Уйти, не оглядываясь

Посвящается моей школьной подруге, Людмиле Саломатовой

                1

     Валентина прошла в купе. Пассажиров там не было, она сложила свои вещи на полку и уселась возле окошка, молча оглядывая мокнущий московский вокзал. Какой-то мужчина, видимо опаздывая, бежал прямо по лужам в самое начало поезда.

      - Спешит... - подумала она рассеянно. Мелкий дождик тонкими ручейками стекал по стеклу, беспощадно искажая все виденное.
       - Мой последний московский дождь...  Просто удивительно, до чего же я спокойна!

     Она уезжала из Москвы, как полагала, навсегда. Это было решено бесповоротно и видимо поэтому она совсем не нервничала, а наоборот, была рада тому, что наконец-то уезжает. Без сожаления она оставляла свою прежнюю московскую жизнь и все, что раньше связывало ее с этими местами: переживания и терзающие душу муки, волнения, радости и огорчения - все это уплывало теперь как этот мокрый вокзальный перрон.
 
     Состав дернулся раз, потом еще, и покатил вперед, постепенно набирая скорость и весело выстукивая колесами монотонную дробь.
     - Еду! Я еду! Боже мой! - Восхитительное чувство облегчения от того, что все уже позади, охватило ее. К горлу подкатил комок, и она беззвучно заплакала.
     - Обратной дороги не будет!

      В купе появилась довольно миловидная проводница, спросила: "Ваш билет? Так. Значит, до Читы?"
    - До Читы - ответила ей Валентина и повторила про себя: "До Читы, до Читы!!!"
Переживаемые ею эмоции при этом, видимо, были написаны у нее на лице, и девушка как-то удивленно посмотрела на нее и сказала: "Ну, счастливого пути!"

     За окном замелькали московские пригороды, дачные поселки с мокнущими на перронах дачниками с сумками и корзинками, полными огородной снеди и цветов.
"И вас я тоже оставляю!"- мстительно подумала Валентина.

    Услужливая проводница, заглянув в купе к ней, предложила: "Чаю или кофе не желаете?" Видно, в вагоне было совсем уж мало пассажиров, поэтому она и решила окружить вниманием эту немного странную пассажирку.

     - Чаю. И покрепче! - К крепко заваренному черному чаю приучила ее в первые годы замужества свекровь.

     ...Свекровь... Властная, крупная, с мужеподобной фигурой и тяжелым исподлобья взглядом, она долгое время жила в доме по соседству и довольно неуклюже пыталась отравить ей жизнь. Ссорились. Потом, когда она уже состарилась, стала немощной и в чем-то беспомощной, Валентина стала прощать ей всю ее дурь и не связывалась, а наоборот, жалела, про себя думая: "Еще неизвестно, какая я буду в ее годы!"

      Вот только то, что та скрыла от нее патологическое пьянство своего сына, она простить не могла. Конечно, можно было понять ее материнские чувства, но Валентине казалось, что свекровь обязана была предупредить невестку до свадьбы, это было бы по-честному.

     Умерла она страшно: сварилась у себя в ванной. Залезла погреться, видимо налила слишком горячую воду, дело было осенью, стало плохо с сердцем, позвать было некого, она к тому времени жила одна в доме, и все. Выбраться она не смогла, так там и осталась. Достали ее уже поздно, когда к соседям полилась горячая вода и они подняли шум. Давно это было...

    Заводя речь про свекровь, Валентина всегда напоминала сама себе: «Да бог с ней! О покойниках только хорошо можно говорить. Кто знает, может на том свете им ох как лихо от нашего негатива!"

     Прихлебывая свой чай, Валюша невольно это все вспомнила и расстроилась. Правильнее было бы навсегда забыть об этом, но в купе никого не было, поговорить и отвлечься было не с кем, а эти проклятые мысли о прошлой жизни так назойливо лезли в голову. Причудливая штука эта наша память...

     ...Первые годы замужества, муж-наследственный алкоголик, запои, маленький сын... Эти годы были настолько тяжелыми, что сейчас, восстанавливая это все в памяти, она сама себе удивлялась, как она, избалованная родителями неопытная девчонка, мирилась со всеми мерзостями, кои преподносил изо дня в день ее муж и даже пеняла своих родителей за то, что те не предупредили, что жизнь - штука мерзкая. Хотя, причем тут были ее родные? Она была единственным и любимым ребенком в семье, родители и без того ее берегли и как умели, ограждали от неприятностей. Да они и не готовили свою дочь к такому.

