Хороший маньяк

Он сидит в самом тёмном углу бара, пьёт минералку и с надеждой бросает взгляды на дверь. Но та, кого он ждёт, не придёт. Та, кого он ждёт – это я, детектив из отдела по борьбе с наркотиками.  И я совсем не такой, каким он меня представляет. Я не юная нимфетка в короткой юбке, облегающей футболке и с задорными хвостиками на голове.  У меня прогрессирующая плешь на макушке, крепкие кулаки, мятый костюм и «Глок» в кобуре.
Как наивно верить аватарам.
Но он клюнул. Я пас его полгода. Семь изувеченных трупов в разных концах города.  Все молодые девчонки до восемнадцати лет.  Все решили, что они уже стали взрослыми. Все искали приключения, острые ощущения, наркотики и немного денег. Все нашли страшную смерть.
Эти преступления не входят в компетенцию нашего отдела. Не важно, как я его нашёл. Не важно.
Хочется курить. Допиваю пиво и выхожу на улицу. Моросит дождь, я перебегаю на другую сторону улицы и вжимаюсь в стену под навесом закрытой мясной лавки. Закуриваю.  Редкие прохожие втягивают головы в воротники и прячутся под зонтами.
Он появляется, когда я только прикурил третью сигарету. Вышел, покрутил головой, всматриваясь в полумрак улицы, всё ещё лелея надежду на встречу. Да, друг мой, встреча будет. Прямо сейчас. Постараюсь тебя не разочаровать. Его машина припаркована в паре кварталов отсюда, и он идёт прямо по лужам, по кровавым пятнам отражающихся неоновых вывесок, сутулится, словно это спасёт его от сырости. Он зол и подавлен, сегодняшний вечер должен был закончиться пиром, больные фантазии никак не могут угомониться, и теперь, не найдя выхода, гложут изнутри.  Сценарий праздника растоптан.
- Мистер! – кричу я ему. – Не будет огня?
Он останавливается. Я улыбаюсь, держа в руке погасшую раскисшую сигарету. Он роется в кармане.  Подхожу, бросаю сигарету на землю и лезу в карман, якобы за пачкой, но достаю электрошокер и вдавливаю ему в щеку. Сутулость сразу куда-то пропадает и его тело вытягивается, как натянутая струна.  Следующий разряд в шею. У него даже брови стали дыбом. Его ноги подкашиваются, он падает на колени, но я подхватываю его за воротник, не давая свалиться в лужу.
- Привет, дорогуша.  Лайза не смогла прийти, попросила меня,  - говорю я, заводя его руки за спину и защёлкивая на запястьях наручники. –  А теперь постарайся не кричать. Я не люблю неожиданности, поэтому потерпи.
И я резким рывком ломаю ему указательные пальцы на обеих руках. Кости противно хрустят, чувствую, как в мою ладонь впивается осколок кости. Он сразу приходит в себя, крик вырывается из его поганого горла, и я снова бью его током. Тело обмякает, но я снова подхватываю его за пальто.
Мимо проходит парочка, делают вид, что нас вообще не существует.
Мой фургон совсем рядом, и я подхватываю тело и тащу к машине. Ноги волочатся по лужам, как две гружёные баржи.

- Ты кто? – хрипит он, придя в себя. – Что происходит?
Под глазами тёмные пятна, на губах остатки пены, волосы взъерошены, брюки и пальто намокли и он совсем не похож на того франта из бара, предвкушающего томный кровавый вечерок. Он лежит на полу фургона, пытается подняться, но я ногой вдавливаю его обратно.
- Полиция, - говорю я и сую под нос жетон.
Вот он тот мимолётный блеск в глазах, который выдаёт его с потрохами. Такой взгляд бывает только у тех, кто очень долго ждёт подобной встречи. И вот, о чудо, она состоялась.
- Я арестован?
- Ну, да. Наверное. Зачитать права?
- Могу я поинтересоваться…
- Попробуй.
- Что с моими руками?
- Я сломал тебе пальцы. При попытке сопротивления. Так бывает.
- За что меня арестовали?
- Вот и расскажи мне свою версию. Только если ты мне начнёшь врать, я тебе сломаю остальные пальцы. А если нет…я тебя отпущу.
- Отпустишь?
- Да. Ты не в моей компетенции, я борюсь с наркотиками, а не с извращенцами. Так что от этого ареста в моей карьере ничего не изменится.
