От имени мужского. в стиле разговорного жанра

Глава первая


          Велосипед дребезжал металлическими деталями, дразнил новизной краски и убегал от меня по сельской пыльной дороге. Тело мое бежало за ним легко и вдруг стало уставать. Сердце бешено заколотилось от злости и зависти к моему другу. Ног моих, только что непринужденно ступавших в теплую, почти горячую дорожную пыль, не было сил оторвать от земли. Я встал посередине дороги и смотрел, как весело и счастливо мой друг рулит новеньким велосипедом. Гордей — это имя моего друга. Имечко еще то! Зато полностью ему соответствует. Ему всегда было чем гордиться передо мной. Именно гордиться, а не задирать нос. Но как ни называй, зависть меня грызла всегда. Мама его рассказывала, что родился Гордей на свет божий с величественным выражением на личике. Акушерки долго смеялись над его упорным молчанием. Бьют Гордея по попе, чтобы тот заорал и этим раскрыл свои легкие, а тот молчит и брови хмурит.
          — Не царское, значит, это дело! — смеялись женщины.
          — Ишь, надул щеки! Да бровки сдвинул! Сердится...
          — Гордей! Истинный Гордей Иванович.
          — Что? Имя такое есть? — спросила уставшая потная роженица. Каждая жилка ее тела дрожала от только что пережитого напряжения. Зубы и те клацали.
          — А как же! Со старины далекой тянется. Ты лучше помолчи сейчас, а то язык прикусишь.
          Прикусила роженица язык, на кончике которого осталось странное и незнакомое мужское имя.
          Так и осталось на лице Гордея выражение величия. Так и нарекли его Гордеем.
          Дорога вьется в дали далекой. Пыль клубится у колес новенького велосипеда, и гложет меня детская зависть до скрипа зубного.
          ...Я проснулся.
          Я — это сорокалетний мужчина. Я лежу сейчас на спине и скриплю зубами.
          — Что за дурная привычка?! — корю я себя и переворачиваюсь на бок.
          Глаза мои раскрылись, но смотреть на свет божий не хотят. Уж очень он яркий. Лень было вчера вечером задвинуть штору на окне.
          — Сейчас, попривыкнут немного, — сам себе объясняю и жду.
          Глаза привыкают, привыкают, и вот прямо по курсу носа за стойкой торшера, на стыке стенки и прикроватного столика проявляется тонкое кружево паутины. Паутина выглядит кружевом, а не паутиной отвратительного восприятия. Как геометрически правильно оно сплетено! Ажурный круг на растяжках, и где-то посередине, цепляясь лапками за собственное творение, восседает паук. Я закрыл глаза. Может быть, снова увижу Гордея на велосипеде? Не увидел...
          Паук. Так! А как же евроремонт со встроенным пылесосом? Они что, еще умудряются плодиться в наших квартирах? Надо спросить Гордея. Он у себя встречал такого соседа? Наверняка встречал. Я разулыбался своей догадке. Теперь я знаю, откуда явился паучок. В квартире у Гордея нет ни евроремонта, ни встро енного пылесоса. Захотелось потереть руки, оттого что загадка разгадана.
          — Так он мне его и принес из своей берлоги на одежде или в сумке. Вот так всегда! Он творит свои выкрутасы, а лавры пожинаю я.
          Меня зовут Лавром. Лаврентий, значит. И Гордей, и Лаврентий звучит одинаково диковато по сей день, с того самого дня, как наши мамы назвали нас этими именами.

          Роженица с кровати сразу за дверью, захлебываясь собственным восторгом, разговаривала с трехкилограммовым сыночком, называя его странным именем Гордей.
          — Гордей? Непривычно. Как из сказки, — удивилась роженица у окна. Она разглядывала первенца и перебирала в уме мужские имена, выискивая имя своему ребенку. В голове ничего не откладывалось. Да и сам факт рождения сыночка также не укладывался в ее голове, ведь обещали девочку все. УЗИ тоже ее обещало. Вон вещи для выписки лежат с лентами атласными розового цвета.
          Окно первого этажа родильного дома распахнулось. Мужские кисти рук легли на подоконник, и тут же появился и сам человек.
          — Бери скорее кастрюльку, рукам горячо!
          Роженица, лежащая у окна, забрала кастрюлю и поставила ее на тумбочку.
          — Как он? — спросил мужчина.
          — Спит... Ах, боже ты мой! Вы опять мне лаврушки в бульон накидали?! Меня же от нее мутит всю беременность.
          — Так ты же родила уже.
          — Я что, виноватая?! Только крышку приподняла, вся палата уже провоняла.
          — Ну и я не виноват. Я его не варил. Это мамаша твоя.
          — Взял бы сварил сам хотя бы раз в жизни.
          — Взяла бы ты да простояла хотя бы одну смену у печи плавильной.
          — Ой-ой-ой!
          — Имя придумала? — муж пытался отвлечь жену от скандала.
          — Как тут думать, когда лаврушкой воняет!
          — Приду вечером.
Мужчина исчез с окна.
          — Имя ему подавай! Ну что, я не права? Лаврушкой так и несет. — Женщина в сердцах хлопнула крышкой.
          — Назови Лаврентием, в память о беременности своей, — посоветовала санитарка, моющая полы в палате.
          — Что? Есть имя такое?
          — А как же. Лавр! Смотри, как звучит!

          Паук шевельнулся, и паутина под ним заколыхалась. Я поймал себя на том, что любуюсь пауком. Нет отвращения и желания его прихлопнуть. Надо же! Паук! Когда я в последний раз видел паука? Не помню... В детстве, наверное. Посмотрел на паука. Паутина под ним усилила колебания. Надо быть осторожным. Порву нечаянно. Что значит — порву? Я решил его оставить в моей квартире? Можно прихлопнуть раскрытым спичечным коробком и вынести в общий коридор, тогда его судьба мне будет неизвестна. Я приблизил лицо к паутине.
          — Что думаешь по этому поводу? — громко и нарочито весело прозвучал мой вопрос пауку.
          Паучьи лапки понесли тело к краю кружева.
          — Да не паникуй так! Мне приятно твое присутствие.
          Паучьи лапки сложились, и тело паука легло на паутину.
          — Отдыхай. Никто тебя у меня не тронет.
          Как же не тронет? А домработница? Вот так помощник по дому! Квартира зарастает паутиной на глазах. Меня стал разбирать смех. За что плачу деньги!
          В ванной комнате поднял корзину с бельем. Нет пауков. Огляделся по сторонам. Всюду кафель, стекло, пластик. Как тут выжить пауку? В спальне хотя бы пыль ежедневная с постельного белья. Чем ему питаться? Надо будет положить что-нибудь съестное для него.
          Я чистил зубы и разглядывал себя в зеркало. Конечно, надо было нагнуться, чтобы не брызгать пастой на стекло и кафель, но я же Лавр. В детстве, когда изучал историю Древнего Рима по школьному учебнику и просматривал фильм по этой же теме в классе, мне врезались в память лавровые венки на головах римлян. Объяснить почему, не смогу. Венки надевались на голову великим спортсменам, поэтам, политикам. В торжественной обстановке в лучах солнца и блеске золота стояли эти люди с гордо поднятой головой, на которой топорщились листья лавровой ветви. Съемки велись позицией «снизу», потому и величие этих людей неслось ввысь, в небеса, и казалось, ему нет конца. Небо чиркали кончики лавровых листьев, и небу было щекотно. Солнце щурилось на нем, смеясь над человеческими слабостями. С тех пор связал я свое имя с этой картинкой. Ни одну из перечисленных профессий в номинации «Лавровый венец» я не освоил. Я — мужской парикмахер. Стилист. Лет десять назад меня осенила идея, и стал я вершить на головах клиентов начесы, сбрызгивая их лаком и делая из пучков волос этакие торчащие стрелки при гладких волосах на висках. Первому клиенту это понравилось, и он имел успех на вечеринке в одном из известных заведений нашей Москвы. Ко мне повалил народ. Народ в известном смысле замысловатый, но денежный. Так мое имя и мое детское пристрастие принесли мне известность и материальный достаток. Парикмахерская, в которой я работал на тот момент, вскорости стала моей собственностью и название стала носить громкое и запоминающееся — «Лавр».
          Стою у зеркала в ванной. Зубы почистил. Брился вчера. Отращиваю трехдневную щетину для воскресного выхода в свет. Мир перевернулся, и некоторые мужчины стали проводить у зеркала больше времени, чем женщины. Могу отнести себя к этим мужчинам, но это чисто профессионально проведенное время. Много раз задавался вопросом, как может нравиться щетина женщинам.
Гладко выбритый отец всегда волновал маму. Гладко выбритым он был только по утрам, и мама с ироничной грустью прижималась к уходящему на работу отцу.
          Верхняя пуговица у рубашки не хотела слушаться моих пальцев. Быть мне сегодня без галстука! Так и быть. Я кладу галстук на место. У двери, надев ботинки, тут же их снимаю. Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на паука.
          — Ухожу я. — Присел у кровати и приблизил лицо к паутине. Она заколыхалась, и паук превратился в черный шарик. — А ты оставайся.
          Потом уже, в течение рабочего дня я буду вспоминать паука, и на моей душеньке будет от этого почему-то тепло.
          Сегодня в моих руках окажутся сразу две звезды и пара заблудших овец в голубом мареве искусственно придуманной любви. Если успею, конечно. Обожаю общаться с ними и наблюдать за ними. Ничего личного. Бизнес. Столько накопилось знаний о них, что в старости напишу книгу.
          Звезда встала, я отошел в сторону.
          — Прелесть!
          Звезда вертелась у зеркала так, что могла свалиться с голубого небосклона, в котором парила где-то лет пять и выглядела на них же из-за повадок и манер.
          — Правда?
          — Без сомнения!
          Меня чмокают в обе щеки по очереди и оставляют след парфюма, что я терпеть не могу, да куда деться. Пришло время второго ленча, а учитывая, что первого вообще не было, становится радостно вдвойне.
          — Случайно не знаешь, что пауки едят?
          Я откусил от куска замысловатого пирога, принесенного мне звездой, и посмотрел на друга Гордея. Вот уже третий месяц он безуспешно пытается перенять навыки моего ремесла. Причем бесплатно. Зачем? Да просто так... Ему все знать хочется. Сейчас он так отпуск свой проводит.
          — Пауки? Сбрендил? Как шагнул на пятый десяток, так и начал сходить с ума потихоньку.
          — С самого краешка стою, а ты уже готов меня гнать этой цифрой неведомо куда и, главное, зачем?! Да, мне нужно знать, что они едят.
          — Загляни в интернет и кликни.
          — И загляну...
          — Тебе что, благодарный клиент подарил экзотического паука?
          — Нет. Он сам пришел. Или кто-то его занес на себе.
          — Паук такой большой?
          — Паук такой маленький, что его можно не заметить на собственной одежде.
          — Ты предполагаешь, что это сделал я?
          — Это сделал ты. В твоей берлоге они водятся точно.
          — Тогда отдай его мне назад, раз он моя собственность.
          Мы сидели за высокой стойкой, имитирующей бар, на высоких стульях. Панно из мелкой мозаики под руками оставляло клетчатый след на наших руках. Когда Гордей подносил ко рту чашку с кофе, следы были мне видны, потому что рукава своей рубахи мой друг завернул, подражая мне.
          — Ты клетчатый, — сказал я.
          — Ты паукастый, — ответил он.
          Иногда мы играли в такую игру, изображая разговор между двумя геями.
          Наталья, мой бесценный помощник, уселась ко мне на колени и отобрала кусок пирога, будто он был последний.
          — Мне надо тебя приговорить.
          — К чему? — изумился я уже своим голосом.
          — Ко мне.
          — И зачем?
          — Тогда бы узнал. Зачем карты раскрывать раньше времени.
          Мне не нравилось, как пахнет Наталья. Не подумайте чего плохого, но ощущение запахов в силу моей профессии у меня очень и очень обостренное. Переношу я только парфюм серии «холодная вода» и то короткое время.
          — Я не один теперь проживаю, и личное мое пространство занято, — говоря это, я имел в виду паука за тумбочкой.
          — Ну вас совсем! — Наталья встала с моих колен и вышла из залы парикмахерской покурить. Я проводил ее долгим взглядом.
          — Ты о чем сейчас думал? — спросил меня Гордей.
          В ответ я пожал плечами.
          — У тебя женщина сидела на коленях. Ты что-то ощущал?
          — Ух ты, всевидящий! Ничего не ощущал.
          — Что происходит? Существует выражение «на коровьем реву», самое то и возникает, сам знаешь, что и в каком месте.
          — Не такое сейчас уж и утро... — уныло посмотрел я за витрину парикмахерской. — Но все равно ты прав...
          Открытие не принесло облегчения.
          — Не ищи оправданий. Я тоже это заметил за собой. — Взгляд Гордея тоже был устремлен на улицу.
          Забыл вам описать внешность моего Гордея. Как же он выглядит?
          Большая голова, шестьдесят второго размера. Держит он эту голову всегда набок при разговоре со мной. Если появляется женщина, его большая голова принимает вертикальное положение, как собака стойку, и перестает шевелиться. Совсем! Брови хмурятся не потому, что у него такое настроение. Глаза застывают, и он уходит в себя, и совсем не на пятнадцать минут. Это его обычное выражение лица и состояние в обществе женщин. Как акушерки при первой встрече с ним в родильном зале ахали и восхищались этим выражением, так и по сей день оно притягивает женское внимание, разгорающееся до чрезмерного любопытства. Внимание — это когда человек внимает. А любопытство — это уже порок. Порок — это нехорошо или чем-то нехорошим заканчивается. Вспоминая и изучая хронологию наших с другом хождений по женщинам, я сделал вывод: хождением или похождениями это назвать нельзя. Слово «ритуал» может подойти. Ритуал двух неженатых друзей. Ритуал, нами же и выстроенный. Чувствую, что об этом надо рассказать поподробнее.
          Ритуал, как правило, заканчивается на моей территории. Причина ясная. Квартира моя с евроремонтом, красивой мебелью, всегда полным холодильником. Здесь женщинам комфортнее. Но прежде всего надо сделать так, чтобы они у нас были, эти женщины. Охота на них, в хорошем смысле этого слова, проходит в
общественном месте. Сейчас времена дерзких и смелых девиц из провинции. Их так много, и они так схожи между собой. Сейчас я говорю про тех, которые только-только начали покорять Москву. Если срок перевалил за три года, в них начинает проступать внешний лоск и грустная усталость. Именно таких девушек мы и ищем в трескучей, блестящей и сверкающей темноте вечернего дорогого заведения. Как правило, их двое. Они занимают столик в мало просматривающемся и темном уголке, чтобы быть дальше от толпы. Из темноты легче рассмотреть хорошо освещенных людей, а значит, есть возможность заметить мужчину, соответствующего определенным требованиям. Чтобы затем выйти в нужный момент, встать в центр круга и в танце показать себя во всей красе, а потом нехотя и грациозно уйти за свой столик, тем самым обозначить свое местонахождение. С той же целью и мы громоздимся с другом на высоких стульях у стойки бара. Если ктото положит на нас глаз, то обязательно произойдет искрометный выход и танец двух девушек. Как только такие дамы обозначили
себя, мы интересуемся у бармена их заказом за денежное вознаграждение. Это подсказывает нам план дальнейших действий, порой даже и темы предстоящих разговоров, а самое главное, чем мы можем удовлетворить гастрономические вкусы женщин.
          Рассматривание прохожих за витриной моей парикмахерской надоело нам обоим.
          — Есть комментарии по поводу печального открытия? — прервавшийся разговор всегда продолжал Гордей.
          — Ну... Если рассуждать... Может быть, это автоматом произошло... Ведь посуди сам, только ночью у нас происходит обмен гормонами, а утром нам не до этого совсем. Надо заставить себя раскрыть глаза и подняться. — Моя теория казалась оправдательной. — Что ты по этому вопросу думаешь? — Я взъерошил рукой волосы на голове Гордея. — Ох и крупная же она у тебя и дынеобразная.
          Тот склонил голову набок.
          — Старые мы уже. Климакс начался.
          — Он только у женщин бывает, — парировал я.
          — Загляни в интернет и кликни.
          — Что тебе дался этот интернет? Ты меня который раз уже туда посылаешь! — Я пнул друга ногой. — Наталья! — тут же заорал я как ужаленный. По-другому нельзя, иначе Наталья не отзовется.
          — Чавошеньки? Там снежок мелкий сыплет. Так мило вокруг. Чистенько. Как кровать застелили постельным бельем с мороза, — отозвалась Наталья, неся с собой свежесть морозного воздуха.
          Как удивительно правильно сказала женщина. Именно такое я ощущал в детстве, когда застилала постель мама. Именно ощущение морозной свежести, потому что белье было с мороза, с улицы. Белье современных хозяек совсем не такое. Порой нужно бежать от запаха свежевыстиранного белья, чтобы не заполучить приступ аллергического кашля.
          — Когда тебе грозит климакс? — задал ей вопрос.
          Та опешила. Голову втянула в плечи, как будто на нее замахнулись.
          — Тебя мой возраст интересует? Так посмотри в договоре, — Наталья со злостью сдернула с кресла покрывало для клиентов и, скомкав, привычным уже броском закинула его в корзину для использованного белья.
          — Зачем ты так? Это же интимная тема! — зашипел на меня Гордей.
          — Ты мне ее и предложил... — огрызнулся я.
          Наталья, надумав что-то, повернулась лицом ко мне.
          — Ты сегодня ненормальный! То тебя еда паучья интересует, то климакс женский. Кстати! Он не только бывает женским, есть и мужской. Это я для общего вашего развития вам рассказываю. Начинается он у вас после сорока двух лет, может и раньше начаться. Помолодел нынче климакс-то! — Наталья расправила плечи, стала красивей от злости на нас, подняла руки и собрала волосы у зеркала в так называемый хвост.
          Пришлось отметить про себя, что фигура у нее неплохая, и грудь больше средней, и локотки розовые и не шелушатся совсем, как у некоторых.
          — Да ты что? Серьезно? Без шуток?
          — Конечно. Вещь это серьезная. Кто таким шутит!
          — И... И как, как это проявляется? Как вот я, например, могу понять, что он у меня уже начался? — Я действительно был удивлен, изумлен, огорошен.
          Двое — это уже коллектив, и шутками это не пахнет. Наталья, чувствуя свою значимость в сложившейся ситуации, села в кресло, положила ногу на ногу. Пришлось отметить, что и колени у нее, и ноги красивые.
          — Начинается это с того, что мужчинам мерещатся пауки и всякая нечисть.
          Теперь с моей руки в корзину полетело скомканное полотенце. В женщину не смог бросить. Гордей в таких ситуациях исчезал. Не то чтобы в полном смысле этого слова, а становился невидимым и неслышимым. Мог отсутствовать, присутствуя. Немой наблюдатель, так сказать. В таких случаях от него что-то исходило, что заставляло людей разыгрывать целые действия перед ним. Смотрит Гордей на происходящее и звука не издает, не шелохнется. Возможно, даже и не дышит.
          — Ты в интернете почитай, — уже миролюбиво советует Наталья.
          — Да что вы все меня в него посылаете! Как ругательство уже звучит! — жалуюсь я. — Все! За работу! Сейчас приедет сами знаете кто. Напоминаю! Никаких лишних вопросов, телодвижений и взглядов из-за спины. Они в зеркало все видят. Следят даже за этим. Никаких телефонных разговоров. Отключитесь... Не перепутайте сорта кофе, если попросит. Чай тоже! Я даже на банках написал, какой для кого.
          Я посмотрел на Гордея. Голова у него стояла ровно, брови сведены, глаза чуть приоткрыты. Он созерцал и слушал.
          — Ты, конечно, лишний... Товарищ наверняка не любит лишних глаз, когда он в неглиже!
          — Ты мне обещал его показать! То есть ее, — запротестовал Гордей.
          — Никаких «то есть»! Сейчас она — «он»...
          «Он» уже входил. Я мгновенно перевоплотился в «оно» и пошел навстречу.
          — Как вам снег? Добрый день!
          — День прекрасен. Надеюсь, все разовое? Я на стерильном карантине. — Звезда засмеялась неестественным смехом. Надо отметить, что слово «звезда» лучше воспринимать в кавычках, так как «оно» ею не является, но зазвездилось на всю Москву основательно. Звезда сменила пол, женский на мужской.
          — Понимаю. Это подвиг! — серьезно изрек я заранее заготовленную фразу и слегка склонил голову.
          Звезда перестала смеяться. Внимательно на меня посмотрела. Сменила веселость на серьезность. Посмотрела на себя в зеркало. Осталась довольной своим отображением. Поманила меня пальцем. Я поспешил приблизиться. Звезда собственноручно подтянула меня еще ближе.
          — Подвиг... Вы так правильно это сказали. Я начинаю успокаиваться.
          Звезда вела себя так, словно была на вручении «Оскара». Села в кресло. Совсем по-женски запрокинула голову и произнесла:
          — Под мальчика. Так, как вы меня представляете. Надеюсь, вы думали над моим образом?
          Подражая образу поручика Ржевского, я снова склонил голову. Звезде понравилось. Я дал ей снова понять, что она герой нашего времени. Я действительно много думал перед тем, как назначить время и день встречи с ней. Ее мужчина, человек заоблачного состояния и такого же положения, прислал мне много ее фотографий, где она, звезда, была еще не звезда. Много рассказывал
о первой их встрече. Вот его слова: «Передо мной стоял маленький принц. В его облике было собрано все, что только я мог себе нафантазировать. Она и женских тряпок не признавала. Мама ее жаловалась... Хутор маленький совсем. Все друг друга знают. Высмеивали как мать, так и дочку».
          Вспомнив это, я с душевной горечью принялся за работу. Люблю свою работу. Пусть я обслуживаю замысловатых людей. Но и мои прически также можно назвать этим словом. В таком случае где я возьму среди нормальных людей клиентов на мою замысловатость?! Да еще чтобы за нее платили! Да еще такие деньги!
          — Ваши слова пролили на меня луч света. Как мне хорошо возле вас. Вы необыкновенный.
          После этих слов звезды нельзя ставить знак восклицания. Звезда произносила их подавленным голосом, но искренне.
          — Знаю, что совершила грех. Потерять мужа из-за его пристрастия было бы нелепо. Никогда не ощущала себя девочкой. У меня не было отца. Мой муж мне и друг, и отец.
          Чтобы хоть как-то остановить накал ее эмоций, который обязательно бы привел к слезам, а может, и истерике, я ответил:
          — Что стоят слова?! Другое дело — ваш поступок! Вы его совершили!
          В зеркале отразились огромные глаза, наполнявшиеся слезами, лицо треугольником, как у лисички.
          — Вы необыкновенный...
          Расстояние от кресла клиента до нашей зоны отдыха приличное, и наши откровенные разговоры вполголоса не долетали до ушей Натальи и Гордея. Мне так казалось.
          — На какой длине волос остановимся? — Рука моя оттянула зажатые между двумя пальцами волосы клиента в сторону.
          Лисичка в зеркале скосила глаза к своему плечу, и из уголков глаз потекли слезы. Одна по щеке, другая к носу. Мое сердце забилось от щемящей жалости к существу, сидящему в кресле.
          — Наталья!
          Та выглянула из своего закутка. Жестами дала понять, что не знает, какой чай или кофе предпочтет клиент. Он был в нашей парикмахерской впервые. Женщина всегда останется ею, даже в такой двусмысленной ситуации, в которой сейчас находилась звезда. Потому клиент заметил замешательство Натальи.
          — Можно мне мороженого? Я отправлю за ним водителя.
          Отказать невозможно. Клиент отдал распоряжение водителю и подошел к бару. «Мальчик» не был суетлив и свободен в движениях. Чувствовалось, что он контролирует, даже исследует каждый шаг и пространство, перед тем как его сделать. Повертел головой. Видимо, громоздиться на высокий стул ему не хотелось.
          — Я вам помогу. — Откликнулось мое сердце.
          — Думаю, я сам осилю.
          Клиент форсировал стул, а Наталья и Гордей созерцали. Зачем только я разрешил ему присутствовать!
          — Примете в компанию? — обратился к Гордею клиент.
          Глаза выдавали секрет человека. Может быть, я так вижу, потому что я знаю про этот секрет.
          Величественный кивок головы Гордея еще больше привлек внимание клиента. Так было всегда. Любая появившаяся возле Гордея женщина прирастала к нему глазами, потом ушами, далее в ход шли руки. Женщина, если не подержит в руках, до конца не поймет.
          К чему это я сейчас распинаюсь о женщинах, ведь к Гордею подсел новоиспеченный мальчик, так сказать, с пылу с жару. Еще давали знать о себе хирургические вмешательства. Любое физическое напряжение напоминало о свершившемся над человеком кощунстве. Это слово я позаимствовал у Гордея. Гордей никогда не употребляет мат. Зато столько слов заковыристых знает!
          — Вы мастер?
Густые, сросшиеся брови Гордея пошевелились. Наверное, он хотел посмотреть на меня, но в этом случае его взгляд проходил бы над головой клиента. Гордей редко кого встречает открытым взглядом в первые минуты общения, а клиент явно ждал ответа.
          — Хотел бы им стать.
          — Как мне это знакомо! — немного с грустью потянул слова клиент.
          — Вы хотели стать парикмахером? — осведомился Гордей.
          Какое сегодня число? Оно станет красным днем календаря. Гордей общается!
          — Нет-нет... Просто стать кем-то... Куда вы смотрите? — Клиент начинал клонить голову к столешнице.
          — Мозаика на столешнице красивая... — Гордей провел ладонью по столу.
          Я слушал их и диву давался. Гордей заговорил с первой минуты общения с женщиной! Опять я за свое. Девочка — уже мальчик.
          — У вас красивая форма головы и такая большая. Брови! Их взяли у Карабаса? Почему вы прячете глаза? — Бывшая девочка наклоняла голову все ниже и ниже к столешнице. Затем беспомощно обернулась в мою сторону.
          — Ваше мороженое несут, — ответил я, наблюдая через витрину парикмахерской приближение тучного мужчины в драповом пальто.
          — Вы будете его кушать? Вы любите мороженое? Хватит на всех!
          У клиента явно улучшалось настроение. Ничего удивительного. Так было всегда. Все женщины, увидев моего друга Гордея, вели себя именно таким образом. Они все искали его взгляда, пытаясь заглянуть в его глаза, чтобы протиснуться в его сознание, забывая про все на свете. Каждую мучил вопрос, почему он не смотрит на нее, неужели она не вызывает в нем интереса? А эта удивительная голова, таинственное выражение лица, загадочное молчание...
          — Рекомендую вам фисташковое мороженое.
          — Все равно там нет орешков, один искусственный вкус и цвет, — проговорил Гордей.
          — Наверное, вы едите совсем другое мороженое. В моем мороженом есть все. Посмотрите же!
          В лесу умер медведь! Гордей пошел на общение. Я присоединился к ним. Положил на стол перед клиентом наброски карандашом. Сделаны они на отсканированных фотографиях. Чтобы усилить эффект мужественности лица, дома долго клевал карандашом бумагу, изображая трехдневную щетину.
          — Это у меня никогда не появится. Знаю точно. Может быть, тату?
          Я внутренне вздрогнул от этой идеи и отрицательно покачал головой.
          — Не надо вам щетины, вы и без нее красивы.
          Я чуть не упал со стула. Гордей еще и советы дает! А перед советами еще и думает! И сказал как удачно! Не красивая, не красивый, а красивы.
          — Спасибо.
          — Пожалуйста... Говорю как есть.
          — Мой друг. Давнишний друг. Гордей, — представил я друга клиенту.
          — Гордей! Это кличка?
          — Имя.
          — Какая редкость! Надо запомнить. Придется записать. Могу и не вспомнить. — Клиент не отрывал от Гордея глаз. — У вас удивительный друг! Запоминающийся. Глаз не оторвать. Есть ощущение, что я его давно знаю. Такого не может быть?
          — Если вы посещаете собачьи выставки, то там есть породы собак, внешне схожие с моим другом, — в действительности я хотел только пошутить, но услышал в ответ:
          — Да-да-да... Как вы опять правы! Именно так. Как он мне нравится!
          Было видно, что настроение клиента улучшилось, казалось, он забыл о своем «подвиге».
          Но мне надо было работать, и я снова положил перед ним разрисованные снимки.
          — Какая я... Была...
          — Вы и сейчас такая же, — голос Гордея звучал как из колодца.
          С Гордеем явно происходили чудеса. Он явно волновался. Лапы его... Лапищи спрятались под столешницу и скрутили в жгут салфетку. Та стала скрипеть в его руках. Клиент поспешно заглянул под стол. Разве женщину проведешь? Да никогда.
          — Что с вами? Не волнуйтесь так. Я знала мальчика в школе с такой же большой головой. Очень добрый мальчик, несмотря на то, что над ним все насмехались. И руки у вас большие и сильные, как вы сам. Не надо стесняться и прятать их под стол. — Руки клиента потянулись к Гордею.
          «Клиента надо вырывать из чар моего друга. Вот зараза какая! Волны, что ли, от него идут какие-то?» — думал я.
          — Кхы... Нам надо работать... Случай ваш неординарный... — Я протянул руку, приглашая клиента.
          Клиент подошел, но глаз от Гордея не отрывал.
          — Вы не уйдете?
          — Нет, — тут же отозвался Гордей.
          Их диалог что-то мне напоминал. Что? Я сам рассказывал вам о таких реакциях женщин на моего друга. Рассказывать-то рассказывал. Но тут все волнительно и так трепетно! Мурашки прошлись по моей спине. Задам я перца сегодня вечером другу. Пришлось показать ему кулак и повертеть пальцем у виска. Со стороны могло показаться, что Гордей не видел моих угроз и возмущения, но я-то знаю, что он все видит. Как паук в своей паутине выглядывает муху. Почему именно муху? Стоп! Паук в моей квартире... Видно, поэтому ко мне пришло такое сравнение.
          — Все в голове перевернулось! Как видите меня, так и делайте.
          На колени клиента лег лист с фотографией, где я изобразил ее с канадской травкой на верхней части головы, а волосы с висков и задней части заплетены в косичку сзади. Клиент и я встретились глазами в зеркале.
          — Мне нравится.
          — Мне тоже, — отозвался Гордей.
          — Может быть, проголосуем?! — спросил я и собрался взорваться, прекрасно зная, что этого нельзя делать.
          Клиент захлопал в ладоши.
          — Смею напомнить вам... Вы — мальчик, — прошептал я на ухо клиенту, и лучше бы я этого не делал. Как изменилось выражение его глаз в зеркальном отражении! Думаю, описать вам это не смогу. Его лицо стало похоже на лицо старика или старушки.
          — Как я устала.
          — Вы мальчик... Ваш муж просил поправлять вас, чтобы вы быстрее адаптировались.
          — Ой ли... — совершенно по-бабьи стал подвывать клиент и сполз по спинке кресла. — Я, наверное, не смогу сегодня... Можно завтра?
          — А завтра будет послезавтра... Да? — как можно ласковее пожурил я клиента.
          Не думает ли она, что ко мне можно попасть каждый день? Запись ко мне — за месяц. Конечно, по звонку ее супруга я обслужил бы ее даже ночью.
          — Хотите, я постою рядом с вами? Поддержу вас... — раздался голос моего друга. В зеркале отразилась его большая голова. Глаза — в пол.
          — Какой вы милый... Конечно! Мне будет приятно! На что вы сядете? — Лисенок завертел головой во все стороны.
          Кресел для работы с клиентами у меня два. Они привинчены к полу, потому что в них вмонтированы всякие новшества — педали для регулировки высоты кресла, подлокотников, подножки, например.
          — Я принесу стул.
          Ухватив Гордея за рукав рубашки, я поволок его за собой.
          — Что происходит? Я — мастер! Мне не нужны и не важны чьи-либо подсказки! Будешь бубнить мне под руку?
          — Обещаю молчать, — пробурчал Гордей.
          — Да ты всю жизнь молчишь с ними! Чего тебя сегодня прорвало?
          — Обещаю молчать.
          Тут меня обдает жаром догадки.
          — Она тебя зацепила... Так? — трясу за руку друга.
          — Обещаю молчать, — еле разжал губы друг.
          — Она — мальчик!
          Гордей проносит мимо меня стул. Я смотрю на просветленное личико Лисенка. Вся она устремлена ему навстречу. Дублирует взглядом каждое его движение, проверила расстояние между ними, достает ли она до него рукой. Оказалось, достает и успокоилась. В зеркале оба их отражения уставились на меня выжидательным взглядом.
          — Мальчик-блондин — это отвратительно, — сказал Лисенок,
когда я подошел к рабочему месту.
          — Отчего так? — мне приходилось сдерживаться.
          — Ну, не знаю... Мне никогда мальчики со светлыми волосами не нравились. Гордей так тоже считает.
          Я и не собирался делать его блондином. Темно-русый. Сейчас в моде натуральные цвета и оттенки. Но за меня никто не должен и не может решать!
          Я принялся за работу. Рука клиента то и дело показывалась из-под покрывала для того, чтобы потрогать руку Гордея, а глаза пытались поймать его взгляд из-под лохматых бровей. Тот покачивал большой головой в знак своего одобрения. Восседал, как будущий папаша в родильном зале подле жены роженицы. Во время окрашивания волос они болтали. Исковерканный, покореженный человек, казалось, забыл о недавних жутких испытаниях. Голова Гордея свободно вертелась, это говорило о том, что он раздвинул свои брови и не прячет глаз от Лисенка, а тот в свою очередь перестал искать взгляд собеседника. После окрашивания следует мойка волос, стрижка и укладка. Эти процессы шли в полном молчании. Лисенок отвлекся от Гордея и сосредоточился на себе. Зато Гордей выворачивал шею, разглядывая голову Лисенка и мои руки над ней.
          — Пусть Наталья заварит чаю. Моего, — мои слова были обращены к Гордею.
          — Пусть заварит, — тут же согласился он и остался сидеть на своем стуле, созерцая обновляющегося клиента.
          Теперь они играли в «глядки». Она посмотрит на него с вопросом: «как я выгляжу?» Он посмотрит на нее с ответом: «отлично» и добродушно кивнет большой головой.
          Работа завершена. Последний мазок кистью — это подровнять ножницами край волос, выбившихся из-под косички. Что-то вроде редкой челочки на шее. Все именно так, как на снимках. Это и есть результат.
          — Как тебе, Гордей? Тебе нравится?
          — Очень. — Большая голова кивнула.
          — Все замечательно!
          — Да, Лавр у нас мастер!
          — Спасибо, Гордей, — два этих слова я сказал с большим выражением, как бы давая понять клиенту, что это я нуждаюсь в словах благодарности.
          — Лавр?! Это кличка?
          — Зовут его так, — пояснил Гордей.
           — Я думала, это название парикмахерской...
          — Она названа его именем.
          — Классное имя, мастер! И название классное! Запоминающееся название. — В голосе клиента зазвучали нарочитые нотки мужского баритона. И вдруг: — Нет, я так не смогу все время разговаривать! — Лисенок обмяк в кресле и снова сполз спиной по его спинке.
          — И не надо! Не надо рвать связки. Оно само собой придет... Как гормоны в организме накопятся... — Гордей буквально рванулся на выручку Лисенку и телом, и голосом. И добавил, как бы объясняя свои познания в этой области: — Что-то читал гдето...
          Лисенок, находясь в положении полулежа, скосил глаза на Гордея.
          — Ты знаешь? — Лисенок сел прямо. — Откуда? Пресса?
          — Я имел в виду литературу, — брови у Гордея сдвинулись.
          Лисенок склонил голову. Во мне все замерло.
          — Ну... Откуда узнал, что со мной это приключилось? От него? — Лисьи глазки воткнулись в меня в зеркале.
          Тут свершилось чудо. Мой Гордей выпрямился, брови его распахнулись, и я узнал секрет его обаяния. Это не было отражение света софитов над зеркалом, это были глаза моего друга, которые и я и мой клиент увидели впервые. Он взял лапку Лисенка в свои «ковши», прижал их к щеке. Какие красивые и ясные глаза у моего друга!
          — Я понял это из отрывков вашего разговора, а может быть, ты стала для меня такой понятной и прозрачной, как хрусталик! Что это был за голос! Что это были за слова! Что это были за глаза! Ладони его рук стали горячими до такой степени, что Лисенок стал вырывать свои лапки, а потом вдруг затих, утонув в колодце его глаз. Про ладони мне расскажет сам Гордей, но уже после.
          — Ты тоже мне нравишься... — прошептал Лисенок.
          — Вы мальчик, — это уже шептал я клиенту на ухо.
          Лицо клиента после моего напоминания снова стало тухнуть на глазах. Гордей зло на меня стрельнул глазами (о, ужас!), встал на колени у кресла клиента. Мне нестерпимо захотелось ударить друга ногой по его заду. Заорать, укусить... Какие необыкновенные глаза у моего друга!
          Итак, Гордей стоит на коленях перед креслом клиента. Еще секунда, и он кладет свою огромную голову ему на колени.
          — Наталья! — Зря я так надрываюсь. Она давно наблюдает за всем происходящим расширенными глазами. Конечно, она старается быть невидимой для клиента и не стоит в дверном проеме, но она там, где именно нужно быть, чтобы слышать и, может быть, даже подглядеть.
          Наталья вскидывает подбородок, мол, чего надо. А я и сам не знаю. Заорал, лишь бы напомнить этим воркующим голубкам, что творят они неведомо что на глазах у невольных свидетелей. Лапки лисенка укладываются на голову Гордея. Оба они затихают, наслаждаясь близостью друг к другу. В сердцах я швыряю зажим для волос прямо в Гордея. Оба вскидывают голову и смотрят на меня безучастным взором.
          — Я зову вашего водителя, — говорю я.
          — Зачем? — вяло реагирует на мое устрашение клиент.
          — Прошу простить меня, но ваше время вышло. Звонил ваш муж, узнать, как идут дела. Дела закончились. Возможно, он уже рядом, чтобы убедиться и разделить с вами радость. Вы же рады
переменам? — Про звонок мужа я соврал. А то, что муж рядом, видимо, подсказала интуиция.
          — Ах да... Конечно рада... — клиент с опаской оглядывается в сторону витрины, где видны ступени парикмахерской.
          Гордей встает, слава богу!
          Лисенок зашел в парикмахерскую без верхней одежды, куртку подобрал водитель, следующий за ним, потому и задерживаться ему в зале было уже незачем. Мои услуги оплачены, и клиент знал об этом наверняка. Но чувствовалось его нежелание уходить от Гордея.
          — Передайте от меня привет мужу. Буду ждать от вас звонка.
          Я прикинулся лакеем, обогнул стоящего в легком смущении
клиента и распахнул перед ним дверь парикмахерской. Водитель клиента, прогуливающийся по тротуару, ринулся к машине. Клиент кинулся ко мне с протянутой рукой.
          — Спасибо.
          А потом бросился к Гордею. Уткнулся в его живот и, распахнув лапки, обнял его. Постояли так несколько секунд. Лисенок, как дите малое, запрокинул лицо, а Гордей опустил свою большую
голову и взглядом утонул в его глазах. Оба замерли...
          — Мы скоро увидимся.... — ласково пообещал Гордей, и его лапища стала ломать мое творение, так он ее гладил по голове. В два прыжка я оказался возле них и предотвратил это.
          — Ты что делаешь?! В пять часов у клиента ответственное мероприятие, масштаб которого ты себе не представляешь!
          Лисенок внял моим словам и потерся носом где-то у него под грудью. Еще раз вжался в тело Гордея и вышел. Дверь без стука отделила его от нас. Все находящиеся в помещении парикмахерской в раздумье разглядывали дверь. Всем казалось, как потом я узнаю, что дверь снова распахнется, в нее забежит Лисенок и еще раз обнимет свою новую привязанность в лице Гордея. Но за стеклом парикмахерской остановилась машина, которую завистливым взглядом на дороге проводит любой нормальный мужчина, и из нее вышел серьезный дядечка.
          — Странно! Очень даже приятный дядечка. Но с заскоком... — Наталья прокашлялась, потому что сел голос. Настолько ее впечатлило душещипательное действие, развернувшееся перед нами.
          — Гордей... — взвыл я, до боли в суставах сжимая кулаки. — Тебя сбила вчера машина, ты упал с крыши своего дома?!
          — Твоего дома.
          — Что...
          — У меня первый этаж. Это у тебя высотка.
          Я не сводил взгляд с друга и багровел лицом.
          — Что тебя не устраивает? — тихо и вежливо спрашивает Гордей.
          — Ты сменил ориентацию?!
          — Она женщина, — ответил Гордей и понес высокий стул на свое место.
          Я выпрыгивал из собственной шкуры, так был велик гнев на друга.
          — Гордей! Она мальчик. Затейливый мальчик у затейливого покровителя. Им это надо по каким-то там причинам... Тебе зачем? Зачем ты трогаешь руками чужое?
          Кольнуло в правом боку. Почему в правом, сердце же в левом?
          Я паникер, ко мне приходит страх от любого сбоя в организме.
          — Время, Лавр, время! — Наталья глазами показывала на часы.
          Мне необходимо взять себя в руки. Легко сказать! Устраивать скандал Гордею некогда. Выпить кофе, посетить туалет, собраться — на все это нужно время. До прихода следующего клиента осталось всего ничего.
          Завести себя легко, остановиться трудно. Проходя мимо царства Натальи, заглянул ей в лицо. Та повертела пальцем у виска и глазами показала на Гордея.
          — Такое только мне дозволено, тебе нельзя! — осадил я Наталью. — Сожрал бы тебя, если б можно было! — я нарочно громко двигал стул, гремел чашкой о блюдце. — Паук — плохой вестник. Теперь буду знать.
          — Она прелесть... Сама нежность. Цветочек в поле.
          — Не сходи с ума!
          — Как же тут не сойти?! Какая жалость. Какое несчастье.
          — Тебе сорок лет. Ровно наполовину ты ее старше. Его!
          — Очарование может быть только женской привилегией. Его у нее не отняли.
          — Так еще перестройка не пошла в организме.
          — Это с ней останется навсегда.
          Подвздошная моя готова была лопнуть. Я наполнялся гневом. Я психовал не вслух.
          У Натальи на лице появилась улыбка «не сотрешь». Значило это то, что она смотрит на очередного клиента. Ну вот и закончилось мое свободное время. Небольшое перевоплощение, и я вновь в своем обличье. Ничто не должно отражаться на моем лице, кроме профессиональной озабоченности. Внешность клиента и сам клиент — самое главное для меня на сей момент. Как там мой паучок? На этой мысли меня посещает тихая радость.
          А паучок, чувствуя, что в квартире никого нет, стал осматриваться. Жил он до этого под кроватью хозяина, в правом углу, если заходить в спальню. Воздух по полу шел холодный, хозяин оставлял чуть приоткрытой дверь на балкон. Этот не прекращающийся всю ночь звук «пыс...» сводил его с ума. Тапок паучок не носит по той причине, что у него их нет, да и одеяла тоже. Он уже повзрослел и мог принимать решения. Так он и оказался с другой стороны кровати и повыше от пола. На уровне глаз лежащего человека. Как он попал в квартиру? Так он всем и рассказал!
          ...Противный сквозной ветер все порывался засыпать мне глаза снежной пылью, хлестал концом шарфа по лицу, сковывал пальцы. Сколько помню себя, никогда не носил перчаток. Детство не в счет! Там мама с папой рулили.
          — Давай помогу... — Гордей вертелся вокруг меня.
          Наталья голосовала у края тротуара. Тот же ветер срывал с нее капюшон шубки. Женские руки то и дело возвращали его на прежнее место. Она поднимала руки для этого, и шубка задиралась еще выше. Наталья ловила такси. Такси сегодня не проблема, но в такую погоду минута может показаться долгой. Проблема была купить шубку, но вот она на ней, а дерзкий ветер доказывал женщине, что короткие шубки брать не следует. Мне припомнился свсем недавний разговор с Натальей в парикмахерской.
          — Длинные шубы только цыгане и носят. Ног не видно свсем. Потом в длинной шубе я буду казаться меньше ростом, — оправдывала свое решение о покупке именно этой шубки и этой
весной Наталья.
          — В первый месяц весны скидки большие в меховых салонах.
          — Ты помог мне купить ее. Добавил.
          — Перестань! Я уже забыл про это. Назови это премией.
          Продолжая работать руками и перебирая содержимое рабочего ящика, я задумался. Слишком часто Наталья акцентирует свое внимание на мне.
          — Почему ты на меня не смотришь, когда разговариваешь? — голос Натальи стал требовательнее.
          — Смотрю исподтишка.
          — Как это? Что за слово?
          — Все ненормальные слова вносит в мой лексикон Гордей. Все вопросы к нему!
          Поняв, что снова поставил Наталью в неловкое положение, ршил сделать это еще раз.
          — Ты на меня запала?
          — Ага! Вон прямо у ног твоих и упала. Валяюсь и не встаю.
          — Я чувствую это.
          — Так ты меня чувствуешь?! А что не действуешь? Я согласна на все.
          — Так запала или нет?
          — Не то чтобы... Во сне очень уж ярко все происходит. Чего же не попробовать наяву.
          — Не морочь мне голову тогда! Тебя спрашиваешь серьезно, а ты издеваешься!
          Ветер с новой силой и яростью стал теребить на Наталье шубку. Я отдал ключи от парикмахерской Гордею. Пусть возится. В металлической решетке с трудом проворачивался ключ. Сам, подпертый ветром в спину, наблюдал за голосующей Натальей. Чего она одна? А чего я один? Гордей один. Чего нам всем не так в этой жизни?
          Наталья стала усаживаться в машину. И как женщины ходят с голыми ногами? Мороз ведь.
          — Все! Готово! Как они ходят зимой в тонких чулочках?! — Гордей тоже наблюдает за Натальей. Мы подняли руки в знак прощания. Женщина помахала нам в ответ. Задержала взгляд на мне. А может, мне так показалось. Машина уехала. Нам с Гордеем не нужна машина, я живу в этом же доме, на первом этаже которого и находится парикмахерская «Лавр».
          — Пройдемся? — предложил я.
          — Во мне ветер гуляет! А ты — гулять!
          — Я это понял. Весь день ветер гуляет, выдул все мозги из твоей головы.
          — Тебе ее не жалко совсем? — Гордей заглянул мне в лицо.
          Я демонстративно отвернулся.
          — Жалко... Пару раз защемило в сердце... Ребенок совсем... Насколько надо любить мужа, чтобы на такое пойти?!
          — Не любовь это.
Ветер заставил меня развернуться. Гордей никогда не бесился, как это делаю я.
          — Фанатик она! Фанатик его состояния, положения... Как поклонение всяким там богам в древности. У нее мальчишеская внешность. Неужели нельзя было обойтись без всего этого?! —
кричал я в поднятый воротник своей куртки. — Девочка взрослеет и становится женщиной. Зрелой женщиной. Ему надо было приостановить процесс. Все равно, Гордей, не для тебя цветет! Хотя с
такими выкрутасами и загнуться можно.
          Мы постоянно скользили и держались друг за друга. Вон уже и дверь моего подъезда видна.
          «Ладно. Не буду сердиться на Гордея. Сам виноват, не надо было рассказывать ему о ней», — решил я.
          Сегодня Гордей ночует у меня. Лифт, равномерно жужжа, доставил нас на седьмой этаж. Что вы испытываете, находясь в лифте? Гордей утверждает, что начинает дремать. Я чувствую под
собой яму. Очень глубокую и узкую. Ну вот мы и дома. Мне нравятся мои двери. Они такие высокие. Дом старинный, и потолки в нем головокружительно высокие.
          — Нравятся мне тут потолки... Высокие. — Гордей, пыхтя, снимал с себя теплые ботинки. Он любил все теплое, мягкое и бесформенное. Если ему отпустить бороду, будет похож на Антуана
де Сент-Экзюпери. Очень похож! В моем шкафу лежат его шерстяные носки ручной вязки. Он принес их для того, чтобы кататься в них по моему полу. Пол в квартире выложен ламинированной доской. Даже в обычных носках можно смело прокатиться.
          Гордей, надев носки, проехал мимо меня в направлении кухни.
          — Пахнет борщом и котлетами. Ура! Твоя домработница тебя балует.
          — Тебя тоже. Уверен, когда она готовила, думала о тебе.
          — Что пожилая женщина может обо мне думать?
          — То, что ты тоже уже пожилой и к тебе можно подкатить.
          — С ума сошел.
          — Как и ты сегодня в парикмахерской.
          Я констатировал факт плохого поведения друга, а тот вдруг сел за стол на кухне и загрустил. Отвернул лицо к окну, за которым шалил ветер. Подпер голову рукой и замер.
          — Беда вон какая у человека! Неестественная.
          Я раскутал кастрюлю на плите. Полотенца горячие, кастрюля оказалась такой же.
          — Котлеты! Угадал.
          Я поднял крышку со сковородки, с нее мне на ноги потекла вода. Запах ударил в ноздри.
          — Чесночка не пожалела!
          Я отправился в спальню. Подошел к кровати и заглянул в плетеное блюдце паутины. В нем паука не было. Я расстроился. Мне хотелось, чтобы паук был на своем месте. Чтобы выжить в таких условиях и сплести красивую паутинку для охоты — надо быть выносливым пауком. Только на кого тут охотиться? Мух, комаров здесь днем с огнем не сыщешь! Вымерли все давно. Я медленно водил глазами по краю спинки кровати, по его покрывалу, по ножке торшера и стене. На углу прикроватной тумбочки торчали две паучьи коленки. Как я обрадовался! Я наклонился к углу, и паучок весь поднялся на край тумбочки, как бы навстречу моим глазам.
          — Привет! Как ты тут?
          Паучок потоптался на месте.
          — Ты меня напугал своим отсутствием, и сеть у тебя пустая... Чем же ты у меня питаешься?
          Паучок вздохнул и присел.
          — Ты что не идешь? Я разлил борщ по тарелкам. Чеснок чистить? — раздался голос Гордея из кухни, и у меня свело в желудке.
          Весь мой организм требовал горячего борща. На кухне правил Гордей. Он знал, где у моей домработницы лежат салфетки, стоят специи, прячется чеснок. Когда я без Гордея ужинаю, то все перечисленное выше не могу даже найти. Гордей стоял ко мне спиной, когда я вошел на кухню, потому я вспомнил, что не рассказал вам о потрясающей фигуре моего друга. Такая фигура всегда производит волнующее впечатление на женщин. Да и мужчины, думаю, бросают на него завистливые взгляды. Треугольник! Плечи — косая сажень и прямые. Лопатки всегда сведены. Мышечная масса бугрится под рубашкой, и при всем при этом он большой, тяжелый и пухлый. Мне никогда таким не быть! Когда меня называют «стилист», это слово словно обрисовывает всего меня.
          Не то чтобы я себе сильно не нравился, но самоедством люблю позаниматься. Я более утонченный, и волосы у меня мягкие и тонкие. У Гордея они жесткие и упругие. Видели бы вы его ногти, короткие, словно обрубленные топором. У меня лопаточкой и со светлыми луночками у начала ногтей. Как положено. Самовитость моего друга настолько развита в нем, что я рядом с ним — стиляга. Возрастной стиляга. А как на нем сидят рубашки! На мне они смотрятся рубашечками.
          — Иди на ту сторону стола. Раскрылатился тут!
          Это я сорвал досаду на Гордее.
          Он даже не заметил в моей интонации раздражения. Я люблю его за это. Теперь мы едим борщ. Вкусно. По всему телу бежит тепло. Такое впечатление, что его пустили по трубочкам внутри нас.
          — Так что все-таки едят пауки? — задал я вопрос вслух.
          — Ты опять за свое?
          — Опять.
          — Наверное, сырое мясо можно дать. Если ты держишь в доме экзотическую гадость, то должен меня предупредить. На дух не переношу! Когда ты его успел завести и почему я этого не
знаю?
           — Допустим, это мой дом. Я волен заводить что угодно и кого угодно. Почему мясо сырое?
          — Паук должен есть и пить. Водится он в сухом месте. Воды там нет. Обмотает насекомое паутиной и сосет... Какая гадость!
          — Мой паук не гадость. Он симпатичный.
          — Ага... Ты его в лупу рассмотри. Ты действительно завел паука?
          — Допустим, он сам завелся... Насчет сырого мяса ты прав. — Я открыл морозилку. Ножом отрезал мясную стружку и положил ее на стол оттаивать.
          — Он у тебя где? — Мой друг беспокойно оглядывался.
          — Пойдем покажу...
          Гордей не шел, а крался за мной.
          — Не сходи с ума! Он крохотный...
          Я присел у тумбочки. Гордей забеспокоился.
          — Вот он.
          Гордей проследил за моим взглядом и присел рядом со мной.
          — Похоже, не один я сегодня сошел с ума. Это же обычный паук, — зевнул он.
          — Сильно воздух не колыхай! Видишь, он ко мне привык уже...
          Заметив осуждающий взгляд друга, я не стал оправдываться. Паук приносит мне радость. Я не буду отказываться от радости. Мясная стружка на столе оттаяла, и я принес ее, чтобы угостить
паучка.
          — Оторви крохотный кусочек и промокни его салфеткой.
          — Зачем?
          — Захлебнется. Согрей мясо в руке.
          Спустя пару часов, лежа в кровати, буду вспоминать эту сцену и улыбаться. Со стороны мы выглядели, как два папаши, а возможно, дедушки, впервые кормившие внука. Кусочек мяса упал с конца зубочистки прямо в центр паутины. Она закачалась. Я перевел взгляд на паука и не увидел его. Посмотрел на кусочек мяса в центре паутины. Он увеличился в размере. То паучок уже восседал на нем и быстро-быстро перебирал лапками.
          — Приятного аппетита, — негромко сказал Гордей.
          — Уйдем... Не будем беспокоить... — я потянул друга за рукав рубашки.
          Гордей на цыпочках вышел из моей спальни. Я за ним. Он обернулся.
          — Голодный, наверное, был.
          — Ага... — согласился он со мной.
          — Чай заварю? — Гордей направился в кухню.
          — Ага... — ответил я и чертыхнулся про себя. Это «ага» моего друга всегда ко мне прилипает, когда мы вместе и одни.
          За чаем Гордей снова загрустил. Я люблю песочное печенье в большой металлической расписной банке. Производство — Франция. Гордей любит черный хлеб, намазанный липовым светлым медом, но обязательно попробует то, что я отправляю себе в рот. И то и другое есть на столе.
          — Она, как этот кусочек мяса, что мы отдали пауку. Он, как паук, на ней сверху.
          Сразу я не понял, о чем говорит Гордей.
          — Высосет и выбросит. Измочалит вначале, изломает душу и жизнь человека!
          — Гордеюшка, давай уж забудем про все это. Ничего не изменить. Время такое. — Мне также не по душе была эта история.
          — Какое такое?! Небо синее, солнце светит, ветер вон как разбушевался! Весна, лето, осень, зима за окном... Что изменилось?! Время...
          — Урод он. Согласен.
          Я решил попробовать черный заварной хлеб с медом. Тягучая масса меда не хотела падать с ложки на хлеб.
          — Ты как бы вытираешь ложку о хлеб... — стал учить меня Гордей.
          Я попробовал. Ломоть хлеба сломался в руках. Гордей стал ухаживать за мной.
          — А что?! Пусть живет. Прикольно... Только домработнице скажи, чтобы не трогала его.
          — Что она подумает обо мне?
          — Ты же сказал, что она обо мне думает! Вот пусть обо мне и думает.
          Мы рассмеялись.
          — Как Лиза? — осведомился я о подружке своего друга. Согласен. Звучит как-то неприлично. У сорокалетнего мужчины и подружка.
          — Лиза как Лиза... Хорошая Лиза. Любит меня Лиза. Я — нет.
          — А что так? Или, вернее, не так?
          — А тебе что не так было с твоими подружками?! Проходит желание, и все.
          Замолчали.
          — Спать?
          — Спать.
          — Не приставай к пауку.
          Гордей пошел стелить себе на диване. «Со временем он его промнет», — мелькнула у меня мысль, но дивана мне было не жалко.


Глава вторая


          Согласитесь, зимнее декабрьское утро — это нечто! Серость, снежная масса под ногами чавкает, ветер за пазухой и во всех твоих карманах. Поднятый безрезультатно воротник и влага под носом и в носу. В этом году зимнее время не переводили. Что ночь, что утро — одно и то же. Чего мы поднялись в такую рань? Так звезды записывают свои передачи на телевидении в любое время суток. Сегодня у меня наутро еще тот экземпляр!
          — Ты сегодня ко мне на весь день?
          — Если солнце появится, то нет.
          «Хоть бы оно выглянуло», — подумал я.
          — А оно, похоже, не покажется, — вздохнул мой друг.
          Вздохнул и я. Наталья уже грелась в кафе недалеко от парикмахерской. Помахала нам рукой, сидя за столиком за стеклом, как на ярко освещенном подиуме.
          — Пойду переведу ее через дорогу. Она же не пойдет по переходу. До него же надо идти! Будет шмыгать между машинами прямо напротив парикмахерской. Ты чего улыбаешься? — я смотрел на довольное лицо друга.
          — Ничего. Иди. Правильно. Ты паука смотрел?
          — Смотрел. Все нормально с ним. Мне надо идти за Натальей... — Я обходил друга, а он тут же возникал передо мной. — Вот ключи! Иди займись делом...
          Наталья сегодня была красивой. И вчера ее внешность произвела на меня впечатление. Контраст поразительный во всем. Только что я бежал с мелкой дрожью во всем теле, а ступил через порог кафе, и меня обволокло вкусно пахнущее тепло, словно я скользнул ранним зимним утром к маме под одеяло в далеком детстве. Жаль, что я не могу тряхнуть шерстью, как собака, и выгнать холод из одежды, да и шерсти у меня нет.
          — Доброе утро!
          Наталья улыбается. Я рад этому. Только сейчас осознал, как много это значит, когда вокруг тебя ходит улыбающаяся женщина.
          — О чем ты думаешь?
          — О тебе.
          — Зачем? Я же рядом.
          — И это здорово!
          Я стал обнимать теплую Наталью и прижимать к себе. Вспомнился паучок, с великой жадностью обнимавший кусочек сырого мяса. Изголодался я, наверное!
          — Ты как из другого города приехал и соскучился!
          Я стал вспоминать, как давно выезжал из столицы. Открытие удивило. Как только я начал творить лавровые листья на голове моих клиентов, так и не выезжал. Не зря появился паучок в моей квартире. Зарос я в своей парикмахерской.
          — Хочешь?
          Наталья придвинула ко мне тарелочку с чем-то мучным.
          — Я слежу за талией, — пошутил я.
          — Ты в порядке, Лавр! Для своих лет ты стройный и красивый мужчина. Как парень!
          Мои глаза разглядывали глаза Натальи не просто так, мне хотелось в них смотреть, они затягивали.
          — Ну тебя!
          Женщина стала допивать чай. Старательно это делала, чтобы скрыть от мужчины удовольствие, доставленное его вниманием. И вместе с горячей жидкостью по телу растекается женская истома. Сладкая-сладкая! Липкая-липкая! Как от нее теперь избавиться?
          «Буду теперь весь день ходить с этим ощущением», — злилась про себя женщина, и истома стала затихать в ней.
          — Слава богу! — произнесла женщина.
          — Ты это к чему?
          — Допила, слава богу.
          — Ты завтракала через силу?
          — В такое-то утро в рот ничего не лезет.
          — А мне кажется, замечательное утро, и ты тому причиной.
          — Я? Что с тобой?
          — Я и сам не знаю, но мне хорошо с тобой.
          Женщина стала отпихивать мужчину, то есть меня.
          — Ненормальный!
          — Значит, чтобы себя прекрасно чувствовать, надо быть ненормальным?
          Мы примолкли. Я думал над сказанным, она раздумывала над моими словами.
          — Ты зачем пришел? Ничего не заказываешь.
          — Чтобы перевести тебя через дорогу, — ответил я, продолжая размышлять.
          Машинально прочитал цифры на счете, достал деньги и отдал подошедшему официанту. Сдача осталась лежать на столе. Поднял глаза на стоящую уже Наталью. Передо мной — счастливый человек, в блестящие глаза которого мне снова хотелось смотреть.
          На улице я взял ее за руку и повел на переход.
          — Как школьницу... — засмеялась Наталья.
          И действительно, я ощущал себя пионервожатым и со всей серьезностью относился к своим обязанностям. Да и рядом со мной вместо Натальи семенила сейчас школьница, готовая нашкодить в любую минуту.
          — Вчера перед сном думала о той несчастной, что сотворила над собой такое.
          — Иди быстрее и не болтай!
          — Что это было с ней и Гордеем? Что ты не отвечаешь?
          — Сначала перейдем дорогу.
          Господи! Как тяжело быть женщиной! Тут во все глаза смотришь, а уверенности в том, что тебя не собьют, нет никогда. Заглядывает на дороге мне в лицо, как в собственную тарелку с
чем-то вкусным, а по сторонам смотреть даже и не думает. Ты посмотри на нее! Свободной рукой поправляет шапочку. Нагибается к земле.
          — Что ты делаешь?!
          — Резинка для волос упала. Испачкалась... — Хлоп-хлоп мне по рукаву. Еще и разглядывает, не осталось ли на ней снега. Я старательно волоку ее по дороге. Вот уже и край, можно отпустить ее руку. Сразу же эти руки начинают копаться в собственной сумке. Она готова залезть в нее с головой.
          — Ты до парикмахерской потерпеть не могла?! Что ты ищешь?
          — Сухую резинку.
          — Она зачем тебе на тротуаре и дороге?!
          Наталья перестала рыться в сумке, и мне снова захотелось взять ее руку. Наталья присмирела и побрела рядышком. Оказывается, так просто взять за руку, и вот уже никто не мельтешит у тебя перед лицом, не делает всяких там па, словно перед зеркалом, и не искрит остроумием. Мирно и без сутолоки мы дошли до парикмахерской.
          — Наташ! Почему ты одна?
          — Я?! Одна?! С чего ты взял?
          Куда-то исчезла школьница, передо мной стояла обыденная и расфуфыренная Наталья. Горько стало на душе и во рту одновременно. Я сглотнул.
          — Что за гадость тебе в кафе подавали?
          — Чай. Обычный чай. Сорт не знаю.
          — Больше его не заказывай.
Я обошел Наталью, стал подниматься по ступеням своей парикмахерской. Собственная недвижимость в Москве — это вам не спортивный велосипед в общественном коридоре. Одна ступенька — и я Лавр, вторая ступенька — и я чувствую лавровый венок на голове. Я мастер, и я иду творить! И попираю ногами свою собственность! Такие перевоплощения со мной происходят каждое утро. Можно только представить, что ощущает президент, подъезжая к Кремлю. Да... Тяжело человеку!
          — Привет, Наталья! — приветствует Гордей мою помощницу.
          — Завтракал?
          — Ага. Даже паука накормил.
          Я заволновался:
          — Что ты ему дал?
          — Кусочек креветки.
          — Морепродукт! Он никогда его не ел! Опухнет и умрет...
          — Ты думаешь? — опечалился Гордей. — Могу сходить и забрать его. Времени совсем немного прошло.
          — Паутину не порви.
          Гордей, на ходу застегивая пуговицы куртки, ринулся из парикмахерской.