     Когда еще сыну было два месяца, Валентина заболела сильно и настолько, что пришлось лечь в больницу. На помощь приехала мама и все время, пока она там находилась, привозила ей кормить маленького Мишку, потому что врачи не разрешали им с ребенком находиться в стационаре вместе. Муж появился туда тоже и был изрядно пьян. Валентина с коляской гуляла в сквере больницы и, увидев его пьяную наглую рожу, не выдержала и залепила ему пощечину. Это было справедливо, эту пощечину он заслужил, это он должен был поддержать ее сейчас, он, а не мама. Вместо этого он предпочел напиться и заявился сюда ее позорить. Супруг, не раздумывая, ответил на пощечину сильным мужским ударом в лицо, уронил на землю, разбил лицо в кровь и сломал нос. А потом, когда прибежала мама и врачи, трусливо сбежал.
Да, это было с ней, было, и не получится вышвырнуть из памяти эти дни, так просто, как мы выбрасываем из квартиры мерзко и дурно пахнувший мусор...

      Поезд замедлил свой ход и остановился. Валентина набросила на плечи легкую ветровку и вышла на перрон.
 - долго стоим?
 - 15 минут.
   Здесь на улице было уже сухо и Валентина побежала купить в придорожном киоске что-нибудь почитать. В киоске был большой выбор свежих газет и всякого легкого чтива.
      Купив газет, парочку легких детективов, она снова прыгнула в вагон, поезд тронулся. В купе было по-прежнему пусто. Вале было немного неуютно и скучновато из-за отсутствия собеседников, да видимо, в это время никто никуда не ехал.

   Лениво полистав газеты, она снова стала смотреть в окно. Мелькали дома, дачи, дворики, гармоничные и не очень. Машины, цветы, деревья, собаки, прохожие... Самые разные - хорошие и не очень, молодые и старые, пресные и забавные, веселые и злые... И поди угадай, кто есть кто.  Валентина была наивна по натуре и не умела толком разбираться в людях. Ей, когда она натыкалась в жизни на мерзкий, некрасивый с ее точки зрения поступок кого-нибудь малознакомого, почему-то не хотелось сразу думать, что человек этот - дрянь. Она искала ему оправдание и точки в их отношениях не ставила. А ведь даже первый же грешок, проделанный машинально, как раз характеризует человека и следует тут же сделать выводы! Жаль только, что мудрость сия приходит в паре с возрастом.

      И она, уютно расположившись на полке вагона, размечталась: "Хорошо бы так: природа бы сама окрашивала людей в разные цвета: человек классный - нежно розовый, мерзкий - грязно-зеленый. И всем сразу ясно, какие люди в городе этом живут или кого больше: хороших или плохих. А сам человек ничего с этим сделать бы не мог: совершил плохой поступок и позеленел весь, и ничем не отмоешь, так и ходи! Вот было бы здорово! И суды не нужны."  Валентина улыбнулась и неожиданно для себя заснула, убаюканная монотонным стуком колес.

   Проснувшись на следующий день утром, она увидела, что не одна. В купе напротив нее расположилась миловидная приветливая женщина и улыбалась ей: "Доброе утро! Давайте знакомиться!" Валентина обрадовалась: теперь у нее был попутчик.

      Светлана, так звали новую знакомую, оказалась интересной собеседницей и вообще задорной и неунывающей женщиной. Теперь они подолгу беседовали. В основном говорила Светлана, а она лишь слушала, изредка вставляя немного своих реплик.  Валентине не хотелось говорить о себе, она вообще по натуре была человеком скрытным. Да и что тут вспоминать? Хотелось забыть о прошлых огорчениях. Хотя хорошее в ее жизни тоже было. Было.

     ...После того ужасного случая они с мужем не разбежались, а еще долго жили вместе. Возвращаться к родителям было стыдно, да и хотелось быть самостоятельной. Она простила мужа, он ведь не всегда был подонком и ее по-своему любил. Она вспомнила, как однажды пошла в лес на прогулку одна, а неожиданно пошел сильный дождь. Зонтика у нее с собой не было, и муж Виктор, захватив его с собой, побежал за ней в лес. Она помнила, как сейчас: он бежит к ней навстречу, радостно размахивая этим зонтом и руками. Красивый, молодой, мокрый и влюбленный... Никто потом так ее не любил. Ухаживали, целовали, но пользовались и не любили. Капризы природы человеческой...

