Возлюбленный прекрасной музы

Бытовая притча

Летом 1973 года, окончательно расплевавшись с родичами и соседями, Вера Ивановна Хрусталева приехала из деревни Красный Бык в город. Она смешалась с мощным потоком, хлынувшим в этот город и названным позже "лимитой". Как раз с того года исчезли очереди на городской транспорт и его стали брать штурмом. Как-то приезжий люд устраивался на постоянное место жительства, устроилась и Хрусталева - дворником:  площадь ей предоставили в виде комнаты в ведомственной квартире.

Зажила Вера Ивановна хорошо, даже стала забывать и деревню свою, и односельчан, которые дразнили ее за фамилию и не только за нее. Дело было в том, что у Веры случилась страстная любовь. Как назло полюбила она Кольку Хрусталева, как будто лучше не могла подобрать. А Колька-то был из цыган - это точно. Конечно, это лучше, чем из евреев, но все же клеймо несмываемое. У Веры-то, между прочим, нормальная фамилия была - Петрова, а как расписалась с Колькой - стала Хрусталева. Девчонка у них родилась - слава Богу, в Верину породу - беленькая и голубоглазая. Колька-то был сильно чернявый. Так вот этот Хрусталев настоял, чтобы девчонку назвали Розой! Не посмела Вера перечить. Уж больно Колька сильно дрался, если что не по нему. Из-за драки и погиб, кто-то сунул ему отвертку в сердце. А кто? Разве разберешь? Там такая свалка была. Все разбежались, а Коля лежит с отверткой в боку.

****

Совсем житья не стало Вере, да и девчонку дразнили: "Розочка - козочка". У старухи Шевляковой козу Розой звали. Да и правда, разве это имя для женщины? Однако этой малолетке хоть бы что. Врала, что ей нравится ее имя. Так и повторяла: "Роза Хрусталева - красивое имя". Вот поперечная - вроде отца.

****

В городе Роза пошла в школу, и там ее вроде бы никто не дразнил, зато она всех дразнила и даже учителей, всем придумывала обидные клички, да еще все в рифму. Стишки же эти она записывала жирным углем на светло-зеленой стене школьного нужника.

Веру Ивановну за эти художества часто вызывали в школу, и она усердно лупила Розку, которая сносила побои молча, как партизанка, только смотрела на мать с нескрываемой ненавистью. Когда же Розка училась в седьмом классе - вырвала у матери ремень и так отходила Веру Ивановну, что та насилу утром на работу вышла. Конечно, Вера неоднократно пыталась отстоять свой авторитет - кидалась с нахалкой драться, но увидев, как нехорошо Розка дерется - ну точь-в-точь как ее покойный родитель, отступила и признала свое поражение. Да и девка вымахала здоровая. "Дура я, дура, - часто думала Вера - не надо было ее так хорошо кормить. Ведь целыми днями за жрачкой в очередях отстаивала. Вот и откормила! Но что сделано, того не вернешь."

****

Окончив семь классов, Роза пошла работать на Главпочтамт в сортировочную, где и отработала всю жизнь. Правда пришлось ей потом вечернюю школу заканчивать, когда встал вопрос о ее повышении. Так она закончила ее с легкостью, даже стала подумывать о техникуме, да так и не решилась. Зачем выше головы прыгать и так ее все устраивало. Неплохо складывалось у Розы на работе. Коллектив подобрался дружный. Было с кем и побазарить, и выпить. Работа нравилась. Сама она стала бригадиром - попробуй, скажи ей что, сразу получишь .. сдачи!

С площадью тоже порядок: дом, где они жили, пошел на слом. Вера больше десяти лет дворником отпахала - так что комната перешла к ним по закону. Получили они в Рыбацком двушку, правда, смежную, поскольку однополые. И вот тут-то Вера стала часто выпендриваться, что мол, эта площадь ее, а Розка из милости здесь проживает. Призадумалась Роза, конечно по закону мать ничего с ней сделать не сможет - она в квартире прописана, да и сильнее она теперь матери - это точно. Однако всего не предусмотришь, а вдруг мать мужика приведет, да и распишется с ним. С двумя Розке не справиться.  Могут и вытолкать. Надо было что-то предпринять.

Крепко подумала Роза и придумала - сошлась с Витькой-инкассатором, да и забеременела. Витька, конечно, струхнул. У него сразу и семья нашлась, и дети, а то все холостым был. Да и черт с ним, с Витькой-то! Зато теперь попробуй Розку выживи из квартиры. Она теперь с приплодом, который прописан к матери. Да и какой мужик пойдет к Вере на такие жилищные условия? Ведь Роза ему не то, чтобы выпить или покурить, она ему дышать не даст. Сразу вызовет всякие комиссии по правам материнства и детства. Так что на тебе, мамуля, выкуси, сиди и помалкивай, так-то!

Мальчик родился беленький, синеглазый, в их бабскую породу. Назвала его Роза Эмилем - тоже, отчасти, назло матери. А что - Эмиль Викторович Хрусталев - прямо как артист какой-нибудь.

Вера только поморщилась: "Чтобы этот Хамиль принес тебе столько же радости, сколько ты мне принесла, доченька," - лихо так сказала, да и плюнула дочери под ноги. Ну, а Розка на нее плюнула. На том и разошлись по углам. Роза осталась довольна - последний-то плевок за ней, а значит, победа!

*****

Мальчишка и правда какой-то бракованный оказался. На работе девчонки Розу утешали. Сказали, что сейчас каждый второй придурком  рождается и всякий на свой лад. А этот, Эмиль, во-первых, хворый родился - сердце больное. От этого и внешность несимпатичная; полный какой-то, кожа уж слишком белая, а чуть что еще больше бледнел, прямо как мел, а губы и ногти синеватые. Немножко быстрее заставишь его шевелиться - так он задыхается. А был он до того медлительный, что Розе все время хотелось его огреть или хотя бы потрясти. И молчун беспредельный. До четырех лет все молчал. Роза подумала - может немой? - но нет, в четыре заговорил. Да лучше бы и дальше молчал, потому что тут вся его придурковатость вылезла - не скроешь. Мало что тихо и медленно (чуть не по слогам) говорил, да еще как-то вычурно, не по-людски и всех называл на "Вы". Да, да, представляете и ребят, и родню, и даже кота Гришку. Его и били, и дразнили, и стращали, а этому придурку всё ни по чем. Чтобы с ним ни делали, он только одно твердил: " Как вам не стыдно. Вы же люди!" И глазищами своими провальными -потому что дна в них не было видно- все пытался заглянуть в глаза мучителей. Да никто в его  глаза не желал смотреть. Больно надо. Одним словом хворый и довольно противный мальчишка.

Роза сразу сделала так, чтобы он ей лишних хлопот не доставлял: она его как мать одиночка, работающая сменами, сдала на круглосуточные. К тому же мальчишка все болел и больше по больницам лежал, чем в садике находился, а как подошла пора в школу идти - предложили Розе определить его в школу-интернат для сердечников, и она с радостью его туда сбагрила. Она давно для себя решила, что он не жилец. Даже пару раз на работе поплакала. Девчонки ее утешали - она молодая, красивая, сильная - нарожает еще здоровых детей...

