Воспоминания моего отца

Отец – Гончаров Дмитрий Михайлович. Родился в селе Алексеевка Воронежской области в 1869 г. в крестьянской семье. По причине нехватки земли или полного безземелья после отмены крепостного права началось массовое переселение крестьян на окраины России, в частности на Алтай, Среднюю Азию, Семиречье и др. области.
Село, где родился отец, было в основном Украинское. Я не помню, чтобы отец когда-нибудь рассказывал о жизни в родном селе, о том, как они стали переселяться, каким путем и на чем ехали, а также, в каком году это переселение началось и когда они поселились в Семиречье. Из рассказа отца о том, что, будучи учеником в школе (до или после переселения неизвестно), он шел из школы домой, сел отдохнуть на мосту через большую реку и заснул, свесив ноги с моста.. Он окончил три класса приходской школы. Наверно ему было 8, 10 или 12 лет. Проезжавшие по мосту соседи, его разбудили. А где это было в России или в Семиречье неизвестно. Можно приблизительно сказать, что в Семиречье они прибыли в конце 70 или начале 80 годов прошлого столетия. Поселились они в селе Колпаковка, названном так в честь генерала Колпаковского, который освобождал Семиречье от войск Копандского ханства (Памятник Колпаковскому и ныне стоит на горе, возвышающейся над селом Узун-Агач Алма-Атинской области. Семья отца  была большая. Его отца, моего деда по отцу, звали Михаилом, а отчества не знаю. Не могу утверждать, что знаю всю семью отца, но помню братьев: Ивана, Федора, Алексея, Семена и его сестру Анну (мы звали ее: «тетка Ганна»).
Как я уже упоминал, отец очень мало рассказывал о своем детстве. Но, как видно, рос он крепким коренастым проворным и способным как  к  ремеслам, так  и к тяжелому труду, понимал крестьянское дело. На работе был скор и напорист. Он рассказывал как его, уже парня, нанял кто-то для соседей выкопать погреб. Погреб был большой и глубокий. Он его выкопал за 1 ночь. И получил за это маленькое зеркальце и печатку «Духовые мыла». И был очень доволен. Каков был его характер в детстве и молодости, можно судить по тому, каков он был, когда обзавелся своей семьей. Мы звали его тятей. Так вот тятя наш был неуживчив, непокладист при полном отсутствии (как мне кажется) спокойной рассудительности и сдержанности. Как теперь говорят, характер его был непредсказуемым. Он не терпел возражений. Мог разразиться руганью по пустяковому поводу и даже без всякого повода. Был мнителен и нетерпим к любой, как ему казалось, непочтительности. Обладал каким-то болезненным самолюбием. Вспыльчивость его была мгновенной. В это время он мог, не стесняясь в выражениях, оскорбить и пустить в ход кулаки, что он частенько делал оппонентами, будь то члены семьи, соседи или родственники. Лично с моей стороны по отношению к отцу преобладал страх. И в то же время это был непьющий, некурящий и необычайно работящий и работоспособный человек, пользующийся уважением соседей, сослуживцев и всех, кто с ним имел общие дела. Он был мастером на все руки: столярничал, плотничал, паял, лудил, знал кузнечное дело. Брался за любую работу и старался сделать ее в тот же день. Теперь можно заключить, что в молодости он был еще более резким и несдержанным.
Из Колпаковки он был призван в солдаты в начале 80–х – начале 90-х годов. Службу проходил в Джаркенте на  границе с Китаем. Она совпала с так называемым «Боксерским» восстанием в Китае. Уволился из армии приблизительно в 1895 году. Он рассказывал, что однажды, будучи солдатом, он не отдал честь встречному офицеру – то ли задумался, то ли прозевал. Офицер крикнул ему: «Стой!», а он не остановился и быстро стал уходить (а ходил он очень быстро). Офицер догнал его бегом и крикнул: «Смирно!». Отец встал в стойку «смирно». Офицер размахнулся кулаком и нанес удар. Отец отступил на шаг назад, и кулак пролетел мимо. Офицер опять заорал: «Смирно, так твою перетак!». Замахнулся снова, но и этот удар не достиг цели, т.к. отец четко среагировал. Так повторялось много раз, пока офицер не обессилел от бешенства. Он позвал проходивших мимо солдат и приказал им взять отца и держать. Но и это не помогло. Ударить себя отец и на этот раз не дал, зато удар пришелся по лицу одного из державших. Может это в какой-то мере удовлетворило офицера, а может он просто устал, но дальнейшие попытки ударить отца прекратил. Когда отец приходил в бешенство, лицо его делалось страшным. Оно искажалось, глаза горели ненавистью, и в них была какая-то страшная решимость на все. Он рассказывал, что когда его держали, он стал смотреть в глаза офицеру, и тот явно испугался. Он приказал отца взять за руки и за ноги и уложить в лужу холодной воды у дороги. Дело было зимой. Когда его уложили в лужу, вода его накрыла до половины. Офицер приказал плескать воду на отца. И сам, сняв перчатку, стал плескать, стараясь плескать на лицо. Когда у него замерзла рука, он надел перчатку, крикнул: «Отставить!» и ушел. Солдаты помогли отцу подняться, отвели его в казарму. Отец ничего не говорил о последствиях этого купания. Этот случай характеризует отца, как самолюбивого и гордого, высоко ставящего свое достоинство. Другой бы, чтобы не осложнять дело перенес бы 1-2 пощечины. Это было в порядке вещей в то время. В этой ситуации офицер мог бы и оружие применить. Уволился отец из армии примерно в 1895-1896 годах – точно не знаю. К этому времени относится и его женитьба. Женился он на Пашевкиной Парасковье Симоновне. Это была наша мать. В это время ей было 24 года, что считалось почти возрастом «старой девы», так она говорила сама. Проникнуть в прошлое отца и его родоначальников и, тем более, предков глубже Колпаковки, невозможно, т. к. никаких устных и, тем более, письменных источников не существует и зацепиться совершенно не за что.
Мать – Девичья фамилия Пашевкина Парасковья Симоновна. Отец матери, наш дед, Пашевкин Симон Васильевич. А мать нашей матери Соболева до замужества, а имени и отчества не знаю (Мария Васильевна). Семья матери состояла из 8 детей: Парасковья, Алексей, Кузьма, Ульяна, Федор, Федосья, Павел, Борис. Наша мать была старшей в семье (1870-1871). Вторым был Алексей (1875), третьим - Кузьма (~1877), четвертой – Ульяна (~ 1879-1880), пятым – Федор (~ 1882-1885), шестой – Федосья (1888 – 1890), седьмым – Павел (1892-1894), восьмым – Борис (1894-1895). Даты рождения проставлены приблизительно и требуют уточнения. Ритм рождаемости обычно составляет 2 года. Однако и смертность детей была очень высокой: 30, 50 и более процентов. В нашей семье из 10 рожденных умерло в детском возрасте трое. В семье Алексея (брата матери) из 22 детей до взрослого состояния дожило только семеро. Поэтому последовательность рождения детей в семье матери мною дана приблизительно. Сомнение вызывает – кто старше – Ульяна или Федор. У Ульяны первый ребенок родился в 1903 году (Вениамин), а у Федора в 1912 – 14 (Василий). Уточнить пока есть возможность у Вениамина. Ему сейчас 85 лет. Живет в поселке Комсомол близ города Фрунзе.