          Я закончил укладку на голове поп-звезды, когда Гордей вернулся. Тихонько проскользнул на свое место и затих.
          — Завтра в это же время?
          — Да. Наталья, запиши на завтра.
          — Что за медведь? — звезда повела глазом в сторону Гордея.
          — Это он так себя подает... На самом деле он стройный и накачанный.
          — Я это и имел в виду, — ответила звезда. — Отпадная внешность! Могу предложить ему место в моем эскорте на сцене. Ему и делать ничего не придется. Просто красиво стоять.
          — Не может он просто... Любит сложности.
          — Да-а-а?! Например?
          — У вас кот британец, у него паук. Чувствуете разницу!
          — Ему это идет! — звезда обернулась и посмотрела на Гордея. Тот заметил это и улыбнулся нам. — И все-таки... Как зовут? — Звезда истребляла меня и моего друга дерзкими взглядами.
          — Гордей.
          Звезда обомлела и еще раз посмотрела на Гордея.
          — Потрясающе... — звезда достала телефон. — Надо записать, а то начнешь рассказывать и не вспомнишь! Давайте поступим так. Вы ему передайте мое предложение, и пусть он подумает, а я позвоню.
          — У вас есть возможность сделать это самому. Он же здесь.
          — Я не смею... — клиент, как женщина, потупил взор. — Итак, договорились?
          — До встречи и до звонка!
Звезда осторожно понесла свою «напомаженную голову» к выходу.
          Свободное время! Я заглянул в Натальино царство. Ее спина согнута в каком-то неудобном положении, она вещала что-то в телефон. Пошел к Гордею.
          — Тебя сейчас сватали.
          — В смысле?
          — В смысле, тебя хотели видеть рядом с собой на сцене.
          — Чего делать?
          — Стоять.
          — Просто стоять?
          — В том и дело! Красиво стоять надо.
          — Делать я этого не умею и учиться не буду.
          Мы хлопаем друг друга по рукам.
          — Как паучок?
          — Вот... — Гордей двигает по столешнице фотографию. На ней запечатлен в увеличенном размере паук. Чучело, вам скажу, еще то! Весь из пластинок и торчащих волосков. Фу... Я собрался
сказать: «Какая гадость!» Но не успел. — Посмотри, как он глядит на нас. Прямо на нас. Глаза добрые. Мы его накормили, и он нам доверяет. Я вгляделся. Действительно, паук смотрел прямо мне в глаза, и выпуклые экраны глаз добрые.
          — Что с креветкой?
          — Так нет ее. Он на пол ее скинул.
          — Скинул, значит, несъедобно для него.
          Наталья взяла трубку зазвонившего телефона.
          — Лавр! Это вас.
          Как мне нравится эта ее фраза! Мы долго думали, как она будет ко мне обращаться в присутствии клиентов. Лаврентий? Длинно и несуразно. Лавр! Самое то! И обязательно на «вы».
          — Больше не пугай моего паука своими съемками.
          — Чего это он твой?
          — В моем доме живет мой паук.
          — Я его принес на себе, ты сам сказал, значит, он мой.
          Наталья махала рукой и гримасничала, требуя меня к телефону.
          — Сходи и купи рамочку для фотки. Повесим здесь.
          Гордей радостно воспринял мою просьбу и выбежал из парикмахерской. За стеклом витрины день раскрывал глаза. Разлапистые, как лопухи, снежинки шлепались о землю, о головы прохожих. В них столько было сейчас холодной воды, что у меня пошли мурашки по телу. Все-таки как хорошо иметь свой дом!
          — Здравствуйте, Лавр! Скажите, а Гордей с вами? Вернее, у вас?
          Я узнал голос Лисенка. Все внутри меня скукожилось.
          — Здравствуйте. Гордей не со мной и не у меня. Чем могу вам помочь?
          В телефоне подумали, взвесили ситуацию и тон моего голоса.
          — Тогда сделайте мне укладку.
          — Для вас все что угодно.
          — Я подъеду?
          — В половине четвертого я смогу уделить вам время.
          — Я согласна, — радостно объявляет Лисенок и делает отбой.
          — Она?
          — Она.
          — Да. Запиши. Укладка. Ей нужен Гордей. Надо куда-то спихнуть...
          — Давай я попрошу его сходить ко мне и повесить дверцу у шкафа на кухне. Вчера оторвалась. Напугала...
          У меня шевельнулась ревность в груди. Это что еще такое?!
          — Ты понял? — Наталья помахала рукой перед моим лицом.
          Я задумался.
          — Да понял я, понял. Меня ты не попросила бы об этом... Почему?
          Наталья таращилась на меня.
          — Ты занят всегда.
          — Только поэтому? Если бы не был занят?
          Видимо, Наталью насторожили мои вопросы и тон, с каким я их проговаривал. Она мягко кинула мне в лицо белоснежный подголовник с кресла и пошла в свое царство.
          — Я просто хотела помочь тебе, — раздалось оттуда.
          Вернулся Гордей. Не говоря ни слова, направился к стойке, не снимая куртки принялся разбирать рамку и вставлять в нее фотографию паука. Наталья вынесла две тарелки. В каждой лежало по куриной ножке, штук десять оливок, половинка болгарского сладкого перца и так модный и популярный сейчас стебель сельдерея. Раскрученный бренд.
          — Налетай, мальчики! Сейчас хлеб принесу.
          Уставилась на паука.
          — Реально паук? Ваш?
          — Наш, — в два голоса ответили мы.
          — Он глазками так хорошо смотрит.
          — Видишь, женщина и то заметила.
          — Но в целом гадость, — добавила Наталья.
          — Не говори так!
          — Он не слышит.
          Наталья принесла еще салфетки, вилки, хлеб.
          — Что тут есть при помощи вилки? — спросил Гордей.
          — Все и ешь. Гордеюшка! У меня оторвалась дверца кухонного шкафа дома.
          — Все сделаем, — сказал Гордей.
          — Мы сегодня допоздна с Лавром будем работать, а после работы, сам знаешь, уже ничего не хочется.
          — Понял. Нужно сделать в рабочее время.
          — Часика в три и съездишь, да?
          — Я и сейчас могу. Вот съем все... После трех темнеть будет уже.
          Наталья повернула лицо в мою сторону. Дернуло же ее так рано начать разговор об этом. Теперь его не затормозишь.
          Дверь в парикмахерскую открывается, и заходит Лисенок. Он небрежно несет на руке рыжую курточку с рыжей опушкой. Рукав курточки, как и в прошлый раз, волочится по полу. Водитель следует за ней и пытается поднять рукав. Лисенок отмахивается от него, как от мухи. Когда водителю удается это сделать, Лисенок с досадой кидает в него всю куртку, и тот выходит из парикмахерской.
          — Достал! У туалета готов стоять, общественного. Правда, я там и не бываю.
          Он оглядывает всех. Видит Гордея. Лисенок так рад, что хлопает в ладоши. Гордей направляется к ней. Но она первая кидается к нему и вжимается в его живот. Господи! Все время путаю, он или она, простите уж, пожалуйста.
          Гордей берет за руку Лисенка и ведет к стойке.
          — Здравствуйте.
          — Мороженого хотите?
          — Смею заметить, что здесь у меня рабочее место. На кафе это не похоже совсем.
          — Да ничего страшного! Мы в уголочке здесь тихонько посидим с Гордеем.
          — Гордей уходит. У него дела.
          Лисенок поворачивается к Гордею:
          — Я отвезу тебя по твоим делам.
          У меня земля ушла из-под ног. Так я могу нажить себе неприятности, но остановить их было уже нельзя. Гордей, как мальчишка, за которым неожиданно зашел друг, стал натягивать на себя
куртку, а мы с Натальей, как любящие родители, гневались и пытались предотвратить их прогулку. Как это и бывает, сделать нам ничего не удалось. Водитель уже открывал дверь для двух пассажиров.
          — А ключей-то ты не дала ему! — обрадовался я своей догадке.
          Наталья печально покачала головой.
          — Я вынесла их вместе с хлебом. Они лежали на столе, теперь их там нет.
          — Ты сегодня какая-то несообразительная.
          Я присел на край дивана.
          — А кто меня такой сделал? — Наталья встала в позу «руки в боки». — Кто? Ты.
          — Я?
          — Распустил хвост передо мной с утра, как павлин, всю голову забил своими ухаживаниями.
          Сегодняшнее утро со скоростью звука пронеслось в моей памяти. Ничего предосудительного я не нашел.
          — Ты преувеличиваешь...
          — Мне тридцать два года, и я не помню, чтобы кто-то с раннего утра оплатил мой завтрак в кафе и перевел меня за руку через улицу.
          Наталья села на диван. Кожаный, скользкий и надменный, он сразу приковывал к себе внимание входящего к нам человека, но о нем тут же забывали, так как сосредотачивали взгляд на людях. Лицо Натальи приняло выражение полного безразличия и безучастия ко всему ее окружающему, и она стала похожа на диван. Прошла минута. Я недоумевал. Она о чем-то думала.
          — Я соврала. Мама и папа так меня водили, — раздался ее голос.
          — Вот видишь... — обрадовался я и осекся. До меня дошло! Женщина не получала знаков внимания и заботы со стороны мужчины, видимо, давно.
          «Как это не получала?!» — мысленно попытался я оправдать себя. Мы целыми днями вместе. Едим из одной тарелки. Холодильник забит едой. Напитки, соки, сладости, фрукты. Выпечка свежая из той же кафешки. Бери — не хочу! Это ли не ежедневная забота! Но я прекрасно понимаю, что имела в виду Наталья. Надо ее каждый день переводить через дорогу, и это войдет в привычку.
          — Я тебя и завтра переведу, — пообещал я.
          Настроение женщины было испорчено вконец. Чтобы как-то отвлечь ее от лирических фантазий, я стал развивать тему Гордея и Лисенка, тем более что она была насущной в данный момент.
          — Нет! Ты подумай! Ей скучно, и она нашла себе игрушку! Как на это все посмотрит ее муж!
          — Мне все равно. Хоть дверца у шкафа будет на месте, — вяло отреагировала Наталья и, как в тину, спряталась в своем царстве. Дверь скорбно скрипнула, впуская ее.
          Я подошел к витрине. Стал смотреть сквозь нее на снующих людей. Как много нас! Какие мы разные! Одинаковы в одном — мы ранимы. У нас в каждом есть сердце, и оно пропускает через
себя все, что мы видим, слышим. Надо быть осторожными в выражениях, в проявлении эмоций, в поступках и в желаниях. Ну пошел я за ней! А мне надоело смотреть каждый день, как она снует
между машинами, сердце замирает. Ну заплатил я! Каждый бы поступил так же, тем более что сумма скромная. А что, собственно, произошло? Какие ко мне претензии? Вдруг я ей нравлюсь, или, как сейчас говорят, запала?
          — Наталья!
         — Чего тебе?
          — Ты ведешь себя как-то неблагодарно. Мы давно вместе. Я просто обязан заботиться о своей помощнице.
          — Да поняла уже! — озлилась женщина.
          — Ну вот и ладненько. И где мой клиент? Задерживается чтото. Как же Гордей без инструментов сделает твой ящик?
          — Так он домой к себе заедет. Он и в прошлый раз так делал.
          Наталья подошла к окну. Как и я, стала смотреть на прохожих. Для удобства прислонилась ко мне.
          — Чем же это все закончится? — вновь опечалился я.
          — А ничем! Балованный ребенок неизвестного пола... Да за то, что она сделала для этого монстра, и за то, что она от него терпит, он все ей будет позволять! Подумаешь, с Гордеем покатается!
          — Ты думаешь?
          — Уверена. Не рви душу.
          Мы еще постояли так пару минут.
          — Сколько людей, столько же судеб, — сказала она, разглядывая снег и прохожих.
          — Я только что об этом думал.
          — Ну и что? Нас много, но программа заложена одна.
          — А-а-а... Я решил уж, что мы родственные души... Две половинки, так сказать, — я подковырнул женщину и ждал всплеска эмоций. Шлепков или пинков в спину. Но ничего этого не было.
          — Очень даже может быть... — сказала женщина и отошла от окна. Я проводил ее взглядом.
          К парикмахерской подъехала машина. Дорогая. Сарай на колесах. Сейчас я буду выстригать бороздки и звездочки на голове рэпера. Так себе занятие! Не вдохновляет. Руку я себе в этом деле набил и глаз навострил тоже. Штаны на клиенте уникальные. Мотня, словно он простолюдин, но простоты не прибавляет. Она где-то у колен в такой модели штанов, а у этого товарища еще и ниже. По всей видимости, она ему мешает при ходьбе, и рука в наколках постоянно снует туда-сюда, туда-сюда, вздергивая штаны. Ему приходится это делать так часто, что со стороны это кажется танцевальным движением. Идет такой товарищ вразвалочку, голова вперед, как таран.
          Братское похлопывание по спине. Нетесное объятие.
          — Все в норме? Глотнуть есть что? После вчерашнего коромысла полный сушняк! — рэпер направляется к стойке.
          — Наталья!
          Она уже выносит поднос, на котором громоздится открытая бутылка пива, высокий стакан, вазочка с фисташками. Как не идет рэперу целовать руку женщине! Коротко стриженная голова с замысловатым ковровым узором, местами проколотая пирсингом, отливая синевой тату, склоняется к руке моей помощницы.
          «Расцвела, наверное!» — злюсь я, так как вижу Наталью со спины.
          Рэпер достает купюру в тридцать долларов, протягивает мне.
          — Помнит, какое пиво мне нравится! Приятно... Купи ей чтонибудь к Новому году! От меня! Ничего не понимаю в женщинах ее возраста.
          Я забираю деньги.
          — Ба! Тема! — Рэпер сгреб со стола рамку с фотографией паучка. — Хочу! Сможешь такого выскоблить на моей голове?
          — Смогу.
          — Тогда ждем, когда зарасту, и творим?
          — Да. Тогда сегодня снимаем двойкой и не обновляем рисунок, — предлагаю я.
          — Точно. К Новому году успеем?
          Я киваю.
          Рэпер хлещет пиво, чистит фисташки. Мусорит на стол, на пол. Вертит рамку с фотографией паука в руках.
          — Паук, а смотрит по-доброму. Хочу! Я возьму? В натуре, понравился!
          Не хочется соглашаться, но приходится:
          — Твое.
          Клиент, довольный, громоздится в кресло.
          Работа легкая, но в его случае мне необходимо делать сосредоточенное выражение на лице и намеренно удлинять время стрижки. Одним словом, старательно стараться. Всячески подчеркивать значимость моего существования в его жизни. Без меня ему никак!
          У меня свободное время. Рэпера обслужили сегодня быстро из-за его решения сменить на голове рисунок.
          — Наталья! Это тебе... От рэпера, — я протягиваю ей тридцать долларов. — Очень ему понравилось, что ты сорт пива запомнила и запаслась им.
          — Много что-то... Зачем паука отдал? Гордею не понравится.
          — У него есть снимок, еще сделает.
          — Мог рамочку и оставить...
          Обожаю свою витрину. Или окно? Наверное, все-таки витрина, раз в ней выставлены половинки женских серебристых и мужских бронзовых торсов в разноцветных париках. Для кого? Ведь тот, кто просто идет мимо них, не зайдет ко мне постричься или на укладку. Окно становится магическим в позднее время суток, когда людской поток уменьшается, а то и вовсе прекращается. Мелькнет одиночная фигура и растворится где-то за пределами оконной рамы. Иногда я остаюсь в парикмахерской, тушу свет, расползаюсь по дивану покрывалом и смотрю в окно. Оно освещено, потому как на улице горят фонари и моя витрина оформлена передовыми технологиями в рекламе. Даже искусственное светящееся дерево поставил рядом с ней. Я как будто в кинотеатре нахожусь, и парикмахерская — зрительный зал, а за окном идет немое действие. Люди часто задерживаются у дерева. Разглядеть или потрогать прозрачные мертвые листочки, сфотографироваться или позвонить по телефону. Мамы с детками не остаются равнодушными... Собаки ставят метки. Это меня выводит из равновесия, но ничего изменить нельзя. Коты быстро разобрались, что дерево ненастоящее, и оставили его в покое. Впрочем, один хвостатый чудило последние дни прижимается к нему, как к маме родной. Вон, опять
явился! Что-то он неважно выглядит...
          — Наталья!
          — Да не кричи ты! Тут я уже...
          Я обернулся. Наталья сидела на диване, подперев руками голову, поставив локти рядом с тарелками, и так же, как и я, смотрела в окно.
          — Ты кота заметила?
          — Заметила. Потерялся он.
          — Он тебе сам сказал? Обычный бездомный кот.
          — Потерялся он. Бездомные так себя не ведут. Снуют себе по своим делам... Этот ждет кого-то, оглядывается... Для него все вокруг в диковинку.
          Стал я присматриваться к коту. Дрожит телом, приподнимает и опускает зад, словно хочет побежать в какую-то сторону, да не решается. Вертит головой, пугается сигналов машин. Шерсть неприглядная...
          — Давай покормим?
          Я пожал плечами.
          — Покорми...
          Наталья открывает дверь.
          — Кис-кис-кис...
          Кот не реагирует.
          — Брось возле него и заходи, — говорю я. Меня раздражает струя холодного воздуха по ногам.
          Кусочек ветчины падает в морозную слякоть совсем рядом с котом. Кот лишь отодвигается немного в сторону и продолжает смотреть по сторонам.
          — Ему даже не до еды! Он ищет, ждет кого-то, — голос Натальи становится неузнаваемым.
          Я перевожу взгляд на свою помощницу. Спина ее напряжена. Что-то сейчас будет! Наталья начинает плакать. Сначала тихо, старясь как-то скрыть слезы, а потом горько-горько и бежит в свое
царство.
          — Нет! Я так не могу! Сейчас же говори, в чем дело? — я иду следом за ней, совершенно не надеясь услышать ответ.
          И тут на меня обрушивается:
          — Я ничем от кота не отличаюсь! День за днем, день за днем просиживаю в твоей парикмахерской! Кто сюда может прийти? Только ненормальные сюда и ходят! Где я возьму мужика нормального, когда я тут живу, можно сказать!
          Она замолкает и продолжает плакать.
          — Ты вольна уйти... Всегда... — выдавил я из себя очередную глупость.
          — А на что буду жить? Где мне еще так платить будут? — Наталья начинает сморкаться, это говорит о том, что женская истерика заканчивается.
          Я отхожу от ее царства и направляюсь к окну. Что-то толкает меня в спину, я выскакиваю на улицу, сгребаю кота. И останавливаюсь... Кота-то я взял, а его нет в руках... Не чувствую. Боже
мой!
          — Наталья!
Вспухшее и покрасневшее лицо моей помощницы выглядывает из-за двери парикмахерской.
          — Наталья. Кота нет совсем.
          — Как это? Он же у тебя в руках! Ой, ты мой маленький...
          — Шкурка есть, а кота в ней нет.
          — Это как?
          Наталья высмаркивает последнюю мокроту из носа.
          — Он ничего не весит! Он умирает голодной смертью у нас под окном.
          Наталья прикрывает рот ладонью.
          — Ну, сделай что-нибудь...
          На меня обрушилась паника.
          — Он грязный... — опечалилась Наталья.
          — И что теперь?
          — Отпусти его на пол... В молоко капну кипятку, может, он попьет.
          Я отпускаю кота. Тот послушно и безучастно усаживается на полу. Бегу мыть руки. Возвращаюсь. Кот все так же смотрит на прохожих, только через наше окно.
          Наталья ставит на пол блюдце совсем рядом с котом и отходит в сторонку. Ждем. Безрезультатно.
          — Ты не смотри на него. Может, он боится нас. Будем продолжать разговаривать.
          За разговорами не услышали, как в парикмахерскую зашли Гордей и Лисенок.
          — Что тут у вас? — гудит Гордей.
          — Котик! — пискнул Лисенок.
          Наталья начинает рассказывать Гордею трагическую историю кота. Я подчеркнуто вежливо отхожу к рабочему месту и выдвигаю ящик, якобы мне в нем что-то необходимо. Хлюпающий нарастающий звук заставляет меня обернуться. Кот, захлебываясь и кашляя, хлебает молоко. Нижняя часть морды в молоке. Намокшая шерсть напоминает бородку.
          — Я его утопила слегка, — объяснил Лисенок.
          И мне полегчало. Тепло стало на душе, оттого что бездомный кот соизволил попить нашего молока. Не представляю себе, как бы я его выпроводил из парикмахерской голодным. Зачем тогда брал?
          — Слава богу! Пусть поест... Желудочек его, наверное, весь уже свернулся от голода. — Наталья сидела на корточках возле кота и старалась заглянуть в его морду. Тот, зажмурив глаза, хлебал и хлебал.
          — Нам некогда! — радостно сообщил нам Лисенок. — Мы заехали сказать, что ящик отремонтирован. Вернуть ключи. Я сегодня без Гордея никак не могу обойтись.
          — Можно поговорить с тобой с глазу на глаз? — Я вцепился в рукав свитера Гордея и потащил его в Натальино царство. Та тут же выскочила из него, уступая нам место. Ее каморка милая, но маленькая. Мне пришлось дышать в лицо друга. Слов не было, было одно возмущение, и оно клокотало и бушевало во мне.
          — Прекрати! — единственное, что я смог выдавить из себя.
          — Я ее не брошу.
          — Его! Его.
          — Эти варварские манипуляции ее нежной и женской сущности не изменили, — друг смотрел сквозь меня.
          — И ради бога смени свитер! От тебя козлом несет.
          — А она говорит — вкусно.
          — Похоже на то, что варварские манипуляции проводили не только с ней!
          — Я ей сострадаю. Сегодня у нее покупки большие и требующие мужского совета. Какая тебе разница, как я буду проводить остатки своего отпуска?
          Он пытался выйти, я старался задержать его, но не получилось.
          — Где паук? — Слышу я уже из зала. Выходить и отвечать не собираюсь. Лицо друга показывается в дверном проеме Натальиного царства. Он молчит и смотрит на меня.
          — Не хочу с тобой разговаривать, — говорю ему.
          — У нас его выпросил... — Наталья называет звучную фамилию.
          — Вот только этого у него и нет!
          Лицо Гордея исчезло из моего поля зрения.
          Я выглянул в зал. Гордей стоял у стойки, как всегда, большой и небритый, пухлый и мягкий. Лисенок жался к его боку. Как он, так прекрасно скроенный, умудряется выглядеть пухлым и мягким? Рука Гордея изредка гладила голову Лисенка. Наливаясь ненавистью к нему и бесполому существу рядом с ним, я услышал свой собственный голос с капелькой яда на кончике языка:
          — Если будут звонить и искать вас, что мне ответить?
          — До половины четвертого уйма времени, с учетом укладки его еще больше! Мы управимся и будем вовремя! Да, Гордей? — Лисичка Патрикеевна вопросительно поглядела на моего друга.
          — Конечно, — в своей манере мягко соглашается с ней мой друг.
          — Если вы беспокоитесь, как отреагирует на появление рядом со мной Гордея мой муж, то зря! Общение с мужественным мужчиной только мне на пользу. — Лисенок осторожно присел возле котика. Тот сидел на полу с закрытыми глазами и слегка покачивался. Капля молока свисала с мокрой шерсти. — Я заберу его. Пусть он дождется меня здесь. Можно?
          — Можно, конечно, можно! — обрадовалась Наталья и, взяв пакет для мусора, сгребла им кошака с пола и положила к батарее.
          — Высохнешь здесь...
          — По-моему, он умер, когда еще сидел на полу, — заметил я, приглядываясь к пакету у батареи. Он не шевелился.
          Наталья пальцем потрогала тело кота. Лисенок кинулся к дивану. Расковырял пакет.
          — Дайте мне полотенце! Насовсем! Я заплачу! Что же он, как труп, лежит в пакете!
          В четыре руки они завернули кота, словно дитя. Я смотрел на них и видел двух женщин.
          — У нее полный дом мужчин. Прислуга, охрана, водители — все мужчины. Ревновать ее ко мне никто не будет, — услышал я голос друга у своего уха.
          Отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и ушел на свою половину зала. Что с того, что полный дом мужчин? У них нет тесного общения и внутреннего притяжения, из-за которого и возникает ревность. Если такое произойдет, я могу лишиться не только клиента, но и парикмахерской. Хотя я, как всегда, преувеличиваю. При чем тут я? Я выполнял свою работу, и мне нет дела до новых привязанностей клиента.
          Наталья позвала меня к телефону. Я обернулся, ни Гордея, ни Лисенка не было. Они весело боролись за окном на улице рядом с машиной. Водитель-мумия деликатно смотрел в сторону.
          — Да. Лавр слушает! Ах, это ты, Лизонька! Только что вышел... У моей помощницы оторвалась дверца кухонного шкафа. Он же у нас мастер на все руки! Да. Как на амбразуру бросился, чтобы помочь. Там нет стационарного телефона, а сотовый номер есть у тебя. Не отвечает... Так он его тут забыл! То-то я слышу, все время где-то телефон звонит. Конечно, передам... И вам того же... — Я положил трубку на аппарат.
          — Гордей мозги пудрит всем подряд. Ты пудришь... Как женщинам разобраться в вас? — сердито говорит Наталья.
          Мне захотелось потянуться и зевнуть. Всегда такая реакция после того, как навру с три короба.
          — Согласен. Но вы тоже хороши!
          Наталья неправильно поняла мое потягивание и обняла меня со спины. Прижалась.
          — Как-нибудь я совершу насилие.
          — Надо мной? — Я стал расцеплять ее руки.
          — Над собой! Перестану сдерживать себя... Вот ты тогда у меня получишь!
          — Мне уже страшно, — засмеялся я.
          Наталья быстро остыла. Подумала о чем-то.
          — Хотя чем тебя можно удивить? Другое дело — парень моложе тебя. Заводится с полуоборота, не отпихивается, не брыкается. Как ты разошлась, ровно настолько и он в аппетите.
          Мысленно я ужаснулся. Как смачно и искренне повествовала Наталья. Не помню, чтобы я соответствовал этой картинке. Пока раскочегаришься, пока почувствуешь нужный момент, глядишь, женская особь взяла инициативу в свои руки и меня уже укладывает на спину. Эмансипация!
          — Без подробностей, пожалуйста...
          — Да боже упаси! Кстати, о подробностях! Как будет происходить все это между Гордеем и твоим клиентом, если, конечно, дойдет до всего этого?
          У Натальи от собственного вопроса стали округляться глаза. Она ушла в себя. Тема-то вон какая, затягивающая в дебри.
          — У них духовная связь...
          Наталья вытаращила на меня глазищи.
          Скрипнула дверь, разворачиваясь, я произнес:
          — Мы заждались вас... Прошу... Здравствуйте!
          Работа превыше всего! Мне повезло, что работа мне в радость. Вот тут и зарыта собака. Колдуя над головой клиента, я размышляю. Если бы работа мне была в тягость, как многим молодым людям в наше время (лишь бы платили), тогда бы я имел семью, чтобы иметь хотя бы эту радость. В моей ситуации работа приносит мне все, в том числе и радость, потому я не женат. Запутал сам себя. Ищу оправдания своему холостяцкому положению.
          — Вам удобно? Я заканчиваю...
          — Я вижу.
          Клиент этот всегда дремлет в моих руках. Выглядит это уморительно. Меркнет значимость его должности и званий, мышцы лица расслабляются, и человек начинает посапывать, а не дышать.
          — С вами закончили.
          Клиент открывает глаза, сосредоточенно вглядывается в свое отображение в зеркале. Поворачивает голову направо, налево. Я собираюсь предложить ему зеркало для обозрения моей работы сзади, просто так, для хохмы. Клиент возрастной, и он только делает вид, что тщательно проверяет мою работу. На самом деле клиент мне доверяет как мастеру, а сиюминутные манипуляции для пущей важности. Наталья, видя, что клиент уходит, лебедем выплывает из своего царства и павой проходит мимо нас. Здоровается с легким поклоном. Важный дядечка мгновенно реагирует:
          — Вас не было видно, я потому и не просил чаю... Как ваше настроение?
          — Ваше посещение всегда его поднимает...
          Рука клиента достает портмоне.
          — Я невежда... Пришел без презента... Порадуйте себя чем нибудь.
          Сколько он дал ей, я не вижу. Сердце мое в который раз сморщилось от чего-то. Неужели я ревную? Наталья провожает клиента до двери. На выходе он загораживает ее своим телом явно для того, чтобы пощупать.
          — Наталья!
Возня у двери прекращается, и клиент чинно выходит из парикмахерской.
          — И чего тебе?
          — Вас щупали, как новогоднего зажаренного поросенка...
          — Да хоть как корову в стойле! Результат все равно есть!
          Она юркнула в свою каморку. Через мгновение слышится шлепок об пол. Наталья уронила сумку, доставая кошелек, чтобы положить в него еще одну денежную купюру. Делаю три широких
шага и заглядываю в ее царство. Хотел сказать все, что о ней думаю по этому поводу, но осекся. Наталья встретила меня сверкающим взором. Подпрыгнула и повисла на мне.
          — Куплю себе шторы новые! Даже знаю уже, какие шторы куплю. Давно ими любуюсь, да цена кусачая, — она чмокает меня в щеку и кладет голову на грудь. — А потом ты придешь ко мне, и они тебе обязательно понравятся. Правда?
          — Правда...
          — Сядем мы с тобой друг против друга и забудем про всех этих дядечек. Наговоримся по душам... Да?
          — Да... Он тебя щупал?
          Наталья отпускает мою шею. Одергивает кофточку на себе.
          — Что, собственно, ты хочешь услышать в ответ?
          — Конечно «нет»!
          — Неправильный ответ.
          — Ясно.
          Я гордо удаляюсь.
          Начинаю исполнять Натальины обязанности. Сдуваю с кресла и стола феном на пол волосы. Включаю пылесос. Все это сопровождается грохочущими звуками. Стучу, кидаю, двигаю... Краем глаза вижу, что Наталья наблюдает за мной. Стоит совсем рядом, словно провинившаяся девочка. Даже тронула меня рукой, но я сделал вид, что не заметил ее порыва.
          — Ты сегодня как из будущего прилетел.
          Взвесьте эту фразу! Вот как мне себя вести, что сказать на это высказывание?
          — Может, пояснишь?
          — Я тут как-то представляла тебя своим мужем. Раз ты сейчас не мой муж, значит, ты в будущем еще...
          Сколько ей лет? Тридцать два, три... Вроде взрослая женщина уже... Лицо спокойное. Хохмы не предвидится. Чего она несет?
          — В твоих представлениях мы уже переспали с тобой?
          Ах, если бы она ответила «да», мне было бы что сказать! Например, у нас это было так пресно и ординарно, что не запомнилось совсем. Но она сказала «нет». Короткое «нет», и ушла в свое царство. Я сосчитал до десяти, подышал глубоко. Мириться все равно надо.
          — Шторы какого цвета? — задал я вопрос в пространство и затаил дыхание. Очень уж хотелось есть.
          И полилась женская речь молочными реками! После детального описания штор лицо ее улыбалось, руки готовили мне еду, варили кофе, поджаривали тосты. Виноград мылся и промокался полотенцем.
          — Иди за стол. Мне надо вынести поднос, а ты в дверях стоишь.
          Я крутнулся и в два прыжка оказался за стойкой.
          И молочные реки потекли дальше.
          Что же это получается? Как много женщинам надо! И как мало им надо. Я жевал и добрел. Даже попробовал представить себе эти шторы. Как мужику мало надо! Фу... Как мы похожи!
          Наталья салфеткой стряхнула с моих брюк крошки. Стукнула, а не стряхнула. Неожиданно, я вам скажу, и больно. Я дернулся и сморщился.
          — Прости!
          — Конечно, прощаю...
          Женский смех покатился по парикмахерской.
          — Я уж думала, у тебя его совсем нет. Одно отверстие для нужды...
          Я остолбенел? Что это? Кто-то из моих «бывших» раскритиковал меня? Такого не может быть! Возмущение мое было настолько велико, что я швырнул на пол чашку. Чашка коротко звякнула, разлетевшись в разные стороны на кусочки. Из-за дивана выскочил кот, про которого мы все забыли, и метнулся в Натальино цаство. Наталья ринулась в свою каморку. Мое сознание работало, как калькулятор. Я высчитывал, выискивал среди своих знакомых обиженную на меня или забытую мною до такой степени, что она посмела отзываться обо мне так нелестно. Из Натальиной каморки раздалось шипение и мяуканье, затем донеслось женское жалобное «ой-ой-ой». Чтобы не взорваться и потушить внутри себя гнев вперемешку со страхом, вышел на улицу. Холодный воздух сразу привел меня в нормальное состояние. С холодным рассудком стал перебирать в памяти своих «бывших» и вдруг понял, что последняя из них исчезла в самом начале лета. Не без моего, конечно, желания, но и она к тому времени «неглубоко ко мне дышала». Сейчас зима. Скоро Новый год. Разрыв неприличный! Я шел вдоль домов в потоке замерзших людей. Стал сам ощущать холод через ткань куртки. Плохо без шарфа. Плохо без шапки. Разворачиваюсь, чтобы идти назад. У стены дома стоит раздетая синяя от холода Наталья, в туфельках на мокром снегу. Прохожие толкают ее и рассматривают. У меня столбняк. Срываюсь с места, на ходу снимая куртку.
          — Какая теплая... — Шевелит женщина синими губами.
          Я гоню ее, как козу с пастбища, назад, в парикмахерскую.
          — Прости меня...
          — Ты парикмахерскую закрыла?
          — Нет. Прости меня...
          — Ты бросила открытую парикмахерскую?
          — Нет. Прости меня...
          — Что значит твое «нет»?
          — Там Гордей. Прости меня...
          Дальше мы идем молча.
          На ступеньках она поскользнулась и буквально ввалилась в открытую дверь парикмахерской. В промокших туфлях, мужской куртке, посиневшая, с распухшим носом и красными глазами, она
предстает перед взором очередного клиента.
          — Наталья! Спокойно! Я с вами. — Крутой парень, затянутый в кожу с металлическими цепями и цепочками, клепками и замками, раскачиваясь, пошел нам навстречу.
          — Объяснитесь, — опустив подбородок на грудь, прорычал мне клиент.
          Так, в моей собственной парикмахерской ухажеры Натальи «катят на меня бочку». Кто он такой?! Я расправил плечи и смело посмотрел на кожаного самурая.
          — Вы находитесь на частной территории. И смею заметить, столь изысканное приветствие, вами мне оказанное, вовсе не подходит для сегодняшнего случая. Здесь мой дом, и вы в нем гость.
          — Сейчас как по башке твоей стукну и, как гвоздь, забью тебя в твой собственный пол.
          Возможно, что это и произошло бы, да Наталья метнулась к байкеру со словами:
          — Серый Волк, он ни в чем не виноват!
          Со своего места поднялся и встал рядом со мной Гордей.
          Байкер стал успокаиваться. Руки Натальи лежали у него на груди. Меж отворотов рубашки клубились седые вперемежку с темными волосы. Какая гадость! Меня всего передернуло.
          — Не смей вешаться на его шею в рабочее время! — заорал я и получил мягкий шлепок по заду от Гордея.
          — Приди в себя, мастер...
          Я посмотрел в родное лицо друга. Как вовремя он вернулся!
          Наталья отпрыгнула от клиента на приличное расстояние. Я перевоплотился в мастера.
          — Добрый день. Это вы записаны на половину второго? На плетение косичек с крупным бисером... Бисер цвета металлик. — Я сделал вид, что заглядываю в блокнот для записей.
          — Это я. Вы уж простите меня, переоценил ситуацию.
          Куртка в моих руках. Ничего себе трофей! Как же он ее носит? Я не стал вешать ее на плечики, не выдержат. Посмотрел на дверь в Натальино царство. Там все безмолвствовало. Интересно, что с котом? Плетение косичек, да еще с бусинами — работа мне по вкусу. Впрочем, мне нравится все, что я делаю. Клиента я укладываю в полном смысле этого слова. Сам усаживаюсь в кресло. Появляются руки Натальи. Здесь нужна ее помощь. Я благодарю руки, я
принимаю помощь от них, я прошу руки о чем-либо, но не дотрагиваюсь до них и не поднимаю глаз на свою помощницу.
          — Котик спит, — она пытается заговорить со мной, — носик хвостом накрыл.
          — К морозу, — произносит клиент металлическим голосом.
          Он полулежит и полудремлет. Любое его шевеление сопровождается металлическим перезвоном. Я никак не комментирую слова Натальи. Краем глаза вижу, как Гордей зашел в Натальино царство и вынес из него полный поднос. Через короткое время дверь моей парикмахерской хлопает за ним.
          — Даже не попрощался! Значит, неголодный из гостей вернулся, — озлился я. — А почему не забрали кота?! — вслух ужаснулся я. — Если оставить его ночевать, он же нагадит здесь.
          — Не знаю, — провинившимся голосом говорит Наталья.
          — Давайте я заберу, подальше высажу, — гогочет клиент.
          Я смотрю на его огромное кожаное тело, огромные сапоги на толстой подошве, и у меня возникает желание распилить его на части бензопилой. С невероятным шумом и грохотом, с завыванием и дымом. Как они и любят.
          Наталья трогательно трется носом о мое плечо. Ну наконец-таки. В ответ бодаю ее головой.
          — Если он написает, я все уберу, и пахнуть не будет. Обещаю.
          — Это на сегодняшнюю ночь. Что дальше?
          — Давайте я заберу, подальше высажу! — снова загоготал клиент.
          — Это вы уже предлагали, — вежливо говорю я.
          — Да? Надо придумать еще что-то... Здорово плетете! У корней не тянет. Прошлый раз был не у вас, так измучался, пока не отросли.
          — Такое бывает, — мягко поддерживаю беседу, как будто разговариваю с конем тяжеловесом в стойле и резкое или громкое слово может сорвать его с места.
          — Красивый? Кот красивый?
          — Да кто ж его видел!
          — Это как же? Кот есть, а вы его не видели.
          — Серый Волк, он потерялся, исхудал, извалялся весь по подвалам. Не разобрать, — объяснила Наталья клиенту.
          — Бедолага! Я думал, зажравшийся котяра, гадит по углам вместо благодарности... Тогда я заберу.
          — Вы это серьезно? — осведомился я.
          — Я всегда серьезен.
          — В знак благодарности я не возьму с вас денег.
          — Этого не надо... Добро не оплачивается.
          Мне стало немного стыдно за себя.
          Клиент залежался, устал без движения, потому громко вставал, громко расплачивался. В моих ушах гремел его голос. Было невыносимо — виски как будто сдавили невидимые щипцы.
          — Пошли со мной, мешок от волынки!
          Задние ноги кота и хвост взметнулись у меня перед лицом, и кота засунули за пазуху. У байкера появилась левая грудь. Я вздохнул.
          — Спасибо вам большое.
          За окном ночь, а всего шесть часов. Хочется домой. Не хочется разговаривать с Натальей и выяснять что-то. А что, собственно, произошло? Ах да! Да пошло оно все... Нормальное рабочее настроение превыше всего. Я оборачиваюсь к Наталье.
          — Чего желаете в качестве подарка к Новому году?
          — Шторы повесь.
          — Давай это поручим Гордею. Вторая попытка!
          — Придешь на них посмотреть.
          — Третья попытка...
          — Тогда — хлебопечка.
          — Это еще зачем?
          — Попробуешь, за уши не оттащишь!
          — От хлеба? Можно я дам денег?
          — Нельзя... Это не подарок!
          — Да не знаю я ничего про них! Ты хоть марку скажи, название...
          — Скажу.
          Наталья выносит полотенце, в которое был завернут кот. Довольно грязное оно стало. Выходит из парикмахерской и вытряхивает его. Бросает в корзину. Моет руки.
          — Думаешь, мы правильно поступили?
          — Разве были другие предложения?
          — И людей, кроме нас, никого не было, чтобы их сделать. Мы с тобой не добрые люди, — изрекает Наталья и делает скорбное лицо.
          — Неправда. У меня паучок живет. Наталья! На сегодня хватит с меня твоего бичевания! Мы чуть не поссорились.
          — Смотри, пирожки! Какие красивые! Как бутафорские!
          Наталья летит к стойке, на которой стоит поднос, и на нем громоздятся горкой пирожки. Блестящие и рыжие. Желтком смазанные, как мама делала.
          — А пахнут как! — Наталья обнюхивает поднос со всех сторон, даже вертит его. — Откуда взялись?
          Я пожимаю плечами и вспоминаю выход Гордея из царства Натальи с подносом.
          — Я ставлю чай и — по домам!
          — Согласен.
          Неожиданно заходит Гордей. Морозный воздух неприятно холодит мои уставшие ноги. Друг весь пропитан зимой, как сиропом. Ставит передо мной новую рамку с фотографией моего паука.
          — Спасибо. Удружил. И прости.
          Мне действительно приятно. Все сегодняшние перипетии вылетели из головы.
          — Чьи пирожки?
          — Ее. Сама пекла.
          — Да брось!
          — Да сам видел!
          — Она готовит?
          — Еще как! Все может. Даже мясной рулет. Сам отрезал для тебя. Кстати... Мотыль можно пауку давать. У ее подруги муж увлекается ими. Достоверная информация.
          — Где взять?
          — На базаре или в «Хищнике». Это сеть магазинов для охотников и рыболовов. Хранить в холодильнике.
          Наталья чмокнула Гордея в щеку и стала расставлять наши чашки, сливки, сахар.
          — Превращусь с вами в Шрэка. — Она уселась на стул. Колготки дали стрелку от сегодняшней ее беготни за мной по улице.
          Мне это понравилось.
          — Зеленой станешь?
          — Потолстею.
          — Будем тебя в кровать класть между собой и греться.
          Руки Натальи повисли над сахарницей.
          — Вы спите вместе?
          — Нет. Спим мы врозь. Никогда не засну с кем-то в одной кровати.
          Гордей светился внутренним светом.
          Пирожки были на славу. В парикмахерской наступила тишина. Они были такие вкусные, что мы ели, ели и ели. Гордей принес из холодильника кусок рулета. Аромат от него шел божественный! Пришло время второй чашки чая уже без пирожков и рулета.
          — Чего же она такая тоненькая при такой готовке? — возмутилась Наталья.
          — Кость тонкая, — пояснил Гордей.
          — Знаю я эту тонкую кость! В девках как тростинки, а в сорок лет — гром-бабы.
          — Бывает. С ней такого не произойдет.
          — Конечно, не произойдет! Они живут мало.
          — Кто они? — встревожился Гордей.
          — Эти всякие... И кто сменил пол.
          Глаза Гордея спрятались за бровями. Он думал.
          — Точно. Я читала о них.
          — Перестань, Наталья. Тут все профессионалы делали. Неужто не предупредили бы?
          — Ага! Им только деньги грести!
          — А тебе нет!
          — Я не гребу... Ты мне платишь. Остальные от щедрот своих презентуют. Им покрасоваться хочется.
          Голова Гордея стала торчком.
          — Вы почему кота не забрали? — спросил я, чтобы вывести Гордея из этого состояния.
          — Кота? Ей нельзя общаться с бездомными животными. У них аденовирус и герпес. Никак нельзя! Муж готов оплатить нахождение его в приюте. Завтра приедут за ним и заберут.
          — Поздно! Мы отдали его в добрые руки. Серый Волк его унес. А тебе об этом сам муж сказал?
          — Сам. Что такого? Мы люди... Общались.
          — Какой он?
          — Заботливый очень. Добрый. Спокойный. Только забота его и доброта другими осуществляется. Не им... Он занят.
          — Ты смотри, ей об этом не говори!
          — Да она сама мне об этом сказала.
          — О! Уже жалится на мужа чужому мужику.
          — Так. По домам, — прервал я их беседу, беспокоясь, что ничего хорошего она не принесет.
          Наталья бежит выключать свет в парикмахерской.
          Сейчас мы сядем на диван, вытянем ноги и несколько минут посидим в темноте, рассматривая в окно, как на огромном экране, прохожих. Мы делаем это почти каждый день. Вдвоем или втроем. Бывают дни без этого. Как правило, это пустые дни, когда я не полностью загружен работой.
          Гордей тяжело вздохнул. Я посмотрел на него. Наверняка он заметил это. Дома попробую расспросить его. Скосил глаза на свою помощницу. Дала мне она сегодня жару! Что удивительно, зла на нее нет совсем. Я тоже стал смотреть на движущиеся фигуры за окном. Сейчас их не так много. Днем люди, что муравьи. Снуют туда-сюда. Сейчас идут спокойнее, размереннее. Несут что-то. Молодежи становится больше. Сглазил! Появилась старушка. Чистенькая вся такая. Вещи старинные на ней, но нестарые. Сидят так ладненько. Пуховый ажурный шарф вокруг шеи. Такой же берет и рукавички. Так здорово! Почему нынешние девчонки не носят такого? Ее заинтересовало наше дерево. Она, как и многие, потрогала листочек и отдернула руку. Наверное, думала, что ударит током. Запрокинула голову, разглядывая что-то в ночном небе. В московском небе редко можно увидеть звезды во всем их величии. От этого обвисшая кожа на ее лице расправилась, и пред нами стояла уже молодая женщина.
          — Прелесть какая! — прошептала Наталья. — Даже в старости можно быть красивой.
Что-то в который уже раз сегодня вытолкнуло меня с дивана. Я выскочил на улицу.
          — Простите... Добрый вечер! Можно мне задать вам вопрос?
          Женщина опустила голову и снова стала милой старушкой.
          — Пожалуйста... Но вы раздеты, молодой человек! Это опасно.
          — Не страшно! Скажите, где я могу купить такой же комплект, как у вас? Берет, шарф и рукавички. Он так красив! Вы так красивы в нем!
          — Для любимой?
          — Да, — не задумываясь, ответил я. — Такие вещи хочется купить только любимым.
          Старушка прищурилась.
          — Вы удивительно милый и правильный для нашего времени молодой человек. Идите в помещение. Я завтра занесу вам телефон моей приятельницы. Она из Урюпинска. Есть такой городок на реке Хопер. Козы там пуховые. Всю жизнь вяжет. Идите. Замерзнете! Я вас не обману.
          Срываюсь с места от очередного толчка в сердце и целую старушке руку. Прямо в пуховую рукавичку. Не потому что она ответила мне согласием. Просто так захотелось.
          — Что это там вытворял?
          Гордей застегивал замок на куртке.
          — То, что ты вытворял сегодня в других местах и с другим человеком.
          У обоих у нас холодеет затылок. Мы оба слышим тихое попискивание Натальи. Начинается!
          — Что уставились? Не хочу быть старенькой и одинокой... А вот носить такой берет и шапочку с рукавичками не отказалась бы. Как в старину одевались! Какие уютные вещи были! Из экономии купила короткую шубку, а проку от нее нет никакого. Только деньги все потратила. А сколько собирала! А выгляжу в ней как пацанка, наверное. Если бы ты не добавил, может, и совсем не купила.
          — Если тебе холодно, купи пуховик. В шубке в ресторан будешь ездить на такси или в кино. — Гордей говорил серьезно, поэтому это звучало обидно.
          — В какой ресторан? Ты сам когда туда водил женщину? Вон Лизка твоя обзвонилась, а ты с получеловеком возишься. Нормальные девушки тебе не нужны.
          — Она нуждается в моем внимании. Никак ей без меня сейчас, — монотонно отвечает ей Гордей. И мне кажется, что сегодняшний день никогда не закончится.
          — Пока дождешься приглашения в ресторан, так я из этой шубки вырасту. — Наталья замолкает.
          — Растут люди до двадцати пяти лет. Не перекладывай свои проблемы на нас.
          — Ты решил, что я напрашиваюсь в ресторан?!
          — Ничего я не решил. Злая ты сегодня.
          Последние три слова стали решающими. Женщина сдулась вся, как воздушный шарик, скрестила руки на груди и перестала дышать. Все! Конец! Сейчас будет истерика... А почему я ее держу подле себя? Надо об этом подумать перед сном. А почему подле меня Гордей столько лет? Значит, так надо.
          — Заткнитесь и послушайте меня! Я вас люблю. Сильно... — прокричал я так, как если бы звал Наталью с улицы.
          — Мы тоже тебя любим... — в два голоса проговорили сидящие на диване и переглянулись.
          Магическое действие оказывают вот такие изречения. Вы попробуйте так сделать. Получите кучу положительных эмоций.
          Мы вывалились из парикмахерской, громко смеясь над новым анекдотом Гордея. Наталья спешит к обочине дороги ловить такси. Я смотрю на ее короткую шубку. Она права! Как-то совсем подевичьи она смотрится в ней.
          — Наталья! Пошли ко мне...
          — Зачем?
          — Зачем люди ходят в гости друг к другу?
          — Соглашайся, Наталья! Мы паука тебе покажем.
          — Тогда не пойду.
          — Ну не будем показывать.
          И вот мы уже втроем месим снежную жижу во дворе моего дома.
          — Ты что ощущаешь в лифте? — спрашиваю я Наталью. — Гордей ощущает яму под собой.
          — Запахи.
          Мы замерли и стали незаметно принюхиваться.
          — Да не ваши! Чужие... Вы родненькие! К вам я принюхалась давно.
          — Наталья! Ты привередливая. Потому и одна, — покачал бровями Гордей.
          — А то вы в паре живете!
          Двери лифта распахнулись.
          — Все-таки как здорово, когда такие высокие потолки в доме!
          — Ребята! Мы любим друг друга. Давайте не забывать об этом и спрячем жало на языке.
          Я открыл свою дверь и затолкал гостей в квартиру. Гордей, как всегда, не снимая куртки, достал шерстяные носки и стал передвигаться по моей квартире с их помощью. Через несколько минут их уже надевала Наталья.
          — Как весело! — Она проехала мимо меня к двери ванной комнаты. — Что у тебя нового?
          — Коврик у двери твой...
          — Ой, и правда мой!
          — Что будем делать?
          — Я борща хочу, — раздался голос Гордея из кухни.
          — Ты только что ел. И, наверное, в гостях тебя голодом не морили! — посетовала Наталья.
          — Борща там не было.
          — Ешь на здоровье! Я не хочу, как и Наталья.
          — Я один не буду.
          — Мы с тобой посидим. Фруктами похрустим. Да, Наталья?
          Мне нравилось, что моя квартира наполнена людскими голосами, что мой дом кому-то сейчас нужен, что в нем есть вкусная еда, женщина ходит из комнаты в комнату.
          — Это ваза напольная, а у тебя она на окне стоит... И пустая.
          Женщина о чем-то думала, рассматривая вазу на окне. Я и сам замечал, что она слишком большая для подоконника, а что с ней делать — не знал.
          — Я что-нибудь придумаю, — пообещала Наталья.
          — Да уж... Смотри не забудь.
          Запах борща повел нас в кухню.
          — Наливать? — Обернулся к нам Гордей, держа половник в руках.
          Наталья стала раскладывать веером по тарелке ломти отрубного хлеба. До этого он лежал на ней кучкой. Два огурчика порезала тонкими палочками и уложила их елочкой. Помидорчики черри разрезала пополам и уложила шапочкой над елочкой. Получился красный цветок на зеленом стебле. Блюдо было плоское. Нашла же она его! Выходит, оно у меня было. Гордей посмотрел и оценил ее творчество.
          — Можно я добавлю?
          — Дерзни, — тряхнула хвостом волос Наталья.
          Гордей повесил зубчики очищенного чеснока на кончики огурчиков. Получилось весело. Это веселье принесло нам аппетит.
          — Наливай! — велела Наталья и тут же передумала: — Нет! Я сама. Тебе тоже налью. — Она строго посмотрела на меня. Как хозяйка.
          — Куда я от вас денусь! Только утром не заставляй есть борщ.
          — Ты оставляешь меня ночевать?
          — А ты не согласная?!
          Как и полагается женщине, она ответила:
          — Я подумаю.
          — Ешь давай! Думальщица! Кто тебя отпустит в такой ветер?! Он еще сильнее стал.
          Наталья опустила лицо и зарделась. Так ей была приятна мужская забота.
          — Со стрелкой на чулках, — добавил я.
          Женщина как и не сидела за столом. Вскочила и ну себя рассматривать и так, и эдак!
          — Почему не сказал? — надула губы.
          — Так ты себя полдня прекрасно чувствовала, а так дергалась бы.
          — Не глупая я. У меня всегда лежит запас в парикмахерской.
          — Прости! Я не знал.
          Правда, неглупая. И симпатичная. Я ел борщ, что удивительно, не через силу. Куда-то подевались во мне пирожки, совсем недавно съеденные. Посыпанное крупной солью овощное творение было быстро разобрано по деталям.
          — Жаль, что ты еще не растолстела, а то бы мы положили тебя между собой в кровать. — Гордей мне подмигивает и обнимает Наталью.
          Та сторонится его и вежливо спрашивает:
          — Расскажи нам, как она живет, чем интересуется эта женщина? Что вы делали весь день?
          — Ты правильно назвала ее. Она женщина, что бы там с ней ни делали. Готовит вкусно, крючком вяжет такие вещи, глаз не оторвать! Прислугой руководит так, что те готовы ей руки целовать. Конюшня своя. Лебеди белые и черные плавают на пруду. Пруд искусственный. Дом с улицы выглядит просто, а зайдешь внутрь, дух захватывает от великолепия всякого.
          — Муж... — подсказывает Наталья.
          — Сами знаете кто. Серьезен. Как только видит ее, встает. Видно, что рад. Страшно... Ко мне — с уважением. Кажется, все.
          — А ты?
          — Что я? Я тоже к нему с уважением.
          — Я не об этом! Что ты ждешь от ваших отношений?
          — Ничего не жду. Я нужен ей.
          — Ты видишь в ней женщину, — подводит итог разговора Наталья.
          — Конечно! Стал бы я так печься о ней да печалиться.
          Я уже говорил вам, что у друга моего словарный запас раза в три больше, чем мой.
          Наталью трогают такие редкие искренние слова, она кладет Гордею на плечо голову и запевает:
                Может, радость твоя недалека,
                Да не знаю, ее ли ты ждешь,
                Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
                Что ж ты девушкам спать не даешь...
          Зимнее окно на кухне прекрасно. Ночь за ним, а шторы раздвинуты как можно шире. Смотришь, как в квадрат Малевича, и знаешь, что там сейчас холодно, и от этого становится еще теплее и уютнее в своем доме.
          — Как ее зовут? — задаю я вопрос.
          — Не знаю. — Гордей начинает пыхтеть. Это говорит о том, что задета неприятная для него тема. — Сам диву даюсь. Разве так можно! Она говорит, что никак не придумает себе имя.
          — Тогда как звали?
          — Тоже не говорит. Говорит, что той ее уже нет, значит, и как звали, знать не обязательно.
          — Как страшно! Грех-то какой! Прошлым именем она, наверное, крещеная была. Теперь снова надо будет креститься.
          — Не знаю я, — Гордей отвернул лицо к окну.
          — Говорил я тебе! Поезжай в свою тайгу! Снимков сколько интересных бы привез. А так отпуск насмарку пошел.
          Я стал убирать со стола посуду.
          — Я сегодня за хозяйку, — пропела Наталья и встала к мойке.
          Сел и стал разглядывать ее. Так она и домыла посуду под моим пристальным взглядом. Гордей вскакивает и несется в коридор. Возвращается с крохотной коробочкой в руках. В такие коробочки еще соевый соус наливают к роллам навынос.
          — Мотыль... — радостно сообщает он.
          — Пошли паука кормить.
          Наталья тут же поджала одну ногу.
          — Без меня! И закройте тщательно то, в чем он живет.
          — У нас мужская компания. Мы все живем свободно, — объясняет ей Гордей.
          Наталья начинает делать из стула насест.
          — Это несправедливо ко мне. Я не смогу у вас уснуть. Я не смогу пользоваться туалетом. Я вообще ходить по квартире перестану. Принеси мне сапожки и вызови такси. Платить будешь ты.
Нормальная женская реакция, но снимать Наталью с насеста все равно надо.
          — Давай мы сначала его тебе покажем, а потом будем вызывать такси. Вставай и пошли.
          — Принести его нельзя?
          — Нельзя. Обычный паук. Он сидит в своей паутине. Не рвать же нам ее.
          — Он обычный паук? Ты так зарос паутиной? За что ты домработнице платишь деньги?
Я поднял Наталью с места. Она дышала мне в спину, так мы и дошли до моей кровати. Я перестал ощущать ее дыхание и обернулся. Забыв про все на свете, женщина разглядывала спальню.
Я подождал немного и тронул ее за руку.
          — Ой! Где? — всполошилась она.
          Я зажег торшер.
          — Какой красивый! Можно подумать, что живешь с женщиной. Сам покупал? — Наталья провела пальцем по стеклярусной бахроме абажура. Бахрома нежно зазвенела. Мне никак не удавалось сосредоточить внимание женщины на пауке.
          — Как тебе наш паучок? — спросил Гордей до входа в комнату.
          В руках он держал коробочку с мотылем и зубочистку. Мы наклонились над тумбочкой. Наталья повертела блюдо из оникса с яблоками из оникса и тоже нагнулась. Паучок по паутине побежал навстречу нашим лицам. Остановился и поднялся на лапках.
          — Фу! На фотографии посолидней будет.
          — Так мы его откормим.
          В центр паутины падает крошечный червячок ярко-красного цвета.
          — Смотреть противно! — Наталья оставила нас и пошла бродить по комнате. Открыла дверцы шкафа-купе.
          — Как у женщины!
          — Так у меня женщина всем этим и занимается.
          — Я не ревную, — пропела Наталья и села на кровать, предварительно откинув край покрывала. Не глядя в мою сторону, спросила уже после: — Можно? — И, раскинув руки, словно крылья большой птицы, плюхнулась спиной на кровать. Замерла, оценивая качество матраса. — Хорошо-то как...
          — Вот тут и будешь спать.
          — Правда?!
          — А мы с Гордеем найдем себе место не хуже.
          Затем, как хорошая и тренированная команда, мы по очереди приняли водные процедуры и с ногами забрались на диван, посмотреть и послушать новости по телевизору. При этом тихо переговаривались.
          — Ты бы перестал опекать Лисенка... — попросил я друга.
          — Ты бы видел, с каким холодным осуждением на нее все смотрят.
          — Я тоже осуждаю ее. Ты тоже осуждал ее.
          Наталья вытянула ноги и положила их на мои и Гордея. Гордей прикрыл их краем пледа.
          — Ты же проявил жалость и заботу к заблудшему коту. Невесть какой поступок, но ты изменил его судьбу в лучшую сторону. — Гордей смело смотрит мне в лицо.
          — Ты судьбу Лисенка никак не изменишь. Уже все свершилось. Теперь только последствия.
          — Но кто-то должен быть рядом с ней! Она выбрала меня, и ей со мной легче заходить в публичные места. Она сама говорила... Она смеется, когда я рядом. Муж даже отметил это...
          Я качаю головой.
          — С ней должен быть только тот, кто хотел все это, для кого она сотворила над собой все это. Не занимай его место.
          — Хватит вам! Не стоит она того! — подала голос Наталья.
          — Стоит! Она смелая и безрассудная, как Жанна д’Арк. Ты бы смогла такое совершить для любимого?!
          Наталья, посмотрев на Гордея, руками запахнула халат у самого горла. Старательно закрыла колени полами халата. Смешная!
          Завтра же будет выставлять их на общее обозрение в парикмахерской.
          — Тебе сегодня Лиза звонила. У нее нет крыши над головой. Вкалывает на трех работах. Вот кому нужна твоя забота понастоящему. И я не отрицаю того факта, что в ней нуждается и Лисенок... Все, что произошло с Лисенком, было сделано не ради тебя, и не ты должен водить ее за руку в первые дни ее новой жизни.
          — Я понял. Вы сговорились. И ты специально позвал Наталью ночевать.
          — Вот тут ты ошибаешься, Гордей. Я не могу полностью сформулировать причину моего приглашения, но оно произошло по внутреннему моему желанию, возможно, даже против меня самого.
          Замороченная фраза! Я сразу это понял по лицам друзей.
          — Теперь ты обижаешь Наталью, как я Лизу.
          Тело Натальи стало приобретать вертикальное положение. Теперь она, как Гордей, строго держала голову и не ворочала ею.
          — Давайте все успокоимся, — я чувствовал, как меня окутывает вялая безразличность ко всему происходящему.
          Наталья встала в позу, символизирующую ее гордость, — одна нога выставлена вперед, руки скрещены.
          — Господи! Да что с вами такое? Вы чувствуете только себя и кого-то! А как же я? Я есть в вашей жизни сегодня?!
          Я оглядел Наталью снизу вверх.
          — Наверное, уйти хочешь?
          Та отвернулась и подошла к окну. Было ощущение, как будто это я там стою. Закрыл глаза и увидел картинку, которую вижу каждый раз, подходя туда. Сейчас там верхушки обледенелых деревьев, освещенные светом из окна. Картинка будет меняться в зависимости от времени года и погоды. Я встал и ушел в спальню. Разделся и лег. Какой холодной показалась мне кровать! Пришла мысль встать и надеть спортивный костюм. Делать этого не стал. Пару раз включил торшер на короткое время, посмотреть, что делает паучок. А те двое — свободные люди! Могут уйти, могут остаться! По-моему, никто никого не обижал. А к словам прицепиться может каждый... Закрыл глаза. В глазах стали кружиться светлые разводы. Верный признак того, что скоро засну. В комнату зашел Гордей и начал осторожно укладываться. По-другому и быть не должно! О Наталье узнаю завтра. Ишь, тюлень, спиной прижимается!


Глава третья


          Уж что-что, а завтра придет обязательно. Непривычно светлая комната. Ура! Снег выпал. Я вскакиваю и прямиком к окну. Снегу навалило! Красота! Пробки теперь в Москве. Бабу снежную с Гордеем вылепим. В том году вышли ее лепить, так сколько еще потом жильцов присоединилось. Вылепили несколько штук. Женщины принесли морковки для носов, ставшие ненужными платки
и фартуки. Загляденье! И ведь стояли долго...
          — Гордей! Пошли бабу снежную лепить!
          Я оборачиваюсь. На меня с соседней подушки смотрят и не мигают Натальины глаза.
          — Проснулась? — машинально говорю я. — А где Гордей?
          — Я выходить боюсь. Был тут...
          К горлу поднимается чувство страха. Так бывает! Ты еще не знаешь, что произошло, но чувствуешь это. Я выскакиваю из комнаты. Прямо посередине дивана, без всяких спальных принадлежностей, в одежде лежит Гордей. Простите меня за сравнение, как покойник, и руки на груди сложены, как покойнику и подобает. Гордей умер? Я потряс головой, чтобы избавиться от дурацких мыслей. Мягко сажусь на диван. Никакой реакции. Трогаю его за руку, она ледяная, ногти на ней синюшные. Губы точно такого же цвета. Щеки обвисли. Я будто смотрел на отца Гордея. Я знал его по фотографиям.
          — Лисенок умер.
          Я как гвоздь заглотил.
          — Кто, кто это сказал?!
          Оборачиваюсь. Наталья стоит рядом. Подтверждая, качает головой.
          — Чушь...
          — Конечно, чушь... — сипит «покойник». — Не должно было быть такого...
          — Как раз наоборот! Сколько случаев уже было... Официальных! — звучит опровержение от Натальи.
          — То с кем-то, а это с ней...
          Из глаз «покойника» катятся слезинки. У Гордея морщинки вокруг глаз? Надо у себя посмотреть внимательнее. Может, тоже уже появились.
          — Гордей! Что мне сделать? Скажи!
          Я сажаю друга и, как тюфяк, прислоняю к спинке дивана. Большая голова его клонится набок. Странно поведены губы, как у парализованного человека, когда говорят челюстью, без мимики.
Я пугаюсь. Меня окатывает холодным потом.
          — Там снег выпал, — ляпнул я.
          — Она не увидит...
          — Наталья!
          — Ты что кричишь? Я же тут.
          — Я думал, ты ушла на кухню или в ванную. От кого эти новости?
          — Человек обзванивал всех по ее списку в телефоне. Спустя час, как ты ушел от нас. Тьфу ты! В спальню ушел.
          — Может, это неправда?
          Наталья пожимает плечами.
          — Причина?
          — Анафилактический шок и отек легких, так, кажется.
          — Почему мне не сказали?
          — Ну вот сказали, и что?
          — Да... А я снежную бабу собрался лепить...
          Гордей закряхтел, заворочался.
          — Я тут всю ночь думал...
          — Да, Гордеюшка, да... — невольно я сам стал превращаться в старого человека, кряхтел и охал.
          — Ей надо было умереть... Ну что это за жизнь? Я с ней быть долго все равно не смог бы... Не дали бы. Забрать ее совсем тоже не дали бы. И-и-и... Как тушканчик покалеченный... Помнишь?
          Гордей с трудом воротит в мою сторону голову.
          Я действительно вспомнил. В далеком и расплывчатом детстве пытались мы лечить полураздавленного тушканчика. Смешное создание. Похоронили в коробке, в которой лежал неземной красоты флакон маминых духов «Белый ландыш». Флакон вынули. В белую атласную внутреннюю часть аккуратно вместили тело тушканчика. Как по заказу!
          Наталья метнулась на кухню, и пока мы добрели с разговорами и воспоминаниями до стола, кофе поспел.
          — Ну вот и решился вопрос сам по себе. — Наталья горестно покачала головой, отхлебнула из чашки и обожглась. Зацокала языком и губами.
          Я открыл окно, набрал горсть снега с подоконника, протянул его Наталье. Та взяла и приложила к губам.
          — В холодильнике есть флакон с облепиховым маслом.
          Она стала чем-то греметь в утробе холодильника.
          — Сможешь узнать, где могила?
          — Смогу, наверное...
          — Проведаем. Наталья, что у нас сегодня?
          — В двенадцать первый клиент. Суббота сегодня. Успеете и снежную бабу слепить, — отозвалась Наталья.
          — А ты не хочешь?
          — Ага! В моей шубочке?! Я вас подожду в парикмахерской. Не мыла вчера пол.
          Я вдруг ощутил желание купить ей шубку приличной длины. Отогнал его.
          Лицо Гордея стало приобретать привычный оттенок.
          — Ты как? Может, к врачу? Вид у тебя был непотребный... Как бы чего не вышло! Возраст все-таки...
          — Я тонометр нашла! — Наталья внесла тонометр домработницы. — Сейчас мы померяем Гордею давление. Узнаем частоту сокращений сердечной мышцы.
          Наталья задумалась над длинным предложением. Правильно ли сказала? Кажется, правильно. Давление было не очень высоким, а вот сердцебиение всего пятьдесят, и разрыв между верхним и нижним давлением оказался больше нормы. Если так пойдет, то диагноз стенокардия даже я поставлю Гордею.
          — Останешься дома?
          — Ни за что!
          Двор пестрит прямоугольниками черного асфальта в местах, где стояли ночью машины. Непривычная белизна снега режет глаза. Мы стоим у подъезда и щуримся. Лепить снежную бабу нет никакого желания. Я наклоняюсь, беру в руки горсть снега. Снег сухой.
          — Не лепится, — говорю вслух.
          Даже хорошо, что так. Не представляю, как бы мы сейчас возились в снегу с такими мыслями.
          Гуськом бредем по двору, ступая след в след. Наталья мельтешит ногами передо мной. Оборачивается, оправляет себя руками. Раздражает.
          — Специально иду между вами. Чтобы прикрыть рваные колготки от посторонних глаз.
          Ступени моей парикмахерской покрыты ровным снежным слоем. Напоминают куски торта с белым кремом. Гордей выхватывает из груды картонных ящиков возле лотка с фруктами сложенный коробок. Сложенной коробкой, как лопатой, начинает сгребать снег со ступеней. Из одного бетонного коробка вышли, в другой зашли, мысленно сетую я, оглядывая свое имущество и здороваясь с ним. Сегодня я впервые зашел в парикмахерскую без ощущения лаврового венка на голове. Сказалось все: и смерть Лисенка, и горе друга. Хотя как это назвать горем? Не мать же... Даже не любимая. И снова не то! А вдруг бывает такая вот скоропалительная любовь? С такими вот даже закавыками... Мимо меня проходит Гордей с лопатой в руках.
          — Наталья! Что делает Гордей?
          Я никак не мог развязать узел эффектного черного, с легким блеском фартука. Подарок благодарного клиента. Сколько их у меня! Не счесть. Этот то, что надо.
          — Снег пошел чистить.
          — Откуда у него лопата?
          — Так не знаю! Нагнулся и достал из-под столов кухонных.
          — Ты так, значит, моешь полы, что не знаешь, что у тебя под ногами валяется!
          — Ой-ой... А как твоя домработница у тебя моет? Пауки по углам висят...
          Я не стал пререкаться, а продолжал думать. Меня раздражает сама Наталья. Уволю! Как она вчера поднималась с моего дивана, будто корону брильянтовую на голове держала весом в пять килограммов. Видите ли, сказал что-то не так! А что вчера сама говорила обо мне и мне? Будто у меня в штанах только отверстие для нужды. И я ничего! Простил. Домой позвал. Зачем сделал это? Не знаю, но знаю, что не надо было этого делать.
          — Я придумала! — Сияющие глаза Натальи возникли перед моим носом. — Вазу надо снять с окна и поставить в прихожую в угол. В вазу поставить высокую декоративную цветочную композицию под цвет обоев.
          Точно. Не надо было приглашать. Я обошел ее. Она снова оказалась передо мной.
          — Не хочешь? Тогда можно что-то мужское. Например, кованые ветки и листья. Горло у вазы широкое, можно зонт-трость в нее ставить.
          — Нет у меня трости.
          — Купи. Я дно вазы выстелю чем-нибудь мягким, можно будет обувной рожок с длинной ручкой туда же поставить.
          — Нет у меня рожка с длинной ручкой.
          — Купи.
          — Наталья! Приступайте к своим прямым обязанностям!
          На лице Натальи появилась улыбка «не сотрешь». Это означало, что в парикмахерскую входит клиент. Начинается! Желудок мой начал опускаться и оказался в пятках.
          Муж Лисенка окинул взглядом парикмахерскую, увидел диван, а его не увидеть нельзя, прошел и тяжело сел. Посмотрел в мою сторону, кивнул, мол, сейчас, и, откинув голову на спинку дивана, прикрыл глаза. Кисти рук сползли с колен и легли рядом с ним на диване вверх ладонями. Мы стояли и ждали. Наталья сопела мне в плечо. Ладони мужчины лежали сами по себе, как бы
отдельно от их владельца. Вялые и безжизненные. Я посмотрел в окно. Гордея там не было видно, но по доносившимся звукам можно было предположить, что он там.
          — Я, собственно, к вашему товарищу. Имя у него еще странное! Но он занят... Не стал его торопить. Да и сам отдышусь... Чтото нехорошо мне.
          — Гордей его зовут, — вставила Наталья и спряталась за мою спину.
          — Да, да... Так, кажется... Он еще не знает, зачем я пришел к нему...
          Мужчина потер грудь рукой, набрал полные легкие воздуха.
          — Знает! — крякнула Наталья из-за моей спины.
          — Да? От кого?
          — Кто-то звонил Гордею поздно вечером и сказал.
          — А-а-а... Да, я давал такое распоряжение. И что он?
          Наталья стала выдвигаться из-за меня с очередной репликой, но я задвинул ее на место и сам заговорил с гостем.
          — Гордей мой друг, и я с полной уверенностью могу вас уверить, что между вашей супругой и моим другом Гордеем были буквально ребяческие отношения. Другого названия я и дать не
могу! Ребяческие.
          — Как вы точно их обрисовали! Я сам это заметил.
          — Рад, что у вас нет претензий к Гордею.
          — Ах, вы об этом! Нет-нет... Ничего такого не предвидится. Я, видите ли, с последним пожеланием покойной к нему... Вот такто... — Он еще раз вздохнул глубоко и снова положил голову на спинку дивана. — С вашего разрешения...
          Холодный поток воздуха вошел вместе с Гордеем в парикмахерскую. Было видно, как сидящий на диване мужчина с закрытыми глазами стал с наслаждением его вдыхать. Гордей узнал в нем мужа Лисенка, встал напротив, широко расставив ноги, с лопатой в руке, как Дед Мороз с посохом, и уставился в лицо нежданного гостя. Осыпались секунды в небытие, мужчина молчал, вдыхая холодный воздух. Наталья взяла со стола ложку и бросила ее на пол.
          — Простите...
          Она нагнулась за ней. Вот обязательно делать это стоя?! Можно же и присесть!
          Гость открыл глаза.
          — Вы освободились... Присядьте... Мне стоять трудно будет, — голос его был ровным и благосклонным.
          — Вы негодяй! — прошипел Гордей и схватился за горло. Затем стал разматывать шарф и расстегивать верхнюю пуговицу рубашки. За его манипуляциями с печальным спокойствием наблюдал гость. Они обменялись взглядами. Гордей стал успокаиваться и присел рядом с гостем на диван. Шарф, как преграду, положил между ним и собой.
          — Вы только знаете, что я негодяй. Я же им себя ощущаю. Вот, например, мои руки... Это не просто руки, а руки негодяя. Ноги! Ноги тоже негодяя! Голова негодяя! Рот, глаза, уши негодяя! И все помыслы и желания мои негодяйские! И мне с этим жить дальше! — Гость покрутил головой, как бы освобождая шею из ворота рубашки, и добавил: — А возможно, делать это совсем не обязательно.
          — Что делать? — повернул лицо в сторону гостя Гордей.
          — Жить необязательно...
          Теперь оба мужчины положили голову на спинку дивана, и я первый раз после его покупки не пожалел, что купил эту кожаную громадину. Снова посыпались секунды в небытие.
          — Гордей, я к вам не просто так пожаловал. Я от нее принес вам прощальный привет. За руку она держала меня, а говорила слова, предназначенные вам.
          Гордей встрепенулся и явно хотел спросить, что она говорила, но гость остановил его жестом.
          — Она объяснилась в любви к вам. Я должен передать вам это. Меня она простила. Ее имя Светлана. Вы его не знали. Фамилия Колокольчик. Смешная фамилия! Легко будет найти на кладбище.
          Затем он сказал, какое именно кладбище.
          Я повертел головой, Натальи рядом не было. Наверное, рыдает у себя в царстве. Заглянул туда. Так и есть! Гордей и гость собирались уходить.
          — Я недалеко буду. В кафе, через дорогу, — сказал мне Гордей.
          — Нам надо пообщаться, — напустил туману гость и вышел первым.
          — Ты думаешь, что тебе обязательно слушать его скорбный плач? — спросил я Гордея, наблюдая, как гость за витриной запахивает полы великолепного пальто.
          — Человек же...
          — Негодяй он! — повторил я слова Гордея.
          Я видел в окно, как гость что-то сказал водителю, а сам с Гордеем пошел на переход.
          Казалось, какое мне дело до всего этого. Только липкой грязью поросла моя душа. Я посмотрел на себя в зеркало. Лицо мое было серое, как постаревшее.
          — Наталья! Что с полами?
          Не ответила мне Наталья, вынесла ведро с водой и шваброй, принялась за работу. Я сложил все расчески и ножницы в специальный аппарат обеззараживать. Раствором для этой же цели
перетер все вокруг. Застелил свежими мешками корзины для использованных полотенец и накидок. Чтобы что-то увидеть в кафе через дорогу, полез между стекол витрины как бы заодно чтонибудь сделать. Люди, как назло, туда-сюда! Кроме того, Наталья снова выперлась раздетой на ступени парикмахерской. Ничего не увидел.
          Время стало словно резиновым. Пришли лень и уныние. Такое в зимние дни происходит со мной часто. в сегодняшний день пришло известие о смерти. Не знаю, что и сказать! Какое слово подобрать? Необыкновенный был человечек! Пусть земля ему будет пухом. До чего нас довела цивилизация!
          Многие мужчины предпочитают стричься за неделю до предстоящего события. За это время волосы отрастают, и стрижка выглядит на все сто. В преддверии Нового года именно такие любители повалили ко мне. На каждого час времени, с чаепитием, употреблением кофе. Поболтать иногда требуется с кем-то, да не просто о погоде, а по душам. Далее уборка рабочего места, обработка инструментов. Так рабочий день и пролетает.
          Проводив первого клиента, я чувствовал себя разбитым и постоянно ожидал возвращения Гордея. Вроде бы поведение гостя в шикарном пальто ничего плохого не предвещало, но сердце ныло. Выражение лица Натальи действовало на нервы. И о чем печалится лебедь подбитая?!
          — Наталья!
          — Несу уже...
          Она вышла с подносом и грохнула им о столешницу из мозаики.
          — Мой любимый суп-пюре из тыквы и овощей. И бутерброды с красной рыбой!
          — Гордея что, расстреляли? Позвони ему.
          Два гудка, и я услышал голос друга:
          — Я уже подхожу.
          Он вошел. Я и Наталья, не произнося ни слова, следили за его передвижениями по парикмахерской. Наконец он сел рядом с нами. Наталья тут же вынесла миску с супом-пюре.
          — Ну это хамство с твоей стороны заставлять нас так мучиться в неизвестности, — прокрякала Наталья.
          Когда она злится, ее голос становится похожим на разговор двух уток и неприятно режет слух. Почему я ее терплю?
          — Да нереальные новости. Не знаю, как их и воспринимать.
          — Говори. Мы вместе решим, — снова крякнула Наталья.
          Я поморщился и посмотрел на нее. Она была, как пика, навостренная в сторону Гордея. А тот глотал суп-пюре и разглядывал его убывание в миске.
          — Цвет красивый. Этим суп выигрывает у всех супов.
          — Давай уж, говори!
          И рассказал Гордей невероятную историю, сказку, быль и небыль. Да, Лисенок умер. И последние минуты своей жизни, а смерть ее была неожиданной, она, поняв это, посвятила полностью Гордею. Вернее, своему последнему желанию. Сначала она попросила прощения у всех присутствующих за свой грех. Попросила своего мужа не винить себя в ее смерти, потому как делала она это по собственной воле. Попросила у мужа прощения за то, что последние дни своей жизни любила Гордея, и именно сейчас, в эти минуты поняла это особенно ясно. Поняла, каким шутом она выглядела в глазах окружающих. Сказала, что такого яркого мощного женского желания, как быть с Гордеем, не испытывала ни разу в своей короткой жизни. Свое состояние она завещала Гордею, не зная ни его отчества, ни его фамилии. Нотариус с большими уговорами подписался под таким вот предсмертным завещанием, чтобы впоследствии дописать отсутствующие данные о человеке.
          — И что она кроме своих штанишек может тебе завещать? — Наша утка превращалась в гусыню прямо на глазах.
          — Свой дом в триста квадратных метров площадью. Землю под ним, пятнадцать соток. Дом и двор совсем недавно закончили отделывать. Полностью меблированный. Гараж с двумя машинами. Одна спортивная, другая французская, микроавтобус тонированный. Дом выстроен на месте старого дома ее матери, со всеми благами цивилизации. Даже асфальт положили к дому от
центральной дороги. Мать вышла недавно замуж. Дом оформлен на дочь. Не успела она провести следующее лето у себя на родине! Под Вологдой где-то... Поставила условие, чтобы я забрал кота,
которому она не смогла помочь в твоей парикмахерской, и Лизу не обижал.
          — Какую Лизу?
          — Мою Лизу...
          — Она о ней знает?
          — Лиза звонила все время, когда мы были вместе. Мне пришлось объяснить. Привет вам прислала прощальный.
          — Нет! Так не бывает! Так не бывает! В последние мгновения, и нам приветы!
          Наталья стала реветь. По-бабьи, откровенно, с огромным количеством соплей. Я давал и давал ей салфетки по одной. Гордей схватил коробку с салфетками и поставил рядом с ней. Мы замолчали. Какое это было молчание!
          Помню, в детстве мама ездила в гости к родственникам в город-герой Волгоград и брала меня с собой. Водила по Аллее Героев, показала Дом Павлова, вернее, то, что от него осталось.
Даже остатки те вызвали во мне бурю эмоций. Я слышал в ушах вой сирен, свист пуль, взрывы снарядов и бомб. Далее был Мамаев курган. Космических размеров женщина с мечом, раскинув руки, стремилась обнять панораму города и падала-падала на меня, когда я задирал голову. Потом я попал в Зал воинской славы. Вот где молчание! Стены этого зала забиты фамилиями и именами павших солдат. Еле слышимая музыка, обстановка — все вызвало во мне сначала панический страх перед ушедшими событиями, а потом чувство, которому я до сих пор не нашел названия. Я, будучи маленьким мальчиком, ощутил себя взрослым мужчиной. Там, в полном молчании вдоль стен с именами павших, сутулясь, брели люди, неся на себе горе тех времен. Я ощутил мурашки по всему телу, пальцы рук сжались в кулаки до онемения. Мама рассказывала, что, выйдя оттуда, я сказал, что никогда не допущу войну в наш дом и город. Папа был горд, очень.
          Сегодняшнее наше молчание так же, как и тогда, вызвало мурашки по всему моему телу. А ведь никакой войны нет. Есть ужас действительности, в которой мы живем.
          — А кота унес с собой Серый Волк.
          — Почему Серый Волк?
          — У байкеров, у каждого, есть второе имя. Вроде клички.
          Только они к ним относятся очень серьезно.
          — Дорастут до седых волос и всё с кличками ходят! Серьезные все такие! — Я терпеть не мог, когда кого-то кем-то называл или сравнивал с кем-то. Детский сад...
          — Найдем, объясним, — проговорил Гордей.
          — Ты прости меня, Гордеюшка, но ты в это во все веришь? Документы видел? — Наталья вытерла последний раз раскрасневшийся нос и отодвинула от себя коробку с салфетками.
          — Верю. Документы будут готовы через две недели, вступят в действие после шести месяцев.
          — И муж вот так запросто отдает тебе столько добра?!
          — Ты права. Неправдоподобно. Но я верю ему.
          — И ты возьмешь?
          Гордей склонил голову набок и мочал. Думал. Потом вынул из коробки салфетку и начал вырезать снежинку. Осторожно расправил, плюнул на пластиковую поверхность кухонного шкафа и прилепил ее к ней. Вот дает! Как у себя дома!
          Гордей поднял снопы бровей, расправил плечи и сказал:
          — Нельзя не исполнить последнюю волю усопшей. Никак нельзя.
          — И через полгода ты от нас уедешь?
          Гордей развернулся в мою сторону.
          — Вместе с тобой съездим, посмотрим, вместе решим.
          Наталья начала дуться и греметь разноцветными мисками изпод супа.
          — Наталью возьмем с собой, — наблюдая за ее действиями, добавил Гордей.
          — Я вас люблю, — тут же откликнулась Наталья.
          — И муж не проявлял ревности?
          — Считаю, что он большая скотина. Ненавижу даже за извращения его. И не один я, думаю. Его это не волнует. Он жил как хотел жить. Ее не стало, и не стало его. Человек родился заново... Переоценка ценностей, так сказать.
          — Сомневаюсь я, что он откажется от своих предпочтений к мальчикам, — сказал я.
          Гордей нервно зевнул.
          — Лучше бы я ее не знал! Мне так нехорошо! Лавр, я у тебя опять ночую... Ты не против этого?
          — У меня есть выбор?
          — Думаете, мне будет сладко одной? — заявила Наталья из своего царства.
          Я намеренно молчал.
          — Но мне надо переодеться, цветы полить, — быстро сообразила женщина, что она не нужна.
          — Мы тебя отвезем на такси, хочешь?
          — Хочу. Поухаживайте за мной. Мне сегодня, как и вам, не по себе.
          Время подходило к визиту очередного клиента. Я был занят мыслями о работе с ним и перевоплощениями — подстраивался под настроение каждого клиента, под его вкусы и взгляды. Но это только на время общения с ними. Наталья обдумывала тактику действий, за которые ей дали бы на чай. Гордей разглядывал прохожих за окном, дремал и отвечал на свои телефонные звонки, каждый раз просыпаясь. Когда Наталья в очередной перерыв достала из морозильной камеры остатки мороженого в разноцветных баночках и предложила нам, мы отказались.
          — Мне хочется. Это неправильно, по-вашему?
          — Что ты, женщина! Ешь на здоровье! Переложи в вазочку и подожди, пока станет мягким.
          — Ты стал заботливым, внимательным. Все замечаешь. Не по-
зволяешь мне выскакивать на крыльцо раздетой, есть холодное
мороженое... — Наталья мурлыкала и терлась носом о мое плечо.
Мне было приятно.
          — Если не я? Так кто? — театрально произнес я.
          Наталья вдруг загрустила, подумала и проговорила:
          — Действительно... Кто?
          — Я тоже буду за тобой следить, чтобы не выскакивала раздетой. Пусть Лавр тебе удлинит шубку, — высказался Гордей.
          — Каким образом? — живо заинтересовалась Наталья.
          — Есть два способа. Настрочить что-то меховое снизу. Это первый способ. Второй — общепринятый. Это покупка длинной шубки.
          Гордей смотрел в окно. Наталья вытаращила на меня глаза, будто я манекен и стою в ее вожделенной шубе. Так! С меня хватит!
          — Когда у тебя день рождения? — строго спросил я.
          — Так Новый год скоро, — ответила Наталья.
          Теперь я уставился на нее.
          — Сам начал, — прогундосила Наталья и скрылась в своем царстве. И уже оттуда спустя какое-то время выкрикнула: — Двадцатое марта. Вот пройдет Новый год, обведу фломастером это число в новом календаре.
          Гордей встал.
          — Пойду паука покормлю. Приду перед закрытием.
          — Останься с нами!
          — Ты намекаешь на то, что у меня горе? — Гордей остановился и посмотрел на Наталью.
          — Чего мне намекать, я прямо так и говорю.
          — Поганое состояние. Как будто щенка беспомощного раздавила на дороге долбаная цивилизация. Поубивал бы всех!
          — Вот и останься с нами.
          — И вас тоже поубивал бы. Крутишь им тут завиточки на их головах, а у них, кроме этих завиточков, в ней ничего нет. Это же надо, до чего дошли! Чтобы понять себя, им надо убить кого-то...
          — Она была совершеннолетней и распоряжалась собой сама. Гордей смотрел в зеркало на мое отражение. Лицо его багровело.
          — Да щенок она была совершеннолетний. Купил ее в деревне, как щенка на птичьем базаре, и ну уши обрезать да хвосты обрубать! Как их жалко, Господи!
          Из своего царства появилась Наталья. Уголки губ ее провисли, как у арлекина. Чтобы остановить ее слезы, я рявкнул на нее, как подобает злому хозяину:
          — Где пылесос? Убирать я опять буду?
          Та вздрогнула, длительно посмотрела на меня в зеркало и юркнула в свою норку. Вернулась с пылесосом уже с поджатыми губами. Ну и пусть! Это лучше, чем ее слезы. Двадцатое марта! Надо запомнить. Гордей продолжал говорить, я махнул рукой, мол, не слышно за воем пылесоса. Тогда он сел в кресло. Повозился немного в нем, ища удобное положение, и прикрыл глаза. Вот и хорошо... Так пролетел день. Я смотрел на ноги людей, месивших серо-бурую кашу из снега. Сзади подошел Гордей.
          — Светлана, как снег первый. Появилась, вокруг меня стало светло, и тут же ее не стало.
          — Ты что-то к ней испытал, влюбился?
          — Я уже говорил про птичий рынок. Там ходишь, бродишь, смеешься, любуешься собачьими и кошачьими мордашками... Удовольствие получаешь. А взглянешь в глаза одного из них и понимаешь, он твой! Но лежит в чужой корзине. Придешь домой, и долго из памяти не выходит его образ. Страхи приходят всякие... Вдруг с ним плохо обращаются? Не кормят, не поят... Холод-
но ему, — голос друга сорвался.
          Я понял, что мне не следует оборачиваться. Так и стоял, пока Наталья не вышла одетая из своей комнаты.
          Все трое по негласной традиции сели на диван. Мы, мужчины, вытянули ноги, расслабились. Женщина присела на диван с самого края с сумкой через плечо. Три пары глаз из темного помещения смотрели в искусственно освещенный мир, заполненный людьми.
          — Вредно носить сумки через плечо. Врач выступал по телевизору, — сказал я.
          — Их и в руках вредно носить, — отозвалась Наталья каким-то новым покладистым голоском.
          Помолчали.
          — Шторы новые купила или деньги все растранжирила уже? Это спросил я. Зачем? Так кто же меня знает!
          — Когда бы я успела сделать и первое, и второе?! Я у вас ночевала.
          — Поехали купим.
          Это снова сказал я. Зачем? Так кто же меня знает!
          Даже диван почувствовал, как Наталья напряглась.
           «А что такого?» — подумал я, разглядывая события за витриной. Совет друга, он всегда важен. Да и пакет со шторами будет увесистым, небось...
          За витриной девушка в лисьей жилетке, одетой на курточку, столкнулась с парнем в коричневой дубленке нараспашку и рыжем свитере. Милое, румяное ее лицо состроило сердитую мину, а рука подняла съехавшую на лоб шапочку. Глазкам открылся обзор, и эти глазки мгновенно разглядели в парне все: волнистые волосы, широкие брови, большие глаза, и растерянное их выражение, и качественные вещи на нем, и обувь. Не раздумывая, она имитирует скольжение ног по снежному асфальту, и парень тут же обнимает ее за талию.
          — Видал? Как она его! — Наталья толкает меня локтем.
          — Это не она! Это ее стрела амура пронзила.
          Я не смотрю на Наталью. Я наблюдаю за парнем и девушкой, но вижу, как разглядывает мой профиль моя помощница.
          — Ты в это веришь? — печально спрашивает она.
          — В это надо верить.
          Мы одновременно поворачиваемся друг к другу.
          Я тихонько киваю головой в сторону Гордея.
          — Вот тебе реальный пример.
          Теперь Наталья уставилась на Гордея.
          Он напоминал какую-то историческую личность, профиль которой был отчеканен на старинной монете. Он ничего не видел, был погружен в себя.
          — Ты про шторы из-за него? — Наталья перевела свои глаза на меня.
          Они у нее широко расставлены, как у ребенка, когда кожу на его лице еще не стягивает сила прожитых лет.
          — И из-за него тоже.
          — Так я согласна.
          Я толкаю Гордея в бок.
          — Слышишь? Она согласна.
          — На что?
          — Шторы ей надо купить и повесить у нее дома.
          — Надо, значит, надо. Паука надо покормить.
          — Так мы вернемся! Мы же не ночевать у нее будем.
          Я смотрю вслед парню в коричневой дубленке. Он держит под руку девушку в лисьей жилетке и идет уже совсем в другом направлении. Мы поднимаемся и по одному выходим из помещения.
          — Добрый вечер!
          Я оглядываюсь. На тротуаре стоит милая старушка в пуховом вязаном берете, шарфе и таких же варежках.
          — Днем заглядывала к вам, вы были заняты. Вот пришла вечером и, кажется, вовремя. Успела.
          Как прекрасна была ее старость! Как волнительно было мое чувство радости от встречи с ней!
Я взял ее руки в рукавичках в свои руки. Поверьте мне! Это были девичьи ручки.
          — Сегодня скользко. Нам придется проводить вас до дома. Мы прогуляемся вместе с вами. — Я сделал руку кренделем. Старушка взяла меня под руку.
          — Вот! Тут телефон и адрес моей подруги. Она много с вас не возьмет... Пуховая нить у нее есть. — Старушка протянула мне свернутый пополам лист бумаги.
          — Вы волшебница! Вы исполнили мое желание! — Я забрал лист и засунул его в карман куртки.
          — Глаза мои стали плохо видеть, а то бы я сама вам все это связала.
          — Зато мои глаза видят хорошо. Сначала я разглядел вас, а только потом пуховые шедевры. Куда мы идем?
          Старушка махнула рукой в пуховой варежке в сторону, куда ушли парень и девушка.
Так как я вел под руку старушку, Гордей предложил свою руку Наталье, и две пары, не торопясь, пошли в зимнюю темноту заснеженного уходящего дня.
          — Вам пошло бы пальто, — неожиданно сказала старушка.
          — Разве моя куртка так плоха?!
          — На вас надета курточка.
          Я вспомнил коротюсенькую шубку Натальи и невольно обернулся на нее. Вот если бы в этой ситуации на месте старушки была моя мама или сестра, я бы, наверное, огрызнулся. Нашел бы что сказать и чувствовал бы себя правым. Гипноз какой-то! Я был полностью согласен с милой дамой. Я почувствовал свои годы, и эта курточка на мне не совсем по возрасту.
          — Я исправлюсь.
          — Не сомневаюсь. Говорю это, беспокоясь о вас...
          — Понимаю...
          — Мы пришли.
          — Вы живете здесь?
          — Нет. Живу чуть дальше. Здесь я ночую. Ухаживаю за парализованным человеком. Он беспокойно ведет себя по ночам. У меня медицинское образование. Его родные должны высыпаться перед работой.
          — А вы не должны?
          — У меня есть возможность сделать это днем. У них нет. Потом, я старый человек, и ночь для меня такая же проблема, как и для больного. Мне платят, и это хорошая добавка к пенсии.
          Снег падал кружевными хлопьями. Рекламное освещение делало его разноцветным. Разноцветные снежные лютики превратили мир вокруг меня и старушки в зимнее лето. Мне было тепло, мне было легко, мне было свободно! Я ощущал себя семиклассником сельской школы, влюбленным в девочку из девятого класса. У нее у одной во всей школе были нереально красивые кружевные воротнички на школьной форме. Перемещение во времени! Это она сейчас держит меня под руку, и весь школьный коридор замер, глядя на нас. Как я горд! Как она хороша!
          — Что с вами? Вы так на меня смотрите! — донеслось до меня из настоящего времени.
          — Я должен вам это сказать. Я хочу вам это сказать. Вы прекрасны!
          — Я старый человек.
          — Да! Вы старый человек, но в вас все прекрасно!
          Удар снежком в правое плечо заставил меня вздрогнуть. Наталья залепила в меня снежком и ждала ответной реакции. Девочка из девятого класса с кружевным воротничком плавно растворилась в ворохе кружащихся цветных снежинок. Ее спугнула неоправданная ревность Натальи.
          — До свидания. Не будем сердить вашу спутницу. — Старушка пытается отнять у меня свою руку в пуховой рукавичке, так как я с искренним желанием целую ее и долго смотрю вслед уходящей девочке из девятого класса. Память, как она избирательна!
          — Да вы, батюшка, прелюбодей! — смеется Наталья. Ее неприкрытые колени раздражают меня. Вот почему она не напоминает мне девочку из девятого класса. Другой замес, так сказать,
другая выпечка.
          Машина остановилась и выдавила колесами нам под ноги вал мокрого и грязного снега. Мы смело ступаем и вносим в салон машины много грязного снега на своей обуви.
          — Можно было и стряхнуть снег-то! — делает замечание водитель.
          — Можно было и подъехать аккуратнее.
          Молчание — знак согласия.
          Дом Натальи пятиэтажный. Дверь подъездная, как и у всех, металлическая и с кодовым замком. Код, как у всех таких дверей, легко читается на стертых кнопках. Света на первом этаже нет. Почтовые ящики, кореженые и перекореженные, забитые рекламной продукцией, осыпанные столетней пылью, жалобно смотрят на нас с надеждой, что мы освободим их от макулатуры. Белые глубокие сколы на синей краске панелей — это отвалившаяся штукатурка. Так и лежит она кусками на цементном полу. Ею пишут на стенах всяческие выражения и признания в любви. Подтеки мужских испражнений и кошачьих меток дополняют картину подъезда, придавая ему еще и ароматические окраски. Грязь, мусор, среди которого видны одноразовые стаканчики и шприцы.
          — Наталья! Как ты тут живешь?
          — Как ты живешь в своем доме, так и я.
          — Это грустно...
          Она открывает ключом дверь квартиры. Гордей здесь бывал неоднократно. Я был впервые. В коридорчике троим тесно так, что каждый из нас одновременно не имел возможности разуться.
В этом случае голова упиралась в стену или в кого-то из присутствующих. Я открыл дверь в предполагаемую ванную комнату и обомлел.
          — Наталья! У тебя нет ванной?
          — Она сидячая, за шторкой, — донеслось из кухни, и тут же прямо мне в ухо: — Ты собираешься воспользоваться ей?
          Мы вместе разглядываем то, что Наталья назвала ванной.
          — Ой-ой! Давно ли стал жить в хоромах?
          — Недавно. Все равно, зачем в это убежище одинокой женщины новые кухонные шторы? Лучше приберечь деньги, скопить да сменить это жилье на лучшее.
          — Так и нет штор. Мы их не купили.
          Оказывается, мы не заехали в магазин за шторами. Забыли.
          — Что мы тогда будем делать у тебя?
          — Блины есть.
          — А где они?
          — Сейчас будут.
          — Почему мы не поехали в магазин? Ты должна была напомнить!
          — Да замерзла я сильно.
          — Это ее оправдывает, — подал голос Гордей.
          Я вернулся в коридорчик, с тоской еще раз поздоровался взглядом с сидячей ванной и прокричал в кухню:
          — Я вызываю такси, и едем ко мне.
          — Чего так? — Гордей и Наталья появились в просвете коридорного проема.
          Я стал понимать, что могу обидеть Наталью, но оставаться в этих условиях мне не хотелось. Пока я придумывал уважительную причину, Наталья заговорила:
          — Ко мне и подружки не хотят ходить. Говорят, аура тут тяжелая. То голова у них начинает болеть, то плакать хочется.
          Как я обрадовался ее словам!
          — Вот-вот! И у меня такое же ощущение. Так я вызываю такси?
          — Я дома останусь, — безликим голосом отозвалась Наталья и скрылась в кухне, такой же крошечной, как и сидячая ванная. Обиделась.
          — Наталья! Ну что без дела тут сидеть? Давайте съездим за шторами тогда.
          — Ты сам предложил ко мне поехать, а теперь нос воротишь!
          А от штор она, действительно, краше не станет. Это же общежитие квартирного типа. Малосемейка.
          — Мы что, собираемся поссориться? — поинтересовался Гордей.
          Замолчали все.
          — День тяжелый выдался. Я, если честно, хочу один побыть, — Гордей вздохнул и снял свою куртку с вешалки.
          Я тоже ощутил жуткую усталость и желание оказаться в своей постели. Одному.
          Мы вышли из ее квартиры. Кивнули друг другу. Наталья провернула ключом в замке. На этот звук рука моя и Гордея одновременно потянулись к двери, чтобы подергать ручкой и проверить
надежность запора. Мы замерли, ощутив похожесть своих реакций. Я отдернул руку первым. Дверь проверил Гордей.
          — Ты хочешь остаться? — спросил я.
          Гордей помолчал, пошевелил бровями.
          — А что в том такого? Не сладко ей... Одна... Я один... Ты против?
          Неожиданно. Вроде это я собираюсь удлинить шубку Натальи, и шторы предложил я повесить.
          — А ты с чего это расхорохорился, и именно сегодня после всех событий, далеко не веселых?
          — Именно поэтому.
          — Гордеюшка! Ты головку-то покойной, прости меня за бранное словцо, запудрил? Запудрил... Оставь головку Натальи в покое.
          Дверь Натальиной квартиры открылась. Мы и подумать не могли, что женщина будет подслушивать разговор двух мужчин!
          — Ты, Лавруша, правильно думаешь. А ты, Гордеюшка, еще с покойной связь земную не порвал, и я тебе не «скорая помощь»!
          — Мне все предельно ясно... — бубнит Гордей.
          Мы желаем ей спокойной ночи и выходим из терпко пахнущего подъезда. Останавливаемся и вдыхаем свежий холодный воздух.
          — Ко мне? — на всякий случай спрашиваю я.
          — Можно я паука у тебя заберу себе?
          — И как же ты себе это представляешь?
          — Накрою банкой. Банку крышкой. За пазуху и донесу до дома.
          Если бы не горе, свалившееся на Гордея, я бы ответил отказом. Сейчас другая ситуация.
          — Мне кажется, ему не понравится твоя жилплощадь.
          — Почему?
          — Ну почему-то он поселился у меня. Значит, он выбрал мою квартиру...
          — Может, ты и прав.
          Гордей нервно зевнул и оглянулся на подъездную дверь Натальиного дома.
          — Наталья тоже вон выбрала себе жилье...
          — По кошельку и выбрала. Так ко мне или нет?
          — Пойду домой.
          Одна машина развезла двух мужчин по разным адресам. Таксист остался доволен.
          У самой двери моей квартиры меня застал звонок от Гордея.
          — Чего тебе?
          — Паука накорми. Да не холодным... Согрей червя-то...
          — Спасибо, что напомнил. Ты завтра придешь?
          — Я пока не знаю. Я хочу плакать. Как другу говорю.
          — Поплачь, Гордей, поплачь... Человек умер. Это единственное и стоящее, что мы можем для него сделать.
          Я зашел к себе. Сел на обитую кожей и большими металлическими клепками скамеечку в виде большой черепахи у двери. Какой тяжелый день был сегодня. Со стуком прислонил затылок к стенке и замер. В голове стали прокручиваться детали ушедшего дня. Милое лицо старушки, ее глаза, тоже такие милые... Что она делает сейчас?
           «Вы сейчас упадете!» — говорит она и протягивает ко мне свои руки в пуховых рукавичках.
          Мое тело с грохотом падает на пол. Скамеечка в виде черепахи катится в одну сторону, сумка — в другую. Я заснул. Спал так сладко, что даже лежа на полу мне не хотелось вставать, и я готов был продолжить свой сон прямо у входной двери. Звонок в дверь. Я вздрагиваю уже который раз за день. Приходится подняться. Смотрю в глазок. Девица. Незнакомая. Вертит головенкой вниз, вверх. Прислоняет свой глаз к моему дверному глазку со стороны лестничной площадки. Для потехи я несколько секунд держу свой глаз у дверного глазка со своей стороны двери. Наши
глаза разделяет выпуклое стекло. Поцелуйчик, так сказать. Потом открываю дверь. Нешироко.
          — Это ваш котенок?
          Не глядя вниз на предполагаемого котенка, отвечаю:
          — не мой.
          Сам рассматриваю девицу. А что, собственно, может делать мужчина в сорок лет практически ночью с девицей у своей двери? Девица, смотревшая вниз, подняла глаза на меня.
          — Нет, он ваш.
          И чинно удалилась к лифту. Нажала кнопку вызова.
          — У вас красивые ноги.
          — Спасибо, — ответила девица и посмотрела на длинные, почти до самого пола, полы норковой шубы.
          — Что делает девушка в дорогой шубе в общественном подъезде? Одна! Ночью! Ей не страшно? — продолжил я флирт.
          «Гав...» — раскатистым баритоном ответила мне невероятных размеров собака, тяжело спускавшаяся по ступеням лестничного пролета. Она рванулась к моей двери, которую я тут же захлопнул перед ее носом. Дух аж захватило!
Сорокалетний стилист шел к своей кровати, на ходу снимая с себя одежду и бросая ее прямо на пол. У самой кровати на мне остались одни трусы. Снимать их у меня не было сил, хотя я терпеть не могу спать в трусах.