*****

В Быке померли родители Веры - сначала батя, следом и мать за ним ушла. Поехала Вера оформлять наследство на дом и 25 соток земли. Быстро оформила и покупатель сразу нашелся. Место хорошее - рядом курорт, лес, озеро чистое и т.д., так что возвращалась Вера Ивановна из Быка с немалыми деньгами. Да только до дома не доехала. Где-то по пути и сгинула. Роза подала в розыск, завели дело.

 Следователь все ходил, что-то вынюхивал, да так ничего и не вынюхал. Много народу пропадает, а тут женщина, да еще с немалыми деньгами... Правда дворник Серега утверждал, что видел, как Вера Ивановна входила в собственную парадную, да кто ему поверит - Сереге-то. Он ведь и не просыхает никогда. Он не то, что Веру Ивановну, а и самого Люцифера может узреть в их дворе, да и узрел вскоре, после чего лечиться уехал, а вернулся очень тихим и про все свои видения думать, а не то что говорить, забыл.

*****

Ох, и зажила Роза королевой в квартире. Ну и недолго она одна проживала - пришло к ней счастье. Шофер с почтамта - Олег Игоревич - глаз на нее положил.

Очень хороший мужчина: крепкий, непьющий, работящий. Сошлись они и стали жить в Розиной квартире. Теперь он для нее Олежек и любимый мужчина. Она ему по "Дорожному радио" каждый день песни заказывает, а он слушает и улыбается. Вот и получилось у них не жизнь, а сказка, то есть поэма.

Только Бог детей им не давал, а поначалу они очень старались. Затем решили, что это, наверно, и к лучшему. У него уже дочка взрослая есть, да никакой от нее ни радости, ни уважения он не видел. Только попреки, да требования. У Розы этот придурочный школу-интернат заканчивает. Ни к чему им эти дети. Будут они жить друг для друга. На том и порешили.

 *****

Эмиль заканчивал кардиологическую школу-интернат. Десять школьных лет прошли для него довольно спокойно. Дети в этот интернат поступали действительно больные. Там не было шустрых, веселых молодых людоедов. Трудно, конечно, в это поверить, но там не попадались даже привычные юные садисты. Получается, что если человек болен с детства, - ему не до зверств.

Эмиль понимал, что ему очень повезло, ценил обстановку в школе и всем своим  поведением давал понять, как он благодарен и соученикам, и взрослым за то, что они его не терзают. Поначалу от него отшатывались - всех смущали его манеры. Этот тихий, медленный, четкий и манерный выговор! Эта тотальная вежливость и нежелание никому "тыкать"!

Затем к нему привыкли, а под конец и полюбили. Разумеется кто как сумел - с любовью у людей скуповатенько. Появились у Хрусталева приятели и даже близкий друг - товарищ по комнате Алеша Селиванов. Появились и покровители. Директор школы, преподававший историю, и его жена - преподаватель литературы  сразу обратили внимание на странного мальчика, особенно литератор.

- Ты знаешь, Коля, - сказала она мужу, - этот мальчик и внешностью и манерами, и речью напоминает дворянского отпрыска 18-го столетия. Он словно провалился к нам из этого времени.

- Да, да, - засмеялся директор, - видел я его "дворянскую", точнее "дворовую" маменьку. Впрочем, может быть он приемный?

- Не думаю, - задумчиво ответила Галина Николаевна, - к приемным относятся лучше.

Она тоже видела его мать.

Директор начал приглядываться к ребенку, и Эмиль ему очень понравился, а его жена к этому времени уже души не чаяла в мальчике. Своих детей у них не было, к воспитанникам они относились сочувственно и доброжелательно, но в сердце никого не пускали, а тут сами не заметили, как Эмиль сделался их симпатией и отрадой.

*****

Все чаще проводил Эмиль выходные и каникулы в семье директора, благо их квартира находилась здесь же - в школе. Миловидовы были хлебосольны, часто собирали местную интеллигенцию. Завязывались горячие споры о политике, философии, истории, литературе ... Эмиль тихо сидел в уголочке, боясь пропустить хоть одну мысль, хоть одно слово, особенно когда речь заходила о литературе. Этот предмет, вернее, словотворчество живо интересовало Хрусталева.

Эмиль запоем читал книги. Миловидова сначала давала ему книги по списку, затем, видя, что мальчик предпочитает классику и не испортит себе вкус, разрешила пастись в своей солидной библиотеке и читать книги по желанию.

Эмиль предпочитал русскую классическую литературу, и Галина Николаевна могла часами говорить о ней с Эмилем. Хрусталев внимательно слушал свою благодетельницу. Конечно, она не раз объясняла мальчику, что нашей великой литературы никогда бы не возникло, если бы не родился Пушкин. Он-то и сделал наш язык великим. А до него, и даже во время, когда творил гений, все писали тяжелым, неудобоваримым языком. Чтобы у юноши по этому вопросу не осталось никаких сомнений, Миловидова дала Эмилю несколько томиков писателей и поэтов допушкинской и пушкинской поры.

*****

Хрусталев долго не возвращал эти книги.
 
- Что, Эмик, трудно читать? - поинтересовалась Миловидова.

- Ах, Галина Николаевна, я упиваюсь этими книгами. Нет ли у Вас еще допушкинской литературы?

- Вот тебе и на! Да ты оригинал, Эмик. Ну, если хочешь почитать книги того времени, надо обратиться к Лене - она заведует во дворцовой библиотеке старым фондом.

Так Эмиль попал во дворец. Конечно, он и раньше неоднократно бывал с классом на экскурсиях в музее. Но это было совсем не то впечатление. Теперь почти все свободное время он проводил в библиотеке, читая и перечитывая не только художественные произведения, но и письма, дневники, мемуары людей конца 18-го - начала 19 века. Он как драгоценное вино пил эту родную ему речь. Пил и пропитывался ею, пил и по-хорошему пьянел.

Наконец, Эмиль осмелился сделать для себя совершенно непростительный вывод, что "наше все!", которое вызывало у него абсолютное отвращение своей жизнью и нравом, упрощал великолепный, яркий, вкусный, но, конечно, не примитивный язык, сделав его пригодным к употреблению грубым массам, а их всегда большинство. Их необходимо подымать выше их уровня развития, а не опускаться до них. Ведь любое упрощение и опрощение (в языке ли, в отношениях ли, либо в чем-то ином) ведет только к деградации и к разрушению всего, к чему оно прикоснется. В результате этого запущенного процесса теперь и язык самого Пушкина, такой простой, словно частушки, большинству обывателей кажется неудобоваримым и тяжелым. Ай да Пушкин. Браво! И вот печальный результат.

Речь - великий дар божий человеку, речь, которая отличает его от животных, - начинает утрачиваться, ибо то, что вырывается из уст большинства наших современников, - речью назвать затруднительно. Какие-то отрывочные искаженные слова, не способные не только выразить глубокую мысль или чувство, но и мелкую. А ведь точное слово выразитель и определитель развития мозга, не говоря уже о душе.

Так думал странный юноша, купаясь в прекрасном языке своих предков, и слезы невольно орошали его нежные ланиты, когда он слышал вокруг себя отрывистые, лающие звуки, которые окружающие считали речью.

 *****

Хрусталев обожал бродить по притихшему вечернему парку и опустевшим залам дворца. Эти прогулки подарили юноше двух друзей, с которыми ему было интересно общаться, и работу, которая была ему приятна.

