахнул лопатой, словно секирой, и рука британца вместе с «уэбли» упала в траншейную грязь. Ещё двое англичан попытались укрыться за ящиками перекрытия, но Клаус достал их, дважды выстрелив по «блюдцам» на их голове.
Треск выстрелов постепенно затих. Пулеметы отгоняли противника обратно на позиции. Рат и Клаус перезаряжали винтовки. У каждого была последняя обойма. Ролло вытер лопатку о штаны офицера, трофейный револьвер спрятал за поясом.
Спустя четверть часа, в траншею прибежал унтер-офицер Вайсс, командир штурмового взвода, с двумя огнемётчиками. Все они были в противогазах. Вайсс постучал указательным пальцем по фильтру  - Клаус понял этот жест. Газовая атака!
Выдохнув воздух, он надел свой противогаз. Фильтрующая коробка с трудом пропускала воздух. Рат поправил ремешки на маске Ролло.
Шлейфы газовых снарядов полетели на позиции англичан. И сразу за ними раздалась команда к штурму.   
 Метр, десять, двадцать, тридцать… Проносилось в голове у бандитов, когда они обгоняя друг друга бежали вперед. Справа показались первые окопы англичан. Словно из пасти Цербера, языки пламени облизали укрытия «томми», огнемётчики Вайсса не жалели смеси, поливая не по одному разу каждый окоп.            
Сражение за английские позиции продолжалось до вечера. Последние защитники, укрывшиеся в траншеях, были сожжены или забросаны осколочными «кугелями».
Рота Лееринга считала потери и зализывала раны. Во взводе Клауса осталось шесть человек. Саперная рота Рата состояла из него самого и штаба командира Хумбауэра: двух связных, телефониста и заместителя – лейтенанта Рудигера. Пополнение прибыло глубокой ночью, маршевая рота из Креси. Большинство из них не имели даже оружия, единицы обладали противогазом.
Клаус был назначен командиром своего взвода, сержант хлебнул своего же газа и был отправлен в тыл. До двух часов ночи вор со своими солдатами бродил по захваченным позициями, собирая оружие и боеприпасы. Трофейных патронов оказалось больше, чем предполагалось.
  - Англичане щедро снабжают своих ребят патронами, тут их тысячи в штабелях, почти в каждом блиндаже. А вот гранат почти нет.
Возле костра вповалку устроились отделение Клауса, и «штаб» саперной роты. Хумбауэр храпел так, что из пламени вылетали искры. Телефонист оттащил своего командира подальше от беды, шинель которого уже шипела от нагрева.
Рат извел из сухарной сумки две банки тушеной свинины, и половину круглой булки. Разделив поровну с Ролло и Клаусом, они скудно поужинали.
     - Если кухня не подоспеет к утру, следующий день будет хуже. Я не добегу до следующего окопа «томми», мои ноги уже меня не держат, - сообщил им бандит, выскребая ложкой остатки мяса из банки.
     - Ты думаешь, что брюквенная жижа с костной мукой добавит тебе сил и сделает винтовку легче? – усмехнулся Ролло, отщипывая хлеб от своего куска по крохам, - у англичан тоже дрянь с продовольствием, хлеб явно отдает опилками и репой.
Клаус налил в пустую консервную банку кипятка и, набросав туда хлеба, черпал ложкой импровизированный суп.
    - Как бы то ни было, нам нужно раздобыть еды завтра. Я теперь отвечаю за целый взвод – если они не перехватят пару кусков той же вареной брюквы к завтрашнему вечеру, утром мне их не поднять. Их не кормили с самого Креси.
Рат закурил и лег на сложенные пополам английские шинели.
    - Дружище, много еды не понадобится. Завтра от этих трёх десятков,  останутся не больше дюжины недоносков. Остальных накормят от пуза на небесах, верно говорю?
Бандит посмотрел на бойцов, ежившихся от холода у костра. Им было не до еды. Летние шинели, выданные в Креси каким-то идиотом-интендантом, волновали их гораздо больше, чем утреннее печенье с кофе.
Наплевав на законы природы, март наградил наступающие войска ночными морозами и дневной дождливой погодой. Сырая униформа к вечеру превращалась в каменный панцирь, кашель, словно собачий лай, доносился из каждого укрытия.
Утро не принесло ничего радостного. Обстрел гаубичной артиллерии сократил и так небольшое пополнение роты Лееринга и Хумбауэра. Атаки за ним не последовало, лишь пара британских аэропланов кружила в небе, но очереди трофейных «льюисов» заставили их повернуть обратно.
Саперная рота не получила мотков колючей проволоки для установки заграждений, а значит наступление продолжалось. Вскоре прибыло и значительное пополнение. Сто восьмой «особый» гессенский полк был полностью укомплектован, дезертиров и уголовников в империи было с избытком. Начиналась новая фаза авантюры «дяди Михаэля».