 Наша мать, как старшая в семье, была нянькой остальных детей, которые звали ее «нянькой» до старости лет. Все младшие учились в школах, только она одна в школе не училась, т.к. помогала своей матери по дому, нянчила маленьких и смотрела подрастающими братьями и сестрами. Не смотря на большую занятость, она стремилась научиться читать и писать, используя учащихся в школах младших братьев и сестер. Читать она научилась быстро и, с тех пор, очень много читала, урывая время от домашних хлопот днем и в ночное время при свете лампы, свечи или коптилки. Трудно было назвать книгу, которую она не читала. Названия книг исчислялось тысячами. Научилась она и писать. Но без всяких правил и знаков препинания, часто без промежутков  между словами. Писала по слуху. Однако слова и фразы были емкими и образными, заключали широкий смысловой охват. Техника письма на протяжении всей жизни оставалась на уровне 1 класса школы.
Мать прожила долгую жизнь – 97 лет. Родила 10 детей, из которых 7 человек достигли взрослого состояния, а трое умерли в детстве: Василий - 1897г., Александр – 1899, Михаил – 1901(умер ~ 1 год ), Елизавета – 1902 (1903), Николай – 1905 (погиб в Сталинграде в 1942 г.), Павел – 1907 (погиб в 1941г.), Михаил – 1910, Екатерина – 1912 (умерла от скарлатины в возрасте двух лет), Августа – 1913, Андрей – 1915 (умер в возрасте 8 месяцев).
29.10.88.
Из рассказов нашей матери ее (и наша) родословная прослеживается до половины 18 века, т.е. до 1750 годов. Как она себя помнила, когда было ей меньше 5 лет, в их семье еще жил прадед отца, т.е. ее прапрадед Числов Иван. А отчества она не помнит. Ему в то время было 115 лет. Он был очень высокого роста, могучего телосложения с длинной белой бородой и длинными руками. Ходил в огромных лаптях, в холстяной рубахе, подпоясанной веревкой или шнуром. Он был грамотным, много писал что-то и написанное складывал в сундук. Если случались праздники или ярмарки, он подвешивал к поясу чернильницу, запасался гусиными перьями, нагружался вязанкой лаптей, которые он плел в свободное время и надолго уходил из дома. На ярмарках продавал лапти, писал людям жалобы и прошения, а купцам деловые бумаги. Домой возвращался под хмельком и всегда с подарками для женщин: кому серьги, кому бусы, а кому ленточки, пряники и т. п. Характер у него был спокойным. К людям относился строго, но доброжелательно. Но его задумчивость и угрюмость заставляли людей его побаиваться. Он занимался и лекарством, но лечил не заговорами, а травами и советами. В церковь не ходил и поэтому прослыл среди царившего тогда суеверия колдуном, водящимся с нечистой силой. Эта слава о нем усиливалась еще и тем, что он часто и много писал что-то, просиживая целые ночи. Село, в котором жили родители матери и этот прапрадед, было монастырским и принадлежало Задонскому  монастырю. А по соседству с монастырскими землями было поместье Станюковичей. Прапрадед матери Иван Числов водил знакомство с писателем Станюковичем. ( Справка: Станюкович «Морские рассказы» - написана в 1885-1892гг. – сноска в книге). Когда «барин» бывал в поместье, они встречались и подолгу беседовали о чем-то. Достоверность сказанного весьма относительна, т. к. матери нашей при жизни прапрадеда было около 5 лет. Многое из ее рассказов основано не только на личных воспоминаниях, которые были смутными и искаженными временем, но на воспоминаниях старших: матери, теток и дядек и др.
Происхождение прапрадеда Ивана Числова покрыто тайной, которую разгадать невозможно. Известно, что он воспитывался в Задонском монастыре, находившемся в Воронежской губернии. Известно было также, что в этом монастыре воспитывались «побочные» дети дворян высокого ранга. Если за точку отсчета взять смерть  прапрадеда, которая произошла, когда матери было около 5 лет (1875), то родился он 115 лет назад, т. е. в 1760 году. Судя по всему, его матерью была женщина из крепостных крестьянок, а отцом какой-то помещик, владения которого прилегали к Воронежской губернии или находились вблизи Задонского монастыря. Таким образом, ни родители, ни место рождения прапрадеда неизвестны. О высоком ранге отца можно судить потому, что воспитание его проходило под непосредственным покровительством настоятеля монастыря Тихона Задонского. Настоятель благоволил к воспитаннику не только по причине высокого происхождения, но и за способности к наукам. У мальчика выработался красивый почерк и навык правильного, беглого чтения, как древнеславянского, так и мирского (чтения). Но наибольших успехов мальчик достиг в операциях с числовыми значениями. Он мог в уме решать задачи со всеми четырьмя арифметическими действиями. Видимо поэтому ему была присвоена фамилия Числов.
Среди монахов были врачеватели, знающие целебные свойства трав, способы распознавания и лечения разных болезней. От них Иван научился лечить людей, что пригодилось ему в жизни. Мальчик рос здоровым, рослым и сильным. Однако по натуре был флегматичным, задумчивым и угрюмым. По-видимому, в юношеском возрасте он стал задумываться о своем происхождении: однако никаких сведений о его родителях ни при его жизни, ни после его смерти не было. По всей вероятности он был покладист, послушен. Со стороны монахов пользовался уважением и снискал дружелюбие за грамотность, начитанность. Однако монастырский устав, процедуры богослужения, церковные каноны, молитвы и бдения его тяготили. Он постоянно о чем-то думал. Ценил его и сам настоятель монастыря Тихон Задонский. Поручал ему вести записи в монастырских книгах, посылал с монахами в монастырские села для сбора податей с крестьян, ведения учета, подсчета и записей хозяйственных дел, монастырской казны. Монастырь вел обширную хозяйственную деятельность. Промышлял рыбу, держал пасеку, сеял хлеб, лен, коноплю, гречиху, просо, держал скот тягловый, молочный. Вел торговлю, участвовал на ярмарках, имел мастерские, где ремесленники делали художественные изделия народных потребительских изделий, церковные свечи, утварь и т. п. 
Тихон Задонский был деятельным, образованным, строгим и справедливым настоятелем. Благочестивость и праведность его не мешали ему держать строгий порядок, основанный на четкой иерархии, послушании и рациональном построении монастырских служб. Помимо многосторонней хозяйственной деятельности монастырь играл значительную просветительную роль. Он содействовал созданию школ в селах. В религиозных кругах России снискал большую популярность, а его настоятель Тихон Задонский считался выдающимся религиозным деятелем. Его личные качества: справедливость, праведность и мудрость создали ему славу в народе. Это послужило основанием для причисления его после кончины к лику святых.
В монастыре воспитывалось много детей: деревенские сироты, дети бедняков, не способных прокормить свои семьи, а так же, как говорили тогда «побочные» дети дворян. Случалось так, что дворяне усыновляли своих незаконнорожденных детей и забирали их к себе. Но большей частью эти дети не знали своих родителей. Вырастая, становясь взрослыми, приобретя в монастыре какую либо профессию или ремесло, они поступали на службу к помещикам, или становились монахами и оставались в монастыре на всю жизнь.
