Рассказ о рассказе

В переписке к моим рассказам проскользнуло желание познакомиться с моей самой ранней работой.
Что ж, извольте.
Но сначала - несколько предварительных слов.
Этот рассказ - "Вот мчится тройка почтовая" написан еще в шестидесятые годы. А напечатал я его впервые в своей книжке "Дело о небесной летании". А сама эта книжка напечатана "на деньги автора" в 1990 году. Тогда только-только разрешили издавать книги за свой счет, и я был одним из первых в России авторов,ступившх на этот скользкий путь.
Тому страшно противился редактор районки "Знамя Труда" Воробьев, где я работал. А когда я получил тираж, то подкатился ко мне фотокор. Мол, обмыть такое дело сам Бог велел.
Книгу я продавал через магазин, и она буквально разлетелась в один день. По рублю штука, 1 тысяча экземпяляров. Вы даже не представляете - то такое была одна тысяча в 1990 году. Это где-то как сейчас тысяч 100.
Ну, набради водки, закуски, и закрылись у меня в радиорубке. О чем тот же фотокор и стуканул редактору.
Пришли люди в красных фуражках и прикрыли наше обмывание.
Меня "за организацию пьянки на рабочем месте и неподичнение милиции" три дня держали в кутузке.
А вы знаете - что означало быить напечатанным в советские годы? Это сразу причисляло атвора к небожителям. И потому по Красногвардейскому уже гул пошел - Калуцкий книгу напечатал! На киосках Союзпечати, где продавалась часть тиража, висели гордые таблички: "Здесь продается книга нашего зеиляка!".
А наш земляк в это время глядел на туфли проходивших мимо темницы граждан через подвальное окно каземата.
Через три дня я гордо не вышел на работу. И в тот де день Воробьев уволил меня по позорной 33-ей статье КЗОТ.

Такая вот заковыка.

А книги той, первой, увы , уже и у меня не осталось.Хотя именно по ней меня приняли в Союз советских писателей. Сохранилось только фото обложки.
И вот там был напечатан самый первый мой рассказ.

Читайте, судите. Добавлю только, что и нынче я не изменил бы в нём ни слова.