Он смотрит мне в глаза, пытаясь понять, вру я или нет, понять, в какую игру я играю и чего хочу от него.  И он видит, что я искренен. И что я сломаю ему всё, что у него есть, если он будет врать.
- Где ты живёшь? – спрашиваю я. – Давай поедем к тебе. Угостишь меня чаем и, сидя у камина, ты поведаешь мне о своих грехах. У тебя есть камин?
- Нет.
- Чёрт, я так и знал. Но выпить-то у тебя  найдётся?
- Я не понимаю, о чём ты.
- Вот, ублюдок. Держи. Зажми покрепче. - я встаю, засовываю ему в рот замасленную тряпку, переворачиваю на живот и ломаю мизинец, который повисает, словно его наспех пришили к руке. Сломанные раньше пальцы опухли, посинели, из одного торчала кость, красная от запёкшейся крови.
- Говори адрес, - ногой прижимаю к полу дёргающееся от боли тело.
Когда он немного успокаивается, поворачиваю его набок.
- Адрес. Ой, прости, - вытаскиваю изо рта ветошь.
Он задыхается от боли, разбрызгивая слюну. В глазах страх и ненависть.
- Зачем вы это делаете?
- У тебя там ещё много пальцев осталось. Я никуда не спешу. Но моё предложение остаётся в силе. Итак, адрес. Или палец?
- Уилтон-хилл, 18
- Чёрт, как тебя занесло в такую глушь? Ты один живёшь? Не хотелось бы ломать пальцы всем твоим домочадцам.
- Один.
- Ну, я так и знал.  Ты не против, если я, на всякий случай, пристегну тебя к ножке сиденья?

Дом снаружи похож на сарай,  но внутри вполне сносно: старая мебель, фотографии на стенах, лампа с абажуром,  кресло, накрытое пледом, большой телевизор.  И букетик полевых цветов в вазочке. Так мило.
Снимаю с него наручники и тащу в кресло, сам сажусь на табурет. То ли ножка у табурета короче, то ли пол не ровный. Еле выбираю положение, когда стул стоит уверенно. Достаю сигареты, кладу на журнальный столик, рядом - пистолет. Закуриваю.
- У тебя тут курят? Не отвечай.  Вопрос риторический. Где тут у тебя бар? Продрог, как дворняжка.
Он кивком головы указывает на старый сервант. Нахожу там начатую бутылку дешёвого виски.  Наливаю в стакан, делаю глоток. Тепло сразу разливается по телу. Виски не просто дешёвый, но и откровенно дерьмовый.
- Это всё? – спрашиваю я. – У тебя же должна быть припрятана бутылочка шампанского, отпраздновать сегодняшний вечер.
- Это всё.
- Ну, ладно, не буду переводить пальцы на такие пустяки. Будешь? – протягиваю ему бутылку.
Он прижимает к груди изувеченные руки, словно это самое дорогое, что у него есть. Кивает в знак согласия, что не против промочить горло.
- Нет, друг. Не сейчас. Давай, сначала покончим с нашими делами, а потом отпразднуем.
Наливаю себе ещё и выпиваю залпом. Сажусь на табурет, закинув ногу на ногу.
- Я задам тебе вопрос, на который ты должен ответить правильно, честно и не жалей слов на подробности. Если я останусь доволен, я просто уеду отсюда и оставлю тебя в покое навсегда. Если нет, я задам его тебе ещё шесть раз, пока не кончатся пальцы. Ну, ты понял. А потом вынесу тебе мозги из вот этой штуки, - киваю на пистолет,  - и уеду отсюда, и оставлю тебя в покое навсегда.
- Вы правда опустите меня?
- Слово детектива.
- Но вы же коп, вы должны делать всё по закону. Отвезите меня в участок, позвоните моему адвокату.
- У тебя есть адвокат? Личный? Это круто, парень. Именно поэтому я не отвезу тебя в участок.  Итак, внимание, вопрос – зачем ты их убил?
С его губ чуть было не сорвался вопрос: «Кого?», но он понял, что будет после этого вопроса, тяжело вздыхает и начинает рассказ.
Это длилось больше часа. Это был шикарный монолог убийцы-маньяка. Просто классика.