Наш пращур Иван Числов, по рассказам нашей матери, уже в возрасте совершеннолетия в одну из поездок с монахами по сбору податей с монастырских крестьян был поражен красотой пейзажа где-то недалеко от села Кисляй Воронежской губернии. Зеленые поляны, покрытые яркими цветами, рощей и стеной густого леса, окаймляли сияющее под солнцем чистое озеро. В небе пели жаворонки, в рощах щебетали птицы, в травах шумели кузнечики. Перепелиный бой и звонкий голос кукушки, жужжание пчел и шмелей наполняли воздух какой-то первозданной жизнью. Свежий ветер волнами омывал тело ароматом поля и прохладой озера, вызывая в душе неясные мечты и желания. После тесноты монастырских стен и каморок, запахов ладана и спертого воздуха церковных служб чистый воздух поля пьянил и кружил голову. Иван испытывал какие-то новые чувства. Он долго молча смотрел в даль, осознавая, что жизнь большая и широкая вот здесь сливается с блеском озера, с таинственными шорохами поля и леса. До слуха долетели песни косарей и аромат свежескошенной травы. В сердце забилась неиспытываемая раньше радость жизни. Очнулся он от нетерпеливого возгласа монаха, который торопил его выполнить поручение по сбору податей в какой-то монастырской деревне. С этого времени в сознании Ивана произошел перелом. Он стал задумываться о своей судьбе и предстоящей жизни в будущем. О своем прошлом он знал только то, что давала детская память. А помнил он только монашеское окружение. Но сладости материнского тепла и ласки он не знал и не помнил. В деревнях и селах он видел жизнь крестьян, слушал их песни и игры молодежи. Монастырские крестьяне, хотя и были крепостными и платили подати монастырю, но, в отличие от помещичьих, чувствовали себя более свободными. В одной из деревень Иван познакомился с одной вдовой, муж которой, солдат, погиб на войне. Иван был красивым парнем. Высокого роста голубоглазый и плечистый, но не смелый и застенчивый, встретив доброжелательность, внимание ласку молодой вдовы, он привязался к ней и часто посещал её. Были ли дети у этой вдовы неизвестно. Жила она одиноко в ветхой избушке. Какое у неё было хозяйство, земельный надел, скот также неизвестно. Положение Ивана в монастыре, когда он стал взрослым, требовало решения, как жить дальше. О своих родителях он ничего не знал. На его вопросы о родителях, настоятель монастыря отвечал уклончиво. Вскользь упомянув однажды, что он княжеского рода, но, что родителей его нет в живых, а их законные наследники то ли не знали существовании Ивана, то ли отказались его признать. Полностью тайны происхождения Ивана Тихон Задонский ему не рассказал. Иван за все время жизни в монастыре чувствовал заботу и покровительство настоятеля, который знал о нем все, как, впрочем, о каждом, кто жил в монастыре. Знал настоятель и о том, что Ивана не привлекает деятельность священнослужителя, что он избегает богослужения, плохо посещает церковь. Иван имел доступ к личной библиотеке настоятеля и читал, главным образом, мирские книги. Настоятель чувствовал, что у Ивана сложилось собственное мировоззрение. Настало время решать, как и где жить дальше и чем заниматься. Иван часто посещал полюбившееся место у озера и предавался мечтам. Его общение с крестьянами, с молодой вдовой из деревни навеяло ему мысль о жизни в деревне, о ведении своего хозяйства.  Однажды настоятель вызвал к себе Ивана и спросил его как он собирается жить  дальше, т.к. его возраст не позволяет ему оставаться воспитанником монастыря. Иван рассказал настоятелю о своей мечте стать крестьянином, поселиться на берегу полюбившегося ему озера, обзавестись семьёй и вести собственное хозяйство. Настоятель, к удивлению Ивана, одобрил его желание, выделил ему надел земли для усадьбы и пашни, делянку строевого леса для постройки дома.  Монастырские плотники и мастера построили избу, амбары и прочие постройки, поставили ограды. Монастырь выделил Ивану лошадь, корову, другой скот, необходимые крестьянские орудия, инвентарь, сбрую. И вот наш пращур стал крестьянином. Вскоре он женился на вдове, с которой вел знакомство, и зажил семейной жизнью. По соседству с Иваном стали селиться крестьяне из монастырских деревень, где не хватало земли для молодых семей. Таким образом, возникло новое село, которое было недалеко от села Кисляй и было названо Малый Кисляйчик. Историческая и географическая достоверность описанных событий весьма относительна, т. к. они воспроизведены на основании рассказов нашей матери о её жизни в раннем детстве.
Став крестьянином, Иван Числов оказался малоподготовленным и ленивым к крестьянскому труду и от хозяйствования, говоря современным языком, самоустранился. Все дела по ведения хозяйства легли на плечи его жены, а он занимался разными делами, не связанными с хозяйством. Собирал целебные травы, лечил людей и животных, писал людям прошения, жалобы и т. п., посещал ярмарки. Главным образом, писал что-то. Необычность его занятий и задумчивый угрюмый нрав создали ему славу колдуна, человека, который общается с «нечистой силой». У Ивана было 2 дочери и один сын, которого звали тоже Иван. Когда нашей матери было 4-5 лет, эти её прадеды были уже глубокими стариками, и их дети тоже были стариками (по 80 лет) и их в семье скопилось несколько человек. Мать помнила, что эти старики сидели на лавках, и каждый старался подозвать её к себе, и из-за этого между собой ссорились.  А она была единственным ребенком. Её баловали и, если она плакала, возникал целый переполох. Какие были семьи  у этих стариков неизвестно. Неизвестно также как появилась в роду фамилия Пашевкин. По-видимому, одна из дочерей Ивана Числова, прапрадеда матери, была замужем за Пашевкиным. А может быть дочь прадеда Ивана, сына нашего пращура. Однако такая фамилия появилась в период 1810-1830 годов. Дед нашей матери Пашевкин Василий (отчество неизвестно) был деревенским силачом высокого роста, могучего сложения и своенравного характера. Однако он был дельным человеком, хорошим хозяином и владел мастерством плотника, столяра, неутомимого пахаря и т.п. При нем хозяйство процветало, и вся семья была зажиточной. Василий не любил знахарей и колдунов. От него им часто доставалось: «Ты колдун, а я тебя колбнул!». Мать рассказывала, что их сосед решил расширить свой дом за счет промежутка между их домами. Василий стал возражать, т. к. это было опасно в пожарном отношении. Во время отсутствия Василия сосед закончил пристройку и делал соломенную крышу, примыкающую к дому Василия. Когда Василий вернулся домой и увидел это сооружение, он схватил какой-то деревянный дрючок с ………(41) на конце (для доставания ведра из колодца, когда обрывается веревка) и, зацепив за штаны соседа, стащил его с крыши,  надавал ему тумаков и за несколько минут разметал все сооружение по бревнышку.
Сколько было детей у Василия -  неизвестно.  Только двое из его детей, отец матери, наш дед Симон Васильевич и его сестра Аксинья Васильевна, тетка нашей матери (тетка Аксютка) жили в Лепсинске и мы их знали. Наша мать много и с охотой рассказывала нам о старине и своем детстве. По её словам её прапрадед Иван Числов пережил своих детей и даже внуков. Умер он, когда матери нашей было около 5 лет.  Умирал он долго и трудно – около года. Говорили, что бог не берет его потому, что он колдун, в церковь не ходил, богу не молился, попов и монахов не жаловал, писал колдовские книги и, одним словом, имел дело с «нечистой силой».  С другой стороны, его и ад считали кандидатурой не подходящей, т. к. вся жизнь его состояла в доброжелательности к людям, готовности помочь при болезнях, подсобить в трудностях, дать добрый совет, написать прошение и т. п., и люди, вольно или невольно, считали его хорошим человеком, не смотря на суеверие. И так в течение года «отфутболивали» Ивана Числова в возрасте 115 лет из сфер небесных в преисподнюю и обратно, пока какая-то из сфер не пошла на уступки. Похоронен был как христианин. Наверное, соборовался, исповедовался и причащался, как положено, так как со стороны духовенства препон не было. Перед смертью он заслужил передать все его бумаги, книги и рукописи барину, т. е. писателю Станюковичу. Но в это время молодой писатель был за границей. В это время главой дома была сноха, женщина суеверная и неграмотная. После похорон свекра она все его «колдовские» книги и рукописи сожгла, оставив только псалтырь и библию. Узнав об этом, Станюкович очень огорчился и все говорил: «Что вы наделали, что вы наделали!».
