Последний романтик

История эта случилась в то далёкое уже время, когда никаких сотовых телефонов ещё и в помине не было, компьютеры могли работать от не нового магнитофона, а видеофильм с ужасающим изображением и звуком смотрели за деньги в каком-нибудь облезлом полуподвальном помещении… И многие верили, что ещё чуть-чуть потерпеть и начнётся новая счастливая жизнь, и все бандиты перевоспитаются, или, на худой конец, перестреляют друг-дружку, и все будут богатыми, сытыми и довольными… Страна уверенно шагала к демократии и рынку…
***
…А Коля шагал, к своему, ставшему почти родным, логову – снятой родителями квартире. Было темно, только окна домов проступали среди падающих прозрачно-блестящих водяных струй. Он уже давно не пытался обходить лужи, в ботинках было склизко и холодно…
Очнулся Коля в своей комнате, на диване, в мокрой и грязной одежде. Болело всё: и голова, и желудок, и даже руки и ноги.
С апреля по октябрь хозяйка жила в деревне, в доме умершей Колиной родственницы, а к зиме приезжала в город. Тогда-то Коля и превращался в примерного студента, погружаясь в увлекательный мир точных наук.
Денег хозяйка за жильё не просила. Коля был в её отсутствие за сторожа, зимой в деревне Колин отец присматривал за домом, осенью помогал перевезти урожай и заготовки... В общем, наладилось взаимовыгодное сотрудничество, которое тогда модно стало называть заморским словом «бартер».
Учебный год только начался и Коля пока ещё откровенно балбесничал. В институт ходил не регулярно, лекции не посещал вовсе.
Покупали с единственным городским другом – Сашкой пиво местного разлива с банальным наименованием «Жигулёвское», пивзавод с дежурным магазином был недалеко, и они ходили туда осторожно неся спортивную сумку с двумя – тремя трёхлитровыми банками. Иногда, совсем редко, на их столе бывал не дорогой алкогольный продукт ядовито-зеленого цвета по имени «Тархун», от которого, по слухам, иногда и умирали... Но друзьям, пока везло.
Стипендия Коле не полагалась и он подрабатывал сторожем в Доме культуры, куда его устроила всё та же бабушка-хозяйка, сидел там, через две ночи, с восьми вечера до восьми утра, потом шёл домой отсыпаться.
Такое существование Колю вполне устраивало. Будто в песнях БГ про поколение дворников и сторожей. Просто бомонд, слившийся с андеграундом. Пир духа!
Не дойти до сочинительства в таких условиях было не возможно, и Коля, конечно, дошёл. Среда располагала. Рифмовал он всё подряд, придумывая всякий абсурд, долгими ночами в пустом ДК, под самопроизвольный скрип паркета, доносившийся из пустого зала, где раз в неделю проводились дискотеки. Брал какую-нибудь из своих тетрадей где должны были быть лекции и пока не сваливал тяжёлый пивной сон, сочинял…
«Нет, я не Пушкин
И не Тургенев,
Я просто Коля,
Поэт и гений…»
Иногда откровенно сдирал тексты того же БГ, прокручивая на магнитофоне плёнку с записью, переставлял слова или заменял.
«Там у зелёной реки,
Где гуляет голубой бизон,
Там я увижу зарю
Коля из города бурлящих башен
Коля  из города бурлящих башен»
Своё, пока не богатое творческое наследие Коля осмеливался показать только Сашке и тот, зная «три с половиной» аккорда, как он сам говорил, придумывал мелодию, так и появлялись их песни.
– Колька, договорись, в своем ДК, пусть нам какой-нибудь концерт, что ли устроят…
– Я же только ночью тут сижу, да и петь мы с тобой вообще-то не умеем…
– И кого это останавливает? – отправляясь в туалет, бодрясь, кричал Сашка.
– А вот ещё послушай. Вчера озарило… – и Коля читал, что нибудь из своей тетради, вернувшемуся и уже почти спящему другу.
