Зарисовки с натуры

В тот далёкий августовский день детства я и мой друг Валера пошли за грибами. Мы решили наведать места, где дядька Василий, отец Валерки, заядлый грыбник, всегда собирал хороший «урожай» грибов.
Солнце уже поднялось над лесом и чувствовалось, что наступивший день принесёт жару. Даже лесные птахи не так активно проявляли своё певческое умение, видимо, тем сохраняя силы на вечерние концерты. И только в разных местах леса нет-нет да раздавалось всем знакомое «ку-ку».
Каждый человек, услвшавший такой крик, невольно становится его пленником. Веря в некую магическую силу, он в подсознании спрашивает: «Кукушка, кукушка! Скажи, сколько лет мне осталось жить?». Иногда ответ сильно огорчает своим единственным «ку-ку». А ведь это всего-навсего крик мужской особи и означает «Я здесь!».
Пройдя по местам дядьки Василя, мы собрали по ведру молодых боровиков и направились напрямую через лес домой. Шли еле переставляя ноги, разомлевшие под лучами стоявшего в зените солнца. Вдруг видим в старом окопе сидит заяц. Глаза, словно два яблока, выпучил и смотрит на нас, не убегает. От растерянности остановились и мы. Стоим, смотрим то на зайца, то друг на друга. Придя в себя, стали договариваться на пальцах и мимикой, как его поймать. Валерка показывает, что свой курткой быстро накроет зайца, я же показываю, что своими задними лапами с острыми когтями он может вспороть ему живот.
Так мы стояли в метрах трёх от зайца минут пять. А «косой» продол-жал смотреть на нас. Но когда скрипнула ручка ведра, зайца словно пружиной подбросило вверх. Сделав пару прыжков, он мгновенно исчез в сосоннике. А мы, упав на прохладный мох и покатываясь с боку на бок, сильно смеялись. И только проходившая мимо соседка, тётка Агапа, с полной корзиной грибов, узнав причину нашего смеха, объяснила: «Чудаки! Заяц ведь спит с открытыми глазами. Стоит тихая, безветрянная погода, и он не мог слышать запаха человека. А вот от скрипа проснулся и дал стрекача».

Лето стояло в разгаре. Было воскресение. Солнце уже поднялось и ощущалось, что день будет жарким. Деревня давно проснулась и над ней стояло какое-то особенное пение: мычали коровы, собираясь в стадо на пастбище, лязгали вёдрами хозяйки, скрипели жалобно колодцевые «журавли» и на разные голоса лаяли собаки, которые были в каждом дворе.
Мы, деревенские мальчишки, собрались на одной со скамеек на улице. У нас был свой план. Деревенские мужики должны идти ловить рыбу и в наши обязанности входило не пропустить это зрелище. Только вот боялись дядьку Гришу, который не только ворчал и злился, что мы тянулись следом, но мог и погнать, чтобы возвращались обратно в деревню.
А ловить рыбу было где, пока не повысушивали болота. Множественные карьеры, ямы и канавы находились в болотине возле деревни, и кишели рыбой. Они никогда не пересыхали, ибо множество родников постоянно заполняли водой и поддерживали их жизнь. Кроме карасей, скользких, похожих на ужей-вьюнов и щук, водилось много водяных крыс-андатр, которые жировали этой рыбой. Можно было видеть, как андатры, сидя на кладках через канаву, опустивши хвосты-кнуты, усердно приводили в порядок свою шубу. Увидев человека, они делали нырец и исчезали в воде, возможно, в норах, сделанных в торфяных берегах.
И вот по тропинке, вдоль картофельных усадеб, по направлению лозняка, направилися деревенские рыбаки. Их было четверо, в том числе и дядька Гриша с плетённой топтухой на спине. Не забывя его нрав, мы шли за ими, но держались на всякий случай на расстоянии. Минут десять ходьбы и одетые в штаны с прорезанными дырками, чтобы выливалась вода и лаптями на ногах, чтобы не пораниться, распределивши свои обязанности, трое полезли в карьер, где воды было до пояса, а где-то и по шею, четвёртый будет ходить по берегу и собирать в ведро выброшенную рыбу.
Рыбалка началась сразу, как только потянули топтуху. Дядька Гриша толстым колом-болтнем совал под берег и лозовый куст, топтал ногами, чтобы загнать рыбу в топтуху. Он прыгал, поднимая торф со дна карьера, и кричал: «Вот я вам покажу, как прятаться! В топтуху, в топтуху!». На берег полетели первые караси. Попав на воздух, они высоко подскакивали и на солнце поблескивали серебром.
Вдруг дядька Гриша замолк, а потом остановился. Ничего не говоря, он спокойно направился к берегу. Старался как можно быстрее выбраться из воды, но крутой и скользкий торфяной берег не давал возможности это сделать. Как только он оказался на берегу, все заметили, что в колошине его штанов что-то бьётся. Подумали, что через дырку залез карась, но оттуда вдруг выскочила андатра. Сделав нырец, она исчезла в чёрной взмученной воде, а дядька Гриша открыв рот, только моргал глазами. На какой-то момент ему отняло речь. Немного придя в себя, он роговорил: «Я думал, что попал карась, а тут... Да пусть она пропадёт эта рыба!». Дядька подхватился и чуть ли не бегом направился к деревне.
Все молчали и вдруг поднялся такой смех, что казалось не будет ему конца. А к вечеру об этом случае знала вся деревня. После этого дядьку Гришу ловить рыбу топтухой было и палкой не загнать. Когда мужчины заводили разговор про рыбалку, то он каждый раз молча от них отходил, ибо знал, что вспомнят про его и поднимут на смех.


