Знак совы. глава 11

                Часть третья. ОПЕРАЦИЯ "РЕЛИКТЫ"               

                ГЛАВА  ОДИННАДЦАТАЯ

     <v> Если быть предельно откровенной, то последующий этап событий, который пришлось пережить, вызывает во мне искреннее неприятие и отторжение. Ибо более отвратительных моментов в моей жизни пока ещё не было. Но, поскольку мы с Даниилом, договорились последовательно излагать в романе одну лишь правду, то, какой бы она ни была, пропустить эти разделы я не имею никакого права. Иначе описание получится недостоверным и нечестным. Прежде всего – по отношению к читателям…
   …Итак, вертолёт, на борт которого мы попали, после полутора часов полёта приземлился в открытой степи, где снега было значительно меньше, чем в окрестностях Богучарова. Вернее, на пожухлой траве лежали всего лишь маленькие островки мокрого снега, который показался мне не таким голубовато-синим, как в Алтайском крае. После небольшой передышки меня, Данилу и ещё четверых неизвестных людей (трое мужчин и одна женщина) посадили в крытый грузовой автомобиль и везли ещё около трёх часов по грунтовой дороге. Когда наконец остановились, всех нас завели на территорию, огороженную забором с колючей проволокой, где стояли однотипные деревянные здания, похожие на примитивные бараки. В принципе, как потом выяснилось, это и были самые натуральные бараки с рядами двухъярусных спальных нар. Но сначала мы попали в так называемую карантинную зону, где вновь прибывших разделили по половому признаку и отправили на «дезинифекцию» – в отдельные здания с усиленной охраной и с довольно жёсткими методами обращения.
     Здесь никто никого ни о чём не спрашивал. Просто грубо отдавали различные приказания на английском языке. В первую очередь заставили полностью раздеться. Догола. Потом всех постригли под «ноль» – то есть, налысо. В интимных местах и под мышками удалили всю «растительность». После чего отправили в душевую и приказали тщательно вымыться, выдав серые куски мыла, от которых тащило каким-то дихлофосом. Если кто-то из «новобранцев» не понимал, что от него хотят, того просто молчаливо-грубой силой принуждали делать то, что делали остальные. Любые словесные протесты или физическое неповиновение пресекались хлёсткими ударами пластиковых палок, от которых по телу шло неприятное жжение, как от крапивы. Хорошо, что в женском корпусе в роли подобных «надзирателей» и распределителей работали только дамы. Представляю, каково было мужичкам в другом корпусе, если учесть, что сила удара у мужчин многократно мощнее, чем у женщин…
     После «дезинфекции» всем новичкам выдали розовую униформу, похожую на утеплённую ночную пижаму. На ноги велели надеть серые носки и обувь, напоминающую дешёвые кеды старорежимного образца. На бритые головы разрешили накинуть такие же розоватые косынки. И только после этого скудно покормили какой-то гороховой «баландой» с блевотными консервами, от которых меня чуть не вырвало. 
     Не дав как следует перевести дух, «новобранцев» отправили на процедуру регистрации. Собрав всех в одну просторную комнату, нас по очереди стали вызывать к столам, где сидели строгие тётки и заунывно спрашивали: кто ты, откуда, какой национальности, какого возраста и какие имеешь специальности. Мне повезло, что с английским у меня особых проблем не было. Поэтому я довольно быстро «отстрелялась» и получила свой индивидуальный номер (337), который в виде капронового шеврона было приказано приклеить спецраствором к левому рукаву. Все эти процедуры, включая перелёт и переезд, до того вымотали меня, что уже ни на что не осталось сил. Голова гудела и соображала весьма туго. По счастью, вскоре нас, новеньких, отправили в бараки, где каждой указали своё место на нарах. Едва взобравшись на верхний ярус, я мгновенно отключилась и больше ничего не видела и не слышала…
   …Пробудилась лишь утром, когда зычный голос «надзирательницы» заставил продрать заспанные глаза и сползти со своего «спального места». После туалета, умывания и завтрака нас привели в помещение, похожее на небольшой актовый зал. Сюда же привели и «новых» мужчин, только в голубой униформе. Их рассадили в другой половине зала, сохраняя, так сказать, разграничение по половому признаку. Среди прибывших я с трудом узнала Данилу. Он тоже отыскал меня глазами и, вяло улыбнувшись, помахал рукой. Я ответила ему тем же. И в ту же секунду до боли в сердце осознала, что мы с ним, похоже, вляпались в очень неприглядную историю, дурно попахивающую мрачной принудиловкой и полным лишением свободы. Как в тюрьме. Возможно, даже хуже. Я как-то видела по телевизору кадры кинохроники, где были показаны ужасы концлагерей во времена Второй мировой войны. Не туда ли нас занесло с моим спутником? Только уже в XXI веке?..
