Пуля дура-7 с предисловием ко всем Пулям

                Внимание.

           Следуя рекомендации рецензента «Прозы.ру» и члена белорусского Союза писателей Тамары Залесской, сплошной текст автором разбит на легко читаемые глАвы объёмом в двадцать (примерно) страниц каждая. Пять глав, то есть сто страниц – будет одна часть.

                Вместо предисловия ко всем "Пулям".

               «Пуля дура» - это продолжение Романа 1: «Уступи дорогу бешеной собаке».
 
                Возможно, что в свете прошедших не так давно выборов в Приморье, потом - хабаровских событий, тема «илюхинского мятежа» 2002 года в Поволжье снова актуальна.
(Под впечатлениями от этих событий, случившихся тогда в Пензе, был написан «Роман 1»).
 
Правда, депутат Госдумы Виктор Илюхин в реальности проиграл Василию Кузьмичу Бочкарёву (в тексте – «губер» Фомич»). А в предлагаемом в «Романе 1» сюжете происходит свержение «губера», что был от «партии власти», радикальными национал-коммунистами «Красного Прокурора».
Как и было реально в Приморье, у нас имелись тоже тогда «помощники депутата» с «корочками» (в романе – «тонтон-макуты»).
Действовала старая агентура от давнего "заговора генералов": в «нулевые» годы на Дальнем востоке это были генерал Пуликовский и «справороссы».
А у нас - генерал Рохлин (в романе – «адмирал Рахлович» и местные «нибелунги»).
И был даже «подпольный Обком» в Москве. Заговор коснулся не только Пензы. Илюхина принимал демократ Титов - губернатор Самары:
«Как я  мог отказать главе Комитета по безопасности Госдумы?», - оправдывался он перед «другом Васей» в ответ на его горький вопрос: «Как же так?».
Стоял навытяжку перед, - это все знали, - «следующим Президентом» мордовский Глава: Меркушкин.
Избирательную кампанию «Красного Прокурора» спонсировали опутавшие Поволжье структуры «старейших акционеров» ЮКОСА Ходорковского (в тексте это - несчастный Григорий Хедеровский, глава бензиновой «Компании»).
В романе данные кукловоды - это двое «гениальных политтехнологов»: «Витя Кандагарский» (или «Витя-афганец») и Геннадий Муравьин («Гена-чекист»). В реальности – член ЦК Компартии РФ отставной генерал КГБ Кандауров и сын видного советского газовика (в честь него назван город на Ямале)  Муравленко.
Помните, как Путин рассказывал о  своём последнем диалоге с Ходорковским:
«Сам посуди, какой из тебя президент? Ты кто – отставной майор? А тут – генералы! – Ну, посмотрим…».
Против «Васи» был весь городской отел МВД. Его даже хотели арестовать – он сам среди ночи пешком пошёл к ним из здания бывшего Обкома разбираться – и убедил. Все почтовые ящики домов, где жили военные и отставники, были завалены трудом Илюхина: «Заочный трибунал над Путиным» о том, что Президент – «агент ЦРУ и враг Армии». Всё это – отличного полиграфического исполнения, в твёрдых глянцевых обложках.
Все стены и заборы и в центре, и на окраинах, и в самых глухих закоулках, и в сельских районах были исписаны нецензурщиной: «Бочкарёва – на…», аршинными печатными буквами. А ведь был апрель: светало уже рано, везде – вахтёры, милиция ездила, охрана курила на крылечках с утра, собачники… А у тех заборов по колено ещё сугробы – не подойти.  Но свидетелей не находилось. Родители даже стеснялись  гулять по городу с детьми. Газеты выходили под «шапками» ежедневного обратного отсчёта времени: «До конца правления воровской клики осталось столько-то суток…». Высмеивали «дикого Кузьму» за то, что тот обещал «разводить в области страусов и бизонов» (на самом деле индеек (так и вышло) и зубров), привозил детям кенгуру. За Бочкарёва были только ФСБ, сельская местность и друг Аяцков – глава Саратова. В тексте «Фомич» проиграл.

         Обо всём этом – Глава1 «Рёв льва», глава «Алая заря» и соседние с ней  глАвы «Романа 1».
          А у нас наутро после выборов с пунктов подсчёта голосов в подъезды, куда носили брошюры, ползли краснолицые седые «солидные люди», те самые «кураторы»: «номеклатурные» меховые фуражки и очки в золочёной оправе набекрень, галстук на плече, бесчиленные лихие «адьютанты-дуэлянты» невесть куда разбежались. А без них «нибелунги и меченосцы» теперь – ходячее убожество: слюни текут, пьяные вдупель, матерящиеся, злые, как собаки… Но «Вася» всех простил. Другое дело, что со «своими» поступил не всегда благодарно. Но это уже совсем другая история. А живописные сцены того апрельского утра с опечаленными кураторами и кукловодами вдохновили на создание многих глав. Причина проста.
   
              Идея в том, что «империя зла» - она не наверху, она в нас. Мы, однокашники и «одноклассники» вместо мечты о том, что «дальше действовать будем мы», сами легли под тех, над кем сами смеялись, - что «они» нам ещё в «детстве», в «восьмидесятые», - кстати, и обещали. Так и вышло.
Раньше мы задавались вопросом: «Что с нами происходит?», теперь же –
«Что с нами произошло?».
Некоторые от неразрешимости этого вопроса совсем обезумели: например, Андрей Макаревич – в тексте часто упоминаемый. И его можно понять. Ведь сверстники подвели. А «действовать» пришлось совсем другим людям.
              «Собаки из гнилых оврагов», где они по ночам «воют, лают», а теперь в романе вылезли посреди дня на белый свет – это проданные души многих из нас, тоскующие по своим здравствующим на земле телесным оболочкам. И тут пуля, конечно же – дура, а молодец – осиновый кол. Или - крушащая рёбра ладонь мстителя.
                Слава богу, что на них, собак из прошлого, - хороша нынешняя власть «нижних чинов в погонах» и чуднЫх «случайных людей» или нет, - всё-таки нашёлся окорот. Иначе бы мы, «одноклассники» сами друг друга поели до всякой «пенсии», не будь рядом помянута.

А то, что «нынешние» со своими «амбициями» довели до войны со своими же (пусть они и редкостные козлы, но не так же надо бы!..), так кто, кроме нас, виноват?  Ведь это мы, а не кто-то, вчера сами пели, что война – «дурная тётка, стерва она», а вовсе не вершина духовности.
Солдат ли, лётчик действует только по правилам военного искусства и не думает об ином: ему уставом не положено. Отвлечёшься - убьют. Коль надо заслониться, чтобы выполнить боевую задачу, пусть даже своим или «союзником» – солдат в бою так и сделает.
На один случай героизма, когда «ярость благородная вскипает, как волна» и «всё, что было не со мной, помню (что-то с памятью моей стало)» и герой закрывает грудью товарища – девять таких, когда он подставит другого.
Просто потому, что он в трансе и не рассуждает. Разве в войну не кидали взвода и роты на погибель, чтобы вызвать на них огонь отвлекающим манёвром: любимая тактика, кстати, Жукова! Обычный стратегический манёвр! Читайте «Батальоны просят огня» Бондарева, совсем не «демократа», а наоборот. И завтра тот же боец  ценой жизни спасёт соседа по окопу. Но запоминаются первые, стыдные, случаи: потому настоящие фронтовики и не любили вспоминать войну. Это касается всех военных: что наших, что израильских и дурных арабских, которые палят, сами не зная куда. Тема указанных военных – и тех, и других, и третьих, также есть в романе.
Представлена в тексте и Украина, и Одесса с «Русским миром» и его апологетами. Но главное - при всём уважении к «военной инициативе»: что нашей, что «ихней», ясно, что сегодня нужна, как сдержка и противовес, также «Гражданская альтернатива» данной инициативе.
Помните «Партию Ксюши», что набрала не так давно на выборах полтора процента, но всё равно больше всех других непарламентских партий вместе взятых, включая рохлинскую «Родину» и сталинистов? Кстати, и Сергей Бабурин (в романе - думский депутат-нацпатриот «имперец» Дедуров, «водимый в 93-м на стадион «Красная Пресня» на расстрел и обратно с перерывом на обед»), в тексте имеется.
А «Ксюша» и все мальчишки-девчонки, с которыми в романе произошла «весёлая»  история в счастливом советском «городе на Волге», что драматически продолжилась в «нулевые» годы в том числе и с их детьми - это и есть мы, ровесники – «одноклассники».
Ксения и тема «питерских» в тексте также есть.

В главе: «В Ленинграде-городе» они, «одноклассники», спросят друг друга на могиле застреленного на Невском в 97-м одного из соратников нынешних небожителей: «Что же с нами, сверстниками тех лет, произошло».
Почему мы позволили перетащить военные правила и хитрости: сдавать своих, заслоняться ближним, в нашу мирную жизнь: и в 90-е при Собчаке, и сегодня. И не в нашей ли юности, а вовсе не только в кознях начальства и политиканов, истоки всего.

Мы видели тогда только солнечное мирное утро нашей жизни: с песнями Макаревича и «итальянцев», плясками, музыкой из каждой розетки, весёлыми драками из-за девчонок, и питались одним лишь небесным нектаром с градусами. А на деле война уже шла. И девчонок – использовали. Мальчишки становились «барабанщиками», стукачами то есть.
 Вот каков был наш тогдашний «Мир Полудня».

Конечно, многие наши сверстники предпочитают не вспоминать то дивное время счастья и сытости. Время, когда кто-то из них вопреки прежним убеждениям и клятвам «уступил дорогу» и даже стал тем «собакам» служить, а кто-то не поддался. Но именно у него нашёлся сильный союзник.
 Не из своих, к сожалению.
 
Русская и израильская писательница Дина Рубина в интервью по поводу своего юбилея (а про военный и гражданский Израиль в тексте – много) сказала, что мечтала бы теперь написать роман о судьбах маленьких людей из провинциального российского городка.
 
Писатель противоположной идеологической ориентации «Захар Прилепин» (псевдоним) во время визита в наш город на книжную ярмарку велел отыскать в Пензе сочинителя, что «ловко и увлекательно сможет живописать жизнь своего города».

  Шеф нашего литературного журнала «Сура», бывший заведующий музыкальной редакцией пензенского радио, ныне – бард, сказал, что его журнал «занимается литературой», а «это», моё творение то есть, – не «высокая литература» вовсе, не Пушкин и не Куприн (наш земляк), нет!
Таким он не интересуется: «всякими разборками».
А только – вечным и классическим. Хотя написано «бойко» и даже «грамотно».
И Проза.ру ему – не авторитет. Вот что делать?


                ОТДЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ

                ПУЛЯ ДУРА-7


  Старый быстрый автомобиль летел по трассе среди бессарабской степи, как мустанг по техасским прериям, в сторону морского порта большого южного города, куда вскоре должен был прибыть иностранный теплоход из соседней страны – Румынии. Ещё буквально пару дней назад несколько имеющих мало общего между собой во взглядах на прошлое и на будущее путешественников плотной кучкой стояли на вершине монументальной лестницы у подножия памятнику основателю города Одессы и её порта и смотрели на пристань Морского порта.
 
         - Вот оно, окно к вратам Царьграда. Отсель грозить мы будем грекам, - гордо произнёс облегчившийся у колонны державного Воронцовского дворца "нибелунг" Васюхин словами своего кумира: политтехнолога великой Победы в Городе на Волге москвича «Гены-чекиста», верного «гвардейца кардиналов».

Тут, на юге, Васюхин по его поручению выполнял помимо всего ещё и тайную миссию. Гену очень беспокоила одна конкурирующая особа. Это была известная в «Городе на горе», на Днестре и много где ещё некая «королева гетер». Её офис в румынском портовом городе, в котором «Мадам» бросила постоянный якорь, скрывал много тайн. Там даже хранился череп: опасный компромат на «волжских победителей». Но ниточка ктемеё «огням притона» имелась. В Одессу накануне её скорого прибытия сюда, прямо из Города на Волге, нанесёт визит не только их группа, но должен явиться также земляк и хороший знакомый «Мадам» ещё по их общим школьным годам в Приднестровье. Глыба, а не человек, «Михаил Первач» этот был известен в среде сторонников великой «Империи от Моря до Моря», как автор «Поваренной книги русского патриота», запрещённой «по причине присутствия» в ней «признаков экстремизма». На которой взрастил победившего на Волге: восточном крае Новороссии , современного Стеньку Разина, став его адъютантом. И – сторонником Вождя: адмирала Каспийской флотилии, подло убитого инородцами.