Первый друг Петенька, молодой художник, реставратор музея, встретился ему поздно вечером в "подарочных" залах дворца, где были собраны подарки со всего мира царской семье. Петенька истово простирался перед великолепной мраморной статуей Будды. Эмиль попятился, он хотел тихо выйти, чтобы не мешать молодому человеку, но Петя стремительно вскочил, обернулся и приветливо улыбнулся Эмилю.

- Ты мне не помешал. Ты ведь Эмиль из интерната? Мне мама говорила о тебе. Это ведь ты никому не хочешь тыкать, а все выкаешь. Ты действительно абсолютно никому не говоришь "ты"?

- Отчего же, - Эмиль улыбнулся. - Кому-то говорю.

- Это кому? Девочке своей, точно?

- Дамы сердца у меня нет, нет и невесты.

- Так с кем же ты на "ты"?

- С собой и с Богом, например.

- Хороший пример, ты мне нравишься. Давай попробуем дружить? У меня нет друзей, а у тебя?

- У меня есть школьный друг, но я с удовольствием попробую подружиться с Вами.

- Только ты мне не выкай.

- Не требуйте от меня невозможного.

- Не будешь?

- Нет, не смогу.

- Это потому, что у тебя двойственное мышление развито, но это хорошо, что ты не отступаешь от своих принципов. А мне-то как к тебе обращаться?

- Как Вам будет угодно. И удобно.

- Ладно, я тоже попробую на "Вы", даже прикольно.

- А кто Вам обо мне говорил?

- Мама. Ты, то есть Вы ходите к ней читать в библиотеку.

- О, Вы сын Елены Васильевны?

- Да, и мы с ней дружим, представляете, мать - мой единственный верный друг, - неожиданно признался Петя.

- Это большое счастье, я за Вас очень рад.

Юноши сдружились. Их местом встречи стал вечерний дворец, где они тихо беседовали обо всем, что их волновало. Петя учился на четвертом курсе Академии Художеств и уже год работал реставратором во дворце. Реставрация картин была его будущей и настоящей профессией, и он не уставал посвящать своего друга в тайны мастерства.

Второе, что волновало Петрушу, - это буддизм. Петя был поражен быстротой, с которой Эмиль понял все тонкости учения, в которые сам Петр погружался ни один год и не без труда.
 
- Ах, Эмиль, Вы настоящий буддист в душе, Вам стоит принять прибежище.

- Я думал об этом, Петя, но понял, что у меня нет времени экспериментировать с моей жизнью. Я решил прожить вполне традиционно, в рамках тех условий, которые мне были предложены. Я имею в виду страну, национальность, пол, здоровье и т.д. Прожить ее тихо и старомодно, по возможности не без приятности. Но знакомство с буддизмом мне очень многое дало, я Вам бесконечно признателен, Петенька. Благодаря этой великой мудрости я многое для себя решил. Вот один из примеров: меня мучила речь окружающих, я винил в этом Пушкина!

- Кого, Пушкина? - захохотал Петя. - Эмиль, Вы непредсказуемы!

  - Да, теперь я понимаю, что это смешно. Теперь я думаю другое. Вы заметили, Петя, как много стало людей и как мало животных. Так вот, по теории реинкарнации многие животные, благородно прожившие свою жизнь, получили шанс, став людьми. Ведь счастье человеческого рождения ни с чем не сравнимо. Не так ли? Я оглянулся окрест и увидел, как мало вокруг людей. Все в основном бывшие Шарики да Мурочки. Животными были прелестными, а вот людьми быть трудно. Вот я и подумал, что от того и речь у них такая странная. Но если они будут стараться идти к свету, то через много жизней станут настоящими людьми, со светлыми неомраченными душами.

Вскоре Бог послал Эмилю еще одного нового друга. Отец Георгий - молодой священник церкви Марии Магдалины - тоже проводил долгие часы за работой в библиотеке старого фонда музея и юноши постепенно сошлись. Теперь у них вошло в традицию ежедневно неторопливо прогуливаться по парку. Их беседы имели исключительно духовный характер и касались только христианства, по большей части православия, хотя и Ветхий завет забыт не был. Эмиль с удовольствием читал духовную литературу, предложенную ему Георгием.

- Вы могли бы пойти в Духовную академию и стать хорошим священником, а если бы пошли по пути черного духовенства, то и блестящую карьеру сделать, - не раз повторял Георгий, - у Вас, Эмиль, безусловные, а, возможно, и выдающиеся способности.

- Спасибо за добрый совет, - отвечал Хрусталев, - но боюсь, я не смогу им воспользоваться, просто не успею не только продвинуться по духовному пути, но и принять постриг. Если был бы покрепче, пожалуй, счел бы этот путь своим.

Отец Георгий присмотрелся к своему юному другу внимательно, и сердце его сжалось. Конечно, Эмиль держался таким молодцом, что казался здоровым юношей, но чрезвычайная бледность красивого лица и синева губ говорили о многом. К тому же Эмиль часто задыхался - приходилось ему медленно двигаться, и даже голос ему трудно было возвысить.

"Да, - печально подумал священник, - я все время забываю, что юноша очень болен и веду себя с ним бестактно. Надо себя одергивать и усерднее молиться о его здравии."

Эмиль стал по выходным посещать церковь, хоть и не знал, крещен ли он. Наконец, он решился позвонить матери, которую почти никогда не беспокоил, и спросить об этом.

- Нет, не крещен, - ответила Роза, - да и ни к чему это было делать. Ты все детство из больниц не вылезал. Зачем деньги зря тратить?

- А крещение стоит дорого? - поинтересовался Эмиль.

- Ну, уж не один рублик. Особенно, если в приличной церкви, да не с медным крестом на веревке. Ну, что тебе еще надо? - начала раздражаться Роза. - Некогда мне с тобой лясы точить.

- Больше ничего не надобно. Спасибо, мама, и простите, что отвлек от дел.

Роза бросила трубку и сказала Олегу:

- Как этот придурок меня бесит! Неужели после школы он будет жить в нами? Прям боюсь, что я его удавлю с его тормозилово и выканьями.

- Не переживай, Розанчик, - ответил Олежек. - Пусть себе живет, все ж таки сын он тебе, а говорить-то по человечески я его быстро научу. Мозги вправлять я умею, будешь довольна.

- Ты у меня все умеешь, сокол ты мой, - кокетливо ответила Роза.

Супруги облобызались. Ну прямо голубочки.

*****

Стоило Эмилю задуматься о крещении, как вопрос сам собой решился. Друг его Георгий предложил сам провести таинство, а благодетели Миловидовы с радостью согласились стать его воспреемниками. Таинство совершилось накануне школьного выпускного вечера, прошло торжественно и красиво. Эмиля нарекли Эммануилом, а этот покровитель, как известно, весьма силен и грозен.

К этому моменту определилась дальнейшая судьба Эмиля. Близкий друг семьи Миловидовых Кушаков, директор музея-заповедника, давно симпатизировал Хрусталеву. За год до окончания Эмилем школы Кушаков предложил ему пройти курсы экскурсоводов при дворце. Хрусталев с блеском их закончил, сдав не только необходимый минимум, но и предложив несколько новых оригинальных тем и маршрутов. Комиссия без колебаний приняла юношу в штат, а Кушаков пообещал ему ведомственную комнату. Теперь он навсегда был связан приятной работой с любимым местом.