Глава четвертая


Утро, оно разбудит каждого. Камень и тот проснется! Сова-
будильник из камня-оникса вибрировала и хлопала стеклян-
ными глазами. Я, выплывая из сна, разглядывал ее. Как дать бы
ей в глаз! Бах! Пушистая лапа дает затрещину сове, и та, тяжело
покачнувшись, падает боком на столик. Это что за новости? Не-
ужели паук мог вырасти до таких размеров?! Я лежу на спине и
раздумываю над этим. Чтобы удостовериться, что сову все-таки
кто-то столкнул, снова смотрю на столик. Вместо совы там сто-
ит фигурка котика. У фигурки милые глаза, и она смотрит ими на
меня. Ночь. Девица. Дверной глазок! Так-так-так... Я встаю. Ко-
тик тут же спрыгивает с тумбочки и садится у моих ног. Как хоро-
шо, что я не снял с себя трусов! Наверняка эта подъездная скотина
спала со мной в моей кровати. У него блохи, а еще глисты у них.
Я отодвинул котика ногой от себя подальше. Тот тут же вернулся
на прежнее место. Задрал голову и разглядывает меня. Совсем не
похож на того кота, что забрал с собой Серый Волк. Тот как нежи-
вой был... Этот веселенький. Я сделал шаг. Котик кинулся за моей
ногой, играя с ней. Тут меня осеняет! Паучок! Кидаюсь к тумбоч-
ке, вместе со мной и котик. Даже вперед меня! Мгновение, и кот
обрывает паутину. Паучок, мой голодный паучок бежит почему-то
вниз и по плинтусу. Прыжок! Подъездная скотина съедает паучка!
Еще и головой в разные стороны размахивала, чтобы в пасти сво-
ей его на зубок положить.
— Выплюнь... — на всякий случай попросил я.
В ответ милые глазки доверчиво смотрят на меня.
— Ты — скотина подъездная!
Котик сделал круг вокруг моих босых ног.
— Может, ты тапки умеешь носить?
Котик побежал к входной двери и уселся на мои тапки.
— Только посмей в них написать!
Котик вернулся ко мне. Я решительно направился к двери. Рас-
крыл ее и вежливым жестом предложил котику выйти на лестнич-
ную площадку. Тот было пошел, но на полпути свернул на кухню.
Я закрыл дверь и направился за ним.
— Чего тебе тут? Ты уже позавтракал паучком! Как дал бы
тебе... — Я изобразил ногой удар.
Котик не понял и прижался к ноге. Задрал рожицу и не сводит
с меня глаз. Пришлось завтракать вдвоем. Котик ел, припав на пе-
редние лапки и задрав свою заднюю часть с вертикально подня-
тым хвостом, но я так и не понял, девочка это или мальчик. Уж
очень пушистой была его шерсть. Вспомнил его глазки. Девочка,
наверное. И куда мне ее девать? Вынесу на лестничную площад-
ку, и вопрос решен! Приду с работы, кто-нибудь уже приберет его
к рукам. Так я и сделал. Очень внимательно смотрела кошачья де-
вочка мне вслед то время, что я стоял, ожидая лифта. Я старатель-
но отводил глаза.
Зима встретила меня у подъезда лаковой наледью. Красиво!
Каждая веточка куста или дерева покрыта тонким ледком. Еле-еле
уловимый тонкий перезвон доносится до моих ушей, и я пони-
маю его происхождение. Я заскользил по двору в направлении сво-
ей парикмахерской. Руки засунул в карманы куртки. Скукожился
весь! Я представил себя со стороны. Да, старушка права. Я соро-
калетний дядя, а выгляжу как мальчик или школьник в коротень-
кой курточке с пушистым воротником, почти женским. Зато бренд
и самая последняя модель! Это я мысленно себя стал оправды-
вать перед старушкой. Тут же вспомнил мужа покойного Лисенка.
Он не старше меня. Ну, возможно, на чуть-чуть. Его пальто реглан
темно-табачного цвета, с темно-зеленым шарфом с мелкими кра-
пинками в цвет пальто. Тростникового цвета перчатки. Вся одеж-
да на нем свободная и богатая, как весь образ его жизни. Отчего я
жмусь, трусь в своих тесных, но модных одежках? Я снова увидел
себя глазами старушки в пуховых вязаных вещах. Мне стало стыд-
но. Почему только сегодня? Ведь было вчера и позавчера.
— Придется мне вписать тебя в свой штат, но без оклада, —
вместо своей руки я вложил в протянутую руку Гордея ключи от
парикмахерской.
— Если я так надоел тебе, могу уйти.
Гордей живо завозился у решетки парикмахерской.
118 119
— Даже и не думай! За тобой уже приехали...
Я смотрел, как из машины выходит только что в деталях опи-
санный вам мужчина.
Смотрел на него и Гордей. Я окинул взглядом друга. Бесфор-
менный ворот свитера громоздился на воротнике его куртки. Сама
куртка потерта основательно. Колени на джинсах — полусферами,
низ их несвежий, кажется, что Гордей немного присел или проги-
бает ноги. Густые, слегка вьющиеся, с проседью волосы. Большая
треугольная спина. Антуан де Сент-Экзюпери в точности!
— Ты почему не переоделся?
— Для него?
— Сосчитай до десяти, пожалуйста. И не забывай, ты нахо-
дишься в частном заведении и должен вести себя вежливо. Доброе
утро! — здороваюсь с мужем Лисенка.
— Не могу согласиться с этим... Здравствуйте. Вы нужны мо-
ему адвокату и, если располагаете свободным временем, уделите
его мне. Я отвезу вас к нему.
Лицо Гордея было помятым, опухшим, небритым и старым.
А еще оно было безжизненным. Я только сейчас это заметил. За-
метил это и гость.
— Впрочем, это можно сделать и в следующий, для вас удоб-
ный день и час.
— Я отказываюсь... Не нужно мне ничего.
Так как Гордей не отомкнул еще решетку и не поднял ее, а клю-
чи были в его руках, я был вынужден стоять рядом с ним и быть
свидетелем их разговора. Гость ссутулился. Оказалось, что и его
лицо попадает под описание лица Гордея. Они одинаково несчаст-
ны. Видимо, оба они это прочувствовали. Потом Гордей скажет
мне, что ему захотелось общения с гостем, чтобы вспоминать Ли-
сенка, говорить о нем, ведь он ничего о ней не знал. Видимо, это-
го же желал и гость.
— Прошу вас понять меня. Отказ ваш я не могу принять. Есть
человеческие условности, законы. Это воля покойной. Передай-
те завещанное ею кому-то другому, для вас значимому человеку...
Главное, чтобы это было ваше распоряжение.
Гордей вернул мне ключи, тоскливым взглядом преданной хо-
зяином собаки посмотрел на меня. Я испугался.
— Гордей! Не хочешь, не ходи.
— Ты не понимаешь, Лавр! Я хочу...
Оставив мне вот такую головоломку, Гордей уехал в машине
гостя. Я повертел головой, высматривая, не идет ли Наталья, не
сидит ли она в кафе через дорогу. Не видно. Замерз и юркнул в
теплое помещение своей парикмахерской без собственническо-
го ощущения величия. Помпезный диван пузатился у витрины и
разонравился мне снова. Натальи нет, Гордея увезла дорогая ма-
шина, для клиентов еще рано... Боже! Как мне одиноко! Я стал ис-
кать положительные стороны нынешнего своего положения и рас-
суждать вслух. Сорок пять — баба ягодка опять. Мне сорока пяти
нет. Но я и не баба. Но все равно как-то успокаивает. Самостоя-
тельный я, хорошо зарабатываю, известен в узких кругах, да и не
в узких... Собственник недвижимости! Квартира, помещение па-
рикмахерской... Хорош собой. Имею верного и преданного друга.
Наталья еще...
— Чего еще? Я не опоздала!
Как я обрадовался ее голосу! Ее приходу.
— Иди сюда, я обниму тебя!
— Сам подойдешь...
— Так все равно мимо будешь идти!
— Значит, плохо хочешь...
Я, как бы шутя обозлившись, кинулся в ее сторону. Она от
меня. Я снова за ней. Громыхнул, покачался, но не упал стул. На-
талья начала хихикать и повизгивать.
— Бог в помощь! — раздался голос клиента. — Лавр, вам по-
мочь? — И уставился на Наталью сальными глазками.
Ох! Как бы я ему ответил! Но...
— Доброе утро! Вместо зарядки, так сказать, — я взял себя в
руки.
— И я был бы рад такой утренней пробежке. Но, увы! Снача-
ла одного в садик, другого в гимназию отвести надо, узнать, где
третий ночевал и жену довел до истерики... Вот и вся пробеж-
ка! — смеялся клиент, передавая одежду в услужливые руки Ната-
льи и оглядывая ее с ног до головы.
«Хам», — отметил я про себя и последовал его примеру —
оглядел Наталью.
Наталья, старательно покачивая бедрами, специально делая
небольшие шажки, развешивала на плечики одежду клиента. Вы-
тягивалась вся, поднимала руки... Поправила волосы, одернула на
120 121
себе одежду, задержалась у зеркала, разглядывая себя, тем самым
дав возможность разглядывать себя и клиенту.
— Чай? Кофе? — медовым голосом произнесла она.
— Взбитые сливки! — гоготнул клиент.
Наталью как веником кто-то вымел из зала.
Идя за свежим покрывалом для клиента, я не стерпел и подко-
вырнул Наталью, но так, чтобы клиент не слышал:
— Получила...
— А тебя завидки берут?
Работал я уже спокойно. Я не один, Наталья со мной, с Горде-
ем виделись... Вот паучка не стало. Я посмотрел на барную стой-
ку, где стояла фоторамка со снимком паучка. Скоро Новый год.
Значит, придет рэпер выстригать паука на голове. Недавно видел
в торговом центре мальчишек-чистильщиков обуви, и клиенты у
них были. Может быть, и мне оказывать эту услугу? Пригласить
мальчика-чистильщика...
Побрились. Без слов и разговоров.
— Ну вот и славненько... Теперь можно и чашечку кофе... Или
нет! Чаю зеленого с молоком. Мочегонный эффект в этом напитке
присутствует, знаете ли.
Наталья выходит с подносом в руках. Но как? Где она взяла
эту клетчатую юбочку в складочку? На какой распродаже? Она не
прикрывает колен. Что за школьный фартучек на ней? Беленький
такой, весь в кружавчиках. А что за колготки? Боже! Все ноги На-
тальи облеплены алыми маками. Она замирает на мгновение, огля-
дывается в свое царство, вроде что-то забыла там, при этом отки-
дывает спину и плечи назад. В руках поднос, перед грудью. А этот
поворот головы... Грудь вперед! Дает возможность рассмотреть
себя как бы без своего присутствия.
— Все на месте! — с великим облегчением говорит нам На-
талья и озаряет нас лучезарной, почти девической улыбкой. Кли-
ент летит ей навстречу, якобы помочь.
— Это мои прямые обязанности, — смущенно бормочет На-
талья.
Но клиент уже не клиент. Он мужчина, ухаживающий за жен-
щиной. Он уже несет наполненный поднос к барной стойке. Уже
он выставляет посуду, а не Наталья.
— А вы будете?
Это она ко мне обращается, к хозяину!
— А то как же! — бодро так от злости отвечаю я и добав-
ляю: — А вы займитесь уборкой рабочего места.
— Всенепременно!
Зря я велел Наталье делать уборку моего рабочего места. Кли-
ент забыл про чай. Вернее будет сказать, что он отхлебывал его ма-
шинально, как бы в задумчивости. Глаза его срывали алые маки с
ног моей помощницы, которая красивыми и плавными движения-
ми кружила вокруг рабочего кресла. Голова клиента клонилась все
ниже и ниже, пока локоть руки с чашкой чая не соскальзывал со
столешницы. Клиент поворачивается ко мне.
— Ты ее уже пробовал? — шепотом шепелявит он. Несмотря
на чай с молоком, в горле у него пересохло.
— Всенепременно, — отвечаю я.
— Ну, молоток! И как? Вкратце...
— Без комментариев...
— Понимаю... Честь женщины! Она свободна?
— Женщина — всегда загадка, — выкрутился я.
Клиенту звонят. Он ведет деловой разговор по телефону, не
сводя глаз с Натальи. Расплачивается со мной. Оставляет две ку-
пюры по сто рублей для Натальи. Весело машет купюрами, пре-
жде чем положить их среди чашек и тарелочек. Наталья понимаю-
ще потупила взор.
Я настолько разбит этим ее представлением, что не делаю ни-
каких реплик и замечаний. Последние три дня перевернули меня
с ног на голову. Я не узнаю себя. Я не узнаю Наталью. Я не узнаю
Гордея. Кто-то на небесах взмахнул палочкой и настроил всех нас
на совершенно новый лад. Может, это предновогоднее чудо?! Тог-
да зачем смерть Лисенка? А что до Натальиного карнавального ко-
стюма — так мне нет до него дела! Вот так! Хотя это совсем и не
так... Сделаем вид.
Я сидел на диване и щурился на зимний солнечный свет за ви-
триной. С возрастом глаза мои стали реагировать на солнечный
свет. Выходит, мой организм изнашивается. Выходит, старею.
— Надень очки солнечные. У меня есть вторые.
Наталья стоит рядом. В руках у нее очки. Она что, мои мыс-
ли читает?
— Что с тобой? — мягко спрашиваю ее и жду, что она начнет
нести чепуху вперемежку с шуточками.
122 123
Наталья садится рядом, и мы, как отдыхающие на пляже, си-
дим и не шевелимся. Проходит минута.
— С меня же не убыло... А две сотки я получила.
— У меня парикмахерская, а не балаган.
И я, и она разговаривали тихо, почти монотонно, сидя на дива-
не возле солнечной витрины в солнечных очках.
— Противно смотреть на его сальную ухмылку.
— А я спиной не вижу, — бодренько пошутила Наталья.
— Наташа! Не знаю... Не могу сформулировать и объяснить
свое негодование на твой экзотический выход, но больше так не
делай, пожалуйста.
— Где Гордей? Обедом кормить нас двоих или будет третий?
— Сейчас позвоню.
Гордей ответил, что обедать будет в другом месте. Я поднял
брови. Наталья посмотрела на них и спросила Гордея:
— Мы тебя сегодня увидим?
— Да. Я приду к Лавру домой, если он не против этого.
Теперь Наталья сделала брови домиком и вытаращила глаза на
меня. Я кивнул.
— А ты что делаешь?
— Нашим будущим занимаюсь.
— Чего он там делает? — спросил я Наталью.
Она отдала телефон и, промолчав, промямлила:
— И вообще, мы все стали странными.
— Я тоже сегодня думал об этом.
Наталья вскинула на меня глаза и собралась встать с дивана.
— Нет, я серьезно говорю. Со мной странности точно проис-
ходят.
— Например?
— Я полюбил старушку в вязаной шапочке.
Наталья мгновенно сняла с себя солнечные очки и сдернула
очки с моего лица.
— Продолжай...
— Не в смысле любви мужчины к женщине. Я полюбил ста-
рость и теперь не боюсь ее. Такое облегчение!
Наталья выдохнула зажатый в себе воздух.
— Она мне тоже понравилась. А старости я все равно боюсь.
— Не бойся! Есть лекарство!
— Какое?
— Надо встречать свою старость с человеком, который полю-
бил тебя до нее. Тогда он будет видеть тебя памятью и не замечать
внешних возрастных изменений. Изменения во внешности проис-
ходят медленно, человеческий глаз не может их фиксировать каж-
дый день.
Мы сидели и молчали. Почему она молчит? Это так на нее не
похоже!
— Ты самый лучший! — наконец произнесла она.
— В смысле?
Она встает с дивана, потягивается, вполне естественно, без вы-
крутасов. Как в жизни. Как если бы она была у себя дома и толь-
ко вставала с постели.
— В смысле, дорогой мой Лавр, есть только один смысл.
И уходит в свое царство.
— Ну что за имя у тебя! — доносится оттуда.
— Зато отчество у детей будет красивым, — сержусь я вслух,
и душа моя болезненно сжимается, так как импульс, поступивший
в мозг, заставляет меня произнести: — Детей, которых у меня нет
и не предвидится.
Скрестив руки на груди, я вжимался в ненавистный диван,
пытаясь спрятаться от открывшейся мне истины. Диван стал по-
датливым, меня словно вмяли в теплый пластилин. Я положил
затылок на его спинку и расслабился. Как все-таки пять минут
внезапной дремы освежают мысли и бодрят тело. Навстречу вхо-
дящему клиенту я встал с хорошим настроением. Вместе с ним
прошел к рабочему креслу, где нас встречала улыбающаяся На-
талья. Она накрыла тело клиента покрывалом, проверила высоту
подставки для ног.
— Удобно?
Осведомившись, удобно ли ему, ушла в свое царство. Клиент и
я проводили ее мужскими взглядами в отражении зеркала.
Я не верил своим глазам. Наталья шла в босоножках на тол-
стой, почти ровной платформе. Узкая серая юбка красиво обри-
совывала фигуру, блуза цвета топленого молока расстегнута у во-
рота на две пуговицы, рукава сексуально завернуты, открывая
розовые локотки. И где она это взяла? Правда, в ее царстве есть не-
большой шкаф, но всего этого раньше я не видел. Шаги ее стали
мелкими из-за узкой юбки, и это притягивало мой взгляд. Лаковый
ремешок так и просится ко всему этому комплекту!
124 125
— Какой ремешок? — Клиент смотрит на меня вопроситель-
но. Кажется, я что-то сказал вслух.
Я приступил к работе. Но какая тут может быть работа, когда
все мысли о перевоплощениях Натальи. Почему она все это вы-
творяет? Вернее, зачем? Раз! Чуть-чуть выше положенного отхва-
тил височки. Клиент это заметил.
— Простите.
— Будьте внимательнее! У меня широкое лицо, и короткие ви-
ски делают его еще шире, — назидательно произносит клиент.
И он прав. Клиент всегда прав.
За все время стрижки Наталья вышла только помыть голову
клиента. И это было удивительно. Когда же клиент прощался, она
вышла и скромно попрощалась, пожелав ему всего самого добро-
го, и посетовала, что он не побеспокоил ее, не попросил чаю или
еще чего-нибудь. Тот тут же доложил стольник в общую сумму
расчета и удалился. Я, прибавив от себя столько же, отдал ей две
сотни рублей. Наталья улыбнулась, мягко так, но не потому, что я
доложил стольник, это она и не видела, а чему-то своему внутрен-
нему.
— За двести рублей ты и улыбаешься совсем по-другому. За
пятьсот рублей тебя можно будет не узнать вовсе. О! Я понял! Чем
меньше у женщины денег, тем она скромнее выглядит!
— Ничего ты не понял! Как одета женщина, так она себя и ве-
дет.
— Точно! У меня последнее время такие же рассуждения об
одежде.
За бутербродами с красной рыбой, овощным салатом и чашкой
кофе я рассказал Наталье свои сомнения насчет одежды и сравнил
себя с образом респектабельного дядечки, хозяина Лисенка. Ната-
лья слушала и вела себя не так, как всегда. Длина юбки не давала
ей возможности резко взбираться на высокий стул и соскакивать с
него. Волосы завернула тугим жгутом и пронзила тремя деревян-
ными палочками для поедания роллов. Тоненькие, короткие пряд-
ки выбивались из общей массы волос и стелились по шее. Деви-
чья шея.
— Как точно ты назвал его! Хозяин. И ты прав. Представляю
тебя в таком же пальто, и ты прекрасно выглядишь. — она при-
крыла глаза и слегка выпятила подбородок. Он был розовым, как
ее локоточки.
— Тебе чего? — прошептала Наталья, сведя глаза к носу, пото-
му что мое лицо оказалось практически вплотную к ее лицу. А я и
сам не знал, чего это я делаю у ее щеки и губ.
— Посмотреть хотел, какого цвета твои глаза.
— Так они закрыты были.
— Теперь открыты...
— Перестань мутить! Ты меня поцеловать хотел. — Наталья
затаила дыхание и уставилась на меня.
— Да на раз, два, три... Что в этом такого!
Я браво чмокаю ее в щеку, в левую ноздрю... Пугаюсь... Чмо-
каю в плечо. Поцелуй в плечо оказался точкой отсчета в обрат-
ную сторону. Три! Наталья косит глазом немного сверху на меня.
Два! Разворачивается ко мне. Один! Сама целует меня. Я не торо-
плю время и не открываю глаз. Пусть эта редкая сладость поцелуя
дольше остается у меня на губах. Даже не помню, когда вот так
кружилась голова от обычного поцелуя. Может, он необычный?
Я открываю глаза. Наталья сидит и облизывается, как кошка после
поедания лакомства.
— Ну у тебя и шуточки! — выдохнул я разгоряченный воздух
из пылающей груди с громко стучащим сердцем.
— Никакие это не шуточки. Я давно этого хотела.
Наталья испила из своей чашки.
— Давно... А чего же с этим тянула?
— Чем дольше хочешь, тем вкуснее!
— И что теперь? — Я был немного растерян. — Теперь ты уже
не хочешь?
— Еще не знаю.
— Так не бывает! — взвинтился я.
— Знаю, как у вас бывает! Показать? Тогда иди дверь закрой и
опусти жалюзи на витрине, а я в это время разденусь да на диван-
чик прилягу... Так у вас бывает? Угадала?
А это уже взвинтилась Наталья. А с чего? Кто кого обидел?
Я совсем растерялся. То, что происходящее с нами совсем не по-
хоже на последствия воскресных вечеринок, было очевидным. По
ощущениям.
— По крайней мере, я с тобой ничего такого не делал...
Я тоже попытался отхлебнуть из своей чашки и, кажется, даже
сделал это, но вкуса не почувствовал. Все перебивал вкус поцелуя.
— Ага! Невиноватый я, она сама пришла!
126 127
Наталья хватает мой телефон. То, что он звонил, я и не слы-
шал.
— Алло! Его нет рядом. Что варить? А ничего не варить! По-
чему? Я сама варить ему буду!
Она с большим удовольствием отключает телефон, довольно
пялится на меня. Вот тут-то меня пробрало основательно. Нет, я
не боюсь женщин в «агонии». Это так весело! Сейчас мне не хо-
телось веселой сладости. Мне снова хотелось того головокружи-
тельного поцелуя от женщины в серой строгой юбке и блузке цве-
та топленого молока. Но, увы... И юбка, и блузка вместе с их обла-
дательницей скрылись в своем царстве. Я хлебал и хлебал из пу-
стой уже чашки. Кофейная гуща шершавила язык. Я так больше
не могу! Я не могу работать в таких условиях! Чего она хочет от
меня? А что я хочу от нее? Мое онемевшее и полное истомы тело
решительно направилось в сторону Натальиного царства, чтобы
высказать вслух только что возмутившие меня вопросы. С ее тер-
ритории навстречу вылетела клетчатая юбочка прямо мне в лицо.
Это сопровождалось словами:
— И не смей извиняться!
Вот те на... Кто собирался-то! Я, словно получив пощечину, за-
стыл как вкопанный.
— Иди и извинись, — раздался позади меня голос Гордея.
Боже мой, как хорошо, что у меня есть друг! А то я бы превра-
тился в пятнадцатилетнего мальчишку, осмеянного девчонкой, по
которой он сох.
— За что?! Я не знаю за что, Гордеюшка!
— Ни за что. Иди и извинись, а я выйду на минутку, потом сно-
ва зайду, вроде ничего не видел...
— Так ничего и не было, Гордеюшка...
— Перестань махать руками, как ветряная мельница!
— Ах ты, наш начитанный! Можно подумать, что ты видел ве-
тряные мельницы, чтобы меня с ними сравнивать! — Сорвался я,
и это не предвещало ничего хорошего. По знаку зодиака я рыба,
и я люблю истерить, если, конечно, есть повод. Сам процесс ис-
терики становится сладостнее с каждой последующей минутой.
Я нахожу удовольствие пребывать в таком состоянии, потому мне
нельзя начинать истерить. Двадцатого марта! Выходит, она тоже
рыба самого последнего дня! Две рыбы! Дальше следует мой мо-
нолог: — Парикмахерская в последние дни превратилась в сцену
трагикомических действий! Содержание пьесы кто-нибудь из нас
троих знает? Нет! Неизвестность меня пугает. Или мы сейчас все
соберемся на этом диване и выясним все, или я умываю руки и,
как полагается в таких сценах, ухожу по-английски. Ключи при-
несете сами!
Проговаривая этот текст, я шел к дивану, а так как Наталья не
вышла из своего царства, я сорвал куртку и выскочил из своей соб-
ственности, как из чужой.
Да, холодный воздух творит чудеса. В мгновение я стал при-
ходить в себя. Задышал... Кислород прочистил мои мозги. Я хле-
бал этот холодный воздух, как только что кофейную гущу из пу-
стой чашки в своей парикмахерской, которую я впервые, как об-
рел, бросил, как что-то мне ненужное. Это беда. Пришла ревность.
Я смотрел сквозь собственную витрину на собственных друзей и
чего-то ждал. Чего? Чтобы кто-то из них выскочил вслед за мной.
А куда мне убегать от своей собственности?! Только в никуда.
Я прошелся вдоль стены туда, где не было витрины. За кирпичной
кладкой — царство Натальи. А я тут, мерзну... А ей хоть бы что!
В этот момент я вспоминаю, как Гордей пытался вернуться в квар-
тиру Натальи. Меня охватила слабость. Безвольная и обтекающая
все тело слабость. И сам я поплыл, еле переставляя ноги, обратно
в помещение парикмахерской. Гордей, где стоял, там и стоит, лишь
голову повернул в мою сторону.
— Ты чего? — пугается он. — Что у тебя с лицом?
На его вопрос выскакивает Наталья. Ее взгляд пробегает по
мне. Как мне хочется, чтобы она так же, как и Гордей, испугалась
за меня. Кинулась ко мне. Показала этим мне и Гордею, что я ва-
жен ей! Господи! Сделай так, как я хочу! Но она, как и я, тихо, буд-
то без сил, подходит и прислоняется ко мне. Руки ее висят вдоль
тела, мои руки тоже висят вдоль тела. Стоим, словно перетекаем
друг в друга. Я это точно чувствую. Жизненные соки возвращают-
ся ко мне. Огромные лапы Гордея обнимают нас обоих, прижима-
ют к себе, приподнимают над полом и опускают. Теперь мы трое
стоим, обнявшись. Как хорошо мне! Как хорошо нам! И какие мы
маленькие по сравнению с Гордеем!
— Сколько времени, — спрашиваю я.
— Около трех, — отвечает Гордей и продолжает: — Я бы вас
отпустил с работы... Да навыков еще не приобрел, чтобы тебя за-
менить как мастера! Ребятушки вы мои, любимые! Чего так долго-
128 129
то терпели? Да как скрытничали-то! Ни одного намека! Ни взгля-
дом, ни жестом! Хотя нет! Последние дни Лавруша явно стал при-
ударять за тобой. И ты вся нервенная такая стала! И давно у вас
такое безответное притяжение? Колитесь! — могучими лапами он
потряс нас.
А нам так хорошо было в его объятиях! Я даже боялся, что он
нас сейчас отпустит и мы перестанем обниматься. Но Гордей еще
тот Дед Мороз! Это я к тому, что по жизни он часто угадывал мои
желания и торопился их исполнить и порадовать меня. Поэтому он
осторожно, как большую вазу, переместил нас к дивану и усадил.
Только после этого разжал свои лапы. Как выставочный экспонат
в музее, с любовью оглядел нас.
— Я, конечно, не ваш родитель! Но от всей души благослов-
ляю вас! — Он развел руки и шлепнул их о свои бока. — Молод-
цы!
— На что? — девичьим голоском пискнула Наталья.
— На любовь! Дурочка...
— Он меня не любит...
— Правильно! Так он не знает еще об том! Мы с тобой знаем!
Большинство! Голосуем?
Он стоял перед нами и гарцевал, как конь-тяжеловоз. Лишь
хвостом не махал, потому что его нет у него. А так похож! Потер
руки от удовольствия и поднял одну вверх. Наталья тут же завози-
лась в моих объятиях и, высвободив свою руку, подняла ее. Я при-
жался ртом к ее голове. Как вкусно пахнут ее волосы! Ее поднятая
рука вернулась обратно.
Давным-давно видел я черно-белый фильм «Нежность» с На-
хапетовым в главной роли. Уверен, что и вы сейчас улыбнулись,
вспомнив его. В темном зале, в расшатанном кресле сидел юнец,
до краев наполненный именно этим чувством, и смотрел-смотрел...
Долго после не знал, куда деть это чувство, к чему пристроить!
Потому как юность у пацанов предполагает дерзость, смелость и
легкое пренебрежение к женскому полу. Особенно в деревнях да в
глубинке.
— Закрываемся? — прищурился Гордей.
Но за его спиной отрывалась дверь, заходил очередной клиент.
Меня и Наталью, слившихся воедино, он не разглядел за широкой
спиной Гордея. Я поднялся навстречу клиенту абсолютно новым
человеком. Я перевоплотился в «оно».
Чуть ли не вприпрыжку клиент поскакал к креслу, на ходу вру-
чил Гордею свое пальто. Бросил, как на вешалку. Гордей постоял
немного в позе дворецкого, по всей видимости, собираясь швыр-
нуть пальто на диван или обратно клиенту, но передумал и пове-
сил.
— На плечики, пожалуйста... — Клиент в зеркало наблюдал
за ним.
Спина Гордея напряглась и застопорилась у вешалки. Наталья
встала с дивана и перевесила пальто клиента. Повернув голову,
улыбнулась клиенту. Тот благодарно кивнул головой.
— В униформе ваш вышибала смотрелся бы лучше. Сшейте
ему форму! Придумайте сами! Это так увлекательно будет!
— Вы правы. И как я раньше не подумал об этом.
Довольный своей проницательностью клиент расслабился в
кресле.
— Чур, в клеточку! — заявил Гордей.
Клиент насторожился и внимательно вгляделся в него. Тот сде-
лал ему милую мину.
— Вы и без того колоритны! А как вы похожи на Антуана де
Сент-Экзюпери!
— А вы — на розу из «Маленького принца». Читали?
— Спасибо вам! Читал... Тем приятнее слышать!
Видимо, Наталья слегка придушила клиента разовой салфет-
кой у горла.
— Аккуратнее!
— Так она тут же ослабнет.
— Надеюсь...
Сердитым, женоненавистническим взглядом клиент следил за
ее передвижением по парикмахерской.
— Наверное, приятно ощущать и видеть себя таким сильным
и красивым человеком? — Клиент явно не хотел прерывать бесе-
ду с Гордеем.
— А то!
— Я вам завидую.
— А не надо! На кого мы тогда свою силушку-то тратить бу-
дем! — Гордей вошел во вкус беседы.
Клиент егозил задом в кресле и у меня под рукой. Зарделся.
— Это вы мне будете заваривать чай, если я попрошу?
— Могу и я. Может и Наталья.
130 131
— Кто это?
— Вы только что делали ей замечание.
— Ах эта... Пусть будете вы. Мне так приятнее.
— Да без проблем! Не крутите головой, мастеру мешаете.
Большой, сильный, добрый мой друг направился в Натальи-
но царство.
— Как скажете! — послушно согласился клиент и выстрелил
взглядом на себя в зеркало. — Я сегодня не в форме! Зима делает
меня серым... Даже зеленым.
— Больше спать надо. Ночью. Непременно ночью. Дневной
сон не приносит пользы.
Клиент задумался над моими словами.
— Ах, эта ночная жизнь! Вы, наверное, правы... Но все мои
встречи, общение... Все происходит ночью!
— Настаивайте на своем! Будьте жестче с ними!
Клиент выпрямляется. Расправляет свои узенькие плечики под
покрывалом. Разглядывает себя. Сжимает губы. Делает серьезным
взгляд.
— Да! Я должен о себе заботиться!
— Вот именно, — поддакиваю ему.
Клиент заведен не на шутку!
— Нет, все-таки! Мужчины огромные, сильные! Как их только
мамы рожают? По-моему, это невероятное действие! И что-то мне
подсказывает, отвратительное оно, это действие. А? Как вы дума-
ете?
Клиент задирает в мою сторону голову. Я аккуратно возвра-
щаю ее на место.
— Но нам с вами не придется этого делать! Ха-ха-ха...
Клиент подхватывает мой смешок. Он доволен беседой.
Гордей выносит поднос из Натальиного царства и подходит к
нам.
— Как вы любите. Белые почки. Половина дольки лайма и
одна ложечка тростникового сахара.
— Вы душка! Вы прелесть! — Клиент высвобождает бледную
кисть из-под покрывала и тянет ее к подносу. На ней изумительно-
го качества тату в виде розового бутона с зелененьким нежным ли-
стиком на стебле.
— Гордей! Поставьте чашку на рабочий стол. С уголка... Пусть
остынет! — делаю я другу замечание.
Клиент провожает его женским взглядом. Гордей шутя при-
крывает себя подносом сзади. Клиент хрюкает. Ему смешно. Он
понимает намек.
— Он прелесть! Я попробую чаю? Во рту пересохло.
Я убираю свои руки с инструментом от головы клиента.
— У вас мужской коллектив. Зачем вам женщина?
— Чтобы подчеркнуть свою мужественность.
— Как правильно! Как правильно!
От таких клиентов отходить нельзя ни на минуту. Он привязы-
вается ко мне с первого шага. Он требует к себе внимания, пони-
мания его проблем. Такой клиент нежен, вездесущ, как белочка.
Только надо, не шевелясь, держать руку с орешками, а то убежит к
другому парикмахеру.
— Ну вот и все! Вы довольны? — Я делаю шаг от кресла.
Клиент давнишний, мне как мастеру доверяет, но для пущей
важности ему необходимо сделать замечание, и сейчас оно после-
дует.
— Хохолок чуть короче сделайте, чтобы стоял под лаком на
макушке дольше.
Я щелкаю несколько раз ножницами над указанным местом, не
касаясь волос.
— Вот так лучше. Спасибо. — Клиент расплачивается. — Это
для вашей охраны, за чай. Передайте ему привет, — он кладет пару
сотенных у чашки с остатками чая.
Наталья не выходит проводить клиента. Она знает его и его
пристрастия как облупленного. При воспоминании о ней слад-
ко щемит сердце. Выходит, тлело-тлело и вспыхнуло! Это у нее...
У меня, я точно знаю, ничего не тлело. Просто вспыхнуло. Какое
там, занялось пламенем! Ну что ж... Гори-гори ясно, чтобы не по-
гасло!
— Куда снова исчез Гордей? — немного стесняясь и напуская
на себя деловой вид, спрашиваю я вышедшую из своего царства
Наталью. Сердце от одного ее вида учащает ритм. Она не отвеча-
ет. Мы оба смотрим на улицу. Клиент уселся в машину и уехал.
Наталья тут же кладет свою голову мне на плечо со спины. Жен-
щина не тискает меня, не обнимает, не прижимается ко мне. Одна
только голова на плече и тело совсем рядом. Замирает. Я же сду-
ваю феном с рабочего столика и кресла мелкие волоски. От этого
ее голова перекатывается у меня по спине. Приятно до головокру-
132 133
жения. Странно, но у меня нет слов, и я не хочу ничего говорить.
Хочу только ощущать ее прикосновения. Надо заметить, и Наталья
немногословна. Ей это совсем не свойственно. Медлительная вся
такая стала, как пава.
— Скоро узнаем, ведь он грозился ночевать у тебя.
Она отходит и садится на диван. Смотрит в почти потемнев-
шее окно. Я зажигаю светящееся дерево. Под ним стоит старушка.
Да-да, та самая старушка!
Я беру куртку и выхожу из парикмахерской. За мной тенью
шмыгнула и Наталья, надев на себя свою коротенькую шубку.
— Добрый вечер. Я только что столкнулась с вашим другом в
обувном магазине.
— Добрый вечер. В обувном? Что ему там делать?
— А я к вам... Вот! Берет, шарф и варежки. Берет на подклад-
ке... Вот тут тесемочки, если будет мал, распустите, если велик,
стянете по голове.
— Как же вы успели? А ваше зрение? А та женщина, что этим
занимается?
— Нет ее больше... И не будем говорить об этом.
— Откуда эти вещи?
— Она мне дарила. Когда-то... Видите, и рисунок совсем дру-
гой, и резинка об лоб шире. Пух другого совсем оттенка.
— Зачем вы это делаете? Память же!
— У вас время есть и носить, и помнить. У меня оно ограниче-
но... Практически нет уже.
— Зря вы так!
— Как? Это моя действительность, и о ней я говорю и беспо-
коюсь. Еще о вас немного беспокоюсь. Понравились вы мне. Не
встретила я в жизни мужчину, который хотел бы надеть на меня
берет и варежки. Это она? — Старушка заглядывает за мое плечо,
где совсем по-детски прячется от ее глаз Наталья.
— Она.
— Вам повезло, девушка.
— Да, не такая уж и девушка...
— По сравнению со мной вы девчонка.
— Так это мне? — доходит до Натальи.
— Это вам от вашего мужчины.
Старушка передает все предметы Наталье. Я взглянул на ва-
режки, и сердце больно резануло. Они были на резинке между со-
бой. Резинка спрятана в тонкий матерчатый чехольчик, простро-
ченный трубочкой. В памяти мелькнула та же конструкция в ма-
мином пальто с каракулевым воротником. Из рукава — в рукав.
Смешно болтаются, но надежно прикреплены, не потеряются.
— Ты заказывал для меня все это? Я сейчас! — Не дождав-
шись ответа, Наталья убегает в парикмахерскую.
— Вы доставили мне море удовольствия. Я думал о вас. Много
думал. Сейчас мы зайдем ко мне в парикмахерскую.
— Денег я не возьму. Пусть это будет память обо мне.
— Пусть! Пусть так и будет. Разве вам не хочется зайти ко мне
в гости? Мы даже не знакомы. Как вас зовут?
— Екатерина Владимировна.
— Я Лавр.
— Лаврентий?
— Да. Я Лаврентий. Правда, редкое имя? — Я вел женщину по
ступеням к двери.
— Для меня нет. У меня муж Лаврентий и сын Лаврентий.
Обоих уже нет.
Я застыл. Холодом повеяло от руки пожилой женщины. Оста-
новилась и женщина. Дверь парикмахерской распахивается, и вы-
скакивает девчонка Наталья, облаченная в пуховые вещицы. И так
ей хорошо! Так идет ей! Помолодела лет на десять.
— Я же говорила, девчонка совсем, — говорит женщина и от-
пускает мою руку. — Пойду я. Надо мне так. Обещаю зайти к вам.
— Не обманете? — Мне хочется снова держать ее за руку. —
Вы столько для меня сделали! Вы даже не знаете, сколько!
Тоска по матери, как в детстве, на жесткой сетке металличе-
ской кровати в пионерском лагере, стала душить меня солены-
ми слезами. Они текли, а я слизывал их на морозе, чтобы никто
не увидел их. Потому что они мои и ничьи больше. Слизывал и
смотрел в спину уходящего от меня и, похоже, из жизни человека.
Страшное предположение, но я почувствовал это. Сорвался с ме-
ста и догнал старушку. Ни слова не говоря, остановил такси, уса-
дил в него женщину, расцеловал ей руки, заплатил водителю и за-
хлопнул дверцу машины.
— Обязательно зайдите ко мне.
— Обязательно зайду.
Я махал рукой. Она просто смотрела. Бывают же такие вот со-
впадения! Я имею в виду имена.
134 135
В парикмахерской меня встретил Гордей с довольным выраже-
нием на лице.
Наталья стояла в пуховых вещах и почему-то в тапочках.
В обычных комнатных тапочках. Нет, необычных. В новых тапоч-
ках из серого атласа, на танкетке и с серебристым пушком впе-
реди.
— Как тебе?
— Что именно?
— Тапочки.
— Где ты их взяла? Ты сегодня, как фокусник, вытаскивающий
вещи, которых у него не было, из шляпы.
— Ты тоже.
Она крутит на пальце берет. Она счастлива. Она сама на себя
не похожа.
Я проглатываю, проталкиваю ком в горле и улыбаюсь своей
женщине. Представляете! У меня есть счастливая женщина!
— Гордей мне подарил.
Наталья крутнулась в новых тапках.
— И не стучат по полу. Смотри! Для меня это самое глав-
ное — чтобы не стучали. — Она проходит мимо меня, специаль-
но топая ногами.
— Как ты посмел дарить подарки моей женщине? — Я шутил.
Как мог, старался скрыть нахлынувшую тоску по матери.
На этих словах Наталья оказывается у меня на коленях. Сла-
ва богу, я успел присесть на диван. Да она тяжеленькая у меня!
При слове «у меня» меня посещает счастье. Оказывается, оно та-
кое простое! Какого же ежа мы так заморачивались с женщинами?
Ах да, ритуал... Да ну его! Надо поделиться с Гордеем. Думаю я
все это, а глаза мои любуются Натальей и довольной миной друга.
— Зачем моей Наталье в парикмахерской тапки? Женщина и
на работе всегда останется женщиной.
При слове «моей» Наталья соскочила с колен и уставилась на
Гордея. Явно, что ответ должен давать он.
— Так ей не в чем ходить у тебя в квартире. Не кататься же ей
в моих носках.
Наступила пауза. Лицо Гордея вытягивалось. Наталья делала
вид, что чем-то занята, но сама превратилась в одно большое ухо.
Выглядела она, как попугай. На руках варежки с резинкой через
шею, на голове берет, шарф вокруг шеи, и на ногах тапочки с бу-
боном.
— В таком случае это должен был сделать я, а не ты, Гордей. —
Наслаждаясь их смущением, я мысленно обозвал себя садистом.
— Поторопился, друг! Прости...
— Без тапочек она могла и обойтись на первый день, а вот без
зубной щетки никак нельзя.
Наталья повисает на могучей шее Гордея без каких-либо ком-
ментариев по поводу моего ответа. Правда, звук радости, напоми-
нающий слово «ура», уши мои слышат.
— Ну что это такое?! Моя женщина принимает от мужчин по-
дарки, виснет у них на шее!
Гордей поднимает Наталью на руки и приносит ее мне на ди-
ван. Мы усаживаемся перед витриной и выключаем свет. У светя-
щегося дерева стоит старушка. Я выскакиваю из парикмахерской.
Там никого нет. Люди идут. Люди разные, но старушки нет. Я воз-
вращаюсь.
— Что с тобой? — спрашивает Гордей.
— Со мной вы! Сегодня мое счастье в новых тапках пометит
свою новую территорию. Как тебе эта идея?
Наталья кивает головой. Теперь ее очередь слизывать слезы со
своих щек. Но это ненадолго. Во мне нет чувства восторга, трепе-
та, предвкушения нового, неизведанного. Полный штиль. Что, ин-
тересно, чувствует Наталья? Я скосил глаза. Она строго смотрит
перед собой. Время посиделок прошло. Гуськом выходим из па-
рикмахерской. Моя женщина держится за мою руку. Ее сумку не-
сет Гордей. Тапки в коробке она прижимает к груди. Видно, тоже
думает, как это у нас все будет? Я сегодня буду спать с Натальей.
Кто бы мог подумать!
Гордей мельтешит перед глазами, жестикулирует, что-то гово-
рит, смеется. А куда он, простите за выражение, прется?!
— Мы идем к тебе.
— Думаешь, «мы» уместно в свете новых событий?
Гордей останавливается.
— Ой! Ребята, простите! Я так рад за вас, что не подумал...
— Я без него к тебе не пойду.
Я и Гордей смотрим на Наталью. Долго смотрим. Она молчит
и ничего не добавляет.
136 137
— Наташа! А зачем тебе два мужика, причем два друга, в но-
вой квартире и в новых тапках? — спрашиваю я и начинаю чув-
ствовать, что Гордей и мне нужен. Даже не представляю, как я
буду себя вести с ней. С ходу от двери целоваться? Или оставить
это на более позднее время? Но сейчас у меня нет желания с ней
целоваться. Вдруг и в позднее время ничего не возникнет?! Меня
пробирает страх. Мужской страх.
— Гордей! Я пошутил. Ну как без тебя? Такое событие вроде
у нас...
— Именно... Вроде. Гордей вот даже тапки купил мне...
Вот и приоткрылась завеса, и светло стало в голове.
— Екатерина Владимировна наш свидетель. Как в загсе. Даже
с подарком пришла. Та старушка... Да отдай ты эти тапки Гордею.
Он их купил, пусть и несет.
Все вернулось ко мне. Я стал прижимать к себе Наталью, как
парень прижимает девочку в подворотне, чтобы спрятать от люд-
ских глаз непонятные, еще острые желания внутри себя.
— Мы едем в салон. В меховой салон. Наверняка ты знаешь
такой, и там давно висит то, что тебе нравится. Вези нас, моя жен-
щина!
Гордей быстро сообразил и остановил такси. В салоне маши-
ны тело Натальи вызывало во мне те же чувства, что я испыты-
вал днем. Сама же она, подняв подбородок, не сводила глаз с мо-
его лица. Гордей все время оборачивался на нас, и лицо его свети-
лось восторгом.
— Я давно заметил, что между вами ниточки протянулись. Как
щупальца! — бубнил он.
— Да ты что?! — с небольшим сарказмом удивился я, вспом-
нив его протянутую к дверной ручке квартиры Натальи лапу, и
чуть не ляпнул про это вслух. Мы посмотрели друг на друга. Гор-
дей подумал об этом же.
— То не в счет...
— По рукам!
Мы хлопнули руку об руку.
Счастливая женщина, а она обязательно сейчас счастливая,
скромно жалась ко мне. Сами подумайте! Часто ли вас везли по-
купать норковую шубу или вы кого-то? Какая она маленькая! На
работе я воспринимал ее более крупной. Сейчас я ощущал себя
мужчиной в пальто горчичного цвета, дорогом пальто свободного
покроя. Уже в магазине, переступив порог, я все-таки немного ис-
пугался. Сколько будет стоить выбор моей женщины?
— Вы работаете через терминал? — спросил я пробегающую
мимо с ворохом шуб к примерочным кабинкам девушку-продавца.
— Вся информация на кассе.
— То, что вас интересует, у нас есть, — раздалось у меня за
ухом. Голос грудной, низкий и бархатный.
Оборачиваюсь. Первое впечатление от увиденного — крупная
пантера поставила себя на высокие каблуки и затянула кожаным
корсетом. Цвет кожи у женщины был неестественно темным.
— Сразу вижу мужчин, которые оплачивают покупку. Чув-
ствую их за версту.
— Позвольте вам не поверить. Мы стоим рядом... Я спросил
о форме оплаты. Вы слышали. — Во мне тут же включился меха-
низм обольщения. Винить меня сильно нельзя. Он включался на
протяжении многих лет в выходные дни и обязательно в вечернее
время. А сейчас вечер, и сегодня воскресенье. Передо мной незна-
комая женщина. Странная женщина. Но это и раздувает угли.
Как бы не слыша, она обошла вокруг меня и облокотилась на
прилавок, отчего еще больше стала напоминать хищное животное.
Я оглядел ее. Кажется, ее странность чересчур странная. Нарочи-
тая. И слишком уж эта женщина крепкая в своем костяке. Я решил
идти к друзьям.
— Оставьте их... С ним она выберет именно то, что хочет, а с
вами нет. — Она потянулась пружинистым телом в мою сторону.
По ней можно было изучать мышечную структуру человека. На-
верное, из спортивного зала не выходит. Сколько ей лет?
— Но ее мужчина я.
— Я знаю. Потому и задерживаю вас. Женщина всегда смуща-
ется «кошелька». Вы — «кошелек». В вашем присутствии в силу
природной скромности она сделает безликую, средней категории
покупку. Будет носить эту шубу, а мечтать совсем о другой вещи-
це. Разоритесь один раз... Зато рядом с вами будет удовлетворен-
ный человек.
В женщине-пантере было много притягивающего и отталкива-
ющего одновременно, но советы ее были мудрые. На лице много
косметики. Так много, что ее слой дал мелкие трещинки над верх-
ней губой. Передо мной стоял мужчина. Несомненно!
— Я соглашусь с вами. И благодарю за совет.
138 139
Я вновь почувствовал себя мужчиной в дорогом пальто гор-
чичного цвета. Я покупал женщине шубу!
— В таком случае, что делать мне?
— Мы посетим отдел мужских пальто... Вам обязательно там
что-то приглянется! — Женщина выпрямилась. Грубая, выпячен-
ная красота была во всем. — Представьте себе... Завтра ваша жен-
щина наденет новую шубку. Представили? — Глаза хищника ко-
ротко посмотрели на меня. Она шла впереди меня. — А рядом с
ней вы. На вас все та же курточка... — Пантера поворачивает го-
лову и смотрит на мою курточку. Мимоходом она отдает короткое
распоряжение продавцу. Та ринулась в сторону моих друзей.
— Мы пришли. — Жест рукой приглашал меня к осмотру.
Мужские пальто на плечиках и вешалках. Много пальто.
В основном серые, черные тона.
— Я бы предпочел цвет горчицы, тростника... Слива. Жела-
тельно темная.
Раздались хлопки. Пантера хлопала в ладоши. Что за фести-
валь?! Я окинул ее взглядом как можно строже.
— Ваши предпочтения заслуживают аплодисментов. Я ска-
жу вам правду. Вы не доросли еще до этих цветов, и дело не в
возрасте. Вы по своей внутренней сути — мальчишка. Лет пять я
советую вам носить пальто спокойных оттенков. Например, это,
с легким оттенком фиолетового. Если ваш внутренний мир еще
плещет плавниками, то внешний окрас должен быть спокойным.
Перестанете плескаться в мире быстрых удовольствий, наденете
на себя пальто горчичного цвета, и вы сами почувствуете, когда
вам это будет нужно. Сейчас нет! — Пантера уже держала в руках
пальто. — Обратите внимание! Ворот пальто формы клубного пид-
жака, с отстрочкой грубой фиолетовой нитью. Темно-фиолетовые
пуговицы. Шикарная вещь! Фиолетовый шарф мы вам найдем, и
он будет подарком от нашего магазина. Завтра вы будете соответ-
ствовать своей женщине.
Я взял пальто и проследовал в примерочную кабинку. Снял
куртку. Надел пальто. Пантера, не спрашивая размера, дала имен-
но то пальто, которое село на мне, как на последней примерке у
портного в Одессе. Я помню это ощущение. Когда-то мне шили
школьную форму. Зеркало отразило меня в новом обличье. Оно
мне понравилось. Я перестал выглядеть взрослым мальчиком.
Мужчина средних лет, с достатком, спокойный и уверенный в себе
смотрел на меня из зеркала.
— Вы не хотите выйти?
Да, я хотел выйти к Пантере, хотел идти к Наталье. Я даже ви-
дел себя ее глазами. И нравился себе и ей.
— Позвольте, — спортивные руки Пантеры уложили мягкую
и теплую ткань фиолетового цвета в серую крапинку вокруг моей
шеи. Восторг! Если бы не явные признаки мужской принадлежно-
сти, я бы расцеловал Пантере руки. Представил себе это. Нет, на-
верное, не расцеловал бы...
— Я себе нравлюсь.
— Вы себе нравитесь.
Это мы сказали с Пантерой одновременно и рассмеялись. Мо-
жет быть, она и не мужчина? Бывают же огрехи в природе!
— Да. Я схожу и покажусь друзьям.
Без слов Пантера отступила в сторону и лениво распласта-
лась на диванчике, обивка которого имитировала шкуру леопар-
да. Она была с добычей и сытая. Кажется, она даже урчала от удо-
вольствия. Что значит уметь работать с клиентом! Чувствовать его
всем своим звериным нутром. В этом смысле и у меня проскаки-
вают такие же способности в своем деле.
Я шел к ним, а мои друзья смотрели на меня. Я видел краси-
вую, не побоюсь этого слова, женщину с шиком. На ней была шуб-
ка из норки темно-коричного цвета, с круглым, почти школьным
воротником. Меха было много, и он свободно колыхался вокруг ее
тела, отливая коньячным блеском. Берет на ней славно так соче-
тался с шубой. Варежки смешно свисали из рукавов. Все эти вещи
делали ее забавной и милой, но в то же время все выглядело доро-
го. Как она меня видит?
Наталья закрыла рот ладошкой. Глаза ее говорили о том, что
она готова была упасть к моим ногам.
— Лавруша! Как тебе хорошо! Ты такой... Ты такой...
Гордей хлопает меня по плечу.
— Да наш он все равно! А ты его и наша. Встаньте рядом, я
вас щелкну на телефон. Как быстро тебя оприходовали! Не взду-
май отказываться! Обязательно бери! Такие перемены в тебе... не-
бывалые.
— Если денег хватит!
— Я добавлю в качестве свадебного подарка.
140 141
Наталья нырнула Гордею под мышку.
— Лавр, она в этой шубе, как котенок, мягонькая.
— Ты там особо руки не распускай! Товар не твой!
Постояли, искрясь радостью перемен и обновок.
— Ну что? Попытаемся расплатиться?
— Может, не надо? — прошептала Наталья.
Я сделал вид, что не слышал, и взял ее под руку. Меха много, и
Наталья как бы завернута в него, но толстой не выглядит. Мне она
сейчас очень нравилась.
— Можно мне в ней пойти?
— Иди.
Мы сгрудились у кассы, и, конечно, денег не хватило. Не силь-
но много, но не хватило.
Появилась Пантера. Гордей остолбенел. Глаза его медленно
бродили по отдельным частям ее тела. Пантере это нравилось. Ее
ужимки были неторопливы, потому вульгарно не выглядели. По
всей видимости, и Гордей произвел на нее впечатление.
— Не хватает? Ничего страшного...
Наталья поспешно стала расстегивать потайные крючки на
шубке. В это время подошла девушка-продавец с Натальиной
шубкой в пакете.
— Одежда покупателя, в которой он пришел к нам.
Пантера расправляет и рассматривает короткую шубку Ната-
льи.
— Абсолютно новая вещь. Я, кажется, помню ее. Не ваша
вещь, в смысле — не для вас. Я ее продам с небольшой уценкой и
даже знаю кому. — Она еще раз оценивающе смотрит на Гордея.
У большого дяденьки покраснели уши. — Разницу верну. Оставь-
те телефон вот этого великана.
Пантера благосклонно проводит одним пальцем по рукаву Гор-
дея снизу вверх. Только она одна наблюдает за своим жестом с по-
луоткрытым ртом. Гордей смотрит прямо перед собой.
Иду на выручку другу и беру руку Пантеры, исследующую фи-
гуру Гордея, и целую выше кисти. Смог! Оказывается, смог!
— Милочка! Я обрежу с ваших вещей этикетки. Спасибо за по-
купку.
— Это вам спасибо! — Наталья всем телом подается в ее сто-
рону.
— Вот этого никогда не делайте в присутствии мужчин! Сдер-
живайте себя. Это совет. От меня.
— Не буду! — послушной школьницей отвечает ей Наталья.
Пантера чуть сторонится ее.
— Вам достался цветок. Берегите его, — говорит она мне, но
смотрит на Гордея. — Надеюсь услышать ваш голос.
— Я с ними, — произносит Гордей. Ну до чего красноречив
мой товарищ!
— Со мной остаться не хотите? — совершенно четко, громко,
не стесняясь, спрашивает его Пантера.
— Мне нужен всего день, чтобы обдумать ваше предложение.
Эх, как завернул друг с ответом!
— Тогда до послезавтра?
Странный ответ Гордея ничуть не смутил женщину.
— До послезавтра.
Пантера отбирает у второй девушки-продавца пакет с моей
курткой и лично вручает его мне. В ответ я вручаю ей свою визит-
ку. Белоснежный прямоугольник в золотой рамке, лавровый венок
по центру и короткое слово «Лавр» золотыми буквами. С обратной
стороны мои координаты.
Не дождавшись от Гордея каких-либо знаков внимания, Пан-
тера обращает свой взор на Наталью. Та воротит голову в сторо-
ну зеркала у нее за спиной и совершенно безучастна к разговору.
— Милочка! Это я вам говорю...
— Да-да! Я слушаю вас.
— Тайна должна быть в женщине... И еще, мех любит холод.
— Поняла. Сейчас зима как раз!
Пантера смотрит на Наталью, как на издохшую мышь.
— Прошу внимания! Вы же не будете в шубе кататься полдня
на лыжах?
— Что вы! Конечно нет!
Наталья разглядывала длину рукава. Он как раз закрывает по-
ловину кисти руки.
— Я же говорила вам, что осчастливите свою женщину толь-
ко ее свободным выбором... Я права? — Глазами она указывала на
Наталью. — Милочка!
Наталья выпрямилась и уставилась на говорящую Пантеру.
— Очень коротко! Приходишь домой и вешаешь шубу на бал-
кон. На всю ночь. И если в ней нет надобности днем, пусть она там
и висит в тени. Не на солнце.
— Зачем?
142 143
— Очень своевременный вопрос. Мех любит холод. Низкая
температура сохраняет его блеск и оставшуюся жирность на коже
под мехом.
— Кожа под мехом жирная?
— Этого вам запоминать не надо. Только одно. Пришла домой,
шубу на балкон!
— А летом? — осведомился я.
— В шкафу, без каких-либо мешков для хранения. И не вти-
скивайте ее между другими вещами! Пусть мех не соприкасается с
ними. В квартирах сейчас кондиционеры, ей будет там комфортно.
— Вы кладезь знаний.
— Это так. А-а? — Глаза Пантеры исследуют лицо Гордея.
— Я должен отвезти друзей домой. У них сегодня семейное со-
бытие, — отвечает ей Гордей.
— Поняла. Поздравляю, — она наклоняет голову и тут же под-
нимает ее. — До послезавтра.
Сия фраза адресована Гордею. Тот, как и она, склоняет голо-
ву. Я веду шубу с Натальей к выходу из магазина, отошли уже при-
лично от прилавка, но сзади слышится голос Пантеры.
— Одну минутку!
Все поворачиваются к ней.
Вот тут Пантера делает выход во всей своей красе. Ее заинте-
ресовали вязаные вещи из пуха на Наталье. Но даже эту ситуацию
она обыгрывает в выгодном для себя свете. Как она шла! Наталья
спряталась за мою спину. Гордей ушел в себя. И только я один лю-
бовался звериной поступью. Как много в нас от животных — дух
захватило.
— Прелесть! Какая прелесть! Я так была занята решением ва-
ших проблем, что не заметила этой красоты на вас.
Пантера прямо-таки скукожилась возле Натальи. Преврати-
лась в маленькую восхищенную женщину. Да кто же она? Некра-
сиво сгорбив плечи и согнув ноги на высоких каблуках в коленях,
она с нежностью перебирала пуховое кружево на ее шее, трогала
рукавички.
— Как смешно! Откуда это у вас?
— Подарок бабушки.
— Бабушка! Это что-то сказочное!
— Нет, бабушка настоящая.
Пантеру раздражает Наталья. Это видно по вновь появивше-
муся выражению на ее лице.
— Забыла об этом, дорогая! — голосом учителя произносит
пантера и выпрямляется, но желание иметь такие же вещи застав-
ляет ее снова скукожиться.
— Мне хочется иметь такое же. Это возможно?
Наталья смотрит выше лба Пантеры. Она, как и я, не может
представить это высокое и мощное тело с пуховым беретом на го-
лове. Да и можно ли добыть еще один комплект, она не знает.
Наталья растерянно смотрит на меня.
— Я не могу вам подарить их... Мне их сегодня самой подари-
ли...
— Ах ты моя прелесть! Вам достался цветок! Я уже говорила
вам об этом. Ничего вашего мне не надо. Если бабушка хочет за-
работать, то я хорошо заплачу сказочной бабушке за эти сказоч-
ные вещи.
— Давайте сделаем так. Мы узнаем и ответ дадим послезав-
тра. — Гордей в полном смысле этого слова потащил нас к выходу.
Как я ему за это благодарен! И тут Наталья задает вопрос:
— Зачем они вам?
Я даже не успел испугаться.
— Дочери, — совершенно простодушно отозвался человек-
пантера.
Гордей вытаскивает нас на улицу. Холодный воздух знает, что
с нами делать, и нам становится весело и легко. Я красив! На-
талья — необыкновенно красива! О Гордее говорить не приходит-
ся! Он отвечает всем вкусам и требованиям женщин, причем всег-
да и везде. Любых женщин! Мы шагаем в ногу. Правой! Правой!
— Гордей? Почему все женщины этого города у твоих ног?
— Потому что я люблю их, примерно так, как только что этот
хищник влюбился в пуховые вещи Натальи. И ты не прав. Не все.
Даже думал над этим... Флюиды!
Наталья под моей рукой мягкая и теплая. Я смотрю на ее коле-
ни. Их нет, они под полами шубы. Хорошо! Смотреть никто не бу-
дет. Будут видеть только шубу.
На такси мы подъезжаем к моему дому. Наталья продолжает
сидеть.
— Наталья!
144 145
Она вскидывает голову и становится ясно, что человек дремал.
Гордей вновь садится в салон.
— Отдыхайте. День-то какой был! Я поехал домой. — Он на-
зывает адрес.
Кладу руку на крышу машины.
— Паука съел котик.
Гордей понял сразу.
— У тебя нет котика, — с подозрением в голосе говорит он.
— Он сам зашел и уже ушел.
— Он чей-то?
— Не знаю... Честно, не знаю. Открыл дверь пофлиртовать с
девушкой у лифта, он и зашел ко мне.
Подумать только. Вчера вечером я флиртовал с девушкой у
лифта. Сегодня я иду домой с собственной женщиной!
— Завтра поговорим, — сказал Гордей, а я словно услышал
строгий голос своего отца.
Пакет со своей курткой я забыл в машине. Она уехала вместе с
Гордеем. В лифте я снова любовался Натальей в новой шубе и но-
вом головном уборе. Она слабо улыбалась мне и ни о чем не раз-
говаривала, и мне не хотелось. Дверь лифта открылась, и Наталья
присела на пол.
— Глазоньки мои красивые, глазоньки мои бедненькие!
Вчерашний котик оказался на ее руках. Вверх лапками лежал
на рукавах из норки и гипнотизировал Наталью глазками. Я до-
стал ключи и открывал дверь.
— Ты аккуратней с ним! Подъездный же... Шуба новая совсем.
— Мех не берет на себя грязь, а мусор можно стряхнуть! Прав-
да, маленький?
— Наталья! Ты куда с ним?
Наталья остановилась.
— Тебе он не нравится?
— Он может быть соседским. Ты не подумала?
— Так спроси! Всего-то две двери!
— Ты же спать хотела?
— Да, очень...
— Брось...
— Тогда я совсем не усну. Пусть он будет моим приданым.
Толкнув дверь, я провел Наталью вместе с котиком в квартиру.
Котик все так же лежал на норковых рукавах шубы с задран-
ными вверх лапками и выглядел вполне сытым и довольным.
— Уверен, он чей-то...
— Узнаем — отдадим.
Не сговариваясь, мы выбрали для новых вещей плечики, пове-
сили, расправили и отправили их в шкаф.
— Тебе же сказали: на балкон.
— Жалко. Пусть сегодня будет со мной.
— Сегодня все с тобой! И я, и котик, и шуба.
— Да... Жаль, мама не узнает об этом, — Наталья хлюпнула
носом.
У нее, как и у меня, нет мамы. Я прислонился к двери в ван-
ную комнату.
— Давай разую. — И съехал к ногам Натальи.
— Ты всегда так будешь меня баловать?
— Больше у меня никого нет. И вообще, ты понимаешь, какой
серьезный шаг сегодня мы сделали?
— Понимаю. Сумма серьезная. Я так счастлива!
Снизу лицо Натальи не выглядело таким. Я усмехнулся. Жен-
щина!
— Где тапки Гордея? — Наталья вертит головой. Зазвонил мой
телефон. Когда же этот день закончится?
— Дверь открой. Я тапки принес.
Открыл дверь. Никого нет. Пакет с курткой и тапками стоит
прямо на полу лестничной площадки. Тут же вынимаю вещи, а па-
кет швыряю в сторону мусоропровода.
Наталья начинает раздеваться. Вещи складывает в ноги на уже
откинутое покрывало.
— Дай что-нибудь котику, если не лень.
— Да он и не просит.
Я тоже с другой стороны кровати снимаю с себя вещи.
— У меня нет сил даже подумать о ванной.
— Аналогично.
— Тебе все равно, с какой стороны ты будешь спать?
— Нет. Не знаю. Завтра решим.
Ее дыхание тут же становится глубоким, затем ровным и ти-
хим. Мое, наверное, тоже, потому что я не помню ничего об этом.
Проходит полчаса. Это я увидел на сове, когда проснулся от
Натальиного голоса.
146 147
— Лавруш!
— Чего тебе?
В моей спальне даже глаз не надо открывать, настолько плот-
ные шторы. Я их и не открываю.
— Ущипни меня.
— Это еще зачем?
— Надо.
— Да пожалуйста.
Мы снова погружаемся в сон. Мне приснилось стадо слонов,
жаждущих меня растоптать.