Только вот слегка мешала неугомонная Ксюха, также прибывшая с их группой, причём из того же Города на Волге: от тамошней сферы общепита, вместе с надоевшим Васюхину, как шило в заду, проклятущим «чёртом – москвичом» Лёхой, для встречи на банкете в Бендерах-городе с той же Мадам Соней. Вот и теперь он, словно опять угадав его тайные мысли, подначил Васюхина глупой в его «рагульских» устах репликой:

    - Одним, - кивнул он на Васюхина, - Константинополь нужен. – Другим, поглядел Лёха в сторону Ксюхи, и завершил:
 
- Констанца.

Но пока перед ними распахнулись в морскую ширь южные ворота единого пока Русского мира. Которого кое-кому было мало.

     «Одесский порт. Лучи простёр. Дальний берег Пересыпью светится.
      Тебе и мне, и при луне, в том порту предстоит снова встретиться».

     Эта бодрая песня Утёсова, процитированная искажённо, издавна считалась негласным гимном Одессы.

И теперь тут, среди приднестровских степей, тот недавний разговор на фоне моря и портовой пристани стал предметом обмена репликами и рассуждениями.
Для двух оседлавших места в салоне «ковбоев» близился «Момент истины» и час «икс», ради которого они и прибыли из Москвы в эти благодатные края. У одного из них, того, что был за рулём – известного нам «Ягуара», имелось при себе и оружие. Второй, «Татарин», вольготно расположился на заднем сиденье, подставив лицо потокам пронизывающего салон сквозняка.
И, втягивая большим розовым носом, что торчал на фоне укрывавшей худое, с впалыми щеками, лицо, пегой щетины, предавался тем самым мысленным воспоминаниям, иногда отпуская в вольный простор реплики, суть которых его соратнику была известна и понятна.
 
- Мне очень жаль, но думаю, что нас всех впереди ждут очень тяжёлые и опасные времена, - говорил, словно бы в никуда, бородатый человек. Как бы вообще не дошло до войны.

- С твоей родной Украиной? – обернулся к нему тот, что был за рулём. – Знаешь, там самые опасные – не буйные хлопцы с Запада. Это всё агентура. Их специально пестовали на крайний случай: если «нефть кончится» и советская власть зашатается. Как и наших «нациков». Большие люди были готовы к фашизму. Помнишь, как говорили они тогда: «Ну, почему сразу, как в Германии? Были же иные варианты: Муссолини…».

- Те, кто на меня напал – это как раз был совсем не «итальянский вариант», а тот самый, с кем воевали в сороковые, - сказал «Татарин».

- Тебя-то я понимаю. Однако всегда самые опасные – это «тихушники». Сегодня они сидят в Киеве, вроде, вполне лояльные, «системные».
- Слышал. «Коллега  Васюхин» даже имена называл, «пароли-явки» после Ксюхиной опохмелки его «сывороткой правды»:

«Мы правы, всё будет – наше».

- Если не помешает безумный на всю голову днепропетровский обком комсомола. А он – помешает. И плюс к нему другие «молдавские», конкурирующие с «имперцами». Они всегда с брежневских времён борзые были. Ничего не боялись. Особенно, если «мажор» и физической силы немерено.

- Ясно, о ком это, – засмеялся водитель. - «Мажорчик», тот, что ли, что схлестнулся на армейском призывном пункте с четырьмя прапорщиками? Его «спецотдел» отмазал. И это невзирая на то, что отца посадили уже. Папа был шишка, директор, «цеховик», весь в орденах ещё с войны. Хоть по возрасту во фронтовики никак не подходил. Потом возглавлял хитрое местное якобы НИИ, через которое начальские деньги проходили. Исынок  такой: типа «Слава героям, Бендерам слава!».Был очень силён.  По Бендерам  гоголем ходил, то есть сам и не с Украины вовсе. Хотя родился в южной Бессарабии – это клочок Одесской области. Отца по партийной линии в Молдавию направили на «спецзадание». Там сынок и стал фартовым парнем. Его все Бендеры помнят – как в школьные годы «стенка на стенку» дрался:даром,что был советский богатенький сынок из директорской семьи. Анкетные данные сменил, вроде даже фамилию, ха-ха. Прозвище «Порох». Сказал как-то уже в наши дни: «И гетманом стану». Но мы его уломаем.

- Опять на военных задачу повесите? Но военные не решают задач. Они лишь выполняют приказы. А те, кто приказывает, они сейчас в Городе на Волге, готовят бросок на Москву. Вот они бы до войны не довели. При них даже не пикнул бы никто, все бы в любом зарубежье, хоть в ближнем, хоть в дальнем, на полусогнутых бы ходили. Я помню свой собственный страх и ужас там, в пещере. У «них» - такая дубина! А у нас пока лишь «продукт «поколения Пи»: рекламщиков и пиарщиков», а не начальство. Хотя разве не о жизни без начальства, самостоятельно, мы мечтали? Сбылась мечта патриотов? Ведь мы всегда были уверены, что так лучше для Родины, - проговорил бородатый пассажир.
 
- Соскучился по «небожителям»? – усмехнулся «Ягуар». – Я много наслушался за эти дни тут, на Днестре, подобных откровений. Вчера приезжал «патриотический писатель советской ориентации» Семён Пришпилин. Это псевдоним. Известен романом в полтысячи страниц про гулаговский лагерь . Там две идеи: тех, кто сидел совсем ни за что - не было, и – лихой, да удалой парень везде прорвётся к солнцу и счастью, да ещё и любовницу у начальника лагеря уведёт. Так что не всё так страшно, если ты прав и сам молодец-огурец. Так вот, тут, на Днестре, он читал питерцам лекцию как раз про начальство:

      - «Мы смеялись над нашим родным поздним советским руководством. Они казались нам странными, едва шепелявящими по бумажке какую-то хрень, с плохой дикцией, дряхлымичудаками в каких-то дурацких шапках. А издалека сегодняшнего дня с его беспомощными персонажами вдруг открылось, что это были – Римские Патриции».

- «Ага. А мы, значит, обслуживающие плебеи»? – удивилась одна не слишком, видно, проспавшаяся, представительница Департамента культуры.

     Но писатель не растерялся:

      - «Нет. Центурионы!», - сказал он.
 
  Суровый водитель, сообщив об этом забавном диалоге обернулся к пассажиру и проговорил, обращаясь к нему:

- И я - готов согласиться. Ну, в самом деле, кто есть мы и кто - они? Они – Боги, создавшие среди хаоса, что был сначала, свой индустриальный мир. И целого Мира им было мало.  И кто были в том их мире мы? Низшие чины, изгнанные вскоре со скромных должностей той их «античной» цивилизации, теперь - «бродячие артисты», что «в дороге день за днём».
«Арлекины» и «пираты».
- Акробаты и шуты, - отозвался пассажир.
- Такое вот «хреновое», как говорится в анекдоте про «русское лето», «Гражданское общество», что в конце концов норовит спрятаться за военными, - продолжил водитель. - А то общество само было «военным», где армия была лишь последним инструментом. Который стал применяться лишь по мере одряхления, а до того они и пикнуть не могли. Зачем? Нас и так все боялись – «снаружи и изнутри». Сам знаешь. И Васюхинские соратники – из тех же, недобитых, «степенных людей». И уж им многое удалось бы лучше, чем вышло у нас. Никакие «мажорчики», наши и иностранные авантюристыпри них бы не обнаглели. Но у них ничего не получится. Их беда, что на примере победителей выборов из затхлых оврагов, где журчат замусоренные ручьи, в твоём любимом Городе на Волге, мы их слишком хорошо знаем: несмотря на все организаторские и волевые способности, их  триумф воли и их силу, мощь и неутомимый напор, нежить они и упыри. И больше никто. Как и ты тоже помнишь их, ещё живых и весёлых, по истории твоей жизни и судьбы. Так что, при всех начальственныхдостоинствах и командирских способностях солидных людей – не надо! И не будет их больше. Даже московский «мэр в кепке» более приемлем, их конкурент. Но уж мы как-нибудь сами. И без тех - и без этих.
- Бедная страна, - засмеялся бородатый человек. Сколько ещё времени ей следить за вашими взаимными «спецоперациями» и «многоходовками». За удалыми приключениями старой и новой агентуры с обеих сторон? Которая почему-то ничего не может без девчонок из «Империи досуга и общепита» ожидаемой нами и лично Ксенией «Мадам Софи». Вот почему «жемчужины дивного дна» с тех ещё давних пор так и остаются главными в нашей общей «ракушке» жизни? До сих пор не знаю, какую роль вся эта «индустрия «развода» и «охмурёжа» сыграла со мной в тех давних событиях? Я ни в ком не уверен – кто кем тогда был на самом деле. И именно этого, а не страх перед «дубиной», не готов простить тем «богам» и их победившим там опять чертям-прислужникам, что выползли из сырых оврагов.

        Он на некоторое время задумался и продолжил:

- Ты знаешь, - а ведь в те годы мы в нашей общаге и были той самой «гражданской альтернативой». Там все жили сами по себе: без начальства. А апологеты «военной инициативы» гоняли нас, как волк зайца. И там, в пещере, действительно, было наглядное «Ну, погоди!». Волки гонялись, и догнали-таки бедных кроликов. Приволжский военкомат находился прямо наискосок через перекрёсток от Катькиной квартиры. Параллельно с нашими приключениями шли сборы резервистов. Кто-то готовился к грядущим боям уже тогда. Но пока эта «инициатива» воевала - с нами. А мы – с нею. Любовь - и та кипела у нас в находившимся в одном микрорайоне с «общагой»  Доме Офицеров. Он даже частично обрушился от бурных страстей. Так что мне не на что жаловаться.  Там, в «пещере», просто как бы мне «прилетела ответка»,- смеясь, говорил бородатый пассажир автомобиля с тонированными стёклами суровому водителю, что уверенно гнал свой видавший виды «мустанг» по ровной степной дороге через украинский клочок южной Бессарабии от молдавской границы обратно в Одессу.

      Назавтра в тамошний порт по морю из Румынии как раз и должна была прибыть на встречу с работниками общепита и Питерского департамента культуры «Мадам», и перед её появлением в Бендерах встреча соратников с Ярославом была необходима. Лёха с Ксенией уже отбыли к «жемчужине у моря» на другой машине, оставив опекать и развлекать разгульную компанию из Северной столицы на попечение журналистки Дарьи: ей это было психологически интересно.

- Да,она, эта самая «инициатива» воевала – с тобой. И таки почти «догнала» лично тебя в той «пещере», - ответил «Татарину» «Ягуар».

- Странное дело, но сначала именно наши гонители и создали у нас в Городе на горе эти зачатки гражданского общества. Сам знаешь: даже в первое десятилетие после Отечественной войны на бескрайних восточных просторах страны не было городов, как таковых. Когда родоначальник и родной отец тамошней индустриальной цивилизации Лев прибыл в те края, там был Первозданный Хаос, и не было ничего: «лишь свистели степные ветра, да какие-то дикие люди гнали в гору на пастьбу своих диких коров, а местные «индейцы» выращивали на огородах подсолнухи и огурцы: свою еду». И жили с тех огородов, и - с рынка. В этих безнадёжных местах Боги, а может –черти,  силами зеков и стройбатов на месте былых военных опорных пунктов: а это был обычно гарнизон на горе, пара тюрем и временных и постоянных лагерей при кирпичных заводах и песчаных - глиняных карьерах, обширный базар под горой и бескрайние слободки из частных хибар с теми самыми огородами вокруг, - создали новые «Города на холмах», и новых людей. Там-то со временем им на погибель и взросли те ростки. Это произошло уже тогда…

- …Когда вчерашние селяне, которые, получив в 60-е паспорта, рванули на заводы в сытые города… Тогда они, а также эвакуированные от немецкой оккупации переселенцы из западных областей, освобождённые зеки, и все-все счастливчики, что ещё вчера были рады фабричной пайке, «общажной» койке и тёплой фуфайке с шапкой и ботами на меху со склада, почуяли волю и вкус к гражданской жизни, - крутанув руль на вираже, усмехнулся водитель.
 