*****

Роза с супругом приехали на выпускной вечер. Она подивилась, как хорошо все в школе относятся к ее придурку. "Впрочем, тут все, похоже, такие же", - заключила Хрусталева.

- Ну что, пацан, - обратился Олег к пасынку. - Я машину два раза гонять сюда не буду, бензина не напасешься. Так что собирай какие у тебя шмотки и поехали домой.

- Благодарю Вас, Олег Игоревич, - ответил Эмиль. - Вы езжайте потихоньку в город, а то скоро темнеть начнет, а я здесь остаюсь.

- Ты что, с дубу рухнул, придурок, - не выдержала Роза. - Ты школу окончил, что тебе здесь делать?

- Вы не волнуйтесь, мама, - тихо ответил Эмиль. - Мне мои благодетели работу нашли и жилье.

- Тебе работу? Да кому ты нужен? Ты же инвалид детства по сердцу. Вон, еле двигаешься - пыхтишь! Скрыл, что ли, от работодателей?

На эти вопросы Эмиль отвечать не стал, а Миловидова как только увидела эту "прелестную" парочку, так взволновалась, что побежала выручать своего золотого мальчика. Услышав хамский тон и мерзкий текст, который выдавала Эмилю его мать, Галина Николаевна пришла в ужас. Она немедленно отослала Эмиля с каким-то поручением. Сама же, не свойственным ей жестким административным тоном объявила Розе, что вопрос жилья и работы решен, и они могут спокойно ехать домой. Мальчик им никогда не был обузой и не будет.

- Ну и хорошо, и славненько, - резко сменив тон, - ответила Роза.

Затем внимательно поглядев на разгоряченную Миловидову, усмехнувшись, спросила:
- Это ты, что ли, его благодетельница? И не лень тебе с больным придурком возиться? А на вид нормальная баба. Впрочем мне же лучше - "кобыле легче".

И, взяв супруга пол локоть, заспешила к выходу - пора было. Начинало смеркаться.

*****

Удивительно безлюдно и пусто было на дороге. Не то, что пробок, вообще ни одной машины, ни одного пешехода не было кругом.

- Это ж надо, блин, какое раздолье, - поразился Олег Игоревич. - Розанчик, глянь кругом - ты чё, спишь?

- Нет, Олежек, я думаю, что свезло мне с придурком-то. Я же как мать инвалида детства пенсию могу в 50 лет оформить. У меня все документы на него в порядке.

- Ну ты даешь, Розанчик. Рано о пенсии задумалась, ты еще молодая. А насчет пенсии не волнуйся, там - Олег показал наверх, - что-нибудь за тебя придумают. Скажем, все будут выходить в 75 лет, а матери инвалидов в 70 лет. - Олежек заливисто захохотал.

- Ты лучше глянь на дорогу. Ведь ни души. Сколько кручу баранку, а такого не помню. Ну прямо ругнуться не на кого - качу, как президент. Боюсь, что мне никто из наших мужиков не поверят - какая дорога оказалась.

- Вообще-то да, - подтвердила Роза. - Это беспрецедентно.
Роза много интересных слов и выражений знала и часто пускала их в ход.

- Ну, Розанчик, ты как ляпнешь, так прямо в яблочко, - опять хохотнул довольный Олег.

Он хотел развить свою мысль, но не успел. Откуда ни возьмись прямо на них неслась огромная фура. Она даже не неслась, а как-то бесшумно плыла, словно не касаясь асфальта. За рулем грузовика сидела женщина. Увидев ее, волосы на голове Розы поднялись дыбом. Это была ее мать - Вера Ивановна.

- Мама, как же это?

- А вот так, доченька, - ответила Вера.

Лицо ее исказила страшная ухмылка, во рту сверкнули волчьи зубы, а глаза весело налились кровью.

*****

  В интернате о трагическом ДТП стало известно на другой же день. Милиция сообщила об этом директору, тот вызвал своего крестника и как можно более деликатно рассказал ему о гибели родителей. К его изумлению Хрусталев даже не всплакнул, даже не ахнул. Спросил, вернее, сказал словно утверждал:

- Шофера фуры не нашли?

- Милиция сказала, что она была угнана, а свидетелей не было.

- И "аз - воздам", - тихо сказал Эмиль.

Спокойное лицо его исказила то ли гримаса боли, то ли отвращения. Юноша повесил голову и вышел из кабинета.

Хрусталев тут же отправился к отцу Георгию, чтобы посоветоваться насчет похорон и обговорить все детали. Георгий же первый предложил ему деньги взаймы, затем это сделали его благодетели, затем директор музея, затем родители друзей, но обошлось без займов. Оказалось, что покойные супруги не доверяли банкам и хранили деньги дома - около четырех миллионов рублей было припрятано на антресолях.

С помощью представителя органов опеки Светланы Олеговны удалось сразу перевести деньги в сейф школы на счет Эмиля, и Хрусталев смог быстро и безболезненно исполнить свой последний сыновний долг, похоронив родителей, вернее то, что от них осталось (гробы не открывали) на кладбище крематория. Там же в кафе крематория были устроены поминки.

Эмиль, не зная друзей родителей, пригласил всех, кто значился в их записной книжке, а также оба коллектива (в полном составе), где они служили. Стол был фуршетный, но шикарный, водка и вино лились рекой. Эмиль вел себя безупречно, всех потчевал и обхаживал, как заправский светский лев. Коллеги Розы изумлялись: "Ну, Розка, чем была недовольна? Сын у нее и красавчик, и щедрый, а уж воспитан как принц".

"Да это она сглазить боялась, редко кто может похвастаться таким парнем," - на том и порешили.

*****

Теперь в квартире Миловидовых каждый день проходили советы с присутствием Кушакова, представителя опеки Светланы Олеговны и сидящего в своем любимом уголочке Хрусталева. Решались квартирные вопросы. Были рассмотрены разные варианты, остановились на том, что квартиру в городе следует сдавать - это взяла на себя Светлана Олеговна. Она нашла надежное агентство, свезла туда Эмиля и бдительно следила, чтобы договор был оформлен юридически грамотно. Деньги будут перечисляться Хрусталеву на карточку. Затем Светлана Олеговна помогла получить общую карточку Сбербанка, куда будут поступать зарплата, квартплата и пенсия Эмиля. Карточка была открыта на довольно выгодных процентных условиях. Родительские деньги оказались там же. Эмиль неожиданно сделался состоятельным человеком.

Кушаков предложил Эмилю жить в маленьком ведомственном домике на территории парка.

- Я могу предложить тебе только комнату, Эмик, - сказал директор. - Там в соседней комнате живут пожилые супруги, бывшие работники парка; уборщица и садовник. Он и сейчас безвозмездно помогает с клумбами. Но, если у тебя что-то с ними не срастется, ты не горюй. Ты теперь юноша со средствами - помогу тебе снять что-нибудь отдельное неподалеку. Главное, ты не молчи, сразу обращайся.

- Благодарю Вас,  благодарю от всего сердца вас всех, Господи! Бог вас наградит за Вашу доброту ко мне. Я же всегда буду молиться за Ваше здоровье и благополучие, - отвечал Эмиль и низко кланялся всем добрым людям, которые приняли деятельное и бескорыстное участие в его судьбе.