Он начал с тяжёлого детства, матери-протестантки  и отчима-алкоголика.  Эту часть я почти не слушал, курил и попивал виски. Но когда рассказ дошёл до убийств, я ловил каждое слово. Оказалось на его счету восемнадцать трупов малолеток в семи штатах.  Первой он убил свою одноклассницу, но никто его даже не заподозрил, и это сошло с рук. Второе убийство произошло только через пять лет, он опять вышел сухим из воды. И сорвался с цепи. Он мстил за все прыщавые обиды, полученные от девочек школы, в которой он учился, которые не замечали его, которые не давали залезть к себе под юбку, потрогать их холмики, которые ездили в машинах с другими парнями, но не с ним. Тем, кто погряз в грехе и похоти, кто измарался в пороках, кто курил травку под сиденьями школьного стадиона, тискался в трёхсотдолларовых раздолбанных «Шевроле» старшеклассников,  кто не стеснялся коротких юбок и облегающих футболок, кто всегда мог достать пиво и даже напитки покрепче. И всё это вместо того, чтобы хранить чистоту, непорочность и духовную красоту для будущего мужа и для Бога.  Они натоптали, нанесли грязи в нашу жизнь, и кто-то должен эту грязь убирать. Кто-то должен быть чистильщиком этих конюшен. Прекратить, остановить процесс разложения. Да, он испытывал при этом наслаждение, настоящее духовное очищение. За всё нужно платить, и он собирал дань. По центу за каждый грех. Они не могли просто так умереть. Смерть – это просто смерть, а эти грязные сучки должны были заплатить за каждую минуту грешных удовольствий.
- Я хотел вырезать на её спине целую картину прелюбодеяний. Кровь лилась рекой, она постоянно дёргалась, в итоге  ничего не получилось. Она жила ещё три дня, и все эти три дня я мучил её. Но не давал умереть. Я думаю, она заплатила за всё. Да, можете называть меня маньяком. Но я хороший маньяк. Я лучший маньяк из всех маньяков, потому что я творил добро. И наказывал зло. Это всё.
- Твою мать, они же были детьми.
- Вы меня отпустите? – в глазах надежда и адский блеск, который ещё не прошёл от воспоминаний своей миссии.
- Я же обещал. Напоследок покажи мне, где ты занимался очищением общества.
- В подвале. Вон та дверь.
- Ну, пойдём, похвастайся.
Он с трудом поднимается, всё ещё прижимая руки к груди.
 Я иду за ним по глиняным ступеням в темноту подвала. Когда он открыл дверь, в нос бьёт запах крови, испражнений и разложения. Когда на потолке загорается лампа, я вижу большой деревянный стол, накрытый целлофаном, со свисающими ремнями, которыми он привязывал свои жертвы. На полу валяются какие-то тазы и вёдра, на стенах висят разные инструменты, начиная от молотка, садовых ножниц и кончая какими-то замысловатыми самодельными штуками. Другой стол тоже завален всяким инвентарём.
- Впечатляет. Ты молодец. Сразу видно, человек подходит к делу ответственно.
- Да уж.
- А ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
- Что именно?
- Например, о наркодилере, которого убили, воткнув в него четыреста с лишним шприцов? О забитом насмерть отце семейства, который регулярно избивал жену и детей? О живодёре, с которого сняли кожу, а взамен пришили овечью шкуру? Нет?
Он явно занервничал, не понимая, что происходит.
- Нет, я прошу. Честное слово. Я ничего не знаю об этом. То есть, я читал в газетах, но я тут ни при чём.
Он даже руки попытался спрятать за спину, чтобы я не стал снова ломать ему пальцы.
- Точно?
- Клянусь!
- Ладно, расслабься. Я знаю, что это не ты. Потому, что это сделал я. Так говоришь, ты маньяк? Хороший маньяк? Ты ошибаешься. Маньяк – это я. Хороший. А ты – сраный больной извращенец. Так, что, говоришь, любишь мучить молоденьких девчонок? Придётся побывать в их шкуре. Угадай, кого я из тебя сейчас сделаю?
Я беру со стола нож, то ли ржавый, то ли покрытый засохшей кровью.
Он пятится, упирается в стол и выставляет вперёд руки с нелепо торчащими пальцами.
Предвосхищая вопрос о том, что я же обещал отпустить, я улыбаюсь и говорю:
- Да я же пошутил. Что-то парень у тебя с юмором не порядок.