***
Когда бабушка-хозяйка жила в городе, частыми гостями становились и Колины родители. Мама с упоением осуществляла контроль его учебного процесса, наверно поэтому он прекрасно сдавал зимние сессии. С апреля, когда хозяйка уезжала в деревню заниматься рассадой, да и родителей тоже всё больше поглощали огородные хлопоты, Колю вновь посещало вдохновение. Стихи лились рекой…
«Как мне жить, не знаю,
Нету больше сил,
Просыпаюсь в полдень,
Ночью пью кефир…»
– Да, какой кефир… Ты, нафиг, пьёшь?.. Мы же… «Жигулёвское» всегда берём, – возмутился, дослушав, медлительный от пива Сашка.
– Ну, так про «Жигулёвское» не в рифму же. А так эта, как её?.. ну метафора, что ли, получилась, – обиженно оправдывался Коля.
– Да, ладно, без обид… Давай тетрадь, на следующем дежурстве песни петь будем…
Но на следующее Колино дежурство Сашка не пришёл. Коля, надеясь на встречу с ним, все же жаль было потерять свою "поэтическую тетрадь", даже в институт на занятия выбрался, посетил несколько практических занятий, чем очень удивил и даже насмешил однокашников. Оказалось, Сашка в институте не был тоже давным-давно.
Коля пошёл к нему домой. Позвонил в дверной звонок, никто не открыл. Прождав на площадке у запылённого подоконника с полчаса, вышел во двор и сел ждать на лавочку у песочницы. Если кто-то входил в подъезд, выждав немного, шёл и ещё раз проверял, не в Сашкину ли квартиру.
Часа через три, решил уже уйти, но исправно дождался ещё одного входящего. Хмурый мужик лет пятидесяти в клетчатой рубахе и потёртом пиджаке, тяжело прошагал по двору и скрылся за дверью подъезда. Посидев ещё, Коля поднялся до нужной квартиры. Это оказался Сашкин отец. Разговор, однако, вышел недолгим…
Сашка лежал в больнице, в реанимации. Попал под машину тем же утром, когда они расстались. Видимо, как раз шёл из ДК, догадался Коля. В сознание Сашка никак не приходил. Положение было серьёзное, какие-то тяжёлые травмы и переломы… Сбил Сашку «Чирок» какого-то областного депутата.
– Торопился, сука, отсыпаться. Видели его бандюгана… Пьянющий был… Ментов дожидаться не стал, угнал… – Сашкин отец в ярости метался по прихожей, не приглашая Колю пройти и не прогоняя его.
– Извините, я пойду… – Коля, чувствуя неловкость, вышел, почти слетел вниз.
В больнице к Сашке не пустили, и Коля пошёл на Гору, район, где высились дворцы из новомодного красного кирпича. Почему-то он был уверен, что именно там должны жить все хоть как-то выдающиеся люди и, конечно же, депутаты и бандиты.
Узкие улицы и переулки оказались даже грязнее и запущеннее, чем в Колиной деревне, там хотя бы скотина траву объедала. Тут же все обочины заросли. Проезды были совершенно безлюдны. Коля почти час блуждал между высокими кирпичными стенами, железными и досчатыми заборами. Приходилось, правда, уступать дорогу машинам с тонированными стёклами, безразлично проезжающим мимо, обдавая Колю грязными брызгами и выхлопными газами.
Через день Коля с утра вновь пошёл в больницу.
 – Так, умер он ночью-то, – буднично ответила на Колины расспросы пожилая медсестра, тут же возвращаясь к досадно прерванному Колей, разговору с другой, тоже не молодой медработницей.
–  … И, чо, ты думашь? Пьёт…
– Ой-ой-ой! – вздыхала её собеседница.
Коля, как оглушённый стоял и всё ждал ещё каких-то объяснений. Так и не дождавшись, вышел из больничного корпуса, побродив бесцельно, отправился к Сашкиному дому. Пересилив страх, позвонил в дверь. Открыл, казалось ещё больше почерневший Сашкин отец.
Похороны назначили на завтра, и Коля побрёл в институт на последнюю пару и, конечно же, к началу не успел, да ещё и попался кураторше и подвергся допросу. Но, всё же, улучив паузу в гневном воспитательном монологе, сумел попросить её оповестить группу о похоронах.