*****

Эмилю давно нравился этот маленький уютный деревянный домик, находящийся в дальнем уголке парка, укрытый от нескромных глаз кустарниками и деревьями. Он часто останавливался неподалеку от него, но близко подходить не смел: знал, что там живут люди. Теперь же ему самому предстояло поселиться в этом милом уголке. Эмиль не скрывал своей радости. Ему не терпелось начать хлопоты по обстановке своей комнаты. Верный друг Петруша взялся ему в этом помогать.

- Вот, возьмите метр и померьте точно комнату. - Петя показал, как правильно сделать. - Замеры запишите, затем сядем и все обсудим.

 *****

Анна Ивановна и Виктор Павлович были поражены, когда сам хозяин заповедника неожиданно наведался к ним. Кушаков сообщил им о скором приезде нового жильца. Самолично осмотрел пустую комнату, кухню и удобства, вроде всем остался довольным, и предупредил, что хоть будущий их сосед и молодой человек, но запанибратства не терпит, а уж невоспитанности или, боже упаси, хамства - тем более. Так что если поступит хоть одна жалоба со стороны Эмиля Викторовича, то ... И хозяин погрозил перед носами испуганных  супругов своим мощным указательным пальцем.

- Ну смотрите у меня. Вести себя тихо и прилично, и ни ни ни ... То-то! - отдал директор последний приказ и удалился.

Стариков накрыли страх и уныние. Видать из молодых, да из ранних. "Что будет теперь? - ужаснулись они. - Теперь сиди в комнате и ни пикни, и носа из нее не кажи".

- Разрешит ли он мне хоть на кухню выходить? - спрашивала мужа Анна Ивановна. - Или лучше плиточку в комнату приспособить? Нам ведь двухкомфорочная подойдет?

- Да это ладно. Электрочайник купим, много ли нам надо, Аня. Покурить я на улицу выйду - может, он и не заметит, а вот не выгонит ли он из дома моего Дружка и твоего Ваську?

Вопросов набралось много. Но наш народ устроен так, что как его не жми, а он все равно выход найдет. Жить-то хочется. Решено было животных запирать в комнате. Вася-то тихий, а вот Дружок брехливый - придется ему морду заматывать.

- А  что нам с кухней-то делать, Витя? - всполошилась Анна Ивановна. - Надо срочно освободить ее, а, главное, иконы поснимать. Ты же знаешь, какие они сейчас - молодые эти. Еще осквернит, а ты и пикнуть не посмей.

- Вот это беда, так беда, - сокрушался Виктор Павлович, который после выхода на пенсию пришел к вере. С благоговением читал духовные книги, хотя мало что в них понимал, и даже супругу  свою уговаривал обвенчаться. Та вроде и хотела, да стеснялась в связи с их возрастом.

- Ну что же, - решил старик. - Значит так; кушать будем в комнате и иконы все туда заберем. Завтра же и начнем перестановку.

Снять иконы не успели. На следующее утро во время завтрака в дверь позвонили. Оба кинулись открывать. За дверью стоял высокий молодой человек. Хотя фигура его была немного полноватой, но так как он держался очень прямо, казалась вальяжной. От его высокого лба шли волной назад пшеничные волосы. Лицо было приветливым и серьезным одновременно. Оно поражало своей мраморной бледностью и прекрасными ярко-синими глазами. В руках он держал ключи от их дома.

- Здравствуйте, - негромко, но очень внятно заговорил юноша, - я ваш  новый сосед. Разрешите представиться: Хрусталев Эмиль Викторович.

- Так это самое, что же мы на пороге стоим, проходите Эмиль Викторович. А что же Вы сами дверь не открыли? Я вижу у Вас ключи-то в руках?

- Я не посмел ими воспользоваться, - ответил прекрасный юноша. - Тем более, что в доме дама, -  и он поклонился Анне Ивановне.

Старушка так покраснела, что сама себе удивилась. Она и не догадывалась, что умеет так вспыхивать.

- А не желаете кашки с нами покушать, - неожиданно предложила она.

- С большим удовольствием, - ответил Эмиль. - Я еще сегодня не завтракал и очень голоден.

Зашли на кухню. Эмиль очень обрадовался иконам. Перекрестясь, низко им поклонился. Перед едой прочел молитву и с удовольствием принялся за кашу, нахваливая кулинарный талант Анны Ивановны. Та совсем сомлела.
 
- Как мне последнее время везет, - сказал Эмиль за чаем. - Бог меня незаслуженно балует хорошими людьми. Вот вижу, что и в соседи послал он мне добрых и благородных людей, а я и не мечтал об этом.

- Это нам, похоже, свезло, - заметил старик, глядя как Эмиль одной рукой нежно оглаживает кота Василия, который сразу прыгнул юноше на колени и так громко запел, словно получил миску сметаны, а другой рукой гладит Дружка, который ластился и прижимался к Эмилю всей своей тушей, что было абсолютно нехарактерно для такой суровой и неласковой псины.

- Животных, вижу, любите?

- Как же их не любить, ведь они невинны, как младенцы.

- А хотите, Эмиль Викторович, я Вам буду готовить? - выпалила Анна Ивановна.

- Это было бы очень хорошо, - ответил Эмиль.

- Я и постирать, и погладить, и убраться могу, - не унималась Анна.

Эмиль задумался.
 
- Этот вопрос надо обсудить втроем, - сказал он. - Я, конечно, очень буду рад, если Вы, Анна Ивановна, возьметесь вести хозяйство. Сам я к хозяйству не приучен - вырос в интернате. Но я не знаю, как к этим вашим дополнительным хлопотам отнесется Ваш супруг, - он повернулся к Виктору Павловичу.

- А я что, я считаю Аня права. Нечего на кухне толкаться. Хорошо, когда на ней одна хозяйка топчется и властвует.

- Прекрасно, мудрое решение. Тогда вот еще какой вопрос нам надо решить; я буду работать в музее экскурсоводом, кроме того у меня есть пенсия по инвалидности. Все вместе будет тысяч двадцать пять, а может быть немного больше, хватит ли вам этих денег на хозяйство, Анна Ивановна?

Старики оторопели.

- Как? Такие огромные деньги! Я думала, Вы немного на еду дадите, а остальное за хорошее отношение. Может быть Вы что-то необыкновенное кушать желаете?

Эмиль улыбнулся.

- Хорошее отношение я вам в любом случае обещаю. Необыкновенного ничего не надо готовить. Меню мы обсудим, я надеюсь, что оно не будет выбиваться из вашего привычного рациона. Правда есть одна поправка - я соблюдаю все посты, в том числе и на неделе.

- Мы тоже стараемся, но не так строго, - с уважением в голосе заметил Виктор Павлович. - Но, Вы нам подадите пример и всем от этого только хорошо будет.

- Чудесно, тогда последний вопрос. Мне досталось наследство. Я хочу большую его часть потратить на обстановку, на одежду и на всякую утварь. Буду просить Вас, Анна Ивановна, составить список тех вещей, которые облегчат Вам ведение хозяйства.
 
- Я о стиральной машине мечтаю, - робко сказала Анна.

Муж метнул на нее испепеляющий взгляд.

- Непременно купим, самую лучшую - ту, которая Вам понравится.

- И комбайнер с мясорубкой!

- И комбайнер самый многофункциональный, и хороший пылесос, и все остальное тоже.

