Дорога в Израиль. Роман-хроника. Глава 1

Глава 1
Берлин 1934 год
В январе 1933 года неожиданно, в первую очередь, для самого себя некий автор бездарной брошюрки «Моя борьба» стал рейсхканцлером. Эстеты отсиживались по углам, держали фигу в кармане и наедине сами с собой или с унитазом критиковали дурной язык книги фюрера. Сторонники фюрера твёрдо знали, что им нужно, подобная критика не была им опасна.
В 1933 году в семье Густава Вайса произошли перемены. Во-первых, он, безработный доселе инженер, получил, наконец, работу в "ИГ Фарбениндустри". Во-вторых, дочь его Берта получила, наконец, разрешение выйти замуж за активного национал-социалиста мясника Рудольфа Вельса. До 1933 года Вайс считал такой брак полнейшим мезальянсом. Его нежная и утончённая Берта – жена мясника? Да, застрелиться, не сходя с места. Теперь же эти мясники пришли к власти. Именно благодаря зятю Вайс и получил своё новое рабочее место.
Рудольф Вельс обожал сырой мясной фарш. Он намазывал его толстым слоем на хлеб и поедал в несметных количествах. Поэтому брюшко у него было солидным, и ко-ричневой материи на его рубаху требовалось всё больше. Ещё Вельс обожал закалывать свиней. В его семье ещё с первой мировой хранился хорошо заточенный штык. С этим штыком Вельс шёл в атаку на свинью, как на злейшего врага Германии. Он нарочно дожидался, пока свинья забеременеет, чтобы убить её вместе с не рождёнными ещё поросятами. Приготовлением такого мяса Вельс занимался сам…
Вайс не понимал, что же нашла его дочь в подобном субъекте. Лично у него всякий раз пропадал аппетит при виде Вельса, пожирающего поросячьих зародышей. Берта же ела и фарш, и поросят с удовольствием, не сводя с мужа восторженных глаз.
Кроме дочери у Вайса имелся младший сын Эрик. Любимец всей семьи, поздний ребёнок. Разница между ним и Бертой была целых восемь лет. Жена Густава Гина, в прошлом преподавательница музыки, теперь была типичной немецкой домохозяйкой, прислугой при муже. Дочь Берта не блистала никакими талантами, зато Эрик прекрасно учился в гимназии и уже выбрал будущую специальность. Эрик хотел стать врачом. В 1934 году ему исполнилось 17 лет.
Назвать его красавцем можно было с большой натяжкой. Он полностью оправды-вал свою фамилию – был абсолютным блондином. Даже ресницы и негустые бровки были белого цвета. К сорока годам у него наметится кругленькое брюшко. К пятидесяти обозначится плешь. А пока он напоминал беленького и пушистого котёнка, очаровательного и обаятельного. Нравиться он умел и любил.

- С днём рожденья Эрик, с днём рожденья, - пропели все хором.
У Эрика Вайса за столом собрался буквально весь его седьмой класс. Его любили все: и одноклассники и преподаватели. Эрик прекрасно ладил и с националистами, и с их противниками.
От мясных закусок стол просто ломился. Вельс превзошёл сам себя в попытках за-тащить Эрика в ряды национал-социалистов. Здесь был паштет из гусиной печени, все-возможный колбасы, копчёный язык и прочее и прочее.
Портрет Эрика Вайса, если бы кому-нибудь пришло в голову его написать, мог бы украсить любой национал-социалистский плакат. Под портретом следовало бы поместить лозунг: «Вот таким должен быть истинный ариец!». Эрик был светловолосым голубоглазым и стройным парнем, круглым отличником. Один только недостаток портил картину. Эрик абсолютно не интересовался политикой, идеалы национал-социализма были ему глубоко безразличны.
Первым слово взял отец Эрика. Говорил он долго, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса и чистотой своей немецкой речи. В этом был его конёк. Своим без-укоризненным немецким он гордился и готов был простить человеку любое преступле-ние, только не ошибки в произношении. Поучения сыну он снабдил цитатами из разнообразных древних и более современных философов и писателей.
Мальчики приуныли. На столе стояло столько вкуснейших вещей, отличное вино было разлито в бокалы, а им приходилось слушать долгую и нудную лекцию о том, каким должен быть современный немецкий юноша.
Когда Густав, наконец, закончил, весьма довольный собой, все с облегчением вздохнули и выпили по первому бокалу. Но тут же слово взял Вельс.