       Пассажир поддержал эти его рассуждения:

- Потом и вовсе разрешили сдельные, «аккордные» заработки – гораздо бОльшие, чем оклад: фактически, легальный «калым». И они решили, что смогут теперь не «служить начальству», а зарабатывать сами, своим ремеслом, без этого начальства. Не обязательно «на базаре спекулировать» или что-то ремонтировать со стыбренными на родном заводе деталями. Ведь если артисты могут, то почему не сможет водитель, плотник, компьютерщик? Если у каждого гастролирующего клоуна «артистический директор» - это его подчинённый, то почему у прочих директорА не могут быть «наёмными работниками», а не командовать? А тут и начальство тоже захотело стать «хозяевами», а не крепостными обкомовских «патрициев».  Надоело за оклад в сто двадцать рублей и оскорбления типа:
«А будешь «вякать» - отправишься «топтуном»: во «внешнее наблюдение» то есть, под дождём и снегом нарезать по ночам круги вокруг Большого Дома», обслуживать одряхлевших советских феодалов и «органам». Так произошло крушение основ, - засмеялся бородатый «Татарин».

 - Конечно, и производственники, спевшиеся с преследуемыми ещё вчера «цеховиками», что стали теперь их «кошельками», и «силовики», в холодном поту вспоминавшие в постелях любовниц о судьбе Берии, страшно боялись. А потому вели свои конспиративные игры, в жернова которых попал и ты. Была задействована бесчисленная старая и новая агентура различных конкурирующих друг с другом ведомств и директоров с их службами охраны и «Первыми», режимными, отделами. Артисты всех мастей, и, конечно, бескрайняя Империя Треста ресторанов и кафе, по части «наводки», «разводки» и вербовки переплюнувшая любой «гулаг». Официанты, музыканты, метрдотели, дежурные на этажах гостиниц – все были под «подпиской о сотрудничестве». Психологи и врачи спортивных команд. Самый известный пример: Кашпировский, он в качестве врача-психолога сопровождал на спортивных сборах команду Советской Украины по тяжёлой атлетике. Это потом пошли всякие самозванные «чумаки»: их даже использовать в оперативной работе брезговали. Половина киношников. А девчонки! Куда ж без них? – рассказал водитель известное ему не понаслышке.

- Я ведь даже про роль Томы до сих пор толком не уверен. Не была ли и она как-то использована? Вольно или невольно, осознанно – или «втёмную», сама того не ведая. Всё изгадили – и вот именно это я не могу простить им. Неужели нельзя было хотя бы явных детей не трогать! Хотя бы девчонок ни в чём не повинных в самом деле? Что у них – своих «девушек надоверии» профессиональных не хватало? Молодых «дембелей», жаждавших поперёд всех получить комнату в общежитии? «Панов-спортсменов» этих, с  московским олимпийским прошлым: «Солнце в небесах горделиво горит, словно медаль»? «Стародубов» всяких? Ты уж разберись там с ними!
- Ярослав разберётся. Но перед грядущими приднестровско-одесскими приключениями я хочу рассказать тебе одну историю. Она касается и тебя. И, боюсь, тебе ещё предстоит на этих берегах неожиданная встреча. «Иногда «они» возвращаются, заинтриговал своего пассажира человек за рулём.

       И продолжил:

-Сейчас появилось такое выражение: «политический гурман». Мол, действия наших и ненаших властей – это захватывающая зрителей, посвящённых в некие тайны больших людей, «шахматная многоходовка», недоступная пониманию «простонародья». И только в Одессе «за это» знают таки всё.

 Место встречи с Ярославом, которое изменить нельзя, была назначена у обоих на сегодня в пивном ресторане «Гамбринус». О чём суровый водитель договорился со Смирновым вчера у него на Молдаванке перед тем, как отправиться за бородатым соратником на берег Днестра.

Теперь же он, вертя руль, со смехом живописал произошедшую накануне в «Воронцовском губернаторском Имперском Дворце» во время вчерашнего «Шахматного турнира Новороссии» забавную дискуссию. Дискуссию двух гигантов мысли и апологетов русской Державы. Имперская общественность «русского юга», разинув рты, взирала на великую телезвезду и первого Знатока, уроженца «жемчужины у моря»: бородатого, в жилетке со многими отсеками, набитыми всякой смешной ерундой, умника и артиста старину Кацнельсона. И лишь один, похожий на него, только ещё более толстый и чернявый, потный увалень с седеющей клочковатой бородой лопатой и пузом-мешком, молча пыхтел в углу. С бывшим одесситом, а теперь – московским гостем «российского Марселя» и ветераном «Клуба Знатоков» он встретится наедине через пару часов на конспиративной квартире в дебрях ведущего к пляжу «Отрада» Спуска Адмирала Азарова под присмотром специально обученных людей. Которые искренне полагали, что нынешний собеседник помощника столичного депутата от Санкт-Петербурга «Ягуар» прибыл из Москвы инспектировать лично их. И встретились оба «гроссмейстера» тоже за шахматной доской. Спор их о том, как превратить священную южную Новороссию от Измаила до Сталинграда, с Одессой и с Новороссийском, в будущие имперские «нью-васюки» едва не дошёл до кровопролитья.

- Ваш «Лужок» хренов со своим «ползучим Крымским планом» только всё портит, - грозно размахивая массивной оранжевой «турой» в поисках, куда бы её втрундырить в миттельшпиле, гудел себе под нос соперник «знатока». Так пятьдесят лет дело мурыжить можно. А следует действовать - нестандартно, но жёстко и смело. Надо готовить политическое блюдо по законам высокой кулинарии.

 - Конечно, полуостров – вкусный кусок, кто спорит. Но надо же - к месту! Со смыслом. А не так, как вы хотите! Ваша «нестандартная высокая кулинария» -это взять кусок торта, пусть даже «Киевского», и - водрузить его.., - задумчиво и добродушно бормотал в расчёсанную сивую бороду  корифей.

 - Вам испанский шах, реб Кацнельсон! – заржал и задрожал всем своим пузом гость великого всезнайки, грохнув ладьёй посреди доски так, что подпрыгнули и сместились все лёгкие фигуры.
        - Заткнись! – разозлился, наконец, тот.
        - Гы! – обрадовался его реакции гость. Но корифей, совладав с собой, продолжил, как ни в чём ни бывало:
 - … И поместить этот кусок торта посреди сковородки с жареной картошкой:  «Торт наш!». При этом пояснив, что, мол, он «вкусный же»!  Вот только на это и способны ваши «кремлёвские повара»! Ха.
- Пошёл ты со своими КВН-овскими репризами, - вскипел на «Артиста»: это был первоначальный оперативный псевдоним «Знатока», потный толстяк. На что тот резонно возразил:
            - Я служу не в КВН. А в «Что-Где-Когда». Но это шутка. А если всерьёз, то ещё вчера «нашей» была фактически вся «украинская сковорода» этой картошки с салом. Да, там кое-что с краю пригорело немного. Попалась пара «зеленушек»: выкинуть надо. Но в целом украинская сковорода была вся – наша. Все денежные потоки валютного безнала из «оффшоров», товары, контрабанда, люди туда-сюда. Всё шло через эти пространства. А выляпнули в готовую картошку с салом свой тортик, испортили и то, и это – «потому, что вкусный»! И это называется – «государственный» уровень мышления! Это уровень «Вовочки из детсада». Да и «вкусный» тот кусок только для малых детей и юных блондинок без мозгов: брюнетки предпочитают шашлык. И урюк. О пользе уж не говорю. А на кон поставили всю тщательно разработанную не вами шахматную партию.

     Лицо его побагровело.

- У вас.., - начал закипать одесско-московский «корифей». - У васс вашими «новороссийскими нью-васюками» - вообще в головах  только два приёма.Первый: «Гроссмейстер знал совершенно точно только одно - что дебют пешкой «е2 - е4» ему ничем не грозит», - процитировал он классику. – И второй приём: «Лошадью ходи!». Ну, и козырный «ход конём»: доской по башке. Мол, «Стол – наш!». Конечно, от таких «новичков» будут шарахаться, как от «ясной холеры», во всех «лучших домах ЛондОна»: вдруг короля отравите, - со злостью поглядел он на притулившегося в углу комнаты товарища. Одного из тех, кто проводил «инспекцию по Ближнему Зарубежью» и здесь сейчас внимательно наблюдал за партией. Но сам играть не садился. «Цэ не наш!».
- В Лондоне – королева, - поправил «инспектор».
        - Грамотеи хреновы, - пробурчал корифей, на что гость Одессы  обрадованно взвился, кинувшись на защиту «питерца»:
        - Ну, ты не наглей, не наглей. Клоун… Недолго вашему «Лужку» осталось… Так что собирайся-ка уже в землю предков к  родственнику.
        - Я-то соберусь. А ты что без меня тут делать будешь? – съязвил кумир почитателей «знатоков».
        - По-своему, наш знаменитый знаток и шахматист прав, - прокомментировал собственные воспоминания водитель. Что «молдавским гетьманам», что волжским «нибелунгам» с их «нашим-ненашим» куском пичего не светит: всё это слишком топорно. По сравнению с ними днепровское «Белое братство» с их фурией – просто виртуозы стратегии.

 Теперь, не отрываясь от руля на всём пути от берегов Днестра, «Ягуар» весело рассказывал бородатому «Татарину» про это увиденное им на «конспиративной квартире» на Спуске Азарова чудное зрелище. Пояснил и последнюю фразу прибывшего издалека «нибелунга» про некоего «родственника» шахматного корифея – уроженца города у моря. Когда-то, добрые полвека назад, в городе Бендеры на Днестре случилось следующее.  Некий, приехавший туда из Одессы к папе с мамой по случаю рождения у них младшего его брата, ласково прозванного ими «Перчиком», молодой, и, кстати, женатый и даже имевший в Одессе сына – юного шахматиста, снабженец со звучной, но нередкой в этих краях фамилией Канцельсон, в дебрях ресторана родного города попал, как кур в ощип, в любовные сети опытной местной чаровницы: известной в округе мастерицы парикмахерского ремесла Риммы Асмоловой, бездетной разведёнки. По причине старых грехов её бурной молодости глупые врачи уверили бедняжку в невозможности для неё иметь детей никогда. Но для лихого повесы не было невозможного, и доктора были посрамлены: у счастливой пары родилась дочурка Соня. Забыв про семью, жену и сына, тот предался новому чувству, оставшись на берегу Днестра. Благо, родители-геологи пропадали в экспедициях в нефтяных северных краях, куда увезли и Перчика, и родная квартира оставалась в полном распоряжении молодых. Но… Сердце красавицы – склонно к измене. Римма нашла более перспективного кавалера из империи Треста ресторанов и кафе. А неудачливый «донжуан» с разбитым сердцем уехал в Землю Обетованную, осев в религиозном городе Цфат, где жители были настолько уверены, что долгожданный Мессия начнёт своё возвращение именно с их города, что местные женщины каждое утро пекли лепёшки для проголодавшегося в пути «Царя Израилева». Его вернувшийся из Сибири младший брат «Перчик» тоже прославился впоследствии делами, мало приемлемыми для Советской власти. Ну и как, скажите на милость, с такой анкетой и родословной юному одесскому перворазряднику по шахматам среди юниоров было делать свою дальнейшую жизнь и карьеру? Какой такой может быть для него физмат? Но он поступил, согласившись сначала на «сотрудничество», а затем – и на «легенду с неудачным обрезанием» и «обетом безбрачия», став известным всему никуда пока не девшимся Союзному пространству «Артистом». Но до карьеры сводной его сестры Сони из молдавского городка было ему далеко. Зато у него появился нежданный приятель Моня-парикмахер из того же города Бендеры, что учился когда-то с Соней в одной школе. Чем этот «поц» был озабочен – без смеха не расскажешь. Уж во всяком случае, не коммунистической революцией на постсоветском пространстве. Но это почти что другая история. Хотя и не совсем другая. Вот о чём рассказал по пути из Приднестровья в Одессу суровый водитель своему бородатому спутнику.
- Отчего же сегодня на коне эти клоуны и прочая агентура «кураторов»? – задал риторический вопрос сам себе тот. – Почему из наших весёлых приключений с нашими девчонками те «повара» сумели скулинарить всю эту свою гадскую «консумацию»? Если гражданская альтернатива этим деятелям была готова уже тогда безо всяких «кулинаров»!