Глава пятая


Утром выясняется, что котик скакал по нам спящим — вид-
ны вмятины на постельном белье. Снова утро! Так будет всю
нашу жизнь. Сова не звонила, потому что ее никто не заводил. По-
недельник. Это мой выходной. Сознание сразу же напоминает мне,
что я не один, и я рад. Лежу и прислушиваюсь. Шторы проблески-
вают солнечным светом настолько, что можно сказать с уверенно-
стью — полдень. На шторах раскачивается котик. Вот шкода! Все
равно выкину! За моей спиной кровать начинает колыхаться. Это
Наталья тихо встает и быстрым шагом на цыпочках подкрадыва-
ется к котику, хватает его за шкирку и выходит с ним из комнаты.
Я перекатываюсь на спину и наблюдаю за ней. Она, немного по-
возившись с замком, открывает входную дверь и выкидывает ко-
тика на лестничную площадку. Вот и пойми женщин. Слышу, как
она снова подходит к окну, с надутыми губами, злая на котика, рас-
сматривает ткань штор на предмет затяжек. Оправила их.
— Привет! — говорю я, и на меня валится много счастья, сме-
ха, воркотни и возни. Слово «возня» стоит в предложении послед-
ним и предполагает то, о чем я умолчу.
— Бедный Гордей! Он сейчас один!
— Чтобы я больше не слышал в постели чужие мужские име-
на!
— Гордеюшка не чужой! Он мне тапки купил.
— А ты в них пошла и выкинула котенка на лестничную пло-
щадку.
Наталья лежит под одеялом, привалившись ко мне всей дли-
ной своего тела.
— Я его наказала.
— А он и понял...
— Ты же понял!
— Сравнила меня с котенком?
— Да они такие же, как и мы!
— По-твоему, я лазаю по шторам.
Мы смеемся.
— Что делает шуба в спальне?
— Утром я ходила писать и не удержалась. Гладила ее. — Она
показала мне, как это делала.
Я смотрел на ее руку, на переливающийся мех норки. Прилич-
ная сумма денег просто так лежит у кровати. М-да! Причем моя
сумма, стихийно потраченная на мою женщину. Я начинаю вкла-
дывать деньги в свою женщину. Значит, она действительно моя.
— Вчера не зашли на кухню и не поставили то, что приготови-
ла домработница, в холодильник.
— Сейчас не лето. Не пропадет.
— Встаем?
— Встаем.
— А кофе в постель? — спрашиваю я ее.
Наталья морщит носик.
— Я не люблю кофе. Запах люблю! Иногда просто так завари-
ваю в своем царстве, чтобы перебить запахи чужаков.
— Хочу попросить тебя больше не клянчить чаевые у клиен-
тов. У тебя есть я, твой мужчина, было бы неплохо, чтобы ты в
мягкой форме дала понять это всем.
— Тебе помешают лишние деньги? Можно завтра будет по-
следний день с чаевыми? Хочу подарить тебе что-то, а денег нет
совсем, и до зарплаты еще далеко.
— Наталья! Какая зарплата?! О чем ты?
— Дома сидеть я не буду!
— И не сиди. Все будет по-старому. Могу даже платить тебе,
как и платил раньше. У женщины должны быть карманные деньги.
— Ура! А вдруг они сами будут оставлять?
— Ты меня не слушаешь?
— Слушаю.
148 149
— Я просил тебя в мягкой форме дать понять клиентам, что
мы с тобой вместе.
— Ты разрешаешь мне это?!
Удивления столько, как будто сказали ей об этом только что.
Что тут скажешь? Буду привыкать.
Наталья вскакивает:
— Чур, я первая!
И летит в направлении ванной комнаты, будто я за ней гонюсь.
Сколько шума! О, господи! Рот мой улыбается, и я возвра-
щаюсь обратно под одеяло, в его тепло. Красив мех на шубе. Но
и дорог! Выпростав руку из-под одеяла, я глажу его. Вспомина-
лась владелица мехового салона. Умная, до отвращения красивая,
вздорная и манкая. Как так бывает? А Наталья? Почему она не ро-
дила? Вопрос, решающийся двоими. Выходит, она не жила вдво-
ем? Меня это не должно интересовать. У самого нет ребенка и не
было семьи. А ей не поздно рожать? А почему это мне интересно?
Ответ ясен. Пора обзаводиться ребенком. Девочкой... Почему не
мальчик? Хватит с меня и Гордея.
Справка для тех, кто читает эту историю. Гордей, вы не пове-
рите, работает машинистом. Он водит поезда в метро. И ему это
страшно нравится. Мне тоже. Как вы знаете, сейчас у него отпуск,
и он пытается овладеть навыками профессии мужского парик-
махера. Прошлый отпуск он провел в кустарной мастерской са-
модельных кукол — настолько его поразило, что их можно сде-
лать самому, что все они в платьях, повторяющих последние кол-
лекции какого-то модельера. Всего два дня он провел в той ма-
стерской. Девочки-школьницы, приходящие туда на мастер-класс,
высмеяли его, и он ушел. На другой день они нашли его и попро-
сили прощения. Теперь мой Гордей удивляет женщин куклами,
сделанными своими руками. И поверьте, ни одна не осталась рав-
нодушной. В позапрошлый отпуск он изучал плавание с аквалан-
гом. Возвращался с красными глазами. Кажется, это ему не понра-
вилось. Живет он в квартире мамы, как когда-то и я жил. Ее уже
нет. Так получилось, что у каждого из нас рано умерла мама. Куда
делись папы? Не знаю еще, как у Натальи, но наши с Гордеем папы
живут во втором браке. Живут подозрительно одинаково, потому,
разглядывая эти браки со стороны, мы с Гордеем до сих пор не же-
наты. Правда, я выкинул вчера номер, какой, вы знаете. Если это
приведет к созданию семьи, то будет правильным результатом.
— Ты все лежишь? — Наталья вернулась из ванной в моем ха-
лате. Грустно уселась на край кровати. — У меня нет с собой смен-
ных чистых трусиков. Они все у меня дома.
— Съездим и заберем.
— Все вещи?
— Все.
Что я такого только что сказал? Ответил на вопрос, и все, но
моя женщина вновь обрушила на меня шквал радости, визга и пи-
ска. Страшным это уже мне не показалось. Перетерпел и услышал:
— А цветы?
— Прости... Сегодня куплю тебе цветы.
— Мамины цветы в моей квартире. Она меня ими задарила.
— Вчера ты сказала, что у тебя нет мамы.
— Это крестная мать.
— Пусть соседи поливают или мы будем заезжать.
— Ты у меня умный!
Я решительно встал с кровати, серьезно беспокоясь, что снова
подвергнусь женскому восторгу и лобызанию.
— Пойду загляну на кухню и в ванную. Не беспокоить.
Мимоходом из кухни заглянул в спальню. Наталья в шубе гар-
цевала вдоль кровати, заправляя ее.
Когда сел за стол, там было столько всего! Он был весь застав-
лен.
— Это все было в холодильнике?
— Ага!
— И каша манная тоже? А что это в ней? Тараканы?
— Изюм. Нашла в закромах твоей домработницы.
Яички всмятку со сливочным маслом. Огурцы свежие и поми-
доры, мелко порезанные, со сметаной. Сыр моцарелла и колбаска
нарезанная.
— Спасибо, хозяюшка. Может, кота позовешь?
Мимо меня пронесся вихрь, и слова мои: «Пусть порадуется с
нами и за нас», — говорились вслед убегающей Наталье.
Наталья ногой продвинула котика к середине кухни.
— Правильно... Руками брать не надо.
— Ты прав. Он у мусоропровода в пакете, как в домике, лежал.
На крышку из-под майонеза положили сыр и колбасу. Котик
понюхал и деликатно повернул голову в нашу сторону. Мол, что
150 151
это? Подождал. Мы тоже подождали. Взял и запрыгнул на подо-
конник. На его шерсти просматривался мелкий мусор.
— Если он не голодный, пусть идет обратно в коридор, — не
надеясь на согласие, сказал я.
Наталья согласилась и потащила кота из кухни. Было слышно,
как открылась, а потом и закрылась входная дверь.
— Как он на это отреагировал? — осведомился я, потому как
жест этот не соответствовал гостеприимству.
— От двери понесся за какой-то бумажкой.
— Я же говорил тебе... Он чей-то. Никогда не голодный. Прав-
да, паука съел.
— Да ты что? Молодец какой! — И тут же: — Мне, конечно,
жаль... Животное! Что тут скажешь...
— Чего жалеть? Как бы ты спала рядом с пауком?
— Я бы его тоже съела.
Мы смеемся. Нам хорошо. День обещает быть прекрасным.
Потом мы просто лежали и болтали. О чем только мы не болта-
ли! Шуба мерилась раз сто, а может, и больше. Я мерил свое паль-
то один раз и сразу же вспомнил Пантеру.
— Ты о чем думаешь? — тут же спросила меня Наталья.
— О хозяйке мехового салона.
— Между прочим я так и подумала.
— Очень впечатляющая личность. Работу свою знает, как
«Отче наш».
— Подумаешь! На ее месте я бы тоже предложила продать
мою шубку.
— До своего нынешнего положения она шла тернистым путем.
Не хотел бы я, чтобы ты по этим тропкам хаживала.
— Покровитель?
— Не думаю. Она сама сильный человек. Прошла через все и
выдержала.
— Не хочу о ней говорить! Лучше о нас. Как это ты меня заар-
канил?! А?
Я собирался ответить ей: «Ты же сама этого хотела», — но не
стал произносить вслух. Лежал и разглядывал такое вдруг став-
шее родным лицо. Наверное, это потому, что мы давно вместе ра-
ботаем.
— Да вот, как-то так...
— Признаюсь тебе! Меня давно к тебе тянет, но чтобы жить с
тобой в одной квартире, до этого я додуматься еще не успела.
— Такие вещи додумывать должен мужчина. Кстати! Твоя
квартира чья?
— Моя.
— Замечательно. Будем сдавать?
— Давай приживемся, посмотрим друг на друга.
После такого ответа своей женщины внутри я весь сжался.
— Что-то подсказывает мне, — я перебиваю ее, — что мы при-
живемся.
Теперь мой восторг искал то, на что ему хотелось вылиться.
Чего искать? Все рядом лежит!
Середина дня пролетела за непринужденной болтовней, лежа-
нием в кровати, поглощением фруктов и сладенького, с чередую-
щимся желанием съесть чего-то солененького. Включать телеви-
зор никто из нас двоих не захотел. Когда за окном стало сереть, мы
вспомнили о Гордее.
Наталья схватила телефон.
Мы ждали, когда Гордей соизволит ответить.
— Не берет... Чем он может быть занят?
— Тем же, чем и мы.
Я пошел относить тарелку с отходами от фруктов на кухню.
— У него есть женщина?!
Я собирался ей ответить отрицательно, но в дверь позвонили.
— Можно? — как-то степенно и вежливо спросила меня Ната-
лья, стоя у входной двери.
— Открывай, конечно! Ты же у двери, — откликнулся я.
За дверью стоял Гордей. У его ног нарезал круги котик.
— К вам можно? Я не один... — Гордей ласково смотрит вниз.
— Привет, Гордей! Мы тебе обзвонились! — Наталья целует
его в щетину.
— Всего один раз и только что... — отвечает Гордей. В голосе
его слышатся нотки обиды на нас.
— Мы дух не могли перевести от случившегося, — поясняет
Наталья.
— Что случилось-то? — Оба смотрим на нее.
— Да вы что, на самом деле? Деньжищи какие потратил вче-
ра, меня к себе в дом привел! Может, на один день всего?! — На-
152 153
талья злится и туже затягивает пояс на моем халате, который сей-
час на ней.
— Фу ты, господи! Напугала. — Гордей начинает снимать с
себя куртку.
— Плюсы от всего случившегося есть, конечно. Тебе теперь
тепло. Коленки прикрыты, и никто на них глазеть не будет, кроме
меня. Я с тобой. Ты со мной.
— Есть теперь для кого елку поставить на Новый год, — до-
бавляет Гордей. — Самим хочется всегда это сделать. Да неудоб-
но. Двое взрослых мужиков наряжают елочку, смешная картинка
со стороны. Никогда не ставили.
Довольная женщина, с каждым часом все больше утверждаю-
щаяся в своем новом положении, стала еще краше. Я подозритель-
но покосился на нее. Неужели из-за прихода Гордея? Но Наталья
прижалась ко мне, и стало стыдно, что я так подумал о ней.
— Елка — это здорово! Только в детстве и наряжал.
— Так пойди и забери! За дверью стоит!
Гордей заслужил овации.
Затаскиваем елку в квартиру. Котик на подоконнике бесится и
шипит. Чтобы успокоить, подношу его к елке.
— Дыши целебным запахом.
Видимо, я близко поднес животное к колючей ветке. Тот стал
пружиной в моих руках и выскочил на лестничную площадку,
дверь была еще приоткрыта. Иду и закрываю дверь.
— Шел к тебе и думал. Ты владелец парикмахерской, шикар-
ной квартиры. Известен в Москве... Ты, наконец, с женщиной! Все
ты! Я рядом, и только.
Мне стало немного противно на него смотреть и слушать.
— Это тебе-то сетовать на нехватку женского внимания?! Ты
сейчас вообще о чем? Может, мне подвинуться в собственной кро-
вати? Что ты несешь?
Говорить мы старались негромко, несмотря на эмоции.
— Мальчики! Вот!
Наталья вынесла из комнаты и поставила на пол большой цве-
точный горшок. Земля в нем высохла и растрескалась. В момент,
когда она ставила горшок на пол, она нагнулась. Халат мой ей ве-
лик, свободен в вырезе. Две симпатичные сочные, зрелые груши
представились нам на обозрение. Дыхание у меня так и зашлось.
Удивительно! В ночном заведении мы с Гордеем в такой же ситуа-
ции любовались увиденным и смаковали подробности, а тут! Наш
корабль дал течь. Женщина на корабле к несчастью.
— Что это? И где ты это взяла? — Сейчас во мне говорил хо-
зяин квартиры.
Наталья мгновенно уловила этот тон. Радость ее поутихла.
— Вы можете ставить елку прямо в землю в горшок... А взяла
я его у тебя на балконе.
И я вспомнил. На новоселье мне кто-то из клиентов прислал
вполне приличное деревце, похожее на березку. Оно не прижи-
лось. Сначала пожелтели листики, потом и все оно приказало дол-
го жить.
— Если землю полить, елка не будет желтеть и будет сильнее
пахнуть. Ее нужно только вдавить в землю. Вбить!
Это мы и сделали по ее совету. Потом залили воду. Уверен, не
было Натальи, мы бы побежали покупать крестовину, потому что
сделать сами не могли. Наряжать елку было нечем, что очень уди-
вило Наталью. По ее мнению, мы себя обкрадывали радостью. Как
же так! Без елки?
Пора выйти из квартиры и пройтись по свежему воздуху. Гор-
дей отыскал себе в холодильнике что-то, разогрел и смаковал в
одиночку, потому что нам с Натальей ничего не хотелось. Мы оде-
вались у двери. Боже мой! Как я одевался! Как одевалась Наталья!
И как на нас смотрел Гордей из кухни! Я вспомнил потертую курт-
ку друга. Надо будет и ему пальто купить. Заставлю!
Все мои движения стали плавными, я буквально чувствовал
пальто, как человека. Курточку схватил бы с вешалки, влез в нее,
застегнул замок, и готово. Из кармана торчат перчатки, из друго-
го кармана свисает шарф. Наталья права была, когда говорила, что
надето на женщине, так она себя и ведет.
Гордей прищурился.
— Хороши! А пойдемте и мне купим пальто! Конечно, не точ-
но такое же, как у тебя... Вчерашняя амазонка мне и подберет.
Он снял с вешалки куртку, и мы вышли на лестничную пло-
щадку. Вдоль окна на полу выстроились в ряд баночки и крышеч-
ки, на которых сердобольными соседями разложены яства для ко-
тика. Сам котик гонял конфетный фантик вокруг мусоропровода.
В углу за мусоропроводом его постель из фруктового ящика, засте-
ленного мягкими, теплыми, выношенными до дыр вещами. Двери
лифта открылись. Котик даже глазом не повел в сторону лифта. Он
154 155
был занят. Где же у него в таком случае туалет? Этак скоро в подъ-
езде дышать будет нечем.
Наталья в шубе стала шикарной женщиной. Пуховый берет де-
лал ее лицо обворожительным. Возможно, не только берет, но и ее
новые ощущения.
— Если куплю пальто, приглашаю вас в клуб. В понедельник
там немноголюдно.
— Хочу!
Это Наталья.
Я тоже захотел в клуб. Вообще новые вещи требуют выгула,
потом это старая и добрая, наша с Гордеем совместная привычка.
Мы вышли во двор с решением о покупке пальто. Мороз и
солнце, день чудесный! В меховом салоне нас встретила женщина-
пантера. Что-то поменялось в ее облике. Понял, вчера корсет был
из кожи черного цвета и туфли такие же. Сегодня корсет словно из
цветочного гобелена, а туфли лаковые, розовые. Прозрачные рука-
ва в тон туфель. Обнаженные плечи. Как она не мерзнет? Поменя-
лись цвета, модель осталась. Даже цвет меняет настроение и пове-
дение. Бросила взгляд нам навстречу, кивок головой, выход из-за
прилавка Пантера проделала мягче, женственнее. Вчерашняя зве-
риная поступь исчезла. Косметика не такая уже яркая и вызываю-
щая.
— Рада. Только что вспоминала вас. Прекрасно выгляди-
те! — строго посмотрела на Гордея. — Вы не вписываетесь в об-
щую картинку. Так и хочется вас оторвать, как потрепанный край
у красивой открытки!
— Оторвите. Положите этот обрывок себе за корсет, ближе к
сердцу.
Женщина-гобелен улыбается.
— Сегодня проблема в вас.
— Угадали! Только я не думаю, что для вас я проблема.
Гордей шел к женщине. Шел как к доброй соседке, с легким за-
игрыванием. Видели бы вы, как преобразились глаза хозяйки ма-
газина. Они сошлись в центре салона. Взялись за руки и стали рас-
сматривать друг друга, как старые приятели, давно не видевшие-
ся. Женщина-гобелен склонила голову набок. Клюнула! Она ищет
взгляд Гордея. Началось! Только зачем он взял ее руки?
— Что началось? — моя женщина треплет меня за руку.
— Рыбалить наш Гордей начал.
— Бессовестный! Так просто нельзя купить себе пальто?
— Да купит он его! Пошли гулять, пока он это делать будет.
Гордей! Позвони, когда освободишься.
В ответ я вижу поднятую руку Гордея. Это обозначает, что он
нас слышал. Они уходят в глубь салона. Удивительно, но сзади эта
пара гармонично смотрится.
Мы посетили все рядом расположенные бутики и магазинчи-
ки, насладились вежливым, почти светским приемом продавцов.
Какие чудеса творит наша новая одежда! Опились халявным кофе
и проголодались по-настоящему. Домой возвращаться не хотелось.
Но моя женщина ни в какую не хотела тратить деньги в злачных, с
ее слов, заведениях. Дома холодильник еле дышит!
— Неужели за полтора часа нельзя подобрать себе пальто?! —
сердится Наталья. И вдруг: — Ой! Поймай мне такси!
— Зачем?
— Мне надо переодеться для клуба дома. А ты иди к Гордею.
В клубе встретимся!
Куда мы с Гордеем ходим, она знала.
Помахал отъезжающей Наталье рукой. Чувствую облегчение.
Неземное! Словно донес кому-то тяжелую сумку и поставил у ме-
ста назначения. Сделал доброе дело. Не могу сказать, что Наталья
измучила меня своим присутствием. Этого вовсе не было. Но кры-
лья за моей спиной расправились. Представил себя в новом паль-
то, машущим рукой удалявшейся машине. А я ничего! Красив. Где
Гордей? Этот же вопрос задаю сотовому телефону.
— Где я могу быть? В салоне. Выхожу, встречай. Только не па-
дай, смотри!
Мы шли навстречу друг другу, красивые, абсолютно новые и
свободные мужчины. Лет пять Гордей легко оставил в меховом са-
лоне. Если мой шарф делал витки вокруг шеи, то его темно-синий
шарф был сложен вдвое, и мягкой петлей затягивался у горла. Кон-
цы шарфа забраны за край борта между первой и второй пугови-
цами мышиного цвета пальто. При близком его осмотре я увидел
синий рант по карману, шлице, в разрезах на рукавах и воротни-
ку. Синие джинсы только подчеркивали все перечисленное мною.
Ликование и восторг! Мы обнялись без слов. Со стороны можно
было подумать, что мы давно не виделись.
— Почему один?
— Уехала домой переодеваться для клуба.
156 157
— Женщине это надо. Ой, да и нам тоже! — как-то совсем уж
по-бабьи продолжал радоваться Гордей. — Великолепная женщи-
на! — на выдохе произнес он и обернулся, будто хозяйка мехового
салона могла нас слышать.
— Редкостный экземпляр, — согласился я.
— Я почти влюбился!
Беру Гордея под руку, чтобы идти дальше, и чувствую, как го-
рячи его ладони. Смотрю в глаза и вижу их блеск.
— Шутишь?
— Да нет же! Я почти желал ее.
— Не сходи с ума! Если ты большой, сильный мужчина, это
вовсе не означает, что рядом с тобой может быть хозяйка мехового
салона. Как ее зовут, кстати?
— Рита.
— Ну, очень подходит!
Мы шагаем с удивительным настроением, не похожим на на-
строение в праздничный день или когда выпивши. Нам так хоро-
шо вместе, что хочется не шагать в ногу, а пуститься вприпрыж-
ку по бульвару.
— Заскочим ко мне! Поедим! Сэкономим!
— Согласен.
Позвонил Наталье и, как порядочный муж, сообщил ей об
этом. И совсем не в тягость мне это.
— Как же она?
— Покормим в баре.
Подъездный кот, как всегда веселенький и сытенький, собрал-
ся ко мне в гости. Привалился бочком к дверному плинтусу и ждет,
когда откроется дверь.
— Он? — спрашивает Гордей.
— Он. Ты уже спрашивал, — подтверждаю я.
— Может, лечился.
— Пауком?
— А что? Чем-то же животные лечатся.
В этом и есть весь мой Гордей. Он обязательно найдет оправ-
дание любому негативному проявлению, будь то человек или жив-
ность какая.
— Запускать?
— Да пусть идет... Уходить будем, выпустим.
Наш клуб в понедельник не такой, как в выходные дни. Мень-
ше людей, больше простора. Не такая задымленность от сигарет.
Виден пол, обычно его не видно совсем из-за человеческих тел.
Несколько женских фигур в центре особенно бросаются в глаза.
Звоню Наталье уже второй раз. Не отвечает.
Гордей втискивает свое тело между столиком и диваном.
— Сегодня я забрасываю сеть. Крючок наготове!
Я поморщился.
— Я образно.
Кричать в ухо друга сегодня не приходится. Музыка есть, но не
бьющаяся об стены и не вибрирующая внутри нас.
— Моя вон та! Застолбил! — заявляет Гордей.
— Которая? — тоном знатока спрашиваю я.
— Сверкающая!
И правда! Танцующая в сверкающем коротком платье девуш-
ка хорошо сложена, и движения ее в танце очень и очень привле-
кательны. Особенно хороши волосы. Как парикмахер говорю. На-
смерть завитые локоны лежат в одном направлении и пружинят.
Не разовьются до утра. Грудь высокая, лифчик правильно подо-
бран. Кстати, его крой не просматривается под платьем. Сапоги
на ногах нормальные, чуть выше середины икры. Средней высо-
ты устойчивый каблук. Сейчас в какой обуви ходят? Если расто-
пырить большой и указательный пальцы, все равно не хватит рас-
стояния между ними, чтобы охватить длину каблука. Коленям не
хватает сил разогнуться порой на сей высоте. Убивает длина са-
пог — за колено или выше.
— Каков твой выбор?
— Мне теперь будет достаточно твоего обозрения. У меня На-
талья.
— Да просто так! Чтобы нюх не потерять! Ну, которая?
Я совсем не смущался и не так уж и думал о Наталье, но при-
вычного запала в себе не наблюдал.
— Мой выбор падает на твой выбор. Спорить не будем, рога
ломать тоже. У меня есть Наталья.
Снова начинаю звонить ей, а глаза, ох уж эти мужские глаза, не
хотят отрывать взгляд от красивой девушки. Хороша! Где-то рядом
надрывается чей-то телефон. Ухмыляюсь. Кто-то тоже кого-то вы-
званивает. Кто-то кому-то нужен, это здорово.
— Гордей! Я счастлив. Не знаю, правильно ли все это, на ве-
ка ли?
— Какие века? Мы на пятом десятке.
— Ты знаешь, о чем я.
158 159
— Я пошел рыбалить... А ты звони Наталье. Что случится с
ней, я тебе уши-то пообрываю.
Набрал номер. Сижу и слушаю звук вызова. А Гордей уже идет
назад, и девушка в блестящем платье с ним. Так свободно держит
его под руку. Запрокидывает лицо, заглядывая в лицо моего друга.
Ему сегодня фартит. Да быстро как! Где же Наталья?
— Не сердись на меня, Лавруша, так потанцевать захотелось!
Сумку бармену оставила.
Моя Наталья! Голос моей Натальи! А где она?
Девушка в блестящем платье плюхается ко мне на колени. Ка-
раул! Это моя Наталья! Гордей горд своим открытием, в зале ему
удалось скрыть свое изумление и скорректировать обстановку. Он
потом мне расскажет об этой ситуации.
— Перевоплощения женские, почти как у меня сегодня! — го-
ворит он.
— Чего это ты выплясываешь тут без меня?!
— Как без тебя! Вы тут же и явились, я и разогреться не ус-
пела!
— Не успела она... Есть будешь? Тогда зови официанта... За-
одно и сумку твою принесет. Названиваю ей, а у нее телефон не
там, где она.
— Гордей! Меня муж ругает, — радуется Наталья.
— До мужа еще дорасти надо, — отвечает Гордей и тут же хва-
лится: — Ты меня в новом пальто не видела.
— Купил? Хозяйка салона тебе помогала?
— Она. Сегодня она другая. Клумба с розовыми цветочками.
— Розовые вещи на ней? Не могу представить!
— Представишь. Она обещала приехать в клуб. — Гордей по-
смотрел на часы. — Скоро будет.
— Врешь! Ты как пришел сюда, сразу себе выбрал пассию, —
сделал я замечание Гордею.
— Кого? Кого, Гордеюшка, покажи! Мне интересно!
Гордей обвел помещение опытным взглядом еще раз.
— Она, наверное, вышла. Увижу, покажу.
Во рту у меня стало кисло. Еще не хватало, чтобы у нас была
одна пассия на двоих.
Народу в помещении стало заметно больше. Музыка теперь не
прекращалась ни на минуту. Мне захотелось уйти, оказаться в сво-
ей кровати с голенькой и теплой Натальей. Пусть она заварит чаю
с лимоном и мятой. Квартира наполнится его запахом. Мы вместе
будем пить его небольшими глотками, потому что он горячий, а
ждать, когда остынет, нет сил. Хочется пить.
— Ты что-нибудь закажешь? — Наталья теребит меня за рукав.
Поднимаю голову и смотрю на официанта. Он мне неприятен.
— Чаю мне.
— Надо будет поискать...
— Ты что? Сейчас он с тебя за «поищу» столько сдерет! —
Гордей удивлен сменой моего настроения.
— Хочу чаю, — настаиваю я.
По залу разносится превеселенький голос ди-джея:
— Мужчин с экзотическими именами Лавр и Гордей просит
выйти на улицу не менее экзотичная дама. Мы рады таким гостям!
Прошу поприветствовать встающих мужчин и их имена. Будущие
папы! Возьмите их практически вымершие имена себе на заметку.
Раздаются овации, улюлюканья, кто-то даже свистит, стучит и
колотит руками об стол где-то совсем рядом. Гордей заглядывает
за высокую спинку соседнего дивана.
— Сейчас по голове тебе постучу, — обещает он соседу, тот
верит и смолкает.
Мы выходим под шквал аплодисментов на улицу. Мне можно
было и не выходить, но как-то так получилось, что, словно школь-
ник, послушался распоряжения ди-джея. У дорогой и красивой
машины с тюнинговым леопардом на капоте стояла завернутая в
леопардовый мех хозяйка мехового салона. Увидела нас, оправила
на себе дорогое «одеяло», так изящно ее укутывающее. Я не узнал
Пантеру. Лицо было не ее. Выражение лица не ее. Выражение глаз
не ее. Классический треугольник из тела Гордея закрыл ее от меня.
Она что, и ростом стала меньше? Каблук сменила на каблучок.
— Вечер добрый, — Рита обводит меня новым взглядом жен-
щины в возрасте с интеллектом.
Перевоплощения идут чередой! Что будет дальше?
— Перед вами женщина, сраженная чарами вашего друга, —
следующая ее фраза была сказана тоном вчерашней Пантеры и об-
ращена ко мне. — Надеюсь, вы не будете против этого.
У меня по загривку пробежали мурашки. Снова захотелось ока-
заться в своей квартире, в своей кровати с голенькой Натальей под
теплым одеялом. Стал замерзать, нервно клацать зубами и мелки-
ми шагами последовал за необыкновенно эффектной парой в по-
160 161
мещение клуба. Видимо, ди-джей решил сделать небольшое шоу
из нашего возвращения. При входе нас ослепил луч света, и при-
сутствующие, как индейцы, стали улюлюкать, кричать слова при-
ветствия и восхищения. Не удержался и я, с легким злорадством
тоже стал хлопать и улюлюкать. Пантера, а теперь уже степенная
и дорого одетая дама, повернула голову в мою сторону. Она ниче-
го не сказала. Но хрюкать и улюлюкать я прекратил мгновенно.
Рита взяла и меня под руку. Мы торжественно спустились и прош-
ли сквозь строй ликующих гостей клуба.
— Как мило! И вы здесь. Рада вас видеть! Вы не замерзли с го-
ленькими ручками? — обратилась к Наталье Пантера.
Только сели, как-то особенно старательно выпрямив спину,
Рита достала телефон и что-то кому-то сказала. Официант принес
мне чаю. Размокшая этикетка разового пакетика на ниточке безли-
ко прилипла к блюдцу.
— Какая неожиданная прелесть! Каши манной у вас нет?
Официант застыл, как парализованный.
— Это я заказал. Захотелось чаю... — стал оправдывать я офи-
цианта.
— Я тоже могу захотеть чаю. Этого чаю я не захочу никогда.
Заберите это и подайте чаю, как положено в приличных заведе-
ниях.
Официант ушел.
— И не считайте меня занудой. Чай — это древнейший напи-
ток, его нельзя вот так обезличивать.
К нам подошел пожилой, седовласый, прилично одетый муж-
чина, поставил рядом с нашей дамой большой пакет. Рита улыб-
нулась, смягчились черты лица, куда-то подевалась звериная ух-
мылка.
— Смотри, что у меня есть!
Как девчонка, она порылась в пакете, вынула и накинула на
плечи Натальи палантин. Уже дома при тщательном осмотре по-
дарка мы оценим его по достоинству. Длинные полоски из меха
соединены между собой полосами прозрачной в тон меха ткани,
и так много рядов. Когда палантин лег на плечи Натальи, меховые
полосы соединились и выглядели одним целым меховым издели-
ем. Даже издали можно было понять, что эта вещь невесома. Гля-
дя на свою женщину в столь изящном наряде, я почувствовал, что
ей действительно тепло, а то оголилась тут!
— Это подарок от меня и Гордея в честь вашего союза. Офици-
ального предложения он еще тебе не делал?
— Нет, — выдохнула Наталья и виновато взглянула на меня.
Руки ее перебирали палантин, и вся она стала походить на боль-
шую кошку. Я испугался чего-то. А Гордей, наоборот, выглядел и
чувствовал себя королем подле королевы.
— Я смогу оплатить его, — прокашлявшись, сказал я.
— В этом случае я не продам это изделие вам.
— Что так?
— Не уводите нас от темы! Делайте предложение своей жен-
щине!
Как эта женщина смеет так разговаривать со мной? Не взду-
майте читать это предложение в гневной интонации. Внутри меня
распахнулись ворота. Да пожалуйста! Раз Гордей налево и напра-
во, кому ни попадя рассказывает секреты своего друга, надо под-
тверждать их. Может, эта дама думает, что таких мужчин, как у
моей Натальи, надо заставлять делать это? Вы посмотрите на мою
Наталью! Она ничем не хуже Пантеры. Я встаю и направляюсь к
подиуму, на котором вершит свои выкрутасы ди-джей. Поговорил
с ним. Потом в микрофон, как во всех американских фильмах, во
всеуслышание сказал:
— Сегодня я буду наряжать елку дома. Впервые после того,
как это делал с папой и мамой. У меня даже елочных игрушек нет,
но я их куплю. Сегодня также впервые делаю предложение своей
женщине. Наталья! Давай жить вместе и будь моей женой! У меня
нет с собой кольца. Потому что это порыв души, и я не знал, что он
возникнет во мне именно здесь, с вами, друзья мои!
В зале орали и прыгали, прыгали и орали. Меня дергали, хло-
пали по плечам и даже целовали, пока я возвращался к своей жен-
щине и своему другу.
Наталья уткнулась головой в свои руки. Лицо новой подруги,
сподвижника в моих амурных делах, пылало, ее глаза с восторгом
смотрели в мою сторону.
— Вы тронули меня до глубины души, — певуче, слава богу,
без рыка в голосе проговорила Рита.
Меха она с себя сняла, и они горкой лежали вокруг нее, как
уснувшее хищное животное. Я вспомнил Лисенка. У лисенка не
было таких мехов, но у нее и не было той стати, чтобы их носить.
Удивительное дело, человечек пришел в мою парикмахерскую
162 163
всего два раза и принес с собой печальные события. Те потянули
за собой радостные, и даже счастливые события для всех нас. За-
чем я ее вспомнил? Гоняя думки в голове, я сел и дотронулся до го-
ловы Натальи. Многие из гостей клуба смотрели в нашу сторону.
Гордей пыжился грудью. Его переполняла гордость за своего тако-
го вот смелого и романтичного друга, за шикарную женщину, ря-
дом с ним сидящую.
— Мне кто-то что-то должен ответить. Вон и люди ждут.
Наталья поднимает лицо с размазанной под глазами тушью,
сморкается в салфетку. В одну, в другую, в третью! Встает, машет
залу рукой и кричит, потому что микрофона у нее нет:
— Согласная я! Спасибо всем!
Хлюпая носом, посмотрела на даму Гордея.
Дама растрогана и полна эмоций. Она не знает, как и куда при-
строить свои эмоции, она не умеет плакать и хлопать в ладоши в
общественных местах.
— Давайте уедем отсюда! — восклицает она.
— На кладбище... — говорит Гордей и, забывшись, выпускает
свой животик себе на колени. Поставив локти на стол, двумя при-
горшнями убирает волосы назад, словно мыслями возвращаясь
туда же. Неуместное и необъяснимое предложение. Дама и бро-
вью не повела, держит паузу.
— У нас Лисенок умер, — объясняет Наталья новой подруге.
Я внимательно смотрю на нее. Мне кажется, что она успела
выпить коктейль до нашего прихода.
— Бедное животное! — комментирует сей факт хозяйка мехо-
вого салона. Ее природная грубость снова проявилась.
Пришел официант с долгожданным чаем. Заварной чайник,
сахарница, дольки лимона на тарелочке, проткнутые шпажками,
чайные пары хорошего фарфора и ложечки, завернутые в салфет-
ки. Все как положено. второй официант принес остальное, кто что
заказывал.
— Она девушка. Так мы ее промеж себя называли за внеш-
нее сходство с лисичкой, — разъяснил Гордей. Усталость и печаль
слышались в его голосе.
У дамы сработал инстинкт хищницы.
— Кто она тебе?
— Друг. Друг нуждался в поддержке.
— Как я?
— Как ты. У нас с ней интима не было. С тобой тоже. Еще.
Хищник тут же успокоился.
— Последнее слово многое объясняет.
— Ты мне нравишься.
Одернуть друга, поправить его или возмутиться я не мог. Тогда
решил поесть. Есть нечего, я заказывал один чай. Подсел к умина-
ющей за обе щеки Наталье. Она сразу же понимает, в чем дело, и
начинает своей ложкой кормить поочередно себя и меня салатом с
креветками. Никогда не понимал вкус еды из морепродуктов. Если
откусить хлеб, то чувствуешь только вкус хлеба, если не откусы-
вать, можно почувствовать вкус креветки, но если она попадет на
зуб из общей массы.
— Что случилось с несчастной девушкой? — продолжает бе-
седу с Гордеем Рита.
Гордей стал рассказывать запутанную историю своего знаком-
ства с лисенком. Только мне не было слышно, какими словами он
ей об этом рассказывал. Когда салат закончился, закончился и рас-
сказ Гордея. Знакомство наше с Лисенком было таким же корот-
ким.
— Я знаю эту историю. Кстати, он был к ней очень привязан.
Можно даже сказать, верен. Любовников у него после ее появле-
ния не было. Это точно! Я вращаюсь в его кругах.
Сейчас Рита выглядела обычным человеком, которому неза-
чем шокировать других. Под мехами на ней оказалось надето поч-
ти что строгое платье, в моем понятии. Гладкая мягкая ткань цве-
та слоновой кости без рисунка хорошо сочеталась с ее темной ко-
жей. Длинная нить светлого жемчуга свисала с шеи и покачива-
лась чуть ниже груди. Морской жемчуг, наверное. С ее-то достат-
ком! Удобные сапожки такого же цвета.
— Что ты ее разглядываешь? Показать тебе, как я умею ревно-
вать? — укусила меня за край уха Наталья.
— Наташ... Ты сама посмотри, только аккуратно, как измени-
лась Рита со вчерашнего дня.
— Это тщательно разработанный образ. Чтобы его найти и
разработать, деньги платятся немалые. Возможно, что она сама
его изобрела. А я? Я разве сейчас такая, как в парикмахерской?
Я там тоже играю роль, даже разные роли, ведь клиенты разные.
Оказалось, что мы с хозяйкой мехового салона на одной волне.
Решил переменить тему.
164 165
— Понравился я тебе с микрофоном?
— Да. Очень! Я влюбилась окончательно.
— Что будем делать с подарком? Дорогой же...
— А я вас подслушала! — повернулась к нам Рита. — И ника-
кой он не дорогой. Я даю объявление о покупке ношеных шуб, ког-
да рукава обиты и край впереди, где застежки. Их приносят. Я по-
купаю. Иногда такие вещи сногсшибательной красоты! В старину
мех не красили. Специалист режет их на полосы, и вот такое чудо
выходит из его рук. Хорошо покупается. По хорошей цене.
— Значит, на мне старинный мех?
— На тебе — да. Бывает, что приносят шубы современного
кроя и пошива. Сейчас мех плохо носится. Быстро теряет товар-
ный вид.
— Моя шуба такая? — с опаской спросила Наталья.
— Твоя шуба итальянская. Качество ее выше турецких шуб, и
цена тоже. Будет выгорать небыстро и равномерно. — Она подни-
мает остывшую чашку чая. — Раз сегодня день признаний, хочу и
я признаться в том, что сразу же привязалась к вам троим, с первых
минут знакомства. Такое бывает... И было у меня в жизни. Толь-
ко я тогда не сказала так, как сейчас, прямо и смело. Прямота и
смелость приходят с возрастом. Вы мне нравитесь. Ваша дружба,
ваша запоздалая любовь... И ты, Гордей, тоже. Ваши имена. Все!
В ее искренности я уверился с первого слова. Вчера я ни за ка-
кие коврижки не согласился бы даже слушать. Сегодня я проникся
ее словами, поверил в них.
Подглядывая за Гордеем и Ритой, отметил, что с женщиной-
пантерой Гордей не играет в спящего кота, как это у него принято.
Он поглощен ею, и она поглощена им. Как два попугайчика! По-
жалуй, это сравнение им не подойдет по размерам. Как два голуб-
ка. Как-то тоже не совсем так. Два лебедя. Это сравнение, кажет-
ся, ближе к истине. А что, лебеди — птицы крупные, сильные и
важные. Белые... Дама наша вся в светлых тонах. Так вот, как два
лебедя, они разговаривали, клювами перебирали друг у друга пе-
рья. Гордей распахивал руки, как лебединые крылья, что-то изо-
бражая, складывал их, садясь на место, и заботливо окучивал мех
вокруг своей дамы, им потревоженный. Она периодически подни-
мала руку и крутила пальчиками пуговицу на его рубашке. Сейчас
вот поправляет воротник. Зачем? Нормально себе лежит ворот-
ник на бычьей шее. Ему там удобно. Переношу внимание на свою
женщину. Она занимается тем же, обирает на себе новые перыш-
ки и часто посещает туалет. Знаю зачем. Там зеркала и достаточ-
но освещения. Наглядевшись на себя, она идет на свое место под
моим взглядом и взглядами окружающих ее людей. Они ей улыба-
ются. Она сегодня звезда вечера.
— Моя вечерняя звездочка!
Наталья обдумывает услышанные слова. Они ей понравились.
— Я красивая?
— Ты красивая.
— И не потому, что на мне меха...
— И поэтому тоже.
Она думает. Ничего подозрительного не улавливает. Продол-
жает улыбаться.
— Так я буду твоей женой?
— Будешь.
— Когда?
— Вчера.
Носик ее заостряется.
— Ты мне жена со вчерашнего дня.
— Ой! Надо запомнить число и месяц!
Подглядываем за лебедями.
— Вы, ребята, как два лебедя, — говорю я им.
— Забытое и слащавое сравнение, — парирует Рита.
Какие-то чудеса происходят с нами со всеми. Вчерашняя Пан-
тера оказалась милым и даже теплым человеком.
— Как вы думаете? Невеста моего возраста может надеть бе-
лое платье?
— Белое платье, как и черное маленькое, должно быть у каж-
дой женщины в гардеробе. И необязательно кипенно-белым оно
должно быть, ведь оттенков у белого цвета много. И какого же ты
возраста?
Моя Наталья округлила глаза. Пожала плечиками и всем видом
дала понять, что спрашивать об этом и говорить не следует.
— Ты сама задала этот вопрос мне, — напомнила Рита об ее
оплошности.
— Я сегодня ничего не соображаю, кроме того, что наступили
очень серьезные времена.
— Вы примете меня в свое маленькое общество? — неожидан-
но спрашивает Рита.
166 167
Я, Гордей, Наталья переглянулись.
— Я принимаю тебя, Рита, в свое общество, а они женатики,
какой с них спрос! Будут нашими друзьями. Общими. — Гордей
поднимает край Ритиной меховой одежды, касающийся пола.
— Я принимаю, — говорю я.
— И я принимаю. Будем подругами, — добавляет Наталья.
Меня это почему-то насторожило.
Музыка давит на виски, уши. Стол под моими руками и тот на
нее реагировал. Все говорило о том, что время позднее. Ночь бе-
рет права в свои руки. С удовольствием ушел бы из этих стен. На-
талья прикладывает головку ко мне на плечо.
— Пошли домой, невеста!
— Пошли домой, жених!
— Мы уходим. А как вы? — мои слова обращены к двум ле-
бедям.
Гордей вопросительно смотрит на Риту.
— Кто бы мог подумать? Я иду гулять. Просто гулять, с муж-
чиной. — Зевнула. Рассмеялась. Гордей сгреб с дивана ворох меха.
— Конструкция эта сложная. Сама оденусь. Отдай!
Рита в светлом платье, длиной чуть за колено, сейчас не кажет-
ся крупной. Средний рост, средний вес, средний возраст.
На улице, ожидая такси, мы смотрим вслед уходящим друзьям.
Зима заставляет женщину жаться к мужчине. Дорогие меха льнут
к скромному пальто мужчины. Обычный мужчина ведет за собой
«дорогую» женщину.
— Как ты думаешь, они сегодня останутся вместе? — Глаза
Натальи светятся любопытством из-под пухового берета.
— Нет.
Наталья вздрогнула, она не ожидала такого ответа.
— Не хочу так...
Пожав плечами, говорю:
— Сегодня они рассматривали, слушали, даже пробовали друг
друга на зуб. Это много для них, поверь мне, после долгой и оди-
нокой жизни без всего перечисленного.
— Ты и Гордей да долго без женщин?! Ты, наверное, забыл,
что я у тебя работаю.
— Милая моя, с неба свалившаяся на меня жена! — Мои руки
тискают Наталью и ее новую шубу. — Иметь женщину — это одно.
Слышать и видеть — совсем-совсем другое дело.
— Где твои окна? — спросил я, выходя из такси.
— Сюда выходит только кухонное окно. Вон то, что с кованой
решеткой.
Задрав голову, увидел решетку на окне в виде паутины с пау-
ком посередине.
— У тебя решетка с пауком?
— Да. Только это не моих рук дело, осталось от прежних хозя-
ев. Жутковато, да?
— Да нет... После моего паучка пауки мне стали нравиться.
Выходит, у тебя паук был давно. Затем в моей квартире появился
паучок. Милый такой! И появилась ты. Милая такая!
— Ты сегодня не пил спиртного, а тебя развозит на глазах. Или
я не видела, как ты выпивал?
— Женщина! Я говорю очень серьезные вещи.
— В чем их серьезность?
— Паук — это священное существо. Когда-то римские воины
искали младенца Иисуса Христа, умерщвляли всех младенцев на
своем пути. Мать и отец Иисуса вместе с ним спрятались в одной
из пещер. Приполз паучок, оплел паутиной вход. Прилетели го-
лубка и голубь. Они свили гнездо. Дошли уставшие воины до пе-
щеры, где прятали младенца, посмотрели, что вход зарос паутиной
и даже голуби свили гнездо, решили они, что туда давно никто не
входил, и ушли.
После долгого молчания Наталья произнесла:
— Вот гад какой! Сожрал нашего паука все-таки!
Лицо ее было серьезным, она размеренно шагала впереди
меня, неся в руках подарок Риты. Стало смешно. Я долго смеялся
счастливым смехом.
— Халява на нас всех посыпалась. Гордею наследство от Ли-
сенка. Тебе вот шуба и палантин. Берет, шарф и рукавички...
— Ты точно сегодня пил! Дыхни!
Я дыхнул.
— А что такого?
— По-твоему, шуба — это халява, на меня свалившаяся?
Мы зашли в подъезд. Он был прежним, вонючим и грязным,
думаю, в его подвале жили блохи и крысы.
— Шуба — подарок моей невесте. По сути, она халява для
тебя.
— Так подарок или халява?! — голос Натальи метался по
подъезду — время для таких истеричных звуков было позднее.
168 169
Я не на шутку растерялся и испугался. Натальины руки расстегну-
ли верхний крючок на шубе.
— Шуба — подарок. Забудем про халяву! Это слово из другой
оперы...
Руки Натальи замерли. Я ждал беды. Что значит слово! Что же
будет? Некрасивая ситуация получилась.
— Про паучка в пещере — это правда?
— Правда.
— Вот гад котик!
— Согласен.
В квартире Натальи посередине комнаты лежал большой узел
из простыни.
— У тебя столько трусиков?
— Это вся моя одежда, без летних вещей. Может, переночуем?
— Я не хочу.
— Я тоже не хочу.
— Зачем спрашивала?
— Это еще один твой дом.
Слова Натальи меня тронули.
— Спасибо. Мужчина женщину всегда в свой дом приводит.
— Ты самый лучший! Помощницу по дому уволишь?
— Ни за что! Я привык, возвращаясь с работы, видеть порядок
в доме и горячий ужин на плите, а не что-то иное.
— Что-то иное — это я?
Я поднял узел и вышел из квартиры. Надутая Наталья закры-
ла дверь.
— Наталья! Я заметил за женщинами стремление к выяснени-
ям того, чего нет или не было. Разве нам сейчас нужен скандал? Да
у нас и повода к нему нет никакого.
— Много у тебя было женщин?
Вот настырная! Никак не отойдет от моей оплошности с выра-
жением «халява».
— Думаю, не больше, чем у тебя было мужчин.
Руки Натальи повисли вдоль тела. Она стала похожа на ма-
ленькую девочку в отделе игрушек с папой, который отказывает-
ся ей купить что-то.
— И что теперь? — спрашивает она.
— Я и ты были в поиске. В результате мы нашли друг друга.
Теперь надо забыть про поиски и про халяву.
Моя невеста обрадовалась.
— Ты самый лучший.
Вываливаемся на улицу. Ждет такси. Поднимаю глаза на ре-
шетку с пауком. Бывают же совпадения.
— Вы, случаем, никого не ограбили? — вполне серьезно зада-
ет вопрос водитель такси. Вполне уместно. Выглядим мы с боль-
шим узлом подозрительно. Наталья роется в сумочке, достает па-
спорт, показывает прописку водителю. Тот сосредоточенно читает.
Такси заводится, и мы уезжаем.
Дома ведем себя как вежливые гости. Говорим друг другу по
всякому случаю спасибо и пожалуйста, уступаем проход. А можно
мне так, а можно мне сюда, а здесь я не буду тебе мешать? Наблю-
даю за Натальей. Она развешивает свои вещи на тоненькие, слов-
но из проволоки, а может, и из нее, вешалки. Именно из-за их тон-
кости все ее вещи уместились в моем шкафу.
Моя невеста присела на диван. Было видно, что она устала.
Столько всего на нас свалилось, и радости, и сомнений одновре-
менно.
— Как там Гордей, интересно...
Откидываю покрывало, сворачиваю его и убираю в конец кро-
вати.
— На лихом коне наш Гордей! Уверен.
Моя невеста, увидев приглашающий жест, как старушка, шле-
пает в ванную комнату. Останавливается.
— Не хочу душ. Сил нет.
— Делай только то, что хочется.
Забираю у нее свой халат и бросаю его в сторону кресла у зер-
кала. Наталья провожает его глазами.
— Зачем мужчине зеркало в спальной комнате?
— Есть простое объяснение и сложное.
— Даже так? — Наталья уже лежит, и по ней видно, что она
практически спит.
— Простое. Зеркало входит в комплект мебели для спальной
комнаты. Сложное. Тут тебе надо подумать самой. А тебе это надо?
— Нет, не надо. Мне надо спать. Принеси подарок Риты. Я его
поглажу.
Как дите малое! Она так и засыпает, не снимая руки с меха.
Я открыл одну дверцу шкафа, вторую... Вещи Натальи висят
вплотную друг другу. Привыкну! Или закажу другой шкаф. Под-
170 171
хожу к балкону, чтобы на минуту открыть его и пустить холодно-
го воздуха. Вздрагиваю. Натальина шуба висит на балконе, и мож-
но подумать, что это чей-то силуэт. А чего это она Натальина? Она
и моя тоже. Раз Наталья моя невеста, моя женщина, значит, и ее
шуба — моя шуба. Как там Гордей? Выкинет снова номер, как с
Лисенком! У него это славно получается. Я имею в виду магиче-
ское действие, производимое им на женщин.
Тишина стала чуть ли не физически ощущаема. Как много
шума производят женщины! Решил идти в кровать, не принимая
душ, как и Наталья. Снова вздрагиваю. Теперь из-за темного силу-
эта елки в комнате. Что-то она не пахнет хвоей. Наверное, еще не
согрелась. Долго и осторожно гнездился в кровати. То край одея-
ла тянул из-под Натальи, то она начала руки на меня складывать,
то оказалось, что мне не хватает маленькой подушки, с которой я
спал, а теперь она в собственности моей женщины. Женщина со-
всем забыла о своих рабочих обязанностях. Не напомнила мне о
завтрашних клиентах. Сколько их, кто? Я засыпал.