Сын Ивана Числова, тоже Иван, по-видимому, тоже Числов, дожил до 80-90 лет (это приблизительно). С ним произошел несчастный случай. Он упал с полатей, где спал и разбился насмерть. Возникли осложнения с его похоронами, т. к. поп отказался его отпевать – умер без причастия. Пришлось собирать деньги, платить приставу и попу, чтобы разрешили его похоронить, как положено. В это время, недалеко от села, где жили Пашевкины, был построен сахарный завод, а окружающие села сеяли сахарную свеклу и сдавали её на завод. По словам матери, завод принадлежал какому-то князю (упоминалась фамилия  Васильчикова). Многие из окрестных крестьян стали работать на сахарном заводе. Появились деньги, на которые люди стали покупать товары в открывшихся лавках (магазинах). Из семьи Пашевкиных тоже многие стали работать на сахарном заводе. Женщины стали зарабатывать деньги и по-городскому наряжаться.
Семья была многочисленная и разветвленная, а земельный надел ограниченный. Поэтому многие мужчины из семьи занимались отхожим промыслом или работали по найму. Отец нашей матери, Пашевкин Симон Васильевич, был хорошим плотником. Он строил дома, мельницы, крупорушки и маслобойни. Помимо мастерства плотницкого, он обладал еще и организационными способностями и природным даром архитектора, смекалки и решительности. Однако в родных местах работы было мало, и на заработки уходили в  дальние края: на Кавказ, на Кубань и в другие области. К этому времени были получены сообщения первых поселенцев из Воронежской губернии в Казахской степи 1869 г. Они сообщали, что земли там богатые плодородные, жизнь вольная. Идет строительство городов, и крестьяне могут получить землю, а мастеровые найдут работу. Среди крестьян села, в котором жила семья моей матери и других семей появилось много желающих попытать счастья в далеких казахских степях. Была составлена партия переселенцев, куда вошел и наш дед Пашевкин Симон Васильевич. Партия состояла из более 100 семей, многие из которых имели родственные связи между собой. В это время нашей матери было около 10 лет (1980). Кроме неё был уже в семье и братишка Алексей 1875г.  и Кузьма 1877г. Обоз переселенцев насчитывал около 100 подвод. Путь был дальний и длился он почти полгода – с ранней весны до осени. Целью поездки было Семиречье. Однако конкретного пункта у них не  было. В Семиречье переселенцы прибыли через Семипалатинск. К 1880г в Семиречье уже было оседлого населения 73885 человек. А к 1884 году  - 121284 ч. за счет переселения из Восточного Туркестана и Китая уйгур, дунган и др. А в центре Семиречья  г. Верном число жителей составило 21000 человек. Обоз переселенцев тянулся по разбитым дорогам, а иногда и по бездорожью. Мать рассказывала, что когда проезжали вдоль озера Алакуль через какой-то перешеек, то волны плескались вдоль дороги и было страшно смотреть. В то время в зарослях камышей еще водились тигры. Во время ночевок люди будто бы слышали рычание тигра. Проезжая предгорья Джунгарского  Алатау, видели поселки приехавших ранее переселенцев, казачьи станицы. Лучшие земли были закреплены за казачьими станицами. А переселенцам из России отводились земли большей частью в предгорьях менее удобные. Той вольности, о которой сообщали первые переселенцы, уже не было. Поливные земли в основном были заняты дунганами и уйгурами. А степи и предгорья пастбищами казахов. Возникали вопросы, куда ехать дальше и где осесть. Часто приходилось останавливаться у поселков и добывать хлеб и другие продукты. Обоз уже изрядно обнищал, деньги кончались, имущество, которое можно было поменять на продукты, тоже кончалось. Часто приходилось просто побираться. А впереди уже маячила холодная осень и зима. Пора было искать пристанище. Первая большая река, через которую переправлялся обоз уже в пределах Семиречья, была Тентек. В конце лета эта река, питающаяся ледниками Джунгарского Алатау, значительно обмелела и переправа через нее прошла благополучно. Дальше дорога шла по горным перевалам с глубокими ущельями с множеством бурных речек. Дорога была твердая каменистая. Склоны гор с осыпями и скалами. Мостов через речки не было, русла рек часто были загромождены камнями. Обоз шел медленно. Ломались колеса, лопались оси телег. На крутых подъёмах подводы вывозили цугом, подпрягая дополнительные упряжки лошадей. По пути попадались кочевья казахов с табунами лошадей, верблюдов, овец. Покупали у казахов баранов, а иногда и лошадей. Наконец кончились ущелья, скалы и осыпи. Дорога шла по горному плато с пологими увалами  и долинами, покрытыми высокой травой, побуревшей на буграх, но зеленой в лощинах. Почва была черноземная. Обрывистые берега речек и ручьёв показывали толстый слой чернозёма на глиняных толщах. При виде такого богатства переселенцы обрадовались и стали брать руками чернозем, сжимать горстями, жухать и растирать на ладонях. По пути стали попадаться первые поселения: Глиновка, Осиновка, Герасимовка, Колпаковка. Вдоль дороги потянулись пашни. Пшеница, ячмень, овес, горох, подсолнухи, просо. На косогорах стояли стога сена. Кое-где уже начиналась жатва. Пшеница была рослая с крупными полосьями на толстых стеблях. Но надо было доехать до административного центра, где будет решена дальнейшая судьба переселенцев. А таким центром была станица Лепсинская(?54) во главе с атаманом и начавшийся стоится уездный городок Лепсинск, расположенные в урочище Чебур Агач (пестрый лес) на берегу реки Лепсы при впадении в неё горной речки Буленьки. После многочисленных подъемов и спусков дорога вышла из предгорий и спустилась в долину, простирающуюся до самого горизонта. А у предгорий вдоль небольшой речки протянулся ряд хат с камышовыми и соломенными крышами. Это первая улица  села Андреевки. Переселенцы ночевали на краю села. Кончился хлеб и поужинали кое-как остатками …(55), сухарями. У местных жителей хлеб раздобыть не удалось. Зато корма для лошадей, быков и других животных было достаточно. Кругом была трава, которую косили переселенцы. Некоторые переселенцы гнали с собой коров и овец, купленных у казахов. Рано утром обоз на следующий день обоз свернул налево по дороге в горы. Сначала дорога полого поднималась в горы, потом от урочища Безерек стала круто подниматься по буграм и также резко спускаться с крутых пригорков. Обочины дорог заросли, в рост человека, сочной травой. Там, где дорога прорезала гребни пригорков, по бокам углубленный чернозём достигал 2-3 аршин. На северных склонах гор росли дикие яблони, а в лощинах кустарники. Преодолев последний крутой подъём, обоз выполз на самый верх. Дорога, извиваясь в …(56) и …, резко пошла вниз. Глазам представилась глубокая, как пропасть, котловина, вытянутая с востока на запад верст на 30-40, а в поперечнике не более 5 верст. Обоз остановился. После тяжелого подъёма выпрягли взмыленных мокрых от пота лошадей. Все переселенцы толпой стояли на бугре и молча смотрели на открывшуюся панораму. Картина была неправдоподобна как сон, как какое-то видение. Люди заворожено озирали долину, окаймлявшие её горы, сверкающие речки. Говорили между собой тихо, почти шёпотом, как бы боясь спугнуть очаровавшее их видение. У подножия гор, на гребне которых стоял обоз, протекала река, поблескивая в промежутках растущих вдоль берегов высоких густо-зеленых деревьев. Она вытекала из юго-восточного угла долины, охватывала ….