    А поезд не останавливался, он увозил ее все дальше и дальше, беззаботно барабаня по рельсам, к другой, незнакомой ей жизни. Расстояние между ней и Москвой с ее заморочками упорно увеличивалось с каждой минутой. Светлана без конца щебетала о своем муже, о том, какой он у нее трудолюбивый, как он любит ее и детей. А уж о том, что она смертельно соскучилась и не дождется, когда, наконец, приедет и увидит их всех, вспоминала каждые пятнадцать минут.
    
      Валентина слушала и завидовала. Невольно сравнивала. "Неужели так вот бывает у кого-то? Спокойно, по-человечески, с милыми домашними радостями и безо всяких мерзостей?" Сама она давно уже не жила спокойной нормальной жизнью. Последнее время жизнь ее была непрерывным мучительным страданием.

     ...Отчаявшись, после безуспешных попыток вылечить его, в конце концов она развелась с мужем. Сын остался с ней, но почему-то материного поступка не одобрил, сильно переживал и злился на нее, за то, что она бросила его отца. А она терпела его упреки, ждала, когда он вырастет и все правильно поймет. Ей тогда казалось, это хорошо, ведь у него не будет отрицательного примера перед глазами. Но судьба посмеялась над ней дважды. Он рос совсем не таким, как ей хотелось, с каждым днем все больше и больше становясь похожим на своего родителя и внешностью, и поступками. Сказывалась проклятая наследственность.  Ей становилось просто жутко иногда, когда она замечала в нем отцовские черты.  Только нравоучения типа "Не делай так, как твой батька!" даже ей самой казались идиозными. Жизнь вновь потянулась сумрачная и страшная, от запоя к запою, с руганью, скандалами и слезами. Только теперь главным действующим лицом в ней был ее сын, а с ребенком уже не разведешься, кого родила, с тем и живи!

       Валентина старалась отвлечься, слушая Светлану, задавала ей вопросы без конца. А свои напасти так и лезли в голову, и ей было отчего-то стыдно этих своих воспоминаний. Может быть, это оттого, что прошло еще слишком мало времени, чтобы забыть. Да и можно ли вообще это все простить?  Как бы то ни было, но только обиды свои она помнила также ярко и отчетливо, будто это случилось вчера.

      ...Он бил ее ногами, в пьяном угаре ругался матом, орал... Физической боли она не чувствовала и не плакала даже. Не могла.  Слишком велика была боль душевная. Ведь это был он, ее Мишка, которому она дала жизнь, которого любила всем своим существом. Лежала на полу, закрыв руками голову, скорчившись, и молчала. Потом, когда он немного затих, поднялась и выскочила из подъезда на улицу. В отчаянии бежала, куда глаза глядят. Оказавшись на шоссе, где одна за другой шмыгали машины, хотела броситься под одну из них.

      Испугалась. Передумала. Ушла к подруге. Та успокоила, налила валерьянки, выслушала. Проговорили до утра.

- Видимо, так его злость выходит, он мстит мне за то, что я бросила его отца! - Валентина никак не могла понять, откуда у него столько ненависти к ней. В голове не укладывалось.
- Почему?  Я что, неправильно поступила с мужем и нужно было ради ребенка терпеть всю жизнь его мерзости?
- Не надо было. Ты правильно сделала. Просто у тебя вырос сын -подонок. Только и всего. А вина твоя в том, что воспитать его человеком не сумела. Вот и все. Одного своего примера мало, дорогая моя, надо уметь прививать хорошие привычки, чтобы пьяница-отец не был бы авторитетом! А ты не умеешь!
- Ничего я не умею! Ни с мужем не справилась, ни с сыном! Размазня!

    Вот так она и оказалась в этом вагоне. Видеть сына она больше не могла, дождалась, когда сошли все синяки, собрала свои вещи и ехала сейчас в этот далекий сибирский город, где жила ее школьная подруга. Ехала, оставляя позади все эти пьянки, запои и вытрезвители, больницы, разбитые машины и пропитые и проигранные в карты деньги, его друзей-подонков, свою проклятую кем-то жизнь. Оставляя позади все, что до сих пор составляло ее существование. "Пожевала меня Москва, пожевала, да и выплюнула!"

