Чемоданное

Чемоданное…

И сказал [народ]: пусть царь будет над нами,
и мы будем как прочие народы.
Ветхий завет, Первая книга Царств.

«А ну-ка убери свой чемоданчик…»
Фолькор.

Есть такая страна «Чемодания». Небольшая страна и живет она так себе – замкнуто живет. Много лет правил ею король Чемодан Второй, а жители, богатые, бедные и промежуточные, все – сплошь чемодане. А как же иначе? Жизнеустройство в Чемодании (хоть и замкнутая была страна) – как и у всех прочих – далеко от социальной симфонии. Элита (то есть правящий класс и его обслуга) интересовались исключительно собой, остальные же – точно также, но с некоторым отличием – если верхи не интересовались нижними, то эти последние очень даже любили узнавать, как живут верхние.
Будучи замкнутой, страна не имела внешней политики. Что же до внутренней, то здесь, как и у всех: социальные усилия правящих кругов счастливых делают еще более счастливыми, а несчастных – еще более несчастными. Такой вот универсальный закон жизни – столь же неумолимый, сколь и неотвратимый – как и закон всемирного тяготения, из-за которого самый дорогой взлет бывает порой дешевле самого дешевого приземления.
Возможно, именно по этим обстоятельствам жизнь в Чемодании была очень и очень нестабильна. Неустойчива. Тревожна. Причем эта нестабильность была всеохватной: например все чемодане ждут вечера, и вдруг, на ночь глядя, наступает утро. Или же наоборот – все чемодане дружно готовятся к утру, но внезапно, не дотянув даже до второго завтрака, наступает вечер.
А теперь вообразим эту же самую неразбериху во временах года: все чемодане (в том числе и работники СМИ) готовятся к встрече осени, и на тебе – получают весну. Конечно, это не так болезненно в сравнении с тем, когда вместо весны вдруг и внезапно приходит осень, а вместо лета – зима. Некоторые скажут, что в этом есть свои плюсы, и вместо зимы с таким же успехом  может грянуть лето – что ж тут плохого? Согласимся, однако же заметим: все хорошо в свое время, и даже смерть, если она приходит своим артикулом, то это все таки лучше, чем неурочная жизнь. И так во всех сферах личной и общественной жизни Чемодании.
Одним словом – все как у всех. Впрочем, не все.  И вот тут мы подходим к главному, что подвигло нас к данному повествованию. Имелась одна особенность, один признак, которого не имелось у других народностей, ближних и дальних: когда утром чемодане покидали свои жилища, они брали с собой чемодан – на всякий случай: вдруг не представится возможность вечером вернуться туда, откуда утром вышел.
Теперь представьте себе буднее утро и вереницы людей на улицах и автобусных остановках – как будто весь город отправился в поездку или, еще того хуже, в эвакуацию. Или похожая картина – главный проспект столицы Чемодании Чемоданцы в воскресный день. Люди с чемоданами толкаются в очередях в кино, театры, магазины, рестораны и развлекательные центры. С чем это можно сравнить? Разве что с апокалипсическим зрелищем.
Спросят – что же содержали те чемоданы? Пожитки, разумеется: смену белья, полотенце, зубную щетку, мыло, письменные принадлежности, толстую тетрадь, карманные шахматы или колоду карт да любимую книгу. Ну, может, еще запас чая или кофе, любимую чашку и дорожный столовый набор; или еще что-нибудь компактное в зависимости от вкуса конкретного чемоданина.
Признак этот был всеобщим, то есть принадлежал не только взрослым и половозрелым гражданам, но и расширялся вплоть до детей, чемодан которых разве что был поменьше или заменялся рюкзачком, с которыми они не расставались, отправляясь в школу, детский сад и колледжи. Более того, свои чемоданчики они брали даже на прогулку. А на тот случай, если дети по своей обычной забывчивости (слишком велик информационный шум в подрастающих головах) оставят дома свою поклажу, специально надзиравшая непорядки служба в униформе тут же отправляла их домой.