- Так какое же это наследство? Миллион что ли? - не выдержал Виктор Павлович.

- Гораздо больше. Почти четыре миллиона, да еще квартира в городе, которую я сдаю. Двести тысяч ушли на похороны. Миллиона два уйдут на хозяйство, думаю, еще на черный день останутся. Деньги, впрочем, я еще не рассчитывал. Посмотрим, как пойдет.

- Спасибо Вам, Эмиль Викторович, за откровенность, - приложив к сердцу руку сказал старик. - Но Вы меня ошарашили: двести тысяч на похороны! А мы-то с Аней с трудом 50 тысяч собрали. Что же теперь нас и не похоронят?

- Прошу Вас не задумывайтесь об этом. Живите дольше. Похоронят нас всех непременно, только тогда нас будет волновать другое, а теперь покажите мне, пожалуйста, мою комнату - мне надо ее измерить. Да и пора мне уходить, боюсь опоздать на встречу с отцом друга. Он изумительный портной и обещал меня обшить.

Супруги не спали полночи. Они спрашивали друг друга - уж не приснился ли им необыкновенный юноша.

- Ведь таких людей вроде и не бывает, а, Аня? Он откуда-то оттуда прибыл, как в этой.. фантастике.

- Ах, Витя, какой красавец, аристократ, барин настоящий. А с нами-то держался, как с ровней. Вот оно воспитание, вот она порода-то. Не то, что все эти паршивцы, что из грязи в князи.

- Да не в князи они, а в богачи - это другое, а тут - да, ты права - порода так и прет. А человек какой чудесный - верующий, честный, открытый, без червоточинки, прозрачный как хрусталь.
 
- А щедрый какой, - вставила Аня.

- Да, великой души юноша - я о таких и не слыхивал, а ты, Анюта, взяла и воспользовалась: и стиралку давай, и комбайн, ну что еще пожелаешь?

Анна Ивановна засмеялась тихим счастливым смехом. Может, вправду приснился ей прекрасный Эмиль Викторович? Повернулась на бок и провалилась в глубокий, сладкий сон.

*****

Отец Алеши свое обещание выполнил. Он создал Эмилю полный гардероб. Самостоятельно Хрусталев закупил себе только нижнее белье, обувь и заказал шляпы. Две дюжины рубашек из тонкого батиста, длинные ночные сорочки, костюмы с жилетками и шейными платками, подобранными под жилетки на все случаи жизни. Длинные халаты и пальто на все сезоны выполнил портной и сделал это с блеском. Даже ткани, меха, фурнитуру и аксессуары он не доверил выбирать мальчику, а бегал вместе с ним по магазинам. При этом он категорически отказался брать деньги за эти дополнения к одежде, заявив, что это подарок Эмилю от их семьи к новоселью.

Эмиль сказочно преобразился. Образ старомодного, однако весьма элегантного джентльмена, который ему часто представлялся в мечтах, теперь смотрел на него из любого встречного зеркала, а главное, что Хрусталев необыкновенно комфортно чувствовал себя в этом образе. У него появилось ясное ощущение, что ему вернули его собственную одежду, которой он был по каким-то неприятным причинам лишен.

Повезло Эмилю и с рабочими, которых наняла Елена Васильевна, Петина мама, и он смог вселиться в свою комнату уже в августе. Правда и то, что Петя так бдительно руководил ремонтом, что отлынивать от работы было невозможно. К тому же у Петруши было двое зорких помощников (соседи Эмиля), отчего рабочим приходилось работать не так как они привыкли, а так как обещали, т.е. по восемь часов ежедневно. К тому же Анна Ивановна обед варила дома, накрывала на кухне так, что и тут, кроме законного часа, у них не получалось отлынивать. Вот работа и шла быстро. В первую неделю сделали потолок; побелили, украсили в центре и по краям изящной лепниной, которую тут же разрисовал Петруша нежной листвой, из которой виднелись маленькие розочки с ландышами. По предложению Пети решено было, что розы и ландыши пройдутся рефреном по всей комнате. По этому принципу юноши выбирали ткани на шторы, ширмы, портьеры, полог кроватный, заказывали мебель и продумывали освещение.

За вторую неделю стены обтянули голубым шелком с небольшими букетиками ландышей, застеклили окно, увеличили подоконник, поставили новую красивую дверь. Июль почти весь ушел на места общего пользования. В этом беспрекословно руководила Анна Ивановна. Были поменяны плита, раковины, унитаз, и, вместо старой ванны решено было поставить большой, хорошо вентилируемый душ. По всей квартире сменили проводку, трубы, отопление, побелили потолки, сменили двери, застелили полы плиткой и линолеумом на вкус хозяйки. Даже Виктор Павлович, который не любил перемен, признал, что в доме стало чисто, красиво и удобно.

Как только рабочие ушли, за дело тут же взялись Анна Ивановна и Галина Николаевна. Женщины бегали по магазинам, закупая утварь, приборы, мебель для прихожей и кухни. Иногда у них возникали споры по поводу той или иной покупки, но Эмиль всегда вставал на сторону Анны Ивановны, говоря, что она хозяйка, ей и карты в руки. Галина Николаевна притворно сердилась и непритворно ревновала своего золотого мальчика, хотя прекрасно понимала как Эмилю повезло с соседями, которые смотрят на него с неприкрытым обожанием, поступают по отношению к нему как самые близкие и родные люди.

Эмиль же с Петей заканчивал оформление комнаты. По просьбе Эмиля Петя увеличил, отретушировал, обрамил, развесил и расставил по комнате фотографии всех людей, которых Хрусталев хотел видеть около себя. Теперь постоянно на него смотрели и улыбались его благодетели и друзья.

Наконец к середине августа все было готово. Сыграли новоселье.
 
На новоселье пришли Петя с мамой, Алеша с папой. Пришел отец Георгий и самолично повесил икону Божьей Матери "Всех скорбящих радость" и красивую лампадку, которую уходя зажег. Сам хозяин пожаловал и два раза ахнул: когда вошел в дом: "Туда ли я попал?". А когда вошел в комнату, аж руками всплеснул: "Боже, какая прелесть, какое шикарное ретро! Ай да тихоня Эмиль, да на тебя тут целый батальон дизайнеров пахал."

- Этот батальон Вам знаком, Владимир Николаевич, - Эмиль указал на Петю.

Хрусталев пригласил Светлану Олеговну из органов опеки, которая приняла участие в его жизни, быстро решив вопросы с квартирой и банком. Женщина отнекивалась, говоря, что ничего особенного для него не сделала, но Эмиль так искренне благодарил ее и уговаривал прийти, что она перестала ломаться, пришла, хорошо погуляла, крепко выпила, было от всего и всех в восторге и ушла, как сама выразилась, совершенно успокоенная за судьбу такого хорошего мальчика.

Погода стояла ослепительная, стол накрыли на улице под деревом. Ольга Ивановна и Галина Константиновна расстарались. Нарезали салаты, запекли рыбу, к бульону напекли маленьких пирожков. В большой утятнице потушили гуся с капустой, яблоками и черносливом. Было много сладостей, фруктов, к кофе подали мороженое.

Мужчины принесли хорошего вина, а Миловидов - и шампанского - ведь новоселье совпало с днем рождения Эмиля, с его восемнадцатилетием. Все кричали "ура!". Отец Георгий играл на флейте и пел псалмы. Петя играл на гитаре и пел романсы. Все пели хором, затем танцевали. Эмиль попросил разрешения прочесть стихи. С чувством прочел две оды, несколько вирш и басен. Всем очень понравились стихи.