Глава шестая


Сова начала ухать и хлопать глазами. Я посмотрел на профиль
сладко спящей Натальи. Веки ее дрогнули и после очередно-
го уханья совы широко раскрылись.
— Не обращай внимания. Сова...
Как конь, Наталья косит на меня глазом.
— Она мне не нравится.
— Привыкнешь.
— А нельзя ее...
— Нельзя. Посмотри на покрывало, что там?
Как ей приказано, она таращится на покрывало.
— Совы. На покрывале они симпатичные. А эта нет. Ну да лад-
но, — задумавшись, сверлит меня глазами. — Неужели сам приду-
мал и сам выбирал?
Так и слышится за этим совершенно другой вопрос, типа «вы-
бирал с женщиной»?
— Выбирал сам. Я — рыба.
— Рыбы любят сов?
— Рыбы — творческие натуры.
— Я, как и ты, рыба. Ужас какой! Не смей никому говорить об
этом! Два одинаковых знака не уживаются вместе. Так говорится
в гороскопах.
— Купить тебе золотую рыбку на золотой цепочке на Новый
год?
— И мне придется покупать тебе золотую рыбку на золотой
цепочке.
— Тебе же не пришлось покупать мне шубу, — возражаю я.
Мы балуемся. Наконец-то моя кровать поняла свое предназна-
чение. Она поскрипывает и шуршит.
— Ты самый лучший! Уф...
Наталья убегает от меня в ванную.
За окном, кажется, будет солнечный день. Это радует. Мало
солнечных дней в ноябре и декабре. Мы ели морковные и свеколь-
ные зразы с черносливом и курагой внутри. С Натальей и завтра-
кать хочется.
— Чувствую себя королевой.
— Чувствуй... Как насчет девочки?
Наталья не сообразила:
— Хочешь принять подмастерье?
— Хочу маленькую девочку у тебя в животике. Как ты на это
смотришь?
После прозвучавшего предложения Наталья стала походить на
Риту в ночном клубе даже интонацией в голосе.
— Понять тебя можно. Тебе придется и меня понять. Я старо-
роженица уже. Не расписаны мы...
— Что? Совсем нельзя? — последние дни я часто пугаюсь.
К добру это не приведет.
— Можно. Тем более что я рожала уже.
— У тебя есть ребенок? Где он? — тут я испугался по-насто-
ящему.
— Нет у меня ребенка. Родился мертвым. Давно это было. За-
были об этом!
— Нет, но ты мне не ответила. Огорошила только, — сказал я
после недолгого молчания.
— Давай поживем, присмотримся друг другу, — моими же
словами ответила Наталья.
Я сразу как-то сник, стал похож на тряпочку, болтающуюся
над пустотой.
172 173
— Растолстею. Как пить дать! Беременная я набрала шестнад-
цать килограммов, а при такой готовке — двадцать с лишним ки-
лограммов наберу. Вот посмотришь, какая я страшная стану. Тоже
девочку хочу, как и ты.
На душе немного отлегло.
— Хочешь вторую шубу?
— Девочке?
— За девочку!
— Не хочу. Когда родится ребенок, не до шуб будет совсем.
— Обеспечу всем. Нужна няня, будет няня.
— Чтобы чужие руки трогали моего ребенка? Ни за что!
— Согласен.
— Хоть бы девочка была... — мечтательно пропела Наталья.
Во мне все ликовало.
Здорово вместе одеваться. Шутя швырять друг в друга сня-
тые вещи. Толкаться у зеркала. Занимать унитаз. Сминать ковер на
полу и об него спотыкаться.
Как семейная пара, вышли из подъезда. Солнце светит сегод-
ня по-особенному. Воздух необыкновенно свеж и приятен. Это в
Москве-то! На мне особенное пальто. Со мной особенная женщи-
на. На ней особенная шуба. Не день, а загляденье! Боже мой, у
меня будет ребенок! Как жаль, что до моей парикмахерской совсем
недалеко идти. В приоткрытую нами подъездную дверь шмыгнул
знакомый котик. Оказывается, он еще и гулять выходит. Сообра-
зительный!
Мысли о будущей моей девочке не выходили у меня из головы.
Вот ее глазки промелькнули на рекламном плакате. Вот ведут за
ручку очаровательную малышку. Какая милая! Хоть бы шарф затя-
нули потуже, шейка выглядывает. Ей же холодно!
— Дети терпеть не могут носить варежки и шарфы. Когда уже
совсем окоченеют, тогда только можно все это надеть на них без
рева и скандала. Я племянников нянчила и знаю про это.
— Так ты у меня будущая мама с опытом!
— А у тебя дети есть? Ты был женат?
— Нет, и на второй вопрос нет.
Шаги Натальи замедлились.
— Ты не из-за ребенка со мной закрутил?
Я опешил:
— Как это?
Нас стали обгонять прохожие, потому что мы остановились.
— Давай поговорим об этом в парикмахерской. Холодно. Пой-
дем? — предложил я.
Остаток пути шли молча. Она все так же держала меня под
руку, но так цепко, словно вора поймала и спешила, спешила. Так
ей хотелось продолжить разговор. Решетку подняли, дверь откры-
ли и зашли.
— Ты не стал отвечать мне на улице, почему?
Смотря на свою женщину, я стал понимать, что она сканда-
листка. Как воздух, ей нужно в чем-то разобраться, а если нет
темы, она ее придумает, выхватит из печального жизненного опы-
та и давай ее ко мне примерять.
— Лучше освежи мне в памяти сегодняшних клиентов.
— Я-то освежу! А вот ты меня просвети! Как же это так, сорок
с лишним лет мужику, тесно общается только с таким же мужиком
и никогда не был женат!
— Наталья!
Во мне рос дух противоречия. Никто из нас не хочет, чтобы о
нем думали плохо, да еще и доказывать обратное, если мнение уже
сформировано. Вот и стало мне некомфортно с женщиной, только
что ставшей моей.
— Или ты пересмотришь свое отношение ко мне, или я прерву
отношения с тобой. Нельзя...
Нельзя так обижать мужчину! Да еще такими гадкими предпо-
ложениями!
Пол стал раскачиваться у меня под ногами. Я сел на диван пря-
мо в пальто. Только шарф размотал и бросил его рядом с собой.
Наталья затихла. И я снова почувствовал, как я страстно люблю
тишину. Под опущенными веками в полной темноте появилась
картинка: крохотная девочка идет по аллее, оборачивается и ма-
шет мне ручкой. Хотелось разглядеть ее личико и не получалось.
Я начинал чувствовать себя больным. Что чувствует и как отреа-
гировала на мои слова Наталья, знать не хотел. Кажется даже, я хо-
тел, чтобы она ушла. Шло время. Было бы здорово, если бы при-
шел Гордей. Наталья — не мой человек. Сколько уже у меня было
женщин с такими же выходками. У Гордея вечно такая же исто-
рия! Как дать понять женщине, что она женщина? И быть ей сле-
дует только женщиной, и только тогда подле нее будет мужчина.
На диван садится Наталья. С досадой выдергиваю из-под нее
свой шарф.
174 175
— Уже пересмотрела...
Не смотрю на нее. Хочу, как в детстве, закрыть уши руками и
петь песенку, чтобы не слышать, о чем она будет говорить. Да раз-
ве так сделаешь!
— Это не я, Лавруша... Это мое одиночество да ошибки мои...
Как червь, внутри сидят! Прости меня, пожалуйста!
Молчу.
— Время такое... Столько хлама и гадости вокруг! Нам рабо-
тать пора. Сейчас близнецов приведут, будем из них Мирей Матье
делать. Мы с тобой загадали девочку себе, и их мама, видно, тоже
хотела девочку, а получила сразу двух мальчиков. Теперь стрижет
под Мирей Матье. Впрочем, им идет...
Молчу. Но голос Натальи меня уже не раздражает, тем более
что он течет спокойно.
— Я привыкну к тому, что ты уже есть у меня. Снимай паль-
то...
Боковым зрением вижу ее руки, протянутые мне. Держит она
их в этом положении уже долго. Начинаю чувствовать волну бла-
годарности к ней. Если бы она хлопнула дверью, бросила шубу,
это было бы как всегда и как со всеми. Когда же это «как всегда»
закончится в моей жизни! Протянутые руки! Как мама, терпеливо
ждет, когда пройдет мой бзик. Я валюсь боком на ее руки и зами-
раю. Слава богу! Все прошло.
— Мальчишки симпатичные... Стрижка, хоть и женская, но им
и правда идет, — говорю я и пробую посмотреть в лицо Натальи,
опасаясь, что оно перестало для меня быть симпатичным. — Толь-
ко ты докажи мне, обязательно докажи!
Милый носик, ухо и сережка в нем. Подбородок поднят, взгляд
сквозь витрину. Постаревший на минуту человек смотрел вдаль
сквозь бетон домов и видел там свое будущее.
— Докажу, Лавруша, докажу. Сомлела я от радостей, скопом
на меня свалившихся, да давай бояться всего и ничего... Пройдет,
вот увидишь, пройдет! Уже проходит. Давай я тебя обниму крепко-
крепко. Счастье ты мое запоздалое! И вставай... Работать будем.
Неожиданная вспышка гнева так сжала мышцы, что еле встал.
Наталья забрала пальто и унесла в свое царство. Я машинально де-
лал то, что всегда, ожидая клиента, и ощущал тупую боль во всем
теле. Детей стричь сложно. И совсем не потому, что они вертятся
или даже пускают слезу. Мамаши много говорят под руку и даже
лезут под нее с замечаниями, опережая события.
— Любимый!
Абсолютно для меня новое обращение. Поворачиваюсь.
Наталья, в серой юбочке, в блузке цвета топленого молока, в туф-
лях на почти ровной платформе, разворачивает шоколадку. Шур-
шит фольгой, как белочка, а может, мышка, а может, крыса... Чув-
ствую, что снова раздражаюсь.
— Говорят, шоколад дает человеку радость. Скушаем? Пока не
пришли мальчишки с мамашей.
С трудом разжимаю челюсти, позволяю ей вложить в мой рот
кусок шоколада.
Еще съедаем по куску и еще по кусочку. Обертка летит в му-
сорный бак с зеркальными боками и педалью. Не попал. Наталья
приносит скомканную шоколадную обертку обратно, и мы вновь,
прицелившись, кидаем. Кидаю я, а Наталья старательно целится
из-за моего плеча. И так несколько раз! Попал!
— Завари чайку, буквально глоточек сделаю... — прошу я На-
талью и чувствую, что успокоился, пружина внутри разжалась.
Ее глаза блестят. Она убегает в свое царство. Шоколад, дей-
ствительно, дарит радость тем, кто его ест. Хороший шоколад.
Мальчишки, держась за руки мамаши с обеих сторон, гром-
ко поздоровались со мной и наперебой стали говорить о том, что
стричь их сегодня нужно будет совсем по-другому.
— Павла Волю знаете?
— Кто же его не знает?
— Под него!
— Как скажете! Что подвигло вас на такой выбор?
Мамаша кисло улыбается.
— Он на Гитлера похож. Все равно хотят... — мамаша замет-
но нервничает и одного уже усаживает в кресло. Сама. Я не успел
предупредить ее действие, так она была раздосадована тем, что
дала согласие на новую стрижку. — Голый затылок весь. Ужас! —
стонет она.
— Папа лысый. И совсем не ужасно! — перечит матери тот,
что уже сидит в кресле.
Второй заглядывает в Натальино царство. Здороваются.
— Чай пить будешь?
— Не хочу ничего.
— Иди в зал и садись на диван. Включи телевизор.
Мальчишка нехотя отходит от ее двери, находит пульт. Я за-
нялся работой. Мамаша со скорбным лицом стоит рядом. Каждую
176 177
прядку, падающую на пол, она провожает таким же взглядом. Го-
лова мальчишки под моей рукой все время пытается подняться,
чтобы увидеть себя в обличии Павла Воли. Терпи, дружок, тер-
пи! Мамаша устала стоять и отправилась ко второму сыну на ди-
ван. Наталья вынесла чашку с чаем и встала рядом, ни слова не го-
воря. Молодец!
Я делаю несколько быстрых глотков. Улыбаюсь ей легко и не-
принужденно и рад этому ощущению. Ссора могла затянуться, мы
могли разорвать отношения совсем. Наталья смотрит на мамашу.
Я тоже посмотрел в ее сторону. Мать и сын, расслабившись, смо-
трели в окно. Мамаша перестала следить за вторым подбородком,
и он лег мягким и теплым ободком ей на грудь. А за окном шли
люди. Они толкались, извинялись, улыбались, оглядывались. Ис-
кали кого-то, звонили кому-то, что-то несли, и все они шли впе-
ред. Солнце светило. Если измельчить бриллианты в ступке и при-
сыпать ими снег, будет очень похоже на то, что сейчас сверкало и
искрилось под лучами солнца. Сухой снег, мелкий, почти пыль,
сверкая даже в воздухе, осыпал каждого человека бриллиантовой
пылью. Она сверкала на плечах, головных уборах, машинах, дере-
вьях, собаках, детских колясках и проезжающем транспорте. Ви-
трина наша — как большая картина во всю стену, на которой ви-
димая действительность была погружена, утоплена в солнечный
сверкающий свет. Сам бы смотрел и смотрел! Да только надо ра-
ботать. Момент! Знакомое лицо... Человек машет рукой.
— Наталья! Гордей пришел.
Что-то падает на пол в Натальином царстве, и она появляет-
ся в зале.
— Что так спешим? Соскучилась?
Моя женщина стирает с лица радость, и выражение становит-
ся нарочито равнодушным.
— Так ты же звал.
Когда зашел Гордей, мальчишку с дивана как сдуло. Прошлый
их приход или позапрошлый, уже не помню, также совпал с визи-
том Гордея. Они болтали, рисовали, пили сок. Одним словом, по-
знакомились.
— Я тебя вспоминал. Знаешь, что я придумал?
Гордей протягивает руку мальчишке. Тот по-мужски жмет ее.
— Ты покатаешь меня на своем поезде в метро.
— Придется мне огорчить тебя. В кабину, где находится пульт
управления поездом, кроме меня и моего напарника, никого не пу-
скают. Закон.
— Пульт управления? Как на космодроме?
— Очень похоже. Тоже кнопки, рычажки, светящиеся лам-
почки.
— Даже за деньги нельзя?
— Даже за деньги нельзя. Но я принесу тебе журнал цветной,
с глянцевыми страницами, в котором есть фотографии кабины
управления поездом. Даже есть письменное объяснение каждой
ручки, кнопки, рычага. Сможешь изучить все в деталях.
— Буду ждать, — мальчишка напускает на себя солидность.
Прекрасное делает нас прекрасными, главное — смотреть и
видеть. Как вот я. Каждый день смотрел на Наталью, а чего-то не
видел. Маленький клиент сопел под моей рукой. Интерес к резуль-
тату моей работы был так велик, что он все время бычился, пыта-
ясь взглянуть на свое новое отражение в зеркале.
— Долго маму уговаривали на новую стрижку?
— Долго, — прохрипел мальчик.
— Если не понравишься сам себе?
— Понравлюсь. И девочки не будут приставать.
— А что, пристают?
— Хвостики завязать пытаются, с бантами.
— Ты им нравишься. А тебе кто-то нравится из них?
— Точно не определился. А тебе? Мама говорит, ты холостяк.
Я удивился вопросу, но отвечать надо было, сам завязал раз-
говор.
— У мамы старые сведения. Я уже женат. Жена моя в данный
момент поит твоего брата соком.
Закончив с первым маленьким клиентом, я пригласил второго.
Мамаша, отдохнув, вернулась к нам.
— Боже! Как ты вытянулся! Повзрослел даже... Тебе нравится?
Мальчик весь сиял и вертелся у зеркала.
Он готов был уже выскочить из парикмахерской в мир обнов-
ленным человечком. Мать оттащила его от двери. Надо ждать бра-
та, а ему этого не хотелось, заветная цель — первым предстать пе-
ред отцом, который ждал их в машине.
— Иди сюда, — позвал его Гордей. — Фокус покажу.
— Не надо мне!
178 179
— Тогда покажу паука. На днях сфотографировал.
Гордей подал ему фоторамку.
Мальчишка стал рассматривать, но в руки рамку не брал. За-
вел их за спину.
Второй клиент под моими руками завозился. Он явно хотел ви-
деть то, что рассматривает брат.
— Отдай его мне. Девочек пугать буду.
Я строго посмотрел на Гордея, чтобы тот понял, что фотогра-
фию отдавать нельзя.
— Не могу отдать. Мой друг дорожит этим снимком.
— Друг — это парикмахер? Так я у него сам спрошу.
Опережая события, я стал рассказывать о своем паучке и прит-
чу о пауке и младенце Иисусе. Как паук спас и младенца, и мать,
и отца в пещере. Сам себе удивлялся, как хорошо повествую би-
блейскую быль, и главное, душевно. И мамаша, и ее дети слуша-
ли с большим интересом. Мамаша даже встала и посмотрела фо-
тографию.
— Мои дети должны иметь эту фотографию по очень простой
причине. Это должны знать все дети в их классе. Каждый ученик
расскажет об этом дома или своим друзьям во дворе. Родители
расскажут своим друзьям, родственникам и соседям. Библейский
сюжет спустя столько лет будет передаваться из уст в уста детьми
и взрослыми. Это ли не вера в Бога?! Это замечательно!
Я развел руками. Гордей вынул снимок паучка из рамки и пе-
редал его в руки мальчика. Тот, забыв даже про новую стрижку, сел
на диван рассматривать паука.
— Это сделал он?
— Нет, сынок, это сделал паучок, живший две тысячи двенад-
цать лет назад.
— Как давно! Разве могли в то время жить такие умные пауч-
ки?
— Паучка вразумил Господь.
— Младенец Иисус кто тогда?
— Его сын. Сын Божий.
Я, мамаша, Наталья, Гордей переглянулись. Всех душевно тро-
нул разговор о библейской притче. Словно рождественское чудо
сошло на нас. Наталья незаметно погладила меня по плечу, и вол-
на нежности к ней прошлась по мне. Это говорило о том, что мои
чувства к Наталье укрепляются, как сейчас укоренилась во всех
вера в библейскую историю о паучке, младенце Иисусе и о чудес-
ном спасении.
Было видно, что маленькие клиенты и их мамаша довольны.
Я смотрел им вслед, но все равно хотел девочку.
— Не передумал иметь девочку? — Наталья привалилась к мо-
ему плечу. Как муж, проживший с женой в любви и согласии, я
чмокнул ее в голову, втянул в себя запах ее волос. Прежнего запа-
ха не было.
— Ты вкусно пахнешь.
— Скажешь тоже! Духи дома забыла в узел кинуть... Обхожусь
без парфюма.
— Очень хорошо.
— Ты сейчас скажешь, что купишь мне духи.
— Раз мы муж и жена, то ты должна знать горькую правду.
Запах твоих духов мне не нравится. Последнее время запахи мне
приносят головную боль.
— Они такие дорогие... Как жаль! На ночь буду давать тебе та-
блетку активированного угля.
— У него голова болит, а не кишечник. Хотя, может быть, ты и
права, — вступился за меня Гордей.
— Женщина всегда права, — резюмировала Наталья.
У меня небольшой перерыв. Мы сгрудились за общим столом.
Толкаемся плечами, заглядываем в пустые чашки и в Натальино
царство.
Наталья запекла в микроволновой печи половинки яблок.
Остывшие, они мне нравятся. Я могу их съесть много и даже вы-
лизать блюдо, где скапливается загустевший сок. А как пахнет
этот сок! Вот бы духи выпускали с таким тонким запахом. Я рассу-
ждал про себя, а сам поглощал еще теплые половинки яблок. Гор-
дей предпочитает грызть яблоки в свежем виде. Сейчас он делает
бутерброд «Византийская башня». На хлеб, намазанный француз-
ской горчицей, кладутся листья салата, на салат сыр, на сыр колба-
са. Сыр и колбаса повторяются многократно.
— Поешь, расскажешь, как прошел вечер с Ритой.
— Ночь... — чавкнул Гордей.
— Ночь?! — эхом повторила моя Наталья и остановилась по-
середине зала. Она за чем-то спешила в свое царство.
— Меня по-человечески, по-доброму оставили переночевать.
Поздно было.
180 181
— Так, значит, интима не было?
— Не было...
Наталья вернулась к нам.
— Забыла, за чем шла. Где живет? Как живет?
— Солидно, — Гордей называет адрес престижного дома в
престижном районе. — Но бардак! Женский бардак. Трусики на
холодильнике, зубная щетка на подоконнике лоджии, еле нашли.
Прокладки рассыпаны по дивану. Плитка шоколада под одеялом
на кровати раскрытая. А какая кровать! С двух сторон сидят чер-
ные пантеры в натуральный рост. Вместо глаз — камни полудра-
гоценные.
— Как же ты разглядел шоколадную плитку под одеялом, если
интима не было?
— Утром жаловалась.
Наталья разочарованно ушла в свое царство, видимо, вспом-
нила за чем.
— Зачем она тебе?
— Интересно с ней. Мне нравятся неординарные люди. Тянет
меня к ним.
— Последняя твоя привязанность плохо закончилась, — разда-
лось из Натальиного царства.
— Оказывается, ей там все слышно! Представляешь? А мы тут
с тобой каждый наш марш-бросок по дамам обсуждали. — Гордей
поднял плечи от удивления и не говорил уже, а шептал мне.
— В этом есть плюсы, все знаю о своем муже.
— И обо мне...
— И о тебе, Гордеюшка.
Наталья потерлась щекой о мой затылок. Руки у нее заняты.
Она держит поднос, на котором тарелки с воздушным омлетом.
— Мужиковатая она...
— Есть немного, — говорю я.
Гордей соглашается.
— Но и женской притягательности столько, что мурашки по
спине бегают.
— Вот и беги с ними назад к нам. Пока не поздно. Не женщи-
на она, а фаворит на скачках, — Наталья с уважением смотрит на
меня.
— Как виртуозно ты сказала и как точно!
— Вспомните Тину Тернер. Ее клип, где она выглядит, как
женственная и породистая лошадь, — предлагает нам Гордей.
Наталья вся замирает. Это она так вспоминает. Какая она у
меня хорошенькая!
— Никто не остался к ее новому образу равнодушным. Уве-
рен! Каждый, кому довелось видеть клип, почувствовал в себе
бурю эмоций. Пересматривали по нескольку раз. Завораживаю-
щее действие! С первого взгляда на Риту в меховом салоне я чув-
ствовал в себе бурю. В ней и отталкивающего много, а привязыва-
ющего еще больше.
— Что будешь делать?
— Любоваться! — ответил он, широко улыбаясь.
— С друзьями не спят. Она просилась к нам в друзья, и мы ее
приняли.
— Если только в этом причина твоего осуждения, я готов, как
и ты, сделать ей предложение.
— Ты чего в галоп пустился? Мы с Натальей долгое время
вместе.
— У тебя глаза на нее в один день открылись. В один день все
и произошло, — Гордей ушел на диван.
Молчим с минуту.
— Тут ты прав, Гордей. Как молния пронзила.
— Вот-вот. До меня им всегда достучаться трудно было. А тут
раз, и вот она! Ни на кого не похожая! Глаз не оторвать!
— ух, как тебя пробрало! — ужаснулась Наталья.
— Да у вас самих почти так же все и произошло.
— Ну не знаю... У Лавруши, может быть, и так. Я по нему дол-
го сохла. И до сих пор еще не пришла в себя от случившегося и не-
прочно верю во все.
Как приятно слышать, что по тебе долго сохли.
— Так что делать будем? — задала вопрос Наталья.
— Я любоваться, вы наслаждаться. Может быть, и мы с Ритой
рискнем делать то, что делаете вы.
— Рискнет он! А то у тебя это до Риты было сложно? — усо-
мнилась в словах Гордея Наталья.
— Легко с теми, кто смотрит на жизнь глазами молодости. Со
вкусом и наслаждением. Я, признаться, устал быть молодым, ре-
бята. Устал. — Гордей смотрит на прохожих за окном и качает го-
ловой. — Лавр сделал правильный шаг и в правильном направле-
нии.
Моя Наталья снова висит на моей спине. Начинаю привыкать.
182 183
— Смерть Лисенка меня состарила. Я горбом чувствую свое
богатство несметное. Тяжело мне его носить.
— О чем это он? — шепчет мне на ухо моя Наталья.
— О годах. Его года — его богатство. Песня еще есть такая, —
ответил я. И тут меня словно кто за язык дернул: — Из всего, что
произошло со мной и Натальей, я сделал вывод. Куй...
— ...железо, пока горячее!
Последних три слова мы произнесли одновременно с Гордеем.
Потом встали и обнялись.
— Спасибо, друг, за понимание.
— Омлет из-за вас остыл...
Слишком уж подозрительным кажется мне голос моей На-
тальи. Так и есть! Хлюпает носом над своей тарелкой.
— Ты чего?
— Хорошо мне, Лавруша...
— Фу ты, господи! Посмотри на нее! И это она называет хо-
рошим?
Наталья прижимает ладошки к груди, машет ими перед лицом,
хлопает веками.
Скоро встречать клиента, и он куда сложнее, чем эти два маль-
чика, вместе взятые.
Есть тыквы, у которых невзрачный окрас снаружи и ярко-
оранжевый цвет внутри. Формой напоминают грушу. Человек
с такими формами входил сейчас в салон моей парикмахерской.
Длинные черного цвета волосы зачесаны назад гребенкой, свобод-
но спадают вниз по спине. Если к груше приставить кривые ноги
и все это одеть в сверкающие свободные, в восточном стиле одеж-
ды, то это и будет мой очередной клиент. В руках четки зеленого
янтаря и собачка. Собачка крохотная, породистая, дорогая и вред-
ная. С мокрой шерстью на бороде, потому что все время злится и
тявкает. На каждом пальце клиента по перстню с крупным камнем.
Его величество маг! Известный маг. Богатый маг. Нахрапистый та-
кой! Черный или белый? Не знаю.
— У вас пахнет яйцами. Вкусно. Я хочу яиц, — вместо привет-
ствия заявляет клиент.
Выходит Наталья, забирает собачку. Та молчит, потому что
знает, что женщина будет сюсюкаться с ней, а я буду вынужден
сюсюкаться с ее хозяином. Делаю полупоклон.
— Насчет яиц я не шутил... — говорит в сторону Натальиного
царства клиент, повышая голос.
— Я так и поняла! Моя маленькая, моя хорошенькая...
— Да! Только так с ней и надо. Замечательная у вас помощ-
ница.
— Жена.
— Жена. Фи... Хотя жена — это не так уж и плохо. Поздрав-
ляю. Напомни имя ее...
— Наталья.
— Наташа! Выйди на минутку.
Клиент, взгромождаясь на кресло, долго усаживается, выдер-
гивает из-под себя полы одежды, оправляет их, закидывает назад
волосы и потом только соизволяет взглянуть на стоящую перед
ним с его собачкой Наталью.
— Я предвидел это. Говорить не смел. Таинство, знаете ли...
Теперь могу лишь поздравить. — Не глядя на свои толстые паль-
цы, слишком уж старательно и долго он начинает снимать один из
перстней. — Вот беда! Ни туда и ни сюда! — сокрушается он.
— Ничего страшного. Зря вы это. Дорого внимание! — зата-
раторила Наталья, и мне захотелось дать ей подзатыльник, как
школьнице.
Откуда ни возьмись рядом с креслом оказался Гордей. Он вы-
хватывает из баночки ватный тампон, смачивает его льняным мас-
лом и движением фокусника снимает перстень с пальца ошалев-
шего мага.
— Всегда к вашим услугам, — подражая мне, склонил на мгно-
вение голову. Только что не звенит шпорами.
Оторопев от таких мгновенных манипуляций, маг, раскрыв
рот, разглядывает Гордея, и только лишь его притворное подобо-
страстие спасло всех нас от неминуемого гнева.
— Каков! А! Богатырь! — приходит в себя от пережитого на-
падения маг. — Видел? — Оборачивается он к своему телохрани-
телю.
Тот стоит, как мумия, выкопанная из горячих песков Греции.
Повертев еще какое-то время снятый Гордеем перстень в руках,
маг все-таки прощается с ним печальным взглядом и протягива-
ет его Наталье.
— С пожеланиями счастья и благополучия... И идите уже.
184 185
Как только перстень оказался в руке Натальи, в ее пальцы, дер-
жавшие драгоценность, вцепляется зубами собачка. Да с какой зло-
стью! Наталья визжит, собачка рычит, маг умоляет псину успоко-
иться... Мои нервы не выдерживают, и я, швырнув на рабочий сто-
лик салфетку, достаю телефон и делаю вид, что отвечаю на чей-то
звонок. С телефоном в руках выхожу из парикмахерской, вдыхаю
холодный воздух, а сам поглядываю за происходящим через стек-
ло витрины. Телохранитель отобрал у Натальи собачку, потом вер-
нул ее. Наталья спряталась в своем царстве. Туда спешит Гордей.
Я возвращаюсь.
— Обошлось? — вежливо спрашиваю клиента.
— Он меня очень любит, — поясняет клиент.
— Это видно. Как моя жена, не пострадала?
Собачка вредная, но хитрая. Со стороны было видно, что кла-
цала зубами по костяшкам несильно, больше нервов и визга.
— Она получила подарок. Подарок большой, а собачка ма-
ленькая. Подумаешь, пара отметин от зубов... — говорит он
вслух своему отображению в зеркале, так как я пошел проведать
жену.
Именно для этой собачки в Натальином царстве специально
приготовлена корзина с игрушечной косточкой. Наталье не следо-
вало держать ее на руках. Положила бы в корзину, и все. Ох уж это
женское лобызание с животным.
Я осмотрел руки своей женщины. Действительно, не до кро-
ви. Обошлось. Наскоро целую мою Наталью и возвращаюсь к кли-
енту.
— Спасибо за подарок. Женщина счастлива. Вы щедрый че-
ловек.
— Женщины всегда счастливы при виде украшения, а тут об-
ладание им! Предупреждаю, это бижутерия. Дорогая, но бижуте-
рия.
Гордей выносит из царства Натальи перстень и протягивает
его бывшему обладателю. Видимо, он слышал реплику мага о би-
жутерии. Собирается что-то сказать, но его опережает маг.
— Велик? Я так и знал. На то я и маг! Не расстраивайтесь...
Мы не последний раз с ней видимся.
Гордей слегка скривился и отошел в зону отдыха.
Я готовлю краску. Венчиком взбиваю ее в стеклянной миске.
— Моя жена не носит броской бижутерии.
— Что так?
— Запретил. Моей жене незачем бросаться кому-то в глаза.
— Ой, как вы правы, однако!
С удовольствием мазюкаю его редеющие волосы. Остатки кра-
ски прямо-таки ляпаю на его тупой загривок.
Наталья выносит чепчик и водружает клиенту на голову.
— Тридцать минут, засекаем, — говорит она. — Проходите
сюда. Ваш омлет готов.
Собачка запрыгивает клиенту на колени. Запах краски ее раз-
дражает, она начинает смешно чихать и даже кашлять, но запах
омлета заставляет ее терпеть и ждать угощения.
Где-то с год как я стал реагировать на красители, вернее, на их
запахи и знаю, что это такое. Сжалился я над собачкой и попро-
сил Наталью угостить псину на территории своего царства. Дер-
жа перед мордой собачки блюдце с кусочком омлета, та унесла ее
к себе. Маг ел омлет, как будто ел его впервые. Живо, с жадностью
и с всасывающим хлюпаньем. Это говорило о том, что домашней
едой человек не избалован. Гордей расположился на диване и за-
нял себя электронной книгой. После сегодняшних передряг с На-
тальей нервы мои были истощены. Если раньше действия мага вы-
звали во мне улыбку, то сегодня бесили. Моя парикмахерская, мое
убежище, стала невыносимо тесной. В Натальином царстве нахо-
дится дрянная собачка. В зоне отдыха тыквообразный маг загла-
тывает омлет из моих продуктов. За немалые деньги купленный
мною диван занят Гордеем. Да, там есть место и для меня. Есть
место для меня и в Натальином царстве. Есть место и в зоне от-
дыха... Но... Мне нигде не хочется находиться. Возвращаюсь к ра-
бочему столу и усаживаюсь в кресло. Отворачиваюсь от всех и
снова всех вижу в зеркальном отражении. Закрываю глаза. Моя
истерия мечется внутри меня. Словно чувствуя это, Гордей встает,
подходит ко мне, треплет за плечо.
— Я домой. Чужая постель... Не выспался.
Киваю головой.
— Ты тоже не в форме.
— Угадал.
— До встречи!
Наконец маг перестал хлюпать ртом.
— Ваша собачка уснула.
186 187
Наталья подошла ко мне и положила руки на плечи. Стала их
массировать. Как вовремя! Медленно возвращаюсь к себе и к ней.
Как приятно!
— Ты простил меня?
— Не напоминай... Не останавливайся.
— Чаю мне, пожалуйста. Вы заметили, что в холодное время
хочется отдать предпочтение чаю, а не кофе? Как мой Пуся?
— Ему, наверное, холодно. Он все время дрожит, — отвечает
Наталья. — Накрою его полотенцем.
— Лучше заверните...
Наталья уходит, оставив на плече ощущение своих рук. От-
крываю глаза. Туша мага в чепчике и накидке стоит рядом.
— Я бы предпочел сесть в кресло.
Да, величия у него не отнять! Без слов встаю.
Дел после нанесения краски нет, потому начинаю светский
разговор:
— Как ваша магия? Процветает? Я слышал положительные от-
зывы о ваших способностях.
Чепчик начинает сверкать глазками.
— Кто? От кого?
— Думаю, перечень будет длинным...
Маг доволен, потирает руки под покрывалом.
— Брови не красим. Перешел на восковой карандаш.
— Правильное решение.
— Ваше решение также правильное. В прошлый мой визит вы
были свободны, как птица в небесах!
— Стало мне в небе неуютно от его просторов. Мечешься по
сторонам, и нигде края не видно.
— Почему она?
— Видимо, привык и не заметил, как стала своей.
— Завидую вам... У меня не возникает такая потребность. Ес-
ли только Пуся! Не могу без нее!
— Ко мне на днях котик заходил подъездный... Симпампуля!
Не котенок и не кот еще. Такой самостоятельный! Вольный. Ходит
по квартирам, везде его кормят. — Точно знаю, что такая тема по-
нравится клиенту.
— Сколько их таких, брошенных! Беда! Я делаю пожертвова-
ния в питомники для животных. А вы? Я дам вам телефон и адрес.
— Теперь такие вопросы я должен решать с женой.
— Да неужели до такой степени?!
Развожу руками. Клиент понимающе качает головой.
— Почему у вас нет маникюра и педикюра?
— Клиент мужского пола, разных предпочтений, и не всякому
захочется, чтобы кто-то видел его слабости. Отдельного помеще-
ния нет. Кресло для мытья волос еле поместилось. Наталья! Вре-
мя! Смываем краску.
Клиент идет к моечному креслу.
— Обожаю эту процедуру! Потом фен... И как новорожден-
ный! Как Пуся?
— Ваш Пуся, как младенец, завернут, но не спит.
— Умный песик.
— Кто бы сомневался! У такого хозяина!
Наталья будет смывать краску дольше, чем обычно. Доставить
удовольствие клиенту — немаловажная задача. Боже мой! Как я
устал доставлять удовольствие клиентам! Устал именно от этого.
От множества ролей и масок. От мнимого уважения, от мнимо-
го понимания и так далее... Только не в стенах парикмахерской я
могу быть самим собой. Сколько это уже продолжается? Сколько
это будет еще продолжаться? Выходит, это мой крест?
Наталья вскинула подбородком. Мол, о чем задумался? Я смог
только слабо и кисло улыбнуться. Наталья свела к переносице бро-
ви. Мол, отвечай или перестань этим заниматься. Я махнул рукой.
Два дня полностью перевернули мою жизнь. Распишемся, получу
новый статус. Буду женатым. Мужем буду. Закрыл глаза. Малень-
кая девочка бежит по аллее. Какая красивая! Она пытается насту-
пить ножкой в босоножке на солнечный лучик. Ветви колышет ве-
тер, и луч все время убегает от нее. Она оборачивается, смотрит на
меня и машет рукой. Сладостное чувство любви, нежности, вос-
хищения и еще чего-то захлестывает меня так, что наворачивают-
ся слезы под закрытыми веками. Удерживаю их, как могу, изо всех
сил. Одна все-таки скатывается по щеке. Горячая. Я чувствую ее
скольжение по щеке и след, который становится тут же прохлад-
ным. Слеза скатилась в уголок рта. Соленая.
Клиент с чалмой из полотенца на голове садится в кресло.
— Я высушу, — предлагает Наталья и, недоумевая, смотрит
на меня.
Шум включенного фена резанул слух. Как будто дрелью про-
шелся по мозгам. Встаю и ухожу в Натальино царство. Закрываю
188 189
за собой вечно открытую дверь. Собачка смотрит на меня мокры-
ми глазами. Ко мне приходит желание взять ее на руки. Забыв про
ее вздорный нрав, про укусы, протягиваю к ней руки и вынимаю
из корзинки вместе с полотенцем. Прижимаю к груди. И качаю,
качаю-качаю...
Собачка льнет ко мне и не тявкает. Душа моя именно в том ме-
сте, где прижимается собачка, распускается, и мне становится лег-
че. Я качаю чужую собачку, как родное и кровное дитя.
— Что с тобой? Клиент расплачивается, и тебе нужно выйти.
— Наталья, я люблю тебя! Я хочу девочку! Пусть у нас будет
девочка!
— Господи, я думала, что ты еще сердишься на меня. Так сде-
лай мне девочку. Отдай собаку!
Я обнимаю Наталью с такой нежностью, с какой только что об-
нимал собаку.
— Вы порозовели лицом. Были бледны, как поганка. Признай-
тесь, сделали глоток качественного коньяка? — встречает меня
пристальным взглядом клиент.
— Не угадали. Это все очарование вашей собаки! Она пре-
лесть! — отвечаю фальшивым голосом, с фальшивой интонацией.
Одно хорошо, это правда, и клиент сейчас уйдет.
Провожая мага, оказался вплотную к его тыквообразному телу.
Собачка на его руках вытянула шейку и лизнула меня в плечо. Даже
через ткань рубашки почувствовал шершавость ее языка. Мы по-
смотрели в глаза друг друга. Я был признателен ей за те мгновения
порыва души моей, которые она пережила вместе со мной.
Через полчаса придут два солиста из одной группы. Каждый
раз, как в первый класс. Всегда с задумками и чуть ли не зарисов-
ками, ими служат вырванные из глянцевых журналов листы. За
ними придет ювелир. У него бзик. Бзик заключается в том, что,
приведя себя в порядок, вплоть до укладки с помощью лака, он
удаляется в свою квартиру, являющуюся и мастерской под семью
замками, с бронированными стеклами в окнах и дверях, и начина-
ет творить. Вдохновение его посещает только после того, как он
посетит меня, и я тут ни при чем. Порой оно бывает затяжным, по-
тому как он появляется в моей парикмахерской заросшим до не-
приличия.
Вот и настал вечер. Наталья домывает пол. Я разбираю рабо-
чее место. У меня сладко щемит в груди при мысли, что мы сейчас,
взявшись за руки, поспешим домой. А при мысли, что мы сегодня,
возможно, сотворим нашу девочку, у меня кружится голова, как от
вкусного и качественного бокала вина. И вот мы спешим, местами
скользим, топчем снег ногами. Рука в руке. Улыбки, не сходящие с
наших лиц, заставляют прохожих тоже улыбаться и разглядывать
нас. И нас это только подзадоривает и гонит к дому нашего сегод-
няшнего и будущего счастья.
— Ты снова тут?
Котик повернул голову и, лишь взглянув в сторону лифта, сно-
ва пустился за теннисным мячиком вокруг мусоропровода. А мя-
чик такой скакучий, а котик такой прыткий. Некогда ему с нами
разговоры разговаривать. Квартира встретила нас новым запахом.
— Сейчас угадаю... Голубцы! — предположила Наталья.
— Тефтели... — огласил свое предположение я.
Быстро разделись.
На кухне вовсе притихли. Наталья чинно раскладывала уга-
данные мною тефтели по тарелкам, резала хлеб, свежие овощи.
Потом, как в старом кино, муж и жена чинно сели друг против дру-
га, без особых разговоров поели. Выпили компот из сухофруктов.
Наталья достала пальцами со дна стакана вываренные фрукты.
Наверное, ей было вкусно и спокойно, раз, забывшись, она вер-
шила недозволенное, нисколько не смущаясь. Признаться, я и сам
люблю есть руками с тарелок. Поймав мой взгляд, Наталья забес-
покоилась.
— Долго я? Заждался.
А у меня плыл пол под ногами. Лампочки в люстре раздваива-
лись. Пальцы на руках и ногах стали холодными, кончик носа за-
мерз — так велико было стремление быть со своей женщиной в
своей кровати. Думается мне сейчас, что в это наше свидание са-
мое пиковое удовольствие получил только я.
— Ты куда?
— Шубу на балкон повешу.
— Вернись сейчас же! Горячая вся!
Да куда там! Получается, что я заполучил женщину-мать. Как-
то об этом с экрана телевизора вещал Павел Воля. Придумал Па-
вел классификацию женщин. Женщина-мать. Подарите ей цветы,
она начнет опрыскивать их водой каждые полчаса, на ночь погру-
жать в ванную с холодной водой, подрезать стебли, вскакивать но-
чью с кошмарной мыслью, что вода могла уйти через неплотно за-
190 191
крытую пробку. Наталья вернулась, юркнула под одеяло и затих-
ла. Все дела поделали, надо спать. Только каждый из нас еще дол-
го будет лежать с закрытыми глазами и думать о быстротечности
времени, о быстроте нашего сближения и решения завести ребен-
ка. Она — обо мне. Я — о ней. В итоге — о нас.
— Нехорошо, что котик живет на лестничной площадке...
— Это тебе нехорошо от этой мысли, а у него таких мыслей
нет.
— Как там Гордей...
— В постели со мной — никаких мыслей о других мужчинах!
— Забыла. Прости...
— Ты меня любишь?
— Я тебя люблю.
Тихий разговор в ночной тишине сошел на нет.


Глава седьмая


Раз ушла ночь, значит, пришло утро. Утро — это как символ
всего, что только начинается, как ступенька в будущее. Ут-
ро — шаг еще в одно утро. Все только начинается, Лавр! Это я так
думаю, лежа в кровати и разглядывая потолок в собственной квар-
тире. В моей спальне нет люстры. Зачем я так сделал? Чтобы все
спрашивали, но никто и никогда не спросил меня об этом. Даже
моя женщина (или жена?) отсутствие люстры не заметила. А когда
же ей было?! Она сразу же увлеклась мной и только мной. На са-
мом же деле освещения в спальне достаточно много и оно разно-
образно. Это и два бра, и два торшера, и гирлянда из прозрачных
шаров, внутри которых лампочки, и три таких же шара, но боль-
шего размера на полу. Выездная работа утомительна, но иногда
приносит вот такие плоды. Известное лицо эстрады захотело по-
знакомиться с моей работой и вызвало меня к себе на дом. Меня
восхитило освещение спальни. Прошло года два, и в моей парик-
махерской раздался звонок. Звезда переделывала свои апартамен-
ты и желала избавиться от бывших предметов интерьера.
— Приезжай и забери... Никто, кроме тебя, так ими не восхи-
щался.
Я забрал. Очень вовремя совпал сей дар с ремонтом моей квар-
тиры, совсем недавно купленной.
— Почему у тебя нет люстры на потолке? — раздался голос
моей Натальи.
Сглазил!
— Тебе не хватает освещения?
Моя женщина потягивалась и одновременно наваливалась на
меня всем телом.
— Так если ее нет на потолке!
— Понятно. Встаем! Сейчас сова будет «ухать».
— Нельзя ее...
— Нельзя. Кто первым?
Дверь в ванную видна из спальни, если не закрывать за собой
дверь. Оборачиваюсь и показываю язык своей женщине.
— Я долго буду, — стращаю ее.
В ответ она махнула рукой и накрылась одеялом с головой.
Мог ли я подумать раньше, что можно вот так непринужденно
идти в туалет в присутствии женщины, не закрываться на защелку,
показать язык, попросить рулон туалетной бумаги и принять его,
сидя на унитазе, и при этом не испытывать смущения ни на грамм!
Не мог. Сейчас — пожалуйста!
Потом мы меняемся местами. Завтракаем. Оказывается, холо-
стяцкая жизнь — это когда подойдешь к столу, а ничего не хочется.
Бежишь на работу, и только там после первого клиента мой желу-
док начинал подавать признаки жизни. Сейчас совсем другая кар-
тинка. Жующий рот напротив заставляет тебя делать то же самое.
Жую, глотаю, запиваю и не могу насмотреться на милую мордаш-
ку своей женщины.
— Сегодня позвони в загс и узнай время и дни приема заявле-
ний. Мой паспорт у меня с собой всегда. А твой?
— Мой тоже.
— Обскачем Гордея еще раз, раз уж начали.
— Он станет жениться на лошади?!
Рука Натальи с чашкой цикория замирает у рта. Рот так и оста-
ется слегка приоткрытым. Опускаю руку Натальи, потому что
чашка начинает клониться на один край.
— Почему ты ее назвала лошадью?
— Мы все ее так сравнивали.
— Сегодня мы говорим о женитьбе. Никто на лошадях не же-
нится.
— Ты зануда.
192 193
— Я знаю. Потом, ты забыла! Теперь она наш друг, а о друзьях
так не говорят.
На лестничной площадке котика не оказалось. Миски и крыш-
ки на месте, и постель за мусоропроводом стоит, а его нет.
Выходя из подъезда, мы встретили соседку, пенсионерку. Из-
под ее шарфа на груди выглядывал котик.
— Здравствуйте! Мы вот погуляли уже...
— Это ваш котик?
— Хотите, будет вашим?
— Так это он не хочет быть нашим. Не ест ничего, и хорошо
ему только на лестничной площадке.
— Вы тоже это заметили? Вольный котик. Вы теперь не один,
я смотрю...
— Да. Моя невеста.
— Как трогательно! Невеста! Годков уже много будет?
— Взрослая уже, — согласился я.
— Вот и держитесь теперь друг за друга. Я со своим дедом
прожила сорок пять лет. Законных лет! Да...
Женщина задумалась.
Котик вырвался и шмыгнул в открытую дверь подъезда. Мы
посторонились и пропустили соседку в подъезд.
У парикмахерской маячила треугольная фигура Гордея. Руки
его держали перед собой коробку. Он положил ее на ступени, ког-
да мы подошли, чтобы поздороваться.
— Ты с вещами? Тебя прогнали? — пошутил я.
— Игрушки елочные. Целый вечер посвятили им с Ритой. Она
как узнала, что мы с тобой сами ни разу елку не наряжали, так по-
тащила меня за игрушками для нашей елки. Вашей, то есть. Так
что вечером наряжать елку вместе будем.
— Ура! — захлопала в ладоши Наталья и запрыгала. Хлоп-
ки были приглушенными. Связанные из пуха варежки приглуша-
ли звук.
— У нас первые гости! Надо придумать ужин! Можно мне до-
мой?
— Сброшу сообщение Нине Степановне, что у нас гости. Она
знает, что делать.
— И что она будет делать?
— Позвонишь ей и обговорите.
Наталья успокоилась и потащила коробку по ступеням. Гордей
открыл замки, отдал их мне и собрался уходить.
— Ты без впечатлений?
Гордей подумал и сказал:
— Ночевал дома. Обмирал при мыслях о ней, как мальчишка.
— Почему не у нее?
— Дочь по маме соскучилась.
— Ах да! У нее же дочь. И сколько лет девочке?
— Восемнадцать.
— Ух ты... — вырвалось у меня.
— А маме сколько?
— Мы одногодки.
Помолчали.
— А что? Пора отвыкать от четвертаков.
— Я тащусь от нее! Меня на небеса уносит!
— Верю, верю... Может, зайдешь?
— Нет. Я к ней...
— Ладно... Иди! Время покажет.
— Оно все уже показало. И твоей Наталье не двадцать пять
лет. Как у вас?
Прежде чем ответить, я смотрю сквозь витрину на Наталью,
как она бережно снимает с себя шубку. Перевожу взгляд в небо.
— В небеса не тянет. Земные потребности одолели. Нежность
внутри какая-то... Дочку хочу.
У Гордея расплывается рот в широкой улыбке.
— Матери наши дочек хотели. Родили нас. Рад за вас. И зна-
ешь, рад за себя. Во мне все ликует.
Смотрю вслед уходящему Гордею. Он оборачивается и широ-
ко мне улыбается. Как в детстве. Как всегда.
— Я подарю твоей дочери велосипед! — крик Гордея догоняет
меня, толкает в спину, и я вхожу в парикмахерскую.
Наталья, как я и предполагал, в своем царстве рассматривала
яркие упаковки с елочными игрушками. Блестящая, разноцветная
мишура лежала горкой в стороне.
— Посмотри, Гордей даже верхушечку купил! Ты отдашь им
деньги? Пусть они будут наши навсегда.
— Наши игрушки надо было нам самим покупать.
— Ну не заберут же они их после Нового года?
— Конечно, нет. Тебе не кажется, что мы должны сделать Рите
подарок к Новому году? После всех ее подарков наш подарок так-
же должен быть весомым.
194 195
Наталья отошла от коробок с игрушками. Стала издалека на
них смотреть и думать. Потом вздохнула и повернулась ко мне.
— Что греха таить, я не ее уровня... Потом, у меня нет тако-
го кошелька, как у нее. Одним словом, я теряюсь в догадках! Если
бы что-то символическое, а тут весомое... У тебя уже столько рас-
ходов со мной было, что перед сном вспоминать боюсь, а то не за-
сну!
Я обнял ее за плечи, как и она, уставился на груду елочных
драгоценностей. На таких вещах глаз всегда отдыхает. Стояли мы,
слегка покачиваясь, думали.
— Я готова даже берет и варежки с шарфом ей отдать.
— Э нет! То моя добыча. — Чмокаю ее по очереди в закры-
тые глаза. Точно так же я буду чмокать свою дочку и в глазки, и в
щечки. Гордею не дам этого делать! От этой мысли мне становит-
ся смешно. Мы, мужики, собственники. Отдать другу можем все,
если беда. Что касается женщин... Сами все знаете.
Мы еще немного постояли обнявшись. Я ушел в зал, после
того как Наталья огласила весь список клиентов сегодняшнего дня.
Сложных людей в нем не было. Имею в виду тех, с которыми при-
ходится надевать на себя маску. Будет один подросток, внук звез-
ды. Привезет сама лично. Дама небеспокойная, как и внук, полная
собственного достоинства, доброжелательности и приветливости.
Наталья любит с ней болтать о ЧП в мире шоу-бизнеса и получа-
ет от нее самые правдивые сведения, можно даже и желтую прес-
су не читать, в ней информация будет выложена вместе со слю-
ной захлебывающегося от собственного восторга автора. На ко-
ротко стриженном затылке внука звезды каждый раз выстригает-
ся один и тот же японский иероглиф. Мальчик увлечен Японией.
Работать с ним легко. Раньше я часто засиживался вечером у ком-
пьютера. Зная, кто посетит меня завтра, его предпочтения и при-
вязанности, порой странности, я выискивал эти темы во всемир-
ной паутине и блистал своими познаниями перед клиентом на дру-
гой день. Это было в самом начале моей карьеры и становления
как мастера. Мне было необходимо зацепить клиента не только
мастерством стрижки, но и еще чем-то. Я выбирал тему беседы и
так, неторопливо разговаривая, стал понимать непохожих на меня
людей. Мальчика с иероглифом на затылке это никак не касается.
Стильный внук у стильной бабушки, и только.
Я работал, уложив клиента на массажный стол с отверстием
для лица. Приспособление, полностью расслабляющее клиента.
Это способствует работе. Мальчишка молчит. Наталья и звезд-
ная бабушка болтают. Скоро услышал поздравительные воскли-
цания.
— Лавр! Вы совершили мужской поступок, и, поверьте, он
единственно верный, характеризующий мужчину как мужчину.
И не затягивайте с детьми. Поезд может уйти.
— Это у нас на первом плане. Наталья мне обещала.
— Значит, все у вас будет по-людски!
Визит бабушки и внука закончен. После плотного завтрака
дома ничего не хочется, только по чашке кофе и апельсины. Всег-
да их чищу руками, так что апельсиновая влажная пыль оседает на
лицо и руки. Сейчас наблюдаю за Натальей, которая коротким но-
жом снимает с апельсина корку. И ногти не забиты мякотью корки,
и руки не в соке апельсина.
Нам необходим постоянный контакт. Как только наступает
перерыв, приходит желание ощущать тепло любимого человека.
И мы начинаем жаться друг другу, даже если в руках чашки с горя-
чим напитком. Плечо к плечу, рука в руке. Все изменилось. Были
коллегами, стали мужем и женой. Хватит размышлять. Надо Ната-
лью погонять для порядку.
— Ты звонила в загс?
— Нет.
— А что так? Для тебя это неважно?
— Важно. Сейчас исправлюсь.
— Нине Степановне тоже не звонила? Иди звони. Номер до-
машнего телефона я написал на блокнотике с магнитом на холо-
дильнике.
— Лавр! Я не знаю, с каким размахом мы должны встречать
наших гостей. Не знаю, на какую сумму могут быть затраты...
— Ты все усложняешь.
— Я не хозяйка. Я ею не была никогда. Готовить могу, но не
умею готовить для гостей. Указывать Нине Степановне тоже не
смогу.
Я сам позвонил Нине Степановне.
Если работы много, то день заканчивается неожиданно. Когда
я поднял глаза, в витрину моей парикмахерской заглядывал вечер.
Тихий, зимний предновогодний вечер. Признаться, мне не хоте-
лось встречать гостей. Мне хотелось побыть в тишине квартиры с
Натальей. Что-то она мне расскажет, что-то я расскажу ей. Мы же
196 197
ничего о себе не знаем. И украшать елку, наверное, было бы инте-
реснее вдвоем.
У нашей двери сидел котик. При виде нас он задрал вверх го-
лову и замяукал. Потом последовал трюк — котик подпрыгнул и
попытался повиснуть на дверной ручке. Когти соскользнули, и он
упал на кафельный пол. Запахи — вот что волновало и привлека-
ло его. Нина Степановна готовила полдня, запахи проникали через
дверь, и наш котик уже не мог сдерживать эмоций. Стоило только
приоткрыть дверь, как котик первым оказался в квартире и, пока
мы мешкали у двери, он уже побывал на кухонном столе, прошел-
ся по столешнице, мойке и панели электрической плиты. Спрыг-
нул на пол и с требовательным мяуканьем стал таранить закрытую
дверь в центральную комнату.
— Все с ним ясно! Пакостник он! По столам ходит. Вот его и
выбрасывают все на лестничную площадку.
Наталья взяла котика на руки и вынесла за дверь. Со словами:
— Жди. Скоро вынесу тебе поесть.
Вскоре пришли Гордей и Рита.
Делаю радостное лицо и отступаю в комнату. Рита сегодня сно-
ва в новом образе. Гордею с ней не скучно, наверное. Прямая шуб-
ка из черной норки с аккуратным круглым воротником и неболь-
шими разрезами по бокам. Песочного цвета шапочка в форме ку-
банки, такого же цвета сапожки и сумочка. Гордей стал как будто
красивее, без видимых изменений в одежде. Что делают чувства!
Не то «ах», не то «ой», а может, просто выдох восхищения раз-
дался за моей спиной. Гости устремляют взгляды за меня, и я вы-
нужден обернуться. Наталья распахнула двери в зал, где стоял на-
крытый Ниной Степановной стол. Стол как стол. Только сервиро-
ван он торжественно и даже с салфетками ткаными в керамиче-
ских колечках.
— Что-то не так, Наталья?
— Все замечательно! Здравствуйте! Проходите... Мне надо ко-
тика поймать!
Наталья стала ловить котика, который вместе с гостями про-
ник в квартиру. Он понял, что его сейчас снова выставят за дверь,
и куда-то себя спрятал. Гости разделись. Рита оказалась в том пла-
тье, в котором была в клубе. Гордей достал из-за пазухи комнатные
тапочки и положил их на пол перед Ритой, та царственно вступила
в них. Сапожки ее Гордей убрал с прохода к вешалке.
— У вас событие? — Рита осматривала произведение Нины
Степановны.
Да, Нина Степановна перестаралась, мягко сказать. По три фу-
жера разного размера у каждой тарелки, по две вилки и два ножа с
обеих сторон. Посередине трехъярусная ваза с фруктами. Блюдо с
рыбной нарезкой, мясной нарезкой, нарезкой из свежих овощей и
зеленью, блюдо с малосольными помидорами, огурчиками и гри-
бочками. Тарталетки с красной икрой и кусочком сливочного мас-
ла и ее любимые фаршированные яйца под майонезом. Графин с
компотом из сухофруктов был еще теплый. Горячее, по всей види-
мости, где-то на кухне, завернутое в газеты и полотенца.
— События нет никакого. Это Нина Степановна решила пока-
зать свое мастерство перед моей женщиной.
— Да вы счастливый человек, Наталья! У вас замечательный
мужчина, позволяющий вам иметь замечательную помощницу по
дому, — восклицает Рита и марширует вокруг стола.
— Что тебе мешает завести помощницу? — осведомляется
Гордей и усаживается на диване.
— У меня нет в доме мужчины, который бы позволил мне
иметь ее или, наоборот, запретил. Я одна, и мне никто не нужен.
Квартира моется два раза в неделю приходящей женщиной.
Мы переглядываемся с Гордеем.
— Кто же тогда тебе звонит постоянно? — спрашивает Гордей.
— Те, кому я нравлюсь, но они не понравились мне, или те, ко-
торые мечтают быть альфонсом.
— Вторых, думаю, больше, — бурчит Гордей.
— Ты себя к которым из них относишь?
Ну и вопросик! Я смотрю на Гордея. По его лицу никогда нель-
зя определить реакцию на что-то. Брови не шевелятся. Это гово-
рит о том, что он напряжен.
Думаю, что мой интерес к ответу не меньше, чем у Риты.
— Все зависит от тебя. Если тебе нравятся мужчины, у меня
есть шанс быть с тобой. Если ты предпочитаешь красочных аль-
фонсов, то шанса у меня нет.
Молодчина Гордей! Как он ее!
— И почему такой горячий вопрос мы решаем в гостях?
— Забудь, забудь... Пойду к Наталье.
Она уходит в спальню.
Гордей смотрит на меня, явно ожидая моей реплики.
198 199
— Вообще, это ты задал вопрос, кто ей звонит.
— Проехали, — махнул рукой Гордей.
— Елка без украшений, как фикус в кадке. Женщины! Пока не
украсим елку, за стол не сядем.
С украшенной елкой комната преобразилась, стала новогод-
ней. Елка запахла хвоей. Сели за стол.
— Я предполагала, что мы перекусим у вас, но увидеть пир-
шество не ожидала, — довольно произнесла Рита. Наталья была
словно на облачке счастья. Гордей попытался ухаживать за Ритой,
но та отвергла его порыв и окружила его своей заботой. Смело
вставала, обходила стол, чтобы из графина налить в бокал ком-
пот своему мужчине, поправляла салфетку у него на коленях.
Я ухаживал за Натальей. Ее испугала торжественная сервировка
стола, и все валилось из рук. Пришлось мне выносить две фарфо-
ровые кастрюли с голубцами и белой рыбой под маринадом.
— Именно сейчас нестерпимо хочу быть твоей женой. Хочу,
чтобы ты мне что-то запрещал или, наоборот, разрешал. Хочу ва-
рить тебе кофе. Хочу домработницу. Хочу как они.
Так вот просто и одновременно замысловато проговорила
Рита, рассматривая на свет бокал с компотом.
Именно наличие компота, а не спиртного, подчеркивало се-
рьезность темы и ее неожиданность. Она на секунду превратилась
в пантеру, чтобы обнять Гордея, но обхватить его руками не уда-
лось — спина у него широкая и плечи такие же.
Разглядывая Риту, обвивающую Гордея (она даже встала для
этого), я отметил длину ее ног, высокие узкие бедра, как у афри-
канок. Наоми Кэмпбелл. Вот кого она мне все время напомина-
ла! Бывшую пассию миллионера Прохорова. Кожа темная. Пух-
лость губ могла быть и искусственной, но широко расставленные
глаза, их разрез, слегка приплюснутые ноздри заставляли меня
сравнивать Риту с Наоми. Руки Гордея нежно и крепко обнима-
ли женщину-калейдоскоп. Чуть поверни, она уже совсем другая.
В эту минуту я не хотел, чтобы Рита была женой Гордея. Пусть
бы повстречались, полюбились, поругались и разошлись! Как со
всеми.
— Не надо спешить с такими желаниями.
Голос был мой, но зачем я это сказал? Как посмел?!
За столом повисло противное молчание. Наталья стала похожа
на провинившуюся девочку.
— Вы объелись, и из вас полезла желчь. Как может женщи-
на в сорок лет спешить? Куда? Ей нужна гавань! — Женщина-
калейдоскоп превратилась в снежную королеву с ледяным взгля-
дом и, наверное, таким же сердцем.
Отвел глаза в сторону. Что ответить? Как вернуть красивый ве-
чер обратно? Внутри меня сидело существо, которое было про-
тив союза Гордея с женщиной-пантерой, с женщиной-гобеленом, с
женщиной-калейдоскопом и снежной королевой. Надо было что-
то говорить, и я сказал:
— Вы равны по возрасту, но на социальной лестнице Рита сто-
ит на самом верху, тогда как мой друг водит паровозики, и платят
там игрушечные деньги. У вас взрослая дочь.
— Это прекрасно! Взрослая дочь! Человек имеет взрослую
дочь! Тогда как вы, два друга, два товарища, в сорок лет не имеете
никого, кроме себя самих.
Мне казалось, если бы Рита не сидела у Гордея на коленях, она
с каждой произнесенной фразой делала бы в мою сторону шаг и
обдавала меня холодом, наверное, она его все-таки делала, потому
как у меня стали леденеть кончики пальцев на руках.
— В этом вы правы. Ваш достаток против игрушечных денег
Гордея поневоле даст ему статус альфонса в глазах общества, в ко-
тором вы вращаетесь, и в глазах вашей дочери он будет выглядеть
им же. Это мое мнение.
— Разве ваше мнение кто-то спрашивал? У вас самих положе-
ние точно такое же. Только альфонс — это Наталья. Вы же стоите
на социальной лестнице высоко у нее над головой. Если вы ище-
те равенства, есть вариант! Вы сходитесь со мной, а Гордей с На-
тальей. Не хочешь меня? А я не хочу тебя! Что такое «хочу»? Это
мощный двигатель! Меня уже не остановить, потому что я хочу
твоего друга Гордея, — ее взгляд лизнул испуганную Наталью. —
Ты захочешь перекинуться на Гордея?! Бросить Лавра?
— Нет. Разве обязательно кого-то кому-то бросать? А нельзя
все сказанное Лавром просто забыть. Мелькнуло сомнение у чело-
века, и он обронил слово. Так часто бывает. — Наталья говорила
почти шепотом, чтобы не раздувать скандальчик.
— Я за! — неожиданно выкрикивает Рита и бросается обни-
мать мою женщину.
— Я уже забыла, — говорит Наталья.
Я проговорил, что тоже забыл.
200 201
— Я вообще ничего не слышал, — заявил Гордей.
— Раз у Лавра возникли сомнения, значит, есть основания. Те-
перь у меня есть враг среди друзей. За это стоит поднять бокалы с
компотом или вам минеральной воды налить?
Рите никто не ответил. Слишком много было едкого пафоса в
ее речи.
— А это даже интересно, захватывающе, когда есть враг! Борь-
ба закаляет!
Рита вела себя как пьяная женщина. Так обида и злость пьянит
человека. Она демонстративно налила бокал компота из графина.
Конечно, пролила его на скатерть.
— Упс! Прошу прощения! — громко глотая жидкость, выпи-
ла весь бокал.
Рита превратилась в пантеру. Щеки мои горели. Я боялся взгля-
нуть на Гордея. Вообще эта женщина с самого начала давила сво-
им превосходством. Делала щедрые уступки нам, дарила подарки,
шла буквально напролом. Даже предложение руки и сердца я сде-
лал под ее нажимом именно в тот день, когда она этого захотела.
Конечно, предложение прозвучало бы от меня, но без ее инициа-
тивы оно было бы другим и в другой обстановке. В тот вечер она
буквально заставила нас стать ее друзьями. Быть друзьями, хотеть
ими стать — это нормальное желание, человеческое, но друзьями
не становятся в одночасье, как это у нее, наверное, водится. Бро-
дит смелая и состоятельная женщина по жизни и покупает себе
друзей, как куклы с прилавков! По своему выбору.
— Ну что, мой враг, выпить со мной ты не хочешь... Жаль!
Горькое запивается только сладким.
Я молчал. Молчали все. Елка казалась мне теткой, ряженой
на базарной площади. А ведь Наталья пыталась и разрядила об-
становку буквально минуту назад, и с ней согласилась женщина-
пантера. Согласиться-то она согласилась, но эмоции человек не за-
тушил ни компотом, ничем другим. Характер звериный не дал ей
этого сделать, видимо, очень часто Рита перевоплощалась да так
входила в роль, что это закрепилось в ней намертво. Наталья су-
нула мне в ладонь свою вспотевшую ладошку. Женщина-пантера
встала. Обвела всех пылающим взглядом, как гипнотизировала.
Медленно обошла стол, коснувшись каждого стула. Каждый из
нас почувствовал, я так думаю, жар, гнев и холод ее тела.
«А не под кайфом ли наша дама?! Благородным» — такая
мысль, как я потом узнаю, была не только у меня.
— Я прощаюсь с вами. Оплошность Лавра показала мне его
настоящее лицо и его нежелание наших с Гордеем отношений.
Гордей уходит со мной. Все изменится. И вы, Лавр, увидите меня
в лучших красках. Нужно время. На это время исчезаю. Всего вам
доброго! Наталья, ты прелесть! Спасибо за угощение. Все было
вкусно! — Она требовательно вскинула отлакированные татуажем
брови и посмотрела на Гордея.
Тот встал и направился к выходу. Заботливо поухаживал за
женщиной-пантерой, а когда она положила руку на его пальто,
чтобы снять его, сказал ей:
— Вызови водителя, я еще не напился компоту. Сегодня я оста-
нусь здесь или поеду домой к себе, смотря по обстановке. Думать
буду.
— О ком? — как выстрел прозвучал вопрос женщины-пантеры.
— О тебе. О себе. О своих друзьях.
— Поэтому ты мне и нравишься! Сначала думаешь, а по-
том только говоришь. Как скажешь, мой любимый! — Женщина-
пантера не сдавала позиций и держала удар.
— Дома померь температуру. Ты горячая вся. — Гордей забот-
ливо поднял воротник на ее шубке.
— До встречи! — урчала хищница.
— Не думаешь ли ты, что я выпровожу тебя за дверь. Я прово-
жу тебя и дождусь такси.
За ними закрылась дверь.
— Что теперь будем делать? — взвизгнула Наталья.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
— Убирать со стола посуду, потом ее мыть. Необходимые про-
дукты сложить в холодильник. Тебе весь список оглашать?
Наталья переместилась ко мне на колени.
— Какой ужас! Как можно развернуть ситуацию и превратить
в войну!
— Это издержки выживания в московском бизнесе. Женщина
долго без мужской поддержки.
Я набрал воздуха в грудь, там гневно громыхало сердце. Но
как она держала себя! Практически Гордей ее выпроводил.
— Или мужчины обижали, обворовывали и обманывали ее.
Такое часто происходит с самостоятельными женщинами. — Я по-
ложил голову на грудь Натальи. Сердце ее билось, как у кролика.
202 203
— Хорошо, что я не состоятельная дама.
— Ты состоявшаяся женщина, с неутраченными женскими и
материнскими инстинктами. Ты родишь мне ребенка?
— Рожу. Гордею обязательно ночевать у нас?
— Думаю, обязательно, а там он сам решит, как вернется. Ни-
чего себе нарядили елочку!
Мы сидели обнявшись в напряженной тишине, когда вернулся
Гордей. Зашел в ванную комнату.
— Котика погладил в коридоре. Он особо и не любитель дел
этих, — объяснил он. — Что примолкли? Что случилось, то слу-
чилось.
— И что теперь?!
— И это пройдет. — Гордей стал собирать тарелки.
Мы встали и принялись за рутинную работу с воодушевлени-
ем, и оно нам принесло облегчение. Гордей мыл посуду. Посудо-
моечная машина не вызывала у него доверия. Я не хотел вести раз-
говор о женщине-пантере. Кто прав? Кто виноват?
— Ребята! Я вас люблю. Пошел домой. Особого значения вы-
сказываниям Риты не придавайте... Дочь у нее, представляете, аф-
риканка, от нашего мужика зачатая, а черная, аж фиолетовая, как
баклажан. Мать Риты встречалась с африканцем, он учился на сто-
матолога у нас в Москве. Родила от него. Тогда это был редкий
случай. Рита не такая получилась темная, а вот дочь родила насто-
ящую африканку. Досталось им по жизни обеим за черноту эту.
Отец девочки отказался от нее. Сейчас дочь взрослая и пользует-
ся дикой популярностью. Поклонники всех возрастов, и все при
деньгах и при регалиях. В пятнадцать лет олигарх увел с собой,
сейчас живет с министром каких-то там дел. Ее веселит, что я раз-
уваюсь, приходя в их дом. — Он помолчал немного. — Сегодня
получился конфуз, и выявил он много чего неприятного.
— Прости, друг.
— Само собой! Не горюй! Все что ни делается, к лучшему.
Хочу спать. До свидания.
Слушая Гордея, мы постепенно перемещались к входной две-
ри. Наталья ушла в спальню, тактично оставив нас одних на ми-
нутку. Эту минутку мы просто молчим. Гордей ушел.
Верхушки деревьев за окном настороженно топорщились, как
и мое настроение. Наталья уже слегка посапывала. Сил у нее хва-
тило лишь на то, чтобы подвинуть свою попу к моей как можно
ближе. Ну и денек! Дней, переполненных эмоциями, становится
больше и больше. Что за череда такая! А началось все с паучка.
Сплел он себе в моей спальне паутину и переплел всех нас. Перед
глазами под веками появились белые разводы. Я погрузился в сон.


Глава восьмая


Утро. Декабрьское солнце не может найти лазейку между до-
мами, чтобы заглянуть ко мне в квартиру, но чаще всего его
нет совсем. Утро серое, настроение тоже. Даже присутствие моей
женщины в моей кровати мало что изменило. В памяти сразу же
возникла вчерашняя сцена за столом. Осадок мерзкий. Женщина-
пантера раскручивалась, как пружина в уставшей ее держать ладо-
ни. Я ее чувствовал именно так. Гордей — умница! Вел себя спо-
койно.
— Обойдется, — тихо произнесла Наталья.
Я скосил глаза. Моя женщина подпирала голову рукой и раз-
глядывала меня.
— Ты же о вчерашнем вечере думаешь?
Я кивнул.
Сова начала ухать, как ей и полагается, второй раз через десять
минут. Мы повернули головы в ее сторону.
— Мне сова уже нравится, — Наталья протянула руку и погла-
дила камень, из которого она была сделана.
Надо было вставать, но перед этим мы несколько минут на-
слаждались теплом и нежностью друг друга. За завтраком, а еды у
нас было море, я спросил Наталью:
— В загс ты так и не дозвонилась?
Женщина неопределенно пожала плечами.
Вообще, она изменилась. Есть такое не очень мне понятное
слово — гонор. Так вот, его у нее поубавилось. Стала моя Ната-
лья мягче в разговорах, в движениях. Вся такая плавная и томная.
— Заедем в загс сейчас, а потом на работу.
Наталья потерлась о свое плечо носом, тихо пискнула и заре-
вела.
— И что это значит? — мягко спросил я.
— То и значит... Что счастливая я... Думала, что уже и не будет
у меня этого... А оно, вот оно...
204 205
Я рванулся было обнимать ее, но внутренний голос остановил
меня. Еще больше разревется!
— С зареванным лицом и глазами шуба тебе не пойдет.
— Это слезы счастья. Они лицо не портят.
И правда, щеки, глаза мокрые, носом хлюпает, а свеженькая
вся такая.
В загсе нас записали на третье марта. Третье марта легко запо-
минается, и каждый год мы не будем забывать о дне регистрации.
Гордея возле парикмахерской не было.
Ступени обледенели, но дорожка из синтетической травки пре-
дохраняет от скольжения. Моя женщина бережно вешает шубу на
плечики. Рабочий день начался. Я впервые почувствовал, что при-
сутствие Натальи в качестве жены меня радует, волнует, и это вол-
нение дает мне прилив сил. Я помолодел, кажется. Сегодня придет
всем известный рэпер. Будем творить на его затылке паука. Трафа-
рет готов. Это самый сложный клиент на сегодняшний день. Стал
замечать, что меня раздражают все новомодные парни и мальчи-
ки, их ужимки, говор, украшения, стиль в одежде и само общение
с ними. В недавнем прошлом все это проходило как маленький
спектакль, своеобразное шоу. Смешно, но покупка пальто, проща-
ние с рыжими кожаными курточками, пушистыми воротничками
изменили во мне даже походку. А как дорогой мех облагородил
мою Наталью! Удивительные и, казалось, простые вещи творили с
нами чудеса. Человек лепит себя до конца дней своих.
— Наталья!
— Аюшки?
— У меня сомнения по поводу подарка Риты в клубе. Не надо
было, наверное, его принимать.
— Не отдам, — мгновенно ответила Наталья.
То, с каким жаром она это произнесла, заставило меня взгля-
нуть на нее. Она стояла, подбоченясь, выставив правую ногу впе-
ред, и слегка притоптывала. Глаза злющие. Я взял ее за руки, по-
садил на диван.
— Сейчас ты помолчишь ровно минуту. Обещаешь?
— Обещаю.
— Я на полном серьезе, моя дорогая! Значит, так. Как только
мы с тобой стали близкими людьми, прошу заметить, я не говорю
любовниками, с нами произошли весьма заметные перемены. Мы
стали мягче в разговоре, ушла ненужная окраска в интонациях,
пришла нежность. Правда, редко встречающееся явление?
Наталья открыла рот, чтобы мне ответить, но я приложил па-
лец к губам. Тогда она просто кивнула.
— Стали заботиться и волноваться за состояние друг друга.
В конце концов, я полюбил тебя, а ты меня.
— Согласна!
Она кивнула головой, выражение глаз стало мягче, руки рас-
слабились и стали теплыми.
— Нам нельзя становиться прежними. Перестань разговари-
вать со мной так, как ты это делала раньше, и не превращайся в
прежнюю Наталью. У нас все по-другому с тобой, по-новому, не
как со всеми. Правда же?
Наталья меняется в лице.
— И не вздумай плакать. Мы на работе. Это общественное ме-
сто. Пожалуйста.
— Не буду. — Наталья, глубоко подышав, похлопав ресница-
ми, сказала: — Ты самый лучший.
Пришел рэпер. Позванивает цепочками и браслетами, говорит
громко. Во рту жвачка, штаны, как парус, между ног. И начался
мой творческий процесс чуть ли не через лупу.
— Теперь ваш паук — мой символ, — заявил он, лежа вниз ли-
цом на массажном столе.
Я сменил насадку и подумал, может быть, и ему рассказать би-
блейский сюжет? Почему-то не стал.
— В Древнем Египте паук считался деньгопрядом. Женщины,
мужчины из высшего сословия носили на руках браслеты из дра-
гоценных металлов в виде паука, обнимающего руку лапками.
— Да ты что?! Я себе тоже закажу браслет в виде паука. Как
лекцию прочитал! Да ты начитанный.
Я продолжил работу. Наталья изредка выглядывала из своего
царства, и мы глазами объяснялись в любви. Работал и думал о
Гордее. Язык мой — враг мой! Обидел женщину. Рита начнет му-
тить воду против меня.
Времени на такую работу, как сейчас, уходит вдвое больше,
чем на модельные стрижки. Половины дня как не бывало. Я уже
хотел кофе с молоком. Наталья не показывалась. Журналы разгля-
дывает, наверное, ищет модель свадебного платья. Мне по этому
поводу беспокоиться нет нужды. Как только стал хорошо зараба-
206 207
тывать, купил штук пять костюмов. Смешно. Купить-то купил, но
в силу стиля работы, частого общения с молодыми людьми, оде-
вающимися совершенно иначе, стал молодиться и я. Именно в
этот период я стал узнаваем, востребован как парикмахер. Стали
поступать приглашения на мероприятия звезд. Стал надевать ко-
стюмы и посещать тусовки. Как я рвался туда, как искрилась моя
жизнь в то время! Только как-то уж очень быстро приустал и на-
бил оскомину. Женщины из нового окружения стали казаться на
одно лицо и не вызывали желания для близкого общения. Зараба-
тываемые деньги таяли, как снег на ладони. Стали шалить желу-
док, печень, от недосыпания лицо мое стало стареть, и заключе-
ние это сделал сам, разглядывая себя по утрам в зеркало. Спать до
полудня, как основная масса тусовщиков, я не мог, мне надо было
идти на работу. Потихоньку отошел я от ночной жизни и, как чере-
паха в панцирь, спрятался в своей парикмахерской.
— Все, можете встать.
Вдвоем долго рассматриваем мое произведение.
— Ты мне как брат теперь. Старший...
— Рад служить.
Отправился рэпер в жизненный путь с новым талисманом.
— Смотри, что я нашла! Это же ты?
Журнал желтой прессы лежал на крышке кухонного гарниту-
ра. Как «звезда», засветился я всего один раз. Небольшая статья
под снимком состояла из лестных слов в мой адрес как о подаю-
щем надежды парикмахере и стилисте.
— Как ты забралась туда и зачем? Под потолком же! Забереме-
неешь — глаз с тебя сводить не буду!
Лицо Натальи светилось простой бабьей радостью. Я ее чув-
ствовал.
— Как приятно! О моем муже писали! Не рано мы с тобой на-
зываем друг друга мужем и женой?
— Поздно.
Я дышал через волосы Натальи. Запах мне был приятен, и я со-
всем не скучал по Гордею. Безусловно, мне интересно, что проис-
ходит между ним и Ритой, тем более после моей оплошности. Ты
посмотри! Только подумал, и вот он сам шагает по ступенькам и
заходит в мою парикмахерскую.
— Только что думал о тебе.
— Я так вообще не перестаю о тебе думать, — громко смеясь,
ответил Гордей. — Наталья! Я по тебе скучал. — И он потерся ще-
кой о руку женщины.
Я рад, что Гордей в хорошем настроении. Хороший знак!
— Как у тебя обстоят дела с Ритой? Утряслось?
— Сам не знаю еще...
— А где ты тогда был? — ласково спрашивает Наталья, так,
словно разговаривает с маленьким мальчиком с целью выудить ин-
формацию.
— Муж покойной Светы Колокольчик звонил мне. — Гордей
нервно зевнул. — Встретились. Подписал еще одну порцию бумаг.
Потом отвезли все ее игрушки на кладбище и положили на моги-
лу. Продуманный такой у нее муж! Запаковал каждую игрушку в
водонепроницаемый пакет. Спрашиваю, зачем? Говорит, чтобы не
потеряли внешний вид. Возьмет кто-то, принесет домой и будет
радоваться. Ты бы принес в свой дом игрушку с кладбища?
— Я нет. Но видел, как дети брали с детских могил машинки,
если мальчик там похоронен. Стоящие рядом с могилой родствен-
ники не запрещали им это делать.
— Не нравится мне эта история с наследством.
— Мне все равно. Она так хотела. Потом, муж настырный у
нее. Ему надо, значит, так и будет.
— С Ритой-то что?
— А что с ней? Я ее еще не видел.
Я понял, что мой друг теряет интерес к Рите.
— И звонить ей не будешь?
— Чего же не позвонить? Позвоню. Вот только она позвонит...
— Она тебе не звонила? Плохой знак! — заохала Наталья.
— Когда она сидела у вас за столом, будто кто откупорил кув-
шин с джином, — сказал Гордей и, достав сотовый телефон, по-
смотрел, нет ли пропущенных звонков. — Я дал ей понять, что она
не права, и остался с вами.
— Это обязательно вызовет у нее приступ ревности ко мне, к
Наталье. И тебе достанется.
— Ты уж слишком не кати на нее бочку. Одной держать биз-
нес и неукротимую дочь африканской масти — это нервы изнаши-
вает.
— Не бери на себя эту ношу. Нам много лет. С ней спокойной
старости не будет.
208 209
— Спасибо, друг. — Гордей помолчал, покряхтел, повертел
головой, вытягивая шею, будто воротничок рубашки жмет. — Но
ей действительно несладко... Мы люди и должны помогать друг
другу.
— Укрощение строптивой — захватывающее занятие. Только
с ней это не получится.
— Она состоялась в жизни, монолитом стоит на земле.
— И будешь ты этот монолит со всех сторон обхаживать да
отесывать до конца жизни.
— Посмотрим... Вы только зла на нее не держите.
— Да за такие щедрые подарки она может на голове в моей
квартире ходить!
— Не перегибай!
Теперь мы вместе смотрим за окно. Люди идут и идут. Все раз-
ные, с разными вкусами, привычками, а когда что-то не так, болит
одинаково. Видимо, Наталья подглядывала за нами и, увидев нашу
грусть, появилась.
— А мне она нравится.
Мы пожали плечами.
— Нечего тут плечами пожимать! Закружил женщине голову,
теперь терпи. Рита изменится. Любовь еще не такое творит. Я ме-
няюсь под чутким руководством Лавра.
— Тебе не надо меняться. Я тебя такой люблю. Чего он требует
от тебя? Садист! — Гордей шутя замахнулся на меня. Демонстра-
тивно оглядел Наталью. — Не вижу изъянов!
Наталья довольно улыбается.
Звонит телефон Гордея. Пока он достал его из кармана, сиг-
нал исчез.
— А вот и она, — глядя на телефон, произносит Гордей.
— Не подождала даже! Всего два звоночка было, — замети-
ла Наталья.
Гордей прикладывает палец к губам. Этим жестом он просит
нас молчать. Делает вызов номера Риты и подносит к уху телефон.
Ждет буквально секунды.
— Прости, не успел, — гудит он в трубку. — Был занят. Дела.
Расскажу при встрече. Неинтересно? Так найдем занятие по ин-
тересам. Занята? На полгода вперед?! Что так долго? — Он опу-
стил руку с телефоном на колени, посмотрел на нас. Снова поднес
телефон к уху. — Жаль! Не представляешь, как жаль! Но я не ка-
питан дальнего плавания. Я простой машинист. Мне необходимо
каждый день видеть и слышать свою женщину, если таковая име-
ется...
Гордей отключает телефон, замирает глазами на окне.
Мне видно, что у друга появились складки под кадыком, щеки
одрябли, щетина с проседью. Мы, конечно, с ним еще молодые,
только молодость наша уже внутри нас.
— Что, собственно, произошло? — взвизгивает Наталья.
— Мало ли кто к кому и по какой причине не приходит. Узнать
надо. Может, кирпич на голову упал... Ногу сломал... Занят был
серьезными делами. А то неинтересно ей! Без интереса жить не-
интересно. Правда, Наталья? Напои уставшего путника горячим
кофе.
Наталья тут же исчезла. Вскоре из ее царства доносится запах
кофе.
— Это я виноват, — говорю я.
— Да, ты. Только все это правильно. Твоя оплошность, ее бе-
шеная реакция на нее, мой неприход и ее ревность. Я ей не безраз-
личен, как и она мне. Такие оплошности вносят ясность в отноше-
ния и в образ человека.
— Ты хотел сказать, что ни делается — все к лучшему.
— Да, именно это я и хотел сказать.
Наталья выросла у нас перед глазами с подносом, на котором
стояли две чашки с чудно пахнущим кофе.
— Хорошая будет у тебя жена, — глядя в пространство через
витринное стекло, сказал друг. — Столько времени рядом! Носами
терлись, можно сказать. Никто из вас даже не помышлял об этом.
— Я помышляла.
— И как ты помышляла о Лавре?
— Нравился он мне, и все. Сначала просто нравился, потом
желания стали возникать всякие. Думала о нем. Уйду на выход-
ные, а уже назад бежать хочется.
Я слушал болтовню Натальи и вспоминал дни минувшие.
— Значит, инициатива исходила от тебя, Наталья?
— Нет, не угадал! От Лавра! Он стал переводить меня через
дорогу, приглашать к себе, заботиться обо мне и, наверное, начал
тоже думать, как и я. Поцеловал меня в плечо! Вот! — она загля-
дывает мне в глаза. — Все правильно? Я ничего не выдумала?
Я киваю.
210 211
Вновь звонит телефон Гордея. Тот достает его и сморит на
экран.
— Что делать, друзья мои?
— Отвечать! — говорим мы с Натальей.
— Чтобы просто узнать, что она на этот раз выкинет? — спра-
шивает Гордей.
— Прежде всего, тебе звонит женщина. Что хорошего было в
том, что ты не отвечал Лизе? — раскипятилась Наталья.
— Слушаю, Лиза!
Лицо у каждого из нас вытянулось. Гордей машинально про-
изнес не то имя. Он поднял плечи, втянул в них голову и постучал
себе по макушке рукой, мол, опростоволосился, и замер в ожида-
нии. С другого телефона неслись слова, видимо, много слов, пото-
му как Гордей долго слушал и молчал. Мы устали ждать.
— Теперь мне можно сказать? Спасибо. Лиза — женщина,
как и ты. Я мужчина. Я вправе выбирать, когда мне отказыва-
ют. — Еще немного послушал. — И у тебя есть такое же право. Да.
Пожалуйста, выбирай! Пруд пруди?! Что же вы такое позволяете
себе, мэм? В нашем-то возрасте? — Рука с телефоном опустилась.
Спрашивать о подробностях было незачем, и так все ясно из
услышанных фраз.
— Вот огонь! Бомба атомная! Сейчас разнесет салон к такой-
то матери. Или всех в салоне. — Он передернул плечами. Потер
руку об руку. — Хороша кобылка!
— Что вы позволяете себе, сэр, в присутствии дамы? — пошу-
тила Наталья.
— Ах, пардоньте! — продолжал веселиться Гордей, хотя я,
честно сказать, его не понимал. Передал Наталье пустую чаш-
ку. Встал, сладко, с хрустом потянулся. — Да куда она денется от
меня! В этом деле главное — это желание. У нее его столько, что
мне и настраиваться не надо. Пока, други мои!
Мы смотрим вслед уходящему Гордею. Я не завидую ему и его
предстоящим баталиям (любовным). Как-то сразу же привык к ти-
хой семейной гавани. Нашел себя в ней. Обнял Наталью.
— Ничего плохого с ним не произойдет. Накал страстей велик
для их возраста, но ничего, справится, — сказал своей женщине.
Та молчит.
— А ты вот так меня захочешь когда-нибудь?
Я обомлел.
Вот тебе и тихая гавань! Что сказать? Мы сидели рядом, об-
нявшись, телом своим чувствовал, как женщина ждет ответа. Тог-
да вопрос на вопрос!
— А как «так»?
Задумалась моя женщина, ища ответ на свой же вопрос. Так
тебе и надо! И не нашла. Не подобрала слов для правильного и
разумного объяснения.
— Как он, — выдавила она из себя.
Недолго думая, я парировал:
— А как он? Ты знаешь, как он?
Наталья стала краснеть. Сейчас я ее совсем загоню в угол, что-
бы не распускала слюни в своих фантазиях. Ну Гордей! Вот всег-
да так!
— Не знаю...
— Так чего же ты ждешь от меня?
— Только тебя, Лавруша! Только тебя! — Наталья виснет у
меня на шее. Лавровый венок слегка давит мне голову. Выкру-
тился!
В дверь заходит клиент.
Раскатистое «р-р-р» заполнило все помещение. Баритон с хри-
потцой этакой! Большой, крупный мужчина с длинными волоса-
ми стал раздеваться. Куртка его из грубой кожи повисла на одном
из рожков вешалки и незамедлительно под своей тяжестью рухну-
ла на пол со звоном и стуком. Будто в карманах ее лежали ремонт-
ные ключи. Рубашка и штаны, как вторая кожа, прилипли к могу-
чему торсу. Идет клиент к креслу и поскрипывает кожаной одеж-
дой. Знакомый всем байкер соизволил вновь посетить нас перед
Новым годом.
— Хочу быть медным.
— Простите?
— Хочу иметь волосы медного цвета.
Я стал рассматривать на свет кончики его волос, мысленно
смешивая краски, чтобы получилась желаемая медь.
— Вы расплелись? Лекарства какие-нибудь принимаете? Ан-
тибиотики?
— Это к делу не относится.
— Позвольте мне решать здесь.
— Без вопросов! А что, они как-то действуют на окраску?
— Вы угадали. Так принимаете или нет?
212 213
— Нет.
— Вам надоела седина? Вас она украшает. Зря вы так с ней.
— Вы уверены?
— Конечно, у каждого свой взгляд на эти вещи, но в вашем
случае ваша фактура, ваш голос и образ жизни никак не подходят
под цвет меди.
— Мне остаться каким был?
— Я бы советовал. Могу сделать тонировку под ровный пепел.
Подчеркнем ухоженность волос. Седины не стоит стыдиться.
Клиент был постоянным и знал Наталью.
— Наталья! Ты тут?
— Тут я.
— И как тебе совет мастера? У него мужской глаз, у тебя жен-
ский. Отвечай.
— Я согласна с мужем.
— С мужем? А где он, и что он вообще понимает в этом? —
Громила, затянутый в кожу, стал вертеться в кресле, пытаясь уви-
деть мужа.
— Мы с Натальей стали мужем и женой, — скромно прояснил
я ситуацию.
— Ох, обожаю я эти вещи! Бог вам в помощь! Я вот один. Кто
за меня пойдет!
— Разве нет женщин с вашими пристрастиями к мотоциклам?
— Конечно, есть. Но они — точное отражение нас самих как
с виду, так и в повадках. Потом их мало. Мне нравятся маленькие
женщины, аккуратненькие и чистенькие, чтобы взять на руки и не
чувствовать веса. Пусть в другом месте чувствуется!
Клиент издал скрипучий смех.
— Как наш котик себя чувствует у вас? — мне стал неприятен
смех клиента.
— Котик? Хороший вопрос! Только не котик он, а Лев. Назвал
Левой. Разожрался, распушился! Не угадаете, если увидите! Ездит
со мной в шлеме и при всей экипировке. Шил на заказ. Сидит как
влитой. Ему нравится.
— Как же это? — опечалилась Наталья. — Сейчас он с кем?
— Дома. Спит в одну харю. Со мной тоже любит спать. Мойву
сырую молотит, как машина по переработке отходов.
— Он любит сырую мойву?
— Она и жареная воняет. А как от него самого разит!
— Давайте работать. Рад был услышать о Леве. Привет ему от
нас.
Клиент, задрав подбородок, внимательно смотрит на меня.
— На кой ему твой привет? Он тебя и не помнит. У него есть я.
Клиент прикрывает глаза и весь распускается в кресле.
Сейчас задремлет. Он всегда так. Подмигиваю Наталье, та
улыбается в ответ. Удивительно хорошо работать, осознавая, что
совсем рядом близкий тебе человек. Раньше им был Гордей. Даже
если его не было в парикмахерской, я вспоминал о нем, и стано-
вилось на душе теплее от того, что есть друг, который проведет с
тобой вечер, разделит ужин, может, даже и завтрак. Со временем
таких вечеров становилось больше, все меньше тянуло в дымные
и злачные заведения, уменьшался интерес к доступным женщи-
нам. Ссоры исчезли совсем. Вон Гордей куклы создает. Да какие
красивые! Родится девочка, дочка моя, будет делать их каждую не-
делю и ее радовать. Заставлю, если не захочет! Я посмотрел на
расслабленное лицо клиента. Наверное, только здесь оно и бывает
таким. Совсем скоро он встанет, и тело его превратится в пружи-
ну, и сам он станет, как сталь, закаленная ветрами, солнцем и гро-
хотом мотоциклов. Загудит голосом, и вон из парикмахерской. На
что они живут? На что содержат семьи, если таковые имеются, и
мотоциклы?
— А у меня нет жены... Знаю! Это плохо, — раскрыл глаза кли-
ент и стал торопливо делиться мыслью, пока она не ушла. — Ты
долго был один, а потом в одночасье и женился. Со мной тоже мо-
жет произойти такое же событие. Вот выйду из вашей парикма-
херской, а она мне навстречу идет! Может быть такое? — Клиент
смотрел мне в глаза, и я увидел хорошего парня, который не заме-
тил, как растерял молодость по шумным и дымным дорогам, но
все еще верит в свою счастливую звезду. Дай-то ему Бог того, что
сильно хочется!
— Может, — твердо сказал я и добавил: — И если не сегодня,
то все равно произойдет эта встреча.
Расплачиваясь со мной, великан, затянутый в кожу, выглядел
красавцем. Потряхивая свежевыкрашенной гривой волос, он гро-
могласно благодарил меня и еще раз уронил куртку на пол.
— Как не парикмахерскую посетил, а в гостях побывал! Се-
мья! Это же совсем другой взгляд на вас. Поздравляю! Леву за-
214 215
везу в другой раз. Не узнаете! Увеличился вдвое. Сами увидите.
До свидания!
Я открыл шире дверь, и кожаный великан вышел, стуча воен-
ными ботинками.
— И где они их берут?
— Сейчас есть магазинчики по продаже военной амуниции
всех стран мира.
— Как же его жена? Если, конечно, она у него будет... Ей не ви-
дать норковой шубки никогда?!
— Норковой — никогда.
— Бедная женщина! — пожалела несуществующую жену бай-
кера моя женщина.
Дверь парикмахерской открылась. Зашел очередной клиент.
Вместе с ним появился запах мандаринов. Через два дня Новый
год! Работать будем до полуночи.
Зимняя ночь только обостряет желание как можно быстрее
оказаться в теплой кровати с любимым человеком и теплыми чув-
ствами к нему. Без слов, цепляясь друг за друга, отмеряем шаги
до самой желанной в мире кровати по скованной холодом земле.
Подъездная дверь особенно тяжела в полночь. Зато приятно на-
ходиться одним в лифте. Странно, но в лифте моя женщина пре-
вратилась в магнит. Руки сами по себе потянулись к ней, и неваж-
но, есть в них ноша или нет. Могу даже скрестить руки у нее за
спиной вместе с пакетами, лишь бы она положила голову мне на
грудь, а я прислонился к ней.
Котика не видно. Наталья, не замечая того, теснит меня в сто-
рону, заходит в квартиру.
Одной рукой шарит в поисках вешалки, другой расстегивает
крючки на шубке.
— Господи! Сними с меня сапоги.
Мне приходится наклоняться и расстегивать замки на ее са-
пожках.
— Как мне хорошо и тепло в шубке. Так бы и легла в ней спать.
Спасибо тебе, родной!
Гуськом проходим на кухню. Разливаем молоко по стаканам и
разогреваем в микроволновой печи.
— Пойду все-таки приму душ. Привычка. Кажется, что на мне
огромное количество мелких волосков.
— И я.
— Вдвоем принимать душ опасно. Можно поскользнуться.
— Тогда я первая.
— Я подожду тебя в ванной. Ты уставшая, не дай бог, что слу-
чится.
И случилось. Случилось то, что никогда не должно описывать-
ся словами. Почему? Не существует слов, чтобы описать красоту
физической человеческой любви. И предатель тот, кто рассказыва-
ет о даре Божьем. Физическая любовь — это тайна. Все, что пред-
шествует ей, можно и должно рассказывать и описывать, дабы
служило это примером и наукой.