(58) её сначала восточный, затем северный края и устремлялась на запад. А с юго-западного угла прямо на север стремилась другая река. Эти реки сливались на северо-западе и исчезали в скальных обрывах гор. Первая река перед слиянием со второй проходила через зеленые луга и извивалась причудливыми петлями и изгибами. Здесь течение реки было тихим, а поверхность реки блестела как расплавленное серебро. С высоты, где находились переселенцы, хорошо просматривалась долина, ширина которой в этом месте не превышала 3-4 верст. Противоположная гряда гор, ограничивающих долину с юга, изобиловала в нижней части ущельями, горбатыми перевалами, заросшими лиственным разнолесьем, кое-где уже тронутым осенними красками, а выше тянулись хвойные леса темно-синими массами. А еще выше поднимались громады безлесных гор  со скалистыми ущельями, ….(59), обрывами, хребты которых, громоздясь друг за другом без конца и края, уходят всё дальше, теряясь в синеватой дымке. Как раз напротив, хребты южных гор на всю их толщину прорезало ущелье, выходящее в долину крутыми заросшими лесом тенистыми склонами с выступами скал. До самого горизонта ущелье обозначено понижением хребтов справа и слева, образующим проем, позволяющий видеть далеко-далеко за синими хребтами кипенно-белые пирамиды ледниковых вершин на фоне неба. Из ущелья в долину выходило широкое каменистое русло, изрезанное вдоль извилистыми бороздами промоин и углублениями. Оно пересекало долину с юга на север и впадало в реку, текущую с востока. В этом русле кое-где поблескивала вода то теряясь, то появляясь вновь в широченном русле шириной  около 50 саженей (100м). На крутом правом берегу русла расположено село с прямыми улицами и правильными квадратами кварталов. На площади в один квартал стояла церковь. Это была казачья станица Лепсинская. Левый берег русла низкий и каменистый. На левом берегу были постройки, вытянутые с востока на запад, образуя единственную улицу. В этом месте русло пересекала дорога, соединяющая станицу с улицей  на противоположном берегу русла.  Ниже станицы через реку переброшен мост. По крутому подъему навстречу обозу шли подводы, загруженные различными поклажами. Встречные подходили к обозу расспрашивали, откуда едут и куда переселенцы. Один из встречных оказался земляком, приехавшим в Семиречье 10 лет тому назад. Он рассказал, что земля, на которой они находятся, принадлежит казахам станицы Лепсинской. Наделы большие. Сами казахи обрабатывают небольшую часть своих земель, а излишек сдают в аренду. По левой стороне русла речки он показал на постройки – строится город Лепсинск – центр уезда. По делам переселенцев надо обращаться к уездному начальнику, который находится в казачьей станице Саркандская в 30 верстах от Лепсинска. А временно можно остановится в станице по разрешению атамана. А в городе еще нет власти, куда можно было бы обратиться: тем временем были напоены и накормлены лошади, подмазаны телеги, да и сами переселенцы подкрепились, кто чем мог. Запрягли лошадей, затормозили задние колеса телег и начали спускаться. Через какой–нибудь час обоз спустился к реке, прошел по деревянному мосту через Лепсу и остановился на поляне среди высоких тополей.  Выбрали большую группу мужиков, чтобы идти в станицу добывать хлеба, а часть мужиков направилась к Киргизскому …..(64) на другой стороне реки для покупки мяса. Женщины и дети собирали хворост и сухой навоз для костров. Вскоре вернулись мужики, ушедшие к киргизским юртам, и принесли бараньи туши. А позднее ….(64 низ) в станицу за хлебом. Они принесли несколько мешков, наполненных печеным хлебом, и вывалили хлеб на разостланный брезент. Тут же несколько булок разрезали и дали всем по куску. Хлеб был белый пышный и вкусный. После ужина, а дело было уже к вечеру, собрались у костра старшие семейств и стали обсуждать, что делать дальше. Следует сказать, что до Лепсинска доехало из всего обоза около 20 семейств, большей частью связанных между собой родственными узами. В том числе Пашевкины, Соболевы, Даниловы и др. Остальные из обоза отделились по дороге и остались во …..(65 низ) селах. В этот же вечер собрались у костра после сытного ужина с прекрасным казачьим хлебом. Мать рассказывала, что ей хорошо запомнился разговор, когда решался вопрос, как быть далльше. Раньше всех заговорили женщины. Им дальняя дорога была особенно тяжела. У многих были маленькие, а у многих еще грудные дети. В семье Пашевкиных тоже был третий маленький, с которым нянчилась наша мать. Не помню точно родился он до переселения или дорогой. Звали его Кузьма. Но он впоследствии  говорил мне, что он Воронежский. Женщины наперебой стали кричать: «Дураки мы будем, если уедем куда-то от такого хлеба, какого мы не ели ни дома, ни дорогой, а ели только здесь!». В таком же духе большинство склонялось к тому, чтобы остаться здесь. Некоторые предлагали доехать до …..(67 верх) станицы, где был уездный начальник, который может быть опрределит их там, где есть свободные земли, так как в Лепсинске свободной земли для наделов нет. А дед наш (отец матери) Симон Васильевич сидел молча и о чем-то думал. Потом  он пошел к реке Лепсе, доллго ходил по берегу, что-то мерил ногами. А разговор в ….(67 центр) ни к чему оопределенносму ни приввел. Уже темнело, когда к лагерю подскакало несколько верховых в синих штанах с красивыми лампасами, …(67 центр) в синих фуражках с лакированными козырьками и красными околышами, на плечах погоны, но без оружия – казаки. Одни с черной с проседью бородой, а остальные только с усами. Бородатый с лычками на погонах громко поздоровался и строго спросил: «Хто такие?». Ему ответили переселенцы из Воронежской губернии. «Бумага есть?». Старший достал из сундука, установленного на возу, бумагу уложенную в …(68 верх) какой-то книги. Бумага была с царским гербом и подписана Воронежским губернатором. Бородач повертел бумагу перед глазами и передал молодому казаку. Тот посмотрел и говорит: «Это в Верный». И обращаясь к переселенцам сказал: «Ишшо пятьсот верст». Раздался тяжелыыый вздох, и унылые восклицания: «Оёёй!». Переселенцы спросили бородача, нельзя ли поселиться здесь, а не ехать дальше, есть ли здесь свободная земля. Казаки слезли с лошадей, привязали их к кустами подошли к костру. Им дали что-нибудь, чтобы сесть. Нашлись табуретки, пустые ведра и мешок с овсом. Нашлась и водочка, казаки выпили, зауксили остатками ужиина. Бородач помолчал, потом сказал: «Ежелли хочется получить землю, то езжайте в Верный. Там есть земельная комиссия при губернаторе, которая нарезает ишшо земли. А здесь селиться можно, но только в городе» – он указал в сторону – «За Буленькой земли 20 сажень – для хаты, двора, огорода». Он рассказал, что город только начал строиться. В южной части дома переселенцев из России, большей частью ремесленники, есть и крестьяне, кзнецы, кожевники, мыловары, …(69). На юго-западе – украинцы (хохлы), на северном краю – татары и …(69 центр)  - это большей частью купцы, приказчики. Татары занимаются извозом. Возят товары из ташкента, Верного, Семипалатинска, …, ….