Чёрная вода, красные берега

Башня городского совета Армантьера, или как её называли местные жители, беффру;, уже мало походила на красивейшее здание в городе. С ее колокольни был виден весь участок берега реки Лис, где находились позиции германских войск. Поэтому англичане и французы не прекращали попытки оборудовать там позицию артиллерийских наблюдателей, и даже подняли в небо аэростаты заграждения, но «фоккеры» сбивали их в первые часы после установки. Стомиллиметровые скорострельные орудия, посылавшие шрапнельные снаряды и гранаты почти на девять километров, свели на «нет» любую возможность союзников наблюдать с башни за передвижениями немецких пехотных частей по позициям.
Гессенских полк находился у береговой линии и наблюдал, как куски кирпичной кладки отлетали от некогда красивейшего здания города, залпы дальнобойной артиллерии заставляли солдат прижиматься к земле, ожидая ответа от французских полевых орудий на том берегу. Ответ следовал незамедлительно, но до «соток» снаряды не долетали, а падали в расположении полка.
Клаус уже вторые сутки не спал. Каждые два часа прибегал связной и сообщал о новых потерях в его подразделении.
Рядом с самодельной печкой Рат пришивал новые знаки различия для своего друга. В полутьме были слышно, как взвизгивал он, уколовшись иголкой.
     - Еще пара сражений и ты, дорогой мой Клаус, станешь вице-фельдфебелем. Там и снабжение лучше. Вино, сигары. Не правда ли?
Клаус вытаскивал из волос вшей и бросал их на стальной лист печки. Они явно не способствовали крепкому сну новоиспеченного унтер-офицера. Погоны он получил за успешные атаки на британские позиции и богатые трофеи: двадцать восемь ручных пулеметов и свыше тысячи гранат в боях за коммуну Мондидье. Его взвод потерял меньше половины состава, что было также хорошим результатом. Наступление германских войск окончательно выдохлось к пятому апреля. Оборонительные бои не предвещали ничего хорошего для кайзера, и спустя четыре дня все двадцать девять дивизий перешли в наступление. Больше всего потрепали они португальцев, которым явно не было места в этой мясорубке. Союзники быстро заменили их части на французские, иначе их разгром ухудшил бы ситуацию. Второй прорыв был назначен у берегов реки Лис, рядом с коммуной Армантьер.
    - Сколько сегодня обстрелов было, Ролло?  - спросил Клаус у друга, зашедшего в блиндаж.
Тот сбросил винтовку и ранец в углу и подошел к теплой печке.
    - За одно утро только шесть. Лупят из всех орудий, два соседних полка переправились через реку и сражаются на том берегу. А мы всё чего-то ждем. Уже восемнадцать убитых, за одно утро! Проклятая война!
    - А ты ожидал чего-то другого? Мы приближаемся к Парижу бешеными темпами. Скоро в империи не останется мужчин, способных воевать. Рота Заломона почти вся из шестнадцати - и семнадцатилетних юнцов, они хнычут, когда ящики с гранатами таскают. Я не говорю о боях. Ложатся после первого залпа «шош;».
Рат закончил пришивать галун к рукавам и также рядом с печью, протягивая Клаусу мундир.
      - Других всё равно нет. Зато в пополнении недостатка нет. Сплошь дезертиры и «самострелы», жуликов уже не берут. Наверно все тюрьмы уже опустели.
      - Рат, ты же не глупый парень! Ясно же тогда Лееринг сказал, наш полк «особый», это значит, других таких нет. Кайзер не будет делать ставку на уголовников и убийц из тюрем. А тем более вооружать их.
С потолка блиндажа посыпалась земля. Французы вновь начали обстреливать позиции полка. Спустя двадцать минут канонада стихла.
В блиндаж спустился лейтенант Видлиц, заменивший Лееринга на посту командира роты. Последнему шрапнель угодила в живот, и его увезли в госпиталь сразу после начала наступления у Армантьера.
   - Внимание, получен приказ! Первый и второй батальон переправляются через Лис, за ним саперная рота, и взвод пулеметчиков. Промедление недопустимо. За утро сего дня потери на том берегу уже близки к трем тысячам, от шестнадцатого Баварского пехотного почти ничего не осталось.
Так что на соседей можно не надеяться.
    - Почему такие большие потери за столько времени? – спросил Клаус. Такое положение дел его явно не устраивало.
    - Баварцев обстреляли собственной артиллерией, причем шрапнельными снарядами. Вовремя не успели предупредить о смене позиций.
Рат покачал головой.
     - Это не тот ли полк, которого под Мондидье наши пушкари чуть было не обстреляли?
Лейтенант махнул рукой
    - Он самый. Только в прошлый раз их спас связной, капрал… Гидлер, вроде его фамилия. Точно не помню. Еще чуть-чуть и «стодвадцатые» перемолотили бы их в клочья. Связному даже Железный крест дали за это.
Ролло изобразил на лице ухмылку
     - В этот раз каждому из нас крест сколотят из дерева, если эти чёртовы канониры повторят свой «подвиг». Баварцам всё равно прилетело, не тогда в Мондидье, так сегодня в Арманера...! 
     - Армантьера, - поправил его Клаус.
Лейтенант вышел из блиндажа.
Троица спешно надела ранцы и стальные шлемы. Сегодня может закончиться их шествие к Парижу. Правда, в трехстах километрах от него, на берегу никому не известной реки.