***

ВОТ МЧИТСЯ ТРОЙКА ПОЧТОВАЯ

Малороссийские губернские города Воронеж и Харьков в начале девятнадцатого века были связаны несколькими путями, а самый короткий почтовый тракт между ними пролегал по территории нынешнего Красногвардейского района. Один ям этого тракта располагался на пересечении с Рыбным шляхом, недалеко от нынешнего Новохуторного, а другой — у села Уточка. Назывался он Ураковым ямом. Вот здесь-то летом 1819 года и произошло событие, о котором я хочу рассказать.
К тому времени жители сел Солдатка н Уточка были сплошь крепостными барина Хрущева, а станционный смотритель Егор Попов, выходец из семьи священника, имел чин коллежского регистратора и вся его семья была вольной. За несколько лет до того отменили ямскую повинность населения и все расходы на себя взяло государство. Поэтому Егор Попов получал восемь рублей жалования в год и считался в округе зажиточным человеком.
Восемь рублей были по тому времени огромными деньгами, и Егор сумел за несколько лет сколотить крепкое хозяйство.
В отличие от прочих, ему не везло с детьми. По досчатому полу все годы в избе вразнобой топотали девять мальчишек. И ни одной девки. Конечно, с одной стороны, мальчики были благом — на них давалась земля. А вот с другой — не хватало дочки — помощницы матери.
Поэтому Егор тщательно готовился к женитьбе старшего сына — Василия. Было от роду Василию девятнадцать лет, собой статен и силен. Дорожные дроги в одиночку поднимал, когда требовалось колесо менять. Читать умел, балалайкой забавлялся. Немудрено, что многие девки бросали на него взгляд. Ответного же чувства добилась лишь одна Арина — дочь хрущевского крепостного Анисима Кулыгина. Под стать молодцу была по виду, а уж когда в круг выходила — одно загляденье.
Егор Попов покрякал, узнав о желании сына жениться на крепостной, но все же решил выкупить девку. Барин попросил было тридцать рублей, но сговорились на десяти и лошади с жеребенком. (Надо отметить, что Егор тут, как сейчас бы сказали, «схимичил»: сумел столкнуть помещику казенную кобылу). Егор накинул еще пару борзых щенков, и Хрущев подписал Арине вольную,
Радости в семье Анисима Кулыгина предела не было. Довольно оглаживал аккуратную бороду и Егор Попов. Угодил ему сын. За добрую невесту не жалко было и больших денег.
Поначалу свадьбу хотели сыграть осенью. Но тут пришло распоряжение перевести Василия помощником смотрителя на Расховецкий ям, и Егор решил справить свадьбу сына сразу после Ильина дня. Начали готовиться к ней в обеих семьях.
Почтовый тракт был довольно оживленным. Каждый день колокольцы возвещали о прибытии то чиновника по казенной надобности, то полунищих гвардейских поручиков, надменно пинавших ямщиков в спину, то российских бар с семейством в громоздких каретах с форейторами. За предсвадебными заботами не забывал Егор службу, все на станции шло своим чередом. Сытые пары лошадей наготове стояли у коновязи, мальцы с ямщицких подворий прогуливали только что распряженных коней.Отекали медной слезой четыре самовара в горнице.
Но в конце июля через ям одна за другой проследовали три воинские команды. За ними в сторону Харькова скакали взъерошенные фсльдадьютанты, которым Егор велел менять коней, не требуя подорожной. Вечером, накануне Ильи, в ворота яма вкатилась легкая рессорная коляска, которой управлял солдат в высоком кивере с красными погонами. Из коляски выпрыгнул офицер, почти мальчишка, и выдул, проклиная жару, четыре жестяных кружки чаю. Потом велел отвести себя спать, а утром поведал, что в чугуевских военных поселениях под Харьковом бунт.
— Пока крови нет, но в поселенцах большое брожение. Смотри, отец, — предупредил офицер, — граф Аракчеев велел подтягивать туда войска и может сам проследовать через твою станцию. Весьма лют граф, так что держи тут порядок.
И уехал с солдатом дальше. А Егор скоро и забыл о предупреждении. Свадьба на носу, какой тут, к ляду, Аракчеев!
Венчались молодые в субботу, 9 августа. Скромным было венчание, потому что в этот день основные гости — крестьяне у себя работали, не на барщине. Так, около двух десятков человек. Осыпанные хмелем молодые приехали к дому жениха. По разостланному пестрому холсту поднялись на крыльцо, где отец и мать благословили их хлебом и солью. Гости осыпали их ячменем, чтобы жили в согласии и довольстве, поднесли молока, чтобы дети родились белотелыми и белолицыми,
И грянул пир, если его можно так назвать по малолюдью, Нанятые жалейщики выпучивали глаза, дуя в свои дудки, после каждой чарки ноги гостей все веселее выстукивали под столом комаринского мужика!