        Водитель обернулся к нему:

  - До «гражданской альтернативы» ещё надо дорасти, - сказал он. - Ведь это только домашние мальчики из благополучных семей,насмотревшиеся в детстве мерзостей «буржуазного счастья» своих пап и мам, испытывают ко всему этому отвращение, это понятно. Потому они не патриоты своей среды с её лицемерным и паразитическим укладом. «Уж мы-то никогда не будем такими», – говорят они себе. «Кто не был в юности нигилистом – то подлец». Но кто остался таковым в старшие свои годы – «тот глупец». К тому же и юноша, «реальныйпацан» - он как раз не против формы, парадов, приказов.Не против того, чтобы слушать командира, тренера, «сенсея», лидера, вождя, чтобы потом самому стать командиром. А уж повзрослев, он и вовсе, «как нормальный человек», хочет находить во всём хорошее, жить мирно и смирно. И не «шакалить на рынке», ежедневно с приключениями и боями добывая своего «мамонта», а служить в большом коллективе, «сидеть за столом», ходить в «хорошем костюме», а не в боевой кожаной куртке. Получать жалованье и делать карьеру. А потом этим публично гордиться, а над «лузерами» с «базара-вокзала» - насмехаться. Лучше всего делать это – за счёт госзаказа от военных промышленников. Это и есть «военная инициатива» нормального обывателя. Советская жизнь этому, вроде бы, вполне соответствовала. И она вовсе не была плохой.
 Конечно, жить, как живёт нормальный мелкобуржуазный обыватель, там было нельзя – этот стиль был доступен только начальникам. Туда все и стремились – если не стать таким начальником, то просто «ходить на работу», служить их: начальников, семьям. Бунтарство остаётся в пошлом: мальчик вовсе не мечтает подольше пожить подростком – это извращение. А хочет скорее стать взрослым, то есть солидным, приобрести «статус» - это норма. Служить! А не бренчать на гитаре, как какой-нибудь Макаревич: «Мне форму новую дадут, научат бить из автомата, а как по городу пройду – умрут от зависти ребята», - как издевался он над всем этим.

- Да, - продолжил вместо него бородатый человек. Мы обсудили данную тему с Ксенией Анатольевной в Ленинграде-городе. У семи углов. И я с ней согласен.Поколение рок-н-ролла – это пара пацанов в каждом дворе, десяток на школу. Их было не так много. Другое дело, что все девчонки были их, а даже не курсантов – в этом и корни сегодняшней неприязни к ним ровесников и «одноклассников в сети». Да и теперь их женщины куда во всех отношениях интереснее. И самих их не берут ни годы, ни водка. И вкус жизни знают, и удовльствие они умеют получать от любой ерунды и в любых условиях, а болезни - как-то нет. А возжелавший служить «сынкам-зятькам» умный «удачник» лишь в сильно взрослой жизни поймёт, что тем сынкам и зятькам он на хрен не нужен: зачем им конкуренция у кормушки и лишний рот. А во-вторых, сожрать кого-то, тем более залётного чужака или слабака, куда вкуснее и легче, чем «создавать Первый, Советский, Интернет». А «еврей-нееврей»- дело десятое, это лишь предлог для сжирания. Обозвать так можно любого – поди докажи обратное.История с несчастным «индейцем-газетчиком», схрямканным без соли и перца на победном банкете в ночь после выборов в Городе на горе «триумфаторами-нибелунгами» забавы ради, о чём рассказал в Дашиной газете Натулькин сын Денис – тому подтверждение. Тот тоже думал, что «настоящему индейцу завсегда везде ништяк». Да в суп попал.
За этой содержательной беседой они не заметили, как, оставив позади вольную украинскую степь, вкатили на Тираспольское шоссе. И, миновав промелькнувшие слева по курсу сначала Слободку, а потом – Молдаванку, снова оказались в центре Одессы. Водитель притормозил у старого Городского парка, оставшись с машине. А его пассажир отправился в дальнейший недолгий путь самостоятельно.

Лёха в рубашке-поло цвета морской волны сидел под навесом уличного кафешантана в тени разросшейся липы и обозревал перспективу Дерибасовской улицы бесстрастно и зорко. Он поджидал «Татарина» уже давно, выпил два бокала апельсинового сока и съел сэндвич. Лужёный его желудок не знал никаких изжог.

А потому, завидев издали визитёра, шагавшего от Садовой улицы со стороны почтамта, Лёха бодро вскочил навстречу соратнику – и вот они уже стояли у стойки бара, где их встречал знакомый уже обоим рыжий Артур.

Было видно, что активным общением в эти дни с их неутомимой боевой подругой из приволжского городка даже его южный темперамент был неожиданно для него утомлён и изумлён.

Сама Ксюха сейчас отсутствовала – в эти пару дней у неё были дела поважнее: уже назавтра намечалось прибытие её «начальницы»: великой и ужасной повелительницы общепита и эскорта «Мадам». Для сопровождения которой на слёт представителей подведомственных ей «точек» в родной Сонин городок Ксюха и прибыла сюда. Она и Лёха представляли город на Волге, где прошли лучшие деньки Сониной юности. А сегодня бушевали страсти, сердце которых находилось в кафе-баре «Ракушка», где былые традиции блюлись и по сей день неукоснительно. Так что обеим жрицам страстей было о чём между собой поговорить. Однако, в отсутствие Ксении в пивном ресторане что-то явно пошло на самотёк.

Утомлённый Артурчик проглядел очевидное нарушение порядка, да и Лёха дал маху. Не успел скрипач, доигравший виртуозную «фугу» с последним взвизгом струны опустить смычок, как предсказание сурового водителя «мустанга», что доставил сюда гостя, о неожиданной встрече, стало неумолимо сбываться наяву. Его давешний бородатый собеседник даже отступил в тень, потому что на входе в пивной зал неожиданно материализовалась буйная кучка незваных гостей. И возглавлял её явный чужак – любящие пофорсить одесситы так не выглядят.

Потный расхристанный толстяк в выбившейся из безразмерных штанов рубахе, с безумным взглядом выпученных чёрных глаз и некогда чёрной, а теперь наполовину седой бородой ввалился в дымное пространство «Гамбринуса» в компании известных обоим гостям по «шахматному» скверу «козаков», которые сразу устроили маленький «кипеш».

Возглавлял ту буйную кучку всё тот же знакомый обоим гостям заведения неутомимый и вездесущий «козак»  Сидоров с погонами на этот раз почему-то уже атамана и в папахе. Несмотря на такое «повышение» в звании, он, тем не менее, явно лебезил передсамозванным«начальником». Который изображал, будто явился сюда с «инспекцией»: недовольно отхлебнув предложенного пива, брезгливо отставил кружку, заявив: «Не пью – диабет. Однако кислит. Надо бы к вам «Потребнадзор» подослать».
Толстяк косо поглядел на исполнявшего роль «Сашки-музыканта» «скрыпаля» с дрожащим смычком, желчно произнеся под нос:

 - Куда ушли евреи, в какие города. Скажите же скорее, как нам попасть туда.

    Сидоров юмор оценил, подобострастно заржав: неясного возраста русоволосый «хлопчик с хутора» никак не походил на героя известного рассказа. Он снова издал смычком по скрипке истошный взвизг, но «инспектор», скривившись, прервал его исполнение суровым приказом:

         - Сыграй «Одесский порт»!

 Он знал, что вышестоящие «степенные люди» разных исполнителей терпеть не могли. Ведь от данных музыкантов всё зло. Именно эти волосатики с гитарами всё и устроили когда-то. Альтернатива!  Из «новой музыки» начальники признавали максимум Утёсова:
«Но метро, сверкнув перилами дубовыми…».

А «песня про порт» и вовсе считалась местным гимном.
 
- Я вас умоляю, - упёрся скрипач. – Наша дурная мэрия таки запретила  несогласованное исполнение любых текстов вне репертуара, что вы от меня хочете! Заладили, как те попугаи:
«А то повадились заказывать, мол, «Владимирский централ»! Шо это за «Владимир»? У нас в Одессе свой «Централ» есть!». И что за дела! Я знаю?
 
       - Играй, говорю! – побагровел пузан.
 
А бородатый спутник Лёхи, уже увидевший в углу за пальмой сидевшего под декоративным корабельным спасательным кругом в тени нависшей сверху болотного цвета рыболовной сети, словно Штирлиц в берлинском кафе «Элефант», Ярослава Смирнова, понял, что их встреча именно тут теперь нежелательна.
 
        - Тебе этот жирный знаком? – догадавшись, удивился Лёха и поглядел в сторону потного толстяка.
 - Имел счастье видеть, - усмехнулся тот и добавил:
- Правда, это было очень давно. Я тогда по-другому выглядел.
Но, как только рыжий Артур «представил» человеку у пальмы «казанца»,  последний поглядел на рыжего и попросил:
       - Организуй нам отдельный кабинет.
 А затем усмехнулся, отвечая Лёхе на его вопрос про толстяка:
        -А вот Ксения его должна знать. Хотя она и видела его совсем на других берегах, нежели я.
    В тиши «отдельного кабинета» за блюдом маслин, отхлёбывая терпкий напиток, который ими надлежало закусывать, он со смехом поинтересовался у Ярослава:
        - Почему не финики? Если уж намечается бенефис нашей «Мадам»? Я слышал, что именно их она использовала для известных утех. Мало того – видел! И неужели без трудов таких, как она, агентурные сети уже ни на что не годились. К чему докатились! И этого я когда-то боялся? Мы на всём протяжении нашего пути из Питера, и тут, у Днестра, много рассуждали о тех, «из оврагов». Обслуге «кураторов», что поедали людей. И об артистическом сопровождении процесса продажи человеческих душ.
        - Те, о которых ты говоришь, хорошо известны, - говорил Ярослав. – С них брали «подписку о сотрудничестве». Но дело заключалось в том, что старые агенты кураторов были людьми малограмотными, спившимися и робкими, мало что смыслили, говорить красиво не умели и лично «работать с клиентом» не могли. Потому-то и требовались им для дела охмурежа, как воздух легким, грамотные помощники, «воспитанные» и «культурные». Такие: из числа самодеятельных талантов — любители–артисты, музыканты, сочинители, даже изобретатели и туристы–спортсмены, ловкие на язык, песни и танцы, спокойные в дружбе с рюмкой, не маньяки и не психи, всегда имелись в городской среде. Вот их-то души и скупались.

     Работая такими помощниками, агенты того, более раннего призыва, становились теперь не холуями при шефах, а сами как бы кураторами, заставляя своих подопечных тоже давать подписку. Только другую, попроще: «О неразглашении». Подобные «артисты» при начальниках, причём не только из госбезопасности и МВД, а и у разных штатских тоже, были всегда: не самим же им, язвенникам и зашитым алкоголикам, водить по кабакам, скажем, ГАИшников, с которыми требовалось дружить. Снабженцев там, других нужных людей.