Проститься с Сашкой пришли почти все. Коля среди других прошёл вокруг гроба, глядя на Сашкино и уже как бы и не Сашкино лицо, и вышел вслед за остальными на лестничную площадку, в квартире было тесно. На площадке и на лестницах толпилась Сашкина родня, вполголоса обсуждая своё житьё, иногда поминая и Сашку.
– …Говорят, Ларин сбил… – слышался шёпот, откуда-то.
– …Вот как, не в то время, не в том месте…
– …А, ить, молоденькой ишо парнишко-то…
«Ларин, Ларин», – вспоминал Коля. Ларина он видел пару раз. В ДК, как раз в его дежурство проходило тогда мероприятие. Предвыборная компания была. Потом ещё концерт какой-то. Вспоминались плакаты с недавних выборов. Солидный такой дядька, откормленный…
На другой же день Коля пошёл к зданию областной думы. Там, на стоянке томились машины, и он присел на скамью, с которой хорошо была видна широченная лестница и дверь. Просидел дотемна, Ларин не вышел. Коля стал приходить сюда каждый день.
В середине следующей недели Коля вдруг увидел его. Ларин поднимался по ступеням, в окружении трёх здоровенных мужиков. «Охрана», – с тоской подумал Коля. Каждый был на две головы выше и, даже страшно представить, насколько тяжелее. Из какой машины они вышли, Коля не заметил. Опять надо было ждать.
Обратно Ларин вышел часа через три один, но Коля сразу увидел одного из его давешних спутников, услужливо открывшего дверку большого чёрного джипа. Ещё один обнаружился за рулём, он курил, выпуская дым в открытое окно.
Коля бросился на стоянку, со скамьи, ставшей за всё время ожидания почти родной, он даже ревновал её к занявшим раньше пенсионерам или воркующим парочкам, и пересаживался сразу, как только она освобождалась, номер машины был невиден. Как бы ненароком прошёл мимо Ларинского джипа и номер запомнил.
Опять было дежурство, и Коля всю ночь просидел в ДК, до утра придумывая варианты своей страшной мести. Дождавшись дневную вахтёршу-сменщицу, выбежал, лишь та вошла, на ходу сунув ей журнал дежурства со своей росписью.
Выезд с Горы в город был один, и Коля сел на автобусной остановке ждать. Хотелось есть, а когда приступ голода отступал, наваливалась еле преодолимая сонливость. Непривычно тёплый ветер с полей будто убаюкивал. Коля даже чуть не упал со скамьи, задремавши. Пришлось встать… По шоссе неслись самые разные машины, как в город, так и обратно. Несколько раз показывались большие и чёрные, но всё были не те.
Измучившись, Коля, уже почти в полдень, побрёл домой, где, наскоро перекусив холодной позавчерашней картошкой, наконец-то уснул. Вечером сходил на кладбище к Сашке. Постоял у свежей не осевшей ещё могилы, ничего такого, нового, не почувствовал и пошёл опять на Гору. На этот раз засел в кустах у поворота к посёлку.
Ларинский джип появился уже в сумерках, Коля чуть не пропустил его. Долго вглядывался в освещённый номер. Нет, всё точно… Пришлось выйти из укрытия, джип медленно двигался по узкому проезду, и где-то совсем далеко свернул налево. Коля пустился бегом. Добежав до поворота, увидел стоящий в стороне большой дом и знакомую машину возле него. Светились окна, и Коля вглядывался в освещённое пространство комнат. По лестнице сбежала девочка, за ней спустилась стройная молодая женщина. Ларина не было.
«Неужели у него семья», – Коля растерялся. Почему-то он ожидал увидеть сказочное логово, безобразное людоедское пристанище… А оказалось, Ларин вернулся с работы домой, к семье…
Коля осмотрелся. Высокая ограда из подёрнутого ржавчиной железа… Дальше чей-то ещё участок, необжитый, обнесённый забором из ошкурённых жердей. Он встал в тени соседского забора, на противоположной стороне проезда, чтобы продолжить наблюдение. Вдруг угол забора осветился далёкими ещё фарами. Так и не увидев Ларина, Коля прошёл по проезду дальше, чувствуя нарастающий уклон. Дорога вывела его к тёмному склону оврага, вдоль которого он и выбрался к шоссе. На свою квартиру вернулся заполночь.