- Прежде всего, я желаю имениннику быть хорошим немцем, - заявил он, - Этого требуют идеалы национальной революции…
Далее он понёс что-то очень эпохальное о Германии и долге перед ней, ссылаясь на авторитет Фридриха Великого и на книгу фюрера «Моя борьба». Говорил он с сильным баварским акцентом, поэтому речь его звучала, как из пивной бочки. Действительно, так мог говорить округлый и полный бочонок с пивом, имей он дар речи.
На лицах обоих Вайсов отразилось полное отчаяние, а у ребят вытянулись лица. Только Берта смотрела на мужа, как на оракула, и ловила каждое его слово, приоткрыв рот. Наконец, Гина, видя страдания гостей, взяла толстенный ломоть ветчины, положила на хлеб и принялась жевать. Первым за ней последовал лучший друг Эрика Мориц Коган, а за ним и остальные. Тост получился смятым.
Когда первый голод был утолён, Густав сказал:
- А теперь, друзья, пусть выскажется лучший приятель именинника Мориц Коган!
Густав это сделал назло Вельсу, которого всего передёрнуло при этих словах. Надо же, приятель Эрика – еврей. Как такое можно терпеть?
- Да что тут говорить, - поднялся Мориц, долговязый, веснушчатый и рыжий очка-рик - Дружище, ты отличный парень. Таким вот всегда и оставайся.
- А что другой твой друг? – спросил Вельс, когда Мориц сел, - Его зовут, кажется, Франц Лерро?
Спросил он это нарочито небрежно, родителей Франца Лерро он прекрасно знал как активных и высокопоставленных членов партии. Франц определённо был стопроцентным арийцем.
- Действительно, а где Лерро? – поинтересовался кто-то из одноклассников.
- Франц Фридрих фон Лерро? – усмехнулся Мориц, - Его аристократическая гор-дость не позволяет ему появляться в таком обществе.
Он кинул многозначительный взгляд на Вельса, который очень даже понял намёк. Его откровенное желание - сесть за стол с аристократом - было крупными буквами написано на его узком лбу. Знал бы Вельс, какого хитрого и опасного врага приобретёт Третий рейх в лице этого «истинного арийца» Франца Фридриха фон Лерро.
Наконец, принесли десерт. Пирожные тоже заказывал Вельс, поэтому каждое ук-рашала шоколадная свастика. Мориц сначала хотел отказаться есть пирожное, но Эрик шепнул ему на ухо:
- Правильно, съешь её, и пусть её не будет.
Друзья многозначительно улыбнулись и подмигнули друг другу.

На другой день празднование 17летия Эрика продолжилось, но на сей раз собра-лись только трое: Эрик, Мориц и Франц. На моторке Франца они отправились вниз по Шпрее на остров, где развели костёр, пекли картошку и жарили шашлыки. Парни прихва-тили несколько бутылок пива.
Франц Лерро был на год старше своих друзей. Происходил он из старинного ари-стократического рода. Когда его родители примкнули к национал-социалистической пар-тии, дед его Фридрих фон Лерро проклял их и взял воспитание внука на себя. После смерти деда родители усиленно старались перетянуть Франца на свою сторону, поэтому ни в чём ему не отказывали. Чем он и пользовался.
Франц был необычайно хорош собой - среднего роста сероглазый шатен. Тонкое аристократическое лицо дополняла идеальная спортивная фигура. Франц занимался плаваньем, играл в теннис и изучал восточные единоборства. Никто не мог даже предположить, что в детстве его считали безнадёжным калекой, который никогда не сможет ходить.

На сей раз проходило всё намного веселее и непринуждённее. Не было напыщен-ных речей, не было одноклассников нацистов, которые вчера, сгрудившись в углу, следили за остальными исподлобья.
Франц Лерро вручил имениннику свой подарок, золотые швейцарские часы. Роди-тели Лерро были довольно состоятельными и на сына денег не жалели. На крышке Франц заказал гравировку: «Дорогому другу Эрику с пожеланием добра, терпения и мужества. Франц Лерро».
- Прости, дружище, что я вчера не пришёл, - извинился Франц, - дела неотложные.
Действительно, у Франца всегда находились какие-то срочные дела, какие-то таинственные поездки и отлучки, о которых он даже лучшим друзьям не говорил.
