летучий голландец

Летучий голландец
Так его  звали. «Летучий голландец». И все. Никто не знал его имени,  фамилии. Конечно, они у него были, но где-то в учетной карточке управления кадров тралового флота и судовых ролях траулеров, на которых он ходил в море матросом. Откуда он, тоже никто не знал. Лишь немногие помнили, что он как – то сказал, что « Я приехал зарабатывать гроши». Если – гроши  то, скорее всего, он приехал  с Украины или Белоруссии. На судне он  ни с кем ни разговаривал, кроме служебных отношений ни с кем ни общался. Игнорировал нехитрые развлечения  в редкие минуты отдыха, которые выпадают рыбакам.
-Я приехал зарабатывать гроши – хрипло отвечал он свозь тонкие, плотно сжатые губы. И опять замолкал. Его быстро оставляли в покое. Невысокого роста, худощавый, он, казалось, был сплетен из прочных манильских тросов. Выносливостью обладал недюжинной. Мог сутками не уходить с палубы. Только после аврала подходил ко второму помощнику капитана и напоминал ему о работе сверхурочно. Ходил он в одной и той же спецовке, не снимал стоптанных кирзовых сапог и не расставался с сплюснутой кепкой. Других вещей у него не было. Но чемодан  был. Потертый, как и его обладатель.
Он стал легендарной личностью не только в траловом флоте, где работал. О нем знал рыбный Мурман. В Мурманске ходит много различных баек, но об этом человеке ходили легенды, хотя,  что за личность – матрос рыболовецкого траулера.
Все дело в том, что он не сходил на берег пять  лет. Да, именно так, его нога не ступала на берег, кроме как для перехода с одного борта на другой. Утверждают, что иногда он переходил с одного траулера на другой в море. И так пять лет. Прозвище было вполне заслуженным.
Я слышал историю о «Летучем голланде» в самом различном исполнении. Варьировалась она по разному, но суть была единой. Такой человек существовал в управлении тралового флота  в пятидесятых годах, теперь уже прошлого века. В то, послевоенное время, в рыбный Мурманск слетались охотники за «длинным рублем»  в надежде получить хорошие деньги. Но «длинный рубль», он джентльмен капризный, везло не каждому. Это зависело от многих факторов, начиная от типа судна, мастерства капитана, снаряжения, да и от удачи, наконец. Так что сменяемость экипажей, особенно палубной команды, на промысловых судах  была высокой.  Но и желающих ухватить жар – птицу за хвост тоже было немало.
У дверей здания управления тралового флота, что стоит на улице Траловой, недалеко от рыбного порта, всегда толпилось много народа, который по мере разрешения своих проблем, перекочевывал в столовую, более известную, как бич - холл. Он располагался в  междурейсовом доме отдыха рыбака и служил местом общения флотской братии. Да и не только. Туда стягивались любители выпить кружку-  другую свежего пива под названием «Кольское» с бутербродом из свежекопченой скумбрии  или под истекающую жиром  мойву.
С этим заведением я познакомился в 1970 году. Достаточно поздно, так как романтика рыбацких будней потихоньку сходила на нет и ярких типажей становилось все меньше и меньше. Да оно и понятно: в городе были две мореходки: высшая и средняя. Они готовили командные кадры для рыбопромыслового флота. Рядовой состав поставляли «Шмоньки» - школы моряков, готовящих по рабочим специальностям плавсостав. Так что команды стали менее «текучими». Да и суда пошли другие, оснащенные совершенным промысловым вооружением, уходящие на полгода. На них случайные люди не попадали. Но Бич-холл существовал и хранил былую славу.  Он был вроде визитной карточки тралового флота. Там «бывалые» наставляли на путь истинный новичков, только что оформившихся в управлении кадров. Старые рыбаки охотно «травили» байки за любезно преподнесенную кружку пива.