Находясь в лесу, я всегда наблюдал за жизнью его обитателей. Это могли быть муравейники с их жильцами, которые всё куда–то бежали от своего жилища по дорожкам–тропинкам и возвращались по ним же, но уже  с грузом. И при этом, казалось бы, совсем без всяких правил передвижения, в суете и спешке. У муравьёв, если внимательно присмотреться, существует правостороннее и левостороннее движение. Особого внимания заслуживали те, кто попадал в поле зрения неожиданно. Ими могли быть: заяц, белка…
Как–то в конце мая решил пройтись в так называемый орешник. Солнце пригревало уже по–летнему. На опушке леса вовсю зеленела травка, среди зелени которой выделялись разноцветием множество цветков. Птицы же своим разноголосым пением дополняли его жизнь.
Вдруг в стороне раздался собачий лай, по которому определил, что это был наш пёс Пират, который мог внезапно появиться рядом. Лай был какой – то необычный: залает, а потом начинает повизгивать – скулить.
Я пошёл на звук. Увидев меня, Пират ещё тревожнее залаял, делая попытку прыжка, но что–то его останавливало. Подойдя ближе, я увидел, что на суку под огромным кустом орешника висит, пополам перегнувшись, длиннющая гадюка. Было очевидно, что наше присутствие её не тревожило. Она была занята своим материнским делом – производила на свет потомство. Как только гадюшонок появлялся, то роженица старалась схватить его зубами. Казалось, что она хотела помочь новорождённому быстрее освободиться от материнского чрева. Упавший в траву, но не попавший в зубы матери, гадюшонок сразу же уползал под куст.
Не знаю, сколько их появилось на свет божий до моего прихода, но то, что было мною увидено, не только открыло тайну появления гадюк (обыкновенный уж появляется из яйца), но и потрясло. Ведь с трёх рождённых при мне, повезло, двоим гадюшатам, а один, как и не рожался – был съеден гадюкой – матерью. Сделав свою работу, роженица спокойно сползла в траву и скрылась  тоже под кустом орешника. Увиденное не из приятных, но такова, правда, жизни в природе.

Однажды ранним утром я отправился за грибами. Шёл не спеша, дымя сигпретой. Птицы, проснувшись после короткой июльской ночи,разминали свои голоса радуясь первым лучам восходящего солнца. Дворовый пёс Пират носился по мокрому от росы ягоднику. И вдруг я не поверил своим глазам: увидев столько боровиков, что в глазах зарябило. Молодые и крепкие черноголовики сидели один на одном, почти у самой дороги.
Ведро наполнилось мгновенно. Грибы, высыпав на землю, накрыл хворостом и стал опять собирать в ведро, которое тут же стало полным. Снял брюки, завязал узлами колошины, и тоже заполнил. Потом насобирал в рубашку.
Немного уставший, но довольный таким сбором, уселся под берёзку, чтобы перекурить. Смотрел на всё и думал, как это донести домой, ведь надо было идти километра два, но глаза продолжали по энерции бегать по сторонам в поиске грибов.
Вижу в голубичном кусте притаился огромный боровик и не очень бросался в глаза. Подозрение вызвала его ножка. Развернув ветки, я едва не оказался в сидячем положении: вокруг ножки, обвившись, лежала змея, которую сразу и от лёгкого испуга не иог рассмотреть. В голове, как молния мелькнула мысль: выпроводить нежданного гостч и завладеть грибом. И когда подошёл к нему вторично, но с палкой в руке, то, почуяв неладное, змея высунула голову с мелькающим язычком и тут я увидел на её голове два пятнышка-так называемые ушки, и понял, что это уж. Видимо, таким образом, спасаясь от жары, он под грибом-великаном нашёл прохладу. Да ещё и с крышей над головой.
Тревожить ужа больше не стал. Я пришёл туда, где он живёт, где производит потомство, где гармонирует со своей средой, и чуть не нарушил эту гармонию. Живи ужик, ведь это я у тебя в гостях и должен вести себя по-человечески!