Глава девятая


Утро, оно не стучит в дверь и не звонит перед своим приходом.
Ты открываешь глаза и понимаешь, вот оно. Утром иногда
чувствуешь себя новорожденным, и мысли свежие да бодрые при-
ходят к тебе вместе с ним. Иногда откроешь глаза, посмотришь в
потолок, и нет в голове ничего, кроме желания вернуться обратно
в сон. Раньше я мог себе это позволить. Что теперь? Теперь рядом
со мной сладко сопит или гнездится ближе ко мне человек женско-
го пола. Можно подумать, что раньше женщин не было в моей кро-
вати! Были. Только они как-то сами по себе вставали, исчезали в
ванной и растворялись в небытии. В хорошем смысле этого слова.
— Тебя что-то беспокоит? — проснулась моя Наталья. — До-
брое утро, дорогой!
С минуту мы просто смотрим в глаза друг другу.
— Привет, родная моя! Ты вкусно пахнешь.
Мы прижимаемся друг к другу как можно теснее.
— Завтра Новый год!
— Ты ждешь подарка?
— Нет. Я уже получила тебя, все то, что может происходить
между нами, шубу, палантин, тапочки, елку и берет с шарфиком и
варежками. — И тут же: — Я еще молодая?
— Да. Ты еще молодая.
— Скоро и я начну стареть.
— Родная моя! Как только ты родилась, в ту же секунду ты ста-
ла стареть.
— А ты?
216 217
Вот оно, возмездие за общность бытия. Теперь надо будет со-
ответствовать ей во всем, даже в старении. Где-то у меня была ви-
зитка фитнес-клуба...
Неплохие тапочки купил ей Гордей. В них она смотрится пре-
восходно даже голенькой.
— Ты не спишь в ночных рубашках?
— У тебя кто-то спал в ночной рубашке?
— Нет. Спросил просто так. Может, купить надо?
— Что у нас с Новым годом? Будем встречать с Гордеем?
— Вдруг с Ритой помирится и придет. Если придет, буду сле-
дить за своим языком.
— Мне не хочется. Я ее боюсь.
По дороге на работу Наталья призналась, что соскучилась по
своей квартире. У меня не возникло желания ночевать там, а что-
бы отпустить Наталью хотя бы на одну ночь — не мог себе даже
представить. Поэтому я предложил перенести посещение ее квар-
тиры на январь. На пороге парикмахерской Гордея не было. Его
отсутствие огорчило. Несмотря на то, что в моей жизни появилась
и буквально вросла в нее Наталья, я скучал по другу. За время от-
пуска Гордея я разучился открывать замки. На холоде с ними во-
обще трудно разобраться.
— Давай помогу, — дорогой голос бальзамом пролился в уши.
— Рад видеть и слышать тебя, Гордей!
Я чувствую в пожатии друга то, что испытываю к нему в на-
стоящий момент. Наталья наблюдает за нами. Двери отперты, ре-
шетки подняты.
— Пусть дверь останется открытой. Воздух войдет...
— Пусть войдет... Здравствуйте! — В открытом дверном прое-
ме стоит муж Лисенка.
Да что же это такое! Что он ходит за Гордеем, так за Лисенком
не ходил. Чего ему надо снова? Бередит душу Гордея. Себе бере-
дит.
Я сторонюсь и закрываю дверь. Наталья ведет себя правильно,
исчезла в своем царстве. Гордей как будто собрался выйти назад на
улицу или сбежать. Гость тяжело опускается на диван.
— Здравствуйте, — обращается он к моему другу и, не до-
ждавшись ответа, продолжает: — Некстати я и знаю об этом.
— Мне вас видеть тошно, — говорит Гордей.
— А мне вас... Только ноги сами идут туда, где я могу вас най-
ти. Потом, здесь всегда люди, и вряд ли между нами произойдут
петушиные бои. Ваше присутствие гарантирует это, — гость по-
смотрел на меня и на дверь Натальиного царства.
Мне не понравились его вступительные речи и то, что мы сто-
им перед ним, а он сидит. Во избежание осложнений решил дей-
ствовать.
— Обязан напомнить вам, что вы находитесь в частном заведе-
нии и даже повышение интонации в разговоре недопустимо.
— Понимаю. Ваше замечание отправим вашему другу. Я вос-
питанный человек.
У Гордея лицо и шея пошли красными пятнами.
— Мы все вполне воспитанные люди, — я собирался еще гово-
рить, но лицо гостя перекосилось так, что щетина на щеках пошла
черными бороздками. Он стал тереть их руками. Кажется, я даже
слышал шуршание рук о щетину.
— Не ссоры я ищу. Что бы вы ни думали обо мне, я на деся-
ток ступеней выше вас. Уж простите! Знаю, что обо мне думаете
вы, еще кто-то, друзья и недруги, социум, родные. Сколько же вас
много! Я один. Совсем один. Вы были в моем доме, — гость обра-
щался к Гордею и только к нему. — Знаете, сколько людей в нем.
И все они глядят мне в спину ненавидящими глазами. Находиться
в собственном доме невозможно. При всем при этом едят и пьют
из моих рук. Мне со всеми устраивать петушиные бои? А пришел
я к вам снова лишь потому, что вас любила Света Колокольчик. —
Гость запрокинул голову и положил на спинку дивана. — Смешная
фамилия... Смешные мои пристрастия...
Гордей буквально тяжело падает на диван рядом с гостем. Ще-
тина и на его лице пролегла черными бороздками. Двое мужчин,
поставив локти на колени, старались спрятать лицо в своих ладо-
нях, делая вид, что потирают щеки.
— Люди в вашем доме — хорошие люди. Едят свой хлеб, а
не ваш. Заработанный. Света Колокольчик не любила меня. У нее
на это просто времени не было. Оказавшись перед лицом смерти,
она поняла, что вообще никого еще не любила. Что может быть
страшнее этого? Побывать на этой земле и не любить. Ей при-
шлось срочно придумать эту любовь, а ближе всех, под рукой, ока-
зался я. Мой образ она и взяла за основу. Не убивайтесь вы так!
218 219
Женщинам, кровь из носа, нужна любовь. Да что я такое говорю!
Она и нам нужна в не меньшей степени!
Они какое-то время переваривали сказанное и услышанное.
Недавно я возмущался по поводу того, что в моей парикма-
херской разыгрываются трагикомичные действия. Они до сих пор
продолжаются. Только я подумал, что моя Наталья может среаги-
ровать на сердечные исповеди гостя, как она выступила на сере-
дину парикмахерской. Мою руку, пытавшуюся задержать ее, она с
громким шлепком отбила своей рукой.
— Любовь женская замешана на продолжении рода. Рожать
женщине надо. Организм женский созревает, а как без любви ро-
жать? Вот и придумываем мы эту любовь проклятую! Так если ее
нам никто не доказывает, что делать-то? Лисенок тебе, проклято-
му, доказывал свою любовь смертным грехом. Что же ты там тво-
рил, поганец, такого, что человек не любил, а доказывал любовь?!
Не жил, а воевал с жизнью! Отвечай!
— Наташа!
— Что Наташа? Я тридцать два года Наташа! Родительскую
любовь похоронила, мужнюю любовь похоронила, любовь к пер-
венцу похоронила вместе с ним... Не Наташа я уже, а Наталья Вик-
торовна! Смешные пристрастия в тебе? Да от жира бесишься! Пе-
рестал однажды испытывать остроту чувств, как в молодости!
Вместо того чтобы заставить душу трудиться да строить то, что
разваливается, пошел по легкому пути. Заплатил и получил пер-
чика! Думаю, и детей тебе успели нарожать бабы по молодости.
Чего теперь твоей душе трудиться?! А незачем, выходит. Будешь
теперь перчик покупать! Только пряности всякие в старости вред-
ны. — Наталья почти вплотную придвинулась к дивану. Встала,
взволнованно дыша, в позу «мне наплевать, в какую сторону у
тебя повернута кепка».
— Наталья Викторовна! Возьмите себя в руки, — строго ска-
зал я.
Ее лопатки вздрогнули.
Наш гость взвизгнул. Захватил в горсть шарф и спрятал туда
свое небритое лицо. Затих, как дитя на груди у матери. Сгорбил-
ся, стал раскачиваться из стороны в сторону. Выражение гнева на
лице моей женщины тут же исчезло, оно вытянулось. Моя Наталья
испугалась. Беспомощно посмотрела на меня в надежде на под-
держку. Я отмахнулся с досады. Гордей со страдальческой миной
смотрел на происходящее. Но делать что-то надо было.
— А не пошли бы вы отсюда в кафе напротив?!
Гордей встал и тронул гостя за плечо. Тот дернулся, но лицо
так и не поднял.
Тут прозвучали слова моей женщины:
— Пойдемте со мной. У меня чай липовый с медом. У меня пе-
ченье есть всякое. У меня вас никто не увидит. Пойдемте.
Наталья не говорила, она ворковала вокруг подбитого голубя.
Руки даже протянула к нему, которых он и не видел. Не отрывая
шарфа от лица, гость встал и пошел за женщиной. Та, словно се-
стра милосердия, держала его под локоток и что-то тихо говорила.
Я развел руки и с силой хлопнул ими о свои бока.
— Что ни день, то событие!
— Я могу не приходить. — Гордей почти лежал на диване.
— Нет уж! Будьте так добры, приходите и уводите из парикма-
херской трагических героев. Того и гляди, уведут мою Наталью.
— Встречай клиента, — предупреждает меня Гордей и уходит
с дивана в зону отдыха.
Я почти люблю клиента.
— Рад! Рад видеть! С наступающим! Чего хотите, пусть все
это будет у ваших ног в Новом году!
Наверно, я был слишком громогласен и витиеват в словах, так
как вошедший человек стал внимательно меня рассматривать.
— Утро на дворе... Вы не выпили?
— Сколько лет мы с вами знакомы? — вместо ответа тихо
спросил я.
— Простите. Вопрос был некорректным.
— Бывает. Новый год! Столько эмоций! Я переполнен ими.
Из своей комнаты торопливо вышла Наталья, неся в руках
пальто своего подопечного. Строго так на меня поглядела, потом
на Гордея, словно это мы устроили головомойку гостю, а не она,
упаковала клиента накидками с воротничком и снова нырнула в
свое царство. Я кивнул в сторону дверей и глазами попросил Гор-
дея посмотреть, что там происходит. Тот в ответ замахал руками.
Ну, попросишь ты меня о чем-нибудь! Гордей вздохнул и поло-
жил голову на руки. Стол был высоким, и потому ему было удоб-
но. Расслабься, дорогой друг. Отдышись. Я понимаю, что с тобой
происходит.
220 221
Подняв руки на уровне головы клиента, обычно забываю про
все на свете. Люблю свою работу! А сейчас, заставив руки рабо-
тать, я думал и думал. Как это страшно — выпасть из колеи и ва-
ляться рядом с ней, даже будучи в дорогом пальто и с карманами,
полными денег. За это время Гордей вздремнул, клиент сменил-
ся. А Наталья и гость по-прежнему были в ее царстве. Пришлось
пойти и, приоткрыв дверь, посмотреть на происходящее там. Два
друга, два товарища, сидя напротив, теснясь коленками и локтями,
глотали давно остывший чай и говорили, говорили.
Время ленча давно прошло. В моем желудке начинало урчать.
У Гордея тоже. Он стал посматривать в мою сторону. Телефон его
молчал. Это говорило о том, что ни Лиза, ни Рита его не беспоко-
или. Лиза не ложилась на душу моему другу. Рита не ложилась на
душу мне.
Что есть душа? Это то, что остается после смерти. Что же оста-
нется после моей смерти? На земле — память людская. На небеса
взлетит душа. Там ей будет хорошо? В сто раз лучше, чем здесь, на
земле. Чего же она тут делает сейчас, а не летит на небеса? Здесь
чистилище. Пройти его надо через испытания и терпение. На небе
надо быть чистым.
Так рассуждал я. Неужели я так красиво мыслю? Я, застарелый
холостяк, не сеял, не пахал, немного прославился, немного пре-
успел, немого устал и собрался разочароваться в жизни. Не тут-то
было! Бог послал мне женщину. Единственную и неповторимую.
Она действительно ни на кого не похожа. Даже на меня. Абсолют-
но нет ничего общего. Но она моя, это точно. Какое счастье! Го-
споди, спасибо тебе! Пошли моему другу его женщину.
Клиент растирает поясницу, вставая из кресла.
— Вы один сегодня? Не видно вашу помощницу.
— Она теперь моя жена. Я позволил ей отдохнуть.
— Приятная новость. Женщина хорошая. Поздравляю.
— Спасибо, — отвечает ему Наталья. Она вышла с подносом
из своего царства и понесла его к поднявшемуся ей навстречу Гор-
дею. — Мы с Игорем Николаевичем приготовили всем нам поку-
шать.
Подумайте только! Игорь Николаевич! Уже познакомились.
Женская душа — потемки. Провожаю взглядом слегка сгорблен-
ную фигуру новоиспеченного Игоря Николаевича, идущего в зону
отдыха, но уже не чувствую в себе ни злости, ни раздражения. На-
чинаю привыкать, что моя парикмахерская мне одному не принад-
лежит. Наталья разливает свой любимый тыквенный суп-пюре с
сельдереем. Именно сельдерей издает этот волнующий желудок
запах.
— Лавруша! Нас снимают!
Фотообъектив буквально прижат к стеклу витрины. Фотоаппа-
рат закрывает лицо владельца этой штуки.
— Понятно, — говорит Гордей и разворачивает стул гостя так,
чтобы он сидел спиной к витрине. Сам пытается открыть дверь,
чтобы выйти, да не может. На ступенях роятся люди с фотоаппара-
тами. С силой закрывает дверь на засов, есть у нас такой, по ста-
ринке сделанный.
— Вы сегодня без водителя?
— Видеть никого нет сил. Дома их еще больше. На работе ко-
торый день не появляюсь. Думал, без машины буду — не найдут.
Гость после беседы с Натальей даже внешне изменился. Так
сразу словами и не скажешь, что с ним произошло, но смотреть на
него и разговаривать с ним стало возможным.
— Пересядьте на стул Гордея, вас совсем не будет видно с ули-
цы, — посоветовал я Игорю Николаевичу, словно больному чело-
веку, требующему заботы и ухода.
— Видимо, выдуманная новогодняя сказка нашей Светланы
Колокольчик просочилась через стены моего дома. Вы же никому
не рассказывали? — гость обвел присутствующих глазами.
— Прятаться вам придется все новогодние праздники, — посо-
чувствовала гостю Наталья.
Гордей нажал кнопку, и механические рольставни со стороны
улицы медленно поползли вниз.
— Совсем не надо, — попросил я Гордея и зажег дополнитель-
ный свет.
— Будешь отменять визиты клиентов?
— Зачем? Репортеры их только порадуют.
— Мысль пришла... Незаконченная, правда. В общих чертах.
Давайте встретим Новый год в доме Светы. Наверняка душа ее
придет туда и увидит всех нас. — Гость осмотрел наши лица и по-
просил: — Не отказывайте мне.
Мы молчали.
— Конечно встретим, конечно поедем в дом Светы, помянем
ее, мы же люди! Положено так.
222 223
Наталья, словно за ребенком, ухаживала за гостем, когда мы
наконец-то принялись за суп. Подвинула плетеночку с хлебом,
бросила салфетку ему на колени. Гость благодарно кивал голо-
вой и улыбался, как маленький. Было видно, что с каждой лож-
кой супа да после сказанных Натальей слов настроение его улуч-
шалось. Наконец Наталья заметила нашу реакцию на ее согласие.
— Ой! Конечно, если мой муж не будет против всего этого...
— А он и не против всего этого. Правда, Лавр? — Гордей гром-
ко сглотнул суп.
— Истинная... — озвучил и я свое согласие.
— Как будем добираться? — спросил Гордей.
— Семиместный микроавтобус со всеми удобствами. Наталья!
Я собачку для вас прихвачу.
— Риту надо пригласить.
На этой фразе все голоса стихли.
— Это обязательно? — осведомился я.
— Пожалуйста! Приглашайте кого угодно! — высказался
гость.
— Да я и сам пока не знаю. Надо позвонить.
— Ехать сегодня надо или завтра с утра. Почти пятьсот кило-
метров. Вам понравится! Я обещаю! Расходы беру на себя полно-
стью. — Игорь Николаевич, вдохновленный собственной инициа-
тивой, перестал выглядеть несчастным стариком.
— Гордей, опусти жалюзи совсем. Выходить будем через чер-
ный ход.
Потом Наталья обзвонила всех клиентов, предупредив о пе-
реносе времени визита. Занятие, я вам скажу, не очень приятное.
Здесь нужен индивидуальный подход. Тонкий подход. Наталья
умеет это делать. Это время мы сидели на диване. Было непри-
вычно видеть перед собой закрытую рольставнями витрину. Как
в коробке.
— Давайте познакомимся, — гость встал. Встали и мы. —
Игорь Николаевич.
— Гордей.
— Лавр.
Пожали руки.
— Давно у меня не появлялись новые друзья.
Что-то это мне все стало напоминать. Что? Рита... Она бук-
вально заставила нас поверить, что мы ее друзья.
— Ты Рите будешь звонить?
Гордей отошел от нас на несколько шагов и тут же вернулся.
— Отказ?
— Адрес, говорит, оставь.
— Давайте я продиктую.
Гордей смотрит мгновение на гостя, но телефон протягивает.
Тот представляется. Звучит приглашение на встречу Нового года,
вопрос о предпочтениях и пожеланиях в праздничном меню. Идет
светский разговор, из которого всем ясно, что Рита заочно знает
Игоря Николаевича.
— Не приедет, — даже с облегчением, кажется, говорит Гор-
дей.
Пятьсот километров по зимней трассе — это не поездка по мо-
сковским улицам. Между Гордеем и Ритой назревает разрыв. Это
очевидно. Женщина отпускает своего мужчину встречать Новый
год в темень и глушь без грусти и сожаления. Хотя это же Рита!
— Ваша машина может подъехать к подъезду с внутренней
стороны двора?
— Куда скажете, туда и подъедет. Это будет семиместная ма-
шина. Пледы, подушки, телевизор, холодильник — все там есть.
Вам и вашей даме будет удобно путешествовать.
Игорь Николаевич отдавал распоряжения по сотовому теле-
фону. Гордей вертел в руках телефон и думал. Был далеко от нас
всех. Наталья положила голову ко мне на плечо и наверняка пре-
давалась сладким мечтам о предстоящей поездке и встрече Ново-
го года.
— Деревенский дом у городского жителя просто обязан быть
с камином. Это хорошо. Воздух там, наверное, умопомрачитель-
ный. — Наталья глубоко дышит.
Я любуюсь ей.
— Не жалеешь, что без вечернего платья?
— У меня его сроду не было. Настоящего. — Запрокидывает
лицо моя женщина. Милая! Любимая! Сладкая!
Удивительные существа эти женщины. Они видят и слышат
нас даже через стену, на расстоянии, читают наши мысли, но похо-
же на то, что сами об этом не догадываются.
— Как это отвратительно, охотиться за человеком! У него горе!
Я мысленно с ней согласен. Да, горе. Только горе Игоря Ни-
колаевича — сенсация, сверкающая и притягивающая развращен-
224 225
ный нашим временем взгляд обывателя, на котором люди за ви-
триной с фотоаппаратами делают деньги, и немалые. Да и сам он
человек, отягощенный этим развратом, к глубокому сожалению.
Гордей встал с дивана.
— Пойду мебель двигать, чтобы освободить дверь. Давай клю-
чи от нее.
Все происходящее с нами было захватывающим, необыден-
ным, с драйвом, что ли. Путешествие обещало только новое и не-
изведанное. Как быть с новогодним подарком для Натальи? Его
у меня и не было, но я собирался купить много живых цветов и
большую мягкую игрушку.
Гордей вынимал из навесных шкафов все содержимое. Сколь-
ко всего там было. Что может находиться в этих банках, баночках,
флаконах, бутылочках и пакетиках? Это все необходимо женщине
на кухне? Гора выставляемых предметов растет и растет.
— Холодильник придется двигать. Дверь практически за
ним, — изрек я.
Втроем вытащили холодильник в салон, подключили к элек-
тричеству. Тот охнул, пощелкал и монотонно запел свою тихую
песенку, приглядываясь к новой обстановке. Хочу пояснить по-
следнюю фразу. Есть у меня привычка одушевлять предметы и
разговаривать с ними. Яркий пример — диван в салоне.
Гордей проткнул ножом обои в нескольких местах и фломасте-
ром очертил контуры предполагаемой двери. Дальше все пошло
как по маслу. Обои срезали, лист гипсокартона сняли, разобрали
утеплитель. Путь к освобождению был готов. Послушали, нет ли
за дверью движения.
— Можно кому-нибудь выйти, чтобы они все собрались возле
витрины и входа, а мы в это время выйдем через черный ход и уе-
дем. Первопроходца подберем за первым углом.
— Хорошая идея! — похвалили мы женщину.
Так и сделали. Чувствуя себя участниками детективного дей-
ствия, благополучно загрузились в импортный микроавтобус с то-
нированными стеклами. Маленький вагончик. Всюду подсветка,
подстаканники, откидывающиеся полочки. Не сидения, а диван-
чики с подушками и аккуратно свернутыми пледами. Наталья по-
сле длительного осмотра расстегнула замки на сапожках, оберну-
ла себя пледом и легла, но каждую секунду меняла местонахожде-
ние подушек. Я наблюдал за этой возней, а она и не замечала это-
го. Игорь Николаевич улыбнулся мне, перехватив мой взгляд.
— Сейчас нас покормят. Мы подъедем к одному заведению и
заберем провизию. Горячее все! Вам понравится, — пообещал он.
Машина шла мягко, тихо работал двигатель. У каждого диван-
чика горела подсветка. Гордей сидел выпрямившись и повернув
голову к окну.
— Не жалеешь, что согласились ехать в неведомую даль, неве-
домо куда и зачем?
— Ничуть! Будем есть, пить и спать! Так говорил Кузя из се-
риала «Универ».
Склонив голову друг к другу, мы тихо переговаривались. Игорь
Николаевич дремал или делал вид.
— А где собака?! — взвизгнула Наталья и заставила меня по-
краснеть за нее.
— Забыл взять водитель. Но в доме нас ждет другая собака, —
извиняющимся голосом отозвался Игорь Николаевич.
Наталья моя надула губы. Водитель дрессированный. В нашу
сторону даже бровью не повел. Будто нас нет. Слушает только хо-
зяина. Я прикрыл веки, появились белые разводы на темном фоне.
Это явный признак, что пора спать. Голова моей женщины сначала
гнездилась на моем плече, потом она потолкала меня коленками, и
я пересел на противоположный диванчик. Собрав подушки, Ната-
лья улеглась среди них и затихла. Я накрыл ее пледом.
Восход солнца для жителей мегаполиса — это как еще одно
чудо к семи чудесам света. Я смотрел, и мурашки шли по телу
от величия солнечного диска, лукаво и ласково разглядывающе-
го нашу машину на почти пустой трассе. Счастливого пути, люди!
Спасибо, солнышко. Боже мой! Сколько не увидено, не услышано,
не прочитано, не досказано, не спето! Куда мы все спешим? Кто
заложил эту изнашивающую и монотонную программу ежеднев-
ных действий? Чтобы быть сытым, надо изо дня в день, из года в
год совершать одни и те же действия. И как мне повезло, что мои
ежедневные действия мною любимы! А еще я влюблен. И не как
всегда и не как обычно. Сбил оскомину, и ну вновь смотреть по
сторонам! Вы понимаете, о чем я?
— Ну что, друзья мои? Скоро будем на месте. Ночь позади, и
водитель будет ехать быстрее, — сказал Игорь Николаевич.
226 227
Ему никто не ответил. Да он и не ждал ответа, он как будто
был уже там, куда ехал, и наслаждался долгожданным свиданием
с прошлым.
— Наверное, Лисенка вспоминает, — Наталья опустила ноги,
оправила на себе одежду.
— Про Лисенка не надо... Услышит, — поморщился я.
— Что такого? Мы едем за тем, чтобы помянуть ее. Посмот-
реть места, дом, в котором она жила и встретила этого супостата.
Сам пригласил, если на то пошло. — Наталья скрестила руки под
грудью, насупила брови, было видно, что женщина моя устала, не-
смотря на комфортность путешествия.
— Сейчас будем съезжать с трассы... Осталось пятнадцать ки-
лометров, — Игорь Николаевич впервые за наступившее утро по-
вернулся к нам. — И спасибо вам за то, что разделили со мной
горе, составили мне компанию. Один бы я не приехал.
Ему никто не ответил. Просто посмотрели в его глаза и пове-
рили его словам. Видимо, он почувствовал наше к нему располо-
жение и продолжил уже бодрее:
— Не будем делать акцент на поминки Светланы. Все, что по-
ложено, мы совершим. Закажем службу в местной церкви, если
захотите, и отстоим ее. Не будем забывать, что праздник, что мы
люди и должны испытывать положительные эмоции. Договори-
лись?
— Договорились, — хором вторим мы ему и уже не можем до-
ждаться окончания поездки.
Всю дорогу Гордей был как бы в стороне от нас. Сейчас он
смотрел на нас добрым взглядом и ждал общения.
— У вас в доме найдется фотоаппарат? — Гордей вспомнил
свое увлечение.
— У вас в доме найдется, — был ему ответ.
— Гордей! Так ты у нас помещик теперь?! — Наталья моя аж
хрюкнула от восхищения.
— В сознании этот факт у меня еще не отложился.
— Привыкнете, — обещает Игорь Николаевич. — Главное — в
это поверить, и все срастется. Я вас понимаю. Когда-то, тридцать
лет назад, один человек попал в сложную ситуацию. Я опускаю
имена и подробности. Тогда я был молодым. Что может иметь па-
рень? Рубль в кармане, и это великое удовольствие! Жег я мусор с
огорода у себя во дворе осенью. Не хотел мусор гореть пламенем,
все дымил и дымил... — Игорь Николаевич пересел к нам бли-
же. — Глаза слезятся, ничего разглядеть не могу. Только злюсь на
отца, что заставил меня делать это. Одна радость, гнус не грызет.
Тайга вокруг дома. Поселок Весляна. Это Коми АССР, под Сык-
тывкаром. Идут военные в наш двор, а перед этим были у сосе-
дей. Не удивился я. Много тюрем в нашем крае и воинских ча-
стей. Зашли в дом. Из сарая выбегает зэк беглый. Бежали они по-
рой из тюрем, только убежать совсем не получалось. Тайга! Вы-
скочил из сарая беглец, так как знал, что из дома выйдут военные
и пойдут в сарай. Куда бежать дальше, не знает! Собака военных
лает в доме, видимо, почувствовала его запах. Ничего удивитель-
ного, я до сих пор его запах помню. Она бы его всюду нашла. Под-
нял я вилами дымящийся ворох картофельной ботвы с травой и го-
ворю ему: «Залезай».
Настолько человек был силен духом, что мгновенно сориенти-
ровался и упал ниц на землю, а я прикрыл его дымящейся ботвой.
Вилами двигаю вокруг потихоньку. Со стороны взглянуть, я рабо-
таю, жгу мусор, потому военные прошли мимо меня в сарай. Со-
бака через минуту выскочила из него и давай бегать возле меня.
Дальше ее дым не пустил. Военные решили, что беглец ночь ко-
ротал в нашем сарае с дровами да ушел уже. След его собака взя-
ла, видимо, тот, по которому он пришел к нам в поисках убежища.
В юности нам всем охота поиграть в войнушку. Таскал я бегле-
цу еду из дома, одежду собрал, как он просил, гражданскую и по-
сле лет пять не видел и не слышал о нем. Коми АССР в те времена
была глухой дырой. Да и сейчас там не лучше. Я уже и институт
закончил в городе Сыктывкаре, работал. К родителям ездил ред-
ко. Город сразу меня проглотил, и деревенский пьяный дух опро-
тивел мне. Север весь пьет, пили и мои родители. Отцу исполни-
лось пятьдесят, приехал я с поздравлениями, а в доме за столом
сидит человек. Пальто, костюм, машина умопомрачительная во
дворе стоит, и люди с ним такие же. Оказался он тем самым бе-
глецом, что под дымящейся ботвой прятался. С тех пор я живу в
Москве. Все, что достиг, все, что имею, — благодаря этому чело-
веку. Многому, почти всему научился у него, кроме одного — не
умею беречь близких мне людей. Родителей забросил за суматохой
сначала его дел, потом собственных. Поумнел, оглянулся, поспе-
шил к родителям, а там уже ничего помочь не может, спились со-
всем. Я, конечно, посылал им деньги, но разве им такая была нуж-
на помощь?! Еще больше пили с гордости за сына и спаивали со-
228 229
седей. Похоронил я их по меркам севера уже старыми, а по меркам
хотя бы этих мест были они люди среднего возраста.
— Приехали.
Машина встала. Водитель выставлял коробки и ящики из ба-
гажного отделения прямо в снег. Гордей взялся ему помогать, но
его без слов мягко отстранили. Ворота открылись с видимым опо-
зданием. Двор расчищен от снега. Небольшие, но вполне здорово-
го вида елочки топорщились по всему периметру двора. Наряду с
взрослыми деревьями виднелись молодые саженцы. Невероятно
красивым, почти сказочным казался колодезный сруб из свежих
бревен посередине двора.
— В доме нет воды? — сию же минуту осведомилась Наталья,
налюбовавшись срубом.
— Есть вода. Задумка Светланы.
Гордей жался ко мне и выглядел нездоровым человеком. Устал,
наверное. Вертел головой, но стоило Игорю Николаевичу повер-
нуться к нам, опускал глаза вниз. Фонарики, скамейки, сквореч-
ник на высоком шесте, качели с навесом. Постриженный с осени,
как по линейке, кустарник держал на себе снег. Откуда-то сверху
упала ворона. Не поймав лапками опору на заснеженном кусте,
стала ругаться и хлопать крыльями. Пришлось ей соскочить с ку-
ста и прыгать впереди идущих людей по дорожке из крошки бело-
го гранита.
— Ворона почти ручная. Игрушка и подружка Светланы. —
Игорь Николаевич обернулся, Гордей тут же опустил глаза. — Вас
что-то беспокоит? — спросил он его.
— Не обращайте внимания... Так... Предчувствия, что ли.
Душу щемит, — вздохнул Гордей.
— А воздух тут действительно божественный!
Наталья подняла руку с беретом и покрутила его на пальце над
головой. Да так и застыла на месте.
Гордей натолкнулся на нее и тоже застыл. Игорь Николаевич,
остановившись, без всякого приветствия задал вопрос возникшей
на ступеньках веранды женщине:
— Вы здесь? Надо было сообщить... — И сник как-то весь,
сгорбился.
Я, как и все, посмотрел на женщину и внутренне содрогнулся.
Светлана Колокольчик, озябнув, стягивала рукой края шали у гор-
ла. Длинная кисея касалась ступеней. Шаль была светлой. Ни дать
ни взять — привидение! Я заволновался и взглянул на своих спут-
ников. Наталья шагнула назад и хотела повернуться ко мне, но на-
толкнулась на остолбеневшего Гордея. Жалобно посмотрела ему в
лицо и ринулась ко мне. Гордей после минутного замешательства
отстранил рукой Игоря Николаевича и вплотную подошел к жен-
щине. Та стояла на три ступеньки выше, и их лица оказались на
одном уровне.
— Ты кто? — неестественно громко и грубо спросил Гордей.
— Софа. Я мама Светы.
— Уф... — выдохнул воздух из груди мой друг и привалился
к распахнутой двери веранды. Потер грудь руками. Собрал с пе-
рил в ладонь снег и спрятал в него свое лицо. Отфыркавшись, тя-
жело сел на ступени. Шаль до пола скрывала фигуру женщины,
и это сгладило разницу в возрасте матери и дочери. Впрочем, она
не была полным человеком, почти такая же, как и Лисенок, толь-
ко грудь у женщины возрастная да лицо скорбное. Есть такой тип
женского лица, когда оно даже с возрастом не поправляется.
— Я подумала, что нас разыграли со смертью Лисенка. Просто
спрятали ее от людских глаз, пока выздоровеет, — шептала мне
Наталья, прижавшись к моему плечу.
Игорь Николаевич проходит в дом мимо Софы со словами:
— Надо было сообщить.
— Здесь жила я и мои родители. Здесь был мой дом. Здесь я
буду появляться, когда захочу. Это он?
— Абсолютная правда. Это он, — раздается голос Игоря Нико-
лаевича уже из глубины дома. — Где твой муж? Очередной.
Вопрос остался без ответа. Женщина разглядывала сидящего
Гордея, а он ее. Мы осторожно, чтобы не беспокоить их, прошли
в дом.
— Вставайте и заходите в дом. Я замерзла, — услышал я за
своей спиной слова Софы.
Дом был в деревенском стиле, как окажется, только на первом
этаже, где располагалась просторная гостиная. Кухня, кладовая с
подполом, электрическая сауна, выход в гараж и лестница на вто-
рой этаж. Никогда не думал, что на фоне бревенчатых стен до-
рогая мебель красного дерева будет так гармонично смотреться.
В доме была еще одна женщина, с пышным телом и веселым ли-
цом. Она быстро и тихо перемещалась по дому. К маме Лисенка
относилась с почтением, как к гостье. Видимо, Игорь Николаевич
230 231
что-то сказал ей, и она с материнской нежностью заворковала воз-
ле нас, повела на второй этаж показывать наши комнаты.
— Можно ночевать с вами буду? У вас диван есть, я видел...
Просьба Гордея была несовместима с жизнью, как сказали бы
врачи.
— Да конечно, Гордеюшка! — обрадовалась Наталья.
— Ты чему радуешься?
— Я и сама не пойму... Нервы натянуты как струна. Руки по-
пробуй! Нет, ты попробуй!
Ее руки оказываются под моей рубашкой. Ледышки совсем.
Прижимаю их к себе.
— Приходи, поместимся, — отвечаю Гордею.
— Спасибо. Сейчас по комнатам. Устал. Мне кажется, я за-
сну. — Гордей закрывает дверь своей комнаты. Мы заходим в свою
комнату, где, не сговариваясь, раздеваемся и ложимся в кровать.
Наталья много говорит, ворочается. Я сделал вид, что заснул,
а может быть, и заснул на самом деле, но слышал Наталью сквозь
сон. Мне приснилась ворона, она звала меня испить воды из ко-
лодца. Я отнекивался, ссылаясь, что могу стать козленочком, как
в той сказке.
— Вставай! Что ночью будешь делать?
— Тебя любить. На чужой кровати, как под чужим забором,
всегда вкуснее, — пообещал я Наталье.
Только это был Гордей.
— Да ты у нас с фантазиями!
— А как иначе с женщинами? Их манить надо, да завлекать, да
настраивать, — я тяжело вздохнул. Голова моя легкой не была. —
Как тебе сюрприз?
Гордей, не мигая, смотрел на меня.
— Сражен и растоптан одновременно. — Он упал спиной на
кровать мне в ноги. Раскинул руки, подбородок задрал в потолок.
— Ты сейчас о чем? — вкрадчиво спросил друга. — Ты только
не молчи. Мне не нравится, когда ты вот так молчишь.
— Я все сказал.
— Я ничего не понял.
— Щупальца судьбы меня не отпускают. Знак свыше. Это моя
женщина. — Гордей говорил вдохновенно, громко заглатывая слю-
ну, кадык ходил вверх-вниз.
Я оторопел и решал, как помочь другу, чтобы он избавился от
этих дурацких мыслей. Я начал проговаривать с расстановкой и
монотонно, как будто бы вбивал гвозди в дерево.
— Друг мой! Ты практически увел жену у мужа, а теперь же-
лаешь увести его тещу? Я так тебя понял?
— Какую тещу? Я никого не уводил. Ты знаешь. — Гордей
поднялся и дал мне возможность встать с кровати.
— Если эта женщина мать Лисенка, то она теща Игоря Нико-
лаевича.
— Да-а-а? — Гордей испугался. Подумал и решил: — Но она
не его собственность.
Сейчас мой друг снова слушал и видел происходящее с ним
только сердцем. Стучись не стучись, его сердце ближе к нему.
Меня он не услышит. Гордей снова откинулся на кровать, а я вы-
шел из комнаты, в сердцах хлопнув дверью.
— Ты уже встал, мой любимый?! — донесся снизу голос моей
Натальи. — Бери Гордея и спускайтесь.
В ванной, открыв шкаф просто из любопытства, обнаружил
зубные щетки в упаковке, мыло разных сортов, шампунь разных
марок. Разноцветные губки своей яркостью радовали глаз. Поло-
тенца разных размеров лежали несколькими стопками. За спиной
появился Гордей. Чтобы не смотреть в его лицо, сделал вид, что
выбираю себе полотенце.
— Неловко мне. Она знает, кто я такой.
— А кто ты такой?
— Игорь Николаевич мог представить меня как любовника ее
дочери.
— Ну что ты несешь? Что несешь? Это физически не могло
произойти, и ты знаешь почему. Она только что после операции
была. Все знают. Ты жертва аномальных обстоятельств, которые
сложились в этой семье. Ты проявил сочувствие и жалость. Толь-
ко и всего!
— И за это получил наследство несметное.
— Это только еще на словах и бумаге. Замолчи! Мы спускаем-
ся... Наследничек!
У последней ступени лестницы стояла наряженная елка, каса-
ясь ветками перил. Видимо, мы ее не заметили, когда поднимались
наверх. Под ней лежали две пары новых комнатных тапок.
232 233
— Это вам. В подарок к Новому году. Я свои тапочки уже взяла
и надела, — голос моей женщины переливался и звенел, как если
бы она выпила бокал шампанского. — Я тут выпила глоточек мар-
тини, — заявила Наталья, пританцовывая у стола.
Софа стояла рядом и раскладывала столовые приборы. Не гля-
дя, я обулся. Гордей выбрал себе тапки с задками и быстрее меня
оказался у стола. Схватился за столовые приборы, намереваясь по-
мочь женщине. Она сразу же отреагировала, отобрала у него лож-
ки и вилки.
— Вы гость пока еще, — ровным и безликим голосом произ-
несла она, не глядя на него. Гордей, как школьник, спрятал за спи-
ну руки.
— Где Игорь Николаевич?
— Разносит поминальные пакеты соседям и знакомым. Воз-
можно, уже сделал это и разговаривает с Цезарем на конюшне. Это
конь моей дочери. Скоро придет.
Мы присели за стол. Я стал разглядывать мать Лисенка, ста-
раясь делать это незаметно, и скоро пришел к выводу, что она
деревенский житель, а не городской. Об этом говорило многое: ма-
нера говорить, простота в одежде и стрижке, отсутствие космети-
ки и маникюра. Волосы собраны трикотажной резинкой. Но, не-
смотря на круги под глазами и припухлость от слез, она виделась
мне милой и воспитанной.
— Где ваш муж?
Я вздрогнул от вопроса Гордея и толкнул его ногой под сто-
лом.
— Объелся груш, — безлико ответила Софа. Посмотрела на
меня и произнесла: — Не делайте ему больно. Чем скорее он адап-
тируется в необычной обстановке и необычном для себя качестве,
тем лучше и легче будет всем.
Я сделал большой глоток из Натальиного бокала с мартини и
передал его Гордею. Тот понюхал его содержимое, повертел нож-
ку фужера между пальцами и спросил Софу:
— А вы?
— Я не пью совсем.
— Почему?
— Какой вы почемучка! — на лице Софы появилось подобие
улыбки. И вдруг почти пропела: — Отцвела, отпела, отпила...
Она обошла стол и села возле Гордея. Спинка стула просто ко-
ролевская. На его фоне поблекшая от горя женщина смотрелась
привидением.
— Дочке обещала.
Женщина внимательно вглядывается в лицо моего друга. Тот
поневоле клонится в мою сторону, я это чувствую, только помочь
ничем не могу. Дальше происходит нечто напоминающее фильм о
нечистой силе. Раздается грохот об оконное стекло с улицы. Фор-
точка распахивается, и в ее проеме бьется, пытаясь удержаться на
фрамуге окна, ворона. Черная, взъерошенная птица заставила нас
всех ужаснуться. Она еще каркать начала, ругаться. Холодом пове-
яло со двора. Софа с каменным выражением на лице спокойно, не
торопясь, поднялась со своего места и пошла к ней, говоря:
— Говорила я дочери, нехорошо это, с вороньем дружбу во-
дить. Подобрала вороненка с подбитым крылом на дороге. Раздав-
ленную кошку клевал. — Она протягивает руку, и птица неуклюже
пересаживается с форточки на руку. — Падаль, — с тихой ненави-
стью и печалью в голосе обращается женщина к птице. — Выкор-
мила. Теперь она каждый день требует еды человеческой, а потом
летит падаль искать. Найдет и клевать будет.
Софа кормила черную падаль с рук. Брала что-то из миски, ви-
димо, специально для нее приготовленное. Как только рука пере-
стала опускаться в миску и легла на стол, птица с тем же шумом
и грохотом тяжело присела, оттолкнулась и так же тяжело улете-
ла прочь.
Мы все трое, будто увидев что-то запретное, с облегченьем вы-
дохнули.
В дом с шумом вошли Игорь Николаевич и розовощекая жен-
щина. С шумом, потому что за ними следом пыталась сначала про-
сунуть морду необъятных размеров, а потом и занести такое же
большое тело собака с удивительно прозрачными голубыми гла-
зами.
— Чистокровная лайка. Знает, что красавица, потому и ведет
себя, как капризная женщина. Ну, заходи уже...
Собака в два скачка оказалась посередине гостиной. Встала
в позу, как на выставочном подиуме. Подобралась вся и заискри-
ла глазами в нашу сторону, ну точно моя Наталья. Любуйтесь!
За это деньги не беру! Ждет, что кто-то из нас заведет хвалебную
песню.
234 235
— Даже рта не раскрывайте, — посоветовал Игорь Николае-
вич. — Рита! Место!
Собака кинула на него короткий взгляд и снова блеснула глаза-
ми в нашу сторону.
— Кому сказал, место!
Рита срывается с места, подбегает к нам, каждого трогает кон-
чиком влажного носа, задерживается у колен Гордея. Кто бы со-
мневался? Все красивые женщины всегда у его ног.
— Ой! — пискнула моя Наталья вслед собаке.
Та остановилась, повернула голову и посмотрела на нее, мне
показалось, осуждающим взглядом. Нет, не показалось! Женщина
стала оправдываться:
— Она такая большая и сильная, как маленькая лошадка.
— Она и есть маленькая лошадка. Лайка. На них люди века-
ми ездят и грузы перевозят. Рита, место! — скомандовал хозяин.
Собака буквально влетела в свое напольное ложе. Видимо, со-
скучилась. Стала тереться о края мордой и хлопать хвостом.
— Мистика какая-то... — пробурчал Гордей. — Имена и люди
повторяются. Ворона скверная. Наследство бумажное. Места себе
не нахожу!
Я не успел ничего ответить, потому что Игорь Николаевич об-
ратился к нему:
— Как вам дом, Гордей? Нравится?
— Не хочу об этом.
— Простите. Тогда будем есть, что бог послал. И что он нам
послал? — Игорь Николаевич, не присаживаясь, оборачивается в
сторону розовощекой женщины и широко улыбается ей. Та прячет
руки под фартук на круглом животе. — Без вас не сяду.
Розовощекая женщина только руками машет в ответ.
— Сказал, не сяду.
Женщина присаживается на стул в том месте, где нет ни таре-
лок, ни столовых приборов.
— Софа.
Мать Лисенка достает из посудного шкафа тарелки, приборы
и ставит перед ней.
— Помянем, — говорит Игорь Николаевич. — Пусть Светла-
не там будет лучше, чем здесь. Мы тебя любим. — Голос его на-
чинает дрожать. Он умолкает. Подпирает кулаком щеку, опускает
глаза. — И не сметь смотреть в мою сторону! Не сметь гонять чер-
ные слова в своей буйной головушке! Если бы ты жила иначе, дочь
твоя не мыла бы смотровые стекла проезжающих машин у бензо-
колонки, и я бы никогда не узнал ее.
Розовощекая женщина вскакивает со своего места и уходит.
Словно небо разверзлось над нами, ударила молния. Такое
впечатление произвела гневная и так неожиданно обрушившаяся
громогласная тирада Игоря Николаевича в адрес матери Лисенка.
Какое резкое перевоплощение!
Софа сидела с прямой спиной и, не мигая, смотрела в про-
странство.
— Где твой муж? Почему одна? — Игорь Николаевич ел так,
словно неделю голодовал: шумно жевал, глотал, двигал тарелки.
Салфетку и ту умудрялся швырять о стол с шумом. Все это он про-
делывал, не сводя глаз с Софы. Похоже, ждал ответа.
— Мне одной лучше.
— Ясно. Как всегда!
Игорь Николаевич выпрямился, его уничтожающий взгляд
словно просверливал в Софе дырку. Глаза женщины стали нали-
ваться слезами, как бокал вином.
Я перевел взгляд на хозяина. Передо мной сидел совершен-
но другой человек. Так бывает. Горе творит злые шутки с нами.
Мы не в силах под гнетом горя увидеть себя со стороны, не в си-
лах контролировать свои эмоции. И тут на сцену семейной бата-
лии вышел мой друг Гордей.
— Послушайте меня, Игорь Николаевич. Смотреть прошу в
мою сторону.
Собака села и зарычала.
— Я ваш хлеб есть не напрашивался и не настолько голоден,
чтобы есть его приправленным придирками к слабой женщине за
общим столом. Стоит задача — помянуть Светлану. Не превра-
щайте поминки в семейный скандал. В противном случае я буду
на стороне Софы, потому что она не в большинстве и она женщи-
на. Кто прав, кто виноват, никто не решит. Время и Бог все расста-
вят по своим местам. А бузить будешь — осажу! — повернулся к
собаке: — Молчать!
У той уши стали торчком и поворачивались в разные стороны,
как локаторы.
Игорь Николаевич смотрел в окно, в которое совсем недавно
вылетела ворона, остывал.
236 237
— Нет ничего удивительного в том, что вы сказали. Самое
важное, что вы это сказали и этим вернули меня к вам. Прости-
те меня! И ты, Софа, прости. — Он встал. — Пойду приведу на-
зад смотрителя всего этого. — Он оглядел дом, задержал взгляд на
Софе. — Софа, сходи со мной. Ведь не пойдет без тебя.
Женщина подарила благодарный взгляд Гордею и пошла за
мужчиной. Собака приподнялась, собираясь следовать за хозяи-
ном.
— Лежать! — рявкнул на нее Гордей. Собака приподняла верх-
нюю губу, беззвучно показала зубы и клыки. — А то! Красави-
ца! — Интонация у говорящего с ней человека теперь была до-
брая. Собака растерялась. — Лежи уж... Нечего по дому шерстью
трясти!
Та легла, не сводя глаз с Гордея.
— Нет, я так не могу! Когда мы есть будем? — Наталья сказа-
ла это таким голосом, каким она говорит, когда бывает голодной.
Гордей тут же стал накладывать ей на тарелку все, что под
руку попадется. Затем схватил мою тарелку с той же целью, но я
отобрал ее у него. Тогда он занялся самим собой. Медленно обо-
шел стол, попробовал все и наполнил свою тарелку тем, что ему
приглянулось. Сел. Расстелил салфетку на коленях. Заметив мой
взгляд, объяснил:
— Рита так учила. Что за манера называть собак человечески-
ми именами! Надо издать книгу с перечнем собачьих имен.
— Все это уже есть, — раздался голос Игоря Николаевича.
Он вел под руку розовощекую женщину. Один бокал с вином
был накрыт ломтиком хлеба. Горела свеча молочного цвета, по-
лупрозрачная и толстая. Какое-то время все ели и пили молча. Не
могу сказать, что в это время я думал только о лисенке. Мысли
мои были о Гордее, о Софе. Что-то назревало между ними. Пусть
это мне кажется!
— Тебе ничего не кажется? — Моя Наталья насыщалась и ста-
новилась теплее и добрее.
— Что мне должно казаться?
— Не финти! Мне Софа сказала, что ушла от мужа. Скотина он
драчливая... Куда ей возвращаться? Конечно, в родительский дом,
где жили раньше она и ее дочь. Дочь с мужем снесли старый до-
мик и построили домище. Дом записан на дочь, теперь он принад-
лежать будет Гордею. Не выгонит же он Софу из ее дома?
— Конечно нет.
— Значит, они будут жить вместе. Не могла же дочь лишить
мать крова над головой.
— Перестань шептать. Мы за общим столом.
— Ответишь, перестану.
— Не могу я отвечать за Гордея. Нельзя же так, сначала дочь,
потом мать.
Я осмотрел присутствующих. Все мирно беседовали. Софа
стояла у окна к нам спиной.
— Цезаря повели на прогулку, — сказала она и возвратилась
к столу.
— О! Мне необходимо выйти. — Игорь Николаевич встал из-
за стола.
— Нам можно?
— Гости дорогие! Какие вопросы? Прошу желающих во двор.
Наталья ринулась к лестнице. Рита гавкнула, чтобы напомнить
о приличии и степенности в доме. От неожиданности моя женщи-
на оступилась на первой ступеньке, охнула и села на порожек.
— Ты меня испугала, — сказала она собаке.
Та встала и подошла к ней. Втянула воздух в себя. Затем по-
трогала женскую щеку мокрым носом. Наталья тут же вытерла это
место рукавом. Собака стала ее подталкивать головой в спину, в
плечо. Даже поднялась на несколько ступеней по лестнице вверх и
оглянулась на нее, мол, чего сидишь?
— А говорят, собаки не разговаривают, — произнесла Софа.
— Вы пойдете гулять? — обратился Гордей к Софе.
— Останусь в доме.
— Жаль...
— Что так? Что изменилось бы?
— Количество людей изменилось. Чем больше, тем веселее.
— Не до веселья мне.
— Простите.
Мы оделись и вышли из дома. Морозный воздух сковывал
губы, пощипывал их и, как после жевательной резинки, холодил
гортань. Казалось, что солнце здесь светит ярче, небо ниже, об-
лаков вообще нет. Захотелось толкнуть Наталью в снег, а его тут
было видимо-невидимо.
— Не вздумай меня в снегу валять. Шуба дорогая, беречь на-
до, — прочитала она мои мысли.
238 239
Мы подошли к забору, если так можно назвать низкую кир-
пичную кладку, чуть выше пояса, с ажурными вставками из ме-
таллической ковки. Отгораживаться не от кого. Впереди поле, а за
ним лес и горизонт. Красивое зрелище, когда темный конь на бе-
лом снегу играет!
— Софа сердится на меня.
Гордей подал руку Наталье, чтобы она перешагнула через жи-
вописно положенное бревно у разлапистой елки, и заглянул в ее
лицо. Оно было печальным. Я заволновался.
— И в чем твоя печаль?
— Игорь Николаевич лишил Софу родного дома, куда ей те-
перь?
— К мужу, — сказал я.
— Она ушла от него.
— В который раз, как я понял.
— Это уже не наше дело. Важен факт. Человек пришел в от-
чий дом.
— Игорь Николаевич, по всей видимости, имеет зуб на тещу и
своим согласием на твое право владения только подтверждает это.
С его властью он мог слова умирающей и не предавать гласности,
не в кабинете же нотариуса она умирала.
— Как мне себя вести?
И я, и Наталья уставились на него.
— Встречать Новый год! Мы за этим сюда и приехали.
А он наступит через семь часов. Зачем людям решать то, что
наступит в следующем году?
Розовощекая женщина вышла из дома с миской, полной яблок.
День вокруг нас улыбался морозными солнечными искорками,
мы щурились и пускали слезу, если смотрели вдаль. Зима изо всех
сил заигрывала с нами и звала поиграть вместе с ней, но новизна
обстановки, новые люди — все это удерживало нас на месте. На-
талья незаметно пританцовывала подле меня, уплотняя вокруг
снег.
— Покормим Цезаря. — Игорь Николаевич вытянул руку с ми-
ской в направлении поля. Конь тут же прервал бег по нетронутой
снежной равнине поля и поскакал к нам.
— Какой умница! Видит, — изумилась моя женщина и захло-
пала ладошками в рукавичках.
Игорь Николаевич встречал коня счастливой улыбкой.
— Разве есть в мире животное красивее коня?! — спросил он
нас, разрезая яблоки на четвертинки. Возле его рук фыркали и пу-
скали слюни губы Цезаря. На нас пахнуло теплом и потом живот-
ного.
— Снежный барс, — ответил Гордей. — Если бы он сейчас
шел по этому полю, картинка была бы куда привлекательней.
— Тогда бы ваш снежный барс наверняка стал охотиться за на-
шим Цезарем и порвал бы его. Снег был бы утоптан их лапами,
копытами и телами. Он окрасился бы в кровавый цвет. Барс из се-
мейства кошачьих и наверняка вцепился бы в брюхо Цезаря. Пред-
смертное ржанье коня резало бы наш слух. Потом мы наблюдали
бы поедание зверем своей добычи. — Игорь Николаевич вложил
последнюю четвертинку яблока в губы коня.
Достал носовой платок, вытер руки и повернулся к нам с яв-
ным любопытством.
— Поле не такое и большое. Цезарь успел бы убежать во двор
к людям, — противным голосом ответила ему моя Наталья.
Я увидел, как Гордей вздохнул с облегчением и с вызовом по-
смотрел на Игоря Николаевича. Признаться, и мне стало легче от
такого видения исхода поединка между снежным барсом и конем
Цезарем. Розовощекая женщина осенила себя крестным знамени-
ем и, запахнувшись плотнее платком, пошла назад в дом.
— Что бы мы делали, если б женщин не было?! — улыбнулся
Игорь Николаевич и, взяв руку Натальи, отвернул край варежки и
поцеловал ее пульсирующую венку.
Наталья незнамо почему слегка присела, будто была пригла-
шена на танец. Я сердито дернул ее за рукав. Она так же сердито
дернула мой рукав.
— Искали бы мужчин, похожих на женщин, — это сказал Гор-
дей.
Нехорошо сказал. Только назад не прокрутишь. Конь, все это
время ждавший добавки, понял, что ее не будет, крутнулся всем
своим мощным, высоким телом и умчался прочь от нас в поле.
Остался запах. Мы вдыхали его, думая над комментарием Гордея.
— Пора в дом. Помогать женщинам. Новый год не за гора-
ми! — Игорь Николаевич, надев на себя маску гостеприимного хо-
зяина, храбро зашагал в сторону дома.
— А салют будем пускать? — попыталась разрядить обстанов-
ку моя Наталья.
240 241
— Не хочу обращать на себя внимание здешнего населения.
У нас горе.
— Понимаю, — кивнула головой Наталья.
— К вам кто-то приехал.
Машина медленно подъезжала к воротам. Приехала Рита. Ка-
кая женщина! Не побоялась утомительной дороги, неизвестности,
вот так без звонка и предупреждения — как снег на голову! Снача-
ла вышли ее ноги. Надеюсь, все могут представить ноги женщи-
ны, рожденной от африканца. Затем на снег соскользнули полы ее
шикарной шубы из шкуры леопарда, а возможно, даже и снежного
барса. В этом я не разбираюсь. Но то, что покойный зверь был из
семейства кошачьих, это точно. И вот наша метиска во весь свой
рост и во всей своей невообразимой звериной красоте и величии
встает перед глазами Игоря Николаевича.
— Этого нам только не хватало, — сердито шепчет моя На-
талья и, конечно, ждет, что я поддержу ее возмущение.
Гордей свел брови домиком. Игорь Николаевич околдован, как
и я, при первой встрече с африканской красавицей. Только во сто
раз сильнее. Женщина «конской» стати, с высоко поднятым подбо-
родком, темнокожая, томно гарцевала у открытой двери машины,
оправляя на себе одежду, откинула полы шубы и воротник, при-
вычным жестом взбила и заколола волосы высоко над головой и
повела глазами прямо на Игоря Николаевича. Эта женщина всегда
угадывала, кто будет платить. Ее же слова. Вобрала в себя воздуха
так, что бюстье на платье выдавило великолепные овалы двух сму-
глых грудей. Кружева топорщились вокруг них. Сочетание грубо-
го и нежного резало взгляд и притягивало его. Странная реакция
была у нашего нового друга. Вместо того чтобы приосаниться, как
полагается мужику его возраста и положения, он побелел лицом и
заалел щеками. Мы вынуждены были пойти навстречу Рите, а он
остался стоять на месте. Наталья пару раз оглянулась на него, но
я одернул ее.
— Вижу по вашим лицам, не ждали! — вместо приветствия
произносит метиска и зло окидывает Гордея глазами уставшей и
голодной самки.
— Не ждали, — соглашается с ней Гордей.
— Приглашение, несовместимое с моими представлениями о
встрече Нового года.
— Я предполагал. — Гордей поворачивает голову за проходя-
щей мимо Пантерой.
— Мы мало знакомы, и ты не можешь знать мои предпочте-
ния. — Пантера говорит с Гордеем, а сама не сводит глаз с Игоря
Николаевича. — Рита. — Метиска протягивает ему руку. Тот по-
добострастно прижимается к ней и как бы сникает перед черноко-
жей красавицей.
— Примете?
— Как редкий цветок! Как дорогого гостя!
— Мужские обещания я контролирую. Они всегда у меня на
заметке.
— Не подведу! — Игорь Николаевич стал приходить в себя.
Он так же, как и гостья, выпрямился и повел ее за руку к дому,
та послушно шла за ним, и это его страшно волновало. Пара даже
сзади смотрелась хоть куда!
— А к кому она приехала? Они знакомы?
— Нет, Гордей, они незнакомы. Я уверен в этом.
В доме собака медленно пошла навстречу гостье. Женщина-
хищница и животное встретились глазами. Рита подмигнула соба-
ке Рите и сказала коротко:
— Привет. Ты прекрасна.
Сказано без особого выражения, но собака ей поверила. Сту-
ча хвостом об пол, припадая на передние лапы, она коснулась ее
ног и легла.
— В доме должно быть красиво все, включая детей и собак, —
африканская красавица потрогала собаку между ушей одним паль-
чиком.
— Совершенно верно. — Игорь Николаевич совсем оправил-
ся от первого впечатления и смущения, последовавшего за ним.
Он успел и подхватил шубу, вовремя отодвинул стул. Розовощекая
женщина ждала новых указаний.
— Освежи комнату хозяйки.
Софа предложила гостье вымыть руки. Пантера осмотрела ее,
осталась довольна и направилась следом за ней, по дороге накло-
няясь и теребя и без того взбудораженную собаку.
— Чья она подруга? — осведомился Игорь Николаевич.
— Моя, — коротко ответил Гордей.
Игорь Николаевич, засунув руки в карманы, стал приподни-
маться на носках и тяжело опускаться на пятки. Он раздумывал.
242 243
— Она свободная женщина, — добавил Гордей и посмотрел
на Софу.
— Мы еще до вашего приезда пригласили ее на встречу Ново-
го года вместе с нами. Потом появились вы, и я сообщил ей об из-
менениях. Вы сами сделали ей предложение по телефону. Ее это
не напугало, как видите.
Игорь Николаевич не сел, упал на стул. Потер виски растопы-
ренными ладонями.
— Рад! Несказанно рад. Потрясающий экземпляр! Простите,
женщина. Вы друзья? — выдавил из себя Игорь Николаевич.
— Недавние, — ответил я.
— Рад! Бесконечно рад!
Моя Наталья собралась что-то добавить от себя, но я остано-
вил ее. Она послушно положила голову мне на плечо.
— Чему он радуется?! — возмутилась моя женщина у меня
под ухом.
— Знакомству, — мягко ответил я. — Такое ощущение, что он
нашу Риту ждал всю жизнь.
Наталья подозрительно молчала. Я скосил на нее глаза. Что с
ней? Она смотрела на меня в упор широко распахнутыми глазами.
— Лисенок только что умер...
— По жизни многие теряют близких людей. Рита для него как
озарение.
— Господи! Что в ней можно увидеть такого? На нее смо-
тришь, будто всю ее, каждую складочку, косточку обвели жирным,
ярким карандашом на посмешище, а она этого не замечает.
— Ну она не всегда так выглядит. Мы видели ее и другой. Каж-
дый человек видит объект так, как воспринимает его глаз относи-
тельно личных вкусов и пристрастий. Ты воспринимаешь ее облик
как вычурный и кричащий, нелепо яркий, а Игорь Николаевич ви-
дит в ней совершенство.
— Ага! В силу распущенности и развращенности.
— Что поделаешь, дорогая моя, по земле ходят разные люди,
и в них уживаются как отрицательные, так и положительные каче-
ства. Закон физики. Плюс, минус.
Рита вернулась. Села на стул, услужливо придвинутый Иго-
рем Николаевичем. Он тронул ее за оголенное плечо и робко спро-
сил:
— Удобно?
Вместо ответа Рита потерлась щекой о его руку.
Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть удо-
вольствие, доставленное этим жестом мужчине.
Моя работа приучила меня наблюдать за неординарными
людьми и их поступками. Следя за ними, я наслаждался.
— Чаю, — Рита хлопнула в ладоши, словно за ее спиной сто-
ял слуга. А он и стоял в лице Игоря Николаевича. Причем подобо-
страстный слуга.
— Много хорошего чаю! Душистого! Как у вас в деревне.
— Хотите самовар? Настоящий самовар, на шишках.
Рита кивнула головой.
— Только придется подождать...
— Тогда нет. Сейчас! Хочу чаю сейчас!
Рита вела себя так, будто нас вообще не было за столом. Она
смотрела на нас, но как будто не видела. Она не разговаривала с
нами, но при всем при этом чувствовала себя легко и непринуж-
денно в незнакомой обстановке. Словно почувствовав, что мы го-
ворим и думаем о ней, она обратила взор на Наталью.
— Не думали меня увидеть, правда? Люблю удивлять. Люблю
быть непредсказуемой!
— Вам это удается.
Рита повела бровью на звук голоса стоящего рядом с ней Иго-
ря Николаевича.
— Где чай?
— Сейчас будет!
Он срывается и убегает на кухню, куда только что ушли две
женщины.
Она провожает его маневр взглядом и поясняет:
— Брать за узды необходимо сразу. Ты уж прости, Гордей, но
ты не прошел до конца проверочный тест.
— Я понял. Зла не держу. Выбор должен быть свободным.
— Вот за это я и любила тебя.
Мы переглянулись с Натальей, и Рита, видимо, заметила это,
потому что сразу добавила:
— Два раза.
— Можно без подробностей?! — озлился Гордей.
Собака Рита встала на ноги и зарычала.
— Вот шлюха! Ложится под каждого! — возмутился поведе-
нием собаки мой друг, и тут же в его лицо полетело содержимое
244 245
бокала. Мой друг захлебнулся, стал отплевываться и отряхиваться.
О лицо его тяжело плюхнулась скомканная салфетка.
— Утрись и закрой рот.
— Я имел в виду собаку. Кстати, ее Ритой зовут.
Женщина-пантера навострила ушки. Бровки ее изогнулись.
— Без шуток?
— А ты позови ее, — вялым голосом ответил Гордей, промо-
кая лицо салфеткой.
— Собака... Рита!
Собака вскочила и прискакала к ней. Стала бегать позади сту-
ла и бить об него хвостом.
— Ба! Это знак! — Рита повернулась к собаке. — У тебя хоро-
ший хозяин?
— Стараюсь быть таким! Люблю животных, но не мелких. —
Игорь Николаевич шел позади женщин, несущих на подносах все
необходимое для чаепития.
— Я к таким не отношусь, — ответила Рита.
— Ваша правда.
— У вас разношерстная прислуга. Почему?
— Потому что одна из них его теща, — рубанул сплеча Гор-
дей.
— Выходит, что ваша жена отсутствует на этот момент, — Рита
не спрашивала, а как бы констатировала факт.
— Я вдовец.
Рита жаждала услышать эти слова. Она подводила человека к
такому ответу. Лицо Пантеры стало женственным и неподдельно
счастливым. И вот с таким счастливым выражением на лице она
произнесла с расстановкой:
— Очень... Очень вам сочувствую...
— Принимаю, — Игорь Николаевич снова тронул за оголен-
ное плечо женщину-пантеру. Та снова склонила голову и косну-
лась своей щекой его руки.
Мы стали пить чай. Только Игорь Николаевич с Ритой пили
чай как бы отдельно. Мы для них не существовали вовсе. Зато мы
наблюдали и расшифровывали ежеминутные взгляды, короткие
фразы с намеками и без них. Гордей нарочито громко смеялся со-
вершенно без повода и даже сидел вполуоборот, чтобы всем своим
видом дать понять воркующей паре, что они ему безразличны. Хо-
зяин ухаживал за гостьей.
— Мою собаку зовут вашим именем. Даже и не знаю, как вы
примете эту новость. Право, мне неловко от этого.
— Неужели? Это знак! Знак свыше.
— Я сменю собаку.
Лицо воркующей и флиртующей женщины мгновенно измени-
лось, стало даже некрасивым, немного мужеподобным.
— Вы и женщин так же легко меняете?!
— Нет, нет и нет! Что вы!
— Только посмейте!
— А вы проследите за этим! Женщина влияет на мужчину с
положительной стороны.
— Если он с подветренной стороны к ней... — Немного раз-
вязности в женском голосе придало ей еще больше шарма в глазах
Игоря Николаевича.
— И у ваших ног, — продолжил он ее фразу.
— Да, это меня устроит, — и совершенно неожиданно и очень
громко женщина восклицает: — Устала. Долгий путь. Хочу отдо-
хнуть.
От резкой смены ее настроения Игорь Николаевич обомлел и
осторожно спросил:
— Что-то не так?
— Все так... Проводите меня!
Их руки переплелись, и они двинулись в сторону лестницы.
— Рита! Пошли подремлем!
Собака вскакивает и стрелой мчится на голос африканки.
— Батюшки! Забыла про водителя! Что мне с ним делать?
— Можно отпустить. Я доставлю вас и без него в любую точ-
ку земного шара.
— Отпускаю. Заберите сумку и накормите.
Игорь Николаевич оборачивается и взглядом отдает распоря-
жение розовощекой женщине.
— Я схожу за сумкой и приведу водителя. — Гордей выходит
из дома. Спешу за ним. Нам необходимо поделиться мыслями.
Дневной свет вокруг нас мерк, набирая темных красок.
— Ты как?
— Как рыба, ждущая, когда кто-нибудь пробьет лунку во льду,
и ты им не можешь быть. Видимо, в этом году у меня не произой-
дут изменения в личной жизни, как у тебя, так я и буду болтаться
из рук в руки в следующем году.
246 247
— Ты не один. Я с тобой. Еще моя Наталья.
Я задрал голову и посмотрел в небо. Красота-то какая! Синь,
бархат! Темно и светло одновременно. Ночь еще не поглотила день
полностью, вон и горизонт светится рушником, а звезды низко ро-
ятся над головой. Кажется, даже звон их слышно.
— Ты слышишь звон?
— Слышу. Служба вечерняя началась в местной церкви.
— Давай сходим?
— Одни? — с надеждой в голосе спрашивает меня мой друг.
Не могу я теперь один ходить, тем более в церковь. Друг без
слов понимает меня и тяжело вздыхает.
— Ты предложи Софье сходить в церковь. Я предложу Ната-
лье. Им понравится, вот увидишь.
Гордей встрепенулся и с благодарностью хлопает меня по
плечу.
— Молоток!
Я передал водителю распоряжение Риты, тот прошел в дом.
Наталья на мое предложение взвизгнула от радости.
Софа, услышав предложение Гордея, на секунду замерла, по-
том побежала к выходу, на ходу снимая с себя фартук.
— Что же вы стоите? Мы опаздываем на службу! — крикну-
ла нам.
И мы заспешили по скользкой поселковой дороге. Софья без
слов схватила Гордея за руку и повела за собой. Тот с глуповато-
радостной улыбкой обернулся на меня. Иди-иди, мой дружок.
Пусть рука женщины согреет твою руку.


