Печальная история под Тарусой
.................................
Я опять, встретил её вечером, на берегу реки, в окружении белых одуванчиков. Одним дыханием, она сдувала со стебельков, пышные белые шапки, прозрачных и невесомых снежинок, которые разлетались вокруг. Тихонечко, подошёл, сел рядом, и в такт её покачивания телом, также , раскачиваясь, смотрел на неё.
Она поглядела сладострастно и, медленно, красивым, грудным голосом, выдавила, - Откуда ты? Я, таким же тембром ответил, стараясь подражать её манерам поведения и загадочности, - живу, недалеко, в Москве.
Так, прикрываясь несколькими фразами, мы уже, почти что, всё про себя узнали. Где, откуда, почему здесь, с кем? И, до того стали очень близки, что, вот-вот, и наши уста, опять соединятся, как несколько часов назад, когда я, рванув, в очередной раз в сельский магазин, и услышал за собой, стук её резиновых сапожек о землю.
Так, часто- часто, что, поневоле, стал двигаться медленней, увлёкшись её решительными действиями, вспоминая, как сидели мы в компании её мужа и его, старшего брата.
Уже тогда, она, как бы, невзначай, бросала украдкой на меня - томные, загадочные взгляды. В них был, её мучительный намёк, на что-то манящее, рядом образное, зовущее чувство красоты её облика и особенности широты русского лица.
А ноги, её ноги под столом, так и натыкались, как бы, невзначай на мои, и старались переплестись – поначалу робко, затем, всё больше и больше, даже не боясь замеченных взглядов, мужа.
Чувствовалось во всех её движениях – какая-то тоска, по утерянным, когда то чувствам, молодого ещё – непотрепанного тела, и я, поддаваясь её зову – также, всё больше и больше увлекался ею.
Вот она – сила любви! Во всём: трепетном взгляде, брошенного, невзначай, тёплого слова. Печальный наклон головы, и – прикосновения, любым - незначительным участком тела, которое стало горячим. А в голове – разброд, шатание.
И, какое-то незнание: как дальше поступать в такой ситуации, чем всё это грозит, и – наша ли это, стихия?
Догнав меня, она - резко притянула к себе, впилась своими, жаркими губами, целуя лицо, подряд, да так, что сладкая истома растеклась по всему телу. Не замечая вокруг ничего, мы поощряли друг друга нерастраченной лаской, забывшейся манерой поведения нового, возникшего желания – обладания друг другом.
В небе сверкала молния, гроза, но мы, не замечали – ничего вокруг, и всё сильней распалялись в любовном экстазе сладкого мисдиминора.
Так, с перерывами на любовь, добрались до сельмага. Что накупили – не помню: такой сладкий дурман стоял в голове и лёгкая истома – счастьем разливалась , по истосковавшемуся к любви, телу.
В обратный путь, она, чуть приотстала от меня. Не желала показать кому то, что – мы, знакомы. На наших лицах – всё тайное, можно было мгновенно прочитать. Её жизненный, женский инстинкт защиты сработал чётко, несмотря на всю любовную эпопею. И уже, (видно, она меня, где то обогнала), я её увидал у реки.
Она, только что, видимо, скупалась, так как платье, ещё прилипала к телу
Вот, где я докричался до неё, с такой жестокостью, и в то же время, сладостью. Она отвечала – тем же: преданностью, жаркостью, и – до сладкой боли хруста в моём позвоночнике.
Сколько прошло времени – не знаю. Говорят, любимые часы не замечают. Я это, уверовал в себе там, на реке. Как добрались до её дома – не заметил, да и не надо этого было знать – такая сладкая любовь, с её придумками и всё новыми и новыми, неопознанными чувствами.
А во дворе её дома, уже ждал муж. Здоровый такой мужчина. И что яркое в нём запомнилось – усы: как у командарма Василия Чапаева. И взгляд суровый, вопросом, – Где, так задержались? Я, под этим взглядом – оробел. А она, нахохлилась, как орлица, ещё ярче, и красивее стала, твёрдо ответила, - В любовь играли! Он, попытался воспринять это, как шутку, но – затаился, чуть прикусив губу.
Вошли в дом. Выпили. И, тут же, он – предложил мне, - Давай прирежем поросёнка. Я опешил, - как это: таким делом, я никогда не занимался. Он в ответ, - Так, тебе и делать ничего не надо будет – держать за задние лапы и от себя, не отпускать. А помогать нам будет, мой брат – Славик. Он, мастак в этаких делах. Это будет, мой третий поросёнок – опыт имеется.
Тогда казалось, что – ничего не предвещало беды, да и алкоголь давал о себе знать. А она, Галя, как то, нутром, сердцем почуяла, - Быть беде! – Не надо, Боря – не в этот раз. Но он, грозно так, посмотрел на неё, как то желая ей напомнить – он муж, а не кто то другой, и – тут же повторил, - Вот и посмотрим: Кто есть – кто? Все стали готовиться, к предстоящему испытанию.
Переоделись. Подготовлены чаны с горячей водой, полотенца, солома, огонь для опалки, ножи для скобления, и всякая мелочь в этом ритуале. Он, опробовал на остроту свой кинжал, ещё оставшийся со времён Афганистана – грозный такой, армейский штык-нож, который, по его словам – не одного духа и порося прикончил. Что-то стал с горячностью рассказывать, вспоминать службу: где был, скольких загубил (под хмелём и душа нараспашку). Все лучшие моменты службы вспомнил – хоть роман начинай с него писать.