— Исполнять перед ними «танец с жезлом»! — засмеялся собеседник Смирнова. — Как же, помню! И как я не понял тогда… И, задумавшись на миг, добавил:
— Неужели Натулька в те годы этим занималась!
— А, может быть, и твоя пассия тоже? — насмешливо поглядел на него Смирнов.
— Что ты! Томочка была невиннейшим из созданий, — возмутился его собеседник и приятель.
— Молчу, молчу…, — Смирнов опять усмехнулся.
— У нас с ней была только одна по-настоящему эротическая сцена. Там, в «пещере», на речной спасательной станции, где я прятался перед моим бегством из города на волжские острова. Я уже почти овладел ею, и помню, как это было: прямо попрание невинности. Да и то не довел до конца: ворвались, как мне в ужасе показалось, «эти», враги, — разъяснил бородатый собеседник Смирнова.
— Тонтон-макуты.
— Ага! «Выследили»! — это единственное, что я подумал тогда, не успев надеть штанов. Так напугали, что я их даже почти замочил, едва не поразив самопроизвольным выбросом «сгустка жизни», прямо в хари. Но, к счастью, гостем оказался всего лишь прибившийся на станцию к водным спасателям цыганенок. Зато «они» словно чуяли. В отместку поразили спустя двадцать лет Юрчика, послав ему сгусток смерти из свинца. Только вот, пуля, действительно, — дура.
- Они ещё дурее.
  - Но Натулька какова! — не унимался собеседник Смирнова.
  - Эта тема должна заинтересовать Дашу, нашу скандальную журналистку московской газеты, которая  приехала с вами в ближнее зарубежье. Им, думаю, было о чем поговорить с Натали в Питере. С ней Дашу познакомил ещё в Москве ваш Ленчик, ведь он теперь — тоже журналист.
   - Я знаю.
   -Натулька просила его помочь в личных делах, о которых тебе также известно, - промолвил тот и добавил:
      - Ведь их с Чубаровым сын работает в местном отделении Дашиной газеты. А как раз в Городе на Горе прежние порядки всё так же цветут махровым цветом. Без «бригад» мадам Сони – никуда. Тема консумации — что может быть для Даши интересней! Всегда соперничавшие за влияние в Городе на горе две банды: охранка Гены и Вити, и — «вагон-ресторан» Мадам, слились, наконец, в едином экстазе для дальнейшей совместной борьбы. Дело ныне осевшей в румынском портовом городе Констанце маркитанки-гетеры в серебристых русалочьих нарядах живет и побеждает, и я по прибытии в Город внедрюсь в него непременно.

— Ты уж внедрись!

— Внедрюсь. И тогда наш «гвардеец кардиналов» в шляпе и примерный семьянин Муравьин споет последнююД’Артаньяновскую, - помнишь: про Констанцию, его любовь, — арию. Он споёт её, сбегая от любимой семьи и из опасной страны вослед за былой соперницей туда же, куда в своё время убыла на постоянное место жительства и она. Помнишь ту арию?

       «В Констанцу», ё! В Констанцу-ё, в Констанцу-ё!»…

 Только в Румынии он и сможет сховаться. И - попытаться уничтожить один «артефакт».Впрочем, я достану «Гену» и там. По нашим сведениям, именно в Констанце, в офисе фирмы Мадам Сони, «имиджмейкер» триумфатора выборов на Волге Жора Верховенцев прячет в сейфесвою боевую добычу и «ритуальный трофей», который он долгие годы использовал, как пепельницу:мёртвую голову с дырой в темени. Это череп убитого в вашем «колхозе» «на свеклЕ», в те давние времена , лично бедовым Жориком соседа Зайцева по комнате в общаге. Помнишь - несчастного Елькова.Компромат на всех них, важную улику. И мы её добудем — что может быть лучше плохой погоды и хорошего скалолаза из вьетнамских джунглей! Пусть оправдывается тогда. А виноват будет во всем он — Гена. Там он и допоёт свою песню.

— Хорошая ария. Но пока мы даже не в России. И не осуждай Натульку.
— Это я осуждаю или ты? — возразил Смирнов. — И развил мысль.
— В наши дни такие занятия девушек, как консумация, служат не только для ублажения гаишников. «Эти», победители, готовы растащить в свои дочерние фирмы весь Стабилизационный фонд. Дни и ночи толпы командировочных товарищей с полномочиями бороздят города и «почтовые ящики». Всё случается в ходе культурной программы, которой их необходимо всюду занять. Как то: «Показать ночной город». «Прогулка по злачным местам»!.. Помнишь, как все делается: «на коленках посидеть, на столе потанцевать, в лысину поцеловать — контракт подписан»! Какие там фомичевские «мясо–молоко», строительство дорог и глупые диагностические центры для больниц! Кого надо — и так вылечат. Главное — «оборонка», и чем затратнее — тем лучше. Знаешь, как поется про это в Городе на горе: «Заказы, откаты, шальные кредиты: мы ж патриоты, а не бандиты». Бандит, мол, был Фомич.
— Дорвались. А девчонки? Ну, принесут они с тех оргий апельсинчиков для детей, пару пива глупому мужу и блок дорогих сигарет «Парламент» для себя: разве можно их за это осуждать! Да, их используют тупыепапики-кураторы — а где тем ещё искать «грамотных и культурных» агентов на доверии, девчонку же долго ли соблазнить? Ведь «хорошие девочки» воспитаны со школы в духе «патриотизма» тоже, а тут — люди как бы в погонах. Как не поверить! Их методы вербовки девчонок все те же, они вечны: лесть, штампы, взятые из рекламных слоганов и книг для юношей вроде «Маугли».

— «Знаешь, почему я тебя выбрал — ты настоящая!», «Мы с тобой одной крови», «Как я тебя понимаю» и, в завершение: «Давай мстить вместе» — всем этим «козлам», «врагам», «предателям», бросающим жен и Родину, которым «так и надо». И неважно, что «разводить» для нужд и выгодпапиков друзей детства, к примеру, — ничуть не лучше, чем «бросить жену» — рассказал про ситуацию в Городе Смирнов.
— Согласись и с тем, что нельзя обвинять женщину в том, что она поступает не по-мужски, — пожал плечами бородатый. — Мы-то бойцы, и — сами разберемся… Другое дело, если так поступает не женщина, а кто-то из нас. Продаёт душу, становясь провокатором, наводчиком, стукачом.
— Вот тогда покраю глухого сырого оврага, а потом вниз по круче, в заросли, к замусоренным ручьям, которые текут где-то во тьме, под Тропой здоровья, что вьётся лентой по крутым террасам Ботанического сада, — где и происходила обычно «вербовка», — и побежит, воя, лая, очередная бешенная собака. А в обратную сторону, сквозь аллеи прозрачным зомби побредет навстречу призрачному своему успеху и достатку новый манкурт: то состоялся очередной акт продажи души, без которой тоже можно жить.

— Дорогая цена.

Вой и лай стаи безысходен в осознаньи потери: словно собаки те — проданные души стукачей, что хотят снова слиться с былыми хозяевами, еще вчера — тихими инженерами, художниками, спортсменами, которые, получив «навар» от продажи, бродят где-то по земле живыми призраками, но нет им покоя, ведь что за жизнь без души? Одна тоска, злость, да скука. Проклятьем заклейменные, которые уже не встанут.Вот кто они.

— Восстали ведь? С алой зарей.
— На Жорин кладбищенский призыв: «Приди, приди!»? На то будет им осиновый кол — и они знают это, — доложил Смирнов.
— И все-таки я до сих пор им удивляюсь, — вздохнул бородатый. — Ведь знали же, что «западло» это делать, так зачем соглашались?
— Да. Как известно было и другое: кто отказывался – тем ничего не было, от таких отставали навсегда, так как стажер-«вербовщик» более всего боялся, что про его позор узнают свои же, конкуренты-карьеристы в отделе: заклюют, засмеют и тогда — крест на продвижении по службе: у нас ведь в «конторе» все к коллегам были очень «добры». Это общеизвестно. «Заклятые друзья» в погонах — уж я-то знаю, — сказал Смирнов. Поэтому такой позор, как «провал» в вербовке, старались только забыть и скрыть.

Бородатый приятель его рассмеялся:

— Бедный Пиндзюлькин…Пиньдяйкин! Тогда, в восемьдесят четвертом, он добился уже феноменального успеха, почти разоблачил «заговор», который сам же и организовал. И вдруг какой-то отмороженный урод, дерзкий мальчишка из НИИ, спутал его людям все карты. А профессор Левин жив–здоров и сейчас и наглеет все сильнее!
—Но Гену-то можно понять! Служба охраны от времен опричнины до Коржакова всегда мечтала править сама, лишь царь умрет, это — нормально. И завхоз, барский «управляющий имением», тоже хотел — что тут странного? Имеют право. И сынки-зятьки бывших обкомовцев, и «цеховики» вроде Моти, только выжившие, мечтали стать, - и стали, - новыми барами. Просто «силовики» из охраны всех перебороли. А почему, знаешь?

- Знаю, - ответил собеседник Смирнова. – В Питере мы много говорили на  эту тему с Ксенией Анатольевной. И пришли к одному общему выводу насчёт того, почему у поколения рок-н-ролла не вышел их «Дом восходящего Солнца». Что поделаешь, если «гражданские», наши же сверстники, вместо своей гражданской альтернативы военным инициативам опричников и «нибелунгов» сами с радостью легли под апологетов той самой «военной инициативы». И не только под них, но и под«сынков и зятьков» и их прислужников! И детей своих тридцатилетних научили. Тут уж ничего не поделаешь. И никто не виноват. В том числе и они сами. Гражданские интеллигентные хлюпики сами знают только один способ не уступить дорогу бешеным собакам из бывшей агентуры, души которой вылезли из оврагов в тоске по своим ещё как бы «живым» телесным оболочкам. Этот метод противостояния «безумным псам»: Транстристрии ли, или – Поволжья, – завести собственных, бойцовых, без мозгов. «Апологетов разных инициатив». Здесь, на юге: не только на Украине, но и на Кубани, и в Ставрополье это – «нацики». А на севере – силовики. Они хитро служат и «гражданскому обществу», и – опричникам. А на Волге такие «псы» – вечно живые «вчерашние», статуями  Командора шагнувшие со своих «пьедесталов Героев» на широкий проспект навстречу Алой заре. Иногда они возвращаются… Кто ж его победит – он же памятник!
 
- И чего это твой «Пиндюлькин» бедный? Еще вчера они, «кураторы», кем были? Слышал ведь: «Подались в сутенеры и банщики. Кто был нужен всем — стал ничей. Отставные козЫ барабанщики, предводители стукачей».Это — о них, - проговорил стреляный нелегал Смирнов.
- А теперь они получили то, чего не смог добиться и Берия?
- Во многих регионах – да. Где-то они пока служат «лужковцам». Где-то национал-коммунистам. А у вас в Городе на Горе и сами взяли верх. И планируют теперь поход под Вечевой колокол на Москву.

— И вы, благородные разведчики, смогли допустить, что к власти пришла какая-то охранка? — с горькой усмешкой спросил бородатый человек.

— Никогда! – опрокинул в себя стопку стреляный нелегал.

               И закусил маслиной, не поглядев на собеседника.

— Верю слову офицера, — усмехнулся тот.