Глава десятая


Негородская церковь — это нечто особенное. В ней многолюд-
но, а воздуха предостаточно. Певчие в церковном хоре, что
соловьи. Голоса льются свободно и мощно, летят словно птицы в
свободном полете. Я ни в коем случае не умаляю достоинств го-
родской церкви, но в этой церкви, установленной под простором
небесного купола, чувствуешь острее, глубже, ярче. Слова молит-
вы глубоко проникают в душу, вызывая священный трепет, и слад-
кая слеза омывает щеки.
Всю службу я, Наталья, Гордей и Софа стояли рядом. Посмо-
трел на друга и Софу. В доме женщина выглядела старше Гордея,
сейчас свет свечей словно омолодил ее лицо. Потухшие глаза за-
блестели, и в них отразилось крохотное лицо моего друга. Он уви-
дел в ее глазах себя. Женский лик отразился в мужских глазах. Не-
ужели возможно видеть свое отражение в другом? Выходит, воз-
можно.
Выходя из церкви, мы заметили знакомую мужскую спину в
пальто горчичного цвета. Догонять не стали. Поселковые улочки
были хорошо освещены луной. Тихо в поселке. Ни звука. Только
скрип снега под ногами да мирные переговоры верующих. Как бы
ни были верующие люди заняты мыслями о Боге, глаза их высмо-
трели «новеньких». Среди них они увидели свою односельчанку,
прославившуюся хождением по мужьям. Шла она под руку с не-
знакомым мужчиной. Любопытство брало верх, хотелось рассмо-
треть, кто ведет под руку местную грешницу. Софа и ее москов-
ский зять представляли собой объект общего внимания не один
год. Высота и отделка выстроенного для Софы и ее дочери дома
заострили язычки односельчан не в ее пользу, да и слухи о причи-
не смерти дочери были фантастическими.
Мы дошли до дома Игоря Николаевича. Для приличия подо-
ждали его. Он прошел мимо нас, не сказав ни слова. Нам осталось
только следовать за ним. Потом мне Гордей расскажет, что всю до-
рогу из церкви Софья шла с ним под руку. Сдержанно и как-то пе-
вуче отвечала на приветствия односельчан и молодела, молодела
лицом и походкой с каждым шагом. Даже при свете луны наш Гор-
дей рассмотрел этот феномен.
В доме стол был покрыт свежей скатертью. Всего на нем мно-
го, пахнет вкусно. Старик, чисто одетый и свежевыбритый, помо-
гал розовощекой женщине. Собаки Риты и самой Риты не было.
— Не спускалась? — Игорь Николаевич кивнул в сторону
лестницы на второй этаж, обращаясь к розовощекой женщине.
— Нет.
— А Рита?
— Как ушла с гостьей, так и не видно! Собаку и не кормили
еще.
Игорь Николаевич осмотрел стол.
— Произведение искусств! Шедевр! — обернулся в нашу сто-
рону: — Ну, гости дорогие, если есть потребность привести себя
248 249
в порядок, даю вам на это полчаса и прошу за стол. Разговари-
вать будем, в фанты поиграем, Новый год встретим. Отличивших-
ся участников и удививших чем-то отметим подарком.
— Пойдем в нашу комнату, хоть десять минут полежим, а? —
Наталья моя стала гундосить, так ей захотелось полежать или по-
быть вдвоем, без посторонних.
— Я с вами пойду, — произнес Гордей, провожая взглядом
Софу.
Я тоже посмотрел на нее. Не обремененный лишним весом че-
ловек средних лет, женского пола. Но во всей фигуре так и скво-
зила мальчишеская угловатость. Все в ней было прямым, как по
линейке: плечи, свисающие вдоль тела руки, позвоночник ров-
ный, волосы и те прямые. Скулы прямые и брови без изогнутости.
Если волосы сделать на тон светлее или темнее, чтобы придать им
свежесть, да подстричь под классическое каре, касающееся плеч,
добавить чуть-чуть косметики, одеть в платье в греческом стиле,
будет очень даже ничего. Я собрался сказать об этом Гордею и На-
талье, обернулся, а их не было возле меня. Они уже поднимались
по лестнице. Оказавшись в комнате, Наталья, вместо того чтобы
распластаться на кровати, как она хотела, исчезла. Оказывается,
она готовила себя к новогоднему ужину. А мы упали на кровать.
В комнате горели только прикроватные лампы. За окном темень,
такая непривычная для глаз. Подойди ночью к московскому ок-
ну — за ним, как драгоценное ожерелье, переливается Моск-
ва, сверкает и блестит. Стали наши глаза прикрываться, а речь за-
медляться.
— Неужели через пару часов наступит Новый год...
— А куда он денется... Наступит...
Через паузу:
— Где все-таки Наталья...
— Потерять боишься...
— Софа красивая женщина...
— Если приодеть... Оформить...
— Я ее вижу с каре...
Гордей перевернулся на бок. Зевнул.
— Как все-таки ее имя? Софа — это Софья?
— Не знаю. О! Это ты, Наталья! Где это ты все взяла?
Мы разглядываем вошедшую Наталью. На ней платье и ту-
фельки в тон платья на невысоком каблучке. Деталь вроде малень-
кая, но как сразу подобралась и вытянулась ее фигурка!
— Что с грудью?
— А что с ней? — вместо Натальи спросил Гордей.
— Это такой бюстгальтер. Специальный он... Для глубокого
декольте, — объясняет Наталья двум мужчинам-чурбанам, лежа-
щим на кровати поверх покрывала.
— Прикрыть хочется чем-то, — пожаловался я. — Им же хо-
лодно.
Наталья и Гордей засмеялись.
После минутной паузы Наталья произнесла:
— Кучу денег стоит. Мне его снять? — она рукой приподняла
край платья.
— Ты что, Лавр? Получается, что только Рита может позво-
лить себе такую роскошь! Наталья не одна, она с тобой, и никто
ее не сглазит.
— Защитник! Что ж ты Риту прошляпил?
— Не прошляпил. Она уже ехала сюда за свежим ветром! Сце-
нарий в ее головке давно отработан, потому и срабатывает на
«ура». И не пара я ей совсем.
— Неправда. Вместе вы неплохо смотритесь. — Наталья бы-
стро смекнула, что Гордей встал на ее сторону, и поспешила отпла-
тить ему той же монетой.
— Смотреться мало. Прорасти надо друг в друге, — заявля-
ет Гордей.
Смотрю на друга и прорастаю к нему уважением.
Открывается дверь, почему-то без стука. Заходит собака. Как
маленькая коняшка, переминает лапами и воротит голову назад.
Я открыл дверь шире. За ней стоит в умопомрачительном платье
Рита. Шлейф от него блестящей петлей перехватывает ее кисть и
прикипает к ней взметнувшейся от пола струей. Сногсшибатель-
но! Только зачем оно ей? Здесь нет красных ковровых дорожек.
Грудь также открыта, но выглядит куда внушительнее, чем у На-
тальи.
— Рита, я потрясена! Какое платье! Вы как волшебница! —
восклицает Наталья.
А женщине именно это и нужно. Моя Наталья попадает в де-
сятку. Подруга на этот вечер ей обеспечена после таких компли-
ментов. И ничего сложного Наталья не совершила. Она вслух ска-
зала правду.
— Спасибо. Что думают на этот счет мужчины? — глаза вол-
шебницы извергают молнии в нашу сторону.
250 251
В ответ каждый из нас поднимает большой палец вверх.
— Спасибо, мальчики. Вам придется выйти первыми. Дамы
спускаются за мужчинами. Так принято.
Мы быстро привели себя в порядок и вышли.
Разочарованным взглядом встретила нас Рита-пантера. Рита-
собака пошла от нас прочь по ступеням вниз.
— Идите уж... Мы за вами, — велела нам Рита.
— Зачем все это ей? — возмущался я, неторопливо спускаясь
с лестницы.
— Все происходит по ее сценарию, — объяснил Гордей.
Игорь Николаевич немедленно повернул голову на звук ша-
гов. Естественно, ждал он не нас. Собака Рита уже лежала на сво-
ем ложе, задрав голову, и ждала вместе с хозяином одного и того
же человека. Хозяин был при параде. Молочного цвета костюм,
песочного цвета рубашка, светло-коричневого тона бабочка с по-
рванными краями, но так красиво порвана! Загляденье!
Я огляделся. В груди сжалось и разжалось что-то. Кажется,
у меня ишемическая болезнь сердца. Я увидел кованную из ме-
талла розу с шипами и цветик-семицветик. Поистине красота без-
гранична в своих проявлениях! Я любовался. Игорь Николаевич
лобызал женские руки. Почувствовав от Гордея толчок в бок, ри-
нулся к цветику-семицветику. Как она мила! Как строго и неловко
подала свою ручку! Мою ручку. Мне мою ручку.
— Ты, дружок мой, являешься обладателем сокровища ред-
костного... Бог любит тебя!
— Спасибо, Гордеюшка, — проговорила Наталья, стараясь
держать спинку прямо.
— Ты ему еще в любви объяснись!
— И объяснюсь. Я люблю тебя, Гордей.
На стульях, где сидели ранее женщины, лежали пакеты в ярких
обертках, перевязанные лентами.
— Для милых дам, — объяснил Игорь Николаевич.
Моя Наталья зашуршала упаковкой. Рита взяла коробку в
руки, понюхала и осталась довольна результатом. Это было видно
по выражению ее лица. Передала коробку розовощекой женщине,
та понесла ее на второй этаж после короткого распоряжения Иго-
ря Николаевича.
— Вы не посмотрели?
— Пусть разыграется мое воображение! И пусть результат не
опечалит ожидания.
«Заковыристо ответила. Когда и где он раздобыл все это?» —
подумал я и посмотрел на свою женщину.
Та держала в руках кошку из розового фарфора с огромным
бантом в белых стразах на шее и причудливо изогнутым хвостом.
Женщина прижала кошку к щеке. Она ей нравилась и мне тоже.
— Прелесть! Какой милый горошек и цвет, — щебетала Ната-
лья. — Как ты думаешь? В коробке Риты лежит такая же кошка?
— Размер коробки такой же, значит, и кошка в ней такая же, —
поспешил успокоить я свою женщину, вспоминая подозрительную
легкость Ритиной коробки. — А подарка для тебя у меня нет.
— Обстоятельства! У меня тоже нет для тебя подарка. Закру-
тили нас события. Ты для меня самый лучший подарок, после того
как моя мама подарила мне жизнь.
Я окунулся в глаза своей любимой.
— Хорошие и важные слова ты сейчас сказала. Лучше всяко-
го подарка они.
От этих проникновенных слов ощутил мурашки на спине.
На стуле, где днем сидела Софа, лежал конверт. Безликий бе-
лый конверт. Сама она не появлялась. Мне понятно, чем занята
сейчас буйная головушка моего друга.
События за столом развивались, но уж больно медленно.
Пили медленно, ели медленно, возможно, потому что все немно-
го стеснялись друг друга. Даже Рита по своему сценарию изо-
бражала стеснительность, движения ее были плавными, голос
певучим. Все же Гордей интересовал Риту. Не раз ее взгляд оцени-
вающе скользил по его фигуре. Видимо, она тосковала о нем, а он
скучал вообще. Мой друг умел проигрывать, умел легко смотреть
в лицо противника и объяснял это следующим. При классическом
треугольнике нет проигравшего. На какую сторону ни поставь, он
одинаково стоит, и все три стороны у него соприкасаются. Одним
словом, всем несладко. Хорошая теория. Только сейчас в образо-
вавшемся треугольнике Игорь Николаевич робко вкушал радость
и торопился заесть горечь недавних событий.
Когда появилось первое чувство сытости, хозяин предложил
игру в фанты. Понятно, что ему хотелось более близких прикос-
новений к исследуемому объекту. Гордея же интересовал факт от-
сутствия Софы.
252 253
— Что с вашей тещей? Она не будет встречать Новый год с
нами?
— У человека горе, — назидательно, почти строго ответил
Игорь Николаевич.
Повисла противная пауза. Каждый из нас испытал возмуще-
ние.
— По-вашему, кроме нее, это горе не коснулось никого из при-
сутствующих, — заявил Гордей.
Игорь Николаевич поежился:
— Это ее личное решение. Сейчас она в доме своего сожителя.
— О ком речь? — вклинилась в разговор Рита.
— О моей теще.
— Бывшей теще.
— Замечено правильно, — сказал Игорь Николаевич.
— Теща — женщина, и это естественно, что она сейчас с муж-
чиной, — Рита методично колола шипами розы моего друга.
Тот не ежился от ее уколов. Мышцы на его руках были чет-
ко очерчены тканью рубашки не первой свежести. Крупной вязки
жилет делал его похожим на доброго Деда Мороза.
— Вы похожи на деда Мороза, — попробовал смягчить ситуа-
цию Игорь Николаевич.
— Дед Мороз обязан ходить по домам и разносить подарки.
Вместо комплиментов скажите адресок Софы, я прогуляюсь, от-
несу конвертик.
Розовощекая женщина предложила проводить его. Я решил
пойти с ним.
— А когда в таких ситуациях ты меня оставлял?! — Гордей ра-
достно потер руки.
Игорь Николаевич миролюбиво смотрел на нас.
— Женщину свою нам оставите?
— Побудь со мной. Я тут впервые и гостеприимство Игоря Ни-
колаевича вкушаю впервые, как и его самого. Хотя слышала много
лестных отзывов, — обратилась Рита к Наталье. Сейчас она игра-
ла роль скромной женщины, впервые и совершенно случайно по-
павшей в общество незнакомого мужчины.
— До Нового года успеете? — спросила моя женщина.
— Успеем.
Как в былые времена, вдвоем вышли из чужого дома, словно
из туннеля выскочили. Нахлынуло ощущение свободы и желание
расправить несуществующие крылья. Мы летели! Дома поочеред-
но выплывали из темноты светящимися окнами. Звуки, доносящи-
еся из них, то нарастали, то затихали. Новогодняя ночь!
— Не уверен я, что мы будем желанными гостями.
— Мы их к себе позовем, — спешил за своими мечтами Гор-
дей.
— В чужой дом без разрешения хозяина? Это неправильно.
— Там посмотрим!
— Пришли, — услышали голос розовощекой женщины.
Мы стояли у низкого домика. Из щелей окон, закрытых ставня-
ми, проникал тусклый свет.
— Собаки, кажется, нет.
— Сейчас проверим.
Калитку искать не стали. Перешагнули заборчик в самом низ-
ком месте. Гордей постучал. Стучал не сильно, а дверь заходила
ходуном.
— На чем только держится, — пробурчал Гордей. Настроение
его было подпорчено.
Открыли нам сразу. Софа показалась мне Бабой Ягой из из-
бушки на курьих ножках, и это вовсе не шутка. Стояла она про-
тив света и представляла собой чуть сгорбленный черный силуэт.
Женщину утром, без косметики, в наброшенной на плечи драной
фуфайке, обутой в обрезанные выше щиколотки, побитые молью,
забитые вековечной пылью и землей валенки — примерно это я
увидел перед собой.
— С наступающим Новым годом! Мы без подарка, но принес-
ли его от Игоря Николаевича.
— Давайте, — почти равнодушно ответила женщина.
Я ринулся на помощь другу.
— Зайти нельзя? Замерзли...
Софа не хотела этого, и это было видно.
— Проходите. Только нагнитесь.
Мы склонили голову, вошли в дом на курьих ножках. Гордей
задевал макушкой доски низкого потолка, с которого осыпалась
вздувшаяся и растрескавшаяся краска. Я, слава богу, не доставал
до его высот. Лампочка, как огромная муха, прилипшая к потол-
ку в кругу сожженной белой краски, была на уровне лица Гордея.
Не присмотревшись еще, Гордей поспешил проявить воспитан-
ность:
254 255
— Здравствуйте, хозяева! С наступающим вас Новым годом!
Добра и благополучия!
От волнения громко звучащий голос друга заполнил весь до-
мик. Мне стало тесно.
— Вы сядьте. Так вам будет лучше видно, — ответил ему муж-
ской скрипучий голос.
Мебель в домике стояла вплотную друг другу. Даже ладонь
нельзя было просунуть между засаленным диванчиком и таким
же креслом. Пружины бугрились и местами прорвали обивочную
ткань. Полы были скошены на одну сторону. По всей видимости,
домик стал заваливаться на один бок. Сели на оскаленные пру-
жины дивана. Обладатель скрипучего голоса сидел в инвалидной
коляске. Она была новой и единственным современным пред-
метом в помещении. За его спиной кусок стены обклеен «керенка-
ми» и денежными знаками. Заканчивалось это вырезками из газет
1986 года с подробностями о трагедии Чернобыльской АС. На сун-
дуке, накрытом когда-то светлым тулупом для офицерского соста-
ва, кишели кошки и коты. Они, как овцы в стаде в пургу, жались
боками и хмурили пушистые лбы. Кажется, мы не дышали. Так ве-
лика была разница между воздухом во дворе и в домике.
— Вы кто?
— Мы гости Игоря Николаевича. Принесли от него подарок
для Софы.
— Чего это он? Она недавно от него пришла, — в скрипучем
голосе было удивление.
Человек в инвалидном кресле был без ног. Лицо, кисти рук,
шея покрыты коричневыми пятнами, словно крупными веснушка-
ми. Редкие волосы, перехваченные вокруг головы цветной тесем-
кой, беспомощно падали ему на плечи. Он постоянно забирал их
за уши. Думаю, это был нервный тик. Впалые щеки, желтые зубы.
— Чего прислал? — в голосе послышалось любопытство ре-
бенка.
Гордей положил на то, что осталось от ног, белый безликий
конверт.
— Деньги, поди... Так это тебе, Софа!
— Это нам, — ответила она.
— Ну что ж, спасибо...
Помолчали.
— Хочешь, сходи, посиди дома, — предложил инвалид.
— Поздно уже. Только пришла оттуда.
Помолчали.
— Софа! Познакомь с мужем! — браво заговорил Гордей и
был прерван.
— Какой же я ей муж! Э нет, — рукой инвалид провел ниже по-
яса. — Не разглядели, выходит? Сиделка она. Сиделка хорошая и
постоянная теперь в связи с личными проблемами. Вот невезучая
баба, я вам скажу!
— А то тебе счастье валит на голову!
— Права баба! Ты смотри! Ну не хочешь к ним идти, иди к
мужу, может, помиритесь в преддверии-то... Поколотит, удоволь-
ствие получит, и помиритесь, точно! С виду скромный такой... Да
я его еще в детстве терпеть не мог!
— Теперь тебя никто терпеть не может.
— Права баба! Опять права!
Они переговаривались, не то мирно, не то злясь, понять было
невозможно. Я задыхался. У стены стояла газовая печка, обшитая
листовым железом, в виде огромной тумбы. Она гудела, светилась
огненными щелями и жила отдельной жизнью, потому как отрав-
ляла эту жизнь одним только своим существованием. Печь сжига-
ла весь кислород в домике. Когда стало невмоготу, я выскочил из
домика. Как я дышал! Я упивался морозным воздухом. Я плавал
в нем и тонул, нырял и выныривал. Даже руки распахнул да так и
стоял, чувствуя только воздух и огромное желание жить и дышать
им.
— Спаси и сохрани, Господи! — обратился я к небу и еще по-
стоял так с распахнутыми в стороны руками и в незастегнутой
куртке. — Я счастливый человек! Оказывается, я счастливый че-
ловек! Я счастливый человек!
— Ты чего орешь? Ненормальный! Испугал меня и Софу. —
Гордей оглядывался на отрытую дверь домика. — Сейчас Софа
выйдет.
— Забери ее отсюда, Гордей! Забери! Она не старая еще! Ей
жить надо!
— Перестань истерить! Разберемся.
Вышла Софа. Спокойно вложила свою руку в руку Гордея.
— Пошли. Полчаса осталось.
И повел ее мой друг Гордей по зимней, замерзшей поселко-
вой дороге, многократно хоженной ее ногами. Два силуэта бы-
256 257
стро поглощала зимняя ночь. Как будто проснувшись от страшно-
го сна, кинулся догонять родных мне людей. Оказывается, я уже
видел эту картинку. Гордей уходил от меня с незнакомой женщи-
ной, и мне это страшно не нравилось. Сегодня женщина, ведомая
моим другом, была мне знакомой, и мне было уже не так страшно,
а даже радостно. Я по-доброму завидовал другу, а я ему всегда за-
видовал, и хотел сейчас вести за руку Наталью.
Дом Игоря Николаевича выплывал из темноты светящими-
ся окнами, как иноземный корабль. Ворота предусмотрительно
не заперты. Зачем им собака? Она даже не охраняет дом и двор.
Я ошибся. Охрана была. Ворота за нами тут же закрыл старичок и
побежал в сторону хозяйственных построек. Замерз, видно.
— Вы так быстро?
— Что так долго?
Две женщины задали два разных вопроса.
Моя женщина хмурила лоб и морщила в недовольстве носик.
Рита же сияла от удовольствия и новогоднего настроения. Она
была сейчас необыкновенно, экзотически красива, как если бы
ананас стоял на фруктовой вазе среди яблок-антоновок.
— И ты пришла? Ну и правильно... — Хозяин был в прекрас-
ном расположении духа и ласково смотрел на Софу.
Та сняла шуршащий китайский пуховик, так получилось, что
мне пришлось его принять и повесить на вешалку. Гордей возился
с замком на сапожке Софы, присев у ее ног. Что-то он не расстеги-
вался. От пуховика пахнуло несчастьем, которое я видел, слышал,
ощущал и в котором задыхался в домике инвалида.
— Какие у тебя кавалеры на сегодняшний вечер! — прищурил
глаза Игорь Николаевич.
— Игорь Николаевич! За вашей тещей ухаживают, тем са-
мым дают вам возможность неотрывно быть рядом с красивейшей
женщиной Москвы, — я пытался смягчить сложившуюся обста-
новку.
— Вас услышал, — согласился со мной Игорь Николаевич,
сам принес столовые приборы для Софы.
Замок на сапоге пришлось сломать.
— В Новом году обязательно надо выбросить что-то старое из
дома, его и выбросим.
Софа покачала освобожденной ногой и вдруг положила ла-
донь на макушку сидящего перед ней Гордея. Тот осторожно под-
нял лицо, чтобы не уронить ее руку со своей головы. Они посмо-
трели в глаза друг друга.
— Все за стол! Все за стол! Три минуты осталось! — захлопа-
ла в ладоши Рита.
Гордей наполнил пенящимся шампанским бокалы. Бокал Софы
превратился в сердито шипящего котенка. По его бокам сползала
на скатерть пушистая пена. Гордей смутился.
Только в момент наступления Нового года я выпиваю полный
бокал шампанского с жадностью и наслаждением. В любой другой
момент оно мне в горло не льется. Не умею я его пить.
Ждем и переглядываемся. На панели телевизора лицо прези-
дента Российской Федерации. Он говорит поздравления, но звук
выключен.
— Зачем? — спрашивает Софа.
— Достал... — отвечает Игорь Николаевич.
— Я бы послушала, — говорит она.
— Тебе это ничего не даст, — отвечает ей Игорь Николаевич
и продолжает: — А я дам. В память о покойной дочери... Она об
этом просила. Будешь жить лучше, чем жила до сих пор.
— У вас умерла дочь?! Какой кошмар! Бедная вы моя, бед-
ная! — восклицает экзотическая красавица, так ни в чем и не ра-
зобравшаяся.
Софья собирается что-то сказать, но не делает этого. Какой
прок от слов, не сказанных при жизни дочери? Чем могут они по-
мочь ей сейчас? Если только ядом плюнуть в сторону зятя, ядом,
которого у нее никогда не было. Без сил Софа садится на стул,
не дождавшись, когда стрелка на кремлевских курантах сделает
последний рывок к двенадцати. Сильная рука моего друга, слов-
но сломанный колосок в поле, поднимает слабое тело женщины
и держит его в вертикальном положении до наступления Нового
года. Бой курантов заполнил дом.
Наталья моя громко глотала шампанское, которое искрилось у
ее губ, глаза ее тоже искрились.
Что-то происходит с нами в новогоднюю ночь! Что? Прихо-
дит ощущение, что, широко распахнув глаза, расправив плечи, в
который раз мы садимся на санки под номером Нового года и на-
чинаем лихой спуск по склону горы, по которому только что взби-
рались весь ушедший год. И так устали! И я знаю, что дарит Дед
Мороз всем людям земли на Новый год — надежду и веру в себя.
258 259
Дает всем нам еще один шанс сделать то, что хотели, но не сдела-
ли. Дерзай! Пробуй, человек! Вот тебе еще один Новый год!
Я удивился своему открытию. Удивился так искренне, что не-
медленно захотелось рассказать об этом другу.
— Гордей! У меня озарение! Ты только послушай!
— Почему только Гордей? Твое озарение принадлежит и мне!
Ты мой муж!
Не стал я перечить выпившей женщине. Обнял ее правой ру-
кой, а левую постарался положить на плечо Гордея, тем самым как
бы обнял и Софу. Софа находилась меду мной и Гордеем.
— Вы, как один большой вареник, — съехидничала Рита.
Оказывается, она все еще не равнодушна к Гордею. Я расска-
зал им свою гипотезу.
— У меня нет серьезных дел на этой земле. — Софе стало тес-
но в моих объятиях, и она пошевелила плечами. Я убрал руку с ее
и Гордеева плеча.
— Ты сделал открытие, Лавр. А ты, Софа, не права! Как зовут
твоего подопечного?
— Владимир.
— Есть у тебя дела. Владимир без помощи не может.
— Не может, — согласилась Софья. — Родных у него в посел-
ке нет. — Она опустила голову, повертела на пальце колечко с бе-
лым камушком и задала вопрос совершенно не по теме, как бы
случайно вырвавшийся: — Гордей, ты уедешь сразу?
Они посмотрели друг на друга.
Рита и Игорь Николаевич поднялись и пошли к лестнице. Мы
проследили за ними глазами.
— Рита желает видеть свой подарок. Традиция у нее такая!
Только после наступления Нового года! — обернувшись, объяс-
нил хозяин.
— Желание гостя — закон! — поддержал его Гордей.
Если Рита и Гордей смотрелись неплохо, то такой тандем, как
Рита и Игорь Николаевич, можно было увидеть только на страни-
цах глянцевого журнала.
— У меня отпуск заканчивается через пять дней, — ответил
Гордей Софе.
— Где вы работаете?
— В метро машинистом.
— Интересно, наверное?
— Если прокатиться первый раз, то интересно, а так ответ-
ственность большая, в составе огромное количество людей. Де-
сять тысяч человек можно перевезти за смену. Обедаем прямо в
кабине и на ходу. Все праздники и дни рождения работаем. Метро-
политен работает без выходных. Ночуем в съемных квартирах не-
далеко от метро или в «красном уголке» — так называют комнату
отдыха под землей. Люди у нас задерживаются только серьезные
и ответственные, непьющие, некурящие. Нагрузки у нас световые
большие на глаза, на мозг в целом. Что еще? Редко кто дорабаты-
вает до пенсионного возраста, от силы десять или пятнадцать лет.
Зарплата всего пятьдесят тысяч рублей.
— Ого! — пришла в изумление Софа.
Гордей посмотрел на нее с сочувствием.
— Поверь мне, Софа, это небольшие деньги для Москвы.
— Зимой под землей холодно?
— Нехолодно. Суицид обостряется. Люди под колеса прыга-
ют. Однажды один парень затаился за колонной у самого начала
станции, где скорость еще большая, да и прыгнул. Видимо, под-
прыгнул высоко и, пробив стекло, влетел ко мне в кабину вместе с
осколками, прямо на колени.
— И что?
— Сотрясение мозга, порезы. Сейчас наезжает часы рядом со
мной. Учится водить.
— Ты мне не рассказывал! — удивился я.
— Да? Может быть...
Со стороны лестницы раздалось металлическое позвякивание.
По ней спускалась Рита, в руках держала связку ключей, очень и
очень солидную. Немного смущенный, но все же уверенный в себе
Игорь Николаевич о чем-то просил ее, даже удерживал, но окры-
ленная женщина шла и шла вперед к зрителям. Ей был необходим
триумф и овации. Она села на свое место и грохнула связкой клю-
чей о стол.
— Кто-нибудь из вас делал такой подарок женщине? — она
оборачивается к Игорю Николаевичу. — Единственный человек,
способный на такой подарок, это ты! Я в восхищении!
— В чем соль? — осведомился Гордей.
— Мне подарили ключи от всей недвижимости и даже той, что
на колесах!
260 261
Гордей встал, оперся руками о стол и с грубой интонацией в
голосе обрушился на Игоря Николаевича:
— Что это вы разбрасываетесь, Игорь Николаевич? Что же это
получается? Мне дом и подворье, а все остальное Рите? Ты в сво-
ем уме, мужик? Совсем нюх потерял? Может, тебя вывести и сне-
гом умыть, да проветрить! Тебя же пороть надо прилюдно! Кто-то
еще твою фамилию носит? Ты у них спросил? Что-то ты шалишь
сегодня, дядя!
Все сидящие за столом замерли.
— В чем, собственно, дело? Вы имеете в виду моих детей?
Они всем обеспечены и их матери тоже. — Игорь Николаевич весь
вскинулся и петушком смотрел на Гордея.
— Гордей! Успокойся! Я понимаю тебя... И вы, Игорь Никола-
евич, успокойтесь. — Рита словно проснулась и превратилась в ту
Риту, которая украшала с нами новогоднюю елку. — Ключи — в
обмен на мое согласие. Потом! Все это образно! Человек таким об-
разом сделал мне предложение руки и сердца.
— Ах, образно... Тогда простите за мою реакцию, — Гордей
сел на свое место.
— А вы, Игорь Николаевич, отнеситесь к Гордею как к мудро-
му человеку. Он в первую очередь о вас беспокоился! О ваших де-
тях. Мне, безусловно, это приятно, это льстит, но с Гордеем я со-
гласна.
— Это означает ваше «нет»? — не спросил, а как бы охнул
Игорь Николаевич.
— Ах, боже мой! Это означает наше «да»!
Игорь Николаевич, не стесняясь, падает к ногам африканки и
замирает, как блудный сын у ног матери. Рита-собака юлит и ску-
лит возле них.
— У него жена умерла, — противным голосом крякает моя На-
талья и прячется за мою спину.
— Он вдовец, я знаю, — отвечает Рита.
— Умерла девять дней назад, — подливает масло в огонь моя
женщина, но безуспешно.
— Я знаю. Такие действия, что происходят с нами, контроли-
руются на небесах. Им суждено было произойти. Мы все сделаем,
что полагается в поминальных обрядах, мы всегда будем помнить
о ней. Я сама прослежу за этим! Правда же, дорогой?
Рита погладила голову и плечи Игоря Николаевича. И тут его
пробрало горе, слегка призабытое ослепляющим появлением в его
жизни африканки. Он заплакал искренне, навзрыд.
— Ты мне нужна.
Слышат все повторяющуюся сквозь рыдания фразу.
— И ты мне нужен, — вторит ему женщина Рита.
— С меня хватит! Я хочу спать!
Моя женщина вскакивает и оправляет на себе платье.
— Я тоже хочу спать, и видеть мне никого не хочется, — без-
ликим голосом вторит ей Софа и направляется к вешалке с одеж-
дой. Уже ее руки потянулись к пуховику, уже Гордей направился
в ее сторону, по всей видимости, для того чтобы проводить ее, но
его опережает Игорь Николаевич. Он вырос перед Софой неждан-
но, она едва успела прикрыть себя пуховиком. Мужчина, обжигая
ее горячим дыханием, выпалил:
— Прости меня, Софа! Прости меня, иуду! За полчеловека
тебя считал! Дочь отобрал золотыми посулами и убил! Сам жить
хочу! Как увидел Риту, все во мне перевернулось! Прости меня,
Христа ради!
— Бог простит, и я прощу.
— Буду просить! Я вымолю! Я помогу тебе! Ты ни в чем не бу-
дешь нуждаться!
— Нужда моя не в том, что ты обещаешь.
Игорь Николаевич стал приходить в себя. Злые силы тут же
окружили его со всех сторон и снова овладели им.
— Она никогда тебе была не нужна. Я много чего дал ей! То,
чего тебе и не снилось.
— Ты ошибаешься.
— Куда уходишь в ночь? Гостей моих тревожишь! — Игорь
Николаевич сморкался в полотенце, поднесенное ему розовоще-
кой женщиной.
— Тошно мне с тобой в одном доме быть.
— Вот Бог, а вот порог! — пробубнил сквозь полотенце Игорь
Николаевич. — Я буду выполнять волю твоей дочери.
— Я знаю.
Дверь закрылась за нею. Один сапог на ее ноге был расстегнут.
Гордей выскочил вслед за ней. Игорь Николаевич постоял несколь-
ко секунд, рассматривая дверь, повернул к нам распухшее покрас-
невшее лицо.
262 263
— Все, что мог, я сделал! — как бы сетуя на несносную жен-
щину, сказал он Рите. — Больше ничего подобного в твоей жизни
не повторится. Я обещаю тебе.
Рита протянула ему руку, и тот поспешил к ней через всю го-
стиную, как через всю вселенную, и уцепился за ее руку, как за
спасательный круг.
Наверное, у всех периодически происходит вот такая пере-
оценка ценностей, как у Игоря Николаевича, у Лисенка, у Гордея,
у матери Светы Колокольчик. Какая смешная фамилия! У меня пе-
реоценка произошла в собственной парикмахерской и совсем не-
давно. Причем она произошла, а я не осознал этого, но совершал
правильные, новые для меня поступки под ее действием. Нагоро-
дил! Я еще и поумнел, кажется.
Наталья капризно дернула меня за руку и требовательно
посмотрела в глаза. Согласен, согласен! Мне так же, как ей, был
необходим отдых. Мы не просто поднимались по лестнице. Ната-
лья старалась быть похожей на Риту, изображала из себя даму из
светского общества. Я ощущал это, я наблюдал за всем этим. Мне
нравилась моя женщина и нравилось рассматривать ее и ее выход-
ки. Наблюдал, как за кошкой. Сравнение грубое немножко, но точ-
ное. После разглядывания всегда хочется погладить или взять на
руки.
— Вы насовсем?!
— Устали. Нуждаемся в единении, — ответил я Рите и доба-
вил: — Покормите собаку. Не видел, чтобы ей сегодня что-то да-
вали.
— Рита! Ты голодная? — Женщина тут забывает про нас. —
Тебя больше не будут называть Ритой. Две Риты — это перебор.
Собаку кормили сегодня?! И чем ее кормят?
Рита обращалась к розовощекой женщине и трепала загривок
собаки.
Розовощекая женщина не ответила, но через минуту мужи-
чок вынес наполненный чем-то тазик за дверь. Собака выскочи-
ла вслед за ним. Игорь Николаевич, растревоженный новыми со-
бытиями и ощущениями и немного успокоенный ими же, пред-
ложил Рите погулять перед сном. Все это я успел услышать и по-
нять, пока дверь в нашу комнату была раскрыта. Поразмышляв
обо всем, я не заметил, как уснул.
— Раздеться ты не мог?
Голос Натальи, доносившийся словно через вату, так и не вер-
нул меня в ее измерение, и пришлось ей обнимать одетого мужчи-
ну до утра.


Глава одиннадцатая


Я проснулся и сразу почувствовал запах Гордея. Не открывая
глаз, лежал и размышлял над этим. Разве может быть такое?
Хотя в новогоднюю ночь происходит все что угодно. Но если ис-
ходить из содержания фильма «Ирония судьбы, или с легким па-
ром», происходит мало что нового, одно и то же каждый год. Не
может же Гордей спать с нами в одной кровати?
— Горячего чаю хочется. Надо Лаврушу будить. Почему твой
муж одет?
Это голос Гордея.
— Так ему захотелось, — ответила Наталья.
— Игорь Николаевич предложил Софе не мыкаться, а жить в
доме. Надо же за ним кому-то смотреть! Розовощекая женщина
уезжает в район. Операция ей предстоит на глазах.
— Софа согласилась?
— Уже завтрак готовит. Есть новость.
— Плохая или хорошая?
— Необыкновенная. Рита и Игорь Николаевич уезжают в Мо-
скву, чтобы из нее улететь в Египет, кажется. Рита считает, что
Игоря Николаевича и его заиндевевшее сердце необходимо ото-
греть на солнце. — Гордей направился к двери. — Жду вас внизу.
Хочу горячего чаю с местной сметаной на теплом хлебушке.
И я, и Наталья тоже ощутили такое желание.
Внизу нас ждали. На столе, как на почтовой открытке или ре-
продукции времен поднятия целины, красовались два самовара, на-
стоящие баранки (скорее, для красоты), пирожки с ярко-желтыми
бочками, пирог неимоверных размеров, кусок брынзы, варенье да
медок нескольких сортов в бочонках с деревянными ложками.
Игорь Николаевич встал навстречу Наталье и проводил ее до
стула. Пусть моя женщина потешится светским обращением, на-
сладится лоском светской жизни. Она все это принимала, а я лю-
бовался ею. Софа кивнула мне головой и собралась сесть за стол,
я поспешил проделать те же манипуляции, что и Игорь Николае-
264 265
вич. На меня воззрился Гордей. И нечего на меня так смотреть!
Мог бы и сам.
— Спешу сообщить! Мы улетаем в Эмираты.
Гордей ошибся. Он называл Египет.
— Игорю Николаевичу необходимо тепло и солнце, чтобы вос-
становить нервную систему.
Рита как будто только что вышла из салона красоты. Есть та-
кой тип женщин, которые оттачивают мастерство домашнего ма-
кияжа и укладки волос до совершенства. Делают это легко. На раз,
два, три. Найдя слабую сторону в предпочтениях нового мужчи-
ны, она выглядела сегодня амазонкой, затянутой в лак и кожу. Му-
жичок с конюшни не мог оторвать от нее глаз. Видимо, по пригла-
шению хозяина он восседал за столом рядом с розовощекой жен-
щиной. Его дряблые щечки, покрытые щетиной, стали розоветь от
впечатлений.
— Софа остается в доме. Я надеюсь на тебя, Софа, — хозяин
обратил мягкий взор в ее сторону.
Та качнула головой. Гордей рассматривал устройство самова-
ров. Это заметил хозяин.
— В деревне, если поискать, можно найти старинную утварь.
— Вижу. Красота!
— Кушайте, гости дорогие! Мы же покидаем вас и отъезжаем
немедленно.
— Как его подперло! — прошептал я Гордею, улучив момент.
Мужчина и женщина сияли счастьем. Каким же, настоящим
или нет?
— Может, он и вправду нарвался на свою? — изрек Гордей и
почему-то поднялся, словно собирался говорить тост.
Я занервничал. У меня такое бывает в предчувствии нового и
неожиданного.
— У меня есть заявление. Я — одинокий мужчина. Софа оди-
нокая женщина. Одинокий мужчина скоро уедет и предлагает оди-
нокой женщине подождать его возвращения в своем новом до-
ме, — Гордей потер щеку рукой. — И предложение мое не с бухты-
барахты. Оно продиктовано тобой, Софа. Я чувствую, что ты это-
го тоже хочешь.
— Цирк! — изрек Игорь Николаевич.
— Цирк — неотъемлемая часть и вашей жизни, — парировал
Гордей.
— Хочу, — как бы машинально ответила Софа и отвернула
лицо в сторону окна. — Скоро ворона прилетит, кормить буду.
Рита, удобно расположившись на стуле, словно в зрительном
зале, смотрела фильм о странностях любви. Он ее захватил, пото-
му что сама она была странной и судьба ее была странной, но про-
исходящее для нее было понятным и верным. Это в ее правилах,
хватать быка за рога. И она захотела в этом участвовать, тем более
что главный герой фильма буквально на днях был ее героем. Ни-
какой обиды на него нет! Не случилось, не срослось. Гордей — по-
ложительный герой, а вот предполагаемая его пассия ему не под-
ходит.
— Вы, дамочка, получили четкое предложение и будьте добры
отвечать четко. Согласна или нет? — Рита качала ножкой в лако-
вом сапожке.
— Мне Гордей приятен, — Софа не смотрела на Гордея, на
Риту, на всех нас. Она ждала ворону.
— Да сядь ты! — махнула на Гордея рукой Рита. — Вам, да-
мочка, придется менять себя от корней волос до пяток. Гордей —
мужчина городской и баб повидал на своем веку предостаточно.
Зацепить ты его зацепила, жалостью и сочувствием, а чем держать
собираешься? — Африканка желала продолжения фильма.
— Жалеть и сочувствовать... У меня только это и получает-
ся, — Софа вздохнула.
— Слушай сюда! — Рита встала во весь свой рост в красивом,
но нелепом одеянии, руки в боки, и разошлась не на шутку. — Мой
друг делает тебе честь! Не вижу на лице счастья и удовольствия от
этого! Твоя жизнь изменится сразу! Уж я-то знаю Гордея! Но если
ты вздумаешь сделать его жизнь такой же кислой и унылой, как и
ты сама, лично приеду и выкину тебя из этого дома. И я не шучу!
Тебе сколько лет? Можешь не отвечать. Просто прочувствуй эту
цифру в своей голове. Прекрати киснуть и носить китайский пу-
ховик.
— У Софы траур, — робко вставила словцо моя женщина и по-
яснила: — У нее умерла дочь.
Рита замедлила бег своих мыслей.
— У вас умерла дочь? Какой ужас! Бедная вы моя, бедная! —
Рита еще раз шмякнулась с луны на землю. — Но все же это прохо-
дит как-то... Девять дней, сорок, годовщина. Женщиной надо быть
всегда.
266 267
— Такой, как вы, я никогда не буду, — ответила Софа.
— Это верно. Я в единственном экземпляре. Второй такой нет
и не будет.
Софа продолжала смотреть в окно.
— Нет! Вы посмотрите на них! Посторонний человек реаги-
рует на предложение моего друга во сто крат больше, чем чело-
век, которому это предложение адресовано. Цирк! — снова изрек
Игорь Николаевич, не сводя восхищенных глаз с африканки.
Софа трогает за руку Гордея.
— Я попробую.
— Попробуй, — отвечает Гордей без всякой радости, очень
строго.
— Ну, слава тебе, Господи! Хоть так. Аплодируют все! — вос-
клицает Рита, захлопав в ладоши.
Ее никто не поддержал. Она выстрелила взглядом в Игоря
Николаевича. Тот спохватился и стал аплодировать. Мужичок с
конюшни засвистел. Овации прекратились, и все посмотрели на
него.
— Простите.
— Бог простит, — строго сказала ему Рита, а через секунду ве-
село подмигнула, и тот подбоченился, да приосанился, и стал в ее
сторону пускать стрелы амура.
Я посмотрел на друга, тот что-то горячо говорил Софе. Та смо-
трела в окно и слушала. Значит, он меня не услышит. Слушать
меня пришлось Наталье.
— Гордей — спасатель. Ему кровь из носа, но подавай экс-
тренные ситуации, в которых бы он мог проявить свою силу и му-
жественность. Он и Риту рассматривал как женщину, которую
надо ограждать от косых взглядов женщин, от похотливых домо-
гательств мужчин и так далее. И Лисенка он закрывал собой. Если
охотник в лесу ищет, кого бы убить, Гордей ищет, кого бы спа-
сти. Любовные интрижки у него только на этом и замешаны. Гор-
дей — наш рыцарь. Софа оценит это. Вот только работы тут нет
для него. Если только натуральным хозяйством заняться, кролики
там, куры, яйца.
Наталья заскучала и не ответила мне.
— Пойдем на свежий воздух. Он тут потрясающе вкусный!
Мы вышли из-за стола.
— Пора Цезарю гулять. Я покажу тебе чудо! — Услышал я
слова Игоря Николаевича. Он встал за спинкой стула Риты.
— Чудес не бывает. Кто это — Цезарь? — отрезала та, вставая.
— Разве не чудо то, что ты приехала сюда?
— Я ехала сюда сознательно.
— Я знал, что ты появишься когда-нибудь в моей жизни, и
ждал.
Рита над чем-то поразмышляла.
— Прости меня. Я не права. Действительно, это чудо, что мы
с тобой встретились.
Довольный тем, что добился от африканки хотя бы немного
смирения, Игорь Николаевич объяснил ей:
— Цезарь — это мой конь.
Мы оделись и вышли во двор. Софа осталась в доме помогать
розовощекой женщине.
— Почему ты не взял ее с собой?
— Она не вещь. Как ее возьмешь? Пусть свыкнется с моим
предложением.
— Кстати, о твоем предложении! Что это такое? Очередная
мельница, с которой тебе надо будет бороться?
— И это тоже.
— Что-то еще есть?
— Она добрая.
— Добрая она в доме, а на улице ее территория.
Гордей переминается с ноги на ногу.
— Она должна измениться. Привыкла жить абы как, абы с кем,
лишь бы не быть в тягость зятю. Наталья твоя изменилась после
того, как стали жить вместе?
— Изменилась. Потому что я по-другому стал на нее смотреть
и видеть по-другому. Как женщина она тебя заводит? — с безнаде-
гой в голосе спросил я друга.
— Друг ты мой сердечный, друг ты мой старинный! Да на кой
ляд мне твой завод?! Устал я заводиться. Душевности хочу, как с
кошкой, чтобы в обнимку. Я ей просто необходим в сложившей-
ся ситуации, значит, и она мне нужна. Спешу творить добро, —
грустно и торжественно произносит Гордей, положив руку мне на
плечо, и я кладу свою на его плечо.
Мы наблюдем, как по снежному полю бежит черный конь. Как
бежит! Дух захватывает! Грива развевается, он взбрыкивает, ма-
268 269
шет головой, потом разворачивается всем своим одновременно
грузным и легким корпусом и бежит-бежит. Хочется бежать ря-
дом с ним. Да разве можно так быстро поднимать увязшие в сне-
гу ноги?
— Отпишу Софе дом, если он станет моим на самом деле.
— Нельзя этого делать. Софа нуждается в присмотре, и серьез-
ном присмотре, а тут еще такой дом и подворье в ее собственности
окажется. Сразу же появится какой-нибудь прохвост или риелтор
серенький, и черненький заглянет погреться.
— Ты прав. Спасибо, друг, за мудрый совет.
— Мудрым ты меня сделал.
Мы направились ближе к изгороди.
— Он на меня похож, — громко сказала Рита, будто сама уди-
вилась своему открытию.
Мы переглянулись. Скажешь, что она права, можно обидеть
женщину. А сходство потрясающее!
— Гости дорогие! Мы прощаемся с вами. Гостюйте сколько хо-
тите. Машина и водитель в вашем распоряжении будут завтра к ве-
черу. Он вас и назад в Москву доставит. Мы уезжаем, потом улета-
ем, а когда возвратимся, встретимся обязательно. — Игорь Нико-
лаевич приплясывал в ботиночках на тонкой подошве.
— Не смей так к себе относиться! Сейчас же в дом! — Рита
развернула его за плечи и подтолкнула в сторону дома. Тот, едва
удержав равновесие, виновато и радостно всем улыбается и спе-
шит туда, куда ему было велено. Мы провожаем их взглядом, ни
слова не говоря. У двери Рита оборачивается.
— Исполни мою просьбу, Гордей! Дочь моя хорошо к тебе от-
носится и поверит, если ты позвонишь ей и расскажешь, где я и
что я.
— Езжай с богом! Позвоню обязательно.
— У тебя есть дочка? — доносится из дома голос Игоря Нико-
лаевича.
— Красивые женщины просто обязаны рожать дочерей.
Дверь за ними закрывается. Цезарь заметил наше невнимание
к нему и подал голос.
— Ай, красивый! Ай, молодец! — Гордей, перепрыгнув низ-
кую изгородь, побежал к коню, а тот ему навстречу, играя и взбры-
кивая. Мужичок из конюшни подошел ко мне.
— Этот хозяином будет? Крепкий мужик. Непьющий?
— Нет.
— Слава богу! Вокруг одна пьянь живет.
— Вы не местный?
— Можно сказать, что местный. Всю сознательную жизнь от-
бывал тут, в местах, печально известных всем.
— Гордитесь, поди?
— А чего не гордиться? Не сломался же. Не спился потом. Зна-
чит, сила и ум есть.
— С чем вас и поздравляем.
— Спасибо вам большое на добром слове! К бывшей хозяй-
ке пусть не липнет. Безнадега! Неблагополучная она... С Москвы
пусть везет. Там вон какие экземпляры водятся! — мужик кивнул
на дверь дома.
Поджидая Гордея, я рассматривал двор. Дорожки вычищены,
стволы деревьев обвязаны чем-то и сеткой проволочной обнесены.
Горизонт виден, и смотреть на него хочется. Гордей бегал по полю
рядом с Цезарем. Вот где воля вольная!
— Жить тут хочется, — Наталья потягивается.
— Значит, будешь жить. — Гордей сносит ее с места в букваль-
ном смысле этого слова. Выпученные глаза моей женщины проно-
сятся мимо меня в дом на руках моего друга. Вот силища необу-
зданная!
— Придется мне на свою жену табличку повесить и написать
на ней: руками не трогать, — шутя возмущаюсь я.
— А мне понравилось!
Берет сполз на затылок Наталье, она раскраснелась и была
очень довольна.
— Ты же меня не балуешь этим.
— Милая моя! Мой вес чуть больше твоего! Если не нравлюсь,
можешь меня сменить.
— На кого?! — искренне напугалась моя женщина и почему-то
стала оглядываться.
— Выбор в Москве огромен.
— Выбора в Москве нет совсем. Ты самый лучший!
Мужичок спустился со второго этажа с огромной Ритиной
сумкой и еще большей сумкой через плечо.
— Они и на самом деле уезжают. — Наталья отошла от двери,
чтобы не мешать.
— Мужчина его положения не шутит, высказывая вслух такие
заявления.
270 271
— Мужчина его положения может делать такие прогулки и не
один раз в году и даже не с одной и той же женщиной.
— Любой другой мужчина да. Наш мужчина особенный. За-
была?
До Натальи доходит смысл моих слов. Она прикрывает рот ла-
дошкой и шепчет мне:
— Он исправился? Так бывает?
— Как видишь.
Рита и Игорь Николаевич спускаются с лестницы. Живите,
люди, и радуйтесь жизни! Она короткая.
— Гордей! Я надеюсь на тебя.
— Все будет в порядке.
— До свидания в Москве. Как вернемся, мы вас проведаем.
Игорь Николаевич со счастливым лицом смотрит на нас.
Вспомнив что-то, проходит на кухню. Слышен его разговор с Со-
фой и розовощекой женщиной.
— Ребята! Я вам благодарна! Такой поворот в моей судьбе! Вы
в этом замешаны.
— Ты ничего про него не забыла? — немного стесняясь, спра-
шивает Гордей.
— Самое главное, про то забудет вся Москва. Он у меня не за-
балует!
Игорь Николаевич, смущаясь, неловко чмокает Софу, что-то
мягко говоря ей. Та смотрит в пол, но видно, что слушает.
— Чувствуйте себя как дома. До скорой встречи, — говорит
Игорь Николаевич, обнимая Риту. — Чуть не забыл! Собаку зовут
теперь Рада. И не раскармливать ее! Собаки с лишним весом бо-
леют.
...Проснулся я от тишины. Она была такой звенящей, что за-
ставляла себя слушать. В Москве так не бывает. Наталья ровно и
тихо дышит. Закрыл глаза и утонул в этой тишине. Вот Наталья по-
вернулась на другой бок, вот снова вернулась в прежнее положе-
ние. Кажется, я храплю. Повертел головой, может, перестану. Слад-
кая тишина обволакивает меня, проникает в глубь меня, наполняет
и баюкает, баюкает. Мочевой пузырь наполнился, встаю, как зом-
би, и иду в туалет. Возвращаясь мимо комнаты Гордея, видимо,
коснулся рукой двери, а та оказалась незакрытой и начала плавно
открываться. На огромной кровати лицом друг другу лежали в
одежде и мирно беседовали Софа и Гордей. Мой сон меня тут же
покинул.
— Простите, пожалуйста! Я не собирался к вам заходить, так
получилось.
— Я так и понял, соня! — Гордей сел на кровати. — Мы тут
беседовали. Много интересного узнали о себе. Правда? — он по-
вернулся к Софе.
Та, покраснев, тоже начинает подниматься.
— Лежи, лежи! Он не к нам. Он непременно досыпать будет.
Я попытался улыбнуться и скрыться с их глаз.
Руки Натальи затащили меня в комнату. Щелкает задвижка.
Меня жарко целуют, заваливают на спину на кровать и усажива-
ются сверху. Я отдаюсь этим манипуляциям, как плюшевый миш-
ка. Мне хорошо...
Внизу за столом собрались все. Рада и та притащила свое ло-
гово ближе к столу. Ведет она себя совсем по-другому, когда нет
хозяина.
— Ты теперь Рада! Рада новому имени? — смеялся мужичок и
кидал в собачью пасть какие-то куски.
Собака Рада была рада и громко сглатывала угощение.
— И чего собаку на диете держать? Хозяин поменяется же.
— Могут забрать с собой, — сказала розовощекая женщина.
— Да разве можно? Собака выросла на воле! А ее в Москву да
в квартиру!
— Нас не спросят.
— А мы сбежим! Устроим побег! Да, Рада? Убежала и убежа-
ла. Что, он ее искать будет?
— Скажешь тоже! Она звук машины хозяина за километр уз-
нает. Гордей возился с самоваром.
— Ну и кто ж так делает?! — мужичок встал и направился к
нему. Вдвоем у них, видимо, получилось. Довольные, они расселись
по местам. Гордей любовался самоваром и ждал результата, мужи-
чок радовался тому, что оказался нужным будущему хозяину.
— О чем думаешь, Лавр?
— Я о ней думаю. Какие у Софы отношения с мужем? Они
расписаны?
272 273
— Ушла от мужа. Здесь так говорят: сошлась с мужиком, зна-
чит, вышла замуж. Никогда и ни с кем она не расписывалась. Заму-
жем официально не была.
— Она случаем не наркоманка, уж очень худенькая. Кто у нее
родители?
— Не росла она с родителями. Погорели. Сельсовет помог в
память о них построить небольшой домик. С бабушкой жила, пока
та жива была. Родила по залету. Вырастили Свету Колокольчик
вместе с бабушкой. Какая смешная фамилия! Потом Игорь Нико-
лаевич появился. Потом стал дом строить. Особо не спешил, стро-
ил основательно. Она и ходила от мужика к мужику, каждый раз
думая, что слюбится да стерпится. У мужиков нюх на нелюбовь.
Сам знаешь! Это мы, городские мужики, плюнули да выгнали, а
тут бьют да гоняют, а говорят, любят и воспитывают.
— Ты поплачь еще возьми!
— И поплачу. Кто-то должен поплакать да пожалеть ее. Лед
растопить.
— Лед — это, конечно, Софа? Размазня она.
— Пусть! Значит, надо собрать и слепить.
— Гордей! Я не против твоих намерений. Сам просил тебя
увезти ее из этой дыры. Мне без тебя в Москве будет плохо.
— События должны развернуться только весной. Полгода
пройдет. Летом все будет ясно. Крыша над головой у нее есть, по-
мощник тоже. Софа говорит, мужичок работящий и спокойный.
Не должна женщина быть одна. Плетень обязательно нужен.
Разглядываю родное лицо друга. Нет в моей жизни и окру-
жении моем роднее этого человека. Сорок лет знаем друг друга.
Мама рассказывала мне, как знакомили нас в родильном доме,
сидя на кроватях друг против друга. Два младенца улыбались друг
другу. Кажется, я даже помню это.
— Так ты поедешь с нами домой? Не останешься до конца от-
пуска?
— Поеду. Не останусь. Ей есть чем заняться. Подумает, успо-
коится. У нее Владимир на попечении, дом, у меня — квартира,
вы, работа. Время покажет, осяду я в ее памяти или она еще за ка-
кой плетень спрячется.
Я эгоист и потому сейчас счастлив. Друг со мной! Все будет
по-старому. Пусть какое-то время.
— Мы поговорили и решили, что должно пройти время. Дочь
недавно умерла.
Гордей был для меня родным человеком, поэтому я чувствовал
и понимал его желание обрести семейное счастье, которое, по его
мнению, нашел я.
— Вечерять собрались поздно, так что все легкое. Чай с мо-
локом, плюшки, сметана, творог и остатки с новогоднего стола по
желанию, — с этими словами Софа с моей Натальей выгрузили
еду с последнего подноса. Если Софу переодеть в такое-этакое, с
ее прямыми плечами, скулами, худощавостью, длинными ногами,
сойдет за модель. Я рассматривал ее.
— Что ты на нее уставился? — задышал мне в ухо Гордей.
— С такими же лицами без выражения по подиумам ходят.
Теперь и Гордей стал рассматривать Софу.
Моя Наталья пересаживается на стул, стоящий рядом со мной.
— Вы дырку на ней протрете.
— Говорим о ее внешности. Она как у моделей.
— А я?
Мы переглянулись.
— А ты моя женщина. Ты лучше всех, — честно смотрю ей в
глаза, потому что это так и есть.
Собака Рада дремлет в своем мягком гнезде, подергивая то
ухом, то лапой, то шкурой на животе. Иногда она разворачивает-
ся и ложится на спину, смешно задрав лапы вверх. Это промежу-
точная поза, и она быстро укладывается так, как лежала до этого.
— В картишки! — предложил мужичок.
Розовощекая женщина строго посмотрела на него. Тот отмах-
нулся.
— Они что, не люди?
Игра в карты всегда была мне скучна. Не чувствовал я азарта и
стремления к победе.
Кое-как сыграли партию.
— Пошли гулять, — заныла моя женщина.
— Ночь, — я указал глазами на окно.
— Мы во дворе постоим. На звезды посмотрим.
Все засобирались. Мужичок — на конюшню. У него там своя
каморка. Софа складывала в пакет что-то из еды для Владимира.
— Вы мне сами говорили... — сказала она, заметив, что за ней
наблюдает Гордей, и подождала, пока он ответил:
274 275
— Конечно, конечно... Отнесем вместе.
Свои новые пальто я и Гордей оставили в Москве. Куртки
наши хороши были для перемещения в транспорте, и сейчас они
казались нам невесомыми и тонкими. Женщины шли, а мы скака-
ли вокруг них, как шуты гороховые. Руки в карманах, воротники
подняты. Звездный зонт над нами сверкал и переливался. Луна!
Никогда она не висела над моей головой так низко и не была такой
огромной. Я находился в планетарии, а не на поселковой улице.
Задирал и задирал голову, так что от этого она немного кружилась.
— Ты видела?! — Я забежал перед своей женщиной и развел
над головой руки.
— Сейчас оно меня придавит! — развеселилась Наталья.
— Вы что, неба никогда не видели? Как дети, — тем же голо-
сом, что и в доме, спросила Софа.
— Такого неба не видели, — ответил Гордей.
— Небо есть всюду. — Софа перешагнула низкую изгородь у
домика Владимира.
— В Москве его просто нет. Космос над головой. Больше по-
ловины Москвы вылетели в космос и летают в нем, а думают, что
на земле, — опечалился Гордей. — Не спит он?
— Он вообще не спит. Днем немного. Что только не пробова-
ли, ничего не помогает. Остается один на один с воспоминаниями,
обида на всех грызет и грызет его. Не может он спать. Потом болит
везде... — Софа отворила незапертую дверь.
Скрипя коляской, еле протискиваясь между мебелью, инвалид
спешил нам навстречу. На нем рубашка, видимо, только что выну-
тая из упаковки. Она топорщилась в местах сгибов и была неесте-
ственно свежей на фоне убогого бытия.
— Примерил? Вот и хорошо! А то на что она?!
Софа стала выкладывать принесенные угощения. Владимир
гладит руками рубаху на груди и сияет лицом.
— Она подарила к Новому году, — кивает головой в сторону
Софы.
Меня снова начинает душить запах. На раскаленную поверх-
ность печки Софа высыпает горсточку молотого кофе. Спасла!
С благодарностью смотрю на нее. Софа улыбается в ответ.
На подлокотники кресла-каталки Софа кладет дощечку, на нее
ставит тарелку, наполненную едой.
— Не нальешь?
— Нет у меня.
— Я принесу! — вскидывается Гордей.
— Нельзя ему.
— Драчливым становлюсь! Нельзя мне. Она права.
— Что ж, и женщину, за тобой ухаживающую, сможешь уда-
рить? — интересуется Гордей.
— Так ее разве достанешь! Она юркая, — радуется инва-
лид. — Помашешь руками, и легче становится. Злой я. Во как!
Инвалид старательно пережевывал пищу, сосредотачиваясь
на вкусовых ощущениях, покачивал головой в знак одобрения. На
печке закипел маленький чайник. Софа заварила кофе для Влади-
мира.
— Хорошо жить! — проговорил инвалид, посмотрев на нас. —
Вы как?
Мы молчали.
— Как вы живете? — переспросил Владимир.
«Да уж получше тебя...» — с великой горечью и досадой по-
думал я.
— А мы в гостях у Игоря Николаевича и Софы. А гостям рады
два раза. Когда приезжают и когда уезжают, — сказал вслух.
— Из Москвы, значит? Златоглавой...
— Из Москвы.
— Где лучше?
— Где дом, там и лучше.
Инвалид обвел стены свои глазами и погрустнел.
— Инвалидность получил в Чернобыле? — Гордей привстал,
рассматривая газетные вырезки тех трагических лет на стене.
— Самые первые были. Нам говорили, что ничего страшного
с нами не будет.
— Так привилегии у вас всякие есть... Квартиры дают.
— Дали.
— Как дали? Зачем тут живешь?
— Пропил да на девок потратил.
— Пропил. Раздал. Пенсия хорошая осталась, и то хорошо, —
подтвердила Софа.
— Осуждаете? Так я думал, что жить осталось всего ничего, а
тут вышло по-другому. Частями стал помирать. Знал бы, что так,
успел и жениться, дитя бы родил. Помер, так получали бы за поте-
рю кормильца. Так разве проглядишь наперед!
276 277
— Все считали, что не жилец, — сказала как отрезала Софья.
Я как другими глазами на нее посмотрел. Какая жестокость!
— Зачем вы так?
— Что знаю, то и говорю. В нашем роду большая любовь не
водится. Сродственники мы дальние.
Моя Наталья, как школьница, стала поднимать руку.
— Можно мне выйти? Нехорошо мне...
Я не успел ничего сказать. Ответил инвалид:
— Да пусть идет. Это печка. Угореть можно с непривычки.
Бледность лица Натальи меня напугала, и я потащил ее на воз-
дух. Ночь приняла нас в свои свежие и прохладные объятия, под-
мигивала звездами.
— Смотри! Звезда упала. Я загадал желание.
— Ой! Мне еще не до этого! Упала, и бог с ней.
Я стал прогуливать свою женщину вдоль улицы.
— Инвалид правду сказал. Я читала в интернете. Гнали моло-
дых солдатиков прямо в пекло. А они еще геройствовали, стара-
лись больше положенного времени находиться на руинах. Снима-
ли их в газеты! Чествовали! — Подумав о чем-то, пискнула и при-
жалась изо всех сил ко мне. — Какая я счастливая! У меня есть ты!
— Задушишь... — сказал, разжимая ее руки.
— Подержи меня на ручках.
Я хотел отказать сразу и свалить на то, что шуба скользкая,
уроню. Но что-то толкнулось у меня под сердцем, и я взял свою
женщину на руки, но предусмотрительно привалился к чужой сте-
не. Наталья закопалась лицом в норковый воротник и затихла. Ни-
чего себе! Долго не продержу.
— Опускай меня, хватит.
Из дома вышел Гордей.
— А Софа? — осведомилась моя женщина.
— Что Софа? Что ей положено, сделает и придет, а может, не
придет. Не мог я спросить.
— Что ей положено делать? — Женщина моя стала похожа на
сову, что стоит на прикроватной тумбочке в моей спальне.
— Ему умыться, наверное, надо, зубы почистить, в туалет схо-
дить или как там...
— Ужас...
— Ужас не ужас, а они сами себе такую жизнь сотворили, в
ней и живут. Домой? — спросил Гордей, направляясь к усадьбе. —
Какой интересный я вопрос задал. Домой! Ведь, может, так и слу-
чится.
— Ты у Софы не спрашивал, правда это?
— Вы что, ребята? Я документы читал и подписывал.
— Но все равно не верится.
Мы шли не по своей улице, мимо не своих домов. Зато какой
воздух! Небо какое!
Ворота при нашем появлении открылись и закрылись. Соба-
ка Рада рада нас видеть и всеми силами старалась это объяснить.
В темноте назидательно свистнули, собака рванулась на этот
звук и исчезла.
Красиво и уютно в чужом доме. Приятно ступать на дере-
вянные ступеньки и чувствовать их легкое сопротивление, лок-
тем прижимать к себе руку своей женщины. Мне и раньше прихо-
дилось вести женщину в кровать. Только ни одна из них не была
моей — оттуда, отсюда, из одного клуба, из другого, зацепились
языком, познакомились.
Случаев было много, но все несерьезно.
— Когда-нибудь и у нас с тобой будет дом.
— Не думаю. Но давай радоваться за друга.
В полудреме снимаю с себя всю одежду и плашмя падаю на
кровать, почти засыпая, думаю: «А ведь в этом доме у горизонта
может жить паучок... Завтра посмотрю».


Глава двенадцатая


Утром я забыл про паучка. Перешедшие в ритуал утренние при-
вычки Натальи не позволяют думать о чем-то, кроме нее са-
мой. В который раз она перелезла через меня на другую сторону, в
который раз перенюхала мои подмышки, утверждая, что они вкус-
но пахнут, перетрогала и погладила всего меня и, наконец, устала.
— Лежит, как кот на завалинке.
Моя женщина встала, и спина ее была злой.
— Что не так, моя дорогая?
— Домой хочу. Я еще своим домом не наелась, а пришлось из
него уехать. Пойду спущусь и узнаю, приехал водитель или нет.
Хотел сказать, что за завтраком и узнаем, но за ней уже закры-
лась дверь нашей комнаты. Тут же явился Гордей.
278 279
— Резиновый отпуск в этом году. Не дождусь выхода на ра-
боту. Спрячусь от людей под землю. Люди мне милы через стек-
ло кабины поезда. Постоянно находиться с ними я не могу. Вы не
в счет! Вы друзья.
— В конюшне найдется лопата. Я помогу тебе закопаться.
— Не смешно... Видеть Софу не могу! Как представлю ее в
том гадюшнике и то, что у нее может просить инвалид. Она, как
робот, все исполнит.
— Откуда такие тяжелые фантазии?
— Да из жизни этой! — махнул рукой Гордей. — Выходит, что
и богатые по уши извращенцы, и бедные такие же. Первые не зна-
ют уже, чем себя потешить, а вторые лишь бы чем заняться, чтобы
забыть свою нищету.
Гордей тяжело сел на стул с высокой ажурной спинкой.
— Нам просто не повезло, и мы столкнулись с этим. Не малюй
черной краской всех подряд.
В эту минуту дверь открылась, и развеселая Наталья начала
кружить по комнате, забрасывая в сумку наши вещи.
— Водитель приехал, выспался и готов ехать назад в Москву.
— Софа дома?
— Дома. Кто-кто в тереме живет? — Наталья постучала кулач-
ком о стену. — Это мы так сделаем, когда к тебе в гости приедем.
Улыбнувшись, Гордей спросил:
— Что Софа?
— Да что ты все про Софу и Софу? Спустись и спроси сам.
Гордей повернулся к окну и замер.
Наталья, не понимая, что с ним, смотрела на меня. Я только по-
жал плечами.
Мы спустились по лестнице. Рада, задрав морду, наблюдает за
нами и бьет хвостом о лестницу. Мужичок с умиротворенным ви-
дом сидит за столом почему-то на стуле хозяина. Там же находятся
розовощекая женщина и водитель Игоря Николаевича. Софа вы-
шла из кухни с тарелками со стопками блинчиков.
— Доброе утро.
— Доброе утро, — хором вторим ей.
Гордей, взъевшийся на нее неизвестно за что, подозрительно
рассматривает женщину с головы до ног. Я дергаю его за рукав и
качаю головой. Тот передразнивает меня и тоже качает головой.
Решив больше его не беспокоить, сел подальше. Софа и Гордей
вели себя так, будто никакого предложения не звучало от Гордея и
между ними не было никакой договоренности.
— Как спали? — спрашивает нас Софа, видимо, просто так,
чтобы не молчать.
— Ой, как хорошо мы спали! А как вам-то спалось? — зазве-
нел голос моего друга на самой противной ноте.
— После смерти дочери я почти не сплю. Составляю компа-
нию Владимиру.
— А это как? — Гордей весь подался вперед, чтобы заглянуть
в лицо Софы, и, видимо, до него дошел смысл ее ответа, он тут же
сел на место. Лицо его стало серьезным.
— Ворона перестала прилетать. Может, что случилось с ней? —
Софа посмотрела на открытую форточку.
— Да ничего с ней не случилось! Чует, что в доме полно чу-
жих людей, и не летит поэтому. На конюшне сегодня была, Цеза-
ря дразнила.
Мужичок прошел мимо Софы, тронув ее за спину чуть ниже
положенного, а может, мне это показалось. Посмотрел на Гордея
и понял, что не показалось. Мужичок закрыл форточку и вернул-
ся на стул хозяина, проделав то же явное заигрывание с Софой. Та
никак не отреагировала, словно не почувствовала ничего.
— Уезжаете? — Софа села за стол, придвинула к Гордею ми-
сочку со сметаной. — Говорили, останетесь еще на несколько
дней.
— Не останусь.
Брови Гордея приняли форму домика. Гордей ушел в себя. Те-
перь его спрашивай не спрашивай, он молчать будет или качать го-
ловой вниз-вверх или из стороны в сторону. Софа испугалась вы-
ражения его лица. Беспомощно посмотрела на нас. А что мы?
— Ехать надо... У всех работа.
— Гордей говорил, есть у него несколько дней в запасе. —
Софа еще раз посмотрела на моего друга. Тот не шевелился.
— Вызвали его... Позвонили.
— Ясно. — Софа встала и ушла на кухню. Больше мы ее не ви-
дели.
Настроение у меня испортилось. Настроение у Гордея уже ис-
порчено. Хорошо воспитанный водитель ел аккуратно и виртуозно
использовал нож и вилку. Наталья моя сворачивала блинчик в тру-
бочку и макала во все миски по очереди. Один блин со сметаной,
280 281
другой с джемом, следующий нафаршировала тертым сыром. Что
воздух местный с ней делает?! Я любовался своей женщиной, мне
нравился ее хороший аппетит, и совсем не беспокоился по поводу
ее веса. Краем глаза заметил, что водитель встал и вышел из дома,
наверное, подышать воздухом.
— Ты с ним разговаривал? — обратился я к Гордею.
Он встал и вышел следом за водителем.
— Готов ехать, как и мы, — вскоре сообщил нам.
Розовощекая женщина тут же метнулась на кухню и вынесла
оттуда корзинку с разнообразными свертками и бутылкой молока.
— Будем прощаться, гости дорогие... — розовощекая женщина
спрятала руки под фартук на животе.
— Нежданные мы были гости, и нам все понравилось. Спаси-
бо!
Мужичок стал выносить наши сумки.
— Мы сами смогли бы!
— А никто не сомневается.
Не сговариваясь, мы направляемся к изгороди и стоим там с
минуту, любуясь снежным пространством и стеной леса у гори-
зонта. Вдыхаем в себя воздух еще и еще раз.
Гордей обнимается с Радой. Мы уже сели в машину, а он все
продолжал играть с ней.
— Софу ждет, — коротко объяснила моя женщина.
— Ты остаешься? — крикнул ему из автобуса.
Гордей охлопал снег с колен и пошел в машину. За окном по-
плыл гостеприимный дом и двор. Розовощекая женщина махала
нам рукой. Мужичок направился в сторону конюшни. Собака Рада
бегала вокруг него, а он трепал ее рукой по загривку. Мне захоте-
лось остаться. По мере удаления машины от дома Гордей все силь-
нее разворачивался всем корпусом назад в сторону дома.
— Софу хочет увидеть, — снова пояснила мне Наталья.
Она стала укладываться на диванчике. Собрала по салону по-
душки, развернула плед.
— Ты собираешься спать?
— Сытно поела, вот и разморило. Вы с Гордеем поболтайте.
Я оправил плед на ее ногах и пересел к Гордею. Тот смотрел
прямо перед собой.
— Не упадет? — спросил он меня.
— Прошлый раз с ней такого не случилось.
Я обернулся и внимательно еще раз оглядел Наталью, а у той
уже и веки не дрожали. Уснула.
— Софа попрощаться не вышла.
Профиль Гордея с закрытыми глазами раздражал меня.
— Думаешь, она не почувствовала твои наскоки на нее?! Я и то
заметил. При всем при этом она просила тебя остаться.
— Может, вернуться и извиниться?
— За что? За то, что она так живет, а тебе не нравится как... За
то, что твоя жалость к дочери перекочевала на нее и не нашла по-
нимания? Она такая же, как и ты. Она всех жалеет.
— Ты так говоришь, будто это качество сродни воровству.
— Сродни. Игорь Николаевич пожалел и обокрал Свету Коло-
кольчик. Света Колокольчик жалела мужа своего и обокрала себя.
Софа жалеет кого ни попадя, обкрадывая себя. Инвалид ринулся
на амбразуру Чернобыля, людей жалея, о них думая, и обокрал
себя. Его еще и государство обокрало. Ты собираешься обокрасть
меня.
— Ты чего это только сказал?
— Сказал, что тебя люблю, а ты меня скоро оставишь и будешь
владельцем поместья, жалея Софью.
Гордей кашлянул в кулак.
— Прошлый раз восход встречали в машине, в этот раз будем
встречать закат. Зрелище не менее захватывающее, — пообещал
громко водитель.
Гордей снял куртку.
— Руки не помыл после собаки, — вздохнул он.
— В кармане на спинке сиденья лежат влажные салфетки, —
откликнулся водитель.
Гордей тут же развернул салфетку и тер ладони до тех пор,
пока я не отобрал у него катыш из нее.
— Я презираю Софу. Убил бы инвалида. Так жалко их. Я могу
изменить жизнь Софы. Она старается изменить другую жизнь.
Я ждал продолжения, но Гордей замолчал.
— Вы о Софе разговариваете? — почти что прокричал води-
тель со своего места.
— О ней! — стремительно ответил Гордей и так же стреми-
тельно весь подался в его сторону.
— Женщина-перекати-поле. Куда дунешь, туда и закатится. Без
малейшего сожаления уйдет, без малейшей радости вернется.
282 283
— Я не понял тебя.
— От мужика к мужику.
— Распутная такая?! — разволновался мой друг.
— Зачем так? Скорее, никакая она... Будто нет никаких ин-
стинктов в ней, кроме как быть под чьей-то крышей и быть кому-
то нужной. Служить кому-то.
— В смысле, быть чьей-то любовницей?
— Ну вы скажете! Слово-то какое нашли! Прислугой быть, что-
бы за крышу над головой не корили. Любовница! Она и значения
этого слова не знает.
— Выходит, мужики с ней не спят?
— Спят, конечно. Попросят, она и соглашается. Как полы по-
мыть! Вскорости ее за тупость в этом вопросе бить начинают, а по-
сле уже выгоняют. Хорошо еще, что не беременеет.
Я посмотрел на Гордея. Лицо его стало сереть, ощетинивать-
ся, обтекать книзу.
— Ужас, что говорит... — он задохнулся и сглотнул слюну.
— Вы сгущаете краски. Каждому на земле есть свое предна-
значение. У нее вот такое! Не пьет, не ворует, детей не сиротит. До-
брая она, послушная, честная, в конце концов. А то подумаете, что
я человека очерняю.
Чтобы сменить тему, быстро спрашиваю водителя:
— Как ее имя? Софа — это Софья?
— Она сама не знает. Я смотрел в словаре имен как-то, есть и
Софья, и София, и Соффа, с двумя буквами «ф».
— Она его тоже интересует... — прошептал мне Гордей.
— Человек делится информацией, и все.
Мне стало грустно. Гордей живет, растет, стареет, но не меня-
ется. Он никогда не задерживался подле самостоятельных и обе-
спеченных женщин, заводил с ними знакомства, следуя одному
инстинкту. Ему всегда необходимо было почувствовать то, что он
чувствовал к раздавленному тушканчику из нашего далекого дет-
ства.
Гордей скрестил руки на груди и сдвинул брови. Ну хоть так,
а то скрестит шпагу с водителем. Я оглянулся. Наталья совсем со-
млела в сладком сне. Зевнул и я.
— Спать хочу, — пробурчал Гордей и расположился напротив
диванчика Натальи. Улегся, а руки свои тянет к ней, то плед подот-
кнет, то шторку задвинет на окне. Увидев мой взгляд, как ни в чем
не бывало сказал:
— Если качнет, поддержу.
Я слушал гул мотора, разглядывал серый день за окном и заты-
лок водителя. Как они водят так долго и спать не хотят? Понял, что
сам хочу вздремнуть. Мысли о Софе даже сквозь дрему донимали
меня. Значит, перекати-поле. На кой ляд тогда она моему другу?!
Проснулся от щебета Натальи. Гордей похлопал рукой по си-
денью, на котором сидел сам. Пригласил меня к себе, значит. На-
талья тут же обмусолила мне щеку и ухо. Смотри, смотри, Гордей,
и завидуй! Вот какая женщина тебе нужна.
— Смотрю на вас и завидую! Давайте есть! Посмотрим, чего
нам в корзинку наложили в дорогу.
Водитель съехал на обочину и остановился.
— Все слышит! — улыбнулся Гордей. — Проходи к нам, бу-
дем есть.
Когда ешь не в домашних условиях, все кажется вкусным, на-
пример, в поезде, на расстеленном покрывале прямо на земле, в
машине, как мы сейчас. Вокруг зима и ветер нешуточный, а мы
бок о бок сидим, в руках держим вкусности и чай пьем горячий из
термоса. Здорово!
— Ты о чем-то думаешь так старательно, даже лоб морщишь, —
сказала моя женщина, привалившись ко мне, потом запустила
руки под жилет и начала проказничать.
По спине побежали мурашки. Щекотку я не могу терпеть, но
сейчас мне приятно.
— Перебираю жизнь свою в памяти.
Руки Натальи вынырнули и легли мне на скулы. Она попыта-
лась повернуть мое лицо к себе.
— Что ты ищешь в своей памяти? Я появилась у тебя недавно.
Гордей навострил уши, и я это заметил.
— Пробежал по волнам памяти и понял, что особых трудно-
стей у меня в жизни не было. Горечь есть от потери родителей.
Рано ушли.
— Вспомнил, значит, надо помянуть! — засуетилась На-
талья. — Как их звали? Какой ужас! Замуж вышла, а имен родите-
лей мужа не знаю!
— Я познакомлю их с тобой, отвезу тебя на могилки. Пред-
ставлю им.
284 285
— Хорошая мысль. Я с вами. Тем более что лежат наши мамы
на одном кладбище, — вклинился в разговор Гордей. Он вздохнул,
посмотрел на водителя, тот молча пил чай.
— Давно работаете у Игоря Николаевича?
— Семь лет. Работаю... Знаком намного больше. Мои родите-
ли жили в соседях с родителями Игоря Николаевича. Дома рядом
стояли. Сначала я схоронил родителей, потом он.
— Дома продали, наверное, ездить некуда, да?
— Нет. Дворы объединили, еще два участка купили, конюш-
ни выстроили. Сейчас там лошадей разводят редкой породы. Еще
страусов. Нелепые птицы! И злые. Рядом живущие люди много
лет с работой и хорошим заработком. Игорь Николаевич — барин
заботливый и добрый.
— А как вы смотрите на дикую выходку его молодой жены? —
не выдержав, сорвался мой друг.
— Никак не смотрю. Вам моя личная жизнь и мои вкусы по ба-
рабану? Ведь точно? Так и мне вкусы Игоря Николаевича по ба-
рабану.
— И не жалко ее?
Водитель пожал плечами.
— Никого не насиловали, не связывали...
— Бог, он все видит... — выдохнул Гордей.
— Вам не надо все так близко к сердцу принимать, тем более,
совершенно посторонние люди они для вас. А Бог он, конечно, все
видит.
Все замолчали.
— Куда она теперь попадет за свой грех? В рай или в ад? — На-
талья превратилась в сову на нашей тумбочке.
— Для Бога она заблудшая овца. Не станет он ее наказы-
вать, — совершенно неожиданно сделал заключение водитель,
поднялся и вышел из машины.
Путешествовать, да еще в таких условиях, приятно. Смотри
себе за окно и размышляй. Каждый думал о своем. Потом поиг-
рали в слова. Когда надоело, стали разглядывать пейзажи за ок-
ном.
— Я столбики с указанием километров высматриваю и счи-
таю. А ты?
— По тебе соскучился. Люблю тебя.
Моя женщина реагирует на эти слова, как кипящее молоко в
кастрюле под крышкой. Ладошки ее становятся горячими. Кажет-
ся, даже губы стали ярче. Мечтательно прикрывает блестящие
глазки.
— Люблюкаетесь?
— Ага, — отвечаю Гордею.
— Скоро наши телефоны будут в зоне доступа, возьму и по-
звоню Лизоньке.
— Чтобы снова заморочить ей голову? Нужду свою справишь
и — в кусты. Некрасиво.
— Да кто кому морочит! Если у меня есть нужда, как ты гово-
ришь, то нужда есть и у нее.
— Пошляк! Я Лавра обнимаю, так обмираю вся.
— И что? Лиза обмирает, меня хочет, и я ее сейчас хочу. Что-то
с чего-то начинается.
— В этом смысле ты прав, — согласилась Наталья.
Потом, когда телефоны наши начнут теребить Москву, а мои
клиенты меня, Наталья спросит Гордея:
— Что не звонишь Лизе?
— Передумал.
Наблюдать заход солнца, когда находишься в пути, захватыва-
ющее действие. Вот фиолетовые мохнатые облака стали солнце
плющить к земле, и растеклось оно по линии горизонта расплав-
ленным металлом. Ночь обступила нас со всех сторон. Я периоди-
чески проваливался в сон и разглядывал в деталях девочку, мою
будущую дочку.
Москва нас долго не впускала. Снежные пробки и просто
пробки из съехавшихся автомобилей. Свет, блеск фар, пар от вы-
хлопных труб, светофоры и силуэты дорожных полицейских ни-
как не заканчивались. У Натальи открылся психоз, и она начала,
как заправский водила, отпускать матерные словечки в адрес про-
езжающих машин. Я не делал ей замечаний. Пусть отведет душу!
И наконец, мелькнула за окном витрина моей парикмахерской, за-
валенные снегом ступени, на которых виднелись глубокие следы
потерявших меня клиентов.
Зашли в подъезд. В лифте я заметил Гордея. Зачем он едет ко
мне? Вслух не посмел спросить. Лицо у друга было уставшим.
А Наталью это совсем не возмутило. На столе лежал лист бума-
286 287
ги, на котором рукой Нины Степановны было что-то написано. Че-
ловек был обеспокоен моим отсутствием и молчанием. Скомкал
лист бумаги и выбросил в мусорное ведро, чтобы Наталья не про-
читала.
— Чего она там пишет? — раздеваясь, спросил Гордей. Я наблю-
дал за ним. Закоренелый холостяк, даже появление у меня жены
прошло мимо его сознания.
— Сетует на тлетворное влияние появившейся у меня жен-
щины.
— Я бы так не сказал, — Гордей стоял в трусах, когда я был
полностью одет.
— Спать и только спать! И чтобы пол под ногами не ехал, —
добавил он и сел в кресло. — Подожду, пока ванная освободится.
— Она не скоро освободится. Наталья выйдет, пойду я. Потом
мы вместе в нее засобираемся.
Гордей посмотрел на меня.
— Прости, друг. Я как-то по инерции за вами шел. Ты чего не
раздеваешься?
— Представь себе! Выходит из ванной умытая и подмытая
женщина, а ее встречают двое раздетых мужчин. Перебор!
— Ну прости меня еще раз! Домой не пойду, сил нет.
— Никто тебя не гонит. Ты мой друг, и я люблю тебя.
— И я люблю тебя.
Гордей накрыл себя покрывалом с кровати.
Влажная Наталья, коснувшись моего плеча, нырнула под одея-
ло. Сразу же легла на бок.
— Это ничего, что я вас видеть и слышать никого не хочу?
— Это нормально...
— Спасибо. Не тревожь меня до завтра.
— Спи, родная моя.
Я стал оглядывать стены своего дома. Здоровался с ним. Как
хорошо иметь свой дом! Елка меня снова не впечатлила. Вспом-
нил, как вместе с Ритой наряжали ее. Вроде ей хорошо было
рядом с Гордеем. Правда, я и Наталья в присутствии Риты чув-
ствовали легкое недомогание, но оно могло и пройти со време-
нем. Почему люди расстаются? А как быстро она взяла за рога
Игоря Николаевича! Придется ей все время держаться за эти рога.
На мальчика она не похожа, на переодетого мужчину, скорее. Они
нашли друг друга. Надолго ли?


