У изголовья

У изголовья встань, как тень седого
исполина и караульным будь
покуда спят глаза –

пусть,

волосы спадут, маркизой балдахина,
запеленав мой сон. Сквозь
пальцы ускользать

стремится

всё: и день, и ночь, и возраст, и даже
то, чем были они вдруг – и
их молчания

не разделяет
голос –

зато они хранят в себе всю близость.
Рук не тронь: касайся лампы,
подоконника,

буфета –

с них собирай мозаику пустоты и не
выпутывай, из спутанного
света, тень

очертания,
по

ниткам. Из длины – сложение берёт
для почвы влагу и расстояния
высушенных

слёз

стекляшкой смальты заменят бумагу.
Осколками дыхания мимоз
разбито небо

в линию

заката. Стекая в жернова дубильных
ям – оно хранит молчание
виновато,

как

Прометей, прикованный к цепям, за
пепел слова. На звенья
распадается

язык –
в

нём тишина как бездна, как основа,
для разума. Где литосферный
стык – там

чувства

переходят прям под кожу, и крылья
расписного мотылька не в
силах обуздать

приливы

дрожи от упоения пламенем. Рука –
ты видишь мою руку
на буфете, на

подоконнике, на
книжных

корешках,

на выщербленном, потускневшем
свете, который обтекал
меня.

На швах, над сердцем – чаще в эту
область, собственноручно
пришивается

другой –

как зеркало, теряя монотонность и
отражение двузначности.
Нагой – покрой

себе

рубашку по лекалам, по отпечаткам
пальцев на слюде и каждый,
кто довольствуется

малым –

преображается, в истории, вдвойне.
Втройне – отмерь и за отца,
за сына, и за того,

к кому

приставлен стул – усталого, седого
исполина, кто ночью глаз
ни разу не

---
сомкнул.