И никто и никогда не роптал, разве что возникло однажды брожение в умах: почему у богатых чемоданы красивые и даже являются произведениями искусства, а у бедных они потертые и невзрачные, коим больше подходит загородная свалка, а не общественное место. Правительство тогда сработало оперативно, и вскоре все неимущие слои были наделены чемоданами за казенный счет.
Особенность, конечно, своеобразная, и множество разных ученых и академиков изрядно насиловало свои перья, чтобы подвести под этот феномен научную базу. Кстати сказать, исследования до сих пор, ведутся, что говорит о несомненной сложности предмета. Однако это не мешает нам вкратце обозреть основные версии.
Одни академики утверждали, что этот признак есть следствие неустойчивости жизни, и чемодан здесь вроде якоря и не позволяет окончательно развалиться отдельной личности, нации и государству. Другие утверждали обратное – мол, именно эта национальная особенность привела общество в состояние непрочности и депрессивности. Другие упорно держались за формальный признак: традиция родилась из названия страны. Ряд ученых (сторонников психоанализа) держались той теории, что чемодан проистекает из замкнутости, свойственной народу (мол, замкнут он не только от внешних и близких, но и от самого себя – что якобы проявляется в полном отсутствии рефлексии) и благодаря этому чемодане опять же сохраняют себя. Поэтому чемодан вправе претендовать на статус универсальной национальной идеи, ибо всякая ноша объединяет нацию перед лицом неразберихи и прочих социальных нестроений. Были и такие, кто черпал свои теории в прошлом: мол, было такое время, в эпоху вулканических мук, в которых зарождалась нация и государство, и когда первобытным властям в каждом жителе мерещилось пагубное инакомыслие, и уход из дома в ту пору мог вообще стать уходом из жизни. А один ученый (из молодых да ранних) однажды задался вопросом – почему эта национальная черта столь громоздка и неудобна? Она понравилась оппозиции, но эту работу власти поспешили объявить незрелой, и ученый через некоторое время был замечен среди грузчиков.
Простые чемодане были далеки от всех этих умственных интегралов – ведь другой жизни они не знали. Правда, некоторые газеты, случалось, писали, что в других странах люди живут иначе – с гораздо меньшим числом неудобств – в том смысле, что нет нужды каждый раз брать с собой чемодан, если вечером вернешься в точку исхода. Но на следующий же день появлялось опровержение, после чего газета закрывалась, любо меняла профиль на садово-огородное ревю.
Более того, выскочек объявляли чужими, и кто же после этого поверит чужим, когда своим верят едва ли.
Следует несколько слов сказать об архитектурном облике Чемодании и ее столицы Чемоданцы. Туристы никогда не посещали ее, так как смотреть было, скажем прямо, не на что. Это объяснимо: все здания были некрасивы, без каких-либо архитектурных виньеток, которые, как известно, выражают любовь и поклонение перед основной функцией домов – быть приютом, в который хочется возвращаться, так как это путь к самому себе. Кстати сказать, хотя в Чемодании люди и возвращались в свою исходную точку каждый день, у них не было чувства гнезда, которое рождает самую сильную привязанность – к родному углу.
Даже когда чемоданин и чемоданка женились и производили на свет чемоданика или чемоданочку – и тогда дом оставался казенным приютом, ибо зачем же украшать чужое прибежище?
Так бы и жили чемодане. Но однажды случилось такое, чему сначала отказывались верить, а потом вспоминали как предание, исполненное глубочайшего смысла. А было то, что запас казенных чемоданов потребовалось пополнить. Самое очевидное и простое – поддержать заказом своих же производителей. Однако, чтобы явить народу свою заботу и попечение (проще сказать, выпендриться), а заодно и свести на нет всякие нездоровые чемоданные настроения, исходящие от оппозиции, Король решил заказать чемоданы для казенных нужд за границей, так как уже было известно, что тамошние чемоданы гораздо лучше отечественных – разнообразны исходным сырьем, и фасоном, и строчкой, и конструкцией. Например, зарубежные чемоданы имели всевозможные художественные изыски, колеса, прихотливый набор карманов и хитроумных отделений, а также подвижную ручку, что повышало удобство.
