Две бабки

Недавние взрывы в Брюсселе сдетонировали мощную волну комментариев со стороны знатоков. Каждый, кто провел в этом городе от трех часов до трех суток, автоматически становится знатоком этого тихого (на первый взгляд), милого провинциального болота, с Писающим мальчиком в статусе главной достопримечательности. Те, кто задержится чуть дольше, уже не столь самоуверенны. Я задержался там на три года и теперь понимаю, что Брюссель – едва ли не самое странное и опасное место из всех, куда меня заносило. Пороховая бочка в самом центре Европы.
 
Этнические анклавы. Районы, куда не рискуют заезжать полицейские экипажи. Улицы, будто перенесенные джинном откуда-то с Ближнего Востока, с молчаливыми бородатыми мужчинами в кофейнях. Африканский район в коммуне Иксель - дамы в роскошных цветастых бурнусах с десятком детишек, допотопные мерседесы у ресторанов, бритоголовые негры в черных очках и одинаковых костюмах (хочется протереть глаза – в какое кино я попал?). Эта мозаика, со всех сторон окружающая пряничную туристическую Гран Пляс, иногда складывается в сюжеты настолько причудливые, что поверить в них удается не сразу. А некоторые так и остаются в папке под грифом «что это было?».

В моей воображаемой папке таких сюжетов с добрую дюжину. Но есть один, инфернальной небывальщиной перевешивающий все остальные.

В 2001 году в Брюсселе судили двух монахинь (что само по себе уже неожиданно – монахини все-таки не самые очевидные бойцы криминальных фронтов).
Две степенные черные бабки в роговых очёчках. Идеальный, немного старообразный французский язык выпускниц католического колледжа. Благообразное смирение.

Лучшие рекомендации от ордена, которому отданы годы служения – сначала в Африке, потом в Европе.  Прислуживали в храме - том самом, чьи шпили видны с террас кафе на Гран Пляс, пели в церковном хоре. Да есть ли вообще (думаешь, глядя на газетное фото) в мире существа более безгрешные, чем эти пожилые негритянки?

Обе – собственноручно – отправили на тот свет несколько тысяч человек.
Били мотыгами, резали мачете – чудом уцелевшие свидетели из-за ширмы (боялись мести) рассказывали судьям леденящие душу подобности. Уставали одурманенные наркотиками головорезы – бабки продолжали свое дело смиренно и методично.

Они были из народа хуту, а жертвы – тутси.

Руанда. Геноцид. Горы трупов, на которые цивилизованный мир смотрел с невозмутимым равнодушием. А есть и такое мнение, что приложил к нему свою руку.
Потом бабки переехали в Европу (лучшие рекомендации от ордена, годы смиренного служения вере), возжигали свечки, пели псалмы, со службы шли мимо туристов на Гран Пляс – туристические путеводители настоятельно требуют выпить вишневого пива в местных кафе. И угодили на скамью подсудимых лишь из-за настойчивости нескольких человек, белых и африканцев, расследующих тот ужас вопреки настоятельному пожеланию забыть его за давностью лет. Если в шкафу есть скелет, разумнее всего выбросить ключ от шкафа.

К чему присудили монахинь-убийц, я не знаю: мы уехали из Брюсселя за несколько недель до вердикта суда, на новом месте было не до бельгийских газет. 
По правилам жанра тут напрашивается какая-то мораль, но никакой морали в голову не приходит.

Кальвин предупреждал, что и дьявол творит чудеса. Я думаю – вот эта картина: свечи, мрак, тишина под каменными готическими сводами, хор, две пожилые монахини и тени тысяч убитых ими людей… что это было? Изощренное дьявольское чудо.