(69 низ) Которые хотят сеять хлеб, берут землю у казаков по договору в аренду. Это недорого. Чаще всего – это плата в виде вспашки земли хозяину …,(69конец стр.) т. е. пахать хозяину столько же земли, сколько себе.  Казаки посоветовали обратиться к атаману станицы, если желает кто поселиться в станице, а кто хочет  - в городе – к городскому голове, которого недавно выбрали. Казаки уехали, а переселенцы еще долго обсуждали как поступить. Некоторые решили остаться в городе. Другие хотели ехать в села и ддобиваться земельных наделов. Но большая часть решила селиться в городе. Назавтра мужчины ходили в городское управление и получили разрешение на поселение в городе. А дед наш Симон Васильевич Пашевкин всегда говорил, что ни пахать , ни сеять он не будет. Нужно сделать так,чтобы хлеб сам к нему шел. Он ходил к атаману и получил согласие от него строить для станицу мельницу на реке Лепсе. Так как станица очень нуждалась в мельнице, то деду нашему отвели участок на берегу Лепсы. Однако нужно было закупить лес и другие материалы, а денег было мало, чтобы за все платить. Поэтому дед наш собрал артель плотников и порядился строить в городе казенные дома, лавки для купцов, мосты через речки. Поэтому прежде чем  соесть в Лепсинске, он с смеьей кочевал по станицам, селам. Жили они в Сарпанде(?71). Что именно строил наш дед и где, оопрределенных данных нет. Но без него ни обходилось ни одно строительство в г. Лепсинске. Наконец он построил мельницу на реке Лепсе против станицы, как раз на том месте, где обоз переселенцев ночевал по приходе в Лепсинск и где дед облюбовал место в тот же вечер. Точно установить даты, когда и что происходило было невозможно. Мать много рассказывала о их жизни, но не в хронологическом порядке, а о том, что приходило на память по случаю. И всегда начинала: «Когда мы жили там-то» или «Когда мы были» – а точно «когда» не говорила. Рассказывала мать, как еще девушкой жила в няньках у уездного наччальника (фамилию не помню) – няньчила внука. Это было в Сарпанде(?72). Однажды забавляла мальчишку у открытого окна и упустила его на улицу. Он упал и заорал благим матом. А хозяин был дома и гонялся за ней вокруг дома. Хотел побить её, но был толстый и неповоротливый, и поймать не смог.После этого мать наша убежала домой и больше в няньки не пошла. Она была красивая, но очень застенчивая и несмелая. Когда она жила в няньках у уездного начальника, к нему приезжал  губернатор из Верного. Он увидел её и был удивлен её привлекательностью. Он спросил у хозяина: «Откуда у вас такой редкий экземпляр?». И подарил ей круглую денежную купюру – 25 или 50 рублей. Но она застеснялась и убежала. А потом эти деньги были переданы её матери. Семья матери в это время уже состояла из 6 детей, кроме неё. И она их всех няньчила. Замуж она вышла в 1896 году, а в 1897 в конце декабря она родиа сына Василия.  Так возникла семья Гончаровых. Прибавление семьи шло регулярно через каждые 2 года. Последний 10 ребенок, названный Андреем, родился в 1915 году и вскоре умер 6 месяцев от роду. Умерли также в детском возрасте – Михаил (1901) и Екатерина (1911).

Я родился в 1910 году 8 февраля по старому стилю или 21 февраля по – новому. В паспорте же у меня записан день рождения 20 февраля.
Себя я отрывочно помню с 3-4 лет, а уж в 6-7 лет довольно связно и подробно. Поэтому дальнейшее повествование о нашей семье буду вести не только по рассказам старших, но и на основе собственных воспоминаний. Старший из детей был Василий. Он родился в самом конце декабря 1897 за 2-3 дня до конца месяца. Но так как год рождения был все-таки 1897, то и в армию его призвали на год раньше. А за ним родился Александр в 1899. До 1903 они были вдвоем, т.к. родившийся в 1901 году мой тезка Михаил умер, прожив меньше года. В школу Василий пошел в 6 лет, а клендрных ему было 7 лет. Учился он очень хорошо. Каждый год он получал похввальные листы. Школу окончил в 1910 году и, как лучший ученик, был направлен учиться в учительскую семинарию в г. Семипалатинске. Семинарию он окончил в 1915 году. В это время шла 1 мировая, а он достиг 18 лет, т.е. стал военнообязанным . Его призвали в армию и направили в военную школу в г. Ташкенте. Проучившись 6 месяцев, получил чин прапорщика-артелириста и был направлен на Румынский фронт в действующую армию. Воевал до 1917 года, а в конце года вернулся домой в чине поручика. Весной 1918 года в Семиречье установилась Советская власть. Василий решил заниматься учительством и получил направление в какое-то село (что-то вроде …..(76)) и собирался туда ехать. Однако в это время восстал против Советской власти ряд казачьих станиц …., …, …. И др., а в город Лепсинск вступил белогвардейский отряд под командованием полковника ….  . Что-то около 2000 …. Пехоты и несколько сотен казаков…. . Отряд был вооружен стрелковым оружием, пулеметами и артилерией. Красноармейский отряд в количестве 1 эскадрона отступил из Лепсинска и ушел в Верный. Когда белые заняли Лепсинск, казаки стали чинить расправу на горожанами, участвовашими в работе Советов или сочувствовавшими Советской власти. Хотели арестовать Василия. Но с отрядом белых оказался и его знакомый по Румынскому фронту офицер по фамилии Коченгин (?77). Этот Коченгин не дал арестовать Василия, но тут же потребовал от него, чтобы оон вступил добровольцем в белую армию, или он не гарантирует его безопасности. Так Василий оказался в рядах белой армии. Он пробыл там до конца 1919 года, когда фронт белой армии рассыпался и он вернулся домой в Лепсинск. 15 или 20 марта 1920 года в Лепсинске была объявлена Советская власть. В 1919 Василий женился на Бакчевниковой Софье Ивановне – дочери …. священика.  Она была учительницей. В 1920 году Василий был учителем в детском приюте на …    …(78 центр)   заводе  в  Лепсинске, а 1921 был, как бывший офицер выслан в Ташкент в специальныый лагерь.  Затем был освобожден и поступил заведующим библиотекой Среднеазиатского Коммунистического Университета ( САКУ). Клеймо белогвардейца не позволлило ему заниматься педагогикой или занимать большие должности. Даже будучи бухгалтером какой-то конторы, он подвергался давлению со стороны руководителей, пытавшихся осущесвить незаконные операции с денежными или материальными средствами. А когда Василий прррепятствовал махинациям, его всячески …..(79) и напоминали, что он не должен забывать, что «бывший». Поэтому всю жизнь он проработал на низкоплачиваемых должностях, в основном на должности бухгалтера-ревизора. Он часто рассказывал, сколько разоблачил всякого рода жульнических махинаций и никогда не шел в сговор с махинатоорами. Ему не удавалось долго работать не одном месте. Приходилось уходить «по собственному». Пенсию получал маленькую. Умер в 1978-79г., точно не помню. Похоронен в городе Фрунзе, на кладбище в районе «Чон-…».(79 низ)
Из жизни Василя, я лично помню его 1918  в период гражданской войны. О его жизни в то время можно  рассказать много интересного. А сейчас перехожу к Александру, моего брату, родившемуся в 1899 году.