Мы, с увлечённостью слушали его рассказы, я потихоньку к нему стал прикипать, - неплохим мужиком ( по его рассказам) он мне показался. А жена его – ещё лучше. Так бы и жил, тут, с ними. Но, какая-то стыдная мысль в мозгу у меня бегала, - Я ж его обманываю – в жену его втюрился, до любви дошло дело. И так, от этих представлений неприятно и стыдно стало, что я, выбежал на улицу – курить.
Смотрю, он идёт ко мне, усами играя, и прямо так, сквозь их говорит, да так громко, что я подумал – в деревне, каждый об нашей тайне знает – сладкой, и про любовь, но голос звучит с уверенностью, для меня, - Я сразу по вашим взглядам догадался, хоть и смолчал, весь день и вечер, но – хочу сразу тебя предупредить и рассказать важное, - она мне жизнь спасла, там, в Афгане, и я ей – по гроб жизни обязан.
Рассказывая, он вытирал украдкой, навернувшуюся было слезу: повествование было таким, что я ещё сильней загрустил и понял совестливость создавшегося положения, что ломаю их жизнь – судьбу, вот таких вот людей, хороших – героев. И, как же я мог её голову замусорить, городскими «штучками», хвастаньем? Чем я её взял – не пойму. Наверное, она во мне, что-то почуяла, или – растрогана была, их семейным, горем каким то.
Это потом я узнал, что они считали себя повинными в том, что на их глазах утонул в озере их первенец, их любимец, в малолетнем возрасте – недоглядели они его вместе, когда гуляли по молодости, любились. А голос его, всё громче и громче, мне рассказывал.
Тогда, я был отправлен командованием, с одним человеком из органов – в разведку, к духам. Ну, пробрались мы к кишлаку, стали незаметно наблюдать. И, кто-то, из их чумазой ребятни – нас обнаружил.
Окружили. Мы отстреливаться. Пробираемся в горы. Но, товарищ мой, сражён был их пулей, я – также, ранен. Взвалил его на плечи и понёс на себе. А пули свистят, опять дважды был ранен – в голову и в ногу. Мой примолк, - Что молчишь, скажи хоть слово, - толкаю я его. В ответ – ни слова. Положил на землю, сам истекаю кровью, голова кругом, ноги и рука не слушаются – правый глаз – кровью залит.
Припал к его груди – сердце молчит. Опять, взвалил на горб – не оставлять же на растерзание этим душегубам – пошёл прямо. А силы – на исходе. Всё, думаю – конец. И, уже так, медленно. Толкая его вперёд – ползу в горы. А он – ну – "тонна металла". Отдышался чуток. И – вдруг, слышу – вверху, стрёкот нашей вертушки: ищут нас. Промелькнуло в голове – не бросили.
И, такая сила у меня проступила, что я его, своего товарища, чуть ли не бегом тащу на себе. – совсем не чувствуя его веса. Пушинка – да и только. А в этот момент, сзади, опять выстрелы. Занял круговую оборону. Автомат снял с шеи – ну, стрелять, как учили на стрельбище, да и в боях последних.
Вижу: один упал, другой, - Врёшь, не возьмёшь! Достал гранату – если будут брать – взорву себя, товарища, да и, их положу немало.
И в этот момент, сверху – пошёл отсекающий огонь, снижаются. Сели на поляне, около нас. Вмиг, погрузили. И тут же – в небо. Как везли – не помню, в беспамятстве был. Но, что самое главное запомнилось, изредка выходя из забытья – как она, сверху, с автоматом - отсекала от меня вражью силу. Понравился я ей тогда – героем меня почуяла. А я – умирал. И долго ещё она меня, больного выхаживала, уже там, в части. Опять увидел её глаза, свои – родные. После увольнения, расписались мы с ней. Увёз я её к себе, под Тарусу. Вот, такая история была, и есть.
Ну, пошли бить кабана. Она нас, всячески отговаривала. Отвлекала: спиртным, то различными, семейными, только им, понятными действиями, речами. Но, ничего не помогло.
И вот, мы в сарае. Кабан, видно, почуял нехорошее, стал бегать вокруг нас, сильно визжа. Да так, аж – страшно становилось. На голове и теле, волосы дыбом становились.
Заходи сзади, - послышался голос моего визави – брату и мне. Мы, послушно исполняли все его распоряжения.
Я, сзади – схватил кабана за две лапы, брат за другие – свалили, но он, как завизжит душераздирающим воем, да так тряхнул нас о стены, что я, поневоле – осел вниз, на землю и выпустил лапы. Но, опамятовавшись, что могу бездействием чем-то навредить, вновь крепко схватил кабана за лапы.
Кинжал, уже занесён, удар был быстрым – видно, прям в сердце. И в этот момент, брат его, опять выпустил лапы – кабан снёс меня всей своей массой, задом, и ударил своего обидчика о стену, и вывалившийся из его рук, штык-нож, описав в воздухе кривую дугу – чиркнул по горлу, человека с усами, Чапая. Как потом мы узнали из следственной экспертизы, кинжал – перерезал сонную артерию, а кабан, выбежав из сарая, ещё некоторое время, хрипло визжа – истекал кровью, пока не свалился замертво у забора.
И в этот момент, я увидел, как моя возлюбленная, второй раз в жизни – пыталась спасти жизнь своего мужа. Она, как бывший фельдшер, затыкала рану, чем могла, и при этом, по-бабьи, дико выла. Но кровь била фонтаном, и уже – ничем нельзя было помочь. Смерть наступила, мгновенно. Судьба!
Такая вот, приключилась история. Я, похоронив, своего, уже ставшего хорошего знакомого, уехал дальше дослуживать, в Москву. Дальнейшая судьба моей трагической любви – мне неизвестна.
4.04.16.
…
Свидетельство о публикации №216040601392
Виктор Ефремов 28.05.2016 16:50 Заявить о нарушении