- Великолепные, - сказал Кушаков, - это ведь Державин?

- По-моему, Карамзин, - возразила Миловидова, - но малоизвестный.

Все посмотрели на Эмиля. Тот потупившись, тихо произнес:
- Я впервые решился прочесть свои стихи.

*****

Эмиль быстро обосновался  на новом месте с удобством и приятностью. Жизнь его протекала размеренно и спокойно. Работа не тяготила, а была даже приятна. Его обзорные экскурсии по дворцу и парку пользовалась большим успехом. В эти рабочие часы тихий голос Эмиля вдруг становился мощным, выразительным и певучим.

Эмиль и тут облегчил себе жизнь, заказав изумительную трость, называя ее "Милой помощницей" и "третьей ножкой". Теперь, проводя экскурсии, он почти не задыхался, хотя передвигался довольно быстро. Еще Хрусталев заказал в городе брусничный сафьяновый чемоданчик с изящной золотой застежкой и ключиком. Чемоданчик хранился в секретере, а в нем стихи Эмиля.
 
Хрусталев много читал, много писал, а вечерами, после ужина, пристрастил стариков к чтению вслух. В основном читал Эмиль, но только то, что хотели послушать. Читали толстые романы и духовную литературу. Романы Эмиль читал на все голоса и старики с замиранием сердца, с широко открытыми глазами слушали его, а при чтении  духовной литературы Виктор Павлович постоянно перебивал Эмиля и просил растолковать ему прочитанное. Эмиль долго и терпеливо все ему разъяснял.

По воскресеньям Эмиль непременно посещал церковь и, опираясь на свою "помощницу", до конца простаивал заутреннюю, какой бы длинной она не была. Однажды он попытался присесть на край лавочки, но его со злобным негодованием согнала пожилая прихожанка, и больше он такие попытки не предпринимал.

В понедельник у Эмиля был выходной, т.к. дворец был закрыт и по сложившейся традиции в этот день у него собирались друзья. Первым приходил Петя, следом Алеша, последним - отец Георгий. Им никогда не было скучно вместе - всегда находились темы для разговора, было что обсудить. К тому же эти юноши умели слышать не только себя, а Эмиль, как опытный штурман всегда мог уйти от подводных рифов, т.е. скользких или неприятных кому-то из друзей тем. Юноши очень ценили эти дружеские встречи и всегда предпочитали их чему бы то ни было другому.

По договоренности с Эмилем Анна Ивановна заваривала специально купленный для этих встреч огромный пузатый чайник чая с мятой. Высыпала в большую сахарницу фруктовый колотый сахар. Выпекала блюдо толстых яблочных оладий, очень напоминавших английские пышки и подавала к ним мед и варенье. И хотя угощение было неизменно, каждый раз оно радостно приветствовалось и с удовольствием съедалось.

- Какие хорошие друзья у нашего Эмиля Викторовича, - часто говаривала  Анна Ивановна. - Не водку хлещут, а чай пьют и весело им вместе.

- Подобное притягивает подобное, - глубокомысленно отвечал Виктор Павлович.

*****

Хрусталев обожал дворцовый парк. Казалось, он знал  в нем каждое здание, каждую статую, каждый мостик и, пожалуй, даже каждое дерево, но однажды, совершая прогулку, он буквально столкнулся со статуей, которую никогда доселе не видел.

Это была мраморная статуя прекрасной музы. Стояла она в укромном уголочке, за старым дубом и была скрыта от взглядов проходящих по аллеям людей. Разглядывая эту статую Эмиль страшно побледнел, задрожал, сердце его так затрепетало, словно было готово вырваться из груди.

Перед ним скромно, опустив глаза и уронив нежные руки, стоял его идеал женщины. Той женщины, которая являлась ему во сне, вдохновительница его поэзии, повелительница его сердца, которой была посвящена вся его любовная лирика.

- Радость моя, откуда Вы явились?! - воскликнул Эмиль.

Прекрасная мраморная дева, потупившись молчала.

Хрусталев повел своих друзей к прекрасной музе.

- Хороша! - восхитился Алеша.

- Но откуда она появилась? Ее тут никогда не было, - поинтересовался Петя и стал искать на низеньком постаменте какую-нибудь надпись, но так и не нашел.

- Эммануил, - строго произнес Георгий, - любовь к статуям попахивает язычеством, Вы меня не пугайте.

- Вы не правы, Георгий,  - вступился за друга Алеша. - Это не любовь к статуе, а любовь к прекрасной женщине. А статуя появилась, как подтверждение взаимности, ну, как если бы его возлюбленная прислала ему свой портрет.
 
- Портрет,  да портрет, - поднял палец Петя. - Ведь я пишу твой портрет, Эммочка. Теперь я знаю, как тебя порадовать - я напишу парный портрет, твой и музы.

*****

Неспешно текли дни, недели, месяцы. Жизнь Эмиля шла привычным ходом по тому сценарию, который он себе сочинил. Разве что он стал покупать цветы и класть их к ногам своей прекрасной музы, да еще все чаще его охватывала слабость, он садился в свое любимое "Вольтеровское" кресло и ненадолго засыпал. Во сне он гулял с любимой музой по прекрасным садам. Он мечтал заглянуть в ее глаза, но не мог - она всегда шла потупившись.

"Идолопоклонство" Эмиля не ушло от зорких глаз отца Георгия. Не единожды видел он, как Эмиль возлагал цветы к ногам статуи.

"Что делать? - думал священник. - Может быть разбить топором вдребезги проклятый монумент. Нет, это не поможет. Ведь пропадет православная душа. Такой прекрасный человек может оказаться в аду. Необходимо провести с Эмилем душеспасительную беседу. Главное, выбрать подходящее время и место, и остаться с другом наедине."

Наконец, повод представился. Эмиль совместно с Виктором Павловичем уговорили стесняющуюся Анну Ивановну пойти под венец. Отец Георгий обвенчал чету и попросил Хрусталева задержаться в церкви.

- Эммануил, я знаю, что Ваша  вера крепка и непоколебима, - волнуясь, начал Георгий. - Вы светлый юноша, и я холодею от страха, думая, что из-за безумного преклонения перед мраморным кумиром Вы можете лишится милости божьей и навлечь на себя божий священный гнев! А ведь кому, как не Вам в надлежащий момент предстоит предстать перед троном Божьим и вместе с Ангелами воспеть ему хвалу. - Георгий замолчал и внушительно посмотрел на Эмиля.

- Полно, Георгий, - улыбнулся Хрусталев. - Мы же друзья. О каком троне и о каком гневе Вы говорите? Конечно, я не сомневаюсь в существовании Бога. Можно сказать, что это единственное, в чем я не сомневаюсь. Но зачем ждать смерти, чтобы увидеть его и выразить ему свою любовь? Я его все время вижу. Он сама любовь, нежность, гармония и радость!

- Как? - вскричал священник. - Вы видите Бога?

- Ну конечно, а Вы разве его не видите? - изумился Эмиль.

И глядя в потерянное лицо друга, добавил:

- Бог никуда никогда от нас не прячется,  откройте глаза, друг мой!