     Между тем перед собравшимися появился приторно-смазливый «оратор» в костюме с бабочкой и на «инглише» начал доводить до наших настороженных ушей информацию о целях и задачах пребывания «перемещённых лиц» на данной территории. Если быть краткой, то суть изложенного сводилась к тому, что все мы должны быть бесконечно благодарны судьбе и Богу за то, что оказались в числе редких счастливчиков, выживших в чудовищной мировой катастрофе. И трижды должны быть благодарны руководству данного анклава, созданного для спасения тех, кто остался наедине с бедой без средств к существованию и без надежды выжить в создавшейся суровой действительности. Здесь, в международном анклаве, для нас начнётся новая счастливая жизнь на благо возрождения и процветания новых поколений человечества планеты Земля. Таких территорий только в Юго-Восточной и Северной Азии создано уже более четырёх единиц. А по всему миру – не менее 25-ти. Если все мы будем честно трудиться и беспрекословно подчиняться административным работникам анклава, то сможем достойно противостоять всем вызовам природных стихий, включая и военную агрессию. Короче, – следует вкалывать не покладая рук во имя создания нового и крайне справедливого миропорядка…
     Присмотревшись, я заметила, что собравшиеся в зале «перемещённые лица» в основном являли собой представителей азиатских народов. Приплюснутые обветренные «фэйсы», узковато-раскосые глаза, характерные скулы, короткие нижние конечности. О национальностях говорить здесь, в «лагере», было почему-то не принято. Это я поняла ещё с первых часов пребывания на данной территории. Тут все – перемещённые. Но в отношении русскоязычной диаспоры почувствовала негласную настороженность и даже враждебность. Почему? В те дни усвоить это я не могла. Но позже очень многое прояснилось.
     А ещё очень доходчиво прояснилось, что моё место теперь – в пошивочном цехе. Здесь с 8-ми утра до 19-ти вечера я обязана сидеть за швейной машинкой и строчить на благо «выжившего общества», изготавливая униформу для вновь пребывающих лиц. Обед – с 13.00 до 14.00. Остальное время – в бараке. Без чтения, без просмотра телевизора и практически без всякого общения. Меня вообще заметно сторонились. И даже шарахались, как от прокажённой. Потому что – русская. К сожалению, в моём бараке таких больше не было. Россиянки имелись – в основном бурятки и хакаски. Но они делали вид, что меня не понимают. И чем дольше находилась я в данном «анклаве», тем сильнее понимала, что необходимо бежать из этого ада. На последней скорости! Ничего хорошего он мне не сулил. Как, впрочем, и Даниле…

     <d> А меня определили в грузчики. Приставили к пищеблоку разгружать контейнеры с продуктами, которые приходили со стороны довольно часто. Иногда наша бригада разгружала и другие товары. Например, ткани для пошивочного цеха. Я знал, что там работает Валерия, но увидеться с ней пока не получалось. Хотя я очень скучал по своей спутнице. Думаю, как и она по мне…
     Кормёжка у нас была довольно скудная. Поэтому к вечеру уставали хуже гончих собак. Хорошо, что в бараке, куда меня поселили, оказался один русский парень. Серёга Большаков – шахтёр из Кемерова. В ту злополучную августовскую ночь он работал в ночную смену. Поэтому и сумел спастись. Об остальных своих коллегах из шахты он распространяться не хотел. Не говорил, выжил ли кто ещё? А я особо с расспросами не лез. Одно было на уме – как драпануть из этой треклятой зоны? Вот уж попали, как кур в ощип! Не надо было садиться в вертолёт. И без него бы выжили. Да что теперь об этом?..
     По ночам, когда весь барак засыпал, мы с Сергеем иногда переговаривались между собой. Шёпотом. Благо, наши деревянные нары располагались рядом друг с другом. Мой новый приятель постоянно твердил, что ему обязательно надо попасть в Новосибирск. Там у него осталась жена, гостившая с сынишкой у мамы. Возможно, и живы. Ведь рядом с домом тёщи располагалась школа с надёжным бомбоубежищем. Кто знает, может, и спрятались там? Если население заранее оповестили…
     Каждый раз, слушая Серёгу, у меня сердце сжималось от мысли, сколько подобных судеб исковеркали всего несколько непонятных вспышек на небе. Вот и у меня осталось в Калязине много родственников. А вдруг кто-то выжил?..
     Я, конечно, не политик, а философ, но то, о чём иногда рассказывал Большаков, мне было интересно.
   – Как ты думаешь, Данил, почему в этом лагере так ненавидят русских? – спросил однажды он. – Меня вчера чуть монголы не избили. За то, что я невзначай похвалил наш кемеровский антрацит. Мол, он лучше всего для тепловых электростанций подходит.
   – И в чём дело? – осторожно спросил я. – Наврал, что ли?