      Светлана сошла с поезда в Иркутске. Когда прощались, она как-то особенно посмотрела на Валю и сказала:
- Знаешь, у меня ощущение, будто ты пережила какое-то большое горе и жизнь тебя не радует больше. А ведь у православных даже молитва есть со словами: "Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи..."
Валентина промолчала.
- Валюш, если будет совсем уж плохо, приезжай ко мне на Байкал. Что-нибудь придумаем!
   Она долго еще стояла на перроне, провожая глазами уходящий поезд и отчего-то стесняясь своего благополучного счастья.

     А Валентина ехала в Читу. Это был ее город, город ее молодости, и она знала точно, что там и только там она сможет залечить раны, нанесенные ей жизнью. Что только там ей будет хорошо и легко сейчас...

                2

    Прошло два года. Валентина уже работала. В Читинском горном институте, на кафедре физики. Заведующей лаборатории. Нравилось. Работу помогла найти подруга. Жила на квартире, которую снимала рядом с институтом у одной старушки - учительницы. Денег хватало на скромную жизнь без излишеств.

     Город сильно изменился, но хотя и отстроился новыми кварталами, оброс вульгарными рекламными щитами, все равно остался самым любимым городом на земле. Сохранилась школа, в которую она бегала в детстве, дом, в котором она жила с родителями, речка по имени Читинка, сопки кругом...
 
      Весной на сопках зацветал багульник. Удивительный такой кустарник, красивый до невозможности. Цветы у него на ветках появляются гораздо раньше, чем листья. И стоит он, весь усыпанный мелкими нежно-розовыми цветочками.  "Смотрите, это весна пришла!" И сопки просто розовые от цветущего багула. Можно наломать одних веточек, поставить дома в воду, и он зацветет.

      Как-то давно, в Москве, Валентина купила в переходе метро у смурой такой тетки нераспустившиеся сухие веточки багульника, уж очень одиноко и невостребовано смотрелись они среди людской толчеи... Поставила дома в вазочку, да только распустились два-три бутончика и все. Не климат ему в столице. Не цветет на чужбине багульник.

     Валентина испытывала странное чувственное наслаждение, когда бродила по знакомым читинским улицам, вспоминая свое детство, все эти давно забытые милые сердцу подробности. Была в восторге от того, что сохранился даже магазин, в который она бегала за конфетами.  Один раз она увидела на улице женщину, сильно похожую на маму. Молодую. Это было так приятно почему-то.

     Она опять жила здесь и по-прежнему любила этот город. Ей была мила даже пыль на его улицах. Этот дорогой ей кусочек детства сотворил чудо: она снова стала радоваться жизни, подолгу гуляла по его паркам и вечером возвращалась домой спать умиротворенная и счастливая. А в центре, в парке Дома офицеров, прям, как и раньше, по вечерам были танцы...

     Здесь люди были такие-же, какими она помнила их в детстве, радушные, открытые, немножко наивные, сердечные, не испорченные деньгами, как в Москве. Ей было хорошо и тепло рядом с ними. И у живущих здесь людей еще сохранилась память о декабристах (ну кто помнит сейчас о декабристах в пережевывающей деньги Москве? Смешно даже!)

    Сравнение провинциальных жителей и столичных для нее всегда получалось не в пользу последних. Она считала, что в столицу стекались карьеристы со всей страны, и только благородные и глубоко порядочные люди всегда остаются там, где родились, не мотаясь по свету в поисках более сладкого куска.

   Здесь, далеко-далеко от дома, Валентина поняла, что и она тоже совсем уже не та наивная девчонка с душой нараспашку, какая была раньше. Когда долго живешь среди людей определенного склада, то невольно перенимаешь их привычки, начинаешь, незаметно для себя самой поступать и думать, как окружающие. И она теперь стала такая же прагматичная, что самой противно.

       Может быть, быть благоразумной не так уж и плохо, но... Она теперь другая, и это надолго. Валентина не огорчилась: "Я буду изменяться опять, теперь уже в лучшую сторону и не буду такой приземленной! Ведь что-то же должно остаться от меня прежней!"

      Ее теперь вообще мало что огорчало, разве вот студенты нахулиганят иногда. А они любили пошутить: то эротическую картинку вставят в компьютер, то фейерверк в лаборатории устроят. Так что работать с ними было не скучно. Даже нравилось. Все такие молодые, энергичные и напористые, прям как она сама в юности. Валентина подпитывалась их веселостью. А так жизнь шла спокойная, без злоключений.