Александр (1899) с самого ранего детства был бойкий и проказливый. Разговаривать начал с 2 лет и вместо «л» говорил «р». В это время мать варила варенье и дала ему облизать таз. Он, измазанный в варенье, вошел в комнату, где были гости. Его спросили: «Почему ты такой измазанный?». А он ответил: «Я тас ер, ох срадкий». Эта фраза стала вроде семейной пословицы. В школе он проучился недолго. Всего 2 года его исключили за шалости. Последней шалостью было прибитые гвоздями к полу галоши священика, преподававшего «Закон Божий». Священик всунул ноги в галоши и попытался идти, но тут же упал и повредил ногу. В эту затею его втянул второгодник Ванька Пилипенко, которого тоже исключили. Это прооизошло примерно в 1908-1910. (В 1918 году этот Пилипенко, будучи красногвардейцем, зарубил саблей священика, из-за  которого их исключили из школы. Фамилия священика Цедринский(?81) или «отец Владимир». Поводом для убийства послужил отказ Цедринского отдать церковные ценности красногвардейскому отряду. Однако, как мне впоследствии расказал Александр, Пилипенко рубил и приговаривал: « А помнишь как ты меня исключил из школы?»).
Итак, Александр окончил 2 класса Лепсинской городской школы. У мусульман на муллу обучаются 2 года. При встрече нашей матери с матерью Пилипенко, последняя сказала: «Ну слава богу, мы своих сыновей на муллу выучили». Это тоже относилось к семейному изречению. Александр, которого в семье звали просто Санькой, проявлял склонности ко всякому мастерству. Он стал выполнять домашние работы: задавать корм скоту, носиить домой воду,гонять в табун корову, поить скот и т.п., но больше всего его привлекала слесарная и кузнечная работа. У отца была маленькая кузница с …. (82) инструментом. Горн, мех, наковальня, кувалда, клещи, несколько молотков и зубил. Вот в этой кузнице он и пропадал все время и что-то мастерил. В окрестностях Лепсинска водилось много разнообразной дичи. В горах, заросших хвойными лесами, березняком, осинником и другими деревьями, водились тетерева, ….(82 центр), а выше в скалах горные козлы, маралы, барсы, волки, лисы. В предгорьях в зарослях яблонь – зайцы, русаки и беляки. А под …. На альпийских лугах ….   . В скалах северных гор было множество каменных рябчиков - … . Охотничья страсть заставила Саньку сделать себе ружье, с которым можно было бы ходить на охоту. Лет в 14 Санька изготовил несколько примитивных ружей  и с друзьями отправился на охоту в … (82 низ) – скалистое ущелье, через которое все речки, вытекающие из южных гор и сливающиеся в одну большую Лейсу, прорываютсся в степи и впадают в озеро Балхаш. Не знаю насколько была удачной эта охота, но закончилась она драмтатически. Спускаясь один за ддругим на задницах по мелкой и крутой каменистой осыпи, Санька прикладдом своего ружжья задел встречный камень. Ружье выстрелило, и весь зарад дроби угодил в щеку съезжавшего за ним следом «охотника». Дробь пробила щекку и засела в языке. Язык распух и вывалился изо рта. Потом довели мальчишкку до дома и разбежались по домам. Фамилия пострадавшего Василенко. Санька скрывался от отца на мельнице у деда Симона Васильевича Пашевкина, пока не утихли страсти. А у Василенко на всю жизнь остался на щеке урлодливый шрам. В 15 лет Санька был уже достаточно высокого роста, хотя и не очень широк в плечах. Чтобы приучить Саньку к делу, отец отдал его в обучение к кузнецу, где он стал работать молотобойцем. Фамилия кухнеца была Ельцов. Александр проработал около 2 летосвоил кузнечное ремесло ( …84). Ельцов уехал из Лепсинска, а кузницу у него купил наш отец. Таким образом Санька стал самостоятельным кузнецом. Работы кузнецам хватало. Ковали лошадей, сваривали оси бричек, шины колес, ковали сошники. Топоры.Санька стал неплохо зарабатывать. Купил ружье, даже купил велосипед марки «Дукс»(?84). Всего у речки Буленьки стояло 6 кузниц. Гамятиных 2, Рахоби (?84), (фамилия не то Скрипцов, не то еще как то в этом духе), наша и Вавченко Ивана, Корниенко и др. Александр носил шляпу, поэтому остальные кузнецы прозвали его «американец». В это время шла мировая война. Старший Василий был на фронте. Отец служил надзирателем  в Лепсинской тюрьме. Саньке еще не было 18 лет и его в армию еще не брали. Он по вечерам гулял с молодежью, а утром подолгу спал. Все кузницы уже давно работают, а наша стоит закрытая. Над ним старые кузнецы подсмеивались. А по утрам над дверью кузницы на палке на подобие флага вывешивликакую-то неблагообразную рванину. Когда он приходил, под конец, в кузницу ему приходилось снимать «флаг» под хохот кузнецов-соседей. Это продолжалось несколько раз. И вот он в отместкку, встав на заре, на коньках крыш всех кузниц, кроме своей, разввесил ошметки киргизских шубенок, брошенных хозяевами за полной негодностью. А в своей кузнице развел горн и начал ковать какие-то штуки – то ли подковы для лошадей, то ли еще что-то. Когда хозяева кузниц собрались, они стали уговаривать Саньку, чтобы он снял «украшения», он заявил, что не знает, кто это сделал. А сами они снять не могли, т. к. боялись упасть с крыш. Все кузнецы были украинцы (хохлы). «Вот», -говорят,- …(86) американец. Дывысь чого наробив(?)». Так кузницы с флагами простояли весь день. И только к вечеру, когда все поклялись, что не будут вешать рванину на нашу кузницу, Санька снял «украшения» с соседних кузниц. Однажды из какого-то села к кузницам подъехал мужик на бричке и привез косилку, у которой лопнула чугунная коническая шестерня, приводившая в движение косогон. Все кузницы наотрез отказались сделать шестерню, как мужик их не упрашивал. Санькина кузница была еще закрыта, т.к. он долго спал. Когда он появился возле своей кузницы в шляпе, кузнецы со смехом говорят мужику: «Вон иди к американцу». Мужик подъехал к нему и стал просить помочь горю. Идет сенокос, а косилка вышла из строя. Санька взял у него лопнувшую шестерню, подумал и сказал: «Попробую». Велел оставить косилку и приезжать через неделю. Мужик уехал, а кузнецы стали посмеиваться над Санькой и предрекать полную неудачу. Санька закрыл кузницу, прошел домой, собрал все старые латунные гильзы от патронов, сделал глиняную форму, в которой выдавил шестеренк….(87) ямку, расплавил латуньи залил в ямку. Сначала не получалось, но после многократных попыток шестерня была отлита из латуни. Санька собрал косилку, запряг в нее кобылу и выкосил всю полынь вокруг кузниц. А кузнецы всё повторяли: «Вот бисов американец!». Санька работал в кузнице до 1919 года. Ему было уже 20 лет. В это ввремя в Лепсинске уже была влатсь белых.  