Надо было срочно, пока не перегорело, ехать в деревню. Там, под крышей сарая, спрятана опасная игрушка Колиного отрочества – пугач-самопал. Лет в четырнадцать Коля сам смастерил его, выпилил из березовой доски и обточил удобную пистолетную рукоятку со специальным лотком для ствола. Сам изготовил ствол из трубки от шприца для нагнетания густой смазки, просверлил в ней отверстие под сапожный гвоздь, от удара по которому воспламеняется заряд из затрамбованных спичечных головок. А если на заряд придавить плотный бумажный пыж и положить дробину или кусок гвоздя, получался настоящий выстрел. Снаряд пробивал дюймовую доску, разбивал бутылку. Упражнялись они с друзьями в основном на консервных банках или пустых дихлофосных баллонах. Большой точности стрельбы так и не добились, но метров с пяти попасть можно. А если сделать побольше заряд и положить не одну дробину, а сразу, к примеру, пять, вполне серьёзное оружие получается…
Несколько дней, сам не понимая почему Коля исправно ходил на занятия в институт. А в субботу, после занятий, устремился на вокзал... Поспел домой он вовремя, все, включая бабушку и младшую сестру, были в огороде. Сажали картофель. Коля пришёлся кстати.
– А ты, что приехал-то? – строго спросил отец, когда убрали на место лопаты и вёдра, – Опять прогуливаешь?
– Ну, картошку-то я ем? Ем. Вот и приехал помочь.
– Так садить-то, не велик труд. Вот выкопать бы приехал. Это дело… Темнишь опять, что-то?
Коля, в тот же вечер нашёл самопал на старом месте, куда и положил года три назад. Выбросить стало жалко, всё же ручной труд, а просто так оставить, объясняйся потом…
В воскресенье к вечеру, положив в свою дорожную сумку каких-то продуктов, и плотный не прозрачный пакет с самопалом, он пошёл на остановку.
– Кольша, а всё-таки, зачем приезжал-то? Никуда не ходил, вроде... – опять спросил отец, провожая его у ворот.
– Да, так, соскучился…
– На той неделе же были. Мудришь чего-то?
***
Караулить Коля засел с вечера, всё в тех же кустах у дороги. Машины тут как раз приостанавливались перед выездом на шоссе.
Чёрный джип появился около семи часов утра, когда Коле уже казалось, что на нем не осталось живого места от комариных укусов.
Как и предполагалось, машина остановилась в намеченном месте. Коля натянул глубокий капюшон, выбежал и с самопалом в вытянутой руке кинулся к дверце водителя.
Грохот выстрела показался оглушительным. Выяснять, попал ли, стало страшно… Не оглядываясь, Коля кинулся через лесополосу к оврагу, дальше был спасительный лес.
Домой он вернулся на закате, прокружив весь день по пригородным лесам. Самопал утопил между болотных кочек, на дне оврага. Переоделся в лесу, а пакет, с тем, в чём стрелял, закидал мусором на окраине попавшегося по дороге кладбища.
Спать совсем не хотелось, есть тоже… Колю подкидывало в нервном ознобе. Свет он не включал, бродил как зверь в клетке по тёмной квартире. Выглядывал осторожно в окно, вглядывался в лица редких прохожих, не видя их. Вздрагивал от шумов на лестнице.
Лишь через неделю Коля узнал, что стрелял в помощника Ларина. Самого депутата в машине не было. Да и жил он, оказывается, не там… Две крупные дробины разбили стекло, сделали вмятины на дверце пассажира изнутри и по чистой случайности в водителя не попали.
Знатоки с упоением рассказывали о подробностях покушения и жестокости ответных мер, озираясь, поговаривали, что уже и подстрелили кого-то… Коля всё ждал, что и за ним придут. Нервно замирал от стука в дверь, окрика, скрипа тормозов на улице. Но, ничего, как-то обошлось…
***
А летнюю сессию Коля в тот раз безнадёжно завалил, и пересдавать, как мать не уговаривала, не стал. В сентябре сам, не дожидаясь повестки «сдался» в военкомат… И больше в родных краях он уже не появлялся да и стихов не сочинял…