За переливами жалеек и стуком деревянных ложек не услышали звона колокольчиков. А когда увидели на пороге грозного офицера с орденами и со свирепо вздернутыми усами, притихли. Офицер бешеными глазами оглядел горницу и безошибочно шагнул к Егору. Молча рванул за отворот кителя и выволок на крыльцо. Тут он принялся бить смотрителя сапогами, его пышные белесые бакенбарды покрылись капельками пота.
— Как встречаешь, болван! -— орал он. На миг остановился, из-за обшлага мундира выдернул платок, вытер пот: — Встать, чума ямская! — снова гаркнул он и опять же за ворот поставил Егора на ноги.
— Имя, звание!
— - Егор Попов, станционный смотритель, — лишь успел вымолвить насмерть перепуганный Егор и слизал кровь с губы.
— Какой же ты, сукин сын, смотритель, коли не видишь, что по тракту следует майор полка имени графа Аракчеева князь Енгалычев?! Ты что тут, свадьбу развел!
— Так точно, ваша светлость! -— Егор стоял, руки по швам.
— Ах, свадьба! — вновь рявкнул Енгалычев и через плечо велел:
— Капрал,готовить шпицрутены!
Егор бухнулся на колени:
— Помилуй, батюшка, свадьба ведь...
Князь велел капралу:
— Гостям — по двадцать пять, молодым - по полсотни ударов, выполнять!
Длинноногий капрал кинулся к обозу воинской команды, расположившейся во дворе станции. По его приказу солдаты начали быстренько строить «зеленую улицу», становиться в две шеренги. Князь повернулся к согбенному Егору:
— Ты, смотритель, не трясись, государевых крестьян пороть не буду.
Егор поднял голову:
— Так ить половина гостей не барские люди. И жених
государев, и невесту уже выкупили, и...
Лучше б он не говорил этих слов. Енгалычев издевательски протянул: - ;
— Я не признаю помещичьих отпускных. Жениха — милую, невесте, как холопке, тридцать ударов... И не перечь, а то добавлю за благоверного!
А солдаты уже согнали людей к коновязи. Там по приказу князя быстренько рассортировали на вольных и крепостных, невесту разлучили с Женихом. Полезшего было в драку Василия Попова огрели прикладом по голове и бесчувственного отволокли в сарай на солому.
1
И началась порка .Князь, сидя па походном стульчаке, лишь платком помахивал при каждом подходе. Иссеченных гостей складывали там же, у коновязи. Стон стоял по всей станции. Не приглашенные на свадьбу ямщики попрятались по своим хатам и носа оттуда не показывали.
Последней сквозь строй повели невесту. Князь смиловался и разрешил не раздевать ее по пояс. Лишь фату сняли и аккуратно развесили на куст терна.
Арина потеряла сознание еще до первого удара и потому не чувствовала ни боли, ни того, как ее, избитую, занесли в сарай н положили рядом с Василием. Перед тем, порвав в нескольких местах о шипы, солдаты надели на нее фату.
— Вот тут им и брачная ночь! — с удовлетворением сказал князь, глядя на мертвенно бледные лица жениха и невесты. Потом князь достал из серебряной шкатулки рубль и подал Егору Попову:
— Целковый от меня молодой!
— Премного благодарствую, — смотритель поклонился в пояс и прикрыл глаза, чтобы не выдать в них свирепого блеска.
Рассевшись по возкам, с присвистом и песнями солдаты подались к Чугуеву. Князь же велел Егору показать ему все станционное хозяйство, остался доволен, но сказал:
— Не прозевай поезда самого графа. Он не поглядит на твой чин, можешь загреметь железами.
И, отпив настоенной на терне дикой самогонки, отбыл, грохнув о крыльцо единственный в хозяйстве стеклянный стакан.
...Василий очнулся раньше невесты. С трудом вспомнив, что произошло, отлил водой суженую. К ночи пришли в себя и битые гости. Пошатываясь, бледный Василий поднес медную кружку вожаку жалейщиков:
— Грохни-ка, дед, удалую, раз пошла такая пьянка...
И свадьба продолжалась. Но гости сидели настороженно. Все чудилась каждому мелодичная музыка дорожных колокольчиков.
А утром Василий и Арина уезжали к месту службы в Расховецкий ям. Арина лежала ничком на возке на свежескошенной траве и слегка постанывала. Когда в Уточке проезжали мимо избы её отца, то увидел Василий, что убогие плетеные ворота тестя густо измазаны маслянистым дегтем. Издревле на Руси так метили подворья обесчесченных невест. Но вместо позорящего чувства что-то невыразимо нежное разлилось в груди молодого мужика. Он нагнулся и осторожно поцеловал в лоб разметавшуюся на возу Арину.
* * *
А всесильный Аракчеев проследовал в Чугуев другой дорогой. Но враз постаревший после кровавой свадьбы Егор Попов больше не мог без страха слышать звук дорожных колокольчиков и постепенно спился. А станцию через два года принял у него второй сын, Яков. Когда Яков женился, то свадьбу, вопреки обычаю, сыграли в доме невесты...