   – Да уголёк тут не при чём! – отмахнулся собеседник. – Дело здесь в другом. Говорят, что в случившейся катастрофе наши военные виноваты. Знаешь, что такое АРВБ?
   – Слышал. Антироссийский военный блок.
   – Правильно! Так вот, Россия хотела припугнуть этот АРВБ и устроила в Сибири показательные военные учения. По-тихому решили испытать и новое оружие массового уничтожения. Для острастки, так сказать. Мол, знай наших! Ну и… Видать, не рассчитали с мощностью заряда. Херакнули так, что весь шарик накрыло. Как говорится, облажались по полной… Вот на нас и окрысились другие страны. Обвиняют в имперских амбициях и в излишней агрессивности. А главное – в том, что уничтожили всё живое на планете. Не всё, конечно, но… Сам видишь…
   – Странно, – задумчиво ответил я, вспомнив слова нашего «гостя с орбиты». Там фигурировала кардинально иная информация. Абсолютно противоположная.
   – Странно… – повторил я. – Не похоже что-то на правду…
   – А ты что, командовал этими учениями? – сразу оживился Серёга. – Считаешь, что не Россия виновата?
     В глубине души я почувствовал, как во мне зародилась искорка сомнения – тот ли человек этот Серёга, за которого себя выдаёт? И ответил уклончиво:
   – Не мне судить. Слишком мелкая я пешка…
     А через пару дней тот же Большаков после «отбоя» доверительно мне шепнул:
   – Я слышал, что скоро в нашем лагере разрешат мужикам и бабам встречаться между собой. Чтоб повышать, так сказать, демографические показатели. Ты как, Данил? Не присмотрел ещё азиаточку? Смазливенькую? Говорят, они очень даже темпераментные…
   – Ну ты даёшь, Серёг! – искренне удивился я. – Похоже, ты сам не прочь?.. А как же жена в Новосибирске? Или уже не чаешь в живых её увидеть?..
   – Та-а… Не знаю! – вздохнул собеседник. – По мне, так и здесь неплохо. Если б ещё жрачку сделали поколорийней. И отношения – свободные. Без загсов и алиментов. Тогда и тут остаться можно. Чем не курорт?..
     После этих откровений я совсем перестал доверять Большакову. Присмотрелся к нему повнимательней. И заметил, что ладошки у него – беленькие-беленькие. И тоненькие, как у пианиста. На шахтёра он, признаться, совсем не тянул. Видимо, провокатор какой-то. Такие вот и распространяют среди недалёких людей всякие гадливенькие идейчики. В том числе и антироссийские настроения. А заодно и «почву прощупывают» – кто чем дышит, у кого какие замыслы за душой.
     Когда я чисто случайно увидел Большакова, выходящего из административного здания лагеря, то окончательно понял – стукачок он. И вовсе не шахтёр. Тем более, что говорит этот «горнодобытчик» с каким-то странным акцентом. Явно не с сибирским. Стало быть, держаться от него надо подальше…
   …Проснувшись однажды утром, я слишком остро осознал, насколько невыносимой стала обстановка в лагере для так называемых перемещённых лиц. Нас просто превратили в пожизненных рабов, гнущих спину на тех, кто, используя человеческие несчастья,  пытался построить свой, выгодный только для узкого круга людей, примитивный меркантильный мирок. И на этом фоне, находясь в разлуке с Валерией, я очень болезненно ощутил, насколько мне стала дорога эта девочка-студентка, ближе которой не осталось ни одной родственной души во всей вселенной…
     Как-то раз я занёс в пошивочный цех очередной тюк с розовой материей. Встретившись взглядами, мы с Лерой незаметно перемигнулись. Она сделала вид, что направилась обмерить лежащие на большом столе куски ткани. И тихо шепнула мне:
   – Привет! Как ты?
   – Привет! Очень скучаю. По тебе… – ответил я, осторожно оглядываясь по сторонам.
   – Я тоже! – не глядя в мою сторону, пискнула Лера. – Нам надо смываться отсюда.
   – Давно пора!.. Есть одна идея. Попробую угнать грузовик. Будь начеку. Я подам знак.
   – Спасибо, Дань! – благодарно улыбнулась девушка. – Только… Подожди немного. У меня есть свой план. Если сработает, то…
     В этот момент толстая надзирательница рявкнула на меня, смешно коверкая английские слова:
   – Эй! Руссия! Мужжик… Чё стоял? Принёс, положил… Иди вон! Гоу-гоу!..
   – Целую тебя, Лер! – бросил я вполоборота, уходя из цеха.
   – И я тебя! – нежно проворковала вслед «моя девочка», выбрав нужный кусок материи.
     Вернувшись к пищеблоку, я посмотрел на потеплевшее небо и, упоительно вздохнув, понял, что не за горами весна. И очень отчётливо представил, как я дарю Валерии душистый букетик белоснежных лесных ландышей. Наших, родных, подмосковных…