Я занимал столик у окна, выходящего на улицу Шмидта. Из него открывалась панорама рыбного Мурмана, сохранившего колорит довоенного клондайка. Это стихийно создавшийся еще до войны жилой район Петушинка, ощетинившийся мачтами рыбный порт с его причалами, дальше залив, сдавленный каменистыми лбами гранитных берегов. И сопки, сопки... Словно стиральная доска шли они на северо – запад, чтобы  превратиться там в скалистые  фьорды,  застывшие в прыжке перед морем.
Народа в этот час было еще немного и я, закусывая бутербродом  из провесной скумбрии, подумывал о том, как мне полнее провести день.
- Почему голландец? Да я и не знаю, племяш, все так его называли. «Голландец» и «Голландец» - раздалось слева. Видимости у меня не было никакой, и кто разговаривал,  я не видел. Сделав вид, что меня раздражает качающийся стол, я встал, поелозил ножками по полу и снова сел, как мне было нужно.
- Неужто пять лет на берегу не был, а, дя Коль? – допытывался один из сидящих. Передо мной маячил стриженый затылок «дя Коли», его крепкая спина, обтянутая модным в те времена плащом «Болония». Другого собеседника я видел вполовину: белесые, начинающие отрастать волосы, вылинявшая спортивная куртка «Олимпийка» и брюки от солдатской «парадки». Они говорили о том, что собеседник «дя Коли»  недавно расстался с Советской армией.
- Не знаю, племяш, врать не буду, но люди говорят, что так – уверенно произнесла спина в плаще.
- Ужас какой! Все время в море! – восхищенно - испуганно произнес «племяш». Я  разглядел половину веснушчатого лица и широко распахнутый круглый голубой глаз. Недоеденный бутерброд застыл на половине пути. Он подался вперед и весь превратился в слух, стараясь ничего не пропустить, что изрекал «дя Коля». Это была типичная ситуация, когда «бывалый» учил жить салажонка.
В который раз я слышал новую вариацию  о «Летучем голландце», мужике, который приехал то ли с Белоруссии, то ли из Украины и, не сходя на берег, отбарабанил пять лет на промысловых судах. Судя по всему «дя Коля» был тертый калач и смог зацепиться в Мурманске. В отпуске, где – нибудь в деревне средней полосы России, он предстал перед восхищенными родственниками эдаким Симбадом - мореходом, заработавшем «чемодан деньжищ», как по секрету сказала его тетушка своей товарке. И, наверняка, сестрица попросила за сынулю, вернувшегося из армии. Ему захотелось быть великодушным, вот он и решил помочь «племяшу» заработать «длинный рубль».
- А ты как думал! Рыбак дважды моряк – с внутренней гордостью за все рыбачье сообщество произнес «дя Коля». Здесь он был прав, неизвестный мне оратор. Труд рыбака можно сравнить с каторжным, настолько он тяжел. А если добавить далекие от совершенства бытовые условия траулеров тех лет, то... снимите шляпы, господа, перед  тружениками моря.
Возникла пауза. Бывалый задумался, углубившись в кружку пива, а «племяш» не решался беспокоить дядю. Наконец он не выдержал.
- Дя Коль, а правда, что в Мурманске все большие деньги получают? Маманька сказывала, что деньжищи здесь лопатой гребут  – выпалил сокровенное родственник. Старшой глухо хохотнул в кружку. Он поставил пиво на стол, закинул руки за голову и с хрустом потянулся.
- Дурак ты, Антоха, хоть и в армии отслужил. Где ж ты видел, чтобы деньги даром давались. Что у вас в колхозе, что здесь на Севере, за них пахать нужно. Ты что думаешь, зря,  что ли этот голландец или как его там, пять лет в море проходил. Он полярки вырабатывал, дура.
Круглая, как лукошко,  физиономия представителя средней полосы напряглась. Он был ошеломлен  обилием  информации. «Дя Коля», глядя на мучительный мыслящий процесс «племяша», снисходительно бросил:
- Ну,  я же вам обьяснял в деревне из чего зарплата в Мурманске складывается. Забыл что ли, тютя!
- Да я ничего не понял – виновато прошептал «тютя».