Переправа началась ровно в восемь утра. Недалеко от их позиции, у Мессина, в четыре утра, две германские армии прорвали оборону англичан и сражались за высоты. Армантьер теперь же был в тылу, но тем не менее важным участком наступления.
Лодки и самодельные плоты переворачивались от фонтанов непрерывно стрелявшей артиллерии «томми», солдаты тонули десятками, несмотря на то, что река была достаточной узкой. Но глубина тянула их вместе со снаряжением, немногие, кому удавалось выбраться на берег, вступали в бой. Английские пулеметы и гранаты сбрасывали их обратно в Лис. Лишь подкатив пехотные орудия ближе к берегу, удалось уничтожить огневые точки «томми» с береговых укреплений. К полудню, уже весь Гессенский полк переправился на противоположный берег и дрался с противником на улицах коммуны.
Ролло вместе с двумя пулеметными расчетами перекрыл главную улицу. Британцы и французы контратаковали каждые полчаса. Клаус повел свой взвод к городской ратуше. Там был наиболее сильный минометный огонь французов.

     - Командир, саперы сделали проход в стене ратуши, можно попробовать обойти их мортиры с тыла. Разрешите штурмовать?
Клаус кивнул. Если они уничтожат минометные расчеты – путь на Лилль и Мессин будет открыт, этот пригородная коммуна, словно гиря, сковывала продвижение целой дивизии.          
      - Пулеметчиков вперед. Пусть простреливают здание, забрасывайте гранатами любое сопротивление противника.
Солдаты ворвались в задние ратуши, ружейный огонь скосил первые ряды, но пулемет «максим», установленный у дверей заставил союзников бросить первый этаж и подняться на второй, где они забаррикадировали главную лестницу.
Унтер-офицер Телльхайм повел своих ребят на баррикады из ящиков, кирпича и мебели. В рукопашном бою Клаусу досталось штыком француза, левая штанина пропиталась кровью и нога стала свинцовой, еле добравшись до укрытия из пустых ящиков, вор стал стрелять в солдат противника, спускающихся со второго этажа на помощь защитников баррикад.
Внезапно ратушу качнуло. Пол задрожал, гипс и кирпичная крошка посыпалась сверху на сражающихся солдат. Затем снова удар. Стена, словно клен у дороги, наклонилась, и остатки стекол из окон полетели на головы бойцов. Третий удар пришелся в основание ратуши. Без сомнения, это была артиллерия германской армии. А именно  - тяжелые мортиры. Ратуша вот-вот потеряет свой многовековой фундамент.
Четвертого выстрела не последовало. Стены, словно перегородки карточного домика, стали рушится, потолок летел вниз, лестницу наклонило в сторону, лица солдат сковал ужас. Секунды отделяли их от погребения под обломками средневекового каменного исполина. Вниз по лестнице, бросая оружие, бежали британские и французские солдаты. Германские воины штыками попытались их остановить. Тщетно. Паника стала всеобщей.
В глазах Клауса внезапно возник сноп искр, гигантский фейерверк мыслей и ужаса смял все мысли о сражении. Он увидел перед собой струю крови, стекающую из-под бедра, и затем, в правое колено ударил какой-то тяжелый предмет. Вытерев глаза рукавом шинели, мальчик уставился на ручную гранату, лежавшую рядом с правым сапогом. Она вращалась, словно безумные стрелки циферблата часов, отчитывая его последние секунды. И тут –  наступила тьма.

Заботливые руки мадам Коми;н

Тилли Доротея Потс работала в аптеке, у своих родителей, когда началась война. Марбург перестало трясти после ужаса, который устроили уголовники из Ганзы и полиция. Ганза укрылась в шахте, не решаясь выйти на улицы, их лица были в каждом полицейском участке, горожане постепенно привыкали к серым будням тихого городка. Но начавшаяся война вновь все смешала.