      Звонила Светлана: "Ну что ты? Приезжай!"
     И Валентина поехала. Встречали ее позами. Это такая вкусная бурятская еда, типа больших пельменей, только готовят их на пару. И едят руками: сначала выпивают сок от мяса, а потом уже все остальное.
Вкусно ужасно, пальчики оближешь! Валентина вовсю наслаждалась едой, на ее измазанной жиром физиономии было написано такое удовольствие, что Светлана улыбнулась: "Вот такая ты мне больше нравишься!" Добавила: «Вижу блеск в глазах появился... " и объявила всем: "Завтра - на рыбалку!"

     Байкал...  Ей хотелось оградить это чудо ото всех напастей, от людей, как маленькое дитя. Он успокаивал. Когда она смотрела на его волны, ей было так хорошо и покойно, что показалось даже, будто он передал ей немного своей силы и теперь она сможет легко справиться со всеми ударами судьбы.
     Расставались сердечно. Валентина обняла свою новую подругу и шепнула: «Спасибо тебе!"
   
     Вспоминала ли она о сыне? Да она и не забывала никогда. Когда оставалась вечером одна, смотрела в телевизоре шумную и пыльную Москву, представляла, чем он сейчас занят. Огорчалась. Со временем острота обиды ушла, и она смогла уже спокойно, глядя на себя со стороны, вспоминать о том, что было. Вспоминала так, будто это случилось где-то ну очень далеко, в галактике с номером М106 созвездия Гончих псов.
 
- А ведь неплохо было бы туда забраться! Там, наверное, морду не бьют за неудавшуюся жизнь!
Чувство юмора выручало. Выручали книги, философы, музыка.
     Фридрих Ницше когда-то очень давно написал: "У бога есть свой ад: это его любовь к людям".
     "У меня тоже есть свой персональный ад: это моя любовь к сыну."- это когда становилось совсем уж невмоготу от воспоминаний.

     Прежние подруги из Москвы звонили иногда, спрашивали: "Как живешь?" Отвечала бодро: " Поменяла общество рафинированных алкашей на свое изысканное одиночество." Про сына не спрашивала, а сами они не рассказывали, значит, все по-прежнему.

      Так прошел еще один год.  Когда-то давно она вычитала у любимого ею английского писателя Джером К. Джерома, что "...женщины любят прижимать к сердцу нож, который нанес им рану." Валентина к ним себя не относила: "Я скорее всего, как страус. Закопала голову в песок и считаю, что вокруг ничего не происходит." Но сыну не звонила и не писала.

       Он нашел ее сам. На адрес ее хозяйки, учительницы, пришло от него письмо. В интернете он связался с ее одноклассниками и навел справки, Валентина же не говорила всем своим читинским знакомым, что скрывается, вот так и вышло.
    Она долго смотрела на этот листок бумаги:" Читать, не читать?" Потом развернула. Из конверта выпала фотография маленькой девочки. Михаил писал, что женился, не пьет больше и что у них родилась маленькая Леночка. Просил прощения, звал обратно.
     Осторожный внутренний голос как всегда предупреждал: "Не обольщайся, дорогая, это положительное влияние жены. Им просто нужна няня ребенку!"

     А с фотографии на нее смотрела милая детская мордашка. Это была ее внучка, родная ей душа. Ее кровинка. Ее продолжение. То, что останется тут, на земле дальше, когда ее уже не будет. Валя вдруг ясно поняла, что вот они - ее самые главные и дорогие ей люди. И как бы ей ни было здесь хорошо, все же место ее там, рядом с ними.


                3

      Холодным зимним утром на перроне читинского вокзала было довольно пустынно. Опять никто никуда не ехал. И только возле одного вагона стояла и шумела большая группа сопровождающих. Это провожали Валентину. Были тут ее прежние друзья и новые знакомые: студенты, старая учительница. Ребята сочинили ей песню и все пытались ее пропеть, аккомпанируя себе на гитаре, но у них ничего не получалось. Все дружно хохотали.  Радовались за нее. А когда поезд тронулся, они обрадованно и энергично замахали руками...

     Валентина смотрела в окно: там медленно уплывал от нее зимний читинский вокзал, снова уходил в прошлое ее любимый город. Она возвращалась домой, к своим близким, к внучке, сыну, ко всем возможным будущим огорчениям. Иначе поступить она не могла. В общем, Джером оказался прав. На то он и писатель.

апрель 2016 года


     иллюстрация из интернета