Память сердца

Сколько людей встречала и провожала на перроне Анна Гавриловна Решетова, она и не вспомнит: приезжали многочисленные родственники, уезжали на учебу дети, возвращались из отпуска разгоряченные и загоревшие соседи-всех Анна Гавриловна опекала и считала своим долгом вложить в руки  отъезжающим свеженькие пироги, испеченные накануне, приехавшим принести в термосе холодный морс летом и горячий чай зимой.
  Так повелось, что перрон заменял Анне Гавриловне и концертный зал,  и клуб по интересам, и хобби. "Мое хобби-общение",-смеялась Анна Гавриловна и ехала на вокзал встречать поезда или просто смотреть на проходящие составы.
   В вагонах поезда шла своя жизнь. За минуты перед Анной Ивановной пролетали картины чьего-то счастья, горя, кто-то смеялся, играл на гармошке, плакал, влюбленно ворковал, выходил в тамбур покурить.
   Она жадно ловила выражение лиц, и все ждала того единственного, кто когда-то уехал на далекую афганскую войну, оставив ее с маленьким сыном и дочкой на руках
Свой выбор Анатолий сделал сознательно, решив не бросать Родину в опасности, он долго что-то объяснял Анне Гавриловне об афганском наркотрафике, о том, что мы должны помочь братьям, попросившим помощи...Через полгода прошла похоронка, потом наградные документы Анатолия, а для Анны Гавриловны он оставался долгожданным Толечкой, мастером на все руки, весельчаком, игравшим на гитаре так, соседи сходились послушать. Даже бабка Царица с неизменной беломориной в зубах и шифоновом вековом платье, гордо неся голову, заявляла :"Может, может тронуть душевные струны..." Её прозвали Царицей  за особый уклад жизни, непонятной жившим по-современному соседям: фотографии в плюшевых альбомах, где чинно сидят дамы в кружевных воротничках, дети в матросках, подтянутые военные....Анна Гавриловна, жалея соседку, носила то свежеиспеченные пирожки, то творог, то по-бабьи забегала поговорить.
Бабка Царица никогда не жаловалась, не сгибалась под тяжестью возраста и жизненных обстоятельств, неизменными оставались плюшевые шоры в ее крошечной квартирке, да старинный вязаный платок, сохранивший неуловимый запах духов из ее прошлой жизни.
   Как-то вечером Анна Гавриловна по привычке зашла к бабке Царице и впервые увидела слезы на ее глазах. Царица склонилась над фотографией какого-то молодого в военной  форме  рядом с ослепительной красавицей. "Это мой Николай перед отправкой на фронт",-сказала Царица.
   Анна Гавриловна вдруг  остро почувствовала жалость к этой женщине, которую она почти не знала.
  Бабка Царица подняла голову и улыбнулась сквозь слезы : "Анечка, меня Варварой Степановной зовут, а Царицей прозвали, потому что я из этих, как вы их называете, из бывших...Муж погиб в Отечественную, я совсем еще девочкой была, все ждала его, да на вокзал Киевский в Москве ходила. А в конце сороковых сослали сюда, как жену врага народа. В плен попал мой Николай, там и погиб, а меня сюда выслали. Служила машинисткой в конторе, потом н пенсию вышла. Гнули меня годы, а вот, видишь, уже умирать пора, а я память храню. Для кого?"
    Анна Гавриловна подсела к Царице, приобняла ее худенькие плечи и тихо- тихо ответила: "Для меня, дорогая Варвара Степановна, для меня...Вы ведь и Анатолия моего помнили, и гитару его слушали, значит, и моя память уже не одинока, а я про вашего мужа ничего не знаю. Расскажите?"
    Всю зиму редкие прохожие могли видеть через оконное стекло с незадернутыми занавесками  двух женщин, сидящих у окна за столом первого этажа. О чем они говорили, что вспоминали? Это так и осталось их женской тайной, тайной двух разных и таких одинаково любящих вдов, для которых время не остановило главного-память любящего сердца