- Впрочем, оно и к лучшему, - продолжил он, - У меня всё равно кусок в горле за-стрял бы при виде твоего этого, кто он там тебе деверь, шурин? Всегда путаю. Короче, мужа твоей сестрички. И не потому, что он мясник. Я не такой эстет, как твой папенька. По мне, пусть хоть руки сальные о штаны вытирает. В глазах у него что-то, как бы тебе объяснить? Был здесь в зоопарке медведь, все его любили и кормили с рук. А он смотрел вот такими же глазами и, в конце концов, растерзал ребёнка. Недаром этот тип стал мясником, ему нравится убивать животных. Вот увидишь, когда-нибудь он начнёт убивать людей.
- Да он просто дурак, - отмахнулся Эрик, - и вовсе он не злой, а главное, не жадный. Вон, какой пир нам вчера устроил. Скажи, Мориц.
- Да уж, от яств можно было лопнуть, а в вине утонуть, - заметил Мориц, - однако, когда Вельс предложил всем спеть Хорст Вессель, и его никто не поддержал, он таки ушёл весь разобиженный. - Не без злорадства закончил Мориц.
- А вот это зря, - холодно заметил Франц, - Надо было подпеть. Ни от кого бы не убыло. Там, среди гостей было несколько явных нацистов. Теперь твой дом возьмут на заметку.
- Глупости! – Эрик отмахнулся, - Там были только мои друзья
- Не будь так в этом уверен, - предостерёг Франц, - Времена изменились.
- Да, я понимаю, варвары пришли к власти, - возмутился Мориц, - Но, неужели же мы должны перед ними стелиться?!
- Стелиться не надо, - задумчиво сказал Франц, - Но можно соглашаться с ними по мелочам, чтобы потом воевать по крупному. А главное, не пускать их в свою душу. Вот тебя, Эрик, они просто хотят купить. Должен же быть хоть один порядочный человек в их движении
- Ну, этого-то им не добиться! – заверил Эрик клятвенно, - Скорее я руку себе отре-жу.
- Ой, не зарекайся, - Франц горько усмехнулся, - Ты ведь не отказался есть его колбасу. А в следующий раз он предложит что-нибудь более существенное, то, от чего ты точно не сможешь отказаться?
- Что ты к нему прицепился? - вступился за товарища Мориц, - Сам же говорил, что мелочи несущественны. Что же, если я съел вчера пирожное со свастикой, сегодня я уже нацист?
- Ты – другое дело. С тобой разговор особый, - многозначительно добавил Франц и спросил, - Как сестрёнка?
- Всё так же – ответил Мориц, - Постоянно плачет. Ничем не можем её утешить.
Младшую сестру Морица 11-летнюю Карен нацистские молодчики выбросили из вагона метрополитена. Девочка при падении разбила коленную чашечку так, что врачи говорили, теперь она будет прихрамывать всю жизнь. Но душевная травма была намного сильней физической. В ушах девочки постоянно звучали вопли пьяной компании «Бей жидов!» и грязные оскорбления в её адрес. Теперь по ночам её преследовали кошмары, и она безутешно плакала. Самым страшным были даже не оскорбления и побои, а то, что нацистских молодчиков было всего двое. Многочисленная толпа в метро в час пик могла бы в два счёта скрутить хулиганов и передать их властям. Но никто даже не попытался вступиться за Карен. Когда девочка упала, люди брезгливо обходили её, точно это она была во всём виновата. На её счастье мимо шёл местный раввин, Карен кинулась к нему и на плохом идише объяснила, что с ней произошло. Раввин отвёл девочку домой, а на другой день прислал из хедера девочек, помочь и посочувствовать Карен.
Эрик Вайс слышал об этом первый раз. Он считал Морица своим лучшим другом и никогда не задумывался о том, что тот еврей. Да, он знал, что Гитлер не любит евреев, и что Гитлер сейчас у власти. Но ему и в голову не приходило, что это как-то касается его друга Морица. Ему показалось обидным, что Мориц поделился своей бедой не с ним, а с Францем.
Эрик и Мориц дружили с начального класса гимназии. Эрик часто заступался за болезненного, слабосильного Морица, а когда Гина узнала, что Мориц играет на скрипке стала всячески поощрять эту дружбу и приглашать Морица в гости. Франц появился в классе позже, держался особняком, немного свысока, но Эрик своим обаянием сумел покорить даже его.
Перед тем, как приступить к самой ответственной части приготовления шашлыков мальчики ополоснулись. Потом Франц стал нанизывать мясо на шампуры. Делал он это мастерски, не прерывая разговора. А разговор шёл о получении высшего образования. Франц собирался стать юристом, Эрик поступать на медицинский факультет Берлинского университета и предложил Морицу готовиться к поступлению вместе.