Глава тринадцатая


Дорога вьется вдали. Клубится пыль под колесами новенького
велосипеда, на котором едет Гордей по сельской пыльной до-
роге детства, и гложет меня зависть к моему лучшему другу, гло-
жет до скрипа зубного. Уф! Челюсти аж свело! Опять этот сон!
К чему он, что обозначает? Я просыпаюсь, сознание мое работает,
но глаза не открываю. Раз в полгода я созерцаю этот сон. Кстати,
они прошли, эти полгода. Мы и не заметили, как прошли. И чего
я удивляюсь? Жизнь прошла больше половины, и тоже не заме-
тил как! Полгода назад встречали Новый год в незнакомом месте
и чужом доме с незнакомыми людьми. Бежали от вспышек и жуж-
жания камер корреспондентов желтой прессы. Бежали, чтобы по-
мочь чужому странному человеку и не оставить его одного в его
несчастье. Правда, его несчастье оказалось коротким, как поводок
собаки Рады.
Нежное, мягкое прикосновение к моей спине. Наталья! Вы
представить себе не можете, какой серьезной она была третьего
марта в загсе. Как торжественно на меня глядела! Будто я ее в ар-
мию провожал, а она принимала присягу. В себе ничего такого я
не испытывал. Была четкая установка — роспись и штамп в па-
спорт. Приезжали ее бабушка, крестная мама и мои родственники.
Далекие. Ее настолько впечатлила наша регистрация, что она за-
была про свой день рождения двадцатого марта. Долго жмурилась
на букет роз у своего лица во вторник утром, а я топтался рядом
с кроватью в ожидании благодарностей. В январе летали на семь
дней в Грецию. Вот умора! Я улыбался, не открывая глаз, вспоми-
ная все это. Перемена мест, перемена климата, новизна окружа-
ющего мира, соленая вода в море сотворили обыкновенное чудо.
И стала моя Наталья беременным «бегемотиком». Милым, люби-
мым, но странным и очень капризным. Гордей работает и посеща-
ет нас, периодически меняя женщин. Он перестал осваивать ма-
стерство парикмахера, даже причину этому нашел. Не может он
трогать руками посторонних мужчин. Зато не перестал создавать
кукол, и его квартира наполнялась ими, и расставаться с ними он
не желал и никому не дарил. Некоторых у него просто крали. Рита
и Игорь Николаевич превратились в зажиточную и дружную пару,
водой не разольешь! Она меняет облики: то пантера, то гобеле-
новая женщина, то просто аристократка. Видимо, риск потерять
288 289
мужа существует. Мы чаще их видим на обложках дешевых жур-
налов, чем воочию. Близкими друзьями они нам не стали.
Мягкий толчок в спину прерывает мои мысли. Мой будущий
ребенок чего-то требует и, коленкой, а может, пяточкой натягивая
кожу маминого живота, дотрагивается до моей спины.
— Что, дорогая? Семечек? Сейчас принесу. Гордей с вечера
обещал нащелкать.
— Обещал, сделал.
Это Гордей. Он снова ночевал у нас. Взгрустнулось моему другу.
Он ставит перед Бегемотиком блюдце с семечками. Собственный
живот Натальи служит ей теперь маленькой столешницей.
— Помогает от изжоги, — хлопает глазами Бегемотик в мою
сторону.
Итак, друзьями Игорь Николаевич и его чернокожие дивы нам
не стали, скорее добрыми знакомыми. Заходят иногда в парик-
махерскую втроем. Две африканки (мать и дочь) держат его с обе-
их сторон под руки. Красиво и экзотично смотрятся. Он гордит-
ся ими. Зачем заходят? Однажды я чисто профессионально возму-
тился по поводу неровно отстриженной челки их дочери. Та зая-
вила, что челка ровная. Тогда я предложил ей освежить край чел-
ки. Та села в кресло и теперь появляется в нем два раза в месяц.
Пробовала таскать ко мне подружек за этим же самым, но бере-
менная Наталья не могла вынести толпу юных девушек кричащей
красоты. Наследство не оказалось мифом, но вступать в права на-
следник Гордей не спешит.
— Летом поедем, — Гордей ласково кладет руку на пузико Бе-
гомотика. — Твой крестный папа с тобой, деточка. Обложим по-
душками Бегемотика и довезем.
— Я согласна. Где ты берешь такие вкусные и крупные семеч-
ки?
Наталья жует их постоянно.
— Места надо знать, — отвечает Гордей.
Недавно Рита сообщила нам сногсшибательную новость —
Софа родила. Девочка родилась недоношенной и будет находиться
в больнице до тех пор, пока не наберет положенного веса. Оказы-
вается, на Новый год срок этой беременности был уже солидным.
После этой новости Гордей был в ступоре. Несколько дней мы его
не видели и не слышали. После этого он явился к нам в прежнем
здравии и с новой пассией, сильно смахивающей на Свету Коло-
кольчик. Считаю, что рождение дочери Софьей — это сошедшая
на нее Божья благодать. В ее-то возрасте! Такая же благодать со-
шла и на Наталью. Она помолодела, похорошела. Я, со слов дру-
га, приобрел мужскую осанку, заматерел. Посмотрел бы на себя!
Если надеть на него фуфайку, ушанку, да еще эти семечки в его
руках, которые он чистит для моей Натальи, и ворчание на всех и
все — вылитый дед Мазай.
— Живу без вкуса во рту и к жизни. Будто оглох, онемел и
плыву по течению, — ворчит Гордей.
Мы любим его, как прежде, и он нас любит, как прежде, но не
блестят его глаза, глядя на нас, посмотрит телевизор, будто у него
дома его нет, и уходит. Конечно, мужская дружба, когда один же-
нат, перестает быть таковой.
— Глухонемой не меняет так часто женщин.
— Это у него по инерции...
Наталья замахивается на меня рукой. Гордей нагнулся к ней за
прощальным поцелуем.
— Уже?
— Уже, Бегемотик.
— Сам такой!
— Было бы здорово. Не надо морочить голову о семье. Хотя вы
и есть моя семья.
— Еще чего выдумал. Лепи свое гнездо.
— Так ежели не получается!
Гордей снял шерстяные носки и положил на законное место.
— Обязательно научу девочку кататься в носках по полу.
— Додумался! Девочка — это существо нежное и воздушное, —
возмутился я.
— Похоже на то, что дочку ты будешь любить сильнее меня,
а может быть, вообще меня разлюбишь, — прервала Наталья мою
речь о долгожданной доченьке.
— Не разлюбит. А разлюбит — я на что?
Я кинул в Гордея подушкой.
— Тыквы кусок принес вчера печеной. Не забудь накормить На-
талью.
— У ребенка может быть два папы? И кто пек ему тыкву?
У Натальи от изумления округляются глаза.
— Один биологический отец, другой самовыдвиженец, — кри-
чу я вслед уходящему другу.
290 291
— Я и есть самовыдвиженец на крестного отца. Тыкву пекла
моя духовка целых два часа, — доносится голос из прихожей.
— Больше так меня не пугай! — Наталья поднимает живот с
кровати и несет его мимо меня в ванную комнату. — Пора вста-
вать, — доносится оттуда.
Я скосил глаза в сторону тумбочки и торшера. Все не теряю на-
дежды увидеть паучка. Странно, но я грущу по нему. С его появ-
лением много чего появилось в моей жизни. Мне все мало. Пусть
паучок появится снова, раз он приносит с собой человеческие ра-
дости.
Конец мая. Не дождусь, когда созреет Гордей и повезет нас в
свое имение. Ребенок подышал бы чистым воздухом. Что его дер-
жит в Москве? Или он чего-то боится?
Наталья села напротив меня и стала сверлить глазами. Бере-
менная женщина, по моему личному и пристальному наблюде-
нию, смотрит все время в себя, хотя глаза ее направлены на тебя.
Она разговаривает с тобой, а в это самое время ее рот наполня-
ется слюной от возникшего желания съесть чего-то кислого, или
сладкого, или соленого, или пресного, или все сразу. Если вкусо-
вых желаний в ней нет, она просто прислушивается к своему со-
держимому.
— Где тыква Гордея?
Тыква тут же оказывается на столе перед нами.
— Дом большой, подворье, хозяйство... За всем глаз нужен.
Неужели будет продавать? Что-нибудь говорил тебе об этом?
Наталья выкладывает тыкву в форме гондолы на тарелку. Ку-
сок поджаристый, черный по краям. Фольга, скомканная в мячик,
летит в мусорное ведро и, ударившись о его зеркальную поверх-
ность, отлетает в сторону.
— Как мило! — Наталья положила в рот неаппетитного цвета
кусок тыквы. — Он смазал тыкву медом и положил чернослив для
кислинки. Кому-то достанется удивительно внимательный муж!
— Зато он не надевает на тебя комбинезон для беременных, —
озлился я.
— Просто у него нет беременной жены.
— Ты меня хочешь окончательно разозлить?
— Мне хочется, чтобы ты меня немного ревновал... — Наталья
перевоплощается в сытую беременную кошку.
— Ах, оставим это! Давай надевать комбинезон.
— Надень сначала водолазку и гольфы.
Я начинаю скидывать со стола посуду в раковину.
— И не греми так, пожалуйста! Голова раскалывается.
— Уже? С утра?
— От резких звуков раскалывается!
Беременная женщина — это полное перевоплощение вашей
любимой в совершенно иное существо. Ваша любимая — уже не
ваша. Она принадлежит тому, кто лежит у нее в животе, в безоб-
разно огромном животе. Вены, венки и прожилки на нем натяну-
ты так, что приходится от страха за их целостность отводить гла-
за в сторону.
— Некрасивая я стала? — Наталья оперлась рукой о мое пле-
чо, засунула одну ногу в штанину, затем другую. Я одернул ее
водолазку как можно ниже живота и поднял вельветовую кон-
струкцию, застегнув на плечах. У Натальи глаза становятся сови-
ными.
— Не начинай! Ты красивая, но цепляешься ко всем моим сло-
вам. Я устал от этого. Я начинаю бояться общения с тобой, — вы-
сказался я и отвернулся к окну.
Я действительно устал. Да, я не беременный. Но я устал от бе-
ременности Натальи. Да, меня не тошнит. Но я устал бояться тош-
ноты и изжоги Натальи. Я устал от того, что устал. Как дожить
до родов? Потом надо будет бояться за двоих. Слышу хихиканье
Натальи позади себя. Чего это она? Раздаются странные звуки.
Я не выдерживаю и поворачиваюсь. Моя беременная Наталья ка-
тается по ламинированному полу в носках Гордея.
— Движения ребенку полезны и мне тоже, правда? В парикма-
херской не покатаешься.
Смотрю и диву даюсь. Выходит, она меня не слушала, прислу-
шиваясь к себе, осуществила желание покататься в носках Гордея.
Это женская тактика ухода от скандала.
— Давай руки! Я тебя покатаю.
И я катаю свою беременную женщину по квартире. Кто бы по-
смотрел со стороны, обхохотался. А нам-то как весело!
Мне нравится находиться в лифте с беременной Натальей.
Едут два человека, а на самом деле три. Если мы стоим лицом к
лицу, то третий человек между нами, иногда он пинает меня ногой
или локтем.
— Вредная и сильная девочка уже.
292 293
— Чего это она вредная? Попробовал бы ты полежать в позе
эмбриона столько времени!
— А я и лежал у мамы, только не помню этого.
— Ой! Я тоже лежала, но мне кажется, я помню это!
Женщинам многое кажется, и кажется именно так и в таком
цвете, в каком они хотят.
Двор преображается. Теплые зимой люки освободились от
греющихся на них кошек и высохли. Ветер сдул с них крошки раз-
моченного хлеба для птиц, и их спешат растащить муравьи вместе
с другими видами насекомых. Они снуют со своей ношей между
окурками. Окурки всюду! Их так много, что создается впечатле-
ние, будто землю вокруг нас специально засеяли, только не семе-
нами всхожей травы, а отвратительными окурками. Если их сей-
час не соберут, то трава наберет силу, высоту и закроет их. На сле-
дующий год окурков станет вдвое больше. Как быть и что делать?!
В какие колокола звонить? Перестаньте, люди, наполнять кошель-
ки и счета в банках совершенно вам незнакомых сигаретных мил-
лиардеров ценой собственной жизни и жизни ваших детей и вну-
ков! Перестаньте курить! Люди, выпускающие для вас сигаретную
продукцию, сами не курят. Уж поверьте... С теми деньгами, кото-
рые вы им добровольно приносите на блюдечке с золотой каемоч-
кой, они хотят жить как можно дольше.
— Куда ты смотришь? Ах, это! Гадость какая!
— Вот станет наша дочка на ножки, будет учиться ходить, ста-
нет падать и опираться ручками на окурки.
— Мы с тобой выйдем и подметем детскую площадку. Уберем
осколки битых бутылок.
Взявшись за руки, мы оптимистично смотрим на наше буду-
щее и шагаем в парикмахерскую. Навстречу идет Гордей.
— Ты только что ушел от нас, — напоминаю ему.
— Игорь Николаевич звонил мне. Полгода прошло. Просит
сдать ему конюшню в аренду для Цезаря, будто это не его конюш-
ня. Я отказался, сказав, что пусть так там и стоит, а он говорит, что
так дела не делаются. Что делать? Еще он хочет в моем присут-
ствии забрать личные вещи из дома. Их немного. Спортивный ав-
томобиль забрать хочет еще. Я написал заявление на все отгулы,
мне положенные, но без вас не поеду.
— Мы работаем.
— А выходные?
— Когда они были у нас?
— Сделай их сам. Нервничаю я и без вас не поеду.
— Ну, Лавруша! Ты же обещал мне и дочке подышать чистым
воздухом.
— Тогда я заберу Наталью с собой, — грозится Гордей.
— Думай, что предлагаешь! На чем, кстати?
— Куплю билеты на поезд. Поезд прямой. Это оттуда. Туда нас
везут Игорь Николаевич и Рита.
— Тогда обзванивай клиентов, как только придем в парикма-
херскую. А тебе можно? Почти пять месяцев уже!
— Не преувеличивай! Пятый месяц только начался. — Ната-
лья начала приплясывать возле меня в предвкушении перемены
мест.
— А ты что так нервничаешь? — тронул я друга за рукав.
— Боялся, что вы не поедете.
— Ты сорокалетний мужчина. Решил уже, что будешь делать
с домом?
— Стоит себе и пусть стоит. В нем люди живут. Потом вместе
решим.
— Это недвижимость! Она требует внимания и денег на свое
содержание.
— Где бы я их взял, если не Игорь Николаевич. Он говорит, что
аренда конюшни покроет все это.
— Благодетель!
— Выходит, что так... Коня любит. Очень.
Гордей стал открывать парикмахерскую.
Наталья растворилась в своем царстве и тут же начала обзва-
нивать клиентов.
— Еще о Софе печется.
— Думаешь?
— В трудные дни мы остались с ним, не бросили.
— Ага. Женщину ему подарили свою, — хмыкнул Гордей.
— Эта женщина сама выбирает себе мужчин, — заметил я.
— Тогда она ехала не ко мне. Она ехала на поиски приключе-
ний. Она знала об интересной и щекотливой ситуации, в которой
оказались мы, и знала, что там будет главный герой этой драмы.
Виновник — лицо известное всей Москве. Представь ее любопыт-
ство! — разулыбался Гордей.
— От кого родила Софа?
294 295
Гордей перестал улыбаться.
— Не знаю.
— Я думал, может, тебе Рита по старой дружбе доложила.
— Не доложила. Если на Новый год беременности было три
месяца, то от сожителя, с которым жила и от которого ушла.
— Я не думал, что в ее годы можно родить.
— В деревнях еще не такое бывает! Да и роды преждевремен-
ные, ребенку семь месяцев было, — махнул рукой Гордей.
— В Москве случаи происходят куда забавнее деревенских
утех. Возьми Игоря Николаевича. Устал Бог смотреть на его про-
казы да и послал ему Риту-проказницу.
— Вот на Софе он свой взгляд никак не остановит!
— Он ей дочь послал — цель в жизни и спасение. Потерянное
вернул.
Гордей виновато махнул рукой и вышел из парикмахерской.
День пролетел быстро. Сумка громоздилась на диване и дей-
ствовала мне на нервы. Я волновался за Наталью, а ей хоть бы
хны! Обстановку, видите ли, она сменит!
— Ну не дуйся.
— Кто дуется? Я волнуюсь за вас! Может быть, останешься
дома?
— Как ты себе это представляешь?! Жена беременная дома
остается, а муж в компании дружка и двух умопомрачительных
дам уезжает к третьей даме с пулей в голове в деревню!
— Ты Софу имеешь в виду? И не стыдно? Человек только что
земную миссию исполнил, человека на свет божий родил. Дума-
ешь, Софа в доме Игоря Николаевича?
— Почему его?
— Потому что у Гордея она разрешения не спрашивала при-
везти в дом новорожденную.
— И правда, где она будет жить с ребенком?! — запричитала
Наталья.
Я стал искать ответ на этот вопрос. Но тут явился Гордей, схва-
тил сумку и выскочил за дверь. Я снова стал заводиться, не по
душе мне была эта поездка, но в машине уже сидели женщины,
надо было вести себя прилично, и я надел на себя маску москов-
ского стилиста, мало-мальски известного. Все три женщины мило
ворковали, склонившись друг к другу. Внимание двоих было об-
ращено на живот Натальи, в котором лежала моя дочка. Я боялся,
как бы не сглазили, но изменить ничего было нельзя. Пока не на-
говорятся, их не развести.
Меня приятно удивил Игорь Николаевич, выражение его глаз,
мягкий голос. Морщины и те стали меньше заметны, он как будто
посветлел лицом.
— Снова вместе, и это радует!
— Да вот, друг капризничает... Не хочет один ехать, — поста-
рался я оправдать свое участие в поездке.
— Можно понять... Но крылья он распустит, уверен.
Наталья моя совсем во мне не нуждалась. Это было очевидно.
Я расслабился, улыбнулся Игорю Николаевичу и получил ответ-
ную улыбку. Чтобы не смотреть на надоевшую Москву за окошка-
ми машины, прикрыл глаза. Из Москвы выезжать долго. Как толь-
ко вырвешься из ее оков, ехать становится веселее, раскрывается
взгляд до горизонта на земные просторы. Начинаешь понимать,
как они велики и необъятны. Ощутил плечом плечо друга. Чего
он пасует перед наследством? Не верит до конца, наверное. Нас за
собой возит. Мне понравилось прошлый раз гостить в этом доме.
Одна неприятность во всем этом — это смерть Светы Колоколь-
чик. Но ей все равно нельзя было жить в том образе и подобии, что
она сотворила, и в том грехе. Своей смертью она спасла и себя, и
Игоря Николаевича. Машина остановилась. Понял, что подобрали
в намеченном месте жениха дочери Риты. Не открыл глаз, когда он
стал знакомиться с Гордеем и Натальей. Потом, потом...
— Я соскучилась по тебе, — зашептала Наталья.
Ее теплая, мягкая и ставшая такой большой грудь припала ко
мне.
Не открывая глаз, спрашиваю:
— Из Москвы выехали?
— Да, выехали. Ты меня любишь?
— Больше чем...
— Я так рада!
Смотрю на Бегемотика и диву даюсь. Ей никогда не надоест
задавать этот вопрос?
— Как ты себя чувствуешь?
— В смысле?
— В смысле ребенка.
— Хотела соврать, но не буду. Ему не нравится ехать. Он все
время ворочается.
296 297
— Я говорил! Говорил же я! Что теперь делать? — Я стал ис-
терить, вертеть головой, ища глазами Гордея.
Рита, вполне по-семейному положив голову на плечо Игорю
Николаевичу, разглядывает пейзажи за окном. Игорь Николаевич,
как и я, трогает губами макушку женщины. Жених дочери Риты
оказался не совсем молодым. Лет ему так тридцать пять навскид-
ку. Спит себе, даже похрапывает и посвистывает. Сама же дочь
Риты, пылая щеками и глазами, вплотную сидит подле Гордея. Их
бедра, похоже, только пилой и можно разделить. Гордею до нас и
дела нет. Ему явно приятно, сладко общение с экзотической дивой.
— Зачем Гордей прилип к дочери Риты? Мне же это не кажет-
ся? — я посмотрел на свою женщину в ожидании ответа.
— Потому что ему этого хочется. Потому что ей этого хочется.
— Здесь ее мужчина! Ее мать!
— Мужчина ее спит. Мать рада, что дочери не скучно. А Гор-
дей при исполнении прямых мужских обязанностей. На лихом
коне наш Гордей.
Гордей заметил мое злое встревоженное лицо и тут же оказал-
ся возле нас.
— Что тут у вас? — он ласково лизнул взглядом живот Ната-
льи.
— Малышу не нравится ездить в машине.
— Руки положи на живот, обними ее, может, притихнет.
Наталья послушалась совета.
— Смотри-ка! Притихла.
— Она же девочка... Ей нужно внимание. Постоянное, — обра-
довался Гордей. — Ты чего так зло на меня смотришь?
— Ты чего верхом на дочь Риты залез? Почти.
Гордей сделал паузу, в течение которой успел посмотреть в
окно, на Риту и Игоря Николаевича, подмигнуть экзотической
диве, затем произнести:
— Так сильно заметно?
— Это только Лавру заметно. Мне, например, до лампочки!
Рита и ухом в вашу сторону не ведет.
Наталья обнимала свой живот и снова была счастлива, ведь ре-
бенок внутри нее затих.
— Ты должен прекратить домогательства, — потребовал я и,
чтобы подчеркнуть свое негодование, отвернулся от друга.
Гордей начал сопеть.
— И как же мне это сделать?
Он повернулся к диве и заулыбался ей. Та в ответ помахала
ручкой, словно стояла на железнодорожной платформе и смотрела
вслед уходящему поезду.
— Ненормальная! — оценил я ее действия.
— Попробую сделать вид, что спать хочется. Подремлю не-
много, — решил Гордей.
Через минуту увидел, как мой друг укладывает свою большую
голову на колени дочери Риты, а та подкладывает под нее поду-
шку. Он выполнил свое обещание. Какие к нему могут быть пре-
тензии?
Уложил свою Наталью и стал думать. Хорошо думается, когда
находишься не в повседневной суете, когда горизонт перед глаза-
ми, когда едешь и еще не устал от этого. Гордей — шалун. В сорок
лет шалун! И что это за жених такой, спит и спит!
— Много работает, — как бы поняв мои мысли о женихе сво-
ей дочери, говорит Рита.
Я понимающе киваю. Рита и Игорь Николаевич смотрят в тем-
неющее окно, наслаждаясь красотой окружающего мира. Сейчас
ничто не говорит об их прежней буйной жизни. Они спокойны,
расслаблены. Созерцание заката приносит успокоение душе, при-
водит к мирному покаянию, общению с Богом. Молитва соединя-
ет наши мысли с Богом. Слова покаяния, не высказанные кому-то
в дневной сутолоке за нечаянно грубое слово или неправильный
поступок, примет Бог, как камень, положит себе на грудь, тем са-
мым позволит глубоко дышать вашей груди в ночи. Я люблю тебя,
Господи. У меня было много, кого я любил... Сейчас их нет в этой
жизни, но взамен тобой посланы мне жена и дочь. Они и якорь в
шторм, и флюгер при ветре, и маяк в кромешной тьме.
— Я тебя тоже люблю, — проворковала моя женщина. — Тебя
что-то беспокоит, я чувствую. Что? — Наталья прикусила складку
кожи на моем животе.
— Ты меня беспокоишь.
— Не надо за меня бояться, а то я начну это делать. Не такая я
и старороженица, как говорят врачи.
— Дай бог!
— Он уже дал, значит, не отберет.
— Бог никогда не отбирает. Мы сами все теряем. Меня пугает
Гордей, зачем он флиртует с дочерью Риты?
298 299
— По инерции. Ты сам говорил. Для него это норма.
Рита стала раскрывать коробки, раскладывать продукты. Бере-
менная женщина тут же среагировала на запахи, подключилась к
подготовке ужина.
Рите очень шла роль хозяйки. Черты ее лица стали мягче, ис-
чез звериный холодок в глазах. Видимо, роль женщины-хищницы
она играла в определенных ситуациях. Но ухо женщина держала
востро. Нет-нет да окинет своего мужчину испепеляющим взгля-
дом, кошкой выгнется и прильнет к нему, прикусит за кончик уха,
сожмет зубами кожу на плече или щеке.
— Реагирую на запахи всю беременность.
— Это не вы, милая! Это ваш ребенок через вас изучает мир,
в котором ему придется жить. Хочу внуков. Понимаю — рано, но
хочу. Устала от бизнеса, устала от Москвы, устала от дочери!
Рита внимательно смотрит на Наталью.
— От внуков тоже можно устать. А что дочь? — жуя, спраши-
вает моя Наталья.
— Что дочь... С ее внешними данными — в клетке возить надо.
По-другому никак!
Рита жестом пригласила дочь к импровизированному столу. Та
отмахнулась, мол, у нее есть занятие куда интереснее. Мать погро-
зила ей пальчиком. Та вместе с Гордеем повернулись к столу.
— Дешевых поклонников с милицией приходится отваживать.
Та же история, что и со мной! А жениться, да чтобы со свадеб-
кой, да в загсе — особо желающих нет. Вдруг черненький родится!
Избалованная, говорят. Кто ж баловал? Вы же и избаловали сво-
им вниманием! Маленькой была, сколько обиды вынесла от свер-
стниц, пока не расцвела. А росла, ну сущий верблюжонок! — Рита
с любовью смотрит на дочь, потом на Гордея, который застилал ко-
лени ее дочери бумажным полотенцем.
— Такого, как Гордей, я бы хотела видеть в качестве ее мужа
и своего зятя.
У меня сердце екнуло и покатилось куда-то вниз. Нельзя на-
уськивать Гордея на сострадание, это его конек. Оглянулся на же-
ниха — он спокойно спал.
— Ну хватит тебе, мама!
Дочь Риты положила Гордею в рот гигантскую маслину. Вот
котище! Мамаша тоже хороша! Сватает дочери мужчину, с кото-
рым совсем недавно мурлыкала при луне.
— Вам, я вижу, не нравятся мои рассуждения.
Рита откидывается на спинку сиденья и меряет меня безраз-
личным взглядом.
— Своими пожеланиями я даю дочери пример того, каким дол-
жен быть ее мужчина. Ваш Гордей наилучший образчик. Как ты
считаешь, мое сокровище? — Рита неожиданно, как кошка, сва-
ливается на колени Игоря Николаевича. — А вы? — обращается
ко мне.
— Видите ли, львиную долю положительных качеств мужчи-
ны может оценить только женщина, — я посмотрел на Риту. — Та-
кая, как вы, конечно...
— Спасибо.
Подражая Рите, Наталья плюхается ко мне на колени, но это у
нее получается не так грациозно. Гордей и африканка кормят друг
друга. Под моим презрительным взглядом жених проснулся. Рез-
ко поднял пружинистое тело и, слегка нагнувшись, направился
к нам. Резко, как бы мимоходом выхватил свою невесту с диван-
чика и посадил рядом с собой. Запечатлел долгий поцелуй в ма-
кушку, на короткое время придавив ее голову подбородком к сво-
ей груди. Она исподлобья стреляет глазами в Гордея. Молодец (с
ударением на первый слог) повернулся в сторону матери подру-
ги, схватил ее руку и не менее жарко поцеловал. Рита вяло отня-
ла руку. А тот стал с такой же страстью поглощать еду, жестами и
глазами призывая всех окружающих следовать его примеру. Води-
тель не подавал признаков своего присутствия. Рита поспешила к
нему с приглашением. Машина остановилась, и наш старый знако-
мый присоединился к нам. Что может быть лучше хорошего обще-
ния, хорошей еды и хорошего настроения! При взгляде на счаст-
ливое, вполне одухотворенное лицо Игоря Николаевича история
со Светой Колокольчик казалась неправдой. Гордей замкнулся по-
сле того, как у него отняли экзотическую игрушку в лице дочери
Риты. Честное слово, как ребенок!
— Чего грустим? — толкнул своего друга в бок.
— Вспомнил Свету Колокольчик.
— Нам придется всю свою жизнь изредка вспоминать ее.
— Никаких имен, никаких воспоминаний. — Рита была на-
чеку. Она улыбалась нам, ворошила волосы Гордея, а голос был
леденяще-звенящим.
— Рита, что это за Джигурда возле вашей дочери?
300 301
После моего вопроса Рита несколько секунд смотрит на меня,
потом столько же на Джигурду. Я и Гордей замерли в ожидании
гнева Пантеры, но услышали неожиданное.
— Тоже терпеть его не могу, — она глубоко вздохнула и обра-
тилась к водителю: — Кофе-машина работает?
— Сию минуту!
Запах кофе распространился по салону машины. Что до Иго-
ря Николаевича, то он был вполне всем доволен. Это было вид-
но по его молчанию, глазам и чему-то неосязаемому, что исходило
от всего его облика. Можно задать сейчас вопрос, как же так, ведь
всего полгода назад... Но делать этого не хочу. Если нужно этому
человеку наказание за содеянное, то не мне и не нам это решать.
Моя Наталья стояла у раскрытых ворот поместья Гордея. Вре-
мя года меняет все вокруг нас. И дом совсем по-другому смотрит-
ся даже в ночи.
— Привет, Рита!
К нам со всех ног бежала собака.
— Рада, — поправил я Наталью.
— Конечно, я ей рада и она мне рада! Привет, собака.
— Собаку теперь зовут Рада.
— Ах да! — Наталья покосилась на Риту.
Та в этот раз не среагировала на появление собаки. Может, по-
тому что собака сначала подошла к Наталье, а не к ней. Где, ин-
тересно, Софа с ребенком? Внимательно осмотрел дом. В дверях
никто не стоит, ни в одном окне не шевелится занавеска. От ко-
нюшни спешит уже знакомый нам мужичок. Двор чистый. Поря-
док всюду. Свежесть воздуха дурманит голову. Нежный цвет моло-
дой зелени при свете фонарей кажется изумрудным ковром. Прямо
тут бы, где стою, упал и полежал на нем.
— Доброго вам здравия! С приездом! Уж как рад!
— Здорово, здорово! Вижу, правишь хорошо, порядок везде.
Веди в дом. Софа где, еще в больнице с ребенком? — добродушно
откликнулся Игорь Николаевич.
— Да попросили ее оттуда с выкидышем надысь.
— Как с выкидышем? Я звонил в больницу, мне сказали, ре-
бенок недоношенный, но здоровый. — Игорь Николаевич остано-
вился и даже сумку бросил оземь с досады и удивления. — Поче-
му не знаю?
— Чего знать-то? Какие дети могут быть у баб старых да гуля-
щих?! Только выкидыши.
Мужичок явно брал на себя лишнее.
— Стоп! Ты как, крыса тюремная, о хозяйке отзываешься?
Смотреть в глаза! — Игорь Николаевич мгновенно перевоплотил-
ся в человека, проведшего на тюремных нарах с десяток лет.
— Так бывшая она и давно уже... Мне положено знать хозяина
в лицо. Что за лицо может быть у бабы старой и гулящей?
Сильный удар в лицо валит мужичка на землю.
— Ты сам-то кем рожденный и от кого, забыл?
— Чего плохое помнить? — окрысился лежащий на земле че-
ловек.
Наталья взволнованно прижалась ко мне. Рита выставила впе-
ред ногу, подбоченилась и с высоты своего роста презрительно
рассматривала лежащего, не забывая при этом с гордостью любо-
ваться своим самцом. Ее дочь, словно ничего и не случилось, по-
шла по двору, как птица фламинго, высоко поднимая колени длин-
ных ног и важно поворачивая голову налево и направо. Ее жених
неотступно следовал за ней.
— Где она? — жених искал глазами спортивную машину.
— Сейчас найдем.
— Ночь... Может, завтра.
— Я не хочу завтра. Хочу ночью, когда трасса свободная, чтоб
с ветерком. Ты спал всю дорогу и должен был выспаться.
— Я о тебе беспокоюсь.
Темнота поглотила их.
— Так где она и что с ребенком? — Игорь Николаевич пере-
шагнул лежащего на земле мужичка, потряс кистью руки. — Дав-
но у нас с тобой не было разногласий!
Он тронул ногой мужичка. Тот подпер голову рукой и, словно
лежа на диване, ответил:
— У инвалида-чернобыльца. Забаррикадировались! Гоняет
их обоих ее бывший... С ружьем гоняет. Стрелял даже. Милиция
приезжала. Вы ж никаких распоряжений на такие обстоятельства
не давали. Зачем мне тут беспорядок и милиция! Вот и не пустил
ее... — он стал сплевывать в траву кровавую слюну.
Гордей за шкирку поднял мужичка с земли и встряхнул.
— А этот-то чего?! — с ядовитой веселостью в голосе спросил
мужичок Игоря Николаевича.
302 303
— Оставьте его, Гордей, и проходите в дом. Я сейчас приду.
Надеюсь, вы помните, что спортивный автомобиль не входил в
ваше наследство? Иди за мной! — велит мужичку.
Гордей кивнул, шутя поклонившись, предложил моей Наталье
руку и повел ее в свой дом. Я и Рита наблюдали за ними.
— Рада за Гордея. Достойному человеку — достойное состоя-
ние, — Рита посмотрела на меня выжидающе.
— Не могу с вами не согласиться.
Она пошла в дом. Я еще раз окинул взглядом ночное небо, по-
тянулся всем телом. Вот бы посчитать звезды! Зайдя в дом, я не
увидел Натальи.
— Она поднялась в комнату. Устала, видно, — объяснил Гор-
дей.
Я поспешил к своим девочкам. Наталья сидела на краю кро-
вати.
— Никаких отклонений?
— Нет. Все нормально. Разденусь и буду спать. А ты будь с
Гордеем, а то выкинет номер какой-нибудь.
Вельветовый комбинезон ложится на пол, и моя неуклюжая
Наталья заваливается на кровать. Выключаю свет. Машем друг
другу рукой.
— Принесешь молока? Если, конечно, есть...
— Сию минуту!
Я скатываюсь с лестницы.
На кухне Рита, как обычная женщина, заваривает чай. Гордей
режет все, что она ему велит.
— Молока беременный человек желает.
— Такого добра тут хватает.
— Как же Софа с ребеночком? Где она для себя молока возь-
мет? Ни двора ни кола, и ребенок больной на руках...
Рита, погруженная в собственные мысли, посмотрела сквозь
меня.
— Больной? — спросил Гордей. — А что с ним?
— Не могу знать, но раз ребенок родился не в срок, он все рав-
но слабенький.
— Слабенький? Это не так страшно! Откормить можно... —
ища подтверждения своим словам, посмотрел на меня. — Прав-
да же?
Ах, Гордей, ты мой Гордей! Вот тебе и почва, на которой рас-
цветет твоя душа, и все ее помыслы, и стремления.
— Конечно, правда. Софа — сильный человек. А пока мне на-
до своих девочек напоить.
— Как же ей работать с такой козявкой на руках? У Игоря есть
статья в расходах. Прямо так и написано: теща — и сумма рядом
прописана.
— Можно спросить, сколько?
— Спросить можно. Только я не отвечу. Не уполномочена.
У нас семья. — И женщина стала греметь посудой.
За общим столом сидели все, даже мужичок из конюшни. Ле-
вая скула его заметно припухла. Рита спорила с дочерью. Она
была против ночной поездки дочери в Москву на спортивном ав-
томобиле. Жених тоскливо водил глазами по стенам дома, но есть
и пить не забывал.
— Мама! Я уже всем сказала, что завтра вечером приеду в клуб
на ней.
— Приедешь послезавтра.
Я выпил чашку свежего чая, почувствовал себя бодрее и вы-
шел во двор. Подошел к изгороди туда, где поле, облокотился на
нее и застыл. Сколько звуков в ночной тишине! Не счесть и не
передать. Сколько запахов! Глаза привыкли к темноте, и на меня
надвинулся край леса, зашумел кронами деревьев. Ветерок приче-
сывал поле, лизнул лицо и взлохматил волосы. Цезарь, почувство-
вав человека во дворе, издал перекатистый храп и забил копытом
о пол конюшни.
— Привет, Цезарь! Завтра увидимся! — крикнул я в темноту.
Все вышли из дома проводить молодежь. С крыльца наблю-
дали, как выехала из гаража машина, как в нее садилась доволь-
ная дочь Риты и не очень довольный ее жених. Помахали рукой в
темноту, в которой ползли, уменьшаясь в размерах, лучи передних
фар и свет от стоп-сигналов дорогой спортивной машины.


Глава четырнадцатая


Утро, оно, как бумеранг, брошенный невидимой рукой, обяза-
тельно вернется. Сквозь веки просачивается свет. Таким яр-
ким свет бывает только в полдень. Ушами слышу движение в доме
304 305
и дыхание Натальи. Дышу негородским воздухом и не могу на-
дышаться. Слушаю звуки природы, проникающие в приоткрытое
окно. Сознание работает, но просыпаться совсем не хочу. Сладост-
ное невесомое состояние. Наталья моя спит на правом боку. Полу-
чается, что она не ворочалась всю ночь, и я тоже. Не вредно ли ре-
бенку столько времени лежать в одном положении? Если бы ему
было плохо, он бы заставил свой кокон перевернуться. Значит, ему
хорошо.
Когда окончательно проснулся, в спальне я был один. Дом
тоже был пуст. Во дворе под деревьями на расстеленном покрыва-
ле возлежали Рита и моя Наталья. По их лицам и покрывалу бега-
ли узорчатые тени от листьев. Рядом стол и кресла из ивового пру-
та, качели с балдахином размером с диван, а они лежат на земле.
О чем только думают?
— Наталья! Лежать на земле в мае непозволительно. Ты бере-
менна.
— Под нами два слоя войлока и покрывало.
Я подошел к женщинам, потрогал рукой предполагаемый вой-
лок. Есть. И рухнул рядом с Натальей. Руками обхватил ее всю и
прислушался.
— Сейчас дочка будет с папой здороваться, — поясняет На-
талья.
— Можно и мне?
Вторая пара рук легла на живот Натальи. Ребенок теплым мяг-
ким валом прошелся по животу. Что-то конусовидное выдавилось
из живота, натянуло кожу и медленно стало двигаться под ней.
— Какая прелесть! — Рита отдернула руки. — Как давно у
меня это было.
— И у меня время быстро пройдет. И моя дочь, как ваша, будет
ходить ножками по этой земле. — Наталья проводит рукой по зе-
леному газону, как по шерсти любимого животного.
— Не торопите время и события. Они не проходят бесследно.
Отпечаток оставляют на вашем лице и теле, в сознании, во вкусах
и приближают, сами знаете, к чему.
Женщины стали задумчиво разглядывать облака на небе.
— Где хозяин этой земли? И сколько времени? — я оглядел
двор.
— Время ужинать.
— Да вы что? Я столько спал?
— Гордей и Игорь Николаевич пошли проведать Софу. Узнать,
как ее дела, как ребеночек.
— Давно?
— По здешним меркам давно. Расстояния тут небольшие.
Я решил пойти за ними.
Шел, как говорится, на ощупь, по воспоминаниям. Дом обяза-
тельно должны узнать. Слишком уж он отличался от окружающих
его строений. Кажется, вон он. Сколько людей вокруг! Как бы чего
не случилось. Я прибавил шагу. Люди метались по двору, я увидел
дым. Тут уж я припустил бегом. Люди только что затушили угол
дома водой из ведер. Остатки воды еще шипели и испарялись на
горячих бревнах. Входная дверь дома, где жил инвалид, была под-
перта толстым колом. Игорь Николаевич и Гордей держали за руки
всклокоченного и грязного мужчину. Мужчина, испачканный са-
жей, босой, скрипел зубами, выл и брыкался. Когда я оказался ря-
дом с другом, бабы побросали ведра и убрали кол от двери. Дверь
тут же распахнулась, и оттуда вышла Софа с ребенком на руках.
Оглядев присутствующих во дворе, метнулась ко мне и буквально
вдавила в меня сверток с ребенком, а сама побежала в дом. Я ото-
ропел. Сверток с предполагаемым ребенком был невесомым, как
тот кот, которого мы занесли в парикмахерскую и пытались напо-
ить молоком. Из свертка не доносилось ни звука, и это пугало.
— Гордей! Что происходит?
— А то ты не видишь!
— Что мне делать?
— Держи и жди.
Во двор забежал паренек-полицейский. Ни о чем не спраши-
вая, быстро застегнул наручники на руках босого мужика, чем
освободил Гордея и Игоря Николаевича. Игорь Николаевич стал
рассматривать свои руки и искать в карманах носовой платок, а
Гордей забежал в дом инвалида. Вскоре в дверном проеме показа-
лась спина Софы. Она тащила пустую коляску инвалида. Бабы ки-
нулись ей помогать. Когда проход был освобожден, появился Гор-
дей с безногим инвалидом на руках. Губы у него были в белой
пене. За ними из дверного проема повалил дым, и люди бросились
носить воду в ведрах в дом. Одна из женщин, видимо, разглядев
мою беспомощность, подошла и забрала ребенка. Я задышал сво-
бодно и глубоко, до этого боялся вобрать в себя воздух. Инвалида
усадили в кресло. Кто-то стал поддерживать ему голову.
306 307
— Эпилептик, — объяснили мне.
— Что мне делать? — снова спросил я.
Игорь Николаевич окунул руки в ведро с водой, которое баба
проносила мимо, и тщательно вытер их носовым платком.
— Что тут можно сделать! — сказал он, оглядываясь, — Софу
заберем домой. Инвалида? Попросим кого-нибудь за денежное
вознаграждение приютить. Приеду в Москву, наведу справки в
надлежащих органах, и, думаю, помочь ему там согласятся. Если
нет, заставим.
— Я заберу его, — сказал человек, придерживающий голову
инвалида.
— Спасибо вам, — Игорь Николаевич достал бумажник. Я от-
вернулся. Не потому, что мне что-то не понравилось, а чтобы дать
возможность обговорить условия и сумму денежного вознаграж-
дения. Вот тут я почувствовал силу денег. Их наличие и постоян-
ное поступление позволяет человеку легко с ними расставаться и с
их помощью творить добро. Мне захотелось быть на месте Игоря
Николаевича. Я даже представил, как бы я это делал, и мне страш-
но понравилось это ощущение.
Мы наблюдали, как люди, построившись цепочкой, передают
друг другу ведра с водой. Софа склонилась над кульком с ребеноч-
ком, прикрыла его головку и расстегнутый ворот платья платком,
видимо, кормила его. Увидев, что мы смотрим, отвернулась. Гор-
дей почему-то на цыпочках стал к ней подкрадываться. Видел бы
он себя со стороны! Как медведь из мультфильма «Маша и мед-
ведь», несуразный, смешной и добрый. Я пошел следом за ним.
— Покажешь? — шепотом спросил Гордей Софу.
— Чего ты шепчешь? Она занята. Покажу, конечно... Только
смотреть еще нечего.
— Прям там! Ест, дышит человек, значит, живет уже, значит,
полноправный член общества. — Гордей вытягивал шею, чтобы
посмотреть.
Софа строго на него посмотрела и тихо ответила:
— Какой член? Какое полноправие? Какое общество?
— Не надо так, Софа! Посмотри, сколько вокруг тебя людей!
Они пришли, среагировали на твою беду...
Софа, как пьяная, оглядела двор и людей, махнула рукой и за-
молчала.
Подошел Игорь Николаевич.
— Софа! Разве пожарная не приедет?
— Почему не приедет? Приедет. Надо же акт составлять, бу-
маги заполнять...
— Почему ты не дома? — повысил он голос.
— Так как инвалида оставить?
— Отвечай правду!
— Смотритель ваш не пускает.
— Причина?
— Отказываю я ему.
— В чем? — машинально спрашивает Игорь Николаевич, уже
все понимая.
Лицо его вытягивается. Он переводит взгляд с меня на Гордея,
с Гордея на Софу, видно, что его переполняет гнев. В его доме его
слуга требует плотских утех от его тещи, пусть даже бывшей!
— Вставай! Мы идем домой.
— Не пойду. У мужиков баба всегда виноватая будет.
— Встать! — заорал он. — Встать и шагом марш домой! Ты
меня знаешь! Лишу материнства. Ты всю жизнь только себя и
чувствовала, о себе только и думала, и то очень узко и серо! Как
мышь! Ты почему снова о ребенке не думаешь?! Встать, я сказал!
Неси дитя и свою неуместную гордость в дом человеческий. Рас-
селась на пне посреди чужого двора!
Люди, тушившие пожар, наблюдая за этой сценой, приостано-
вили работу. В основном это были пьющие люди, с одинаковым
выражением и цветом лица. И жили они в таких же старых, ветхих
хатенках. Владельцы дворцовых новостроек, находящихся между
старыми домишками, смотрели на пожар из окон.
Гордей попробовал поднять Софу. Та вырвала руку, не под-
нимаясь с пенька. Игорь Николаевич почти грубо за ворот платья
рывком поднял ее и толкнул в сторону улицы. Гордей весь напряг-
ся. Я встал у него на пути.
— Дело говорит, — сказал я другу.
— Можно же в другой форме.
— Нельзя, Гордеюшка. Не поймет. Так доходчивее будет.
Софа от злости заплакала. Резкими движениями рук стала вы-
тирать слезы с лица и подбородка. Руки были грязными, и лицо
стало таким же. С одной руки на другую перекладывала кулек с
ребенком.
— Давай я понесу, — предложил Гордей и протянул руки.
308 309
Зло сверкнув глазами, Софа буквально бросила дитя в протя-
нутые мужские руки. Сама зашагала по улице в сторону дома.
У открытых ворот стояли Рита, Рада и моя Наталья. Женщи-
ны весело махали нам руками, а собака виляла хвостом. Софа про-
шла мимо них не останавливаясь. Женщины удивленно смотрели
на грязную Софу.
— Что происходит? — металлическим голосом спросила Рита.
— У новорожденного нет самого элементарного — крыши над
головой! Мне ничего не оставалось делать, как привести ее сюда.
Надеюсь, Гордей не против моего решения.
— Я, как вы, — отозвался Гордей.
— Что случилось с инвалидом? — Рита прижалась к Игорю
Николаевичу.
— Его дом поджег бывший сожитель Софы.
— Вот почему она такая грязная. А это девочка?! — Рита под-
скочила к Гордею. — Фу! Какая вонючая! Плохо промытый ребе-
нок. — В силу прямолинейности Рита не могла скрыть своих ощу-
щений.
Гордей обнюхал кулек с ребенком.
— Это не она! Это пахнет то, во что она завернута.
Он еще плотнее прижал девочку к себе.
Рита задержала взгляд на его лице, потом повернулась к Иго-
рю Николаевичу.
— У меня хорошие друзья и самый лучший муж на свете. На-
стоящий хозяин и мужик.
Фраза женщины пригвоздила Игоря Николаевича к месту.
— Спасибо за высокую оценку, моя дорогая. И вот что!
У Софы был тяжелый день, похоже, что у нее еще и послеродовая
депрессия и вообще депрессия. Займитесь девочкой. Искупайте,
переоденьте, заставьте мать ее кормить... У меня есть неотложные
дела. Мне надо идти в конюшню.
Рита хмыкнула:
— Во что переодеть?
— Ну, дорогая! Придумай сама! Пошлите водителя. Сами схо-
дите и купите. Здесь есть магазины. Что-нибудь найдете.
Моя Наталья не сводила зачарованного взгляда с ребенка.
— Какой ужас, Лавр! Довоенные тряпки! А личико такое кро-
хотное и сморщенное, как у старушки!
Я ничего не ответил Наталье, мы все рассматривали ребенка.
— По-моему, она красивая... — подвел итог Гордей.
— Дай сюда! Езжайте с Натальей по местным магазинам. Уж
она-то точно подберет все, что нужно ребенку. А я займусь купа-
нием да мамашу приведу в чувство. Лебедь замусоленная! — Рита
забирает кулек из рук Гордея.
— Я остаюсь! Помогу Рите. — Гордей зашагал рядом с ней к
дому.
К нам быстрым шагом приближался Игорь Николаевич, порав-
нявшись, протянул три пятитысячные купюры.
— Думаю, хватит. И поезжайте скорее. Вечер уже.
За воротами урчала машина. Я обернулся. Гордей и Рита за-
ходили в дом. Сердце сжалось. Не от страха, нет, в предчувствии
чего-то. Не надо было мне спать так долго. Может быть, и не было
всех этих событий, и Гордей не пошел бы к Софе. Нет! Пошел бы
все равно. Разве можно остановить жизнь?
Вернулись мы не скоро. Как долго и тщательно женщины из-
учают товар! Сколько, оказывается, надо младенцу! Когда мы с
пакетами ввалились в дом, увидели полное перевоплощение всех
присутствующих. Софа, чистая и влажная, сидела в банном хала-
те с ребенком на руках, завернутым в банное полотенце. Ребенок
с плотно закрытыми глазами сосал грудь и, кажется, засыпал. Он
тоже претерпел изменения. Волосики у девочки оказались свет-
лыми, и сама она вся побелела. Рита кинулась разбирать пакеты.
Моя Наталья без устали тараторила, комментируя каждую покуп-
ку. Обе женщины казались мамами, рассматривающими покупки
своим детям.
— Что это? — Рита достала спортивные брюки и курточку
приятного серого цвета, белую хлопковую майку с коротким рука-
вом. — Это ты себе?
— Нет. Это для Софы, — смутилась Наталья. Она поняла, что
тратила чужие деньги не по назначению.
Рита превратилась в удава, рассматривающего жертву. Я поду-
мал, что сейчас будет неприятная сцена, но ошибся. Она посмо-
трела на кормящую мать.
— Ну и правильно. Эй, смотри сюда! Это для тебя! — показа-
ла вещи Софе.
Та кисло улыбнулась в ответ.
— Ходит как чучело огородное, — тихонько и без всякой зло-
бы пробурчала Рита и стала доставать оставшиеся покупки.
310 311
На всех присутствующих верхняя одежда была влажной.
— Вы всем скопом посетили баню? — удивился я.
— Нет. Мы всем скопом купали орущего ребенка, чуть не пе-
редрались. — Игорь Николаевич подошел к Софе и рукой попро-
бовал полотенце в том месте, где у девочки предполагалась попка.
— Вы вовремя. Нам нужен подгузник.
Процесс пеленания проходил без крика младенца, он крепко
спал. Ему было сытно, тепло и сухо. Шесть человек склонили над
ним головы. Лицо у Софы осунувшееся, за ухом седая прядка во-
лос, но она красива, красива материнством. Она и Гордей встрети-
лись глазами. У меня снова сжалось сердце от какого-то предчув-
ствия.
— Давай выйдем, Гордей.
Мы прошлись по газонной травке. Сели на качели. Они начали
было раскачиваться, но вскоре уныло остановились.
— Ты не поверишь! В моей комнате точно так же, как и у тебя,
за тумбочкой живет паучок. Один в один. Я уже кормил его. Мо-
жет, он был и в прошлый раз, но я его не заметил.
— Это добрый знак.
Послышалось лошадиное ржание из конюшни. Цезарь здоро-
вался с нами. В стене конюшни образовался светящийся квадрат.
Это мужичок вышел посмотреть, на что или на кого среагировал
конь. Постоял, пока глаза его не разглядели нас, и захлопнул пе-
ред собой дверь.
— Как ты с ним будешь ладить, не знаю...
— А я знаю. Игорь Николаевич наглядно показал.
— Ты сможешь его ударить?
— Надо будет, смогу.
— В сорок лет стать матерью! Не укладывается в голове!
— Ты сам в сорок лет отцом станешь.
— То отцом... Где будет жить Софа с ребенком?
— В комнате бывшей экономки. Хорошая комната. Все есть.
Гордей оттолкнулся ногой от земли. Мы качались, как в дет-
стве, и вспоминали, как давно мы вместе и как много нас связывает.
— Лавруша! Наша доченька зовет нас спать, — моя Наталья
высветилась на крылечке.
В гостиной никого не было. После купания остался влажный
запах счастья, общего восхищения людей ребенком и их единства.
Мы поднялись по лестнице в свои комнаты.
Проснувшись, я сбежал к Гордею в комнату.
— Вот он, — Гордей указал мне пальцем на паутину за тум-
бочкой.
Было такое впечатление, что паучок из моей квартиры пересе-
лился в этот дом за эту тумбочку.
— Похож.
— Один к одному.
— Кормил?
— А как же!
— Я и гляжу, он на нас реагирует, как собака Павлова на при-
ем пищи.
В дверь постучали, вошел Игорь Николаевич.
— Мы уезжаем сегодня. Мне надо сходить к инвалиду, найти
его документы, отксерокопировать, на всякий случай сфотографи-
ровать его самого. Нельзя бросать человека в таком состоянии. На-
хождение Софы в доме продлевать будете вы. Будьте строже с ней.
Рекомендую ее экономкой. И еще! Вы мне нравитесь, ваша друж-
ба, и я рад, что жизнь свела нас. Все, что я хотел забрать, уже вы-
несено в машину. Осталось только предложить вам свои услуги,
если вы захотите уехать с нами. Что еще? Смотрителя оставляю
в качестве конюха и дворника. Его денежное вознаграждение от
меня включает и работу дворника, как наказание за его просту-
пок, — он помолчал, огляделся. — Принимайте и властвуйте! Толь-
ко не разделяйте — прахом пойдет. Это совет... Все счета по опла-
те воды, света и газа у Софы оплачены с лихвой вперед. Не поду-
майте, что это вам подарок. Первого января всегда платил опреде-
ленную сумму, и ее хватало почти на год. Так вы едете с нами или
нет?
— Едем. Спасибо, — ответил мой беременный Бегемотик, вхо-
дя в комнату.
— Что-то в беременных женщинах есть обворожительное и та-
инственное... — Игорь Николаевич взял руку Натальи, поцеловал
и сделал это искренне.
Послышался плач ребенка, и моя Наталья убежала.
— Наталье было бы хорошо доносить ребенка здесь. Воздух,
природа, здоровая пища, покой...
Гордей посмотрел в окно. Я тоже выглянул и увидел, как Игорь
Николаевич что-то говорил мужичку, а тот разглядывал землю под
ногами и скалился, как своя, но вредная собака.
312 313
— И как ты себе это представляешь?
— Да никак... Просто предложил.
— Спасибо, но без них мне плохо.
Мы вышли из комнаты. Ко мне пришла мысль, как Гордей бу-
дет спускаться по лестнице, распоряжаться завтраком и прочее?
Будет ли он ощущать лавровый венец на своей голове, ведь он
вступил в права нешуточного состояния? Внимательно наблюдаю
за другом. Идет себе и идет. Еще и споткнулся. Последние ступе-
ни проскакал козликом.
Стол накрыт для завтрака. Софа в спортивном костюме, изме-
нилась, не узнать. Это костюм сотворил такое преображение или
она выспалась в чужом доме на родной земле? Совершенно другой
человек. Помолодевший и современный.
— Ваша жена и Рита с дочкой занимаются. Сейчас придут.
— Как зовут дочку?
— Елизавета.
— Елизавета! Красиво.
К столу вышли женщины.
— Елизавета спит и в полном здравии. Красивая такая!
— Да вы садитесь.
— И ты садись, — велит Софе Гордей. — Рядышком. — И ру-
кой похлопывает по стулу, стоящему рядом с ним.
Мне не видно, как они смотрят друг на друга, но предполо-
жить можно. Простая деревенская баба послушно присаживается
туда, где ей было указано, краснеет щеками, и взор ее становится
краше и ласковее. Похоже, жизнь эту женщину ничему не на-
учила, кроме послушания и поклонения мужчине. Пошли Госпо-
ди ей мужчину с чистыми помыслами и без злого сердца! Чего это
я? Он уже прислал. Вон сидит тот мужчина, совсем от меня неда-
леко, и что-то говорит женщине, а та клонит и клонит к нему го-
лову.
— Игорь Николаевич выказал желание организовать крестины
вашей дочки. Вы не против этого? — Рита приятно удивила Софу.
— Да кто ж против крещения? Только слабая она пока...
— Будем созваниваться и договоримся, — пообещала Рита.
После завтрака все вывалились во двор в буквальном смысле
этого слова. Рита свалилась на войлок с обещаниями по приезде в
Москву сесть на строжайшую диету. Наталья, опасаясь моих наре-
каний, только покосилась в ее сторону и села на качели, предвари-
тельно положив под себя одну из подушек. Рита осмотрела живот
Натальи, погладила себя по животу и сказала:
— Время мое ушло для таких радостей.
— Софа с тобой одного возраста.
— Софе Бог вернул дочь. Дочь у меня есть. И Игорь Николае-
вич не обделен детьми. А вот кое-кому детей не хватает. Это тебе,
Гордей.
Гордей не ответил, и Рите пришлось перевернуться на дру-
гой бок, чтобы видеть его реакцию на свои слова. Тот смотрел
в небо, закинув руки за голову. Я тоже посмотрел. По бездонно-
му синему небу плыли, словно взбитые сливки, облака, неумело
разбросанные детской рукой из баллончика со сладким продук-
том. Обязательно закажу на первый день рождения дочери торт
небесно-синего цвета с белыми облаками.
— Не хочу в Москву, — говорит Гордей. — Все время под
землей, а выйдешь оттуда — уже ночь или раннее утро. Солнеч-
ный свет вижу только в твоей парикмахерской на диване, и он так
меня слепит, что приходится прятаться в глубь помещения. Само-
го солнца не вижу. Живу, как паучок за тумбочкой.
— Ты прав, — вздохнула Наталья и тоже стала смотреть в небо.
— А я не могу без Москвы. Соглашусь с Гордеем, здесь, как
в детстве, мир воспринимается красочным, свежим и огромным.
Я уже взрослая, и меня этим не обманешь. Мир крохотный, а жизнь
короткая. Буду дарить себе все ее радости, а красивый мир детских
грез буду вкушать дозированно туристическими поездками в стра-
ны, где я не была или была, и мне там понравилось. — Рита огля-
дела расслабленную фигуру моего друга. Она ей нравилась. Я от-
вел глаза, чтобы не мешать ей, и увидел, как фигура конюха не
вошла, а как-то скользнула бочком в дом. Вроде что особенного?
Но внутри что-то тревожно екнуло. Шестое чувство. Увидел это и
Гордей.
— Куда это он? — спросила о Гордее Рита.
— Сейчас вернется.
— Наша поездка сюда имеет огромное значение для Софы и ее
ребенка. Если бы нас не оказалось здесь и именно в эти дни, ход
жизненных событий пошел бы совершенно в другом направле-
нии. Даже представить не могу, в каких бы условиях находился
младенец! Сейчас и мать, и ребенок, по крайней мере, в тепле и
сытости.
314 315
— Как ты права! — Наталья прижимает ладошки к щекам и ка-
чает головой. И тут же, привалившись к моему плечу: — Какая я
счастливая, что у меня есть ты!
Из дома выскочил конюх и торопливо пошел в сторону конюш-
ни. Сколько ему лет? Кто он? Я рассматриваю его, пытаясь найти
ответ в его внешности. В дверях дома показался Гордей, он строго
смотрел вслед уходящему.
— И что там было? — спрашиваю друга.
— Приставал к Софе. Буквально! Картинка, как в кино про де-
ревню. Смешно и противно. Человек кормит ребенка, а тому пола-
пать захотелось.
— Ты применил силу?
— Пришлось... За шкирку вывел. — Гордей заглянул в дом и
прикрыл дверь плотнее, но она через секунду открылась.
— О, малышка проснулась! Дай я погляжу на нее. А то все бе-
гом да бегом... — Гордей протянул руки к ребенку. — Дай мне, я
погуляю ее...
Софа молча отдала ему ребенка и вернулась в дом. Наталья и
Рита почти бегом кинулись к нам и отобрали девочку.
— Ну вот! — расстроился Гордей, и мы пошли следом за ними.
Рита с девочкой уселись на качели. Наталья моя села рядом.
Качели тихо покачивались. Ребенок рассматривал небо. Глазки его
медленно закрывались.
— Да что же она все время спит! — возмутилась Рита. Узорча-
тые тени взад-вперед заскользили по лицу девочки.
— Так надо, — важным голосом всезнайки говорит ей моя На-
талья.
Ребенок заснул, и Рита потеряла к нему интерес.
— Тогда ты держи ее, — она аккуратно передала девочку Гор-
дею.
Признаюсь честно, так, как наш Гордей тянется к детям, ме-
ня никогда к ним не тянуло. Держать их на руках — надсада ка-
кая-то.
— Смотри, Цезаря выпускают на волю!
Конь гарцевал у ворот и пытался укусить конюха за плечо, не
мог дождаться, когда ворота окажутся открытыми. Мы перешли
кусочек асфальтированной цивилизации и ступили на землю и не-
давно взошедшую траву. Высохшие прошлогодние стебли пронза-
ли ее и только подчеркивали ее свежесть. Незапыленная, невыго-
ревшая трава терпко пахла, и в носу от этого свербело. Ноги мягко
ступали по ней. Мы общались с землей, мы ее чувствовали и попи-
рали ногами, но кажется мне, что ей это было приятно.
Нагулявшись, вернулись в дом моего друга Гордея. Собра-
ли все сумки и поставили у порога. Подошла Софа с ребенком на
руках. Из конюшни на нас смотрел мужичок. Даже с расстояния
было видно хищное выражение его лица. Встретившись со мной
глазами, он изобразил полупоклон и елейную улыбочку.
— Подойди сюда.
Сначала мне показалось, что это велел Игорь Николаевич, но
это сказал мой друг. Интонация в его голосе стала напоминать ин-
тонацию Игоря Николаевича. Мужичок, видимо, не понял.
— Тебе сказали подойти, — произнес Игорь Николаевич.
Мужичок постоял еще мгновение, потом вяло, немного валь-
яжно пошел к нам.
— Отнеси эти сумки в машину, — сказал Гордей голосом Иго-
ря Николаевича. — Эту оставь. — Свою сумку Гордей отодвинул
ногой в сторону.
— Я все разом смогу, — забеспокоился мужичок.
— Эту оставь.
Мужичок снизу вверх разглядывал Гордея, Гордей посмотрел
на Софу, та крутнулась и скрылась в доме. Мужичок, вытянув
шею, смотрел ей вслед.
— Я остаюсь. Три дня отгулов у меня еще есть.
— Так я за всем пригляжу. Я управлюсь. Игорь Николаевич
знает.
— Неси сумки в машину, — велел конюху Игорь Николаевич, а
сам шагнул к Гордею, обнял его, похлопал по спине. Глаза его по-
краснели. — Старею... — извинился он.
Они задерживают крепкое мужское рукопожатие.
Слова здесь не нужны. Всем все и так понятно. У меня в живо-
те захолонуло, но сердце стучало ровно и сильно. Мой друг круто
изменил свой жизненный путь. Я знаю, что он решил. Поняла это
и Наталья. Она кинулась на могучую шею Гордея, но повисеть на
ней не удалось. Мешал живот.
— Что, собственно, происходит?! Хозяин остается на несколь-
ко дней в своем доме! Что за слезливое ликование? Объясните
мне, — возмутилась Рита.
Я ошибся, поняли не все.
316 317
— Объясню в машине, — Игорь Николаевич обнимает Панте-
ру и ведет к воротам. — Осенью будем крестить, — не оборачива-
ясь, говорит Гордею.
— Само собой, — отвечает ему тот. — Ты не беспокойся, —
обнимает меня Гордей, — стаж на подземке я выработал. Какая-
никакая пенсия у меня уже есть. Приеду, напишу заявление на рас-
чет. Мы же вместе навечно!
— Навечно. Думаешь, получится?
— Ты имеешь в виду Софу?
— Я имею в виду тебя.
— Так уже получилось. Трое под одной крышей.
— Вы разные.
— Совсем нет. Я в городе мечусь и живу под землей, а она в де-
ревне мечется и живет в яме.
— Даже не знаю, как я буду без тебя...
— Я буду крестным отцом у твоей дочери, ты будешь крест-
ным отцом у моей дочери. Мы станем родственниками и будем ча-
сто видеться. Ну, оставлю я их, и что получится из этого? Какой-то
хмырь барином будет ходить в нашем с тобой доме, а Софа будет
ноги ему мыть и воду пить. Она этой грязи столько уже нахлеба-
лась.
— Нашем?
— Это наш дом.
— Не передумали? — как из земли вырос мужичок. — А то я
зараз...
Мужичок скалит желтые зубы прямо в лицо моего друга.
— Намекаешь, что норов есть? У Цезаря перенял?
— Животное завсегда лучше человека.
— Так и ступай к животному, чего под ногами у людей копо-
шиться? Некогда мне с тобой разговаривать. Я с другом прощаюсь.
Из машины вышел Игорь Николаевич и направился к нам.
Увидев это его перемещение, мужичок пошел от нас в сторону ко-
нюшни.
— Вот что я подумал... Мужчина ты молодой, сильный, спра-
вишься и с Цезарем, и с двором. Будет у тебя работа и оплата за
нее. А конюху и в Москве работа найдется. Я забираю его.
Наступила пауза. Гордей никак не реагировал на предложение
Игоря Николаевича. Я стал волноваться. Мужичок, словно пред-
чувствуя что-то, остановился посередине двора, выжидал.
— Не смогу я быть вашим конюхом, Игорь Николаевич... Раз-
ного мы замеса.
— Тогда открой индивидуальное предпринимательство на свое
имя. Привезу кобылу для Цезаря, может, две даже. Займешься раз-
водом. Надо будет выучиться на это, конечно. Есть такие курсы.
Съездишь на заводческие фермы, опыта наберешься. Микроавто-
бус у тебя есть, ты не забыл? Здесь неплохой ветврач. Это я знаю
точно. И не надо брать время на обдумывание! Ты буквально во-
рвался в мою жизнь и оставил в ней Риту. Изменил ее в корне. По-
зволь и мне сделать это же с твоей жизнью.
У Гордея брови домиком, ушел в себя. Подумав, он протянул
руку Игорю Николаевичу.
— Дело говорите серьезное. Я вас не подведу.
— Тогда я уезжаю и увожу конюха. Кобыла на подходе. Тогда
и обговорим все детали. Что не знаете, подскажу.
Игорь Николаевич приказал конюху собираться.
Мужичок сгорбился весь и обмяк.
— Я коня вот так не брошу. Он ничего о нем не знает. Загубит
скотину, — устало произносит он, смотря куда-то в сторону.
— Он прав. — Гордей прислонился к дверному косяку. —
Пусть останется и растолкует мне, что да как. В следующий раз с
вами и уедет.
— Пусть, если делу надо. Тогда я прощаюсь. Скоро увидимся.
Дверь дома распахнулась. Софа с ребенком на руках строго,
если не сердито, посмотрела на нас.
— Вся в маму! — смеется Гордей.
Лицо Софы медленно расплывается в улыбке.
— Чего это вы? Развели собрание... Никак не уедете...
Личико ребенка вслед за мамой распускается в улыбке.
— Не хочет Гордей в Москву. Как, говорит, одних женщин
оставлять без мужского присмотра, — громко говорит Игорь Ни-
колаевич, переполненный эмоциями.
— Не выгонишь? — Гордей надвинулся всем своим большим
телом на Софу.
У той коленки прогнулись и лицо покрылось испариной.
— Мы с дочкой на птичьих правах туточки...
— Птички вы мои! Крылышки я вам подрежу! Хватит летать
где ни попадя! — заулюлюкал Гордей и забрал ребенка.
318
Увидев проснувшуюся малышку, женщины тут же оказались
возле нас.
— А кто тут проснулся?! Кто вышел тетю Риту провожать?
— Мы скоро приедем! Привезем для девочки красивые платья,
и будет девочка у нас красавицей! — ворковала Наталья.
— Она и так красивая, — сказал я.
— Много ты понимаешь! — произнесли обе женщины сразу.
Игорь Николаевич вкратце обрисовал им сложившуюся ситуа-
цию. Мы уселись в машину, и она тронулась. Мужичок поспешил
закрыть ворота. На пороге своего дома стоял мой друг с дочкой на
руках. Бледная Софа из-за плеча Гордея разглядывала его лицо, за-
быв про нас и про все на свете. Она впервые видела своего сужено-
го. Я оторвал взгляд от почти библейской картинки. В салоне явно
кто-то плакал. Нервы стали сжиматься в пружину. Вот так мужчи-
ны реагируют на женский плач.
— Что случилось? — я требовательно посмотрел на Риту и На-
талью.
— Что там у вас? — спросил Игорь Николаевич. Он только что
расслабился на удобном диванчике.
— Рита и Наталья моя ревут, — объяснил я.
— Рита плачет?! — Игорь Николаевич встал и пересел ближе
к женщинам. — На это стоит посмотреть!
— Сейчас как дам ногой! — пообещала Рита и снова начала
подвывать.
— И чем это объяснить? — Игорь Николаевич протягивает
платок Рите.
— За Софу мы рады... За Гордея тоже... За девочку... Красиво
так... Так только в книжках бывает. — Рита сморкается в салфетку,
другой вытирает ладони рук.
— Моя дикая кошка читала книги?
— Ну, в кино...
А я подумал, что жизненная история Игоря Николаевича, лич-
ная трагедия, встреча с Пантерой, с нами — это готовый сюжет
для доброго кино.
...Утро, начало нового дня, а значит, и всего нового, если вы не
остались дома полениться. Сейчас именно такое утро. Впервые за
два года я проснулся один в кровати. Рита, Наталья и моя полуто-
рагодовалая дочка уехали вчера в поместье Гордея. За окном капа-
ет с крыш. Сегодня увижу Гордея, он приедет той же машиной, на
которой уехали девочки. У Гордея дела в Москве. Потом он уедет,
и машина привезет моих девочек домой. Смотрю на фоторамки,
расставленные вокруг совы. Вот Гордей, Софа и Елизавета. Вот я,
Наталья и Елисавета. Редкое имя у моей дочки. Его носила мать
святого Иоанна Крестителя. А вот и Гордей у моих дверей! Уж
я-то знаю, как мой друг звонит. Рывком поднимаю себя с кровати
и лечу открывать дверь другу.
— Долго ты будешь ко мне прижиматься? — с трудом отрыва-
юсь от Гордея. На мужчин тоже иногда как нахлынет! Иду в ван-
ную.
— Ты проходи.
— С вашего разрешения, — ехидничает друг, пряча за спиной
руки. Снова принес мне подарок. А то я не знаю! Потому и ухожу в
ванную, чтобы дать ему возможность произвести на меня впечат-
ление. Возвратившись, ничего не обнаружил. Ошибся я.
— Пошли завтракать?
Гордей щурит глаза и выжидает. Осматриваюсь. На тумбочке
появилась еще одна фоторамка со снимком деревенского паучка,
того самого, что переселили мы из дома на конюшню, спасая от
Елизаветы, а их там много, поди разбери теперь, где наш паучок.


Вернутся в начало книги: http://www.proza.ru/2016/04/04/2503