В командировку отправили молодого амбициозного Орфеля – помощника придворного интенданта. Выбор был неслучаен, ибо молодой человек был что называется «свой», что в данном предприятии было не лишним. Он нравился средней дочери Короля принцессе Ванилине, у которой всех достоинств было только имя, но для придворной карьеры это не имело значения. В виду свадебных торжеств имелась гарантия, что родовитый посыльный в случае чего будет работать на крепость государственного строя.
Однако все пошло иначе. Орфель командировочные деньги изжил, но вернулся без договора поставок и – без личного чемодана. Это было серьезным нарушением, и думали, что обойдутся обычными дисциплинарными мерами (молодежи все-таки свойственна ветреность и вольнодумство). Впрочем, премьер министр Каркас на всякий случай назначил тайное расследование на предмет того, сколь достойно было заграничное поведение будущего королевского зятя. Но когда герой семейного скандала в узком кругу царедворцев сделал заявление, срочно была созвана следственная комиссия на предмет государственной измены, а Орфель тотчас был взят под стражу.
На первый взгляд в заявлении не было ничего крамольного: подумаешь – за границей давно нет королей, а вместо них президенты. Но опасность власть усмотрела в других дерзких словах Орфеля.
– Люди там живут без повседневных чемоданов, пользуясь ими лишь изредка – исключительно для путешествий во время отпуска.
Естественно, на Орфеля посыпались беды – увольнение, отлучение от царствующего дома, арест имущества, лишение льготных талонов дворцовой столовой и ссылка. Однако все газеты (Орфель все-таки успел перемолвиться с одним из знакомых газетчиков) подготовили сенсационный отчет о его командировке. Помимо уже известных сведений, отчет содержал и еще кое-что, а именно: в других странах не только не знают чемоданов, но руки людей свободны, и впору летать, а города – сплошь загляденье, где каждый дом и улица – произведение искусства.
На следующий день все газеты опубликовали сенсацию, уже не опасаясь репрессий – какие могут быть репрессии против всех газет?
Конечно, власть проявила решительность: объявила Орфеля государственным преступником, а на время следствия и суда ввела в стране чрезвычайное положение. Но сперматозоиды вольности дали бурные и обильные всходы: чемодане призвались к стачкам и забастовкам. Встали заводы и фабрики, люди вышли на улицы, и никакая полиция не смогла им противостоять. Правда, была надежда на армию, но какая может быть армия у страны, ведущей замкнутый образ жизни. Пустая трата денег.
Главным лозунгом волнений был естественно «Чемодане! Долой чемоданы!» Скажем откровенно: большинство чемодан не знали – действительно ли жизнь без чемоданов лучше прежней? Но раз правительство умалчивало, значит, оно с двойным дном и, значит, невежество народа было ему выгодно. А неискренняя власть – тот же оккупант, если не хуже.
Тюрьма была сокрушена, Орфель, обреченный на казнь, был освобожден и объявлен вождем, после чего он повел чемодан на штурм королевского дворца. Король и все его правительство было взято под стражу. Чемодан Второй поспешил вернуть все привилегии Орфелю и вместо средней принцессы предложил младшую – красавицу Кофру. Не помогло. Тогда король, чтобы сохранить себе жизнь, отрекся от престола, но было поздно: чемодане жаждали крови. Король был казнен вместе со своими приближенными. Руководил казнью перебежчик Каркас. Она была лютая, казнь – несчастных заключили каждого в свой чемодан в позе младенца в утробе матери, и эти чемоданы несколько дней стояли на эстраде под лучами солнца, пока в них умирали от жажды, голода и асфиксии жертвы свободы.
Бедных принцесс (Ванилину и Кофру) тоже казнили – революция тогда успешна, когда безжалостна – тем более, что для карьеры они были уже никому не нужны. Признаемся впрочем, что у Орфеля и выбора-то не было – если бы он пощадил девушек, его бы казнили как изменника и предателя дела революции. Да и венец мученика выглядел хуже реальной короны и безграничной абсолютной власти, когда к его услугам десятки юных созданий.