*****

После этого разговора отец Георгий места себе не находил: "Господи! - думал он, - вразуми меня, как мне повлиять на друга ,чтобы спасти его душу?" И он истово молился и зажигал свечи за спасение души раба божьего Эммануила.

Тревога не проходила, и поехал Георгий к своему духовнику - знаменитому старцу Василию. Суровый старец принял его и Георгий подробно рассказал о своем друге Эммануиле, о своих опасениях, о последнем разговоре с ним, потрясшем его.

Василий слушал молча, закрыв глаза и медленно раскачиваясь из стороны в сторону, затем изрек:
 
- Ты бы лучше, чем нос задравши святому человеку морали читать, да спрашивать как он верует, пользовался тем, что Господь тебя к нему допустил, да внимал бы ему поусерднее, да выспрашивал обо всем, что тебя волнует. Вижу он весь открыт людям - все бы тебе растолковал, дурашке, только жуй, да глотай, ну а теперь уж поздно - сам до всего допехивай, чадо!

Старец благословил растерявшегося Георгия и отпустил его.

Вышел Георгий из кельи, повздыхал, поохал. Снежок шел мягкий, крупный. В голове Георгия впервые было совершенно пусто, он высунул язык и принялся глотать приятные пушистые снежинки. Наконец появилась первая мысль: "Сосулькой бы разжиться и пососать ее, как в детстве". Затем пришла и вторая: "А почему теперь поздно?" И, не смея себе ответить, кинулся он на автобусную остановку.

*****

Эмиль сидел в своем любимом кресле и смотрел как за окном весело танцуют крупные снежинки. Он, кажется, задремал, но сразу проснулся от холода.

- Как морозно, - подумал он, - наверное что-то с отоплением. Надо плед взять.

Хрусталев хотел встать, но не смог. Он почувствовал сильный удар в грудь и упал назад в кресло. В этот момент дверь скрипнула и отворилась. В дверях стояла его возлюбленная муза - живая, веселая, с искрящимися, сияющими глазами.

- Вот я и пришла за тобой, мой любимый, - сказала муза и, протянув к Эмилю руки, заключила его в свои ледяные объятья.

- Ой, а что случилось-то, Витя? - спросила Анна Ивановна, показывая пальцем в окно на бегущего не чуя ног священника.

Отец Георгий, лохматый, с растрепанной мокрой бородой, вбежал в комнату Эмиля и закричал страшным голосом:

- Не оставляй меня, дурака, друг мой дорогой! - и уткнувшись в холодные колени, зарыдал навзрыд.

Редко на каких похоронах все собравшиеся люди скорбят так глубоко и искренне, как скорбели на похоронах Хрусталева. Анну Ивановну прямо с кладбища увезли в больницу с сердечным приступом. Миловидова в полном исступлении обвинила директора Кушакова, что он "заездил" больного мальчика. Все горько плакали, даже представитель органов опеки Светлана Олеговна.

- Вот, как родится хороший мужчина, - причитала она, обкладывая тело Эмиля розами, - так не жилец, вот горе-то... - и добрая женщина размазывала несмываемую тушь со слезами по пышным щекам.

*****

Смерть Эмиля подкосила стариков соседей. Они не уставали всем рассказывать об Эмиле, только вот Виктор Павлович немного помешался и утверждал, что Эмиль его родной сын, а Анна Ивановна, напротив, говорила, что Эмиль из княжеского рода, а она была счастлива служить ему верой и правдой.

Миловидовы больше не смогли работать с больными детьми. Оба вышли на педагогическую пенсию, купили домик у моря, развесили по стенам портреты Эмиля, обзавелись новыми знакомствами и всем рассказывали, какой у них был прекрасный сын. Все им сочувствовали.

Алеша страшно испугался смерти. Бегал по врачам. Требовал сложной операции, наконец, добился квоты и умер на операционном столе, не выдержав наркоза.

Отец Георгий запил. И наверное совсем погиб, если бы не Петя, который взял его под свою опеку, стал давать буддийскую литературу и объяснять, что Эмиль был бодхисатвой, и что он скоро появится среди живых. Георгий поверил безоговорочно. "Ах, вот оно как на самом-то деле!" -  восклицал он. В голове у него случилась мешанина, но в душе полегчало.

Сам же Петя все рисовал и рисовал парный портрет друга и музы. Дело не шло, хотя и превратилось в навязчивую идею. Лицо друга расплывалось и исчезало в дымке прошлого, а статуя куда-то исчезла и никто, кроме Пети, о ней не помнил.

Кушаков, как только узнал о смерти Хрусталева, сразу решил, что опубликует сборник его стихов в типографии музея, но, обидевшись на несправедливые обвинения Миловидовой, передумал.

- Сколько добра для них не делай - все равно хорошим не будешь, - жаловался он по вечерам своей супруге, но когда он получил от Эмиля подарок ... Вот как было дело.

Хрусталев оставил завещание, по которому поручил стряпчему продать его квартиру, вещи и снять деньги с карточки. Вырученную сумму поделить на пять частей между людьми, которые скрашивали его жизнь. Сумма оказалась немалая и старики соседи, Миловидовы и трое друзей получили примерно по миллиону рублей, кроме того, они получили по нежному письму от Эмиля с благодарностями и благословлениями. Кушакову же Эмиль оставил памятный подарок. Зная любовь директора к холодному оружию, он преподнес ему прекрасную шпагу, где на эфесе было выгравировано: "Рыцарю без страха и упрека". Кушаков вспыхнул. Да откуда этот мальчик знал! И сразу нахлынула юность, мечты, надежды... Одним словом всякая чушь и романтика.

Однако шпага была хороша и директор повесил ее на ковер на самое эффектное место. Повесил, отступил на несколько шагов, и ему почему-то стало очень стыдно. "Да что это я на Эмика обиделся, - подумал Кушаков, - он-то чем передо мной виноват. Вот даже с того света незабываемый привет прислал. Нет, надо, обязательно надо опубликовать в его память сборник его стихов, тем более, что стихи очень достойные, стыдно не будет".

Подумав так, хозяин вызвал к себе Генку Финтикфикова, своего секретаря, и поручил ему сходить в комнату к покойному Хрусталеву, отыскать его стихи и отобрать лучшие для публикации сборника.

Секретарь выполнил указание хозяина. Сразу нашел сафьяновый портфель. Открыл его, прочел первые десять листов, закрыл и унес к себе домой. Директору он сказал, что никаких стихов Хрусталева он не нашел. На другое же утро Геннадий Владиславович Финтикфиков из дворца уволился, а вечером уже сидел в редакции своего дядюшки.

Стихи стали выходить в маленьких изящных книжечках под псевдонимом "князь Лев Шумской" и имели большую популярность не только среди профессиональных знатоков, но и среди любителей поэзии. Финтикфиков получил славу, несколько престижных международных премий и возможность больше не работать, благо украденный портфель был большим и туго набитым.

Лет через десять всем стало казаться, что Эмиль Хрусталев им приснился. Мало ли что нам мерещится в прошлом. Горела свеча, горела ярко, откровенно, ни для кого не было отказа в этом свете, но никто не открыл глаз и ничего не разглядел. Зачем только этих светозарных к нам посылают? Одно ведь расстройство. А может и правда это только сон? Ведь разве бывают такие люди?! Нет, конечно.

12 марта 2016 года