— Причем «предводители»-то их «Красной Зари на Волге» жируют, не просыхая, со дня своей победы на выборах, а сами «стукачи» и вправду не получили ничего. Как не получали никогда: ни должностей, ни денег особых. Разводить друзей и коллег на их будущее «кидалово» — вот их удел, а дальше — «мы тебя знать не знаем». Вот кто «бедные». А почему с ними так поступают? Потому, что они потом попрошайничать начинают: «устрой», «заплати, что обещал», «защити». А он, куратор, что — родственник? Как это ему — деньги отдавать? У «отцов родных» — свои дети есть, у них что ли отнимать? Легче «сдать» попрошайку тому, на кого тот стучал через других «своих людей» — это легко.
— Хороши у ваших силовиков нравы! Но ведь так теряется агентура!
— Представь — такой опять приползет. Половая тряпка затем и нужна, чтобы об нее ноги вытирать. А нет — новые желающие найдутся. Их тьма.
— А я в те годы, в солнечном городе на синем том побережье верил, что попал в край «где зла и горя нет». И не думал о том, не подозревал даже, и не сортировал друзей. Ведь все было так весело и хорошо. Жаль. Испоганили всю юность.
Представить сейчас, что кто-то из тех твоих друзей, воспоминания о которых тебе дороги, был просто стукачом, специально к тебе приставленным — тяжело. И дело не в реальном вреде: чего-то уж такого, особо опасного, могло от их действий и не быть. Подобный доносчик мог даже как-то помогать тебе — ведь и в этой среде были хорошие сами по себе люди. Да и не могли они даже при желании принести особый ущерб.
Во-первых, были достаточно малограмотны: так что не очень-то даже и соображали, в чем вообще суть, и не запоминали, что от них требуется, повторяя штампы и лозунги.
Во-вторых, в советское время в любом деле, даже в технике, говорили и делали, не то, что надо, а то, что приятно начальству, на том всё и проиграли…
Бородатый человек, также чиркнув огнём, затянулся сигаретой и подытожил:
— Так что дело не в ущербе друзьям. Да и вообще, взрослый человек в любом случае, да выкрутился, так что какой уж тут вред! А — в самих стукачах. Ведь их жизненная масть становилась теперь — «опущенные». Все, пропали! Кураторы их хотя бы порезвились вволю, получили свое: победу, и только ждут своего осинового кола. А эти деятели ведь и не заимели для себя ничего, опять их доля — участь провокаторов, подставных лиц в судах и подсадных уток за рюмкой, в постелях, в кредитных аферах, квартирных махинациях и финансовых «пирамидах». Статисты на митингах за сотню в час, активисты движений, что там еще!
Он скинул остатки пепла с сигареты и, погасив окурок, предположил:
— Зато работать с такими вам, наверное — одно удовольствие. Чего тем «кураторам» — Вите, Гене, прочим «отставникам горячего резерва», еще надо было? Зачем им власть? Ведь знают же, с кем связались — с вами. А они и с таким, как я, справиться не смогли. Смелые такие? Самим ведь ясно, что плохо кончат. Ведь они – всего лишь те, кто гонял Ленчика, распивавшего вино на территории диппредставительства ГДР, кто охранял калоши маразматика Суслова на брусчатке Кремля. Кто вы, и кто они?
— Блок их депутатский «За нашу Родину» — филиал московского. Он создан только для того, чтобы расколоть коммунистов, и завтра его прихлопнут. — Я знаю, — сказал Смирнов. — И они это знают.
— Так зачем им тогда это?
— Они хотят вернуть все, — ответил Смирнов. — Всерьез надеются на успех своей «разноцветной революции».
— Зачем? У них и так есть бескрайняя империя из числа своих бывших подручных. С их помощью они доят собственный электорат, как муравьи тлю. И потеряют — многое! Так к чему весь риск?
— Они не хотят быть доярами, бытовыми аферистами. И у них целая идеология. Они хотят быть «белыми и чистыми», это долго рассказывать, — сказал Смирнов.
— Мне как раз это понятно, — ответил его собеседник.
- А сами без «девчачьих бригад» по разводу и охмурёжу «клиентов» ни на что не способны. Дело мадам Сони живёт и процветает. Она лично прибывает завтра на банкет в честь встречи вашей делегации «первым пароходом» из портовой румынской Констанцы.
 
      Бородатый человек знал это. Лёха ещё сутки назад отправился на машине  из Приднестровья  обратно сюда, в Одессу: повёз Ксению навстречу с её высокой начальницей. Тут, у  пляжа Ланжерон,Ксюха и встретилась снова со своиммилым дружком – рыжим Артурчиком, что обеспечил их встречу  в данном месте.
- Ты его видел, - рассказал он Смирнову. - Навытяжку передо мной стоял. Представь, полтора десятка лет прошло, в мирной давно Казани уже и дух тех удалых «бригад» давно простыл, а даже здесь, в вольнолюбивой Одессе, до сих пор с замиранием дыхания помнят про легендарных «хади-такташевских». Так Лёха отрекомендовал Артуру «татарина» - то есть меня. Теперь Алексею предстоит встретить тут, у моря, также своего шефа Симона из Города на горе. Оперативный псевдоним «Мангуст», якобы «простой вышибала» из Ксюхиной «Ракушки», которой верховодит на расстоянии наша «мадам».
- И которой немного времени осталось  править своей весёлой «империей». Её уже поджидает небо в клеточку в кишинёвской тюрьме: думаю, приднестровские власти не станут препятствовать выдаче дамы,обвиняемой всего лишь в простой  «уголовке». Ведь «заказ» опостылевшего любовника – это банальная «бытовуха», стоит ли заморачиваться! И Юрчик будет отмщён. А «ВованСидорычу» предстоит принять долгожданную власть над городским рынком эскорта и интима. И там при нём будет опять наш человек: тоже Артур, - продолжил Смирнов.
- И он мне известен, - засмеялся его собеседник.- Поставляет девочек нашему «старому барабанщику»…
- Твоему однокашнику. Теперь он у них, в городе взошедшей над Волгой победной Алой зари, - «учёный социалистической ориентации» профессор Стародубков.
- Знаем мы его ориентацию: малолетки!
- Пока, слава богу, только девчонки: в отличие от некоторых вроде «краснопрокурорского» «Сынка - дракончика», что разгулялся со своим «другом» - «Малютой» при Драконе-отце. К малолеткампрофессора приучил соратник Гены-чекиста Витя. Второй вместе с Геной «старейший акционер» бензиновой империи Григория Хедеровского, лично завербовавший когда-то «Гришана, барда из Автограда» после всей той вашей истории и твоего бегства из Города.И первый у них педофил – это у него ещё с Афгана, за что Союз афганцев его и погнал подальше. Тем более, что и «афганец» он липовый: тыловой деляга из местных мажорчиков советских лет. Обнаглел совсем – позарился на совсем маленькую дочку одной новенькой из Ксюхиной команды. Играет им обеим пока на гитаре, песни поёт – он ведь тоже как бы «бард», «смотрящий» за ними ещё по«столице Автопрома»: «В Афганистане! В «чёрном тюльпане»… С водкой в стакане…мы тихо плывём над землёй… Скорбная птица… Че-рр-рез границу…». А у самого – одно на уме. Этим мы и воспользуемся. У нас есть компромат на вашего «профессора»: его единственная дочь сама увлеклась гулянками с «папиками». Отец не знает – вот мы их вместе и сведём. Инфаркта не будет – ваш «Стародуб» тот ещё крепкий пень! Зато за штаны его возьмём, а он – очень влиятелен в «Политсовете» победителей. Тут для нас и ниточка для выхода на «зиндан»с губернаторской дочкой. Это во-первых. А второе – потребуем, как бы от «братвы», ввести в состав правления бензиновой корпорации одного нашего парня.  По легенде он – обычный «центровой бригадир» с рынка. На самом деле - помощник Мангуста. Костя. Была «Компания» Григория Хедеровского – станет фирма КоКос: «Компани энд Костюня». Я уже тебе рассказывал про это в Москве: операция «КоКос почти не виден». Этот Костюня суровый боец, а та «новенькая» разведёнка из Ксюхиной команды, у неё кроме дочки есть ещё младший сын, - его подруга. И он им покажет, как обижать семью своей женщины. Вот каков у нас план после встречи у трапа теплохода «Мадам» тут, в Одессе. Но, как видишь, встречать её тут вознамерились не только мы. Откуда тебе известен этот тип? Он – личный помощник Красного прокурора и верный его адъютант в Городе на горе ещё со времён депутатства того в Госдуме от родного ему волжского края. Возглавлял тамошнее отделение «Союза советских офицеров», когда шеф его Финюхин триумфально побеждал на всех выборах: и по одномандатному округу от региона, и по спискам Компартии. И был в отчем краю ещё тогда царь и бог. 
       - Детские воспоминания, - пояснил бородатый человек.
       - Вы земляки?
       - Не совсем.


               

                Глава  2


         Чёрный, грузный, с клочковатой седеющей бородой, с безразмерным животом, что бесформенным мешком вываливался из форменных, защитного цвета, штанищ неуставного размера, с погонами майора и петлицами неведомого никому рода войск на кителе, первый в Городе на горе антисемит, «гвардии майор Советской Армии» Михаил Первач не всегда был таким. В своих родных молдавских Бендерах его знали под именем Моня. Может – «Мануил», или кто другой он был по паспорту. И фамилию он имел Парвас, а прозвище среди местных мальчишек из-за своего вечно простуженного глухого голоса приобрёл «Сиплый». Семейство Парвас владело своим большим домом с виноградником и абрикосовыми деревьями в самом центре города  наискосок от места жительства тёти бородатого Смирновского собеседника, у которой тот частенько гостил с матерью в дни школьных каникул, а позже «ребёнка за южными витаминами» отправляли и в одиночку. Сосед его тёти, «Сиплый Моня», зажиточное семейство которого проживало в капитальном особняке на их улице через дорогу наискосок, был уже не ребёнок, из «больших мальчишек». Отец его значился большим человеком в сфере хозяйственного снабжения, складов и лабазов, и денег семья не считала. И всякую приезжую «мелкоту» из соседской родни Моня этот в упор не видел. Тем более, что всё внимание созревшего увальня и баловня судьбы и богатеньких родителей занимал совсем иной «предмет».

Предмет этот был содержанием сплетен всех окрестных «кумушек».

Соня Асмолова, урождённая Кацнельсон, была первой красавицей квартала. Как победительница конкурса «Мисс Бендеры-80», она даже ездила по комсомольской линии на Фестиваль Демократической Молодёжи в восточный Берлин, где, по слухам, и обрела своего «спонсора» и любовь всей её жизни «Вилли-Атиллу». Необычайно влиятельный шестидесятилетний полковник Народной Армии ГДР, тот был известен участием в подавлении взбунтовавшейся в 68-м году Праги. Где побывал за свою жизнь дважды и очень удачно. Первый раз – в составе зондер-команды вермахта. Вторично – от объединённой группы войск стран Варшавского Договора, когда запугал мятежных чехов живописанием своего боевого опыта. Он не уговаривал никого и не убеждал, как советские, а просто чертил обломком кирпича красную линию на асфальте и ласково пояснял митингующим: «Яволь! Я был у вас в городе в сороковые годы, мне тут понравилось, и я – пришёл к вам через двадцать пять лет опять. «Нохайнмаль». Дасист линия. Кто попробует переступить – повторю то, что было тогда». Желающих не находилось, «папашу Вилли» мягкотелые русские звали на помощь всякий раз, когда видели неподчинение. А восторженные легенды о его славных делах расходились по всем их высшим военным учебным заведениям, где грызли гранит ратной науки курсанты из ГДР. И куда часто наезжал к ним с грозными инспекционными поездками Вилли-Атилла.

«Нем и мрачен, как могила, едет гуннов царь… Атилла!», - восхищённо шептались в штабах политотделах огромной страны.

Свою пассию и наложницу из солнечной винной Молдавии полковник частенько возил на эти инспекционные «Игрища нибелунгов» с собой.
Слухи о тех оргиях расходились по миру широко, как круги по воде, и достигали берегов Днестра, куда Соня неизменно возвращалась к родителям. Они ей гордились, прочие – косились.
А Моня – он был её одноклассником. И ничего такого между ними не было, хотя колечки и серьги он ей дарил, а однажды они с нею даже целовались, но не более.

 Как добропорядочный сын, он первыми уведомил о своём решении сделать ей предложение уважаемых родителей. И что же!
 Крику было на весь квартал:

«Как можно приличному молодому человеку из хорошей семьи желать такое так рано. А если даже и так – то ведь же не с ЭТОЙ! Этой!!!

«С которой переспали все Бендеры»!«И половина Тирасполя…».

 Именно тогда Моня Парвас расплевался со своими родными навсегда и решил добровольно уйти в Суворовское училище.
Там, чтобы его не гнобили, ловко нашёл тёплое место, быстро обучившись парикмахерскому мастерству. И вскоре уже виртуозно стриг всю роту и командиров.

 Приписанный к полковым политотделам, он за годы непыльной службы поколесил по стране. А в «девяностые», оставшись не у дел, ушёл в отставку в низком звании и осел навсегда в Городе на Горе. К этому времени «Миша» уже, сменив военные документы, обзавёлся смачной «исконно расейской» фамилией «Первач», и сменил проклятую пятую графу на «болгарина».

                В солнечной Одессе в эти дни он тоже оказался не просто так.