- Счас схожу отолью и обьясню – бросил старший родственник. Он был нынче в хорошем настроении. Скорее всего, он удачно посетил управление кадров, побеседовал со своим инспектором. Тот обещал направить его на фартовый борт, где кэп «свой парень». Да и мальчишку вроде как пристроил. Чего ему в колхозе за гроши горбатиться.
«Дя Коля» неспешно пошел в сторону общеизвестных комнат. Я смотрел ему вслед. Крепкий, среднего роста, он излучал уверенность в себе. Он ходил в море и «послизывал росу с канатов».  Проходя мимо группы молодых людей, горячо говорящих о «суке инспекторе», и еще о какой-то «падле»,  он снисходительно усмехнулся. У него все в прошлом. «Умейте ждать, ребята, оно все придет»- хотелось сказать ему этим торопыгам.
Оставшийся один Антоха возрился в панораму, открывающуюся из окна. Ранее не бывавший нигде, кроме своего райцентра, и  служивший где-нибудь в Тьмутаракани, он растерялся. Его занимало все: и это яркое солнце,  по причине полярного дня не заходящее за горизонт, и этот загадочный город со странным ударением на конце. «Под ногой доска, в магазине треска, в душе тоска» - васпомнил он вчерашнюю шутку дяди, когда они шли к кому - то в гости мимо двухэтажных деревянных домов и вдоль по улице стелились деревянные тратуары. На встречу ему попадались веселые, ярко одетые девушки, так не похожие на его деревенских похихешниц. В колхозе, да и в армии, он только слышал о загадочных штанах «джинсах», которые стоят несколько зарплат. В общежитии, где они разместились, он видел как молодые парни, чуть старше его, запросто носили их. А кожаные куртки небрежно бросали на траву и садились на такую роскошь. В голове Антохи крутились мысли, что вдруг и он сможет поймать  эту жар-птицу если не за хвост, то хотя бы ухватить перо,  и ему удастся заработать этот сказочный  «длинный рубль».
- Да оне, эти северяне, зарплату чемоданами получают... ей-ей. Своими глазами видел... право слово – бубнил перебравший лишку по случаю приезда соседа его дальний родственник. Ты, Антоха, тово, не теряйся там, на Севере. Греби деньгу под себя... я их знаю, севе... - засыпал за столом сосед.
- Ну чего, сморился? -  бодро произнес вернувшися  «дя Коля».  -Счас еще по одной махнем и пойдем делами заниматься. К моему удовольствию он сел против меня,  и я мог наблюдать его,  не выкручивая шею.
- Так ты про полярки спрашивал? – произнес он, окуная скобку усов, подстриженных по тогдшней моде «А ля Мулявин», руководителя ВИА «Песняры». – Это, брат, целая наука. Ее знать нужно, уж коли на Север заработывать приехал.
Ох уж эти районный коэффициент и полярки! О них складывались легенды и они были основой баек, что в Заполярье деньги гребут лопатой. Причем этот миф не давал покоя не только обывателям средней полосы России. Даже «Великий кремлевский мечтатель» Н.С.Хрущев, приехав в Мурманск в 1962 году,  назвал мурманчан «Дважды дорогими мурманчанами» и обрезал полярки на треть. Не знаю, как просвящал дядюшка своего наивного родича, но я хорошо видел, как стекленели от мыслительного напряжения его голубые пуговицы и рот как приоткрылся, так и остался наподобии варежки.
- ...Вот я тебе и говорю, нужно пожить здесь, походить в море, после чего денежки и потекут. А по началу не надейся.Ничего не будет.- Дядюшка закончил вещать и хлебнул пива.
- Деньги почувствуешь, когда проживешь здесь пять лет. Когда выработаешь все восемьдесят процентов полярок, да попадешь на хороший траулер. Сейчас, брат, корабли пошли не те, с которых я начинал...-  здесь вновь последовал емкий глоток пива и многозначительная пауза. Дескать,  походи с мое...
Антоху речуга «дя Коли» доканала. Он смотрел на дядю влюбленными глазами и видел в небо в алмазах.
- дя Коль, а голландец? Как он?-  не выдержал племяш.