Добровольцы из реальных школ и университета потянулись в учебные роты, они были воодушевлены решением кайзера защитить австро-венгерского союзника. Молодежь города редела с каждым месяцем. Фронт был гигантской мясорубкой, которой требовались все новые и новые куски мяса. В тысяча девятьсот восемнадцатом году  университет был закрыт, поступать было попросту некому, да и денег на обучение не водилось в карманах. Это были годы, когда мундир солдата ценился больше, чем студенческий сюртук. Те, кто возвращались с Западного фронта, были мало похожи на людей. С безумными глазами, с выцветшей кожей лица и дрожащими руками. Если они вообще у них были. Инвалиды заполонили пивные бары, хозяева ставили им кружку пива за каждый фронтовой рассказ, но шли годы и их истории стали пустым звуком на фоне крупным поражений и неудач германской армии. Эти «полусолдаты» были уже никому не нужны. Их раны гнили, безумство становилось угрожающим для родных и окружающих, больница принимала всех, но помочь было нечем. Медикаментов не хватало даже для гражданских лиц, а многие врачи ушли в полевые госпитали в надежде получить хороший паек доктора.
Тилли не могла равнодушно смотреть на их страдания. Отец выгонял их из аптеки, они простили порошков от боли, настойки от грудных болезней, но при слове «оплата» начинали рыдать и умолять дать им лекарств до ветеранских выплат. Разумеется, те малые суммы уходили на спиртное в пивных и на миску похлебки в монастырской столовой.
Она собирала лекарственные травы за городом: пустырник, календулу и чабрец, высушивала их и относила в больницу. Медсестры делали из них отвары и поили больных. Больше Тилли ничем помочь не могла. Денег на лекарства у нее не было. Отец, узнав, что она тратит время и силы на инвалидов с фронта, был рассержен, и запретил ей выходить из аптеки в течение месяца.
      - Они передохнут через месяц, сколько бы лекарств и порошков в них не вливай! Сиди дома, может, умнее станешь. Все твои бывшие друзья исчезли, кто куда, а ты решила себе новых завести, да? Не позволю тратить попусту время на этих калек!
       - Они не исчезли, они обязательно вернутся!  - гневно ответила девушка.
Отец побагровел от злости.
     - Вернутся? Откуда? Роланд  - пропойца, сидит в тюрьме, этот кабан Георг влачил нищенскую жизнь, пока его в армию не забрали. И кем? Чинить телеги в обоз. Позор! Про твоего Клауса вообще молчу. Этот воришка пытался одурачить целый город, уверен, что он уже гниёт в канаве, где-нибудь за Гладенбахом.
Тилли расплакалась. Но отец был предельно ясен. Месяц взаперти. Могло быть хуже. Когда Марбург содрогался от ищеек полиции, она сидела под замком почти два месяца.
Но в этот раз жизнь Тилли повернулась иначе. Тайно сбежав из дома, она очутилась на вокзале, где санитарный поезд остановился, выгружая раненых. Уговорив одну из старших медсестер, Магду Хирш, взять ее с собой на службу в медицинский персонал, она покинула Марбург той же ночью, оставив родителям записку.
Санитарный поезд колесил по всему фронту, собирая раненых из полевых госпиталей. Тилли коротко обстригла волосы на голове, вши с шерстяных одеял донимали не только солдат, но и врачей в вагонах. За три месяца она научилась искусству правильной перевязки и обработки ран. Главный врач постоянно благодарил Магду, что она нашла «самородка медицинского дела», и всегда брал Тилли с собой, на сложные операции.

