День рожденья

.


     Тика  ехал  в автобусе,  сидя.  Он посасывал лимонную
конфетку-леденец,  смотрел раздумчиво в окно…
     Боже мой… как хорошо в автобусе – тепло, сухо,  мож-
но  в окно  смотреть  и  никуда идти не надо…  Проклятая
Таганская  площадь – совсем не страшная  в автобусе,  да-
же и ничего…  А горя на ней немало, таким-то… а место –
хлебное…  Настя,  сутенёрша ссученная,  отпустила сегод-
ня –  грех  в  день рожденья  работать,  мамку в такой день
надо вспоминать,  и себя…  Триста  рублей  теперь  Насте
должен,  за день отдам…  Трётся  Настя  между  бомжой и
ментами,  пол-площади  под  ней,   под  её  оком  всевидя-
щим…  Здеесь где-то,  кормилица…   мечется невидимкой
железной, пасёт своё стадо…
     На слезах,  боженька,  твой мир,  на слезах…
     Боже мой боже,  ведь засну сейчас…


     На Нижегородской в автобус вошли двое.  Тика  чувст-
вовал  их  безошибочно,  волков  быстроглазых  с безкров-
ной ухмылкою.  Два студентика – ребятки конкретные;  за
деньги – душу вытянут, контролёры общественного транс-
порта…  Они тоже – безошибочно,  таких-то…
     Тика повернулся от окна – один  уже стоял  возле него,
стерёг,  стало быть, пока дружок по салону шерстит.  Не в
первый раз всё это,  но Тике  стало  невыносимо страшно,
невыносимо!
     – Шеф! – поднял руку волчонок – это водителю,  у них
с полуслова всё отлажено. – Ну? – это уже Тике.
     Тика,  глупо улыбаясь,  раскрыл  ладонь,  в ней фантик
от леденца.
     – Пойдём…
     – Ребята,  может простите…  ну мне одну остановку, я
хожу тяжело…
     Ему вдруг показалось,  что  он  сейчас расплачется;  он
вдруг  затрясся – таким  нещадным  холодом  схватило его
сердце…  Боже мой боже,  отчего мне так страшно…  дер-
жись, Лёшка…  не смеши людей…
     Когда они  оказались на улице,  когда отошёл  автобус,
быстроглазые  волки  поволокли  тщедушного  побирушку
к первому же,  стоявшему здесь дому,  затем  под  козырёк
подвала, а там – вниз по ступеням; а внизу – «провели ме-
жду  дерева» – разбили  человека  о  торец  железной  две-
ри…
     И Тика – умер.


     И  видит  Тика  перед собою  край прекрасный,  землю
несказанную,  чей  воздух  сладок;  и если оглянуться кру-
гом – всё в той земле устроено и в достатке:  вот  солныш-
ко,  вот речка…
     Подошёл к Тике старик – мощный, весёлый; черты ли-
ца его благородны;  и стать, и шаг – величественны…
     – Алёша! – сказал старик ласково. – А я – твой Бог!
     Старик присел перед Тикой на корточки  и  посмотрел
ему в самые глаза…
     И вот Тика расплакался:  так ласково – Алёша – его на-
зывала только матушка… В детстве и потом, до конца…
     – Алёша,  а я тебя давно знаю, – опять  сказал старик и
обнял  его за плечи. – Давным-давно!  Не плачь,  не плачь,
малыш, ты ведь взрослый мальчик.
     – А сколько мне лет? – спросил  Тика  и  вдруг  увидел,
что он и в самом деле мальчик.
     – Лет?..  Пожалуй,  четыре, – сказал старик. – Да – уже
четыре!  Сегодня твой день рожденья, Алёша.  Видишь – я
всё знаю.
     Алёша вдруг вспомнил  подземные переходы  на Таган-
ской и, сразу же,  автобус, волков,  волокущих его куда-то
вниз…
     – Ничего не было, – сказал  господь.  Он прижал  маль-
чика к груди и поцеловал его в темячко. – Всё приснилось.
Заблудился, напугался,  вот и приснилось страшное.  Пой-
дём к ребятам, они тебя ждут, столько подарков для тебя…
Пойдём, Алёша…


     Старик и мальчик взялись за руку, пошли по цветочно-
му лугу.  От реки, к ним навстречу, уже неслась радостная
ватага  сорванцов…  «Алёша  нашёлся! – кричали  они  на
бегу. – Алёша! Алёша! С днём рожденья!.. »
     «Боже мой боже! Так вот, как мир устроен!» – подумал
Тика и тотчас забыл все свои горести – навсегда.
     Старик отпустил его руку, нагнулся к самому ушку:
     – Видишь,  как ребята соскучились,  как рады…  Беги к
ним, беги скорей, внучек…


                конец

.