Белые его мобилизовали в армию и послали на фронт …..(88). А в 1920 году фронт белых распался и Санька после долгих и смертельно опасных приключений был привезен домой больной сыпным тифом. В 1920 он был арестован ЧК по чьему-то доносу, что у него есть винтовка, наган и 40 патронов к нему. У него действительно был наган и винтовка, но он не признался, и его отпустили. Вместе с ним в ЧК сидел дядя Алексей Пашевкин за самогон. Но его тоже отпустили, как партизана, участвовавшего в Черкасской обороне против Анненкова. Винотвку Санька прятал в горах на пашне. А наган долго хранил в тайниках и возил с собой. Потом Санька долго работал в милиции, заведовал складом реквизированных у «буржуев» вещей. В 1922 уехал с женой Шурой (Портных Александра Дмитриевна) в Бишкек (Пишкек), в Пржевальск. Надежды найти работу нигде не оправдались. Всюду он возил с собой кузнечный инструмент. Вернувшись 1924 во Фрунзе Александр вступил в артель кустарей, но и там работы не было. Он ковал различные предметы домашнего обихода – ножи, топоры, подковы, …(89), железные …для лошадей, и все это продавл на базаре. Однако доход был очень скудный и жить было тяжело. У него была дочь Юлия, которая родилась еще в Лепсинске и ей ыло 2-3 года. Александр болел малярией на протяжении 3 лет с острым суставным ревматизмом, ходил с палочкой. В 1925 году александр получил земельный участок в квадрате улиц: Кладбищенской (ныне Герцена), ….. (ныне Иваницына, Фрунзенской и береговой (ныне Карпинского). В это время вся наша семья переехала во Фрунзе, продав дом в Лепсинске  Константину Шкуренкову (?). На вырученные деньги и был построен дом саманный с камышовой крышей. В октябре  1925 года наша семья  в составе отца, матери, сестры Августы и меня поселилась в нем. Дом был сырой с земляными полами. Я заболел к весне малярией, а затем суставным ревматизмом, но сравнительно быстро (около месяца) поправился. До 1927 года Александр работал в артели, а потом на строоитнельстве водопровода в г. Фрунзе. Воду из родников в районе Чонарыка пытались вести в железобетонных трубах диаметром около 0,5метра. Трубы изготовлялись на месте. Но они оказались настолько пористыми, что вода через них тут же просачивалась наружу. Вся земля оказалась … (90) , все было брошено на линии предполагаемой трассы. Много лет потом эти трубы валялись, пока не разрушились от влаги, солнца и мороза. Но заработки при этом были неплохие и Александр немного «подлатался». Кто был автором проекта  и что ему за это было неизвестно. Осенью 1927 Александр поступил на курсы трактористов и в марте 1928 года их окончил очень успешно. По окончании курсов он получил трактор «Форд….»(91) и предписание ехать в станицу …… на реку Или на этом же тракторе и механизировать  с помощью тракторного двигателя буровые ызыскательные работы на строительстве железнодорожного моста через реку Или. Шло строительство Турксиба. Александр получил трактоор с рицепленной к нему бричкой, на которой было нагружено 20 пудов керосина и одна бочка бензина. Трактор заводился на бензине, а послепрогрева переключался на керосин. Я в это время заканчивал 7 класс школы 2 ступени. Все предметы я сдал досрочно в начале апреля. А в середине апреля мы с Александром вдвоем  на «Форд…» выехали к месту назначения, т.е. в станицу Илийскую(?), что на берегу Или. Из Фрунзе выехали рано утром. Трактор имел три скорости: 1- 4 км /час, 2 – 8 км/час и 3 – 12 км/час. За первый день мы прроехали 75 км с остановкой для охоты на ….(92) и зайцев, а также варки пищи и еды. Когда стало темнеть, мы перевалили Курдой (?) и ночевали в каравансарае около почтовой станции «….», теперь там стоянка проезжих машин и родник. А в 1928 была почтовая станция. Тогда почту возили на тройках с колокольчиками. Извозчике же останавливались в каравансарае. Это дом-барак с нарами для спанья. Большой двор обнесен глинобитным дувалом(?) с навесом для выстойки и кормления лошадей в плохую погоду. Ночевали в каравансарае и рано утром двинулись дальше. Следующую ночь провели в Таргане (?), а вечером на 3 день прибыли в Алма-Ату. Тут надо сказать, что трактор, на котором мы ехали был первым в Семиречье. Грохот трактора ривлекал внимание жителей степи и наш путь проходил по дороге, с обеих сторон которой стояли жители. Слух о нашем движении разносился быстрее нас. К дороге с обеих сторон бежали дети, женщины, чабаны. Мчались вверховые. В поселках сбегался народ с открытыми ртами люди взирали на нас с большим удивлением, чем теперь смотрели бы на инопланетян. Уже в первый день пути я научился зааводить трактор, управляться с переключением скоростей и управлять трактором. У руля мы сидели по очереди. Я удивляюсь, почему я не лопнул от важности, сидя за рулем под восхи щенными взглядами зрителей. Когда мы въехали в Алма-Ату, я сидел за рулем и ужасно важничал. Ночевать мы решили во дворе дома, в котором жила наша сестра Елизавета, по мужу Кирьянова. Развернутся и въехать во двор я не рискнул. За руль сел Александр, а я слез с трактора и тут увидел в толпе своего закадычного друга, с которым мы дружили, когда я жил в Лепсинске. Я обрадовался, подошел к нему. Толпа раздвинулась, чтобы дать мне проход. Но я схваил своео дружка за руку и говорю: «Здравствуй, Женька!» ( Это был Женька Матвеев). Он как-то растерянно, даже с каким-то испугом, воззрился на меняи говорит: «А вы кто будете?». Потребовалось некоторое время, чтобы Женька пришел в себя и «впомнил» кто я такой. У Елизаветы мы прожили 1 день. У нее был сынок Аркадий 1924 года рождения. На следующий день мы выехали из Алма-Аты по направлению к станице Илийской. Выехали поздно часов 10-11 утра и вечером приехали в село Николаевку (40 км от Алма-Аты). Ночевали в караван-сарае. На следующий  утро выехали из Николаевки и часам к 12 дня прибыли в станицу Илийскую. На турксибе я проработал до осени, был ….(95) рабочим.  А осенью уехал во Фрунзе в 8 класс школы 2 степени. Александр проработал на Турксибе до конца строительства и стал шофером. Шофером он работал в водхозе Киргизской ССР до начала войны 1941 года. В 1942 был мобилизован и ушел на фронт, где тоже был шофером. Войну закончил в Бреслау(?) и вернулся домой. Первая жена сильно болела астмой и умерла в 1948-1950 г.г., точно не знаю. Сошелся он с  другой женщиной и жил с ней в селе …. Фрунзенской области. Умер 1980 г. (может быть в 71(?)) и похоронен на кладбище этого села. Жизненный путь Александра изобиловал многими приключениями и злоключениями и в гражданскую войну и в Великую Отечественную. Но описывать его жизнь, кроме меня, некому.