***

            Глава из неоконченного романа «Отторжение»

                Глава XVI

     Смех сквозь слёзы
 
   Однажды поздним летним вечером, когда уже уставший Степан собирался ко сну, в дверь постучали. Набросив пиджак на плечи, он пошёл открывать. На пороге стоял Виктор, мельник, работающий в утреннюю смену.
 – Александрыч, – умоляющим тоном сказал он, – замени меня завтра, сделай одолжение. Захворал я.
 – Что с тобой?
 Лицо Виктора в темноте было еле заметно.
 – Аль не видишь?
Виктор подошёл ближе.
 – О, Боже! – Степан аж отпрянул, – да у тебя весь глаз заплыл.
 – Ты бы глянул на мою задницу. Я сидеть не могу.
Степан засмеялся.
 – Что стряслось?
 – Что? Что? Осы, чтоб они сдохли.
 – И как же это тебя угораздило-то?
 – Да вот так. Как? Как? – снова передразнил Виктор, – смешно тебе, а мне хоть плачь. На улицу не покажись, даже к доктору идти стыдно.
 – Нынче после полудня, – начал он, – на мельницу очередь выстроилась, подвод двадцать с лихвой. Работы полно, а меня на двор приспичило. Что же делать-то? Пробкой-то ведь не заткнёшь. Сказал я Лёшке – напарнику, что до ветру мне требуется. Зашёл за мельницу, спустил портки, да и присел в кустиках. Аккурат на том месте оказалась норка осиная – в траве-то её и не заметишь. Ну вот, видать, не понравилось им, что я на их хату наделал, а может вид неприличный не понравился, кто их поймёт. Только облепили они меня кругом, а я-то не взял в толк сперва, что это осы – полагал мухи. Почуяли, думаю, сладость-то свою и налетели, откуда вас сразу столь взялось-то. – Здесь Виктор не выдержал и сам рассмеялся. – Сломал я кустик поболи и ну отмахиваться. А они, собаки, все скопом как начали с остервенением жалить в голые места.
 
   Тут я живо понял, с кем имею дело. Вскочил, как ошалелый, натянул портки, да вместе с осами, они в темноте-то, видать, рассвирепели и давай стегать во все мои интимные дела. Снял я порты и начал отмахиваться ими. Вертелся, как волчок, но проку никакого. Бросил тогда я порты и пустился к речке сход искать. А у мельницы, сам знаешь, берега крутые, а в воде одни коряги торчат.
Пришлось к пологому берегу бежать, вдоль подвод. А на них баб полно сидит. Они меня как увидели, так, наверно, и опешили. Вообрази себе кинокомедь: средь бела дня по дороге ошалевший голый мужик бежит. У баб, видать, от такой наглости глаза из орбит повылазили. А одна не растерялась и кричит: «Мужик! Шляпу потерял». – Здесь уже и Степан, и Виктор от смеха аж согнулись. – Добежал я до отлогого берега и бухнулся с разбега в воду, а там мелко оказалось, и тина чёрная.

   Встал я весь в тине, как чёрт из преисподней, и только здесь услышал хохот людской. Вам потешно, думаю, а у меня всё болит и ломит, особливо задница – спасу нет. И что делать – ума не приложу. Назад не пойдёшь: срамоты не оберёшься, да и портки, верно, осы стерегут – засаду, поди, выставили со штыками на изготовке.

   Пришлось мне на другой берег плыть. Там я нарочно в тине вывозился, чтобы не узнали, да и с виду вроде не голый, а в чёрный костюм одетый, будто на танцы иду, и вдоль дороги через кусты домой пошёл. Почти ползком до соседней околицы добрался, иду вдоль и озираюсь по сторонам, кабы кто не увидел. А потом глядь вперёд-то, а напротив Анька, соседка, стоит и крестится – рука дрожит и трясучка по телу. А я по привычке кивнул и «здрасти» сказал. Тут она кланяться стала, да неоднократно. Я ещё подумал: «Раньше-то ответа не дождёшься – будто не замечает, а тут, ишь ты, расшаркалась. Видать не узнала, мою морду распухшую и тиной мазанную». Мимо стал проходить, глаза потупил и вижу, колени её опускаться начали.

   Не до неё мне было – пошёл, низко пригнувшись, своей дорогой, но оглянулся: …батюшки мои, Анька на земле сидит, и челюсть до пупка отвисла. Домой-то когда явился, бесшумно, словно бес из пекла, всех до смерти перепугал. Дети сгрудились и давай вопить. Жена ухват схватила и чуть мне пузо не проткнула, только по голосу и узнала, когда я материться стал.
Неудобно было Степану смеяться над больным, но сдержаться он не мог. Да Виктор и не обижался – он стоял и улыбался, если можно так сказать о перекошенной физиономии. Насмеявшись, Степан пообещал заменить его и посоветовал натереть больные места луковицей или приложить лавровый лист.