В городке Комин, где остановился санитарный поезд, госпиталь был переполнен. Медперсонала не хватало, и медсестры организовали временный госпиталь в доме губернатора. К вечеру второго дня места остались лишь на кухне дома, и на лестнице.
    - Тилли, посмотри повязки этого лейтенанта, по-моему, он уже начинает гнить. Под бинты попала инфекция. Обработай и перевяжи его снова.
Девушка приподняла бинт на бедре офицера и тут же закрыла ладонью лицо.
    - Господин Райер! У него омертвение тканей, нужна ампутация.
Хирург подошел к раненому и приподнял повязки.
    - Ясно. В операционную его. Морфин, иглы, спирт и пилу приготовьте. Наш бравый лейтенант прощается с левой ногой.
Магда привела двух санитаров с носилками, и они унесли раненого на второй этаж.
   - Тилли, ты мне скоро понадобишься. Не уходи никуда.
Девушка кивнула головой. Куда она могла уйти? Раненых привозили каждый час, их стоны и крики сотрясали дом до основания.
Магда тронула ее за плечо.
   - Детка, осмотри солдат на улице. Их только что привезли. Я здесь сама закончу.
Тилли вытерла руки о синее платье, промокнула пот, выступивший на лбу, шейным платком, и вышла на улицу.
Солдаты выгружали носилки с ранеными из грузовика. Их было около двадцати. Осмотрев их раны, она спросила:
    - Я не вижу следов осколков и пуль. Что с ними произошло?
Солдат с медицинской повязкой на рукаве ответил:
    - Здание, в котором шел бой, обвалилось от попадания тяжелого снаряда. Бедолаг засыпало кирпичом и стеклами. Все переломанные. Кого откопали, привезли сюда. Это ближайший госпиталь. Этому унтер-офицеру досталось больше всего. Ему французской гранатой ноги посекло.
Тилли перевела взгляд на раненого унтер-офицера, лежащего на носилках. Его лицо почернело, наспех перебинтованные ноги были согнуты в коленях.