А обновленческая вакханалия продолжалась: казнили и изгоняли всех, кто симпатизировал старым порядкам. А затем началась новая жизнь, лучше прежней, если судить по грандиозному карнавалу, длившемуся целый месяц.
Чемодане гуляли вдохновенно и с размахом, празднуя освобождение от бремени, обязанностей и серой обыденности, приветствуя нормальную череду суток и времен года. В пылу веселья чемодане сокрушили государственный идол – грандиозный чемодан из бронзы, символ покоя и уверенности в завтрашнем дне. Он был объявлен ложным путем и без сожаления отправлен на переплавку.
Орфель стал президентом, но чемодане по привычке звали его Покет Первый.
Жизнь, между тем, входила в прежнее русло. То есть, оговоримся – не совсем в прежнее, так как того русла уже не было, и приходилось прокладывать новые тропы. И вот тут выяснилось – все совсем не просто, как мечталось и мнилось в угаре празднеств. Новый глава страны призвал всех чемодан засучить рукава. Первым делом решили облагородить города. Стали искать архитекторов, строителей и специалистов по ландшафтам. И тут же выяснилось, что специалисты есть, но без должной сноровки. Пришлось отложить это дело и заняться производством. Но и здесь все валилось из рук. Оказалось, что Орфеля  окружали люди слова, а требовались люди дела. Иными словами – вместо взрывных одноразовых революционеров, то есть спринтеров, требовались стайеры – терпеливые труженики, способные не только продуктивно расходовать свои силы, но рассчитать их потенциал и наращивать в виду дистанции. Но их секвестировал Каркас.
ВВП стремительно падал, а женщины сплошь и рядом переставали рожать, выражая себя в проституции.
В стране воцарился хаос, к чему, разумеется, приложило руку и население низложенных темниц – в новых условиях оно обрело широкий простор своим преступным навыкам и склонностям. Когда их освобождали, думали, что свобода лучше всякой тюрьмы воспитает в человеке светлую личность. К преступному элементу присоединились и прежде добропорядочные люди, так как другого способа выжить не было.
Еще хуже обстояло  дело с внешней безопасностью. Каркас сообщил, что соседние страны подходят к границам страны, чтобы захватить ее с единственной целью: всю ее землю раздать своему зажиточному классу под загородные виллы и огороды для среднего класса.
Но самое скверное открытие ожидало чемодан впереди: вдруг выяснилось, что руки, освобожденные от чемоданов, не хотели превращаться в крылья. Более того, оказалось, что и за границей, где давно живут без чемоданов, люди тоже не летают как птицы.
Раньше всех прозрел Покет Первый и понял, чем это может грозить. Но в его обязанности входило не только понимать, но и действовать. К тому же со всех сторон к нему неслись мольбы, стоны, протесты, требования, декларации и коллективные письма интеллигенции. Даже правящая партия зашаталась, теряя свое недавнее единство.  Разумеется, гнойным нарывом созрел заговор во главе с Каркасом.
Положение было отчаянным. И тогда Орфель прибегнул к последнему средству: он назначил совместное чрезвычайное заседание парламента, кабинета министров и общественных организаций. В своем докладе он был краток – в стране катастрофа, и есть только один единственный путь. Какой? Зал замер. Внезапно Орфель покинул трибуну и удалился. Тысячеголовая тишина мятежно дышала ему вслед. Через минуту он вернулся. Он был все тот же – но! – с чемоданом в руке. С ним он вышел на середину сцены и выставил его вперед трибуны, на авансцену. Красноречивее и быть не могло.
И все-таки – когда истерика улеглась, Орфель заявил, и речь его была тезисна или плакатна, что подразумевало лишь одно: дискуссиям не место да и не время.
– Безграничная свобода – это плохо.
– Безграничная свобода не созидает.