                «Ветер с моря дул...»!
В жизни каждой настоящей женщины есть свой сумасшедший. Все последние годы пылкий школьный воздыхатель Софочки Моня шел по жизни, словно за путеводной звездой, параллельным своей «рыбке» курсом. Не прилипалой, но борцом. Только для того, чтобы быть рядом, уже седеющий и пузатый, обремененный семьей, прибился он в помощники депутату Комитета Госдумы по безопасности, нынешнему триумфатору выборов в Городе на Волге. Когда-то, едва сняв погоны и уйдя в запас, он лично стриг его подрастающего сына — это дело Прокурор доверял только военным, потому что гражданские оказывали на сынка плохое влияние. Настолько плохое, что и говорить неприлично. А тут — исполнительный парикмахер, болгарин из Молдавии, свой в доску, отставной офицер. Он-то много позже и убедил бывшего областного прокурора Финюхина, и без того сыто устроившегося было в Москве вежливого и робкого коммерсанта от адвокатуры, консалтинга и аудита, имеющего сеть «фирм по оказанию юридических услуг» и в столице, и здесь, в Городе, от которого был избран в депутаты по одномандатному, козырявшего везде и всюду своим «Комитетом безопасности» и тоже стригшего с этого дела купоны вовсю, встать и идти. В «нибелунги», в фюреры, в боги. Ох, как тот не хотел! Но ему сказали: «Иди!». «Тебя ждут»! И сказал это он, бывший «Моня Сиплый», а отныне — Миша Первач.

Первый! Головой работать надо!
Ведь если честно, он никогда не интересовался политикой. Даже тогда, в юности: единственный раз в жизни посетив странное сборище дурных его единокровных соплеменников, он сделал это из-за нее, своей пассии. Это было в родной Молдавии. Там, на берегу Днестра в камышовых зарослях душным летом года примерно, ну неважно какого, происходило чудное и дикое: дюжина местных «шлимазлов», чокнутых то есть еврейских придурков, изучали духовное наследие Зеева Жаботинского. Был один такой «поц»: «хрен» по-простому, в Одессе в начале века, воодушевлял своими статьями бригады сопротивления погромам сначала в своём родном городе, а потом — в подмандатной Палестине. И вот теперь у них, в городке на Днестре, его идеи вздумал проповедовать тот самый, вернувшийся из Румынии, где все это было можно, баламут Перчик.

То ли имя это его такое было, то ли прозвище, но приходился он Софочке-певунье родным дядей. Такие девушки, как звезды, что светят в небе до утра, такие девушки, как звезды, такие звезды, как она! Но если ты обычный парень…
Когда Моня Парвас узнал, что родня его Сони, посчитав, что дочь позорит их своим вольным поведением, фактически отреклась от нее, он, как рыцарь, решил за нее отомстить. И тайно сдал всю камышовую ватагу участковому. Потом, придя домой, он честно сказал своим папе и маме, что стал теперь «внештатником» и у него впереди ух какие перспективы роста!

Не тут, дома, а бери выше: в Тирасполе и Кишиневе, ведь оттуда в Москву перебралась к Брежневу уже тьма молдавских «удачников» судьбы. Один Цвигун-генерал чего стоит! И даже Черненко. «Если хочешь стать «первачом» - надо быть с Левого, издавна советского, а не румынского, берега Днестра».
Это все знали.

 Турецкая крепость Бендеры располагалась на правом берегу: последний западный европейский форпост янычар на самом краю Османской империи – через реку уже был «суворовский» Тирасполь. Но и в Бендерах были всё те же молдавские, брежневские края. Все баловни советских карьер вышли отсюда. К тому же это было привилегированное Приднестровье.
Трамплин для прыжка!

Вот какие перспективы предложит он Софочке, о чём прямо и рассказал дома своим. Есть цель и смысл, он увезет Соню, свою мечту и любовь, сначала в республиканскую столицу… Вот что сказал он дома родным.

Хрен! Уроды, уроды его родители, и больше никто, жидовское отродье. Заладили прежнее: «Не пара, не пара она», и все тут. «Клейма, мол, ставить некуда». Вот что услышал он дома от своих, и знать их больше не хотел.
Яхна малограмотная!

Тогда-то он и решил расплеваться с семьей навек и стать военным. И это была удача: иначе не повстречался бы на его пути аналитик и генеральский зять Гена Муравьин-«Пиндзяйкин», он же «Цыбулко». Ему-то удачливый новый парикмахер и в то время уже год, как отставник, рано уволенный в запас подчистую по здоровью, Миша Парвас и посоветовал лет двадцать назад знакомое и перспективное дельце, знакомое ему по его собственному опыту. Через своих, проверенных людей в далеком волжском Обкоме сначала разрешить, а затем самим же и прихлопнуть в Городе на Горе, где Гена частенько бывал с инспекциями в режимных НИИ, такой вот «кружок по изучению национальной культуры», какой сдал сам Моня милиции в родном городке в ранней своей юности.

И в результате удачно проведенной операции, опрокинув андроповцев, чей шеф был уж год, как мертв, прийти к рулю самим. Ради этой стратегической цели ездил в то лето в Город на Волге лично Муравьин, а затем засылался от Генеральной прокуратуры смешной Финюхин с неистребимым своим запашком, дерзкий, еще глупый, но знавший там всех и всё, имевший связи. А запах? Для устранения этой проблемы как раз и появился у него в дальнейшем личный парикмахер, «болгарин из Бессарабии» Миша Первач, рекомендованный Геной, зятем генерала. Но он-то и не стал ничего устранять и менять, превратив недостаток нового шефа в достоинство: вскоре «святой аромат» Вождя стал идеологическим козырем.

Моня знал свое парфюмерное дело: и усилить, и ослабить «нутряной дух земли», что исходил от шефа все годы, в которые они были вместе, умел лишь он.
Соратники придавали исходящему от вождя «святому духу», если начистоту, вовсе не ритуальный, или, как говорили они с трибун, «сакральный», а чисто практический смысл, точно отделяя, судя по первой гримасе всякого, кто подходил близко, союзников от врагов. Чуть скривился — значит, чужак. А этот, ему понравилось, — наш. Наш! Потому дух должен был быть неистребим, и обеспечивали его регулировку, храня военную тайну победителей, только два человека: верный адъютант-«визажист», ну и еще «идеолог», «вонючий Жора» Верховенцев, конечно. Тот был вообще знаток подобных дел.

Ведь, следуя за шефом, уроженцем тех волжских мест, Миша Первач также мог посещать с визитами Город. И случалось это всякий раз, когда туда же, с новым своим любовником из Молдвинпрома , наезжала с гастролями мадемуазель Соня в своих любимых с юности перламутровых «русалочьих» платьях в тугую облипку на сочных изгибах  и округлостях роскошного тела. За что и получила от воздыхателя ласковое прозвище «майне фишхен». «Рыбка», то есть, на общем для них обоих языке детства.  А наш парикмахер, сопровождая видного юриста, имел возможность поглядеть на нее хотя бы издали.

Потом крестный отец винных поставок в Город на Горе сгинул в пучине гражданской войны в Приднестровье, найдя перед этим для своих боевых походов в камышах маркитанток помоложе, а старую любовь сплавил на хранение бригадиру своих телохранителей, которого не брали ни спирт, ни годы. Теперь тот «просто одетый парень» — вечно молодой, вечно трезвый, прославился по всей разбитой на доли стране, как известный киллер, серийный убийца, засветившийся страшными делами своими и в Питере, и в Одессе. Этим летом у него было дело и в Москве — требовалось «произвести отстрел технического персонала», имевшего отношение к компьютерной базе свергнутого губернатора Фомича, где было много компромата на издавна промышлявших в тех краях «молдавских», и устранить недоделанные им ранее шероховатости: приказ! Говорят, получилось не очень: помешали некие подосланные специально обученные люди. Киллер был страшно зол: как бешеная собака, нервируя свою «супругу» невероятно.
Но Моня Парвас ничуть не боялся «соперника» — ведь теперь он и сам занял такое положение, не дотянешься!

По протекции Жоры отставной майор Первач ближе к выборам окончательно осел в Городе на горе — ведь местные, люди дикие и робкие, в ожидании спасителя-Прокурора, самолично не могли создать у себя ничего: ни партячейки, ни Союза Офицеров. Красный Прокурор был к тому времени уже депутатом Госдумы и председателем Комитета по безопасности.

 А он, бывший Моня Сиплый, а теперь — личный адъютант и парфюмер, благодаря которому нынешняя революция обещала стать не только красивой по цвету, но и душистой, заделался попервоначалу его депутатским помощником по региону. Верный оруженосец, встречавший шефа с военным эскортом во время посещений на перроне и обеспечивающий ему, причём не единожды, триумфальные перевыборы по одномандатному округу в Думу: по партсписку от коммунистов тот и так всегда проходил однозначно под номером три.
А также Моня накануне областных выборов лично таскал от поезда вослед за Прокурорской процессией к кавалькаде лимузинов с тонированными стеклами сундуки защитного цвета с аппаратурой спецсвязи и документами, руководил оркестром и походным туалетом для старейших товарищей и усмирял группу народной поддержки: чтобы не плевали из-за оцепления в представителей не свергнутого пока «кровавого режима» и в «писак от прессы» прямо тут, у вокзала.
Вот так!

Ведь если ты обычный парень — пробьешься в жизни все равно. Коль светит тебе и живет в сердце звезда твоей любви, твоя Дульсинея!

Вот какую историю любви, главной героиней которой была королева нынешнего рынка городских интим-услуг и досуга несравненная мадам Софи или попросту Соня, могли поведать в банях подопечные девчонки Вован Сидорыча, причём не только ему.

 История та, можно сказать, имела конец: «маман», хотя и царствовала в своём секторе рынка по-прежнему, но жила в зарубежье и Город почти не посещала, её непризнанный воздыхатель же осел тут надолго и прочно. А ведь ещё вчера как раз он-то и бывал в Городе лишь наездами, с шефом, и подглядывал из-за угла, а она гостила тут то и дело, налаживая безотказный механизм «развода» и охмурёжа: всё для выборов! Недаром в прежние годы, давным-давно, сама «зажигала» тут со своей единственной и последней любовью всей жизни Вилли вовсю.

Шпионские игры «кураторов», их обслуги и их жертв, эти маленькие трагедии одних и пирровы победы других и в пору социализма-то касались жизни немногих — тех самых десяти процентов «детей Арбата», научных и военных городков, «домов на набережных», райских уголков: городских ли, сельских ли «Санта-Барбар», а прочие граждане и знать ничего не знали. Так, вызывали порой кого-то куда-то, после чего вчерашний весельчак тух, гас, вешал нос и куда-то исчезал от друзей, а иногда вдруг оказывался, напротив, наверху.
Вот и всё тут, подумаешь, какие дела!

Также и теперь, после прошедших выборов, никаких особо видимых изменений в области, казалось бы, не произошло: молочные погромы и раскулачивания происходили где-то по медвежьим углам да ночами. А днём в областном центре пока всё было мирно — зарплаты, вон, на заводах так и вовсе повысили. Ведь компьютерная база на «молдавских» находилась по-прежнему у сбежавшего в Москву Фомича, хотя дочку его и удалось схватить. Из-за чего тот и молчал. Но только до времени. Потому пока следовало не высовываться. То, что происходило в среде победителей: их делишки, афёры, - а они были и прежде, и будут всегда, - всё-таки иногда долетало до глаз и ушей широкой публики, в основном — после праздников, - и казалось этой публике весёлым водевилем.

Зато — творческим раем для любого графомана-сочинителя историй, окажись он вдруг в такие праздничные дни в гуще событий.
Тут он нашёл бы сюжеты драм и комедий, женских любовных романов и криминальных триллеров, детективов и коротких анекдотов.

Здесь нашёл приют и бедовый Моня. Свой родной городок он посетил только после кончины постылых родителей: оформлять в собственность родовое «имение». Это уж – дело святое. Так что ему было, где остановиться на время визита «Мадам Сони» из Румынии в край их юности.

Всё это дрезденский нелегал знал и сам. Но подробности, которые поведал ему его боевой товарищ, оказались новы даже для него и совсем не лишни.