      - Клаус!!! – вскрикнула девушка. Воздуха в легких не хватало. Это был он, его лицо она бы узнала из тысяч! Спутанные русые волосы, тонкие губы – это был её друг!
Девушка бросилась к нему. Слезы текли по щекам, они капали на лицо мальчика, оставляя следы на закопченной коже. Она взяла его голову и прижала к своей груди.
«Клаус, милый мой Клаус, живой…»
Теперь она никогда его не оставит. Их пути однажды уже разошлись, чтобы вновь встретиться здесь.
Из-под белого воротничка платья девушки, на цепочке, выпал патрон от «браунинга».

Город принимает всех

Осень играет новыми красками. Но они тусклы, люди облачены в серые вуали шинелей и пальто, они словно сонные муравьи двигаются по улицам гигантского города, в котором хлеб и тепло значат больше чем все остальные мирские блага. Желтые и зеленые листья кленов не горят огнями под ногами. Цвет осени этого года – красный. Он везде  - на домах, на грузовиках, на рукавах одежд людей с мрачными лицами. Они ждут перемен, которые вполголоса все называют одним словом – революция.

Западный фронт рухнул, последнее наступление на Марне закончилось провалом. Немцы были готовы терпеть лишения и приносить жертвы, но лишь до тех пор, пока сохранялась вера, что эти лишения и жертвы необходимы ради победы в войне. Еще весной, когда газеты пестрили заголовками об оккупации Украины и богатыми трофеями, немцы испытали последний прилив энтузиазма; однако надежда на чудо не сбылась. Контрнаступление союзников окончательно похоронило всякие надежды на возможность победного и даже просто достойного окончания войны. Ощущение безнадежности, в свою очередь, деморализовало солдатские массы и порождало стремление к миру любой ценой. Они бежали с фронта, в крупных городах происходили стихийные митинги против дальнейшего ведения войны, на устах горожан были слова «революция», «красные», «свержение». Народ устал от войны, которую начал, и в которой проиграл.
Франкфурт стал центром этих мыслей и слов. Уже в городской ратуше  раздавали хлеб, у горожан не было денег на его покупку. Но горячая булка усмирит мысли в голове ненадолго. В городе начались вооруженные столкновения с полицией и солдатами гарнизона.
Тилли и Клаус не вернулись домой. Марбург и Ганза остались в прошлом, связь с ними была опасна.

Они поселились в доме, где жил часовой мастер Вурм, напротив мастерской Шушнинга. Той самой, откуда Клаус выехал на грузовике в гости к «северным». Шушнинг бросил свою мастерскую, оставив ее на разграбление местным жителям. Старик Вурм узнал юношу, который просил у него совета о ружьях «зимсон», и согласился сдать милой паре комнату наверху.
Клаус долго приходил в себя после ранения. Хирурги из госпиталя Комин извлекли из его бедра шесть осколков гранаты, попытки ампутировать изувеченную ногу закончились безуспешно – Тилли смело защищала своего друга, и в итоге, врачи сдались. Три месяца она не отходила от него, водила его за руку по саду госпиталя, и наконец, здоровье молодого юноши оказалось сильнее ран. Благодарностью за службу в санитарном поезде от господина Райера стала бумажка с выпиской из госпиталя и штампом «Не годен к военной службе». Главный врач высадил молодую пару на станции Бад-Хомбург, после чего поезд двинулся дальше.

Тилли устроилась на работу в местную аптеку, ее знания о травах помогли заслужить доверие у фармацевта, к тому же Клаусу все еще требовались лекарства для восстановления ранений.
Клаус помогал старику с ремонтом часов, он мало разбирался в их механизме, но умел задержать любопытного покупателя в лавке вплоть до приобретения карманного аристократа.
В день, когда Берлин сотрясали выстрелы и красные флаги развивались над зданием городского собрания, в дверь часовой лавки постучались. Клаус, опираясь на трость старика, подошел к двери и распахнул ее.
На пороге стоял мужчина в серой шинели, в бескозырке с красным околышем. В руках у него была бутылка красного вина и головка сыра.
      - Мы ждали только тебя, - вполголоса сказал юноша.
Гость улыбнулся.
      - Теперь можно садиться ужинать, - ответил он.
Клаус крепко обнял своего гостя.
Это был Рат.