– Когда нет ограничений, человек разваливается.
– Когда все можно, человек теряется.
– Спасение в традициях прошлого.
В конце своей краткой речи Покет Первый потребовал себе чрезвычайных полномочий или отставки. 
Что тут началось – описать не возможно. Проще сказать, чем это закончилось:  Орфель не получил ни полномочий, ни отставки. Каркас объявил его государственным преступником, оппортунистом, ренегатом и агентом международной реакции и уже вечером Орфеля заключили в чемодан в позе младенца в утробе матери.
Все-таки мучеником он сделался, ибо ему хватило мужества публично раскаяться в своих ошибках. Это принесло свои плоды: сопротивление правящих кругов, которые попытались склеить коалицию, слабело, и вскоре Каркас последовал за Орфелем. А между тем чемодане, которые, как всякий народ, созревает раньше, чем его земные правители, все-таки стали возвращаться к своим ветхозаветным чемоданам.
И все постепенно, словно по волшебству, вернулось в прежнее надежное русло. Остановилось падение экономики, после чего она вдруг ожила и двинулась вверх. Стала снижаться преступность – ведь известно, когда кругом порядок, злоумышленникам не достает куража, и они начинают совершать промахи. Но главное, женщины стали возвращаться к основному своему занятию – рожать и воспитывать детей.
Конечно, через некоторое время Орфелю воздали посмертные почести. Но еще больше почестей пришлось на долю Чемодана Второго и членов его семьи. Были сооружены памятники и утверждены ежегодные памятные чтения, награды, грамоты и ритуальные мистерии. Но главное – объявили подписку на восстановление идола, который теперь получил звание кумира – бронзовый чемодан.
Должность президента чемодане оставили, узаконили народный парламент и объявили курс на лучшую и достойную жизнь. Первым делом они объявили о своей открытости миру и не прогадали – чемоданы превратись в экзотику и туристическую блесну, вследствие чего Чемодания стала модной: извне ринулись толпы туристов-охотников за своеобразием и аутентикой. Иными словами, национальная идея была взята на коммерческий абордаж. Чемодан стал модным трэндом, и взлетела, выражаясь современным языком, инвестиционная привлекательность страны. Появились деньги не только на повышение жизненного уровня, но и на приглашение зарубежных архитекторов, строителей и ландшафтных дизайнеров. Лозунг «Новой жизни – новый лик!» стал государственным проектом.
Но как-то в этой суете упустили чемодане, что если внутренний стимул становится внешним – то есть, если национальная идея превращается в дойную корову или в курицу, несущую золотые яйца, со временем она неизбежно превращается в бородавку, которая в свою очередь отсыхает. Нет, конечно, кумир на пьедестале остался прежним, и даже ежегодно поновляется, но в обиходе чемодан стал превращаться в архаику, в немодный и несовременный аксессуар. А когда «открытая» молодежь объявила чемодан отстоем, он должен был сгинуть на свалках и в чуланах. И сгинул.
А в парламенте теперь все чаще звучат предложения переименовать страну, и собираются объявить конкурс на новое более благозвучное название, хотя нужды в этом нет: чемодане давно уже утратили своеобразие, и стали как все. Конечно, это не то, ради чего стоило так напрягаться. Зато крепнет в народе уверенность, что если идти и дальше этим путем, то наступит день, и облегченные чемодане вдруг полетят – сначала одиночки, а потом и дружно. Только вот нужно ли им это?


Рецензии
Здравствуйте, Никей!
Философия поиска правды и истины, смысла жизни и идеалов, эффективного государственного устройства и путей развития страны - непростые для всякого автора вопросы. Вы нашли такую блестящую форму изложения, так мастерски наполнили своё повествование тонким юмором, что хочется Вам сказать: " Браво!"
С уважением и пожеланием творческих успехов,

Казакова Надежда   20.08.2016 22:35     Заявить о нарушении
Большое спасибо, что оценили мои поиски там, где они всегда обречены на тупик. С уважением, Н...

Никей   21.08.2016 15:29   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.