- А что голландец? –  снова опустил усы в пивную пену дядя. - Пришло время, и его контракт истек. Продливать его никто не стал, так как он выработал полярки и стал слишком «дорогим» для флота. Да, он, похоже, и не возражал. Упахался все-таки за пять лет.
- И куда он делся? –  Не отставал Антоха, увлеченный историей.
- Да никуда. Пришел в Мурманск вместе со всеми. Ну, народ, конечно, начищенный побритый на берег рвался. При деньгах как-никак.
- В те времена управление тралового флота, заботясь о экипажах, возвращающихся с промысла, высылало катер с кассиром навстречу траулеру и выдавало зарплату на борту. Так что на берег рыбаки сходили  при полном расчете. А он закрылся в каюте и затих. Да, честно говоря, никто о нем и не вспомнил. –  буднично ответил дя Коля. Его история мало затронула или он привык к ней. Но для «племяша решил дорассказать.
- Вечером, когда вся суета утихла и на борту осталась только вахта, на причал сошел «Летучий голландец». Все в той же примелькавшейся спецовке и неизменных кирзовых сапогах. В руках он держал, ставший его символом, фибровый чемодан. Он прошел через проходную, сдал пропуск и вышел из порта. На площади, обычно шумной, никого не было. Заполошное заполярное солнце светило как в полдень. «Голландец» повернулся к порту, встал, поставил чемодан, снял кепку. Ветер с залива заиграл слежавшимися волосами. Но он не замечал ничего. Стоял и смотрел. Смотрел на покачивающиеся мачты, на чаек с рвущими душу криками. Видел проржавевшие, исхлестанные морскими волнами,  борта рыбацких траулеров, на которых он вычеркнул из жизни пять лет. Что пролетело у него в голове,  пока он смотрел на такой привычный, но уже такой чужой пейзаж, никто не знает. Только старик-вахтер рассказывал, что он постоял, глубоко натянул  кепку, взял чемодан и быстро пошел по дороге, ведущей на железнодорожный вокзал. Он торопился к отходу пассажирского поезда «Мурманск – Москва».
- Вот такая история, племяш  – глубоко выдохнув, закончил рассказчик. Он явно устал и собирался допить пиво, как оцепеневший Антоха, вышедший из транса под впечатлением такого детектива,  вдруг спросил:
- Дя Коль, а чего он с чемоданом таскался, если даже не переодевался. Родственник ошалело  - недоуменно посмотрел на племянника. Весь его вид кричал: - Во, тупость!
- Ты чего, Антоха, совсем с головой не дружишь? Да в нем он денньги возил, дура.
В этом случае «дя Коля» был прав. Действительно, рыбаки после расчета за промысел получали много, а так как события с «летучим голландцем» связываются с концом сороковых – началом пятидесятых годов, то деньги реформы 1947 года были большими по формату и занимали много места. Их даже в кармане было неудобно хранить. И рыбаки клали полученные деньги в небольшие фибровые чемоданчики под названием «баретка». Вот  отсюда легенда о том, что они «деньги чемоданами получают». А помня, что «Летучий голландец» проработал на промысле пять лет, то нетрудно представить, сколько у него накопилось денежной массы. Это вполне могло быть, так как в то время сберегательные кассы особенно сокращением наличных денег в обращении не заморачивались, а положить деньги на вклад «Голландец» просто не мог, так как не сходил на берег, или, скорее всего, не захотел. «Все свое ношу с собой». Отсюда и чемодан.
 Родственники допили пиво, встали и пошли к выходу, а их места быстро заняла группа молодых людей. Они  пришли из управления кадров и были возбужденно -  веселыми. Быстро рассевшись, они, перебивая друг друга, что-то еще договаривали. Ясно, что их приняли на работу и отправили на учебу в учебный комбинат, потомок знаменитых «Шмонек». Их ждали рыбацкие суда, негнущиеся комбинезоны – роконы и просоленые зюйдвески. И, как знать, может среди них сидел  новый летучий голландец, который приехал «зарабатывать гроши».