- А что толку-то, - вздохнул Мориц, - Всё равно ведь не пройду.
- Что так пессимистично? – спросил Эрик, предвкушая сочный шашлык. Весь мир представлялся ему в ярких праздничных цветах. Надо сказать, поесть Эрик Вайс любил.
- А то ты не знаешь почему, - мрачно буркнул Мориц, - Потому что иудей.
- Ты? – Эрик благодушно рассмеялся, - Да ты и в синагоге то никогда не был, поди и не знаешь, где она расположена. И свинину ты вчера уминал за милую душу.
- Мориц, я повторяю в сотый раз, - сказал Франц, - Вам надо уезжать из этой стра-ны, пока не поздно. Если не хватает на билет в Палестину, то я продам эту лодку и добав-лю. Чего ждут твои родители? Пока вам всем проломят черепушки?
- И этот туда же! – воскликнул с досадой Эрик, - С чего ты развёл такую мрачность? Только из-за случая с Карен? Так надо же найти этих негодяев и наказать. Но это же не значит, что надо бежать из Берлина в какое-то чёртово болото.
- В какой стране ты живешь, Эрик? – возмутился Франц, - Разве ты не помнишь ев-рейский бойкот в апреле прошлого года?! Разве не слышал про…
Франц остановился, так и не произнеся слова «Дахау».
- Ах, вот ты о чём! – Эрик снисходительно улыбнулся, - Бойкот этот типичный пред-выборный спектакль. Детские забавы. Я сам видел, как его участники, пока никто на них не смотрит, бегали в еврейские магазины за пивом и сигаретами.
- Но ты не видел раненых и покалеченных, доставленных в больницы после этих, как ты выразился, «детских забав», - мрачно сказал Франц
- Подумаешь, пьяные драки, - отмахнулся Эрик, - Снимай уже шашлык, а то пере-жаришь.
Грустно и сочувственно Франц смотрел на Эрика, как смотрит мать на своё нера-зумное, но любимое дитя, которое само не знает, что бормочет. Такое же выражение можно было прочесть и в глазах Морица.
- Франц, конечно, прав, - сказал Мориц, - К власти в Германии пришла сволочь. Но сама Германия в этом не виновата. Если мы все уедем, Германия останется во власти всяких там вельсов. Разве можно бросить мать только потому, что она больна? А разве Германия – не наша мать?
- Вот, это настоящий немец! – с восторгом сказал Эрик и поднял за друга бокал с пивом.
- «Настоящий немец, настоящий немец», - проворчал Франц, - А то, что скоро здесь начнутся настоящие погромы, это как? Не думаешь о себе, подумай о матери и сестре!
Франц не мог рассказать друзьям всего, что знал. Это было слишком ужасно, чтобы в это поверили.
- Значит вы, немцы, будете бороться с этими сволочами, а мы евреи только на то и годимся, чтобы во время погромов прятаться под кровать?! – возмутился Мориц, - От кого другого, но от тебя, Франц, я не ждал подобного антисемитизма. «Евреи, убирайтесь в Палестину!». Ты что же разделяешь этот лозунг?
Видя, что друзья готовы поругаться или даже подраться, Эрик взял раскладку шашлыков в свои руки.
- Будет вам собачиться, - примирительно сказал он, - Не будет никаких погромов! Пошумят и разойдутся. Даже если нам сверху спустят директиву начать погромы, мы не знаем, как это делается. Столько веков у нас в Германии никаких погромов не было! Вспомнили бы ещё крестовые походы. Чёрт возьми, у меня же день рождения! Давайте есть шашлыки.
- Дорогой Эрик! – торжественно сказал Франц, - В этот сверхторжественный день я хочу пожелать тебе мужества, ибо ты становишься мужчиной. И ещё тебе очень пригодится умение отказаться от еды, даже если ты смертельно голоден. Помни, враги используют против нас любое наше слабое место.
- Опять ты со своими проповедями, - отмахнулся Мориц, - Эрик, я просто тебя люблю за то, что ты добрый и преданный товарищ. За тебя.
Он поднял бокал с пивом.
Видя с каким аппетитом Эрик поглощает шашлык, Франц думал о том, что едва ли его пожелание сбудется. Но надеялся, что эта его слабость не будет замечена врагами. У самого Франца аппетит пропал. Запах жареного мяса вызвал у него воспоминания о кре-матории Дахау. Долгая ночь Холокоста начиналась…