- Что касается меня, то во время своего присутствия там в детстве у тёти я тоже побывал в компании того баламута Перчика, - сказал собеседник Смирнова и пояснил:
- Ведь и моём городе одно время был подобный самодеятельный «кружок». Его организатор, мой, кстати, тёзка, жил в соседнем подъезде. Так что мучитель мой, «Иван-капитан», в сущности, был прав, утверждая о моих коварных планах на просторах родного отечества: Я, можно сказать, действительно, «налаживал связи», - засмеялся он. – И этот Моня Парвас меня там, конечно, видел. Откуда и были сведения у «нибелунгов» о моём «досье». Было кому донести когда-то Гене, вдохновителю таких «контрашек»: подотделов контрпропаганды имени Георга Кагорова под командованием капитана Ивана и его подручного. Потому я так шарахнулся от него тут, увидев его тут, в «Гамбринусе». Конечно, я был в те годы ещё без бороды, совсем пацан, и за это время изменился.
Но…

- Такой шнобель ни с чем не перепутаешь. «Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу», - поддержал весёлый тон «дрезденский нелегал». Так же и Гена узнал бы меня наверняка. И тебя тоже.
- Да. Нос не спрячешь, - сказал его собеседник. – Потому лучше мне в Бендеры не возвращаться. Можно попасться на глаза. И тогда…
- К  российскому «помощнику депутата» возникнут вопросы. Ты хоть своих родных там видел?
- Родители давно умерли: не вынесли того, что со мной произошло. Что меня больше не стало. А в Бендерах я долго никогда не жил.  Только гостил у тётки в школьные каникулы, мама отправляла: «ребёнку нужны фрукты». Во время приднестровской войны в их участок попал снаряд: выстрел из танка. Разворотил часть дома. Так что там почти никого не осталось. Нокое с кем из тёткиной родни я встретился. А большинство - уехало. Как нет прежнего и меня.Вместо того, кто был, появился «Вася-татарин»: ведь если что-то где-то убывает, то другое где-нибудь прибывает. Это всегда так.
- Так появился и «Бессарабец», - доложил Смирнов. – И новый начальник городского УВД Пильгеватов искренне до сих пор уверен, что я опекаю и курирую его от «органов», как некогда в Приднестровье.

                ПРОПУСК  ТЕКСТА

Белоснежный трёхпалубный теплоход международных морских  пассажирских линий из румынского порта Констанца, оставив вдали за собой другие, застывшие на рейде, корабли, издал пронзительный гудок, неспешно причаливая к пирсу Морвокзала города-героя Одессы. На самой вершине ниспадавшей к нему широкими ступенями величественной лестницы, у самого подножия памятника Дюку Ришелье стоял Лёха в белом костюме, неотличимый от здешних праздношатающихся вдоль набережной и бульваров городских пижонов - бездельников. Он наблюдал за сосредоточенно замершей внизу у чугунного «пенька со шляпкой», к которому некогда крепились петли корабельных канатов, что был намертво вбит в набережную, Ксенией. Зевак рядом с ней находилось немного, хотя полюбоваться было чем. В полнеба полыхал морской закат, а с противоположной ему стороны где-то на горизонте уже загорелись прибрежной гирляндой далёкие огни.

- Это уже – Турция? – изумлённо спросил некий отбившийся от дневной экскурсии не местный турист у своей спутницы.

- Это ещё Пересыпь, - пояснил гостям Одессы осведомлённый оборванец в хороших кроссовках, стоявший поодаль в ожидании, наверное, какого-то своего хитрого фарта.

И дежурившая тут же милиция не обратила на него внимания. Зато косматый толстый человек с одышкой и мешкообразным животом отошёл за постовых, словно что-то высматривая и одновременно опасаясь.

Лёха недовольно поморщился – он со времён своих командировок в горы не любил нарушений дисциплины. Хотя с такого расстояния не то, что услышать, но и увидеть что-то было малореально: люди внизу были, как муравьи. Но он каким-то непостижимым образом таки угадал.
 
Тем временем подали трап, и по нему в гордом одиночестве, дыша духами и туманами, проследовала точно навстречу Ксении, прекрасная дама изысканного возраста и манер, без головного убора и багажа, в деловом приталенном костюме цвета беж. Оставивший свой автомобиль под аркой одного из исторических «полуциркулярных» домов, что венчали сверху: со стороны города, подход к подножию постамента и ступеням, Лёха направился к эскалатору. И ранним туманным рассветом, миновав таможенные посты и не вызвав никаких подозрений ни у украинских «погранцов», ни у людей в камуфляже с противоположной стороны, его лихой трехцилиндровый «мустанг», миновав мост через Днестр и оставив позади стены турецкой крепости, устало вкатил в огороженное увитой виноградными лозами изящной изгородью пространство теремка из розового камня. Хозяйка осталась там совершенно одна.  Приняв ванну и совершенно ничего не опасаясь, оставив на секретере початую бутылку шампанского и недопитый бокал, она задумчиво стояла теперь у распахнутого окна. Перед нею до самого горизонта простирались зелёные возвышенности и холмы заднестровского края, клубились кудрявые рощи, и в этом зрелище было что-то эротическое, словно кто-то томно и страстно возлежал посреди долины, поджидая любовника. Вдали виднелись редкие селенья, торчал в небе ажурный крест церкви. Но она не верила в сверхъестественное.

Ухватив изящной кистью левой руки с перламутровыми ногтями обнажённый локоток, она курила тонкую лёгкую болгарскую сигарету, пуская к облакам струйку дыма и бесстрастно взирая в бессарабскую степь.
 
          Её обросший накачанными мускулами, постылый и надоевший ей до смерти чистюля – муженёк, тошнотворный на вид и на ощупь, с совершенно безволосым телом, бледнокожий и холодный, как слизняк: скользкий, гладкий, настоящий глист и почти импотент, дрых на кушетке за её спиной, отвратно храпя. Он даже не встретил её в порту: у него, видите ли, режим, и алкоголя в доме не терпел в принципе. Но сейчас она уже не опасалась, что её «дорогой» проснётся. Навязанный ей силком в качестве «гражданского мужа» скучный и плоский, как картонный манекен, молчаливый спортсмен-любитель, только и способный, что палить во все стороны по живым людям почём зря – вот и недавно он опять подстрелил кого-то в Москве, говорят, не слишком удачно, - как он был ей омерзителен!

«Шлёпнул бы кто его, что ли…», - вчера, перебрав с русскими подругами накануне путешествия в родные края румынского вина «Мурфатлар», призналась она им в сердцах там, за Дунаем.

        Она задумчиво включила приглушённую музыку, и с первыми звуками виниловой ретро-пластинки, что поплыли в распахнутое окно, хозяйка имения поняла, что таким образом восприняла бы любого «другого» представителя мужского рода. Потому что…Эта дивная мелодия всколыхнула в ней былое, именно с ней ассоциировалась у неё её единственная и последняя роковая любовь всей жизни:

       «Бесаме… Бесаме мучо…».   

                (текст в оригинале найти)

            Она никогда не исполняла эту песню своему Полковнику. И вообще услышала её после их расставания, когда и поняла про них двоих всё. Весь ужас потери.
 Бесаме мучо…

«Целуй же меня крепче».

Её мужчина! Первый и последний настоящий мужчина в её судьбе, их отношения были весёлой игрой, так он был с ней забавен и неутомим. Впервые он, полковник Народной армии ГДР, заприметил юную певунью на фестивале в Берлине. Там от неё, присланной на «Фестиваль демократической молодёжи» по комсомольской линии, он слышал другую песню.
 
- «Куда уходит детство, в какие города, и где найти то средство, чтоб нам попасть туда… Оно уйдёт неслышно, пока весь город спит, и писем не напишет, и вряд ли позвонит», - волшебным девичьим голосочком выводила худенькая брюнетка песню, которую исполняла ещё в родном городке на школьном утреннике. Чем и покорила раз и навсегда когда-то безответно влюбившегося в неё земляка по Бендерам и приятеля по школьным забавам «Сиплого» Моню: он-то со своим хриплым свистящим басом  так не мог.

От Сони детство ушло много раньше, да и было ли оно у неё? Там, в столице Восточной Германии, будучи уже вполне житейски зрелой оторвой, она «забацала» также и  самый убойный свой артистический этюд: «Танец саламандры».  Который исполнила лично для Вилли.
 
Под песню «Шисгара», вприсядку на полусогнутых ногах изящно и хищно скользя по паркету, она виртуозно извивалась вокруг него ящеркой в «чешуйчатом», как шкура русалки, с переливами, платье в обтяжку, что буквально трещало по швам, в этом своём танце «готовящейся к прыжку саламандры».

И он, богатырь с лысой головой – пивным чаном, с седой косматой грудью, ей, девчонке, подыграл, тоже сплясав перед ней твист.

Они вместе сделали это  прямо на сцене Берлинского Молодёжного центра, при гостях, которые задорно хлопали им в потные ладоши.
 Вау!

Как он был роскошен! На этот раз будучи  не в мундире, а в белой рубахе, с этой своей влажной от пота мохнатой седой грудью, ух, в стального оттенка костюме, пиджак от которого с тугим бумажником висел на спинке её стула, а брюки с отливом едва не лопались на великолепных ягодицах.

Потом, как прелюдию для задорных обоюдных оргий, они танцевали этот свой танец внезапной страсти постоянно:

"Быть негром в Штатах нелегко"...

      "Шисгара!"
 
Хрупкая черноволосая бестия, она вернулась в родной город уже шикарной сочной блондинкой: ведь «мачо» предпочитают таковых.

Очарованный умелой юной гейшей, он отдался ей полностью и стал её рабом и господином беззаветно.
Ведь только рядом с ним она, перебравшая уже в юные свои годы немеряное число парней, узнала запах мужчины.   

 Так военная инициатива опять догнала свою извечную «альтернативу», словно волк. И – слилась с нею в экстазе страстного вожделения.

Именно «Вилли-Атилла» и занёс в давнюю пору моду начальства на «нимфеток» в Город у Волги на горбатой горе, куда наезжал с грозными инспекциями обучавшихся там ГДР-овских курсантов, наводя священный ужас на руководство местного артиллерийского училища легендами об усмирении им бунтующей Праги. Где побывал с карательными экспедициями дважды: в сороковых и в шестидесятых годах двадцатого века.
Сама История!

 История легенд нибелунгов.

От Вилли Атиллы местные его почитатели и переняли многие неизвестные им прежде привычки и пристрастия. А Витя Кузнецов стал тут лишь прилежным учеником. И даже создал в наше время там детский ансамбль песни и танца «Недотроги» специально для малолетней дочки одной новенькой из Ксюхиной бригады: подопечной Вована, с которой подружился. Играя для неё и её мамы на гитаре бардовские и битловские песни – ведь и он тоже был бард. Парень той Ксюхиной ученицы, Костян: быдлогопник с базара, «центровой бригадир», был Виктору-победителю просто смешон. Особенно после выборов в Городе на горе, где Витя имел теперь неограниченные полномочия и набрал силу немеряную. Но это уже следующая история. Но «танец саламандры» стал коронным номером в школе эскорта в Городе на горе, это знали в «Ракушке» все Ксюхины питомицы. По пути к Днестру из одесского порта Соне было о чём увлечённо поговорить с Ксенией, и Лёха, тоже «рыцарь общепита», послушал их обмен мнениями и опытом с удовольствием.

И вправду, что бы эти потные лысые бугаи, рассуждала Ксения, делали без её «жемчужин дивного дна»! Только важничать и умеют. А все их смешные проделки и «кулинарные блюда», что они подсовывают «целому миру», которого «им вечно мало», – они работают только под таким вот острым «соусом»: ду-ду-ду, я тебя везде найду.
          «Если станешь рыбкой в море – ихтиандром я к тебе приплыву»!
                Ду-ду-ду!

    Она не знала, исторгал ли этот вопль души сопровождающий её в вольных странствиях через границы и преграды смешной её и безответный воздыхатель школьной поры Моня Парвас, готовый ради неё на всё, да и вряд ли вспоминала о нём даже ради смеха хотя бы сейчас, в городе их детства, которое ушло неведомо куда. И не было того средства, чтоб им попасть туда.

    А в реальности - спал на кушетке этот налитый мышечной массой, от которой не было толку, мозгляк.
Пока дорогой суженый не проснулся: он даже духа  спиртного рядом с собой не выносил, - она налила себе ещё шампанского и, отойдя снова к окну, брезгливо покосилась на храпевшего за её спиной «супруга».

Да, с этим чёртовым «киллером» надо что-то делать!

Обязательно.

                СЛЕДУЮЩИЕ ТЕКСТЫ:

                «Жемчужины дивного дна»

                «Детский сад»

                «Где-то в России»


                Это - потом .

© Copyright: Сергей Ульянов 5, 2016
Свидетельство о публикации №216040602065